23 дек 2015

Тирсен понимал, что именно нужно создавать. Его аккордеон напоминает звук трещащих по швам чувств. Я шел к ней, воткнув наушники, и представлял, что мы герои больной музыки, болеющих текстов, болезненных мелодий. По весенней аллее, вымазанной в голубых лужах, сквозь молодящиеся деревья, я шел к ней, окутанный надеждой.

И вот долгожданная встреча - не виделись месяца два - она плачет, я прижимаю ее к себе, и представляю, что мы сидим на берегу быстро бегущей реки. На ней джинсовая рубашка, заправленная в длинную юбку цвета ультрамарин, а из-под рубашки выглядывает белая маечка в мелкие розочки. "Не плачь, я люблю тебя, я не хочу, чтобы ты плакала" - прошу я её, и целую в слезы, а она только заходится в плаче сильнее, и река шумит, спускается по камням.

Подобрав под себя ноги, она прижалась ко мне, как будто я дерево, за которым она прячется от стрел. Как будто я скала, за которой она прячется от удара волны. Как будто я щит, которым она прикрылась от проносящихся в воздухе коктейлей Молотова.

Она сидит у меня на руках, с ног до головы покрытая безумием - засаленные волосы, грязный рыночный халат. Я принес килограмм печенья курабье, чтобы снабдить её хоть какой-то местной валютой. Чтобы за сигареты ей не приходилось мыть пол. Я даже не знаю, почему она плачет - причин могут быть сотни, но она не в состоянии осознать их. А те, что движут ею - я осознать не в силах.

Мы сидим на диване в приемном покое - пахнет свежей краской, и у каждого жителя постсоветского пространства этот запах ассоциируется с весной. Весна и есть. Ещё через пару недель её отпустят со мной гулять по парку на территории больницы. Мы будем невесомо держаться за руки, вести пространные разговоры. Или молчать. В ее взгляде пустота ребенка, впервые познающего мир, и усталось старика от мира же, одновременно.

Вы хотите знать больше, глубже?
Нет.