Слепота

Я родился человеком, который видит постоянное затмение. Наверное, я пришел сюда в секунду, когда луна невольно спряталась за каким-то массивом. Если бы у меня было зрение, то я бы мог вам сказать, что видел это. Сказал бы вам, что была пара свидетелей – мои глаза. Но сейчас я просто вру, наслаждаясь процессом, а вам остается мне верить. Спорить со слепым грешно, ведь он еще хуже художника: он так не видит.

Но мне нравились художники. Я ощущал с ними некое родство. В наше время искусство становится все концептуальнее, поэтому интересно было слышать из их уст, как кропотливо они перебирали в голове детали, чтобы собрать целостную картину, как кропотливо они подбирали отмычки к сердцу того, кто любовался их работами.

Я часто приходил на выставки, чтобы собрать с уст замечания, чтобы ловить ушами критику. Мне было важно все. Зная, где в галерее расположат ту или иную картину, я подходил к полотнам и слушал разговоры людей, чтобы сравнить с тем, что готовили художники. Чтобы потом рассказать друзьям, насколько они оказались поняты. Нельзя было говорить, что все разгадали концепт. Тогда мастер хмыкал и начинал считать свои работы слишком предсказуемыми и ограниченными, уходил в себя, начинал много пить и создавал что-нибудь мрачно-нигилистическое как протест всему предыдущему творчеству. Нет! Он не простой художник – у него есть концепт. А это главное. Не точность мазка, не искусность, не качественные краски. Концепт. И каждый им очень гордился, как собственным ребенком.

Нельзя было говорить, что никто не проследил основную мысль. Что мэтр остался непонятым. Потому что тогда художник углублялся в свою неясность и держался за нее как за индивидуальный стиль.

Случилось однажды, что импульсивный дружок в последнюю секунду решил убрать картину из угла, где она должна была стоять, напоминая икону. И я навестил эту работу раньше всего. Точнее пустоту. Не хотелось упустить взрывоопасную реакцию на такую провокацию. Но слов не было. Я простоял пять, десять, пятнадцать минут. Затем подтянулись люди и шепотки. Раньше такого не выпадало, и я гадал, почему они не высказываются в полный голос? Да-да, они пытались распознать концепт. А я был единственным человеком, который его видел. Видел истину в пустоте.

Моя слепота тоже стала концептуальной. Продуманная деталь. Аутентичная мелочь, выделяющая меня из толпы.

В один из таких творческих вечеров, когда мероприятие доживало свои последние минуты, когда картины были уже просмотрены, а мнения составлены (критики уже придумали язвительные замечания и сцеживали яд в блокнотики, подхихикивая, восхищенные же персонажи – в последний раз гладили взглядом полотна), ко мне подошел парень и шепнул: «Я тоже сначала чувствую красоту. Потом – вижу ее».

Улыбка разразила мое лицо.

Я не знаю, как он догадался. Не знаю, почему решил обронить именно это, но я спросил его имя. Он представился и сказал что-то шутливо-непринужденное. Мне понравились его слова. Они были прекрасным перегноем его эмоций, который он расходовал на других людей. И люди начинали меняться на его глазах – росли, тянулись ввысь, расцветали. А он пожинал плоды. Это было единственной платой за его плодородие.

Но это было позже.

В тот момент, в полной зале я почувствовал красоту этого человека: переплетенные причудливой вязью слова, смешливая интонация голоса, внимательность. Этот паренек был единственным экспонатом, о котором я не знал ничего. Но чувствам не нужно знать.

На секунду мне показалось, что на этом все и кончится. Тайна останется неузнанной. Забавный прозорливый незнакомец никогда не станет обладателем визы в страну «знакомцев».

Но экспонат вновь обрел голос. Он решил поделиться своими впечатлениями о выставке. Так, как это обычно делают перед лицом, которое все это организовало. Рассказал о видимом влиянии модерна на картины, упомянул об идейности работ. И все это с ласковым улыбающимся голосом.

Он решил одолжить мне свое зрение, пригласив в музей. В меня вселился истеричный смех, вслед за тем моя голова отвесила поклон, соглашаясь. Это было чересчур странно, но голова сама налилась тяжестью и поникла, а затем вернулась в естественное положение. Кивок на уровне инстинкта.

Когда ты слеп, то вся жизнь становится сплошным инстинктом, кое-как работающим на выживание.

Но мне подарили глаза. Когда мы вошли в здание, то я остался наедине с голосом, который становился роднее и ближе с каждой секундой, будто бы проникая туда, где еще не было никого.

И я будто бы видел изящную Иду Рубенштейн, овитую шарфом, точно змеиным телом, смотрящую куда-то в сторону опрокинутым взглядом. Ощущал тревогу каждого из помпейцев, готовность быть похороненными под слоем огненной массы, лицезрел их взметенный к небу взгляд как единственную молитву о помощи. Слышал шумящее море Айвазовского, наблюдал за застывшим буйством стихии и красками.

И я чувствую, что я не один. Что иду на голос, и мы уже вместе берем снежный городок. Задор растекается по телу, а мороз не страшен, если вовремя убрать руки в карманы, если веселиться в полную силу, если тепло исходит от сердца.

Мы путешествуем из сюжета в сюжет, оставляя позади руины, степи, людей, века, оставляя позади все. И, наконец, врываемся в «Черный квадрат». Наше путешествие окончено.

В этот день любовь обуяла меня. И теперь мне предстояло не только почувствовать красоту, но и увидеть ее. Алгоритм, подаренный мне любовью.

Когда мы в очередной раз наведались в музей, то я попросил его накинуть повязку на глаза. Мы поменялись ролями. Теперь мне предстояло быть ведущим. Я говорил о том, что чувствую, когда вижу картину, но на самом деле просто признавался ему в любви. И он это понял. Распознал, как в той художественной зале. И улыбнулся.

Мы обронили тысячи слов, обменялись прошлым, как кольцами, но не смогли сцепить два кольца в бесконечность, потому что мне захотелось уйти. Преследование было бы неизбежно, потому что ты проложил все мои дороги. Знал каждую линию отступления.

***

Говорят, люди просыпаются, когда чувствуют опасность. Я лежал рядом с мерно дышащим телом. Опасности не было – была лишь закономерность. Мне хотелось бежать, и я сделал вид, что обрел зрение ради того, чтобы найти свой путь.

Я выколол тебе глаза и убежал прочь.