Конференция

Заговори, чтобы я тебя увидел.
Сократ


«Время, время, время, время!» – мысленно твердила себе взъерошенная девушка в джинсах и футболке, быстро «катапультировавшаяся» из машины ярким летним утром.

Она опрометью неслась от перекрёстка, где высадил её муж, по старинной нещадно залитой солнцем улице с длинными утренними тенями, которые отбрасывали дома, – в самый её конец, к большому представительному зданию.

Впрочем, «опрометью неслась» – не совсем точное определение, ибо героиня, хоть и сильно спешила, однако не позволяла себе бежать – это никуда не годилось, просто она очень быстро шла, стремительно и весьма напористо.

Однако нельзя сказать, чтобы она так уж безнадёжно опаздывала.

Нет, просвет был виден – она всё рассчитала заранее: пять минут – дойти, пять минут – «туда-сюда», ну а потом «там».

Понятие «туда-сюда» включало в себя значения: «зарегистрироваться, подняться на лифте на третий этаж, войти в зал и найти в нём место». Далее пространственное понятие «там», строго по Эйнштейну, превращалось во временнОе, подразумевавшее неопределённые 7-8 часов.

За отведённые на пробежку пять минут девушка достигла цели, с наслаждением и облегчением заскочила в мрачноватое с мраморным полом фойе, погружавшее в приятную после обжигающих солнечных лучей и духоты прохладу, зарегистрировалась у стойки, указав свои данные – имя, фамилию, телефон, электронный адрес и издание, которое представляла.

И с лифтом барышне очень повезло, он пришёл сразу и доставил её на необходимый этаж – одну, что сильно прибавило ей волнений (значит, все уже на месте, а она опаздывает).

Войдя в зал, героиня рассказа немного успокоилась – мероприятие пока не началось, но и расстроилась ещё больше – свободных мест почти не наблюдалось. То есть где-то вдалеке виднелись редкие одинокие незанятые кресла, но заветный первый ряд, откуда так удобно выставить вперёд диктофон, оказался напрочь заполненным.

Девушка поискала глазами знакомых, с облегчением увидела фотографа из родного издания и успокоилась окончательно. Фотограф помахал ей рукой и кивнул головой.

«Какой молодец, – подумала она и кивнула ему в ответ. – Встал вовремя, пришёл вовремя. А тут! И понесло нас вчера вечером купаться!»

Ругая себя за целую вереницу неправильно совершённых накануне поступков (поздно пошли на озеро, долго валяли дурака, поздно вернулись, поздно уснули, поздно встали, как следствие, попали в пробку), девушка отправилась на поиски свободного места.

Зал оказался безнадёжно забитым – почти под завязку.

Чувствовалось, что добропорядочная выспавшаяся публика неспешно и размеренно загодя пришла, уютно и обстоятельно расселась по местам и теперь терпеливо ждёт начала конференции, праздно разглядывая вбегающих запыхавшихся легкомысленных участников.

Вход находился перед зрителями – справа от стола президиума и трибуны – так что каждого вновь прибывшего сидящие могли разглядывать.

Героиня мысленно посмотрела на себя со стороны изучающими глазами скучающих участников замечательного форума и ещё раз огорчилась из-за собственной небрежности. Она представила свои взлохмаченные короткие волосы, испарину на лбу, джинсы с футболкой, отсутствие косметики, большую, почти хозяйственную сумку на плече и наискось зажатую под мышкой папку с программой конференции, полученную на стойке в фойе.

На фоне величественных напомаженных дам, сидевших в первых рядах и осуждающе взиравших на её непрезентабельную фигуру, она смотрелась почти вызывающе. Однако девушка пришла сюда работать. И она обладала главным преимуществом, дававшим возможность не заморачиваться на косметике и нарядах, – возраст, позволявший даже в картофельном мешке выглядеть привлекательно.

Но барышне было уже слегка за тридцать, что занижало её самооценку.

С чувством ущербности и непонимания собственной значимости героиня продвигалась в глубь зала, выискивая свободное кресло.

«Ну и ладно! Ну и взмыленная! Зато успела!» – думала она, успокаиваясь и мысленно отталкивая пытливые взгляды.

Пару раз барышня тихо прошептала «здрасьте» в ответ на приветствия знакомых, на чьи взгляды натыкалась в поисках кресла.

Наконец, в предпоследнем ряду она увидела заветное незанятое сиденье.

«Ура!» – подумала героиня рассказа и стала пробираться к нему мимо сидевших, для чего-то втягивая отсутствующий живот и силясь не наступать на ноги.

Достигнув желанного островка и наконец придя в себя, девушка уселась и начала работать. А именно: распахнула сумку, извлекла из неё толстый видавший виды рабочий блокнот, ручку и диктофон.

Потом она принялась вертеть головой, разглядывая публику, потому что это тоже входило в её обязанности. В отчётной статье надо указать хотя бы несколько имён присутствующих. Да и приятно было обнаруживать знакомые лица завсегдатаев тематических мероприятий, которые все посещали большим кагалом – по работе.

«Наша тУса!» – отмечала про себя героиня, натыкаясь на знакомые лица.

Больше всех она любила Старика Бодровского, неизменно приветствовавшего её словами: «Моя прелесть!» и позволявшего себе по-отечески трепать по щекам.

«Щёки – твоё всё!» – любил повторять Старик, и героиня, не чувствуя неприязни от такой фамильярности, ощущала себя юной пышкой.

– Наташенька-а-а! – раздалось приветствие с соседнего ряда кресел, и девушка увидела свою тёзку, которая любила уменьшительно-ласкательные суффиксы – всегда и везде, применительно ко всем и в любой ситуации.

– Доброе утро! – ответила она Наталье Ивановне и совсем успокоилась, забыв про утренний кросс и осознав, что всё идёт налаженным путём.

Девушка продолжала трудиться: она открыла блокнот и записала дату, место проведения и название мероприятия.

Потом в столбик перечислила фамилии тех, кого знала и заметила.

Начало конференции затягивалось.

Правда, это было обычной практикой.

Видимо, кого-то ждали.

И не кого-то, а высокую делегацию.

Эти, как правило, не церемонились и позволяли себе вольное обращение со временем.

Мало ли, какими важными делами они заняты! А несколько десятков человек могут и посидеть-поговорить-поразмышлять – ничего страшного. К тому же и опаздывающие подтянутся!

Чтобы чем-то себя занять, девушка извлекла из папки распечатанные листы бумаги и принялась изучать программу конференции. Изысками та не отличалась: два часа докладов, кофе-брейк, два часа докладов, обед, два часа докладов, перерыв, два часа докладов и прения.

Заявленные темы отличались большим разнообразием. Что-то вызывало интерес, что-то – просто уважение перед нужностью и важностью, от чего-то уже заранее сводило скулы.

Предстоял настоящий рабочий день.

Девушка вздохнула, предвкушая восьмичасовое отсиживание в тесном зале, да ещё в джинсах. Она пожалела о том, что с утра впопыхах влезла в них вместо того, чтобы надеть юбку. От этой мысли пояс сразу показался ей чересчур тугим и больно врезавшимся в кожу.

«Интересно, а кондиционер здесь есть?» – тоскливо подумала героиня и обвела взглядом стены, вспомнив, как душно было в этом зале на недавней встрече с известным режиссёром, оказавшимся страшным занудой и умудрившимся усыпить своими бесконечными скрипучими «э-э-э-э-э» внимавший ему народ.

Дальнейший процесс разглядывания публики выявил пару стоявших возле самой сцены операторов с камерами, несколько известных лиц, журналистов, общественных деятелей – завсегдатаев научно-теоретических, культурных и иных мероприятий, людей, которых героиня регулярно лицезрела по работе.

Маленькая неприветливая женщина с хозяйским видом сидела за столом президиума и строгим взглядом из-под чёрной оправы очков оценивающе оглядывала сидевшую перед ней публику. Весь её внутренний настрой резко контрастировал с легкомысленно-пронзительным салатового цвета пиджаком. Иногда она улыбалась отдельным выхваченным из зала лицам, вымученно растягивая в приветливую гримаску узкие губки. Остальные удостаивались лишь строгого взыскательного взгляда. «Кто ты такой?» – вспомнив незабвенного Михаила Самуэлевича Паниковского, назвала про себя этот колючий острый неприязненный взор девушка и даже как-то внутренне передёрнулась от него, настолько он казался хмурым и не обещавшим ничего хорошего.

Проход между двумя рядами кресел напротив сцены был перегорожен столом компьютерщика, готового обеспечивать показ видео и фотоиллюстраций к докладам.

На первом ряду, возвышаясь над соседями, сидел полный человек в красной рубашке. Наташенька наткнулась на него взглядом, как только вошла в зал, и этот яркий участник конференции почему-то напомнил ей Сеньора Помидора или доброго людоеда (почему-то на ум ей приходили исключительно сказочные персонажи).

Толстяк-верзила барабанил пальцами по лежавшей у него на коленях папке, явно готовясь к предстоявшему докладу. Время от времени он с высоты своего роста оглядывал помещение. А в целом был полностью сосредоточен на своих мыслях, и даже чувствовалось, что он формулирует отдельные положения, складывая их в удачные фразы, или прокручивает в уме последовательность тезисов.

Прямо перед собой Наташенька увидела показавшиеся ей очень знакомыми затылок и оттопыренные красные мясистые уши. На мгновение она задумалась, пытаясь вспомнить, – этот образ хорошо примелькался на телеэкране. И её осенило: «Принц Чарльз!» Героиня даже с любопытством дождалась, когда обладатель диковинных ушных раковин чуть повернётся. Профиль соседа был совершенно самобытен и ничего общего с титулованной особой не имел. Но уши были «вопиющими» – крупными, толстенькими, чуть разведёнными в стороны, с выпирающим завитком, узнаваемыми. Они очень понравились девушке и даже развеселили её. Так что барышня время от времени смотрела на этот весёлый багрянец и чуть заметно улыбалась от умиления.

Пока героиня занималась наблюдениями, в зал вбежал один из представителей «нашей тУсы». Сбитый немного набок галстук говорил об ответственности успевшего к началу конференции его обладателя, который тоже сдавал кросс, о чём красноречиво свидетельствовали красное и мокрое озабоченное лицо и тяжёлое дыхание.

Представитель «тУсы», совсем как и героиня несколько минут назад, разочарованно посмотрел на забитые под завязку первые ряды, выискивающе оглядел зал в поисках свободного кресла и побежал в его конец под взглядами публики. Его узнавали и готовы были здороваться, но он никого не замечал, поскольку искал себе место.

Героиня знала, что у неё за спиной есть пара свободных кресел, которые товарищ уже увидел и к которым передвигался скорой рысью.

По пути к намеченной цели коллега наткнулся взглядом на Наташеньку, поздоровался с ней, резко приостановился и для чего-то сообщил всему залу громким командирским хорошо поставленным голосом: «Самые красивые девушки в „Нормативе”!» Барышня представляла названное издание и была в нём единственной особью женского пола.

Зал с любопытством и жаждой новых впечатлений обернулся и посмотрел на героиню. Как в детском саду. А она почувствовала себя королевой, вознесённой на пьедестал преданной охраной или неизвестно откуда взявшимся паладином. Её разглядывали. И это почему-то оказалось приятным. Триумф продолжался несколько минут. А резонанс от фразы сопровождал барышню ещё очень долго. И она осознала, что сразу в один момент трепетно полюбила давно знакомого коллегу, «сотоварища по оружию», то есть по перу и диктофону.

Пока девушка «обтекала» от неожиданного громогласного комплимента и «бурных оваций», товарищ нашёл себе место в последнем ряду.

«Ну во-о-от! – с восторгом сказала себе героиня. – А то совсем загнобили».

Она вспомнила, как совсем недавно столкнулась с бывшим одноклассником старшей сестры, «порадовавшим» её убойным приветствием: «Ты чего такая стала?»

Девушка не стала выяснять значение слова «такая», но поняла, что ничего хорошего в её внешнем виде не наблюдалось.

А сестрин экс-приятель ещё и добил Наташеньку простотой в обращении, заявив после непродолжительного разглядывания её невыспавшейся физиономии:

– Ну ты, Наташк, совсем! Вон Катька твоя – ого какая была в твои годы! А ты что!

«Только что не плюнул! – подумала барышня и искренне расстроилась. – Дурак какой-то!»

Пока героиня наслаждалась послевкусием от роскошного восстановившего справедливость и с лихвой компенсировавшего её пошатнувшуюся было самооценку комплимента, в зал заскочило ещё несколько опаздывавших.

Затем вальяжно с оттенком деловитости, торжественной радости и какой-то чуть тревожной озабоченности появилась та самая ожидаемая всеми высокая делегация и расселась за столом президиума.

Ведущая маленькая женщина оживилась, подобрела лицом, вскочила и принялась быстро говорить что-то пятёрке прибывших почётных гостей.

– Ну, наконец-то! – прошелестело по залу.

Конференция началась со слов ведущей, которая огласила порядок работы.

Героиня включила диктофон. И при этом принялась записывать всё, что звучало.

Она не доверяла технике. Батарейки, даже не так давно вставленные, имели свойство садиться. А иногда под влиянием неизвестно каких факторов коварный носитель мог и вовсе отключиться.

Проще было старым дедовским (или студенческим) способом всё законспектировать. И полезно, и надёжно. К тому же нескучно. Сидишь и пишешь – делом занимаешься. И материальное свидетельство остаётся, и все детали фиксируются. А иначе прослушал, а то и отвлёкся на свои мысли и всё забыл. По конспекту написать потом статью – вообще, плёвое дело. К тому же девушка не любила расшифровывать диктофонные записи. Вот в конспекте – всё, что нужно, самая суть! Однако же диктофоном пользовалась – для уточнения нюансов.

Ведущая огласила тему, порядок работы и правила, касающиеся кормления публики в перерывах.

Организаторы позаботились обо всех зарегистрировавшихся без разбора, не разделяя между собой науку, политику, образование, культуру и средства массовой информации, что очень порадовало участников.

Дальше последовали доклады.

Гуманитарного толка конференция носила всеохватывающий и многоплановый характер.

На трибуне замелькали один за другим разные ораторы: от колоритных и ярких трибунов-лекторов до невыразительных и не умеющих говорить странных невзрачно-блёклых людей, от самоуверенных до комплексующих, от сосредоточенных на материале и способах его преподнесения до любителей выставить и продемонстрировать себя лично, покрасоваться и повыпендриваться.

Весёлый философ заряжал зал своей лучистой энергетикой. Казалось, что ничего нет в мире приятнее его круглого лица с окладистой бородой и с остроумными сияющими хитренькими глазками в обрамлении радостных морщинок. Философ говорил умные и интересные вещи, толково, в меру лаконично, он изящно шутил, и тонкие ценители с наслаждением ловили каждый его юмористический выкрутас и выверт, понимающе подхихикивали и радовались жизни вместе с оратором.

От второго выступающего тоже ожидали спектакля.

И публика не обманулась в радужных надеждах.

Зал всколыхнулся после первой же фразы следующего докладчика, который начал с шутки. Человек заставил людей улыбнуться, потом вопросом обозначил проблему, затем стал рассказывать о её аспектах и способах решения. Он был настолько интересен и харизматичен, что сразу погрузил слушателей в полугипнотическое состояние. Оратор видел весь зал, обращался к каждому из присутствующих и проникал в самую душу. Его слово жадно ловили, со всеми положениями речи соглашались и стремились идти за любой его мыслью и точным доходчивым тезисом. Опытный лектор сыпал неожиданными фактами, заставлял людей и хохотать, и грустить, и внимать своей интереснейшей речи, и ждать новую фразу. И при этом оставался прост и доступен – обычный человек, но какой же красивый и обаятельный! Он вёл за собой всех, первого и последнего, заставляя соглашаться с логикой повествования, выстраивая путь, приводя неожиданные доводы, аргументируя, цитируя, делая выводы, преподнося решение и заряжая своей сильной и прекрасной энергетикой. Его зачарованно слушали и долго от души благодарно хлопали.

Вышедший вслед за ним англоязычный Сеньор Помидор тоже сумел увлечь публику, но его трудно было удержать на трибуне. Он всё время выскакивал из-за неё и принимался расхаживать по всему пространству между залом и столом президиума, загораживая своей объёмистой фигурой экран с высвечивавшимися на нём фотографиями и графиками. Впрочем, зрителям это не мешало – они слушали оратора заворожённо, и он сам по себе вызывал большой интерес. Прекрасный и без картинок Сеньор Помидор казался совершенно необузданным, и даже пуговицы на его животе тоже расходились и чуть не лопались от выпиравшего тела. Он вдохновенно жестикулировал и очень увлечённо, почти захлёбываясь от восторга, делал свой доклад. Председательствовавшая женщина время от времени приостанавливала его, пытаясь вернуть в рамки трибуны. Но Сеньор Помидор, как забродившее тесто, вылезал оттуда и распространялся по окрестностям.

Следующим делал доклад строгий жёлчный дедушка. Он периодически отрывался от своих записей, которые скрупулёзно и педантично зачитывал, поднимал голову и обводил публику строгим укоризненным взглядом из-под очков. Оратор вещал скрипучим голосом, словно злобно упрекая слушателей в каких-то не озвученных, но подразумеваемых грехах. Говорил докладчик медленно и монотонно, как будто печатал на старой пишущей машинке, причём одним пальцем.

Ажиотаж и аплодисменты зрительного зала вызвала молоденькая девушка, вышедшая на трибуну и сообщившая, что неделю назад родила дочь. Все принялись восторженно и поощрительно хлопать, а мамочка рассказывала о большой насыщенной программе и о делах, которыми предполагала заняться в ближайшее время. Наташенька, давно мечтавшая о детях, с недоумением смотрела на новоиспечённую активистку-родительницу с мыслью «Что она тут делает?» Ей представлялась маленькая беззащитная крошка, оставленная общественницей на руках то ли родных, то ли няни. В голову Наташеньке приходили самые грустные мысли.

Худенький с засаленными волосами человечек в больших очках с толстыми стёклами высокоинтеллектуально говорил что-то умное, но изъяснялся таким тихим и высоким бабьим голоском, что даже микрофон не мог ему помочь. Иногда он шутил, что выражалось в его улыбке и смешках, обращённых к самому себе, но звуки и эмоции с трибуны не доходили даже до середины зала.

И народ принялся болтать. Соседи делились друг с другом сначала отдельными репликами и замечаниями, потом переходили к длительным затяжным диалогам.

Человечек талдычил своё – он совершенно не умел общаться со слушателями, автономно существуя в собственном мире.

И даже председательствующая дама пару раз прерывала его речь урезонивающими «разбушевавшуюся» публику замечаниями.

Несмотря на отдельные недочёты, первые два часа всё происходило достаточно свежо и интересно. К приближению перерыва проголодавшаяся и засидевшаяся аудитория стала поглядывать на часы и экраны мобильных телефонов.

Наконец, доклад очередного оратора дополз до конца и участники форума, с энтузиазмом повскакивавшие с кресел, устремились к выходу.

Организованный в соседнем большом помещении кофе-брейк проходил в самой умиротворённой и душевной обстановке.

Возле пары длинных столов выстроилось несколько очередей.

Посвящённые в таинство демонстрировали непосвящённым правила пользования большими термосами.

Особо альтруистично настроенные участники конференции помогали осуществлять процесс добывания жидкости беспомощным и плохо поддающимся обучению товарищам.

Взяв всё необходимое, люди разбивались на небольшие группки и поглощали пирожки и бутерброды, запивая их чаем или кофе.

В руках каждый держал набор из двух тарелок, и оставалось непонятным, как подобным образом нагруженные люди умудрялись ещё и есть, да к тому же увлечённо обсуждать темы докладов.

Поодаль красовались столы с разложенной на них печатной продукцией.

Возле одного из них тоже столпилась очередь из уже заморивших червячка и искавших новых впечатлений особо активных и ретивых участников форума. Книги, журналы, буклеты и прочие гуманитарные ценности предлагалось разбирать на память.

Невдалеке стояла кучка знатоков, листала явленный читающей публике новоизданный фолиант и, плотоядно ухмыляясь, обсуждала его.

Героиня, успевшая съесть пару пирожков, подошла к энтузиастам с целью почерпнуть информацию.

– Сельпо! – в сердцах восклицал авторитетный товарищ, к которому всегда обращались с вопросами на заявленную тему.

– Дилетантство какое! Что, спросить не у кого? Книга называется! Даром, что толстая и блестит! – вторил авторитету другой чуть менее значимый авторитет, завистливо и презрительно вертя толстый фолиант в руках.

Вскоре кофе-брейк закончился.

Вторая часть мероприятия началась в той же рабочей атмосфере.

В зале, однако, произошли изменения.

Схлынула пресса.

Не бегали по проходам озабоченные фотографы, исчезла одна из треног с камерой, а также оператор, снявший всё необходимое для репортажа.

И на столе рядом с трибуной не лежала уже стайка диктофонов. Всё необходимое пишущая братия уже зафиксировала. В принципе журналистские отчёты можно было написать и по пресс-релизу – никакого труда это не представляло.

Опустел и стол президиума – высокая делегация тоже покинула мероприятие, наверное, её ожидали другие важные и неотложные дела.

За столом одиноко сидела ведущая строгая маленькая женщина в своём оптимистическом привлекающем взгляды пиджаке.

Место рядом с Наташенькой тоже освободилось. И она положила на него папку, а сверху – извлечённую из неё программу мероприятия.

Вторая часть началась очень колоритно и приятно.

На трибуну вспорхнул весёлый человек и принялся лёгким и доступным языком демократично рассказывать о непростых вещах, превратив тему доклада то ли в анекдот, то ли в детектив, но не забывая о её научности, серьёзности и значимости. Он по-своему преподносил известные факты, с большим юмором их трактовал и комментировал, цитировал мэтров, сыпал латынью, научными терминами и современным сленгом, чем вызвал большую симпатию в зале. Его хотелось слушать.

Оратору, сумевшему превратить науку в развлечение, с удовольствием внимали и наградили искренними аплодисментами.

Воодушевлённые зрители ждали продолжения спектакля и от следующего выступающего. Но тот только разочаровал присутствующих – воспринимать его после докладчика, которому он и в подмётки не годился, оказалось совершенно невозможно.

Говорил он по-английски и делал это очень монотонно и неинтересно. И если Сеньора Помидора понимали почти все, то здесь обнаружилась проблемы перевода и наушников, которые предлагались в фойе (но только небольшая часть зала озаботилась вовремя заручиться ими). Оратора плохо понимали, да к тому же, напрочь лишённый чувства времени, он читал свой доклад, не отрываясь от записей, вместо положенных пятнадцати-двадцати минут аж целых сорок. Зал беззвучно застонал и заскрежетал зубами.

А в целом после перекуса и от навеянной скуки народ разморило.

В предчувствии длинного дня все как-то успокоились и угомонились под воздействием процесса пищеварения. А сонные флюиды, навязчиво распространяемые оратором, усилили эффект.

Словом, аудиторию развезло.

– Не одолжите программку? – спросил Наташеньку с заднего ряда комплиментоговоритель.

– Да, – ответила она и с готовностью передала человеку, подарившему ей крылья, скреплённые листочки.

Следующий доклад звучал не менее занудно и усыпляюще.

Героиня строчила слово за словом, пытаясь таким образом держаться в тонусе и сохранять работоспособность. Ну, и фиксировать мысли, конечно, тоже. Ведь ей предстояло потом написать подробную статью о мероприятии.

«Остепенённая» дама на трибуне тоже не радовала аудиторию ораторским искусством. Она выделялась экстравагантностью наряда и лоснилась от косметики. Было странно, как человек умудряется думать ещё и о науке, потому что чувствовалось, что главный интерес докладчицы связан с платьем и макияжем.

В зале витала неприкрытая откровенная скука.

Притихла убаюканная полудремлющая публика, давно перестали носиться по залу фотографы. Не рискнувшие сбежать по другим делам репортёры тихо сидели на своих местах и вскакивали только для того, чтобы подойти к трибуне и дисциплинированно сфотографировать очередного оратора в начале его выступления.

Главные лица были отсняты, общие планы сделаны, печатная продукция с выставки запечатлена, групповые фотографии и даже фуршетные снимки отщёлканы.

Одиноко возвышался над залом стоявший у стены оператор, тоскливо обводя выискивающим взглядом аудиторию в поисках чего-нибудь интересного. Но в зале ничего не происходило, с лиц исчезло выражение увлечённости, заинтересованности и энтузиазма.

Публика откровенно томилась в ожидании интересного доклада или, в конце концов, обеда.

Очередной не блиставший актёрскими данными оратор умудрился погрузить зал в откровенную полудремоту.

Героиня иногда отрывалась от своих записей, с тоской окидывала взглядом аудиторию, и только прекрасные уши принца Чарльза поддерживали её остроумие и жизнерадостность.

В какой-то момент она вдруг осознала, что сейчас клюнет носом или просто заснёт.

Девушка посмотрела на свою исписанную страницу – буквы прыгали по клеточкам. Обычно аккуратный почерк неровными волнами плескался и извивался по белому пространству. Одна строчка изобиловала длинными и узкими буквами, слова в другой были записаны коротенькими и обрывочными значками – автоматически, словно в полусознании.

«Так нельзя! – строго сказала себе барышня. – Надо как-то проснуться!»

Героиня расстегнула сумочку и взглянула на мобильник – до перерыва оставалось почти сорок минут, показавшихся ей вечностью.

Девушка обвела глазами зал. Народ тихо сопел. Сосед слева смотрел на экран смартфона и иногда улыбался. Несколько человек уставились в экраны ноутбуков и планшетников – наверное, тоже занимались чем-то своим, приятным.

Героиня потёрла пальцами виски, потом – мочки ушей, потом принялась крепко жать на мизинцы обеих рук, потом сильно и больно ущипнула себя за предплечье, поменяла позу, закинув одну ногу на другую.

Но доклад тянулся бесконечно, а голос выступавшего был хоть и хорошо поставленным, но механическим и лишённым малой доли эмоций. Докладчик говорил и говорил, словно чеканил слова, которые вылетали из его уст, как детали с конвейера – бойко, чётко, размеренно, с правильно отсчитанной до секунды периодичностью. Эффект получался комическим: человек трудолюбиво и обстоятельно о чём-то рассказывал, но слушатели абсолютно не воспринимали того, что он говорил. И вся его речь звучала, как одно сплошное замедленное «та-та-та-та-та-та-та». Казалось, что потоку пора бы уже и иссякнуть, но докладчик находил всё новые и новые факты и запускал их в свой неуёмный словопроизводящий станок. Робот совсем обездвижил и усыпил зал.

Однако всему в этом мире приходит конец. И с горем пополам горе-трибун дотянул до обеда.

Трапеза проходила организованно – в ресторане на первом этаже.

Участники конгресса, сгруппировавшись по интересам, расселись за столы. И хотя их обслуживали официанты, выбора обедающим не предоставили – всех кормили одинаково.

Героиня чинно размешивала жёлтую жижу тыквенного супа-пюре в горшочке, будучи не в силах заставить себя его попробовать.

При этом за столом велись разговоры о происходящем, завязывались знакомства и вёлся обмен визитками.

В зал подкрепившаяся публика вернулись через час довольной и отдохнувшей.

Третье «отделение» началось довольно бодро. Но уже после нескольких докладов люди опять перестали адекватно воспринимать информацию.

Уже не стеснялись участники форума, и кто-то даже потихоньку разговаривал по телефону.

И чуткое девушкино ухо явственно разбирало призыв «Разогрей котлету!» откуда-то из-за спины. Женщина приглушённо и активно наставляла кого-то. Наташеньке только и оставалось слушать.

– И пропылесось! – продолжал отдавать приказы командирский голос.

«Интересно, кому это она – мужу или ребёнку?» – думала героиня, уже не слушая очередного докладчика.

– Лампочку вкрутил? – требовательно спросила командирша.

«Наверное, мужу, с ребёнком она бы поласковее говорила, – подумала Наташенька, – хотя кто её знает!»

Событие, связанное с котлетой, пылесосом и лампочкой несколько развлекло девушку и окружающих, с удовольствием включившихся в прослушивание телефонного инструктажа.

Глаза у Наташеньки раскрылись шире, и записывать доклад она стала более энергично и осмысленно.

Речь богача-практика почему-то не имела отклика в зале. Практик слыл успешным человеком. И толково с большим юмором, хотя и несколько затянуто, но интересно и поучительно повествовал о разных обстоятельствах своей деятельности. Но народ заскучал и начал расползаться. Многим почему-то стало необходимо отлучиться «на минуточку», да и подзадержаться, например, для перекура где-то в кулуарах.

Героиня не понимала такого неприятия и старательно записывала все перлы. К тому же свершения практика были общественно-полезными и, ни много ни мало, даже оставляли след в веках. Это было очевидно.

Но люди не любят нуворишей, и даже самые дельные представители этой предприимчивой плеяды почему-то вызывают у них раздражение. Талант и результаты предпочитают игнорировать – ведь на старте все находились в одинаковом положении.

К концу третьей части истерзанные и измученные участники форума попросили ведущую обойтись без перерыва и поскорей покончить с «этим грязным делом» – всем хотелось домой, и никто сего факта не скрывал.

– Нет-нет-нет! – запротестовала строгая женщина. – Так не годится. Там несколько совсем коротких докладов-сообщений и прения. А перерыв мы всё-таки сделаем. Но десять минут – не больше! А потом попросим выступающих говорить покороче. И прения проведём в ускоренном режиме.

После перерыва зал сильно опустел. В нём стало чересчур много больших зияющих проплешин.

Разболтавшихся было докладчиков грубо прерывали, требуя выражать мысли побыстрее. Прения, начавшись довольно вежливо и даже манерно, к концу превратились в сущее безобразие.

Выступавшие принимались пикировать друг с другом, поначалу остроумно, потом заносчиво, а к концу с плохо скрываемыми сарказмом и неприязнью. Действо всё более напоминало склоку. Слушатели посмеивались. Но главное желание поскорее разбежаться откровенно витало в воздухе.

Героиня мужественно досмотрела и записала весь спектакль.

Наконец, уставшая, но не показывавшая этого строгая ведущая объявила, ко всеобщему удовольствию, окончание конференции.

Уцелевшая публика в едином порыве с облегчением вздохнула и принялась собираться.

Девушка положила диктофон, блокнот и ручку в сумку и посмотрела на стул, где лежала программа мероприятия. Заветные листочки отсутствовали, там сиротливо красовалась одинокая папка – программу рассеянно унёс комплиментоговоритель. Наташенька вспомнила, что он выпал из поля зрения уже после третьего перерыва.

«Ну вот! – огорчилась героиня. – Самое главное не уберегла. И как статью теперь писать?»

В программе содержалась ценная информация – имена, чины и звания докладчиков, а также города и страны, откуда они прибыли на форум. Но потом героиня вспомнила, что пресс-релиз ей прислали на электронную почту, и успокоилась.

Она достала телефон, позвонила мужу и сказала: «Я готова!»

Больше всего ей хотелось домой, а потом на озеро.


(«Конференция», Рига, 2015.)