Старый дуб

С самого детства Гарюн искоса, с некоторым любопытством и от самого себя еле скрываемой завистью поглядывал на рубах-парней, душ компаний и просто весёлых и общительных людей.

Он не понимал, почему и как эти симпатичные и дружелюбные личности с такой лёгкостью и на пустом месте мешками заводили себе знакомых, обретали толпы обожателей и всегда были окружены самыми разными друзьями – настоящими и не очень.

«К чему всё это? Всё это павлинье оперение, и суета, и сияющие глаза! Неужто им не надоест постоянно всем угождать, да быть беспрестанно в гуще событий, да терпеть заискивания лживых прихвостней? Нет, нету у них НАСТОЯЩИХ друзей! Ведь настоящие – они не слетаются на запах мёда, они кружат над лугом в поисках того единственного... ну, или, положим, двух... ну, трёх, ладно уж! – цветков, на которых им будет хорошо и погреться в солнечную погоду, и скрыться от дождя в ненастье!»

И, размышляя таким образом, Гарюн ждал тех бескорыстных и настоящих друзей, которые, пролетая однажды над его скромным бежевым цветком, присели бы, чтоб поближе познакомиться.

Друзья не летели. Вероятно, сбитые с толку яркой окраской соседних цветков, более разбитных, более неунывающих.

Так и коротал потихоньку свой век Гарюн. Жены у него не было, к соседям он нежных чувств не питал, а остальных человеков и вовсе обходил за версту. Более всего его возмущал вечный попрошайка с Колокольной улицы, который почти ежедневно подкарауливал там прохожих.

Да и бородатый рыжий булочник, улыбчивый толстяк, не вызывал в нём ничего, кроме опасений.

«Он, наверное, только затем и улыбается, – думал Гарюн, – чтобы покупателей завлечь. Как это бросается в глаза!»

Единственным местом, где Гарюн чувствовал себя в своей тарелке, была опушка леса, прилегавшего к их деревне. Туда Гарюн регулярно наведывался – послушать лесные звуки и съесть два неизменных бутерброда, один с колбасой и один с сыром, и в очередной раз с горестным удивлением обнаружить, что ещё один пикник прошёл в полнейшем одиночестве.

Дожевав бутерброд, Гарюн прислонялся спиной к своему любимому старому дубу и созерцал немногочисленные события, сотрясавшие обитателей подлеска. То божья коровка свалится в траву, занеся неуклюже ногу и оступившись на скользком листе, то два слизняка затеют гонки, то муравьи подерутся из-за бутербродной крошки.

Жизнь проходила.

Однажды Гарюн так и заснул под своим любимым старым дубом.

Было довольно прохладно, и от холода Гарюн весь скрючился. Медные пуговицы на его курточке, касаясь друг друга, тоненько позвякивали: тинь-тинь-тинь!

А Гарюну же приснилось вот что. Будто лицо его стало листочком на одной из веток его любимого старого дуба. И все остальные листочки – тоже не листочки, а лица. И знакомые лица, и незнакомые.

И вот все лица-то улыбаются. И, когда ветер принимается за листву – то листочки друг об друга-то и ударяются – тинь-тинь-тинь!

И приятно-то так ему, Гарюну – на солнышке, да среди товарищей-листочков.
Только он, Гарюн, словно прилип к ветке, да никак не отлипнет, и не пошевелится. А лицо такое хмурое, неприветливое. Хоть и хорошо, тепло ему на солнце, да улыбаться Гарюн не привык.

Как другой какой листочек об него от ветра ударится, так получается звук глухой – «тонг!» Словно от коровьего колокольчика.

А другие лица всё улыбаются, улыбаются...

Проснулся Гарюн. Смотрит – корова над ним стоит, разглядывает своими большими выпуклыми глазами. И колокольчик на шее у неё болтается.

«Ну и приснится же!» – подумал Гарюн, и скорей домой. «Однако, и сон-то не простой, –размышлял он по дороге. – Верно, я и в самом деле всем угрюмым кажусь...»

Дай-ка, думает, я нарочно стану всем прохожим улыбаться – что тогда будет?
И давай сиять направо и налево своей физиономией. Тут выяснилось, что она у него не такая уж и отталкивающая. Люди в ответ заулыбались.

Потом глядь – а ему навстречу тот самый попрошайка с Колокольной улицы. Гарюн, было, струхнул. Но нет, грудь расправил, улыбку пошире зарядил – и попрошайке навстречу. У того на шее картонка болтается. Ну Гарюн-то раньше и не смотрел никогда. Думал, там «Дайте да подайте, то да сё». А тут смотрит – на картонке-то, оказывается, написано: «Человеки! Давайте дружить!» И глаза такие добрые!

Оказывается, это вовсе был не нищий и не попрошайка. Хорошим парнем оказался. Уродился немым, вот с ним никто и не хотел дружить. Не понимал его никто, значит.
Но он не терял надежды. Придумал – картонку приладить да по улицам с ней ходить. Только люди всё больше, как и Гарюн, за нищего его принимали, сторонились.

Что ж, стали они дружить. Не сразу, конечно. То издалека друг друга поприветствуют. Потом в гости стали ходить. То, глядишь, на рыбалку вместе. Гарюн ему своё заветное место для пикников показал, под старым дубом.

Там уж скоро и невест симпатичных повстречали, обженились. Стали семьями дружить.
Вот оно как! Всякому человеку дружелюбие да улыбка жить помогает.

А хлеб завсегда к рыжему булочнику ходили покупать. Простой такой, улыбчивый, он иногда торговал себе в убыток. Зазовёт людей, булок пораздаёт... А там – у кого денег не хватает, а кто и вовсе кошелёк дома забыл. «Ну ладно, – говорил булочник, – главное, чтобы люди приходили!» Ребятам петушков на палочке дарил частенько.

Петушки-то те были не простые и не золотые, только тут уж другая сказка начинается. А тому, кто эту слушал, да неделю ничего не кушал, тому наказ – супу себе насыпь да поешь, вот и весь сказ!


Маша Шаммас, декабрь 2015