Убить всех одним пистолетом

  «Предательство – синоним убийства»


Люсиан осторожно ступал по бордюру, идущей мимо машин, дороги. Он знал: одно неловкое движение, и он упадет. Вниз, над пропастью он будет лететь, и думать, думать о самой ужаснейшей в его жизни ошибке – неправильного движения. Он часто придумывает себе такие истории. Бордюр может служить и канатом, и треснутой дощечкой, и витающим над пропастью мостом. Но если открыть глаза и посмотреть вокруг – весьма обычный придорожный бордюр:  серый, невзрачный, притоптанный городской пылью. Никто бы никогда и не подумал, что в голове Люсиана он служит последней надеждой, последней ветхой соломинкой, на пути к смерти…
Так начинается утро. В отличие от других детей, Люсиана никогда не подвозят в школу. Люсиан знает, куда ему идти. А если не знает – в его выцветшем, коричнево-пепельном портфельчике найдется «дорога от дома до школы», прикреплённая на первой странице дневника.
Вот и школа. Самая обычная в мире школа. Со злобными и пристальными взглядами одноклассников, со сломанными железными ящичками для верхней одежды и с неудобными стульями. Все как обычно: Люсиан поднимается на второй этаж, смотрит расписание уроков, идет в классную комнату, осторожно раскладывает свои вещи на парте. Он слушает учителя, сто раз перекручивая сцены из Гамлета, записывает новые термины в тетрадь.
Он прилежный ученик, получше всех беспардонных девчонок в его классе. Он никогда не скажет лишнего, никогда не оскорбит кого-то без надобности. В голове у Люсиана целый мир, выстроенный из его собственных суждений. Он много думает, но думает бесполезно, ведь для других его мысли закрыты в огромном сундуке, и даже лучик света, так целеустремленно пробирающийся через его щели, не может пробиться, не может разломить эту бетонную преграду. В его голове все: цветочные поля, спелые плоды налитые летним солнцем, широкий, нескончаемый горизонт, теплый, задевающий макушки деревьев ветерок и пламенно-красный закат. Это все так красиво, так красочно, будто тысяча оттенков радуги смешалось на одном холсте, будто художник не знает, что существует чёрный цвет.
Но если дотронуться указательным пальцем до кончика носа Люсьена, и вести его вниз миная губы, подбородок, сонную артерию, добраться до сердца и сдвинуть палец немного левее, то можно очутиться на забытом кладбище. Дотроньтесь до этого места. Пощупайте его. От этого места несет могильным холодом. Сумасшествием. Мертвецами. Только что пролитым дождем. Сырой землей.
Тут похоронено множество людей. Странно, что мы никогда не приносим цветы на их могилы, не ставим за них свечу в церкви. Они будто невидимые. Будто сложенные в алфавитном порядке карты, от «А» до «Я». Здравствуй Аннет. Ты жива? Странно, что ты жива, ведь ты давно уже занесена в список мертвых. Смотри – ты на первом месте. Твой труп разлагается, поэтому мертвецам не обязательно наносить макияж и соблюдать параметры 90-60-90.
Все живые становятся мертвыми. Как-то в один прекрасный день ОНО достает из заднего кармана джинсов отполированный пистолет с серебряным дулом, приставляет его к твоей груди и кричит «Молись!». Ты не молишься, ведь на этот раз тебе уже никто не поможет, Бог в этот раз не придет на помощь у него и так хватает прочих заморочек. Тебе некого позвать на помощь. Вот ты – в толпе миллиона людей кричишь, умоляешь не стрелять, барахтаешься по полу, видишь своё угрюмое отражение в кусочках напольной плитки. ОНО застало тебя врасплох. Ты безоружный. Беспомощный. Жалкий. ОНО приставляет пистолет к твоей груди. Говорит, что перед смертью можно попросить об одном одолжении. Но тебе на ум ничего не приходит, поэтому ты выкрикиваешь «стреляйте!». ОНО направляет дуло чуть левее сердца. Самое место.
Через толстый свитер, связанный вручную, ты чувствуешь холод смерти. Ты думаешь, ты представляешь, как через несколько минут твердая, алюминиевая пуля рассекает твою грудь. Твоя мама, наверное, будет плакать и принесет твои любимые цветы на твою могилу. Она будет плакать до самой смерти, а когда и сама умрет, вы снова будете прогуливаться аллейкой мимо цветущего сада, и слышать в воздухе запах только что распустившейся сирени. Это будет потом. А сейчас убийство. Твое убийство.
Рыдать уже нет сил. Ты просто стоишь. Без эмоций. Без лишнего пафоса. Ты ждешь выстрел и вот, наконец, ОНО ставит палец на курок. Перед твоими глазами в одну долю секунды промелькнула вся жизнь. Вот оно: детство, школа, юность. Все здесь. Все сейчас с тобой. Выстрел. Хлопок. И ты видишь окровавленного, съеженного человека. ОНО падает без криков и эмоций. Ты закрываешь ему глаза и посмеиваешься, надавливая на его кислую, угрюмую рожу. Ну что ж, на, подавись. Вот твоя заслуженная пуля. Ты мельком думаешь, что не зря посещал уроки театрального мастерства. Ох, поддонок, ты так правдоподобно притворяешься!