Где от весны не ждут чудес... Глава 6. Боль

  Это была плохая идея: перейти улицу, и идти вдоль забора. Вдоль бесконечного, бетонного забора. С голым торсом. В забрызганных кровью штанах. У всех на виду. Пролетевшая было мимо легковушка с визгом затормозила. Из неё выскочили двое. "Стоять!!!" - скомандовали. Краткое замешательство. Как по команде срываемся с места, и бежим. Слева всё тот же забор, справа — проезжая часть. Забор высокий. Слишком высокий. И ещё - он не кончается. Бабахнул выстрел. За ним ещё один. Все трое с лёгкостью перемахнули через забор. Бежим по какому-то футбольному полю. Игра остановилась. Видимо, все смотрят на нас. Может, о чём-то переговариваются. Может даже, собираются что-то предпринять. Ничего вокруг не замечаю. Бегу. Задыхаюсь. Преследователей не слышно. "Попробуй, сука, перепрыгни  заборчик!!" - в воспалённом мозгу злорадная мысль. Обессиленные  вбежали в какой-то дом, в какой-то подъезд. Остановились. Раскалённый воздух дерёт сухую глотку. До кашля. До рвоты. Лёгкие разрываются. Ноги ватные. "Всё, не могу больше!" - прохрипел Жэка, и повалился на ступеньки. "Надо бежать дальше!" - это предложение Армана. "Надо бы бежать ..." - это моя мысль. Но сил нет. Зато есть стойкое ощущение нереальности происходящего. В голове сумбур: « Всё это происходит не со мной... Со мной не может ничего случиться... От погони оторвались... Нужно просто где-то затаиться и переждать... Жэка - баран... И прочь из этого города...»
Короткий спор, и Арман бежит дальше. Я и Жэка спускаемся ступеньками вниз. То ли подвал, то ли подсобное помещение. Темно. Закрыли дверь. Затаились. Какое-то время звенящая тишина. Только сердце в ушах стучит. На лестнице шаги. Кто-то спускается. Женька вцепился в ручку двери. С другой стороны дёрнули. Хилый Жэка вместе с дверью подался вперёд, но тут же потянул её на себя. "Здесь кто-то есть!!!" - крик снаружи. И дверь начали рвать. "Помоги!!" - Жэка орал, отчаянно пытаясь удержать дверь.   Столбняк, оцепенение - это про меня.  "Это конец..." - ещё подумалось.

Дверь распахнулась, и яркий свет ослепил. Крики. Ярость. Маты. В помутнённом сознании вспышки ударов. Взрывы ударов. Град ударов. Дикая боль. Глаза привыкают к свету. Меня волокут куда-то. Руки заломлены. Вокруг ненависть и злоба.

Сижу в тесном заднем отсеке милицейского «бобика». Сквозь пыльное зарешеченное оконце вижу улицу, деревья,прохожих... Ещё утром,ещё час назад я был частью этого тёплого, летнего мира... Дверца открылась, и я увидел трясущуюся бабулю «божий одуванчик».  "Это был он" - прошамкала та милиционеру, поддерживающему её под локоть.

Как в одночасье меняется жизнь? Как белое становится чёрным? Не знал, пока не испытал. И это похоже на сумасшествие. Резкий переход из одной плоскости в другую. Из тепла в холод.  Из всё же не рая, но в реальный ад.   Зазеркалье. И в него я пришёл по собственной воле.

Беспредел порождает беспредел, и если ты творишь злое, нужно быть готовым к тому, что прилетит обратка. Только в многократном размере. Бумеранг. Но тогда я был далёк от вселенской философии, и к расплате был не готов.      Как-то неожиданно она прилетела.    Сложно осознать, тем более принять мысль, что боль и мрак теперь твои единственные спутники, если ещё утром ты был полон надежд, и радужных  планов.
РОВД, в который меня доставили, стал моим первым недолгосрочным, маленьким адиком, где были и свои  черти, и свои сковородки.
Сначала меня просто тупо били. Долго, и безостановочно. В отделении переполох; по горячим следам удалось задержать двух налётчиков. Нет сомнений, что они – часть организованной группы. А накрыть одним махом целую банду – это почёт, это повышение по службе, лишняя звёздочка на погон, благодарность в личное дело.   Одни сплошные бонусы и приятности. Надо только «расколоть» задержанных.   Так, чтоб «под орех», чтобы опомниться не успели, пока «горяченькие». И меня «кололи». Каждый, входящий в кабинет  дознаватель, был уверен, что именно он   станет счастливым обладателем моих признательных показаний. "А,   спортсмен? Ну держи!!!", или: "Оп-па!! Дай-ка толстого пробью!!". Я был не толстым, но били меня с нескрываемым удовольствием. Таскали из кабинета в кабинет. Хотели знать в принципе не много: сколько участников было, их имена-адреса, имя организатора. Но загвоздка заключалась в том, что прежде чем подобраться к этим пунктам, нужно ведь заручиться моим признанием моего же  непосредственного участия в совершении.      А его-то они добиться и не могут.      Сказочно-неправдоподобную  версию  сочиняет мой, близкий к помешательству, мозг: приехал оттуда-то. Вещи-документы попятили. Знакомых нету никого. Гулял по городу, встретил мужиков. Сел играть в карты. Проиграл майку - оттого и торс голый. Подрался с ними – потому и кровь на штанах. "А чё убегал?" – так это, все побежали, и я побежал. Боюсь я милиции. Никого не грабил, никого не знаю. Версия откровенно глупая, но я её придерживаюсь. И каждому, вновь-интересующемуся, её монотонно впариваю. Их это злит очень сильно, и они трудятся с ещё большим усердием.      Не покладая рук. И ног. Что там с Жэкой происходит, и что он рассказывает – не в курсе. Я его «не знаю». 
 
Меня швыряют в небольшой «обезъянник». Короткая передышка. Есть возможность «собраться с мыслями», и насладиться видом зелёной ветки,  заглядывающей в окно помещения,     наблюдаемого сквозь решётку железной двери. Уже ночь.

Меня тащат в комнату без окон, от пола до потолка залепленную грязным кафелем. Железный стол и стул вкручены в бетонный пол. Под потолком тусклая лампочка и железный крюк. В этой комнате мне предстоит ознакомиться со «стандартными методами дознания».     Мне заковывают руки, и цепляют наручниками за крюк. Теперь я представляю собою идеальный боксёрский мешок. Но бьют меня не руками. Резиновая дубинка удивительно музыкальна в руках виртуоза, и гулкий свист, с которым она рассекает воздух, превращается в смачный шлепок. Звук шлепка каждый раз меняется. Это зависит от того, куда врезается дубинка:  в рёбра, почки, или бедра. Я уже охрип от собственного вопля, но моих   мучителей это только заводит. С шутками и смехом они меняются, и дубинка методично продолжает вышибать из меня дух.    
... я на полу, и меня облили водой. Им уже не интересна моя история про игру в карты, и от меня не требуют признаться в моём личном участии. Мне нужно назвать имена участников и организаторов. И мне ужасно хочется это сделать. Подписать что угодно, лишь бы БОЛЬ, которая стала всем мною, прекратилась. Но я на-автомате упорствую. Просто не знаю, как потом буду с этим, и смогу ли перед собою оправдаться. На Дикаря и его братишку мне наплевать – я их не знаю. Но Марат... Ведь он брат мне... А на предательство у меня патологическая непереносимость. И мы идём дальше. 
... я на стуле. Мокрый и дрожащий. Обе руки прикованы к подлокотникам. На указательном и среднем пальце правой руки по клеме. В моих глазах паника. В глазах дознавателя – надежда. Он крутит ручку небольшого генератора. Сначала медленно. Потом быстрее...    
... я опять в «обезъяннике». Со мною здесь находятся ещё какие-то. Они пытаются со мной заговорить.     Сочувствуют мне. Ничего не соображаю.      Молчу. 
... я в знакомой «комнате». Прикованный к стулу. У меня на голове противогаз.    Сквозь запотевшие стёкла вижу улыбающуюся, лоснящуюся жиром, рожу дознавалы. Он что-то впрыскивает в шланг, и закупоривает его пробкой. Я не просто задыхаюсь. Резкая, едкая вонь разъедает мои глаза и носоглотку, разрывает мои лёгкие. Я, видимо, очень забавно дрыгаюсь, потому что успеваю услышать истерический хохот, прежде чем отключиться. Пол. Вода. Повторение процедуры.
… вновь «обезъянник». Я надломлен, и не знаю, сколько ещё смогу выдержать.     Оглядываю маленькую свою камеру.      Прикидываю, можно ли здесь удавиться как-нибудь по-тихому. Сил реально нет.      Отчаяние. 
   
Шёл второй день моего пребывания в  отделении Алмалинского района. Ближе к обеду меня вывели из оттуда, и повели  к основному, трёхэтажному зданию, которое располагалось в метрах пятидесяти от. Это короткое пребывание на улице... Это лето, тепло, зелень...  Удивлённые взгляды прохожих... Каким же близким, и каким несбыточным всё это теперь  казалось. Несоответствие меня и окружающей жизни было невыносимым. Всё происходящее напоминало кошмарный сон, и где-то глубоко в душе я по-детски надеялся  ещё проснуться. Потому что ТАК, как сейчас – не бывает! Но это был не сон.

В светлом и просторном кабинете, куда меня привели, было семь оперов. Они с любопытством воззрились на меня, когда дверь за конвоиром закрылась. 
- "Это и есть тот упёртый ?!" – ко мне подошёл здоровенный бритоголовый молодчик, и с интересом оглядел меня.    Хмыкнув, вопросительно уставился на сидящего за столом, видимо старшего.    Тот встал, и заложив руки за спину, не спеша прошёлся из угла в угол, как бы раздумывая о чём-то. Остановившись у окна, и глядя на улицу, он сочувствующим тоном сообщил мне, что  я дурак, и поступаю крайне глупо,    продолжая играть в молчанку. Ведь  подельник мой Жэка уже написал явку с повинной, и дал все расклады про всё и всех. И что теперь отпираться мне бессмысленно, и что «сидеть» я всё равно буду, но лишь от меня зависит долго ли мне «сидеть», или не очень.
- "Выбирать тебе" – равнодушным тоном заключил он, и отвернувшись от окна,    кивнул бритоголовому, стоявшему рядом со мной. Тот,сделав корпусом пару финтов, пробил мне левой по печени, и правый боковой в челюсть. Я «поплыл»,    но не упал, как, по всей видимости, ожидалось. Все загоготали, подкалывая  бритоголового, мол, не такой уж мощный у него удар. Тот попытался ещё пару раз отработать на мне эту свою коронную, видимо, комбинацию. Но я перекрывал подбородок плечом, и свалить меня ему не удалось. Тогда ему пришли на помощь ещё двое. Меня повалили на пол, и отходили ногами. Затем кто-то предложил «опустить» меня. 
-"На тюрьму пи...м поедешь!"
 Сообразив, что они удумали, я вскочил на ноги. Руки мои всё это время оставались скованными за спиной, и всё, что я мог сделать – это  прорваться к окну, и выпрыгнуть. Что я и попытался сделать. Решёток не было.     Но я даже до подоконника не успел допрыгнуть. Меня вновь повалили на пол. Заломили руки. Навалились на ноги. Спустили с меня штаны. Бритоголовый взял дубинку, а ещё один взял фотоаппарат.
-"Ну чё,боксёр? Кончилась твоя блатная жизнь! Целку тебе щас сломаем, и будешь ты жить в гареме..." – похлопывая дубинкой о ладонь,     ласково проворковал бритоголовый.
-"Резинку натяни на дубину!   Испачкаешь!!" – посоветовал бритоголовому хохоча кто-то.

Я вдруг чётко осознал, что жизнь моя сегодня закончится. Ничего больше не будет. НИ-ЧЕ-ГО. Приняв неизбежное, я перестал сопротивляться, и вполне себе ровным голосом озвучил свои планы на ближайшие полчаса, час, два – как получится. А планировал я вцепиться кому-нибудь в глотку, и разорвать её.   Уж на это сил у меня хватит. Не знаю,    кто это будет: кто-то из них, или сокамерники в «обезъяннике», или дежурный в отделении, или кто-то из прохожих сейчас на улице - не знаю...    Но стремиться я буду забрать с собой по-возможности больше. А потом я удавлюсь. Если не удастся этого – расшибу о стену голову. Короче, пидо...м я себя в будущем никак не вижу. Видимо, я был очень убедителен,  и моя невинность не пострадала. Меня молча подняли на ноги, застегнули на  мне штаны, и повели назад в райотдел.    Неподалёку от входа туда я увидел Марата (!), и какую-то девушку, стоящих у машины, и о чём-то разговаривающих. От неожиданности я на мгновение остановился, но получив толчок в спину, продолжил движение. Мой взгляд загорелся. Марат конечно же увидел меня, и, украдкой  подмигнув мне, сделал вид, что смотрит в другую сторону. А девушка... Тогда я не заметил с каким обожанием смотрела на меня та девушка. Я не смотрел на неё.     Впрочем, опомнившись, я не стал смотреть и на Марата. Конспирация. В душЕ же возликовал я тогда. Всё было не зря! Марат меня не бросит. Он поможет мне.