Суфлёр

 
Суфлёр - актёру, сидящему в кресле на сцене: - Да, годы уходят!
Актёр: Да, годы уходят!
Суфлёр: - Здоровье уже не то!
Актёр: - Здоровье уже не то!
Суфлёр:-Иванов -  медленно встаёт.
Актёр озадаченно: - И встаёт как-то медленно
                Старинный театральный анекдот.

   
      В студии стояла жара. Ослепительные софиты нагревали воздух почти до тропической жары. Шла передача «Ещё теснее сплотимся».

                - Что за бред они несут? Уши  вянут!- думал  пожилой,  с претензией одетый, тщедушного вида мужчина, сидящий в третьем ряду амфитеатра.

 После вчерашней встречи с приятелем его слегка потряхивало. Хотелось пить. Привычно уловив паузу в патетической речи ведущего, Юрий Петрович, - так звали мужчину,  хлопнул в ладоши. Зааплодировал весь амфитеатр. Юрий Петрович был в студии заводилой. Он в нужный момент давал команду клаке на аплодисменты.

                - Да, годы уходят! Здоровье уже не то!- С горечью думал  Юрий Петрович,


                - Сиди тут на жаре  и хлопай этим сплочённым.  А как всё начиналось!..


      А начиналось это так. В детстве Юра неплохо выступал в школьном драмкружке. Ему очень нравилось быть на сцене. Он легко запоминал тексты  бесхитростных ролей в школьных спектаклях про пионеров, любил читать книги и совершенно не воспринимал всё, что связано с точными науками. Начиная с арифметики.


            - Быть тебе артистом, - говорил, имеющий отношение к управлению искусством, друг семьи дядя  Жора,

              - Ты с табуретки не слезай. Прочти ещё один стишок.


К каждому приходу гостей Юра тщательно готовился. Особенно к приходу дяди Жоры. Говоря сегодняшним языком, Юра рос типичным ботаником. Таких детей всегда недолюбливала дворовая детская общественность. Особенно доставалась Юре от местного хулигана Павлухи,  невоспитанного и вечно грязного. Единственное, что их объединяло, так это двойки и тройки по математике в школе. Но этого было мало.


            - Подожди, Павлуха, - размазывая слёзы после очередной  взбучки,  злорадно думал начинающий артист.


Как и многие физически не развитые дети невысокого роста, Юра решил податься в силовые виды спорта. Благо секций в то время было много. Штанга отпала сама собой – не будешь же с Павлухой штангу на спор поднимать! Боксом заниматься было страшновато. - Вот борьба – это то, что надо. Никакой крови и ударов по лицу!

               -Вы что, ногу мне сломать хотите, Виктор Николаевич? – спросил Юра у тренера     во время третьего занятия.


С борьбой было покончено. А тут и школа закончилась.


                - С таким аттестатом тебе только в дворники поступать. Или в артисты. Способности у тебя есть. Я имею в виду артистов,  - веселился дядя Жора,

 
                – Ничего! Поможем!

 
 Так Юра оказался в Высшем Театральном Училище при известном театре.


      Учиться  было приятно и легко. Первые курсовые спектакли, первые капустники, первые поцелуи  и первые стаканы с незнакомым до этого дешёвым  портвейном  Агдам. Позднее, Юра познакомился и с другими сортами портвейнов...


      С учётом некоторых способностей, Юру оставили при театре. Первые маленькие роли:  - Господа,  кушать подано! Чуть позже: - роль третьего присяжного с одной репликой,  потом роль зайца в детском спектакле с небольшим монологом. После вечерних спектаклей артисты обычно где-нибудь собирались. Собирались по определённому правилу: - Ну, не сядешь  же ты за стол, к примеру,  с  Меркурьевым, Толубеевым или Капеляном. В каждом обществе, в том числе, и в театральном сообществе, существовало некоторое  расслоение. Меркурьев не выпивал с  Юрой, Юра даже в мечтах не мог себе представить, как он чокается с Капеляном. За исключением, правда, нечастых театральных капустников. Поэтому, все выпивали в своих компаниях. Но выпивали, безусловно, все.  Компания Юры состояла из таких же начинающих артистов. Большинство из них ютилось в съёмных квартирах,  вернее, в съёмных комнатах. Надо отметить, что к этому времени Юра уже  успел жениться на приезжей из провинции  студентке - однокурснице. Она играла  роль лисы, когда он играл зайца. Жила молодая семья  в юриной квартире, то есть,  в квартире юриных родителей. Сначала родители терпели ночные посиделки начинающих артистов с громкими криками на прокуренной кухне, а потом предложили Юре обсуждать детали профессии в другом месте. Тем более, что прокормить вечно голодных работников Мельпомены становилось накладно. Поэтому, компания стала  собираться у коллег  в съёмных комнатах.  Сказать, что эти театральные труженики жила небогато – значит,  ничего не сказать. Они были, по сути дела, нищими. Через это, кстати, прошли многие артисты, в том числе и великие.

 
        Для тех читателей, кто не бывал в подобных компаниях, расскажу. Посередине небольшой комнаты, давно требующей ремонта, стоял  достаточно неустойчивый стол, покрытый несвежей клеёнкой. Окно, выходящее в глухой двор, - без занавесок и со следами замазки, украшало эту нехитрую обитель. Обычно, такую жилплощадь снимали мальчики. На столе стояла полулитровая  стеклянная банка с алюминиевыми ложками и вилками. Часто их не хватало. Нарезанный хлеб аккуратно лежал на газете посередине стола. Несколько тарелок стопкой намекали на гастрономическую культуру хозяев.  Тарелок тоже  часто не хватало…  Вдоль стола располагалось  несколько стульев  и пара табуреток. Когда народу было много,  между табуретками укладывалась доска. Иногда -  не одна. Вдоль стен примостились две кровати, что делало помещение труднопроходимым. На столе, помимо большого количества бутылок с дешёвым портвейном, стояла кастрюля с дымящимися, сразу после варки, сосисками. Пельмени бывали реже. Первые тосты были:  - За нас! За  искусство! За нас в искусстве! За наш театр!  Последующие реплики лучше, чем написали в своё время   Ильф и Петров, передать трудно:


                - Бриан, - говорили они с жаром, - вот это голова! 
                - Гиндербург – это голова!
                - Чемберлен – всё - таки тоже голова.


Примерно так за столом обсуждали известных артистов театра и кино.


По мере опустошения бутылок воздух наполнялся табачным дымом, а комната – непризнанными гениями. Открывалась форточка.

 
                - Витька! Гениально! Как ты сыграл убогого  подростка. Похоже! Верю! Ты в детстве     таким же был?
   
                - Ребята! Как Верка старушку изобразила! Хорошо, что без слов. А то голос у Верки писклявый.  Верка,  пискни разок. Например: - Здравствуйте, внучата.


         Такие посиделки происходили довольно часто. С годами, кто-то из этого коллектива получал более серьёзные роли и  отдалялся  от компании.  Кто-то начинал понимать, что на театре свет клином не сошёлся,  можно, в конце концов, и драмкружок вести  во  Дворце пионеров. А весь портвейн всё равно не выпить!  Компания за столом редела… Юрина жена тоже отошла от компании. Она стала получать первые роли на сцене, её стали узнавать на улице.  А за привычным столом оставались непризнанные лицедеи. Далеко не гении.  Дальше вторых ролей дело не шло, и популярность не предвиделась. Выпивать стали и перед спектаклями. Это как-то скрашивало рутину. Появлялся некий кураж:

                - А что, этому можно, а мне нельзя?

                - Нет, нельзя, -  несколько раз пояснял Юре главный режиссёр,
                - Потому что этот -  это ЭТОТ, а ты, Юрик, - шум за сценой.

 
После очередного замечания двух юриных приятелей  уволили из театра, а Юру, благодаря всемогущему дяде Жоре, пристроили на освободившееся место суфлёра.


   
   Так Юра стал Юрием Петровичем.  А незадолго до этого от Юры ушла жена. И не к кому - нибудь,  а к их бывшему застольному приятелю, который, помимо первых ролей в театре, стал ещё и киноактёром. Кому нужен вечно пьяный муж-неудачник!


     Годы стремительно пролетели … Юрий  Петрович  выучил назубок весь репертуар основных спектаклей.  Но отказаться  от пагубного пристрастия к выпивке никак не получалось. Ведь каждый спектакль – это удар по самолюбию. Видеть на сцене бывших собутыльников было просто невыносимо!


                - Почему не я! Я бы ещё лучше сыграл! Как он руки держит! Что за поза!


      Особенно тяжело было наблюдать на сцене бывшую жену. Раздражение он снимал по вечерам в компании таких же неудачников. Для тех из них, кто не имел отношения к театру, Юрий Петрович был уважаемым человеком из большого искусства. Часто тосты поднимали за него. Захмелевшему суфлёру это было приятно. Несколько снисходительно он рассказывал под выпивку театральные анекдоты и актёрские байки. Портвейны были давно забыты. Пили, в основном, водку. К вечерним спектаклям Юрий Петрович обычно приходил в себя, поправившись с утра парой бутылок пива. Иногда и водкой… На своих театральных начальников он старался не дышать, но из суфлёрской будки  отчётливо пахло спиртным. Многие это замечали, но старались об этом громко не говорить. Всё шло своим чередом, но тут вышла оказия…


       К какому – то празднику из обкома партии  в театр пришла разнарядка. Нужно срочно подготовить спектакль с военно-патриотической тематикой. Прислали даже сценарий одного, видимо, блатного драматурга. Сценарий был на удивление барахольным. Знаменитые артисты играть наотрез отказались:


                - Конъюнктура!  Дешёвка, - возмущались они.


Их поддержали и другие артисты из основного состава. Главный режиссёр с ними в душе был  согласен. Но что делать?  Обком!.. Чтобы спасти положение, пригласили студентов из театральных курсов при театре – всё равно серьёзная публика на спектакль не придёт. Да и репетиция, когда роли читали по бумажке, была всего одна. Наступил день премьеры. Почти пустой зал резал глаз руководства театра. На первом ряду сидели райкомовские и обкомовские деятели с женами.


      На сцене полулежал весь в томатной пасте  измученный  партизан,  прикованный к стене цепями. Рядом стоял гестаповец  с засученными рукавами. На столе зловеще поблескивали инструменты для пыток. Занавес был пока закрыт.
В суфлёрской будке Юрий Петрович доедал копчёную скумбрию, запивая это лакомство пивом.  Прозвенел третий звонок, пошёл занавес.


                -Эх, чуть-чуть не успел доесть,- с сожалением подумал он, отодвигая  вперёд лежащую на сценарии газету с едой.


 Бутылку с пивом он поставил сверху. Оказалось, отодвинул газету он  не полностью.  Первые строчки оказались закрыты  газетой…
 Перед началом спектакля режиссёр  ещё раз напомнил студентам, что партизан начинает говорить первым:

 
                – И внимательно слушать суфлёра. Молодые ещё совсем!


 
... Затихли леденящие душу звуки криков  и глухих ударов, раздающихся, по-видимому,  из соседних тюремных камер.  Юрий Петрович приступил к своей работе. Из суфлёрской будки прозвучала  подсказка. Отработанным дома замученным голосом партизан повторил вслед  за суфлёром:



              - Где скрывается  твой партизанский отряд,  сволочь? В каком лесу?


Изумлению гестаповца не было предела. Он почесал у себя за ухом и сильно покраснел. Но прозвучала вторая  подсказка. Теперь уже для него:


              - Ничего я тебе не скажу!
- угрожающим голосом ответил он не менее  изумлённому партизану.


  Пока ошарашенный режиссёр соображал, что надо опускать занавес, партизан и гестаповец успели обменяться ещё несколькими фразами.


Партизан:

                - Сейчас ты у меня не только заговоришь, но и запоёшь!
Гестаповец:
               
                - Плевать я хотел на твоего Гитлера и гестапо!


       После этого Юрия Петровича из суфлёров уволили.  Начались поиски другой работы.    Сидеть на шее у стареньких родителей-пенсионеров Юрий Петрович не мог себе позволить. Массовка, платный тамада, Дед Мороз с поставленным голосом -  больших доходов не приносили.
         
 Выручил в очередной раз дядя Жора. Он каким – то образом оказался не на последних ролях  в партии, любимой и лелеемой властными структурами.

 
                - Давай,  Юрик,  вливайся в наши ряды. Не пропадёшь!- протянул руку помощи дядя Жора.


    Как Юра  ни чурался в молодые годы  комсомола и, тем более,  КПСС,  но в партию с каким-то непонятным названием вступил. Сначала с трибун на улицах и площадях  он читал воззвания и программные документы, написанные кем-то другим. Потом тексты писал сам – образование позволяло. Стал появляться на съездах партии, со многими известными партийцами он встречался в кулуарах, на фуршетах и банкетах. Авторитет Юрия Петровича рос на глазах. Росли и потребности. Из спиртного многообразия  он употреблял теперь только виски и коньяк. С соответствующими закусками. Тем временем, менялись названия партии. Она сливалась и укрупнялась. Становилась ещё ближе к Власти. И всё «ближе» к Народу.  Но не менялась тяга к спиртному у Юрия Петровича. Употреблять он продолжал  неумеренно…  Спасала положение только показная,  по-собачьи,  преданность партийному делу. В принципе, он мог быть в рядах любой партии. Просто здесь больше платили.  Ему светил достаточно высокий пост в партийных рядах. Но тут, на какой-то встрече с работниками искусства Юрий Петрович во время фуршета увидел своего ненавистного соперника, умыкнувшего когда-то жену. Выпитые во время мероприятия два фужера коньяка не предвещали сопернику ничего хорошего. Из глубины тщедушного тела всплыли старые обиды. Слово за слово, а потом из фужера – в лицо, в ненавистное лицо! Потом в то же лицо полетел и фужер. А тут,  как назло, телевидение… Скандал, снимки в оппозиционной прессе…


                - Да, подвёл ты, Юрий Петрович, нашу партию! Очередной удар по имиджу. То воруют, то скандалят. Теперь вот ты, - выговаривал старший  товарищ  по партии,


                - Но, ничего. Ты же знаешь, что  своих  мы не бросаем. Походи пока  на ток шоу. Правда, к барьеру тебе нельзя, - узнают. Посиди в толпе на аплодисментах. Дело тебе привычное – суфлёром когда-то работал. А пока почитай вот книгу – только что вышла из печати.  Цитатник нашего Главного. Четыреста страниц. Я уже прочитал.  Очень полезно!


                -Что-то Великим Кормчим попахивает, - подумал про себя  Юрий Петрович,


               -  То был  «Наш Никита Сергеевич», то «Малая земля» с Брежневым, а теперь вот это, - злорадно подумал Юрий Петрович.


 
Но книгу взял.  Вернее, благоговейно, на показ, с благодарностью  принял. По вечерам показывал цитатник собутыльникам. Те лениво перелистывали страницы. Чище страницы от этого  не становились. Наслушался про книгу  он всякого разного…


      …   -  Да, сиди тут в жаре  и слушай  весь этот бред – продолжал размышлять Юрий Петрович на ток-шоу,


                - Удастся ли снова войти в доверие? Хотя, шатается уже эта партия. Может, в Народный Фронт перескочить? Нет, рановато ещё!


Во время перерыва на рекламу Юрий Петрович сделал несколько жадных глотков из пластиковой  бутылки с якобы минеральной водой. Закусить он постеснялся. Могут не понять. Но похмельный синдром как рукой сняло.

 
    В студии спорили обо всём, в том числе  и о новой книге.  О Великой книге. Один оратор, из правильных, изо всех сил восторгался цитатником. Другой, тоже из правильных, восторгался книгой ещё больше. Оппонентам, как всегда, не давали говорить. Во время маленькой паузы Юрий Петрович,  успев украдкой ополовинить  бутылочку,  забыл, что он не у барьера, вскочив с места, прокричал:

 
                - Надо издать ещё и цитатник лидера Нашей партии. Со всеми его  мудрыми речами и обещаниями.  Страниц на триста, хотя бы!


И хлопнул в ладоши. Студия потонула в аплодисментах. Уловив укоризненный взгляд ведущего, Юрий Петрович смущённо опустился на место. И снова погрузился в свои мысли. В нужных местах полемики в студии он хлопал. Иногда ему помогал взмах руки ведущего. Бутылочка незаметно опустела. И тут произошло то, чего Юрий Петрович потом не смог себе простить. Не простила ему и партия. Этот случай был удивительно похож на историю из раннего юриного  детства.


        Маленький Юра шёл с мамой из садика. Незадолго  до этого  он был с папой в кино. Большинство фильмов тогда, даже на детских утренних сеансах, было про войну.


          - Ты знаешь, мамочка, в кино  наши пошли в атаку на фашистов. Стреляли из автоматов, из пушек, из пистолетов. Кричали «Ура!» - пересказывал он маме недавно увиденный фильм.


Как и многие взрослые, уставшие после трудового дня, мама не очень вслушивалась в детский щебет про войну.

 
           - А потом прилетели фашистские самолёты с крестами, поехали танки, тоже с крестами,  и мотоциклы с фашистами. И стали убивать наших солдат и генералов.

             - Ой, какие молодцы! Какие они смелые, - невпопад отвечала мама, думая о чём-то своём.


           - Мамочка! Да ты что – за фашистов? – плача кричал Юра.


           - Да нет, я просто задумалась. Конечно я за наших, - успокаивала мама Юру, вытирая ему слёзы.



… В студии продолжался жаркий диспут. Кричали, как всегда, в голос. Уже ближе к концу шоу, услышав громкое в конце фразы: «Не позволительно» и увидев какое-то шевеление рук ведущего, Юрий Петрович хлопнул в ладоши. Долго не прекращались аплодисменты… Фраза, прозвучавшая из уст оппонента на ток шоу:


             - Давно пора Правительство отправить в отставку. Дольше терпеть его беспомощную политику – непозволительно! – была последней в карьере Юрия Петровича.


        Дяде  Жоре было уже  далеко за восемьдесят. Он ещё сохранял ясный ум и старые связи. А также чувство юмора:


          - Жизнь – это театр, а люди в нём актёры! – поучал он Юру,


          - А театр начинается с вешалки, - предсказывал он  дальнейший жизненный путь незадачливому политику и артисту,


          - Устрою  я тебя, пожалуй, в театр, -  гардеробщиком!