Все хорошо

(Воспоминание)

В пятницу дождь лил почти весь день, небо словно залито свинцом, а солнца
совсем не видно. На моих окнах одна занавеска рваная, так что виден кусок
серого неба, а другая хорошая. Ту, что рваная, надо зашить. Зато пол сегодня
чистый, потому что вчера приходила мама и все подмела.
 Диван у меня большой. Вдобавок его можно разложить так, что он станет еще
больше. Хоть в футбол играй на нем. Из мебели стол, тумбочка, пара стульев
и кресло. Над столом две полки книжные и еще одна над диваном. Наверху в
середине абажур.
 Девять на часах, за окном серо, и в комнате свет серый. Я лежу, в одеяло
завернулся. Можно еще поспать, да чего-то не засыпается. Слышно, отец из
комнаты в ванную прошлепал и воду включил. Утренний душ, по всей видимо-
сти. Пожалуй, пора вставать.
 Ночью под окном кричали кошки. Ну как оглашенные орали, я читал и слушал
их концерт. Потом их кто-то разогнал. Слышно, окно открыли и - к-ш-ш-ш-ш!
Мешали, стало быть. А мне не мешают, хоть оборись.
 Вчера было прохладнее, чем сегодня. Дождь, правда, моросил, но не как
в пятницу. К вечеру вроде кончился, и серые тучки разбежались, а сегодня
опять.
 Занавески у меня такие бежевые, я их распахнул и форточку приоткрыл, пусть
 проветрится. Свежий воздух в общем не помешает. Отец по квартире ходит,
ходит, потом ко мне зашел. Говорит :
 - С добрым утром.
 Я говорю :
 - С добрым утром.
 Он говорит :
 - Как самочувствие?
 - Да ничего. Лучше, чем вчера. А ты чего такой серьезный?
 - Да... Так. Работа там. То, се...
 - Ну понятно...
 - Короче. Дома буду часов в шесть. Обед в холодильнике. Суп гороховый 
с ветчиной и жареная курица. Особенно не разгуливай.
 Я говорю :
 - Хорошо.
 Тут он говорит :
 - Ну, я пошел.
 Я говорю :
 - Пока.
 Дверью хлоп и вышел. Я постель в тумбочку запихнул и пошел умылся. Поста-
вил чайник и сижу на кухне. Площадь кухни восемь метров. Вообще квартира
двухкомнатная. Потолки у нас три метра.
 Тут чайник как заорет. Вскипел, значит. Не чайник, а хулиган какой-то.
Я сделал два бутерброда, с ветчиной и сыром. Еще я сварил два яйца вкрутую.
 Холодильник у нас здоровенный. Отец его недавно купил. Хороший холодиль-
ник, вместительный. Раза в полтора больше прежнего. Особенно морозильная
камера. В этой хоть целого индюка замораживай. А в старый не влез бы.
 Люблю завтракать, когда никуда спешить не надо. Сидишь себе, пожевываешь.
К тому же пища лучше усваивается. Компоту бы я сейчас выпил. Компоту нет,
сойдет и чай. Да и холодный он всегда, компот. А я еще покашливаю. Так что
чай с лимоном в общем нормально.
 За окном посветлело. Солнышко греет крыши, они уже почти высохли. На кры-
шах листья желтые. С пятницы лило напропалую, а тут вдруг на тебе, привет.
 В пачке две сигареты. Сходить купить? Не пойду, обойдусь пока. Отец не
очень-то любит, когда накурено. Я лег на диван, взял книгу - ночью я положил
ее на тумбочку, не закрывая - и лежу читаю. Вот майор Пронин. Простой мужик.
Побольше бы таких книжек. А то все Тургенев да Тургенев.
 Так лежу, читаю. Тут телефон трещит. Я трубку снял и говорю :
 - Але.
 Это Фанечка. Говорит :
 - Как здоровье?
 - Ничего, получше. Можно считать, нормально.
 - Ну, я зайду.
 Я говорю :
 - Замечательно. Жду.
 - Купить чего надо?
 Я говорю :
 - Надо. Компоту надо. Лучше всего персиковый. Ну, ты знаешь.
 Она говорит :
 - Знаю, знаю.
 Уважаю всякие компоты, особенно персиковый. Ананасный тоже ничего, и яб-
лочный. Вот сливовый не очень, он обычно с косточками. Правда, абрикосо-
вый тоже с косточками, а мне нравится. Надо думать, не в косточках дело.
 Половина одиннадцатого на часах, в комнате прохладно. Я встал и закрыл
форточку. За окном мокрая улица и крыши особнячков. Дождь прошел давно,
но еще холодно и влажно. Звонок у нас мелодичный, делает так : дин-дон. Вот
и Фанечка . Дверь открыл, говорю :
 - Привет.
 Она говорит :
 -Привет. Держи свой компот.
 Я говорю :
 - Спасибо.
 Юбка на ней короткая серая, колготки черные. В комнату прошла и тут же на
диван, расположилась в уголочке, очень уютно. Говорит :
 - Здоровье как?
 Я говорю :
 - Ничего. Имеет тенденцию к улучшению. Кашляю только полночи.
  Она говорит :
 - Пей молоко с содой и маслом, потом в постель и укройся одеялом.
 Фанечка хорошенькая. У нее серые большие глаза и пухлые губы, цвет лица
у ней молочный. Живет тут недалеко, заходит ко мне каждый день. Муж ее об
этом, видимо, не знает. А то бы сам приперся. Я говорю :
 - Как жизнь семейная?
 А она :
 - Какая там жизнь...
  Я говорю :
 - Чего опять не поделили?
 А она :
 - Ничего мы не делили. Козел он и есть козел...
 А я :
 - Тогда понятно.
 Ясней не бывает. Будничная, так сказать, жизнь.Цап да цап, хлюп да хлюп.
Собственно, привыкли уже. Конечно, приходится скрывать от родителей.
Козел-то в общем ничего, но опротивел вконец. Чего веревку тянуть, развелись бы
и все.В квартире, видать, дело-то... У Фанечки, впрочем, родители ого-го.
Отец где-то зам кого-то, мать артистка. Я говорю :
 - Разводись к чертовой матери. Ничего ведь не потеряешь.
 Она плечами пожала. Я говорю :
 - Может, ты его любишь?
 Она как фыркнет. В общем, картина ясная. Фыркай, не фыркай, замуж выско-
чила и терпи. Хоть обфыркайся. Так сидим, болтаем. Я говорю :
 - Поесть, что ли?
 Фанечка говорит :
 - Хорошая мысль. Честно говоря, последний раз я ела вчера утром. По причи-
не похудания.
 Я говорю :
 - Это ты, определенно, зря. То есть, причина дурацкая.
 Она говорит :
 - Для кого как...
 С дивана вскочила и шасть на кухню. Я за ней. Говорит :
 - А ну достань из моей сумки салат и шпроты.
 Это она, оказывается, вместе с компотом купила. По причине голодания. Сала-
ту полкило. Говорю :
 - Надо бы того. Картошку почистить.
 А Фанечка :
 - Правильно. Вот ты и чисть. А я тут сервировкой стола займусь.
 Полдень на часах, светло на улице, я стою, маюсь с этой картошкой,
а Фанечка делает вид, что поглощена сервировкой стола. Говорит :
 - Как ты думаешь, какие тарелки поставить, с цветочками или без цветочков?
 Я говорю :
 - Да хоть миски алюминиевые.
 Она говорит :
 - Ты ничего не понимаешь. Главное в обеде - это хорошо сервированный стол.
 Я говорю :
 - Ну уж нет. Позволь здесь с тобой не согласиться. Сам обед тоже факт
немаловажный.
 Она говорит :
 - Безусловно. Но вот представь себе. Съел ты, допустим, тарелку супа.
 Я говорю :
 - Ну и что? Мне и представлять не надо. Не один раз съедал.
 - Ну вот, съел. И что ты видишь перед собой?
 - Чего вижу?
 - Пустую тарелку!
 - Ну и чего?
 - Плохо, чего! А тут съел, и видишь ромашки с лютиками. Замечательно!
 Я подумал и говорю :
 - А ведь и верно.
 - Вот, видишь. Даже до тебя дошло. Поэтому стол должна сервировать жен-
щина. А мужчина так...Картошку почистить. Или, допустим, банку шпрот открыть.
Ты банку шпрот открыл?
 Я говорю :
 - Нет еще.
 А она :
 - Ну так открой!
 Я говорю :
 - Все-таки ты не совсем права. То есть, можно сказать, совсем не права.
 - Как так не права?
 - А так! Женщина должна готовить. Мужчина должен есть. Это историческая
практика.
 - Ну и что? Мужчина должен охотиться и приносить кабана. Это тоже истори-
ческая практика. Ты мне кабана принес?
 - Я, между прочим, официально болен. Даже документ имеется.
 - Вот и молчи и слушай, документ!..
 Ну, я заткнулся, стою себе, картошку чищу. Тут Фанечку как понесло. Идея у
нее в общем интересная. Короче. То, что мы, мужики, не являемся высшим
достижением природной эволюции, всем и так ясно. Факт прозрачный, в дока-
зательствах не нуждается. Но вот незадача! Снабдила же нас природа, из
сострадания, что ли, рядом важнейших органов, выполняющих определенные
функции. Досаднейшая ошибка! Именно здесь и кроется причина нашего непо-
мерного и, можно сказать, ненормального по сути своей самомнения. Мужчина
должен есть! Хорошо сказано! Вот если бы женщины...
 Я говорю :
 - Ты стол накрыла?
 А Фанечка :
 - Не затыкай мне рот!
 Тут я ножик положил, руки вытер, подошел к ней и в щеку поцеловал. Пахнет
она вкусно. Вернулся и дальше чищу. Фанечка подумала и говорит :
 - Ладно, я тебя прощаю.
 Я говорю :
 - Я тебя тоже.
 А она :
 - Ну вот и хорошо.
 Тарелки, вилки взяла и в комнату. Суп уже готов, запах такой густой по всей
квартире!.. Я больше горохового только борщ люблю, который бабушка гото-
вила. Отец его тоже всегда вспоминает. Ну, какой борщ был!
 Тут Фанечка входит и говорит :
 - Шпроты открыл?
  Я говорю :
 - Нет.
 - Почему?
 Я говорю :
 - Чего тебе эти шпроты? Можем и обойтись.
 Она говорит :
 - Нет уж, дудки! Пусть будет полноценный обед. Ты полноценными обедами
часто питаешься?
 - Да, в общем, как сказать. Питаюсь.
 - Ни фига ты не питаешься. Иди сюда!
 Вхожу я в комнату и вижу следующую картину. Стол, что обычно у стены стоит,
подвинут на середину комнаты. На нем скатерть голубенькая с беленькими
цветочками. На скатерти тарелки маленькие и тарелки побольше. Около каж-
дой вилка большая и вилка поменьше, нож большой и нож поменьше. Посре-
дине салатница фарфоровая с салатом. Я аж оторопел от всей этой красоты,
говорю :
 - Ух ты!
 Фанечка стоит довольная. Говорит :
 - Теперь понял, кого у вас здесь не хватает?
  Я говорю :
 - Понял.
 - Ну, и кого?
  Я говорю :
 - Тебя.
 - Меня, это конкретно. А вот вообще кого? Так сказать, абстрактно?
  Я подумал и говорю :
 - Мамы.
 - Тьфу, тупой. Мамы, это тоже конкретно.
  Я еще раз подумал и говорю :
 - Бабушки, что ли?
 - Идиот! Ты понимаешь, что такое абс-тракт-но?
 Я говорю :
 - Конечно. Чего ж не понимать. Каждый дурак поймет.
 - А понимаешь, так ответь. Итак! Кого вам, вот здесь, не хватает?
  Я говорю :
 - Женщины.
 - Наконец-то! Все-таки мужики, при всей своей фундаментальной тупости, ино-
гда делают правильные выводы. Причем в основном с голодухи.
 Я говорю :
 - Это точно.
 - Почаще вас надо голодом морить. Умней будете.
 Я говорю :
 - Нет, вот это в корне неверно.
 - Согласна! Кормить вас надо, учитывая то, что сами по себе вы абсолютно
 беспомощны.
 Тут я за стол уселся и говорю :
 - Ладно. Давай суп.
 - Вот, вот. Такие вы все. Все вам давай. И никакой благодарности. Ты шпроты
открыл?
 - Нет.
 - Ну так открой, я тебя в третий раз прошу. Ну не умею я открывать консервы!
 Я пошел, открыл шпроты, поставил на стол и сел. Говорю :
 - Ну чего?
 Гляжу, а она салат и шпроты на тарелки раскладывает. Причем на те, которые
поменьше. На каждую хорошую порцию салата и по две шпротины. Шпроты
крупные. Говорит :
 - Майонеза принеси.
 Я говорю :
 - Тебе какого, из банки или из пакета?
 В пакетах, этот недавно появился, семнадцать копеек стоит. Она говорит :
 - Неси оба.
 Притащил я майонез, Фанечка на каждую тарелку выложила и того, и другого,
не перемешивая, и наконец села за стол. Тут я как заору :
 - Ура-а-а!
 Она говорит :
 - Чего орешь?
 - Как чего ору? Благодарность тебе, любимой, и прочее.
 - А-а. Ну, ори дальше.
 Чего орать-то, я уж вроде все проорал. Короче. Стол замечательный. Суп хо-
рош, и кусок ветчины в нем достаточно большой. Холодная закуска просто ше-
девр. За все ура и спасибо. Говорю :
  - Кстати, тебе какой майонез больше нравится, из пакета или из банки? Я,
например, предпочитаю из банки.
 Фанечка говорит :
 - Да они, небось, из одной бочки, или в чем его там хранят.
 Я говорю :
 - Все равно вкус разный. Одно дело, стекло. Другое, полиэтилен. Продукт в
полиэтилене может иметь совершенно иной привкус, чем тот же продукт в стекле.
 Она говорит :
 - Насчет стекла не знаю, но жестяная крышечка, безусловно, имеет значение.
Да. Ты прав. Из банки вкуснее.
 Так сидим и неторопливо закусываем салатом и шпротами. Внизу по улице про-
шел троллейбус, кто-то побежал, догоняя его. Одиннадцатый маршрут здесь
ходит, остановка как раз напротив. Фанечка говорит :
 - Суп кто варил?
 Я говорю :
 - Мама. Что, невкусно?
 - Да нет, нормально. Морковку только положить забыла.
 Я говорю :
- Ну, спешила, наверное.
 - Да нет, хороший суп. Только вот без морковки. Морковка очень важный про-
дукт.
 Я говорю :
 - Могу предложить сырую. В холодильнике есть. Там вообще много чего есть.
Очень вместительный холодильник.
 - Нет, сырую не хочу. А вот в супе морковка нужна.
 Я говорю :
 - Согласен.
 На второе курица с картошкой и огурцом. Огурец свежий. Фанечка ест медлен-
но, каждую косточку тщательно осматривает. Я тоже не спешу. С компотом
только быстро управился. Главное в компоте, это мякоть от персиков.
 Так поел, тарелки на кухню отнес, и на балкон курить. Два часа с четвертью,
светло и прохладно. Улица не высохла, крыши мокрые внизу. Сзади Фанечка
методично ест. Из подворотенки напротив вышел Пашка и стоит посреди тро-
туара. Я его окликнул и говорю :
 - Куда собрался?
 Он говорит :
 - На почту.
 Почта здесь недалеко. Говорю :
 - Заходи к нам.
 Он говорит :
 - Зайду, только на почту схожу.
 - Да, сигарет купи.
 - Чего?
 - Сигарет!
 Он рукой помахал, куплю, дескать. Сзади Фанечка поинтересовалась, с кем это
я беседую. Я говорю :
 - С Пашкой.
 - Зайдет?
- Да вот, обещал.
 Улица наша маленькая, метров сто из конца в конец. В общем переулок. Са-
мый большой наш дом в четыре этажа. Напротив трехэтажный, где Пашка жи-
вет, в нем один подъезд и подворотенка. Налево одни старые особнячки. На-
право, по нашей стороне, сберкасса и булочная. Под нами гастроном. Почта,
куда пошел Пашка, за углом на соседней улице. Во дворе, откуда он вышел,
прачечная и химчистка. Так что в хозяйственном смысле все в порядке.
 Времени без четверти три, за окном светло. Фанечка убрала со стола, одела
фартук и собирается мыть посуду. Я так это тихонечко попытался удалиться.
 Не тут-то было. Фанечка говорит :
 - Ты это куда?
 Я говорю :
 - Да я... Руки, там, помыть. После обеда надо же руки мыть?
 Она говорит :
 - Потом помоешь. Бери полотенце и вытирай тарелки.
 Я говорю :
 - Чего их вытирать, и так высохнут. Вон, сушка есть специальная. Ставишь
в эту сушку, и все высыхает.
 Фанечка говорит :
 - Ты все сказал?
 - Да в общем все. Если подумать, можно еще чего добавить. Но ведь высох-
нут же и так.
 Она говорит :
 - Правильно.
 Я :
 - Ну и чего?
 А она :
 - Бери и вытирай.
 В общем, женская логика вещь своеобразная. Во всяком случае, лучше не
возражать. Стою себе, вытираю тарелки и внимательно слушаю фанечкины
рассуждения о патологической мужской лени и неразрывно связанной с ней
тяжелой женской доле. В целом, страшная картина получается. Попытался я
чего-то в защиту мужиков вякнуть, да куда там :
 - Молчи и слушай!..
 Ну, я и заткнулся. Итак, лень мужская патологическая. Тут в дверь дин-дон, я как
 брошусь открывать, ну просто с большой радостью. Входит Пашка и гово-
рит :
 - А я вам чего принес!
 Оказывается, чешское пиво в банках. Как раз три банки и здоровенную воблу.
  Я говорю :
 - Ну, живем!
 Фанечка говорит :
 - Вот это да! Где взял?
 Я говорю :
 - Не все ли тебе равно?
 Пашка говорит :
 - Действительно, не все ли равно? Но я могу объяснить. Пиво добыто честным
путем.
 Фанечка говорит :
 - Быть не может!
 - Это как же так не может, когда очень даже может? Значит, так. Иду себе по
театру. Иду себе, иду, и дохожу до кабинета главного. И вот представьте себе :
 под дверью стоит ящик, на нем записка приколотая. Содержание следующее :
 " Уважаемый Лев Исаакович! Постановочная часть поздравляет Вас... с тем-то
и так-то... и желает Вам...того-то и сего-то..." В таком вот духе.
 Фанечка говорит :
 - Можешь не продолжать.
 Пашка говорит :
 - Ты думаешь, что? Ты думаешь, я дверь не подергал?
 Фанечка говорит :
 - Да нет. Дернул, наверное. разок-другой...
 - Разок-другой! Да я ее чуть с потрохами не выдернул! Как дверной косяк на
месте остался,  до сих пор удивляюсь. Где это, думаю, Лев наш Исаакович? Ку-
да это, думаю, он деться мог в такой торжественный момент? Ума не приложу!
 Я говорю :
 - Спросил бы кого.
 - Видишь ли , тут такое дело... Словом, именно в это время решительно все
куда-то подевались. Ну, то есть те, кто ящик принес, и, соответственно, тот,
кому он предназначался. И стало меня разбирать - совершенно, впрочем, ес-
тественное - любопытство. Дай-ка, думаю, хоть одним глазком взгляну, чего
это начальству дарят в юбилейный день. Осторожнейшим образом приоткры-
ваю ящик. Ну, монтировочный молоток всегда при мне, это вы знаете. И что же
я вижу?
 Фанечка говорит :
 - Догадаться нетрудно.
 Я говорю :
 - Ладно. Короче! Ты что, весь ящик упер?
 Пашка говорит :
 - Фу! Какие, однако, выражения! Я экспроприировал лишь малую часть, и при-
том честно.
 - Как это честно?!
 - А так. Я к поздравлению от себя добавил.
 - Чего добавил?
 - А вот чего! - " Уважаемый Лев Исаакович! Ввиду Вашего неожиданного от-
сутствия постановочная часть заочно выпила за Ваше здоровье. Счастья Вам
в труде и личной жизни! "
 Я подумал и говорю :
 - Вроде честно получается.
 Фанечка говорит :
 - Трудно сказать. То есть, юридически трудно сказать. А фактически ты их,
конечно, спер.
 Пашка говорит :
 - Ничего подобного! С любой стороны получается честно.
 Я говорю :
 - Угрызения мучают?
 Пашка :
 - Вроде нет...
 Я :
 - Вроде нет или точно нет?
 А он :
 - Точно нет.
 - Значит, честно. Раз угрызений нет, честно. Вот если бы ты нечестно их спер,
тебя бы уже замучили угрызения. Первейший, знаешь ли, признак.
 Фанечка говорит :
 - А как можно спереть честно?
 Пашка говорит :
 - Протестую! Вопрос риторический. Ответ на него требует глубокого ума и от-
чаянной находчивости. Поскольку ни того, ни другого у нас нет, вопрос с по-
вестки снимается.
 Я говорю :
 - Правильно! Поверим интуиции. Что такое интуиция, слыхал?
 Пашка говорит :
 - Конечно, слыхал. Кто ж не слыхал. Болезнь такая, вроде гриппа.
 - Ха-ха! Вроде гриппа! Ничего ты не слыхал. Объясняю. Интуиция, это когда
человек дурак дураком, а все у него вроде нормально получается. Вот как у нас
с тобой. Сплошная интуиция.
 Тут Пашка как заорет :
 - Отставить!
 Я вытянулся и говорю :
 - Виноват!
 А он :
 - Вольно, вольно... Нагородил тут, понимаешь... Интуиция, контрацепция...
Банки открывай и пей! А воблу чисть.
 - Чего ее чистить? Разломал и жуй.
 - Как жевать-то? С чешуей, что ли?
 - Нет, с чешуей, это сами ешьте. Я с чешуей не ем. Что я, акула, по-вашему?
 Тут Пашка говорит :
 - Так! Показываю один раз.
 Берет эту воблу за хвост и давай ей об стол молотить. Грохот, звон, чешуя
во все стороны. Молотил, молотил, наконец успокоился. Фанечка говорит :
 - Теперь возьми веник и подмети.
 - Отчего ж не подмести? Могу и подмести. Я, главное, технологию продемон-
стрировал. Как технология?
 Я говорю :
 - Технология поражает. Отходов многовато. Ты следующий раз воблу в па-
кет заворачивай.
 Пашка говорит :
 - Никогда!
 Веник взял и метет. Фанечка говорит :
 - А что? Мысль хорошая.
  Пашка головой покачал и говорит :
 - Плохая мысль. Неправильная.
 Я говорю :
 - Чего ж неправильная? Нормальная технологическая мысль. Все отходы ос-
таются в пакете.
 Пашка говорит :
 - Ничего вы не понимаете. В пакете вобла мертвая.
 - А так живая, что ли?!
 - Конечно! Живой звук, живая чешуя летит во все стороны. Мало в вас, ребята,
романтики. Сплошной реализм. Придумал тоже: пакет! Давайте-ка живого пивка да с
живой вобелкой!..
 Размахнулся и об стол ее - р-раз! Фанечка смотрела, смотрела, потом гово-
рит :
 - Паш, дай долбану.
 Пашка ей воблу дал, она как размахнется да как врежет по столу! И еще!..
И еще!.. Я говорю :
 - Тише ты, стол сломаешь.
 Фанечка дух перевела и говорит :
 - Не знала, что в одной вобле столько романтики.
 - Именно так! Вот что значит женщина. Тонкая натура! А ты, между прочим,
тупой. Вместе со своей технологической мыслью.
 Я говорю :
 - Ну вот. Одна говорит, тупой. Другой говорит, тупой. По всей видимости,
 действительно туповат. Но я ж как лучше хотел!
 Фанечка меня по голове погладила и говорит :
 - Не расстраивайся.
 Пашка говорит :
 - Ерунда! Еще не все потеряно. Открываем банки и пьем. Вот, кусочек рыбки
отщипни... Да не отсюда, отсюда каждый дурак отщипнет. Ты ребрышки щипай,
ребрышки, они знаешь какие вкусные... Во-от, молодец! Теперь глоточек пив-
ка... Это ведь тебе " Пильзень ", не хи-хи тебе ха-ха...
 Фанечка говорит :
 - Не хухры тебе мухры...
 - Вот именно! Ну, глотнул? Глотнул, я спрашиваю?
 Я говорю :
 - Глотнул.
 - Теперь воблочки жевани. Жеванул?
 - Ну, жеванул.
 - И что ты теперь чувствуешь?
 Я говорю :
 - Пиво с воблой чувствую.
 - Тьфу ты!.. Фаина Александровна, ну хоть вы скажите! Что за человек! Меха-
низм какой-то, а не человек! Все объяснять надо. Итак, ты чувствуешь следую-
щее :  вся твоя технологическая тупость мгновенно исчезает, уступая место...
Чему? Чему, я спрашиваю?!
 Фанечка говорит :
 - Можно, я подскажу?
 Пашка говорит :
 - Валяй!
 А Фанечка :
 - Уступая место простой человеческой радости.
 - Правильно! Умница ты моя! И радость эта, простая человеческая, является
чем? Ну, чем она является?
 Я говорю :
- Чего -то она не является.
 - Болван! Она является шагом вперед по сравнению с технологической
тупостью. Для проверки глотни еще раз... И воблочки отщипни...
 Тут я говорю :
 - Замолчи, наконец. Мы все поняли.
 Пашка говорит :
 - Понять мало. Надо прочувствовать! Но, если публика требует, я, конечно же,
затыкаюсь.
 Фанечка говорит :
 - Давайте просто попьем пивка.
 Так сидим и медленно пьем пиво. Половина пятого на часах, за окном темнеть
начинает. Летом в это время еще светло. Хорошее лето было, и не слишком
жарко, и солнечно. Дождливых дней что-то вообще не припомню. А тут льет
с пятницы три дня кряду. Осень есть осень, как ни крути. Фанечка говорит :
 - Чего занавеска рваная?
 Я говорю :
 - Так. Рваная. Порвал, значит.
 - Как это ты умудрился?
 - В общем просто. Полез на подоконник форточку закрывать и свалился. Зана-
веску схватил, когда падал.
 Она говорит :
 - Давай нитки-иголки.
 Я подал, она наверх взобралась, шьет. Мы с интересом наблюдаем. Фанечка
говорит :
 - А ну свет включи.
 - Тебе какой, верхний?
 - А еще какой есть?
 - А вон торшер стоит.
 - Давай торшер!
 - Чего-то не включается...
 Тут я говорю :
 - Он не работает.
 Пашка говорит :
 - Тьфу!
 - Чего тьфу-то?
 - Да того! В полном бардаке живешь. Занавеска рваная. Торшер не горит. Как
так можно? Давай отвертку.
 Я говорю :
 - В столе, верхний ящик. Ладно, сам починю...
 Он говорит :
 - Нет уж! Сиди, ешь воблу, запивай пивом и проникайся простой человеческой
радостью.
 Фанечка сверху говорит :
 - Давай еще ниток. Да покрепче, а то дал какие-то гнилые. 
 Пашка говорит :
 - Так. Патрон в порядке. Лампа перегорела. Лампа есть?
 Я говорю :
 - В столе, нижний ящик.
 - Ишь ты, расселся! Нижний ящик, верхний ящик...
 Я говорю :
 - Не поймешь вас. Сижу себе спокойно, проникаюсь радостью, как и было
указано. Чего, лампу подать?
 - Да сиди, балда! Шуток не понимаешь...
 Я ребрышко отщипнул и говорю :
 - Шутники собрались.
 Тут Фанечка вниз спрыгнула и говорит :
- Готово.
 Я говорю :
 - Здорово! Незаметно даже, что рваная была.
 Фанечка взяла и занавески задернула. Потом опять раскрыла. Потом опять за-
дернула. Говорит :
 - Ух, я и мастерица!
 Я говорю :
- Вне всякого сомнения.
- То-то же! Смотри, больше не падай. Хорошо еще, что ты внутрь упал. А если
наружу?
 Пашка говорит :
 - Если наружу, пришлось бы череп зашивать. У меня двоюродный брат наружу
выпал. Правда, с первого этажа, зато головой вниз. Ничего, зашили...
 Фанечка говорит :
 - Страшная история.
 - Да не, ничего страшного. Это у нас семейное. Папаша-то с дядей обои в
парашютных войсках служили. Подожди, твой-то вроде тоже?
 Я говорю :
 - Нет, мой в пистолетных.
 - А-а... Ну, там спокойней. А мои, значит, летуны.
 Фанечка говорит :
 - И что, с генами передалось?
 - Еще как! Я вот, как на колосники полезу, так и тянет вниз сигануть. Ну
просто мочи  нет! Тянет это, тянет, вдруг как представлю : внизу спектакль,
детская сказочка, царевны с кощеями расхаживают, а тут вдруг я, хряк об сцену.
Неприятно...
 Я говорю :
 - Зато эффектно.
 - Фаина Александровна, вы слышите? Он издевается! Эффектно!.. Я ему, по-
нимаешь, бытовую технику в порядок привожу,  а он? Сидит, жрет воблу и из-
девается! Радостью-то хоть проникся?
 Я говорю :
 - Проникся.
 - А чего ж издеваешься? Развел тут бардак, все у него рваное, ничего у него
не горит... Вот, вилка от торшера. Не вилка, а черти что!
 Фанечка за меня заступилась и говорит :
 - Он больной. Даже документ есть.
 - Больной, так лежи в постели! Ладно, бог с тобой. Вилка есть запасная?
 Я говорю :
 - А с этой чего?
 - А ничего! Хотел бы я знать, куда ты ее втыкал. И как ее вообще можно куда-то
воткнуть. Так есть вилка?
 Я говорю :
 - Там, средний ящик.
 - Во-от, в ящиках-то у него все есть... Нитки, вилки. Отвертки.
 Я говорю :
 - Ты можешь хоть что-нибудь делать молча?
 - Все! Затыкаюсь навек! Облит презрением и неблагодарностью. Впрочем, не
привыкать, не привыкать... Внимание! Один маленький фокус, и вы меня боль-
ше не слышите. Фаина Александровна, вырубите этот канделябр. А-ап!..
 Я говорю :
 - Ух ты!
 Фанечка :
 - Здорово!
  А Пашка :
 - То-то же, бездельник!
 Я говорю :
 - Там у отца лампа настольная. Тоже чего-то не горит...
 Пашка говорит :
 - Ну, ты смотри! Совсем обнаглел. Я тебе электрик домашний или кто?
 Я говорю :
 - Ты мне друг.
 Фанечка говорит :
 - А ну не ссориться! Пашка прав. Друзей не эксплуатируют.
 - А я чего, эксплуатирую?
 - Натурально эксплуатируешь! Вот и женщина подтверждает. Нет, вы только
 подумайте! Пьет мое пиво, ест мою воблу и еще использует мои профессио-
нальные навыки в личных целях!
 Фанечка говорит :
 - Павел Алексеевич, вы абсолютно правы.
 Пашка :
 - А он?
 А Фанечка :
 - Он неправ.
 - А он сам согласен?
 Я говорю :
 - Согласен, согласен. Заткнись только.
 Пашка говорит :
 - Все! С моей стороны наступает полное и окончательное молчание. Я бы ска-
зал, молчание в высшем смысле. С исторической точки зрения молчание эпо-
хальное. Я пошел курить.
 - Куда это ты пошел?
 - Далеко не уйду, не надейтесь.
 Тут дверь хлоп. Отец пришел. Я вышел и говорю :
 - Привет.
 Отец мужчина в общем крупный. Ему пятьдесят лет. Пашка тоже вышел и по-
здоровался. Отец говорит :
 - Кофейку бы...
 Фанечка говорит :
 - Сейчас заварю.
 И шасть на кухню. Я в комнату, бух на диван и лежу. Пашка за мной.
 Говорит :
 - Покурить-то можно?
 - Отчего ж нельзя. Кури. Желательно молча.
 - Кто ж молча курит?
 - Ну, я. Когда один. Ты один дома бываешь?
 - Бываю. Редко. Я дома вообще не курю. Мать, там... Сестра.
 - Сестра не курит?
 - Нет. Рановато.
 -Сколько ей?
 - Семь.
 - Да, пожалуй. Я не помню, я в семь курил или нет. Может, баловался. Не за-
тягивался, это точно.
 - М-да. Если б затянулся, тебе бы вряд ли исполнилось восемь. Все, все!
Молчу, как обещал. Я если чего обещал, так это железно. Сам знаешь. Все,
вот, молчу. Спички есть?
 Я говорю :
 - Держи.
 Половина седьмого на часах, темно за окном. Пашка на подоконнике сидит,
курит. Слышно, как дождь идет снова. Фанечка с отцом на кухне негромко бе-
седуют. В квартире пахнет кофе, а от окна дождем. Тут Пашка кричит :
 - Мам, домой?
 За окном отвечают чего-то. Пашка говорит :
  - Через часок.
 Там еще чего-то, а он :
 - Ладно.
 Поворачивается и говорит :
 - Мама.
 Идет домой, дала ему задание купить хлеба. А то у ней сумки, пихать некуда.
 - Булочная до восьми вроде?..
 - Да.
 - Значит, успею.
 Пашка с подоконника слез, взял со стола колоду карт и ходит, тасует. Говорит :
 - Сыгранем?
  Я говорю :
 - Во что?
 - Как во что? В карты, естественно!
 - Понимаю, что в карты. Во что в карты-то? Бура, там. Сика. Дурак подкидной...
  Он говорит :
 - Ерунда все это. Есть только одна игра.
 - Очко, что ли?
 - Какой догадливый!
 - Ну, давай карту.
 - Ишь, разбежался! Карту ему давай... Карта пятак.
 Я говорю :
 - Дороговато.
 - Ах ты боже мой! Нищета подзаборная. Летом, помнится, по полтиннику
играли.
 - Ну и что? Летом деньги были. Давай по копейке.
 Он говорит :
- По копейке никакого азарта.
 Я рукой махнул, говорю :
 - Ну, бог с тобой.
 Порылся в брюках, достаю пятнадцать копеек. Он порылся в своих, вынимает
гривенник. Я карту беру, там валет. Говорю :
 - Еще.
 Взял, там десятка. Говорю :
 - Себе.
 Пашка взял, говорит :
 - Еще.
 Тут отец входит и говорит :
 - Ага, попались! На деньги, значит, дуетесь? В азартные, значит, игры?
 - Да нет, дядь Вить... Да мы так... Да мы чуть-чуть...
 - Вижу я ваше чуть-чуть, так и эдак... И почем?
 Пашка говорит :
 - По пятаку.
 Отец в кармане порылся, достает пятачок. Карту взял, говорит :
 - Себе.
 Пашка взял, посмотрел, подумал, в голове почесал и говорит :
 - Пропущу, пожалуй...
 Я беру, там шестерка. Говорю :
 - Себе.
 Отец двугривенный достал, положил на тумбочку, взял карту и говорит :
 - Еще.
 Тут телефон трещит. Фанечка подошла, говорит :
 - Алло...  Вас, Виктор Семеныч!
 Отец говорит :
 - Очко!
 Карты раскрыл, деньги наши сгреб и ушел. Так. Десять, восемь, дама.
 Пашка говорит :
 - Ну, дает твой батя.
 Я говорю :
 - А он вообще везучий.
 Фанечка говорит :
 - И почем играли?
 - По пятаку.
 - Понятно. Ваше счастье, что не по рублю.
 - Это точно! Если в очко везет, так раза три кряду. Не какой-нибудь тебе покер.
 - Да уж. Остались бы мы с тобой без штанов.
 Тут отец из комнаты кричит :
 - Еще играть будем?
 Мы хором :
 - Нет, спасибо!
 А он :
 - Как хотите.
 Слышно, телевизор забубнил. Ну, телевизор это надолго. Пашка мелочь высы-
пал и считает. Говорит :
 - На батон хватит. Вообще-то два надо, да вот незадача, продул бате твоему
половину состояния.
 Фанечка в кармане юбки порылась, достает мелочь и говорит :
 - Держи.
 - Ну, спасибо! Ну, выручила!
 Фанечка говорит :
 - Да не за что. С тебя мороженое. Шоколадное с кремом.
 Пашка вытянулся и говорит :
 - Слушаюсь, Фаина Александровна!
 Я говорю :
 - Где это ты видала шоколадное с кремом? Нет такого.
 Фанечка говорит :
 - Это у тебя нет. А у Пашки его навалом. Правда, Паш?
 - Так точно! Я, даже если такого не будет, куплю шоколад и крем отдельно и
лично их синтезирую.
 - Ловлю на слове.
 - Лови, лови, пока добрый. Так, говоришь, батя твой везучий?
 - Ну. А чего?
 - Да был у меня друг один... В булочную вот надо... А впрочем, расскажу.
Жил я когда-то в поселке Семхоз, что неподалеку от Загорска. Компания наша была
человек десять. Сейчас всех поименно не вспомнишь, но самые яркие лично-
сти в памяти остались. Например, вот этот самый Валерка. Как я уже намекал,
везучий он был до отчаянности. Ежели мы, например, в жаркий летний день
всей честной компанией ныряем с разбегу с мостика в пруд, а там какая-
нибудь коряга притаилась, то не ходи к гадалке, кто на эту корягу напорется.
Или, допустим, едем мы на велосипедах по крутому спуску от Верхнего посел-
ка к озеру, а на дороге кирпич лежит. Тут уж совершенно ясно, кого мы нахо-
дим в кустах, неподалеку от покареженного велосипеда после удара, треска и
удаляющегося громкого вопля. Хорошо, если в кустах, а то он обычно в кра-
пиве оказывался, причем обязательно там, где погуще. А как-то раз гуляем в
лесу неподалеку от озера. Грибочки, там, ягодки. Листочки, шишечки... И уго-
раздило это Валерку наступить на осиное гнездо. Помилуйте, ну где вы видели
осиные гнезда в траве? А он нашел. Мало того, что нашел, он еще и наступил-
то на него не как следует, а ровно настолько, чтобы этих ос хорошенько
разозлить. Так вот, бегает это Валерка вокруг нас по запутанной траектории,
а за ним, в виде персонального сопровождения, маленькая темная тучка : ж-ж-
ж-ж-ж! Временами эта тучка выстреливает крылатыми пулями Валерке в заты-
лок, и наш бедолага начинает громко визжать и подпрыгивать. Ну, попрыгал он
так минут пять-шесть, а мы все это время без устали орали : к озеру, к озеру
шпарь! В конце концов он, слава богу, понял и как дунет к воде! Мы за ним ;
ужасно интересно, чем все это кончится. Бежит наш Валерка, резво бежит!
Тучка за ним, не отстает ни на шаг. Шум , гам, треск, нецензурные междоме-
тия. Так вот весело добегаем до озера. И что бы вы думали?..
 Я говорю :
 - Не знаю, что б я думал. Ничего бы не думал. В воду бы прыгнул.
 Фанечка говорит :
 - Я думаю, что ты дальше еще не придумал.
 - Я придумываю?!..
 -Ну ладно, ладно. Правдивей тебя нет на свете. Дальше-то что?
 - А дальше вот что. Выбегаем мы из леса, как я уже отметил, веселою гурь-
бой. И застываем в полном недоумении перед следующим фактом : по всей
периферии пляжа стоит ограждение, такое, знаешь, проволочное, посреди
машина санэпидстанции, подальше еще одна. На прислоненном к первой ма-
шине огромном плакате красуется надпись семимильными буквами : " Купать-
ся запрещено! ХОЛЕРА ! " Неподалеку мужик в белом халате с матюгальником
в руках вещает во всю ивановскую : " Товарищи! Ввиду обнаружения в водое-
ме ХОЛЕРНОГО  ВИБРИОНА убедительная просьба детей к воде не подпус-
кать! "  А там уж ни детей, ни взрослых. Напугали, видать, народ здорово...
Мы так и замерли шагах в десяти от мужика с матюгальником в немом оцепе-
нении. Слово-то какое : ХОЛЕРА ! Не скарлатина какая-нибудь... А что же наш
Валерка? А ничего! Ему в этот момент, сами понимаете, что холера, что чума,
что лихорадка африканская. Несется метеором, мимо мужика просвистел,
только проволоку эту - щелк! - как будто ее и не было. Мужик от изумления
глаза-то вылупил, собрался сказать чего-нибудь и вдруг как заорет! Видно,
то ли матюгальник осам не понравился, то ли мужик сам по себе вкусный ока-
зался, только половина тучки от Валерки отделилась и двинула прямехонько
к нему. Остальной народ из санэпидстанции ровно ничего не понял и к нам,
человек десять. Я как заору : ата-а-с!.. Только увидели мы, перед тем, как
в лес дунуть, что Валерка в каком-то невероятном прыжке, расставив руки,
как крылья, распластался над водой, а за ним - не так изящно, но тоже впечат-
ляюще - не выпуская из рук матюгальника, сиганул в озеро мужик в развеваю-
щемся белом халате...
 На этом, можно сказать, первая часть нашей истории заканчивается. Сколько
на часах-то?
 - Да рано еще.
 - Ну сколько рано?
 - Четверть восьмого. Успеешь в булочную, давай вторую часть. Или там еще
эпилог?
 - Эпилога нет. Ладно, бог с вами, продолжаю. Плавал наш Валерка, надо заме-
тить, отменно. Пока осы успокоились и улетели ремонтировать гнездо, а му-
жик, матерясь, барахтался в прибрежной тине, наш герой со средней крейсер-
ской скоростью пересекал озеро в направлении противоположного берега. До-
гнать его по воде было совершенно невозможно. Мужик попытался чего-то в
матюгальник гавкнуть, но, как вы прекрасно понимаете, туда после купания
хоть гавкай, хоть хрюкай... Тем временем мы, по возможности скрываясь за
деревьями и кустарником, конспиративно отправились в обход. Когда мы подо-
шли к Валерке, он, тяжело отдуваясь, сидел голый на пне и выжимал рубашку.
Ну как, говорим, Валер, ничего? Ничего, говорит. Водичка теплая, рекомендую
искупаться. Да нет, говорим, чего-то не хочется. Похолодало, знаешь... А чего
это, спрашивает он, за народ там в белых халатах? И машины вроде медицин-
ские? Да так, говорим. Сами удивляемся. Анализы какие-нибудь берут. На же-
лезо или, там, может, на свинец. А может, спрашивает он с испугом, на радио-
активность? Да нет, говорим. Какая тут у нас радиоактивность... Никакой тут
радиоактивности сроду не было. Откудова тут, спрашивается, радиоактивности
взяться? Если только метеорит какой упал. Но метеорит точно не падал,
поскольку ты, Валера, об этом бы первый узнал. Ну, он вроде как успокоился.
Двинули мы домой, в поселок. Идем себе, идем, и вдруг это Валерка наш гово-
рит : ой, говорит. Чего-то живот свело. Я, говорит, сейчас, мигом. И в кусты.
Так, думаем. Все. Симптом. Быстро, однако, этот вибрион свое черное дело
делает... Пяти минут не прошло, а уже. Стоим мы, стоим, и начинает в нас по-
степенно какой-то страх закрадываться. Закрадывается и так это охватывает,
охватывает... Что, если до дома не дойдет? А сейчас помрет?.. Кто матери-
то скажет?.. А хоронить его как, холерного? Кто-то, не помню кто, предложил
дрожащим голосом : сжечь его, наверно, надо. А матери сказать, что утонул.
Она тогда не так расстроится. И только порешили мы несчастного Валерку кре-
мировать, как вдруг, представьте себе, выскакивает он, как оглашенный, из
кустов и с радостным криком бросается к нам. Что тут с нами стало!.. Трое са-
мых быстроногих исчезли из поля зрения так, как будто испарились. Менее
резвые обнаружили обезъянью прыть и в мгновение ока разместились на бли-
жайших деревьях. Наш неформальный лидер Жиган, которого все уважали за
силу и беспримерную храбрость, долго бегал вокруг высокой сосны с абсо-
лютно гладким стволом. Наконец увидев, что Валерка направляется к нему, он
совершил красивый прыжок и с невероятной скоростью взобрался на самую
верхушку. Что касается меня, то страх совершенно парализовал мои двига -
тельные органы. Как я стоял, так и остался стоять на месте, раскрыв рот и
выпучив глаза от ужаса. Между тем холерная зараза угрожающе приблизи-
лась ко мне и удивленно осведомилась, что, собственно, здесь произошло
и куда это все так быстро подевались. Со своей стороны, я попытался что-то
ответить и с изумлением обнаружил, что из моего фонетического набора
напрочь исчезли все гласные. Получилось нечто вроде " б-б-б-д-д-т-к-к-д-р-
д-т ", что, по всей видимости, выражало мое желание тотчас, не сходя с ме-
ста, куда-нибудь провалиться или, на худой конец, взлететь. Впрочем, на Ва-
лерку мое красноречие никакого впечатления не произвело. Он продолжал
радостно скакать и пританцовывать, размахивая перед моим носом какой-то
красноватого цвета бумажкой... А теперь, ребята, ставлю стакан мутного порт-
вейна мощностью восемнадцать оборотов с шестипроцентным содержанием
сахара за то, что вы уже догадались, что представляла собой эта удивитель-
ная бумажка.
 Я говорю :
 - Ну прям, конечно... С ходу!
 - Неужто не догадался?
 - Нет. Но могу подумать. Значит, так. Справку о том, что холерой не болен,это
вряд ли...
 - Да уж! В кустах таких справок не дают. Это надо отчетливо уяснить.
  Фанечка говорит :
 - Я, кажется, знаю.
 - Ну, и что же?
 - Деньги!
 - Молодчина, умница! А ты опять тупой.
 - Сам знаю. Все знают. Зачем лишний раз подчеркивать?
 - Так вот! Сидя по большой нужде в зарослях молодого орешника, наш герой
наконец-то опроверг тезис о неумолимости злого рока. Во-первых, никакой хо-
леры он, конечно же, не подцепил, а во-вторых, умудрился найти деньги там,
где, прямо скажем, их редко кто теряет. А нашел он, ребятки, целенький, но-
вехонький, хрустященький червонец! Что есть целый червонец для двенадца-
тилетнего пацана?.. Богатство! Но возвратимся к описанной выше ужасающей
сцене. Поскольку весь народ, включая бесстрашного Жигана, так и не пришел
в себя и смирно сидел на деревьях, Валерка схватил меня за руку и, бормоча
какие-то восторженные заклинания, повлек в сторону поселка. Особого труда
это не представляло, поскольку я находился в состоянии глубокого шока и по-
слушно шел за Валеркой, переставляя ноги, как автомат, и изредка поклацывая
зубами. Очнувшись, я обнаружил себя сидящим на скамейке у поселкового
магазина. Передо мной стоял Валерка, гордо демонстрирующий мне только
что приобретенные предметы. Предметы, дай бог памяти, были следующие :
- перочинный нож с тремя лезвиями;
- наган с коробкой пистонов;
- бляха от солдатского ремня;
- бутылка сухого вина;
- полкило конфет " Мишка на Севере ";
- пачка папирос " Прибой ".
-  Так-то, ребята! Выражаясь латынью, хомо хомини люпуса ест, что в перево-
де на русский язык звучит приблизительно так : да воздастся несчастному за
страдания его.
 Фанечка говорит :
 - Неправильно.
 - Что неправильно?! Как неправильно?! Я, хоть в институтах не обучался, ла-
тынь хорошо знаю.
 Фанечка говорит :
 - Ничего ты не знаешь. Там люпус люпуса ест, а в переводе это : собака друг
человека. А история хорошая. Поучительная, можно сказать, история. Ты
у нас, Паша, претендуешь.
 - Чего я делаю?
 - Это я так, закашлялась... Претендуешь ты у нас, Паша, на звание хранителя
былинных сказаний, кладезя народной мудрости.
 - Ну, вы и скажете, Фаина Александровна! Я бы не выговорил. Ладно, ребята.
Пора мне. Как говорится, адье. В другой раз еще чего расскажу. Я, сами знае-
те, много чего рассказать могу. Все! Пошел в булочную. Виктор Семеныч, все-
го доброго, не поминайте лихом!
Так он ушел, я дверь запер и в комнату. Фанечка на диване лежит, блаженст-
вует. Говорит :
 - Хорошо как с вами... Ну просто ах!
 Я говорю :
 - Вот и лежи. Тебя что, гонит кто?
 - Да вот гонит...
 - И кто ж это тебя отсюдова гонит?
 - Чувство долга, чтоб его... Знаешь такое чувство?
 - Знаю. Хреновое чувство.
 - Вот оно и гонит. Домой пора. Пора домой.
 Отец, слышно, телевизор вырубил, собирается куда-то. Говорю :
 - Ты куда?
 Оказывается, пройтись. Вечером часто так гуляет, часок-полтора. Я бы, соб-
ственно, тоже с ним прошелся, да и Фанечку бы проводил. Простуда вот. Не
то, чтобы очень, но покашливаю. А там дождь крап-крап и холодно. Отец ушел.
Фанечка у окна стоит, смотрит на улицу.Мокрая улица. Фонари зажглись. Я го-
ворю :
 - Чайку, может?
 Она говорит :
- Чайку уж без меня. Что делать, когда пора, а идти не хочется?
 Я говорю :
 - Сидеть и пить чай.
 Она рассмеялась, подошла ко мне, обняла и щекой прижалась. Пахнет она
вкусно. Говорит :
 - Что поделать...
 Ну, делать нечего, раз замужняя женщина. Пошла на кухню. Поставила чайник.
Тряпку взяла, вытерла стол. Заглянула в холодильник. Задернула занавески.
Говорит :
 - Кажется, все в порядке.
 Села на тумбочку в прихожей и сапоги надевает. Сапоги высокие на платфор-
ме. Я было тоже за курткой полез. Она говорит :
 - Не надо. Погода плохая. Ты простужен. Полощи горло, как я сказала. Вообще
меня слушайся.
 Я говорю :
 - Хорошо.
 Она еще раз меня поцеловала и говорит :
 - Пока.
 Дверью хлоп и вышла. Я в комнату шасть и к окну. Фанечка уже внизу, подняла
голову и рукой мне машет. Я тоже помахал и смотрю, как она идет. Неторопли-
во так, идет себе под дождем. Улица мокрая, блестящая. Окна в особнячках
горят. Троллейбус из-за угла вырулил и не спеша подъехал к остановке. Вышли
парень с девушкой и еще два мужика. Еще женщина. Все, кроме одного мужи-
ка, раскрыли зонтики. А Фанечка идет себе. Дождь моросит, а ей хоть бы что.
Шла, шла, до угла дошла и повернула. Там ей пару минут пройти, и дома. Дом
такой девятиэтажный, новый кирпичный.
 Двадцать минут девятого на часах, за окном темно. В комнате свет от торшера
такой приятный. На кухне чайник орет. Гудок заводской, а не чайник. Заварил я
чайку и сижу, пью. Неплохо бы бутерброд. Допустим, с сыром. Сыр швейцар-
ский, отец его больше всего любит. Маловато осталось, надо бы завтра прику-
пить. Вот и отец пришел. Заглянул в кухню, говорит :
 - Мне бы тоже бутерброд. А лучше пару.
 Я ему чаю налил и сделал с ветчиной и с сыром. Прогулки, конечно же, не по-
лучилось. Дождь мерзкий. На бульваре мокро и противно. Бульвар от нас че-
рез две улицы. Наверно, кроме сыра, еще чего-нибудь купить надо. Отец го-
ворит :
 - Ну, хлеба, сахару... Денег дам.
 Я говорю :
 - Давай!
 Без пятнадцати девять на часах, я убрал со стола и помыл посуду. Отец сидит,
газету читает. Я говорю :
 - Чего пишут?
 Он говорит :
 - Надои растут.
 Я :
 - А еще?
 Он :
 - Дефицит падает.
 А я :
 - Ну, все в порядке.
 Он говорит :
 - Точно. Абсолютно все и в полном порядке. Деньги, значит... Ну, держи.
Положил на стол пятерку. Потом трояк. Потом две бумажки по рублю. Я гово-
рю :
 - Ого! Целый червонец!
 Он говорит :
 - Значит, так. Хлеб, сахар. Масло, сыр. Ну, там... допустим, буженина. Если нет,
колбаса. Лучше любительской, но можно и русскую.
 Русская, это такая с чесноком. Мне лично она больше нравится. Я говорю :
 - А пива?
 Он :
 - Бутылку, не больше.
 Подумал, подумал и говорит :
 - Ладно. Бери две. Я вечерком приду, тоже выпью.
 Я говорю :
 - Хорошо.
 Он говорит :
 - Только мне " Рижского ". Сегодня было в гастрономе. Если нет, бог с ним,
" Московское " сойдет.
 Я говорю :
 - Ладно.
 Он говорит :
 - Только обязательно спроси. Бывает, что на прилавке нет, а машина уже при-
шла. А там " Рижское ".
 Я говорю :
 - Спрошу непременно.
 - Да. Вот, непременно спроси. Если привезли, подожди, пока разгрузят. Это не
так долго. А потом купи " Рижского ".
  Я говорю :
 - Понятно. Так и сделаю.
 - Но если оно на прилавке есть, ты, конечно, не спрашивай. В общем, перед
тем, как покупать, внимательно осмотри прилавок.
 Я говорю :
 - Будет исполнено.
 Он говорит :
 - Ну, вот и хорошо. Значит, все понял?
 Я говорю :
 - Абсолютно.
 Он говорит :
 - Молодец.
 Пошел к себе, телевизор врубил и новости смотрит. Я куртку накинул, и на бал-
кон курить.Куртка синяя, югославская. В общем теплая. Дождливо на улице и
холодно. Троллейбус идет весь мокрый, палками посверкивает и трещит. Иск-
ры во все стороны. Ветра нет, и то хорошо. На остановке никого, только ском-
канная газета валяется. Троллейбус остановился, двери раскрыл, постоял,
постоял и дальше поехал. Двери на ходу закрылись. Стою на балконе, курю
пашкину " Яву ". Он мне полпачки отсыпал. Из нашего подъезда вышла тетя Ню-
ра с собакой. Собака большая, лохматая. На тете Нюре плащ с капюшоном. Ос-
тановились, раздумывают, куда идти, потом пошли направо. Так на бульвар
ближе. Собака два шага прошла, а уже вся мокрая, шерсть блестит. Я докурил
и выбросил окурок вниз.
 Без пятнадцати десять, темно за окном, а в комнате хорошо. Свет от торшера
такой уютный. Я взял, постель застелил. Одеяло у меня огромное. Да! Я ж
больной! Надо лечиться. Пошел на кухню, подогрел молоко, запихнул туда ку-
сок масла и щепотку соды. Удивительная гадость. Полечился, потом в комнату,
разделся и шмыг под одеяло. Отец еще зашел, говорит :
 - Хлеб и сахар не забудь.
 Я говорю :
 - Не забуду. Куплю обязательно.
 Он говорит :
 - Ну, спокойной ночи.
 Я говорю :
 - Спокойной ночи.
 Лежу себе, в одеяло завернулся. Интересно, завтра дождь будет или нет?
На улице пес залаял, по-моему, тети Нюрин. Возвращаются, значит. Половина
одиннадцатого на часах. Под окном фонарь мигает, и от этого в комнате меня-
ется освещение. То светлей. То темней. Потом опять светлей и опять темней.
Дождик снаружи все кап да кап. Внизу дверь подъезда хлопнула, и тишина.
Так уснул.
 Утром просыпаюсь, а тучи рассеялись. Вставал в шесть, они еще были. Потом
в восемь, а их уже не было. И дождя в шесть не было, а в восемь и подавно.
Вот те раз. Короче. Солнышко светит, и настроение от этого прекрасное. Отец
у себя тоже проснулся, слушает последние известия. Такой трехпрограммный
приемник на столе, он его утром всегда включает. Я заглянул и говорю :
 - Привет!
 Он в знак приветствия поднял руку и потряс кулаком. Диван-то у него, пожалуй,
побольше моего. А мой зато раскладывается. Говорю :
 - Завтракать будешь?
 Нет, полежит еще. Ну, я все равно чайник поставил. Грязный чайник. Почистить
надо, но нам лень. Обычно это делает мама. Пока то, се, иду в ванную мыться.
Раковина грязная... Пол тоже, прямо скажем... Чайник как заорет, да еще с
подвыванием. Собака Баскервилей, а не чайник. Выхожу из ванной и по
пути кричу отцу, чтобы он скорей на ком-нибудь женился. Грязь невозможная,
а мама не каждый день бывает. Отец говорит :
 - Спасибо за совет. Вот ты и женись. А лучше всего возьми веник, тряпку и
уберись в квартире. Делать тебе все равно нечего.
 Я говорю :
 - На ком жениться-то?
Он :
- На Фанечке.
 Я :
 - Она замужем.
 А он :
 - Ну и что?
 Так вот беседуем, время девять, пора завтракать. Я бутерброды делаю, отец
стоит, яичницу жарит. Яичница с ветчиной. Я говорю :
 - Сыр кончился.
 Он говорит :
 -  Несчастье какое! Купишь, значит. И лучше " Рокфор ".
 Я в общем тоже " Рокфор " люблю. А многие терпеть не могут. Тут отец гово-
рит :
 - Видел новый сыр. Называется " Русский камамбер ".
 Я говорю :
 - И чего?
 Он говорит :
 - Вообще-то " Камамбер " на самом деле французский. Бабушка, помнишь, про
Елисеев рассказывала?
 - Конечно. помню! Такое забудешь... Целый прилавок сыров, сортов пятьдесят.
 Отец говорит :
 - Так вот! Этот самый " Камамбер ", по ее словам, один из самых вкусных.
Зеленый такой, с плесенью.
 - Как " Рокфор ", что ли?
 - Нет. Большая разница с " Рокфором ". Этот гораздо нежней.
 Я говорю :
 - Увижу, куплю.
 Бабушка у нас хорошая была. Маленькая такая, в очках. Тут отец говорит :
 - Ну. я пошел. В пять собрание, буду часов в восемь. С обедом разберешься.
Мать придет, привет передай. Самочувствие-то как?
 Я говорю :
 - Нормально. Вроде не кашляю.
 Он собрался и говорит :
 - Ну, пока.
 Я говорю :
 - Пока.
 Так он ушел, я посуду помыл и слегка махнул веником. Махать капитально со-
вершенно не хочется. Сижу, курю пашкину " Яву ". Надо же, солнышко за ок-
ном, и небо такое чистое. В пятницу как из ведра лило, и следующие два дня
ни просвета, ни привета. Вчера днем немного разошлось, к вечеру опять за-
капало, а сегодня ну просто праздник. Выхожу на балкон, на улице сыро и
солнечно, небольшой ветерок, в общем прохладно. Я с пятницы, считай, три
дня на улицу не выходил. Ну, сегодня-то точно выйду. На остановке две девуш-
ки, обе в брюках и плащах. Нормально им в брюках, зря отец говорит. В Ирлан-
дии, вон, мужики в юбках рассекают, и ничего. Или в Гренландии. Из подворо-
тенки напротив две женщины вышли, и на остановку. Эти постарше, в юбках.
Девушки довольно тихо беседуют, а эти прямо в голос. Начальник какой-то им
не нравится. Хам он, еще и взяточник. Еще и бабник, оказывается. Из соседне-
го подъезда мужик вышел, постоял в раздумьи, потом налево пошел. Правиль-
но решил, ну его, этот троллейбус, в такую погоду. Хотя смотря куда ехать.
Тут телефон звонит. Это у отца на столе. Мой, в комнате, трещит. Зато по моему
слышно лучше. Я говорю :
 - Але.
 Это мама. спросила о самочувствии. Нормально самочувствие. Спросила, ко-
гда к врачу. Я говорю :
 - Завтра.
 Она говорит :
 - Вот и хватит болеть. Сегодня не приду, у нас гости. Хочешь, заходи,
только тепло оденься.
 - Какие гости-то?
 - Гости хорошие, три дня как из Парижа.
 - Вот это да! Приду обязательно, только когда?
 - Часов в шесть, я думаю. Раньше они не будут. Ладно, жду. Полощи горло,
много не кури.
 Потом говорит :
 - Ну, пока.
 Я говорю :
 - Пока.
 Так поговорили, я трубку положил, пошел на кухню и взял-таки веник. Придет-
ся навести порядок, хотя бы относительный. Приемник у отца врубил, там ка-
кая-то симфония. Так под симфонию и мету. В общем приятная музыка. Вжик,
 вжик веником, уже до своей комнаты дошел, тут телефон трещит. Димыч. Го-
ворит :
 - Привет, больной.
 Я говорю :
 - Привет.
 Говорит :
 - Когда учиться-то начнешь?
 Я говорю :
 - Как только, так сразу. Может, завтра. Но скорее всего послезавтра.
 - Втулку нарисовал?
 - И не приступал даже.
 - " Тени за шторами " видел?
 - А чего это?
 - Ты что, детектив венгерский, полный вперед!
 - Где идет-то?
 - В " Экспрессе ".
 - Ну, сходим еще. В " Экспрессе " фильмы идут недели по две. Иди втулку ри-
суй. Хочешь, заходи, вместе нарисуем.
 Он говорит :
 - Знать не знаю никаких втулок! Пойду в кино.
  Я говорю :
 - Валяй!
 Положил я трубку, домел комнату, потом учебник взял и смотрю, что за втулка
такая. Ничего себе втулка, средней степени сложности. Работы часа на пол-
тора. Если с перекурами, на два. Особой срочности нет, я взял да и положил
учебник на место.
 Времени на часах половина двенадцатого. Солнечно на улице, и в комнате
светло и прохладно. Под окнами дети собрались и довольно громко базарят.
Один другого пытается убедить в том, что тот козел. Другой в ответ чего-то
бормочет. Бормотал, бормотал, потом как заорет :
 - Сам козел!
 Тут третий вмешался. Говорит, это вы оба козлы, а я нет. Первый возмутился
и говорит :
 - Вот ты-то самый из нас козел и есть!
 Второй, по-видимому, ушел, чего-то его не слышно. Третий первому говорит :
 - Если я козел, то ты-то кто?
 А первый ему :
 - Я-то я, а вот ты кто?
 Тут я окно распахнул, высунулся и говорю :
 - Ну вы, козлы. Потише!
 Оказывается, мальчишки лет по десять. Один в школьной форме, другой в
джинсах и курточке. Рты раскрыли и на меня смотрят. Я говорю :
 - Где джины достал, толстый?
 Они как дунут, только их и видели. В форме портфель успел схватить, что ря-
дом валялся. А толстый в джинсах без портфеля. В подворотенку, и след про-
стыл. Собственно, не такой уж он и толстый. Джины классные, ничего не ска-
жешь. Сразу видать, привозные. Троллейбус из-за угла выполз и направляется
к остановке. Тут телефон трещит. Я трубку снял, говорю :
 - Але.
 Фанечка. Я говорю :
 - Привет, радость моя!
 А она :
 - Ну прям-таки и радость...
 Впрочем, довольно кокетливо. Спросила, как здоровье. Я говорю :
 - Твоими молитвами.
 - Горло полощешь?
 -  Постоянно. С вечера как начал, всю ночь и по настоящий момент включи-
тельно. Молоко с маслом и содой хлещу литрами. В общем выздоровел.
 - Ну, я забегу на часок.
 Я говорю :
 - Хоть на три.
 - Купить чего надо?
 - Да нет... Точнее, много чего надо. Все равно в магазин пойду. Впрочем, купи
мороженого. По случаю выздоровления.
 Она говорит :
 - Замечательно, я как раз у ларька стою.
 Я говорю :
 - Ну, я жду.
 Так поговорили, я по квартире прошелся, вроде бы чисто. Не слишком, конеч-
но. Пыль вот здесь, и здесь, и там... Плита жирная. Подоконник грязноват. Мама
сказала бы, что у нас свинюшник. Вообще-то, когда все слишком чисто, это тоже
ненормальность. Должно быть некоторое допустимое количество грязи.
Я пашкину " Яву " закурил, постоял у плиты в задумчивости, потом взял и на
балкон вылез. У нас окно кухни на балкон выходит, и окно большой комнаты.
Там еще дверь есть. А с кухни только через окно.
 Полдень на улице, солнце светит вовсю, на небе ни облачка. Посреди улицы
дед Коля топчется, соображает, куда пойти. На нем костюм, которому, по всей
вероятности, лет эдак пятьдесят. Зато воротник рубашки накрахмален, аж
сверкает. В руке пустая пивная бутылка. Я говорю :
 - Привет, дед!
 Он голову задрал и говорит :
 - Здоров, коль не шутишь.
 Обут он в здоровенные китайские кеды. Я говорю:
 - Чего, дед, в футбол играть собрался?
 А он :
 - А, иди ты...
 Потом говорит :
 - Не знаешь, в угловом " Жигулевское " есть?
 Я говорю :
 - Не знаю, не был. В нашем " Рижское " , отец сказал.
 Он говорит :
 - Сам знаю, что " Рижское " . Что мне " Рижское ", оно тридцать девять копеек.
А " Жигулевское " тридцать семь.
 Я говорю :
 - Да, дед, разница огромная.
 Тут из подворотенки Пашка выходит. Говорит :
 - Какие, дед, вопросы?
 И мне :
 - Привет!
 Дед говорит :
- Да гривенника не хватает, чтоб его. Старая, коза, зарплату хап и с концами.
Даже мелочь!
 Пашка говорит :
 - Тяжелое, дед, у тебя положение. Повезло тебе, считай. Я тоже пивка
не прочь. Пошли в угловой. А хочешь, здесь...
 Дед аж просветлел от радости. Я Пашке знаки подаю, дескать, давай ко мне,
 здесь и выпьем. А он :
 - Не, мне на работу.
 На работу так на работу. Пашка двинул в гастроном, дед за ним вприпрыжку.
Чуть девушку не снес, что навстречу выходила. Девушка говорит :
 - Тьфу, пень старый!
 Пошла на остановку и стоит. На ней брюки и короткая куртка, в руках пакет. Собака
из подворотенки вышла, не спеша подошла и пакет нюхает. Девушка
смотрела на нее, смотрела, потом порылась в пакете, достала сосиску и гово-
рит :
 - Служи!
 Собака подумала и встала на задние лапы. Девушка говорит :
 - Молодец!
 Дала ей сосиску, та ее мгновенно слопала и еще просит. Тут троллейбус подъ-
ехал, вышли два мужика и бабулька. Бабулька к гастроному направилась,   
мужики налево по улице. Троллейбус отъезжает, ни собаки, ни девушки. Паш-
ка из гастронома вышел, посмотрел вверх, помахал мне рукой и пошел напра-
во. В другой руке открытая бутылка пива, и он к ней время от времени прикла-
дывается. За ним дед Коля, тоже на ходу пьет, из карманов брюк еще две бу-
тылки торчат. Я говорю :
 - Что, дед, хороша жизнь?
 Он голову задрал, счастьем сияет. Говорит :
 - Давай, давай!
 Чего давай, непонятно. И не спеша удалился в подворотенку. Я за Пашкой про-
следил, а там, гляжу, Фанечка из-за угла выруливает. Остановились, стоят,
болтают. Пашка дал ей бутылку, она немного отпила и отдает обратно. Он ру-
кой махнул, допивай, дескать, и идет своей дорогой. Фанечка допила пиво, бу-
тылку поставила на тротуар и идет себе дальше. На ней короткая белая юбка,
пуловер черный, через плечо спортивная сумка. На ногах туфли, колготки чер-
ные. Впечатляюще. Я через окно в кухню шасть и думаю, чем бы это Фанечку
угостить. Одна шоколадка " Аленка ". Половина коробки " Ассорти ". Негусто.
Хорошо бы кофе. Кофемолка пустая, это они вчера с отцом допили. Где-то
был кофе в зернах... Ага, вот, целая упаковка. Хорошая кофемолка, жужжит
как бешеная. Тут в дверь дин-дон, я пошел открывать. Фанечка вся какая-то
радостная вплывает. Говорит :
- Привет.
 Я говорю :
 - Привет, красавица!
Она говорит :
 - Да ну, брось. Выгляжу ужасно.
 Стоит, перед зеркалом вертится. Говорит :
 - А ну покажи горло.
 Я говорю :
 - Нормальное у меня горло.
 - Все равно покажи.
 - Не хочу!
 - Покажи, я сказала!
 Я пасть разинул, язык высунул и стою. Она говорит :
 - Язык-то спрячь. А теперь скажи " а-а-а ".
 Я говорю :
 - А-а-а!
 Она смотрела, смотрела, потом говорит :
 - Ну, кажется, ничего. Более или менее. В общем, нормально.
 Достает из сумки здоровенный пломбир и на стол. Пломбир в фольге. Гово-
рит :
 - Пускай-ка подтает. Холодный не разрешу!
 Я говорю :
 - Ерунда. Мы его вместе с кофе. " Кофе-глассе " называется.
 - Все равно не разрешу!
 Я говорю :
 - Ты не поняла. Мы нальем в чашки кофе, и мороженое туда - блямс!
 Она подумала и говорит :
 - Ну, давай. Это ты сам изобрел?
 - Да нет. Это, скорее всего, мама изобрела. " Кофе-глассе " называется.
 Фанечка говорит :
 - Валяй " Кофе-Глассе ".
 Достает из сушки две здоровые пиалы, турку и давай кофе варить. Я рядом 
стою, руковожу. Говорю :
 - Кофе побольше сыпь.
 Фанечка говорит :
 - Сама знаю. Слава богу, второй год замужем. Не нравится, сам вари!
 Я говорю :
 - Не отвлекайся. А то убежит.
 Она говорит :
 - Конечно, убежит. У хороших людей всегда убегает.
 Так вот беседуем, наконец кофе готов. Половина второго на часах, солнечно
и тепло на улице, и на кухне у нас тепло и приятно. Фанечка сидит довольная,
ест конфету и ковыряет мопоженое ложкой. Отковыряла довольно крупный
кусок и задумчиво на него смотрит. Я говорю :
 - Чего смотришь? Раз его, и в пиалу.
 Она наконец решилась, и бултых его в кофе. Я тоже свой кусок бултых, и по-
рядок. Попробовала.
 Я говорю :
 - Ну как?
 А она :
 - Вообще-то ничего. Молодец твоя мама.
 Как пошла уплетать, только треск стоит. Я говорю :
 - То-то же! Только вот ешь неправильно.
 - Как неправильно?!
 - Совершенно неправильно. Слушай сюда! Берем ложечкой кусок полурастаяв
шего мороженого... Отправляем его, естественно, в рот. После этого берем
пиалу обеими руками и делаем хороший глоток кофе.
 Она говорит :
 - Что значит хороший? Большой, что ли?
 Я говорю :
 - Нормальный. Чуть меньше объема полости рта. Далее двигаем языком
во рту туда-сюда.
 Она говорит :
 - Как? Сверху вниз или, лучше, справа налево?
 Я говорю :
 - Как тебе удобней. Таким образом достигается наиболее полный вкусовой
эффект.
 Фанечка говорит :
 - Излагаешь хорошо, но я уже все съела. Как быть?
 Я говорю :
 - Очень просто. Возьми и доешь мою порцию. Только по всей науке.
 Тут телефон звонит, я подошел, говорю :
 - Але.
 Длинный. Говорит :
 - Как самочувствие, больной?
 - Да нормально. Вроде как выздоровел. Завтра к врачу.
 - Димыч звонил. В кино приглашал, Какие-то там тени, детектив вроде. Сходить,что ли?
 Я говорю :
 - Как хочешь. Втулку нарисовал?
 - А как же! Ничего втулка. Минут двадцать не разгибался.
 - Минут двадцать?!
 - А чего, долго, что ли? Если не оформлять, то, конечно, быстрей получится.
 - Ты еще и оформлял?!
 - Да ну ее, втулку. В кино пойдешь или нет?
 - Не пойду. Мы тут с Фанечкой кофе пьем с мороженым. Хочешь, заходи. Пив-
ка, там... То, се...
 Тут он говорит :
 - Нет. Я тебя знаю. Ты меня свою втулку рисовать заставишь.
 - Ну... Ну не всю же... Так, немного... Слегка совсем...
 - Нет,спасибо. Я с Димычем в " Экспресс ". Пока.
 Я говорю :
 - Пока. 
 Фанечка говорит :
 - С кем это ты болтал? Втулки какие-то...
 Я говорю :
 - С Длинным.
 - Зайдет?
 - Да нет, они в кино собрались.
 - Ну, бог с ними. Объелась я твоим мороженым.
 Я говорю :
 - Вон, еще шоколадку съешь.
 Она говорит :
 - Ты чего, мне плохо станет. Да и пора уже. Мы тут со Светкой договорились.
 - И куда намылились?
 - Так, по магазинам. ГУМ, там... Детский мир. Светке чего-то для ребенка надо.Вот ведь молодчина, в семнадцать лет взяла и родила.
 Я говорю :
 - Дурацкое дело нехитрое.
 Тут Фанечка на меня как напустится. Я аж уши зажал. Говорю :
 - Ну, извини. Чего орать-то на меня?
 Она говорит :
 - Тьфу, дурак. Объяснять даже не хочется. Все, мне пора. Ты, кажется,
куда-то собирался?
 - За продуктами я собирался.
 - Ну, так пошли!
 Без четверти три на часах, за окном светло и приятно. Я свитер одел, кеды
обул, сумку здоровенную прихватил и вперед. Фанечка каблуками сзади цок,
цок, я впереди вприпрыжку. Четыре дня на улице не был. С ума сойти! Дверь
 подъезда у нас огромная, тяжеленная. Открыл я ее и придерживаю, вроде
как швейцар. Говорю :
 - Фаина Александровна, прошу!
 А она :
 - Благодарю покорно!
 И гордо выходит на улицу. Я за ней. Солнце, тепло воздух свежий, и тротуар
совершенно сухой. Только что листьев желтых полно, а так ну прям лето. На-
против нас на остановке мужик стоит, делает вид, что читает газету, а сам на
Фанечку пялится. Тут из подворотенки мяч вылетает и прямо к нам. За ним
толстяк в джинсах. Мяч к Фанечке подкатился, толстяк остановился рядом с
мужиком и ждет. Фанечка стояла, стояла, потом как врежет по мячу, а тот
тресь мужику по ноге и обратно к нам. Толстяк испуганно на мужика смотрит,
Фанечка со смеху помирает, мужик газету опустил и говорит :
 - Ну что вы, ей-богу!
 Толстяк по стойке смирно вытянулся и говорит :
 - Это не я!
 Тут я говорю :
 - Лови, толстый!
 Как двину по мячу, тот об стенку рядом с мужиком ударился и рикошетом му-
жику под коленки бац! Мужик аж присел и как заорет :
- Вам что, места для игры мало?!
Фанечка от смеха пополам согнулась, толстяк мяч схватил и как дунет в подво-
ротенку. Я говорю :
 - Извините!
 А он :
 - Футболисты хреновы!
 Тут троллейбус подошел, остановился и мужика от нас заслонил. Фанечка гово-
рит :
- Хорошо, по ногам угодил. А если в глаз?
 Я говорю :
- Да. Бежать бы пришлось.
Мужик в троллейбус влез, чего-то бормочет и через окно нам кулак показывает.
Фанечка стояла, стояла, потом язык высунула и говорит :
- Вэ-э-э-э!
 Мужик аж плюнул от злости и газетой заслонился. Я говорю :
- Ну вы, Фаина Александровна, и хулиганка!
 Она говорит :
- А сам-то кто? Небось, долго целился, чтобы мужику под коленки заехать.
-Я говорю :
- Да нет, чистая случайность.
 А Фанечка :
- Да уж! Конечно! Случайность!
 Я говорю:
- Ладно. Можешь думать что угодно. Я лично в гастроном. Хочешь, вместе зай-
дем. Куплю чего-нибудь тебе. Шоколадку, допустим.
 Она говорит :
- У тебя что, навязчивая идея, шоколадом меня кормить? Я и так объелась. Все.
Мне в метро.
 Чмокнула меня в щеку, помахала рукой и цок, цок, только я ее и видел.Две ба-
бульки, что из троллейбуса вышли, прошлепали мимо меня в гастроном. На од-
ной плащ серый, на другой синий, обе в платочках. Мяч из подворотенки опять
выкатился. За ним толстый в джинсах изо всех бежит, чтобы, не дай бог, до меня
не докатился. Догнал. Я говорю :
- Фигово ты, толстый, мяч ловишь!
 Он отвечать не стал и быстренько скрылся. Я немного еще постоял, подышал
воздухом. Воздух свежий и прохладный. Потом повернулся и пошел в гастроном.
Народу здесь, прямо скажем, немного. Бабулька в колбасном, бабулька в бака-
лейном.  У прилавка с соками две девчушки лет по двенадцати, обе в школьной
форме. Одна с косичками, другая без. На подоконнике напротив вольготно раз-
местился Толян в рабочем халате. В одной руке бутылка пива, в другой сырок
" Дружба ". Я говорю :
- Привет, Толь.
 А он :
- Здоров.
 Я :
- Как дела?
 А он :
- Нормально.
 Сам вижу, что нормально. Сидит довольный, морда во, улыбка до ушей. Тут
Валька из бакалейного орет :
- Толян!
 Толян говорит :
- Чего?
 А Валька :
- Мука приехала.Две машины.
 Толян пивка отпил, плечами пожал и говорит :
- Чего так много-то?
 Заведующая, не знаю, как зовут, из подсобки высовывается и говорит :
- Песок и мука. Толя, на выход!
 Толян сырку откусил, пожевал, проглотил, пивком запил и говорит :
- Вот я и думаю, чего так много муки?
 Я говорю :
- Замучили тебя, бедолагу.
 Он говорит :
- Да уж. Пожрать не дадут спокойно.
 Ест он, впрочем, явно не торопясь. Говорит :
- Чего, выздоровел?
 Я говорю :
- Как видишь.
 Заведующая опять высунулась и говорит :
- Толя, тебя ждут.
 Толян говорит :
- Погодка-то сегодня,а? Класс!
 Я говорю :
- Да. Солнышко. Прелесть. Совсем лето. А с пятницы-то как лило!
 Он говорит :
- Ужас! Все выходные насмарку.
 Тут Валька орет :
- Толян, чтоб тебя! Машина простаивает!
 Толян говорит :
- Ну, вот. Говорили, две машины. Теперь говорят, одна машина. Ты не видел,
там две или одна?
 Я говорю :
- Не, я во двор не заглядывал. А что это за красавица в винном?
- В винном-то?
- Ну.
- Это Танька. Третий день работает.
 Я говорю :
- Ничего фря.
 Тут Валька орет :
- Толян, ты что, оглох?!
 Толян допил пиво, бутылку на подоконник поставил, поворачивается и говорит :
- Чего орешь, иду.
 И степенно удаляется в подсобку. Там выход сзади, где машины подъезжают.
Я к Вальке подхожу, говорю, чего, мол, человека замучили. Она говорит :
- Замучаешь его, как же. Он сам кого хошь замучает. Бутылок пять уже высосал.
 Я говорю :
- Да ну?
 Она к винному оборачивается и говорит :
- Тань, Толян сколько пива высосал?
 Танька говорит :
- С утра четыре. Эта вот пятая.
 Танька красивая. Халат у нее белоснежный. На голове такая же белоснежная
пилоточка. Валька обрадовалась и говорит :
- Во, вишь ты. Правильно!
 Танька говорит :
-А чего ему, быку. Он и десять высосет.
 Тут кассирша, пожилая такая, за Толяна вступилась и говорит :
- Будет языки чесать! Вас вон сколько, а он один.
 Я к ней поворачиваюсь и говорю :
- Правильно, тетенька! А тебе, Валентина, должно быть стыдно. Поди-ка ты
мешки покидай.
 Валька говорит :
- Да я чего. Я ничего. Толян вообще-то молодец, работящий. Иногда только ни-
чего делать не хочет.
 Тут Толян с мешком из подсобки вылезает и говорит :
- А ну, место расчисть!
 Валька засуетилась, переставляет чего-то. Толян бухнул мешок на освободив-
шееся место и говорит :
- Вот еще здесь и здесь раскидай. И чтобы здесь мешок влез.
 Пожилая кассирша говорит :
- Давай, Толя, так их и так! Стоят весь день, лясы точат.
 Валька пчелой летает, Толян пыхтит, второй мешок тащит, я с интересом наблю-
даю. Думаю, ладно, не буду мешать, и перемещаюсь в колбасный. Там бабулька
в синем плаще стоит, а продавщицы нет. Бабулька в сером у бакалейного стояла,
стояла, потом, видно, всякую надежду потеряла и к нам подходит. Говорит :
- Чего ждать, они еще часа два разбираться будут.
 В синем повернулась и говорит :
- А здесь вообще никого нет. Безобразие!
 Я говорю :
- Да ладно, бабушка. Куда спешить-то?
 В сером говорит :
- А и правда, милый, некуда.
 А в синем :
- Все равно безобразие!
 Тут Толян сзади с очередным мешком появился, бух его и говорит :
- Отпусти им, Тань. Чего очередь собирать.
 Танька говорит :
- А где Раиса-то бродит?
 А Толян :
- На телефоне висит, где.
 Танька с Толяном спорить не стала и перешла к нам. В синем говорит :
- Ну, наконец-то сообразили. Стоят, ничего не делают. А покупатель ждет. Так
вот у нас везде. Ишь, королева. Работать надо, а не по телефону трепаться.
 Танька говорит :
- Вы чего покупаете, бабушка?
- Колбасу и масло я покупаю. Чего мне надо, того и покупаю.
 Танька говорит :
- Вот, бабушка, ваша колбаса, а вот ваше масло. Всего на два тридцать семь.
Выбивайте чек и идите своей дорогой.
 Бабулька чек выбила, покупки хвать и к выходу, и все бурчит под нос. Толян с
мешком сзади вылез и как рявкнет :
- Все для блага покупателя!
 Бабулька под занавес обернулась и говорит :
-  Сталина на вас, молодых, нету!
 А Толян :
- Я за него!
Тут бабулька скрылась, Толян ржет, Танька за прилавком веселится. В сером,
и та смеется. Валька говорит :
- А ничего бы Сталин вышел. Или этот, как его... Берия.
 Толян говорит :
- Ты чего, Валь. Из меня Сталин, приблизительно, как из тебя балерина.
В сером поворачивается и говорит :
-- Сталин не знаю, а Хрущ бы точно вышел.
 Валька говорит :
- Не, бабуль. У Хруща на голове маловато. А у Тольки вона шевелюра.
Бабулька говорит :
- На голове мало, зато в голове много.
 Тут я говорю :
- Да, бабушка. Головастый был Хрущ. Вы чего берете-то?
- Да вот, милый, колбаски. Да вот, может, ветчинки.
 Танька говорит :
- Ветчину берите. Свежая.
- Давай, давай, миленькая, граммов эдак двести. Да и колбаски тоже. Эта вот
острая? Эта неострая?
- Эта вот охотничья, острая.
- Да где уж, куда уж мне, зубов-то, красавица ты моя, раз-два и обчелся. Давай-ка
чудышко мое, любительской граммов сто, да и русской столько же. Да и порежь-
ка, ласковая.
 Танька говорит :
- Хорошо, бабуленька.
 И колбасу режет. Бабулька чек выбила, подходит, а Танька ей все в бумагу завер-
нула, в полиэтиленовый пакет уложила и говорит :
- Вот, бабуленька, ваша покупка. Заходите еще, всегда рады.
 Бабулька говорит :
- Ах ты, моя ласонька, да какие вы тут все раскрасавицы, и да хранит вас Господь
Вседержитель, да и ныне, и присно, да и Матерь Пресвятая Дева...
 Тут Раиса из подсобки выплывает и говорит :
- Тань, ты чего это тут расторговалась?
 Танька говорит :
- А чего очередь собирать?
 Раиса чеки просмотрела, на товар глянула и говорит :
- Ладно, ступай в винный.
 Тут я говорю :
- Привет, Рая.
 Она говорит :
- Ну, привет.
- Чего невеселая?
- А чего веселиться?
- Как чего?! Посмотри, погода какая... А покупатель какой! Одна бабулька, что к
выходу идет, чего стоит! Девчушки смотри какие радостные, по третьему стака-
ну сока пьют.
 Раиса говорит :
- Да, да. Погода там, соки, бабульки. А здесь стой как проклятая весь день, об-
служивай...
 Я говорю :
- Согласен. Давай я за тебя постою, поторгую. А ты за меня поучишься. Идет?
 Она наконец улыбнулась и говорит :
- Ты наторгуешь, поди.
 Тут Толян сзади мешок бухнул, подошел и говорит :
- Раиса, дай сырок.
 Раиса сырок достала и говорит :
- Двадцать две копейки.
 А Толян :
- Да ладно!
 Сырок хвать, и обратно за мешками. Раиса говорит :
- Ну, проглот!
 Я говорю :
- Рая!
 Она опять :
- Чего?
- Мне, понимаешь, купить кое-чего нужно. Конкретно колбаски русской, ветчинки
и этой...ну...буженинки. Всего грамм по двести.
 Раиса прилавок оглядела и говорит :
- Где это ты буженину высмотрел?
- Чего, нет?!
- Нет.
 Тут я говорю :
- Рая!
 Она опять :
- Чего?
 Я весь изнутри сосредоточился и говорю :
- Слушай меня внимательно. Мы здесь, у прилавка, совершенно одни. Ты пре-
красно знаешь, какие чувства - достаточно давно и достаточно безнадежно -
я к тебе испытываю. Давно потому, что так уж получилось. Безнадежно потому,
что ты замужем, а я, к сожалению, порядочный человек. Загляни в мои глаза,
Рая! Эти глаза не могут лгать! Загляни в них, и ты поймешь, что обладатель этих
глаз стоит того маленького кусочка буженины, что так уютно расположился у
тебя под прилавком.
 Раиса разулыбалась, стоит довольная. Говорит :
- С чувствами это вон, к Таньке. Она молодая, красивая. А я что? Старая, толс-
тая...
 Я говорю :
- Рая! Мне лучше знать, какая ты там, старая или молодая. Если хочешь  знать
мое мнение, то ты любую Таньку - или, допустим, Маньку - заткнешь за фартук 
вместе с ихней молодостью и красотой. Без преувеличения, Рая! А уж эту, из
винного - тьфу, и подавно...
 Тут Раиса вся как-то прищурилась и говорит :
- Правда, что ль?
 Я говорю :
- Истинная!
- Эту вот, из винного?
- Именно так!
- За фартук?
- Вне всякого сомнения!
 Смотрю, буженину достала, режет. Отрезала, завернула, хвать и обратно под
прилавок. Я говорю :
- Жиру в ней как, много?
 А Раиса :
- Откуда жир-то?
 Правильною С жиром, это обычно на виду лежит. Говорю :
- Спасибо, Рая. Выглядишь ты сегодня изумительно. Просто красавица. Мне бы
еще ветчины и колбаски русской.
 Отрезала, завесила и говорит :
- На три двадцать две.
 Иду чек выбивать, гляжу, Толян уже к Таньке в отдел переместился, пиво про-
мышляет. Я говорю :
- Толь, возьми мне бутылочку.
Он говорит :
- Тебе какого, " Рижского ", " Московского " ?
- Бери " Московское ".
 К Раисе подхожу, а она мне все в бумагу завернула, стоит и улыбается.
 Я говорю :
- Вот это другое дело. Смотреть приятно! А то вышла бука букой.
 Она говорит :
- Ладно тебе.
 Тут женщина подошла колбасу покупать, и Раиса ей занялась. Я покупки в сумку
запихнул, и к Толяну на подоконник. Он уже пиво открыл, сидит, ждет. Девчушки
наконец напились соку и стоят возле Вальки, спорят, спорят, какое печенье
лучше. Одна говорит, овсяное. Другая говорит, " Привет ". Валька говорит :
- Берите и того и другого по сто грамм.
 Толян говорит :
- Ты чего это с Раисой сотворил ? С утра на всех бросалась.
 Я говорю :
- Больше не будет.
 А он :
- Ну, ты психолог!
- А чего с кислой рожей стоять, народ отпугивать? Пускай с веселой стоит.
 Толян говорит :
- Ага! Вот как я, всегда с веселой.
- Ты, кстати, вообще сколько пива можешь выпить?
- Да когда как. Вот машину разгрузил, хорошо идет. За одну машину бутылки две
влезает.
-  А всего сколько машин сегодня?
- Утром одна была, как раз с пивом. Плюс эти две. Да ты по машинам не считай,
я уже бутылок восемь выдул. И так, знаешь, хорошо! Я " Рижского " бочку могу
выпить.
 Я говорю :
- А я больше " Московское " уважаю.
- Да горчит оно!
- Правильно. Горчит. В этом вся и прелесть.
- Ну, на чей вкус. Некоторые вот " Портер " любят. А по мне, так гадость ужасная.
- А у Таньки " Портера " нет?
- Не, не завозили.
- А мы вчера чешское пили. В банках.
- Пашка, что ль, принес?
- Ага, из театра.
- Мне тоже раз приносил. Ничего особенного, я тебе скажу. " Рижское " лучше.
 Тут Валька орет :
- Толян, машина простаивает! Давай работай!
 Толян пивко допил и говорит :
- А я не знаю, что ли?
 Бутылку на подоконник поставил и говорит :
- Ладно. Пошел работать.
 Я говорю :
- Счастливо!
 Так он ушел, девчушки рядом со мной расположились и печенье хрумкают. Щебе-
чут чего-то про школу, портфели под ногами валяются. Я пиво допил и направля-
юсь к винному. Там Танька в одиночестве скучает. Подхожу и говорю :
- Здравствуйте, Татьяна.
 Она улыбнулась и говорит :
- Добрый день.
 Я говорю :
- Чем богаты?
- На прилавке все богатство. Водка такая, водка эдакая. Портвейна семь разно-
видностей. Пиво, лимонад. Сигареты, папиросы. Всего понемногу.
 Я говорю :
- Чего-то покупателя маловато.
 Она говорит :
- Время такое. С утра обычно пиво нарасхват. Попозже портвейн. Сейчас ничего,
а часов с пяти начнется, ни встать ни присесть.
 Я говорю :
- Ну, дайте мне тогда две бутылочки " Московского " и одну " Рижского. И отды-
хайте себе до пяти.
- Как же, отдохнешь тут...
 Я заплатил, пивко в сумку запихнул и говорю :
- Всего доброго.
 А она :
- Заходите.
 Так поговорили, я Раисе с Валькой рукой помахал и на выход. В дверях меня дед
Коля чуть не сшиб, прет, как танк, в кулаке мелочи рубля на два. Говорит :
- Дай двугривенный, сын!
 Я двугривенный достал и говорю :
- Держи, отец!
 Он деньги схватил и как рванет в винный. Сзади, слышу, Толян появился и орет :
- Здоров, дед, давно не виделись!
 На улице теплынь, хоть куртку снимай. Солнце, воздух свежий, на небе ни обла-
чка. На тротуаре через улицу девочки затеяли игру в классики. Всего их три, одна
постарше, две помладше. Та, что старше, знай себе командует. Ближе к останов-
ке толстый в джинсах мячом об стенку долбит. Меня увидел, насторожился. Я
мимо прошел, он успокоился и давай дальше долбить. Наверху, из соседнего
с нашим окна, тетя Нюра высунулась и блаженствует. Морда круглая, на голове
пучок, в зубах папироска. Я говорю :
- Привет, теть Нюр!
 А она :
- Благодать-то какая!
 Тут рядом с ней собака высовывается. Здоровая, лохматая, язык наружу. Я гово-
рю :
- Привет, Полкан!
 А он мне :
- Р-р-гав!
 Я говорю :
- Теть Нюр, чего пса дома держите? Он сейчас, вон, из окна выпрыгнет. Гулять
надо в такую погоду.
 Она говорит :
- Хватит ему гулять! Утром час гуляй, вечером час гуляй, еще и днем гулять, что
ли? Слишком жирно.
Полкан как рявкнет в знак протеста. Она ему :
- А ну, домой! Место! Лежать!
 Я говорю :
- Ну, пока, бедолага. Сиди дома, вечером погуляешь. А я, знаешь, сейчас прой-
дусь. Без поводка и без ошейника.
 Слышу, из комнаты опять :
- Р-р-гав!
 И тетя Нюра :
- Кому сказала, место!
 Папироску докурила, бычок щелк! - аж на противоположный тротуар. Иду себе
дальше, смотрю, Димыч из-за угла выруливает. Плащ распахнут, кепка набекрень,
в руках портфель. Подошел и говорит :
- Чего гуляешь, больной?
- Это ты " чего гуляешь "! Сегодня, помнится мне, три пары, и последняя из них
сопромат.
 Тут он гордо заявляет :
- А я на последней и был!
- Ну, ты смотри! Примерный студент. Кино-то как?
- Кино класс. Пиф-паф, там. Тра-та-та-та. Девица такая пышнотелая. Короче, ни-
чего, посмотреть можно. А ты, собственно, куда?
- Да, собственно, в булочную.
- Я-то, собственно, к Толяну хотел заглянуть, пивка попить.
 Я говорю :
- У Толяна это пиво уже из ушей льется. Пойдем в булочную, я тебе калач куплю.
 Он говорит :
- На фиг мне калач?
- Слушай сюда! Берешь калач. Отрываешь ручку. Потом аккуратно раскрываешь
основную часть и закладываешь туда крупный кусок колбасы. На колбасу- то
хватит?
- Должно хватить.
- Так вот! Полученный продукт съедаешь, запивая пивом. Ручка съедается на-
последок.
 Димыч в затылке почесал и говорит :
- Здорово завернул!
 Тут заходим в булочную. За кассой бабушка, за прилавком женщина помоложе.
 Я говорю :
- Добрый день.
 Бабушка мне :
- Здравствуйте.
 Я говорю :
- Мне, пожалуйста, два по тринадцать, полкило песку и калач для этого малохоль-
ного.
 Димыч умильную рожу скорчил. Бабушка рассмеялась, говорит :
- А ему хватит, малохольному-то?
- На закусь хватит!
 Бабушка чек выбила и говорит :
- Ой, молодые, веселые...
 Я продавщице чек протягиваю и говорю :
- Здравствуйте.
 Она говорит :
- Здравствуйте.
- Два батона, полкило песку и калач для этого троглодита.
 Димыч зверскую рожу скорчил. Я говорю :
- Вы не пугайтесь. Он как калач употребит, сразу такой добрый становится. А го-
лодный, зверь он и есть зверь.
 Она говорит :
- Может, ему штук пять сразу? Ну, чтоб окочательно подобрел.
 Я говорю :
- Идея хорошая. Денег нет. Ему еще пивка добавить необходимо. А то совсем
озвереет.
 Тут Димыч как зарычит, меня за воротник и к выходу. Я ору :
- Караул! Ату! Место! Лежать!
 Бабушка за кассой развеселилась, в ладоши хлопает. Продавщица говорит :
- Не соскучишься с вами.
 Димыч совсем уж приготовился вышибить мной дверь, тут вдруг мальчонка лет
семи входит. Остановился, глаза по полтиннику. Димыч меня слегка отпустил,
мальчонку по голове погладил и говорит :
- Не бойся, октябренок! Большие дяди шутят.
 Хвать меня за шкирку и на выход. На улице отпустил, стоит, ржет. Я говорю :
- Ну и шутки у больших дядь!
- Ничего. Болтать много не будешь. Малохольный, там... Сам малохольный!
- Так! Я тебе калач купил?
- Ну, купил.
- Советы полезные давал?
- Ну, давал.
- Вот и ешь мой калач, следуя моим полезным советам, и пусть тебе будет
стыдно перед всеми октябрятами за содеянное! Я к нему с добром. А он что?!
 Тут Димыч говорит :
- Ладно, господь бог меня накажет. Пошли к Толяну, там чего-нибудь устроим.
- Я ж тебе объяснял. Только что оттуда.
- Ну, тогда я двинул.
 Я говорю :
- Встретимся еще. Но помни - ручка напоследок!
 Димыч как заржет. Так разошлись, он в гастроном, я дальше по улице. Тут у нас,
между угловым и следующим домом, где булочная, небольшой палисадничек.
Летом он сиренью зарастает. Сейчас сирень голая, зато стоят две скамейки
одна напротив другой. Я на одной разместился, на другую ноги положил, заку-
рил сигарету и сижу себе. Справа особнячок, слева дом повыше, а здесь как бы
уютный уголок. Летом улицы за сиренью не видать, а сейчас как картинка. Напро-
тив серый трехэтажный дом, прямо передо мной подъезд. На втором этаже, на-
лево от подъезда, открытое окно. В проеме, на подоконнике, сидит девочка лет
семи, головку наклонила и косичку заплетает. Платье на ней зеленое, а гольфы
белоснежные. Тут, слышу, в комнате чего-то бормочут. Девочка говорит :
- Не слезу!
 Из комнаты опять бур-бур-бур, а она :
- Не хочу!
 Из комнаты как рявкнут :
- Я кому сказала!
 Девочка ко мне спиной повернулась, и в комнату - прыг! Одна косичка длинней,
другая короче. В окне появилась молодая женщина в очках, строго оглядела
улицу и окно закрыла. С негромким подвыванием, заслонив собой дом до
первого этажа, проплыл троллейбус. Пассажиров всего ничего, человек пять. Возле
заднего окна девушка в цветастом плаще. Волосы длинные, распущены по пле -
чам. Сзади троллейбуса веревка какая-то болтается, метет по асфальту. Тут
дверь подъезда открывается, и мужик выходит. Солидный такой, в пальто. По -
стоял, подумал, пальто расстегнул и направо пошел. Два шага сделал, остановил-
ся, подумал, пальто снял и через руку перекинул. Костюм на нем серый, кепка
серая, еще и папка серая под мышкой. Так и потащился, бедолага, слева пальто,
справа папка. Тут слышу, каблучки цок-цок, и появляется девушка, та самая, из
тролллейбуса. Оказывается, куртка на ней цветастая, а не плащ. Брючки синие
в обтяжку. Летит птицей, волосы сзади развеваются. Фю-ю-ю-ить, пролетела и
исчезла, только ее и видели. С минуту стояла тишина, потом, вижу, бабулька в
сером топает, что в гастрономе была. Видно, булочную тоже посетила, из сумки
батон торчит. Топает себе не спеша, тут вылетает мальчуган на самокате. Само-
кат на подшипниках, грохочет, как телега. Бабульку на вираже обошел и орет :
- Ата-а-ас!
 Шварк ногой и вперед. Бабулька остановилась и говорит :
- Ишь, некрещенай!..
 А он знай скорость набирает. За углом скрылся, оттуда слышу - бенц! Тренц! Ба-
булька констатирует :
- Приехал, бусурман.
 И дальше семенит.
- Да как же ты так, миленький!
- Да я чего...
-Да что ж тебя, голубок, занесло-то?
-- Да я ничего...
- Да как ты, родимчик, домой-то пойдешь?
- Да чего я...
- Штаны-т на коленках порвал, а рукав-то, рукав!
- Да ничего я...
- Мамка-то, небось, не обрадуется.
- Да чего мамка...
- Заругает мамка-то.
- Да ничего мамка!
 Смотрю, появляется мальчуган, в одной руке руль от самоката, в другой все ос-
тальное.
- Миленький, ты ж колесик забыл!
- Какой колесик?!
- Да вон, на тротуаре валяется.
 Мальчуган останки самоката аккуратно сложил и вернулся за подшипником.
- А там вона чего валяется, не от лисипеда твоего?
- Где?
- А вона!
- Не, это не мое.
- Ох, заругает мамка-то...
- Да чего мамка! Да ничего мамка!! На работе она!!!
 Мальчуган детали сгреб и как дунет домой, а бабулька все причитает и дальше
семенит. Я сигарету докурил, бычок бросил и каблуком придавил. Собрался уже
уходить, тут чувствую, под рукой что-то мягкое. Оказывается, кошка. Запрыгнула
на скамейку и рядом со мной отдыхает. Кошка пятнистая, чистенькая, по всему
видно, домашняя. Я ее за ухом почесал, а она как давай урчать. Звук такой инте-
ресный, и, главное, непонятно, чем она его издает. Я тоже попробовал, говорю :
- Ур-р-р-р.
Она на меня поглядела и говорит :
- Ур-р-р-р.
 Так сидим, урчим. Ну, у нее, конечно, лучше выходит. Урчали, урчали, потом я ее
погладил и говорю :
- Ладно. Счастливо оставаться.
 Она опять на меня поглядела и говорит :
- Ур-р-р-р?..
 Вроде как с вопросом. Я в сумку полез, достаю колбасу. Раиса там довесочек
прибавила к основному куску, грамм на пятьдесят. Я этот довесочек на скамейку
положил, прямо перед кошачьей мордой. Кошка тут же оживилась и стала его об-
нюхивать. Я из палисадничка вышел, туда-сюда поглядел. Тихо на улице, солнеч-
но и тепло. Дети все куда-то подевались, бабулька в сером до угла досеменила
и все бормочет. Небо синее и чистое. Я повернулся и пошел домой.
 В почтовом ящике что-то есть, через щель видно. Ящик у нас такой железный
на двери. Я туда рукой залез, достаю " Правду " и конверт. Конверт чуть больше
обычного, на имя отца. Чего-нибудь по работе. В квартире чисто и тепло, жарко-
вато даже. Я взял и балконную дверь открыл, пускай проветрится. Продукты
в холодильник убрал, сумку в угол бросил и к себе.
 Четыре с четвертью на часах, светло за окном, и в комнате светло и приятно. Са
мое время с втулкой разобраться. Длинный, вон, уже начертил, а Димыч нет.
Длинный, вообще-то, классно чертит. А я чем хуже? Взял тетрадку, карандаш и
чирк, чирк ее в трех видах. Вроде все правильно. Конечно, одно дело в тетрадке,
от руки. Совсем другое на формате. Впрочем, все это не к спеху. Неплохо бы
перекусить.Мама, конечно,накормит, но это часов в семь, а одним кофе-глассе
сыт не будешь. Тем более, что половину моей порции съела Фанечка. Открыл   
холодильник, стою в задумчивости. Нет, для Фанечки не жалко. Фанечка пускай
питается. Да пусть она хоть все съест!
 Я могу, например, сварить два яйца. Или сделать пару бутербродов.
Или, что лучше всего, сделать пару бутербродов, присовокупив к ним два яйца.
Яйца я люблю почти вкрутую, снять скорлупу, разрезать на две равные части и
обильно полить майонезом. Можно с маслом. Тьфу ты! Масла забыл купить. И
сыру, естественно, тоже. В палисадничке располагался, вроде как помнил. А тут
девочки всякие, кошки, ну и забыл. Съел я два яйца с майонезом, и на балкон
вылезаю. Солнце, тепло. На остановке два мужика, один вообще в летней рубаш-
ке. Другой в плаще, плащ распахнут. Левее две девочки, из тех, что в классики
играли, расчерчивают асфальт мелом. Из подворотенки мальчуган вышел, тот
самый, только без самоката. Руки в карманах, вид обиженный. Видно, успела-
таки мамка с работы придти. Тут гляжу, дед Коля из гастронома вываливает. Из
кармана бутылка торчит, пробка белая пласстмассовая. По всей видимости, порт-
вейн. Я говорю :
- Дед!
 А он :
- Чего?
 Голову задрал и смотрит. Я говорю :
- Неужто старая раскошелилась?
 Он говорит :
- Как же! Раскошелится она. Заначку иметь надо!
 Я говорю :
- Иди ты!
- А то! Как без заначки-то? Вот я тебя спрашиваю. То-то же! Без заначки никак.
Вот я, допустим, жизнь прожил?
 Я говорю :
- Прожил.
- А как без заначки-то?
- Дед!
- Без заначки никак!
 Тут я как заору :
- Де-е-е-ед!!!
 А он :
- Ну чего?
 Я говорю :
- Дед! Там случайно на подоконнике двое, с такими бандитскими рожами, не
сидят?
 Он говорит :
- А как же! Как сидели, так и сидят. Пиво дуют. Один, вон, Толян грузила, другой
такой здоровый, в кепке.
- Дед! Будь другом, кликни мне этого вот здорового, в кепке.
- Чего ж не кликнуть? Сейчас кликну.
 Стукнул пару раз в витрину, потом пальцем наверх показывает, дескать, зовут. Я
говорю :
- Спасибо, дед, век не забуду!
 А он :
- Да не за что. Позвать кого трудно, что ли?
 Как чесанул в подворотенку со своим портвейном, только его и видели. Теперь
долго не покажется, до вечера, я думаю. Тук Димыч выходит, в одной руке бу-
тылка, в другой ручка от калача. Говорит :
- Ну чего, больной? Давай к нам!
 Я говорю :
- К вам некогда, дел по горло.
 Он говорит :
- А чего тогда?
 Я говорю :
- Димчик!
- Ну?
- Ты мне друг?
- Ну!
 Я говорю :
- Димчик! Тут такое дело. Я, понимаешь, масло и сыр забыл купить, а спускаться
ну совершенно не хочется.
 Он говорит :
- Понял. Только я уже все пропил.
- Знаю, что пропил. Поэтому я сейчас тебе запущу трояк.
- Кидай!
 Я говорю :
- Кидай, это слишком просто. Я из него самолетик сделаю и запущу. А ты лови.
Ветра вроде бы нет? Или есть? А ну как сдует?
 Тут Димыч палец в бутылку засунул, потом вытащил, поднял руку вверх и выста-
вил намоченный палец. С минуту подумал, потом говорит :
- Зюйд норд ост.
 Я говорю :
- Самый подходящий ветер.
 Димыч калача откусил, пожевал, запил пивом и говорит :
- Подожди. Не торопись. Дело новое, интересное. Надо рассчитать все парамет-
ры. Вроде слева дует.
- Какой слева? Справа!
- Ну да, правильно. Ты же ко мне лицом стоишь. Сейчас соображу, калач вот
доем.
 Я говорю :
- Валяй.
 А сам из трояка самолетик мастерю. Тут слева тетя Нюра высовывается и гово-
рит :
- Чем это вы здесь занимаетесь?
 Я говорю :
- Трояк запускаем.
- Делать нечего, что ли?
- Долго объяснять!
 Тут из комнаты :
- Р-р-р-гав!
 А тетя Нюра :
- Да заткнись ты!
 Я Димычу говорю :
- Ну чего, готов?
 А он мне :
- Всегда готов!
 Девчушки на той стороне заинтересовались, мел бросили и смотрят во все глаза.
Мужик на остановке, который в рубашке, стоял, стоял, потом говорит :
- Разрешите дать вам совет.
 Я говорю :
- Разрешаю. Чего ж не разрешить? Выслушаем с интересом.
 Он говорит :
- Стабилизаторы сделайте.
- А где это, стабилизаторы?
 Димыч говорит :
- Дурень ты, дурень! На крыльях стабилизаторы. То есть кончики загни, чтоб
ровнее летел.
 Мужик говорит :
- Совершенно правильно.
 Тут другой мужик, что в плаще, говорит Димычу :
- Ближе к тротуару стань.
 Димыч ему :
- Зачем?
 А он :
- Не долетит, кувырнется.
 Тот, что в рубашке, говорит :
- Отчего же кувырнется? Совсем не кувырнется. Высота метров двенадцать...
- Да не, поменьше. От силы десять.
- Может, и кувырнется...
- Рупь за сто, кувырнется!
- Да нет, понимаешь, он же из трояка. Значит, бумага хорошая.
- Бумага крепкая!
- Вот если из газетной, обязательно бы кувырнулся. А так вряд ли. Стабилизато-
ры-то сделал?
 Я говорю :
- Так точно!
 Тут Димыч пиво допил, бутылку поставил на мостовую ближе к тротуару, сам
в двух шагах стал, руки растопырил и говорит :
- Давай!
 Я говорю :
- Лови!
 Размахнулся и запустил трояк. Летит он, летит себе прямо, вдруг как влево крута-
нет. Мужик, что в плаще, говорит :
- Э-эх!
 Трояк пару раз перевернулся вокруг своей оси, нырнул вниз, выпрямился, чуть
подождал, покачивая крыльями, и медленно пошел вверх. Все головы задрали,
смотрят. А он все выше и выше, уже до четвертого этажа добрался. Тетя Нюра
говорит :
- Пропали денежки!
 А трояк знай себе над нами болтается. Налево пошел, потом направо, потом как
рванет по касательной к тети Нюриному окну. Мужик в рубашке говорит :
- У-ух!
 Тетя Нюра руку вытянула и не поймала. Трояк не спеша развернулся в полуметре
от нее, не спеша проследовал мой балкон, взял влево и устремился на ту сторо-
ну улицы. Мужик в плаще говорит :
- Ишь ты!
 А другой ему :
- Ого-го!
 Димыч на середину улицы переместился, руки над головой вытянул и бормочет :
- Иди, иди сюда...
 Трояк пролетел над подворотенкой, плавно обошел мужиков, несколько снизился
и задумчиво завис над девочками. Они и давай прыгать. Куда там! Повисел, кры-
льями покачал, потом как нырнет вниз, выпрямился и через улицу прямо к Димы-
чу. Я ору :
- Хватай!
 Димыч трояк поймал и говорит :
- Опа!
Мужик в плаще :
- Ты смотри, а?!
 А тетя Нюра :
- Выдумщики, сил нет!
 Димыч говорит :
-Так! Полет прошел нормально, самочувствие так себе. Поэтому мне с этого троя
ка полагается бутылка пива.
 Я говорю :
- Согласен. Масло и сыр не забудь. Грамм двести, там, российского или, там, по-
шехонского. Ну и масла пачку.
 Троллейбус подошел, мужиков увез. Девочки так и стоят, задрав головы, и на
меня смотрят. Думают, еще чего-нибудь запущу. Димыч с трояком устремился
в гастроном. Тут чайник как заорет. Поросенок резаный, а не чайник. Я в кухню
через окно шасть, чайку заварить.Есть такая большая пачка, индийский со сло-
ном. Есть пачка поменьше. Тоже индийский, только вот без слона. Я считаю, со
слоном вкуснее. Отец считает, без слона крепче. Ну, я взял их да и смешал. Толь
ко заварил, в дверь дин-дон. Димыч вваливает. Морда довольная, аж лоснится.
Вручает мне бумажный пакет и говорит :
- Продукты!
 Потом дает двугривенный с копейками и говорит :
- Сдача!
 Потом ладонь протягивает и говорит :
- Рука друга!
 Я говорю :
- Ну, спасибо, дорогой! Выручил. А то я, знаешь, от болезни ослаб.
- Ты, что ль, ослаб?
- Ну да. Что, не заметно?
- Да что-то не очень. Симулянт ты порядочный.
- А сам-то, сам! По кинам вместо учебы шляется. Студент хренов!
- Больной фигов!
- Что, справку показать? Вот справка!
 Тут Димыч говорит :
- Ладно, ладно. Верю. А я, представь, этой крале так самолетиком и отдал. Держи,
говорю, шедевр отечественной авиации.
 Я говорю :
- Это Танька.
- Ух, фря!
- Да уж, хороша...
- Ну, пойду с ней побеседую.
 Я говорю :
- Счастливо.
 Так он ушел, я пакет раскрыл и осмотрел содержимое. Сыр российский, масло
вологодское. Взял, отрезал тоненький кусочек сыра, намазал маслом и съел.
Вкусно. Хорошо иметь друга. Сыр, когда свежий, его кусочками на хлеб нормаль
но. А подсохнет, тогда тереть и в макароны. Или в вермишель, Я, в общем, боль-
ше вермишель с сыром люблю. " Рокфор " вот туда хорош в любом виде.
Время пять с небольшим, пора к маме собираться. Ехать недолго, две останов-
ки на метро. Там еще пешком минут десять. Я продукты в холодильник запихнул,
порядок на столе навел и стою, думаю, чего одеть. Здесь-то я в трениках и майке
расхаживаю, а к маме, естественно, чего-нибудь одеть надо. Ну, например,
брюки. Тут одни на стуле висят, серые. У отца в шкафу еще костюм и брюки от-
дельно. Синие. Джинсы недели две в грязном валяются. Вот чего бы я одел,
так это джинсы и ремень с бляхой. Жалко, мама на эту бляху неодобрительно
смотрит. А без нее чего джинсы одевать? Стоял я, стоял, потом плюнул и одел
серые. Теперь, значит, рубашка. Ну, с этим проще. Вон белая висит, и гладить
не надо. Проблема, собственно, в другом. Кеды к этому ансамблю явно не под-
ходят. Что у нас с ботинками? Так. Две пары. Обои остроносые, и обои надо
чистить. Не очень-то они и грязные, без крема обойтись можно. Тряпицу бархат-
ную взял, вжик туда, вжик сюда, и на тебе : чистые, аж блестят. Не любитель я
чистить ботинки. Вот бляху чистить, это другое дело. Начистил себе и ходишь,
сверкаешь. Паста у меня есть, зеленая такая. Аседол, он, конечно, проще. Ватку
взял, теранул разок-другой, и готово. Длинный вон аседолом чистит аж до зер-
кального блеска. Ну, и что он чистит? Никакого удовольствия. По мне так процесс
важнее. Допустим, нечищеная бляха. Ага! Берем небольшой кусок пасты и раз-
меренным движением, не спеша, натираем металл. Итак, бляха позеленела. Вот
теперь-то и хватаешь самую обыкновенную тряпицу и давай начищать. Внимание!
Особое мастерство требуется при обработке выпуклостей звезды. Короче. Са-
мый шик заключается в следующем : звезда начищена больше, чем собственно
бляха. Говоря простым народным языком, бляха блестит, звезда горит. И ходишь
себе, отсвечиваешь. Красота! А аседолом, ну что это за чистка, так, баловство.
 Половина шестого на часах, солнышко уже за крышами, небо за окном темное.
Похолодало, даже в квартире чувствуется. Как-никак октябрь. Стою перед зер-
калом, оцениваю себя. Ничего так, приличный молодой человек. В общем пред-
ставитель поколения. Морда, правда, хитрая, но тут уж ничего не поделаешь.
Скривил так, скривил эдак. Все равно хитрая. Поэтому в джинсах с бляхой легче.
Бляха сверкает, все на нее и смотрят. Так на морду будут смотреть, а она хит-
рая, сил нет. А и бог с ней. Накинул я куртку, еще раз на себя в зеркало глянул
и говорю ему :
- Ну, пока. Пошел я к маме.
 Он, как водится, мне то же самое сообщил и еще подмигнул вдобавок. Ну, я
дверью хлоп и вышел.
 Возвращаюсь, а в подъезде темень, хоть глаз выколи. Опять лампочку кто-то
раскокал. Так ее не видно ни фига, может, и не раскокал. Может, сама перего-
рела. Скорее всего раскокали все-таки. У нас тоже мания была лампочки кокать,
лет эдак в десять, двенадцать. Не все, конечно. В общем те, которые особо
нагло висят и светят. Надо заметить, эта, в подъезде, довольно нагло висела. На
шнуре, без плафона. Еще раскачивалась вдобавок, когда дверь открывали. Явно
раскокал кто-то. У нас на этаже горит, не добрались еще. Ну, у нас она в пла-
фоне, без наглости.
 В квартиру захожу, везде свет горит, в ванной душ шумит, телевизор на полную
катушку. Вещает про какую-то птицефабрику. Дескать, все, что можно, перевы-
полнили по цыплятам и по яйцам. Короче, не переживайте, ребята, цыплят и яиц
завались. Я громкость слегка поубавил, потом как заору :
- Привет, отец!
 Он из ванной что-то буркнул, в общем поздоровался. Во мне еще ликер-то анана-
совый бродит, я и ору :
- Как дела?!
 Он опять бур-бур-бур, вода шумит, не слышно ничего. Вроде бы нормально дела
Ну, пусть моется на здоровье. Я на кухне морду ополоснул, кухонным полотен-
цем утерся и к себе. Разделся, бух на диван и лежу себе в плавках. Нет, чего-то
не то. Свету много. Встал, вырубил абажур, врубил торшер. Бух опять и лежу.
Тут отец в трусах из ванной выходит. Довольный такой, на голове полотенце. Не-
бось, часа полтора плескался, он вообще любит. Я говорю :
- С легким паром!
 Он говорит :
- Спасибо. Хотя какой пар к лешему. Ванна, она и есть ванна. Нет, поплескаться-
то в принципе никогда не мешает... Ты бы тоже ополоснулся перед сном. Горло-
то как?
 Я говорю :
- Нормально горло.
- Ну, вот и поплещись. Там пивка полбутылки осталось, хочешь, допей. А насчет
пара, это мы в субботу выберемся. А то я уж и забывать стал, что такое баня.
 Я говорю :
- Выберемся, это куда?
- Куда, куда... В Сандуны, куда ж еще. Ты, может, чего лучше знаешь?
 Я говорю :
- Это ты здорово придумал. Давно не были.
- Да уж... Последний раз даже не припомню. Весной, похоже.
- А по-моему, снег лежал.
- Значит, в марте. Точно, в марте. Самый поганый месяц, только в баню и ходить.
Ну, иди, иди, поплещись...
 Ушел он к себе, я в ванную, пиво хвать и выхлобыстал. Плавки стянул и под душ.
Горячий, потом похолодней. Еще раз горячий. Ух! Еще раз похолодней. Хорошо
отец посоветовал. Не зря сказано : слушайся отцов.
 Одиннать на часах, за окном темень, я лежу себе под одеялом, пытаюсь читать
книжку и постепенно засыпаю. От торшера свет такой приятный. Нет, книжка явно
не идет. Торшер вырубил, лежу. Отец зашел, говорит :
- Спокойной ночи.
 Я говорю :
- Спокойной ночи.
 За окном, слышно, троллейбус проехал. Остановился и жужжит. Пожужжал, по-
жужжал и дальше поехал. Ботинки по асфальту топ, топ. За ними каблучки цок,
цок. В соседнем подъезде дверь хлопнула, и никакого топ, топа. А каблучки цо-
кают и цокают, тише, тише и тише. Еще кто-то наверху негромко стукнул форточ-
кой. Так уснул.
 Просыпаюсь, на часах шесть, в комнате свежо. То есть прямо уж очень свежо.
Встал, поежился и к окну. Занавески хлись в разные стороны. Ух, и холодина,
только что снег не выпал. Темновато, хотя небо чистое. Форточку-то я вчера так
и не закрыл, холоду и надуло. Ну, я ее захлопнул, стою, зеваю, улицу разгляды-
ваю. Улица ничего, просыпается потихоньку. Внизу слева направо кто-то протопал, судя
судя по звуку, мужик. Справа налево шаги позвонче и почаще, значит, женщина.
По противоположной стороне парнишка лет восемнадцати летит, как угорелый.
Подворотенку просифонил, на остановке чуть задержался, попрыгал, поежился,
плюнул и дальше побежал. Оно и понятно, курточка-то на нем легонькая. Про-
гулочным шагом идти, прямо скажем, задубеешь. От нашего дома наискосок не
спеша, но довольно бодро протрусила дворняга. Дворняга большая, рыжая,
хвост загогулиной. Ну, у этой шерсть своя, чего ей. Перед подворотенкой остано-
вилась, морду туда повернула, постояла, понюхала, подумала и дальше трусит.
Нюхай, не нюхай, в это время ничего хорошего не вынюхаешь. Тут гляжу, дед
Коля выходит. Явление, надо заметить, во всей красе. Телогрейка типа " прощай,
свобода,  навсегда ", из-под нее белоснежный накрахмаленный воротник. Сол-
датская ушанка набекрень, уши в разные стороны. Ватные штаны такого цвета,
что глазам становится неудобно. На ногах моднейшие остроносые ботинки, начи-
щенные до блеска. Между ушанкой и воротником бодро торчит красный нос кар-
тошкой. Загляденье, а не дед! Так и подмывает чего-нибудь ему ляпнуть. Терпел,
терпел, не утерпел все же. Приоткрываю окно и так это басом :
- Дедуля Никуля!..
 Окошечко быстро хлоп! Дед красный нос задрал и стоит, ничего не понимает.
Вроде бы никого. А вона, голос! Окна закрыты... Может, показалось? Да ну, куда
там! Но никого же нет. А как нет, когда голос?! В шесть часов. Сумасшествие
какое-то. Ну такой удивленный дед, просто прелесть! Стоял, стоял, потом чего-то
выговорил. Что выговорил, понятно, хорошо что тихо. А с другой стороны, что
тут еще скажешь? Плюнул, повернулся, только шаг сделал, а я опять окошечко
раз! И вдогонку тем же басом :
- Никуля деду-у-у-ля!..
 Он как подпрыгнет, ушанка чуть не слетела. Я уж и дожидаться не стал, что он
там скажет, от окна тихонечко отошел и не спеша направился в туалет. Отсюда
и то слышно, как дед на улице разоряется. Ну завелся! Агрессор какой-то. А чего
я такого обидного сказал? Стою в ванной, умываюсь, слышу, присоединился
кто-то. Ага, тетя Нюра. Ну, эта трактор на скаку остановит, горящую избу с собой
унесет. Тихонько приоткрываю окно и слышу окончание речи :
-... хрен старый, твою растак!!!
 Теть Нюрино окно бац!  Дед, бедолага, стоит как оплеванный и чего-то под нос
бормочет. Ушанка совсем на бок съехала, на лице полное недоумение, даже нос
побелел. Тут я вылезаю и говорю :
- А чего это народ с утра шумит?
 Он говорит :
- Это кто шумит?!  Это вон шумит, кошелка старая, собашница. Я, что ль, шумлю?
Я, между прочим, работать вышел. А тут какой-то долбак малохольный с утра
выражается. Причем скрытно, в спину!
 Я говорю :
- Это что же это за долбак малохольный?
- Да мало их будто, долбаков! Развелось, как псов нерезаных. Делать нечего с
утра, да с похмелюги.
 Тут я обиделся и говорю :
- Ну почему же с похмелюги?
- А как не с похмелюги? С утра, значит, с похмелюги. Я сам с похмелюги, а ничего,
вот, тихо стою.
 Я говорю :
- Ни фига себе тихо ты стоишь.
 Тут в доме напротив форточка распахивается, вылезает волосатая голова и го-
ворит :
- Ну вы, ораторы, заткнетесь или нет?
 Я говорю :
- Ну все, дед! Меня, вон, из-за тебя оратором обозвали.
 Дед на сто восемьдесят разворачивается и говорит волосатому :
- Сам оратор! Спи давай!
 А тот ему :                ,                ,
- Поспишь тут, как же, когда вы тут горла дерете!
 Из соседнего окна женщина в халате высовывается и говорит :
- Вася, ты бы сам-то не орал.
 Волосатый убрался, женщина спокойно оглядела улицу, зевнула и захлопнула
окно. Дед чего-то еще побурчал, поворчал, на меня волком зыркнул и отправился
за метлой. Короче, улица проснулась, и я, как движущий фактор, с чувством вы-
полненного долга прилег подремать. Задремываю себе, слышу, за окном
ш-ш-шик, ш-ш-шик метлой, размеренно и методично.
 Просыпаюсь, за окном солнце, в комнате солнце, времени половина девятого.
 Отец бодро расхаживает по квартире, распевая песни тревожной юности своей.         
Я прокашлялся да и подпел. Так дуэтом и звучим, он на кухне, я в постели. Дошли
до места, где комсомолец с лошади упал, отец и говорит :
- Ну ты, вороной, иди завтракать.
 Я говорю :
- Иду, иду. Дай вот зубы почищу.
 Почистил, умылся, захожу на кухню, а там отец уже все приготовил. Сидит, упле-
тает огромный бутерброд с бужениной. Говорит :
- Форофа фуфевивка. Фу фаф фуфил?
 Я говорю :
- У нас, у нас. У нас вообще все хорошее. Если поискать.
 Он говорит :
- Фифкать ффифови... Тьфу! Приходится, говорю, искать. Это точно. Я вот как
в магазин ни зайду, так всякая дрянь на прилавке лежит.
 Я говорю :
- А ты и не заходи. Чтоб, значит, лишний раз не расстраиваться. Ты себе ешь,
а я буду качественный продукт добывать. Работай, там, трудись в свое удоволь-
ствие. И, главное, деньги давай.
 Тут он говорит :
- Ах ты паразит! Мне, значит, в поте лица зарабатывать, а тебе, знай, по магази-
нам шляться? Хитер полотер!
 Я говорю :
- Интересно! Сам же хотел качественный продукт. Где его взять? Да где хошь!
 Главное в этом деле - отношение к людям. А с людями у нас чего? С людями
у нас пару минут поговоришь, и они тебе этот самый продукт, что для себя берег-
ли, тут же и вываливают. Хоть уешься. А подходишь, допустим, с похоронной
миной или с претензией, так извини. Потребляй то, что на прилавке. Людя, они ж
в принципе добрые.
 Отец говорит :
- Людя-то?... М-м-м... Впрочем, мысль интересная, на досуге обдумаю.
 Пожевал, чайком запил и говорит :
- А чего это ты ветчину без хлеба лопаешь? Неэкономно.
 Я говорю :
- Сначала ветчину без хлеба. Потом хлеб без ветчины. Батон по тринадцать и так,
безо всего хорош.
- Ну, это ты хватил. По двадцать пять лучше. С вологодским маслом так вообще
замечательно. Никакой ветчины не надо. Кстати! Ты заметил, что русская колба-
са подозрительно меняет вкус? Раньше прям-таки мясом пахла, да с чесночком.
А эта? Явно не то. А цена, между прочим, не изменилась!  Сплошной обман. Про-
дукт хуже и хуже. Цены те же и те же. Налицо скрытая инфляция.
 Я говорю :
- Может, это и не чеснок в колбасе. Может, какая-нибудь чесночная химикалия.
Травят нас потихоньку, а мы знай заглатываем. По тем же ценам...
 Отец меня по плечу похлопал и говорит :
- Иногда, сынок, ты бываешь весьма прозорлив.
 И величественно удалился к себе. Ну, у меня еще сыр без хлеба, хлеб без сыра,
сижу жую. Есть любители бутербродов больших размеров, например, отец. Пол-
батона оттяпает, разрежет, напихает внутрь всего, чего есть и давай уплетать.
По-моему, он неправ. Бутерброд должен быть небольшим и изящным. Как вот
этот. В меру тонкий кусочек хлеба аккуратно накрыт в меру скромным кусочком
сыра. Сама элегантность, а не бутерброд.
 Девять на часах, светло на улице, отец все поет и одновременно одевается. У
меня, оказывается, последняя " Ява ". Я ее закурил, стою у окна, слушаю, как они
с Рабиновичем пошли на дело и что из этого вышло. В общем трагическая исто-
рия. Тут отец говорит :
- Ты чего это на кухне куришь?
 Я говорю :
- Я в окно. Вот, весь дым выходит.
- Ничего себе выходит! Полна квартира дыма. А ну марш на балкон!
- Ладно, ладно. Поешь ты чувствительно. Мурку до ужаса жалко.
 Он говорит :
- Ну, это уж явная лесть. Прекрасно знаешь, что со слухом у меня проблемы. То
есть, его нет. Другое дело, что с душой пою. Это правда.
 Я говорю :
- А так всегда и бывает. Слух есть, души нет. А вот у тебя слуха, положим, нет,
зато души навалом.
- Хоть на этом спасибо!
 Так вот беседуем, наконец он говорит :
- Ладно. Пошел я.
 И чего-то на месте топчется. Я говорю :
- Пока.
 Топтался он, топтался, потом говорит :
- Тебе сегодня к врачу. Не забыл?
 Я говорю :
- Не забыл. Чего ж тут забыть.
 Он говорит :
- К трем. Так вот, не забудь.
- Да не забуду. Схожу уж как-нибудь.
- Вот! Обязательно к трем сходи.
- Непременно к трем схожу! Ты на работу не опоздаешь?
 Он говорит :
- Да нет, вроде.
 Я говорю :
- Смотри не опоздай.
- Чего опаздывать-то? Опаздывать-то, собственно, нечего. Я, вообще-то, началь
ник. Могу и задержаться.
 Я говорю :
- Ну, задержись.
 Он :
- Да нет, пойду.
 А я :
- Ну, пока.
 Тут он говорит :
- Ты не возражаешь, если ко мне вечером гости придут?
- Нисколько! Обожаю гостей. Ты вот не возражаешь, если ко мне придут?
- Да вообще-то нет...
- Ну вот! К тебе придут, и ко мне придут. Посидим, чаю попьем с булками.
 Он говорит :
- Хорошо. Только много гостей не будет, а, знаешь, так. Одна гостья.
 Я говорю :
- Прекрасно. У меня тоже одна гостья будет. Хотя прогнозировать, безусловно,
трудно. Мои гости малость непредсказуемые. Могут и кучей ввалить.
- Ну, кучей, это, может быть, не стоит?
-Хорошо. Сделаю все, чтобы не ввалили кучей. Ты еще задержишься?
 Он говорит :
- Нет, больше не задержусь.
 Я :
- Ну, пока.
 А он:
- Пока.
 Дверью хлоп и вышел. Я тарелки ополоснул и вылезаю на балкон. Солнце светит
но не греет, не то что вчера. Вечером шел, и то теплее было. А сегодня на тебе,
холодрыга. Ну, осень, понятно. Одеваться люди стали серьезно. Дед утром вы-
шел, какой серьезно одетый. На остановке девушка в длинном пальто и сапогах.
На голове платок, завязан эдак модно. Руки в перчатках. Вчера, небось, в плаще
нараспашку шлепала.Придется мне сегодня берет одевать. Еще кепка есть, но уж
больно смешная. Не очень-то я жалую головные уборы, разве так, в порядке не-
обходимости. Тут телефон звонит. Ага! Длинный. На ловца, как говорится , и
зверь.
- Ты чего это гуляешь? А-а, ко второй паре... Физическая культура, значит, побоку
... А я, понимаешь, с втулкой замучился, ужас! Вчера весь день, весь вечер и до
ночи. Три листа испортил к чертям! Голова болит? Плохо! Обычный недуг крыла-
тых созданий. Ну, так я тебя вылечу. Вот тут у меня денег рупь пятьдесят. Итого
вермут розовый. Так что давай, жду. С втулкой чего подскажешь, а то я это... Да
все есть. Карандаш наточен, убить можно!.. Все. Жду!
 Так поговорили, я трубку повесил и сижу, размышляю, где бы денег взять. На хо-
лодильнике, где отец обычно оставляет, пусто. На столе в комнате тоже. Нет, в
столе-то есть, и немало, но мы же не договаривались. Значит, и взять нельзя.
Придется одалживать. У кого? Ну, здесь варианты есть. Толян раз. Вчера рабо-
тал, значит, сегодня не работает. Отметаем. Тетя Нюра два. С утра с дедом ру-
галась, настроение плохое. Может не дать. Вычеркиваем. Дед-то, кстати, мой
должник, как, впрочем, и всех остальных. Но здесь, по вполне понятным причинам,
процент успеха невелик. Отбрасываем. Остается случай. Как говорит отец, слу-
чай вешь надежная.
 Половина десятого на часах, солнце за окном, я свитер натянул, куртку накинул
и выхожу на лестничную клетку. Темновато и тихо, попахивает борщом. Кто это
с утра борщи варит? Спускаюсь на этаж ниже, там мясные ароматы. Фабрика-
кухня какая-то, а не подъезд. Ну, мы-то, люди, ладно, нюхнули и дальше идем.
А собаки? Бедный Полкан, по всей вероятности, испытывает тяготы и невзгоды
вплоть до сильного слюноотделения. И так постоянно. Собачья жизнь! Спуска-
юсь на первый этаж. Здесь, естественно, запахи другие, значительно менее
приятные. Под лестницу лучше не заглядывать. Велик риск наткнуться на отдель-
ные недостатки нашего быта. Да и не собираюсь я туда заглядывать. Нужно
больно туда заглядывать! Однако любопытно. Так. Три бутылки ноль семь возле
стенки, как враги перед расстрелом. Рядом недоеденная селедка смотрит груст-
ным глазом. Неподалеку, в углу, крупный отдельный недостаток со всеми выте-
кающими последствиями. Впечатляюще. А такой ведь душевный народ!..
 Итак. Семнадцать на три пятьдесят один. Вермут рупь сорок две.Сто сорок два
минус пятьдесят один равняется восемьдесят, тьфу, девяносто один. Округлен-
но в общем рубль. Взбежал я быстренько к себе, сумку схватил и обратно. Под
лестницу шмыг, бутылки в сумку звяк и выхожу на улицу. Солнышко, ветерок про-
хладный, листья желтые кругом, а вот народу никого, как назло. Стою один перед
подъездом. И ветер листья вдаль уносит. Вот голубь рядом приземлился. Сел
передо мной на тротуар, ходит и посматривает, не брошу ли чего. Такой жирный,
зараза, как только просить не стыдно. Нет, если бы, допустим, рубль в клюве...
Не бывает. Троллейбус из-за угла вырулил и направляется к остановке. И едет-то
как-то нехотя, и вид у него какой-то обшарпанный. Чего хорошего может привезти
такой троллейбус? Длинного если только. Длинного не видать. А кто это там, у
задних дверей, с такой потрясающей рыжей шевелюрой? Ах ты, боже мой... Так
и знал. Прямо вот чувствовала душа. Ну, в общем, отступать некуда, позади подъ-
езд.
 Двери открылись и закрылись, троллейбус этот поганый отъехал, и, как всегда,
в самый неподходящий момент передо мною предстала трагедия, беда и нес-
частье всей моей жизни. Стоит и на меня смотрит. Что ты с ней сделаешь... Го-
лову склонила, шевелюра рыжая развевается, горит как костер. Короткая кожа-
ная куртка, джинсы обтягивающие, я таких еще в глаза не видел. Ноги приблизи-
тельно от шеи. Туфли тупоносые на высокой платформе. Под шевелюрой огром-
ные серые глаза. И вот один из них, левый вроде, как всегда, чуть презрительно
прищурен.
 Я стою как дурак, из сумки бутылки торчат, и из-за этого прищуренного глаза,
чувствую, начинают слегка подрагивать коленные чашечки. Мало того, весь воло-
сяной покров, как на голове, так и в других местах, начинает потихоньку двигать-
ся, причем явно без команды свыше. Стояла она, стояла, потом, слава богу, при-
щур этот свой проклятый смягчила и говорит :
- Привет.
 У меня язык к небу прирос, я его отлеплять-то стал, а он еще как-то расширился
и обеими сторонами прилип к щекам. Стал отлеплять от щек, а они внутрь втяну-
лись. Ну, думаю, и рожа у меня сейчас. Лучше, наверное, сразу умереть. Она ви-
дит, что-то у меня не то с речью, и говорит :
- В магазин собрался?
 Я хочу сказать, что да, вот, друга вылечить, вермут розовый от головной боли,
и еще что-нибудь столь же остроумное. Не получается никак. Пыхтел, пыхтел, со-
пел, сопел. Наконец всю волю в кулак собираю, открываю-таки рот и издаю некий
странный звук. Вроде как подхрюкивание с пришепетыванием. Ну, издал я его
и стою себе. Она внимательно выслушала и говорит :
- Понятно.
 Раскрыла сумочку, модная такая через плечо, и достает бумажник. Я чего-то про-
тестующе промычал, а она уже деньги протягивает. Опять чего-то сказать попы-
тался. Куда там! Моя рука сама собой поднялась, ухватила одну из бумажек и
давай ее так это мягко, но решительно выдергивать из общей компании. Выдер-
гивал, выдергивал, наконец выдернул. Гляжу, а это рубль. Стою с этим рублем,
стараюсь закрыть рот и не могу. Ну, онемело все! Гляжу, а она второй глаз при-
щуривает. Тут у меня какая-то гусеница образовалась в районе позвоночника и
знай ползает вверх и вниз. Очень неприятное насекомое и вдобавок холодное.
Меня аж передернуло, язык раз! - и в рот упал. Я и говорю :
- С-с-пасибо...
 Уходи, думаю, боже мой, скорей. А она спокойно так говорит :
- Все бери.
 Приблизилась и аккуратно засовывает деньги мне в карман куртки. Потом легонь
ко хлопнула меня по плечу и говорит :
- Не спейся. Пока.
 Шевелюрой встряхнула так, что золотой дождь пошел, повернулась и исчезла.
Гусеница от ее хлопка упала со спины в область левой ноги и давай пятку щеко-
тать. Стою, как парализованный,  в руке рубль, да еще нога от щекотки подраги-
вает и норовит согнуться в колене. Тут над ухом кто-то как заорет :
- У-у-у-у-у!
 Я аж подпрыгнул. Голос-то прямо нечеловеческий. Гляжу, и впрямь нечелове-
ческий. Это, оказывается, троллейбус ко мне вплотную подъехал и гудит. Я на
тротуар отступил, а женщина, что троллейбус ведет, из окна кабины высунулась
и говорит :
- Нажрался с утра, так дома сиди!
 И уехала. Приличная такая женщина, лет сорока. Чего они все ко мне с этим
пьянством прицепились? Посмотрел я вслед уходящему троллейбусу, гляжу,
беды моей рыжей тоже уже не видно. Может, за угол завернула, может, зашла
к кому. Мало, что ли , к кому зайти? Короче, нету ее. Надо в себя приходить. Вро-
де никаких гусениц, да и волосы приняли привычное положение, да и язык во рту
клейкость утратил. Сколько же она мне денег отвалила? Так. Рубль в руке. Раз,
два, три, четыре в кармане. Ничего себе... Пятерка! Вермутом розовым хоть
упейся. А чего? Вот куплю два пузыря и напьюсь. Даром, что ли, меня все обви-
няют в злоупотреблении алкоголем? Надо соответствовать общественному мне-
нию. Ах, да! Мне ж к врачу сегодня. Хорошо, что вспомнил. Тут маму родную за-
будешь... Ладно! Что было, то было. Что есть, то есть. До гастронома десять
шагов, и их надо пройти бодро, руководствуясь благородной целью спасения
друга. Вот навстречу бабушка семенит в зимнем пальто с воротником. Бабушка
из соседнего подъезда, как зовут, хоть убей, не помню. Подхожу и говорю :
- Добрый день, Ивановна!
 Она как заулыбается и говорит :
- Добрый день, миленький.
 Я говорю :
- Холодно сегодня.
 А она :
- Холодно, родимый. Старая кровь-то не греет.
 Я :
- Пальто-то теплое?
 Она :
- Теплое, милый, теплое! Вот, дочь подарила.
 А я :
- Ну, не замерзнете. До свидания.
 А она :
- Доброго тебе, родной, здоровьица!
 И пошла своей дорогой, а я своей. Народу в гастрономе побольше, чем вчера,
и все в бакалейный стоят. Дают какие-то конфеты. Грузчик, мужик лет сорока,
разместился на подоконнике точь-в-точь, как вчера Толян. Это у них рабочее
место, наверное. Вообще я из этой смены только Машу знаю, да и ее что-то нет.
Обычно в колбасном стоит. Ну, я к винному, а там мужик довольно внушительно-
го вида. Стоит подбоченясь, морда синяя, руки волосатые. На голове лихо за-
ломленная грязная пилотка. Я немного на него полюбовался, потом говорю :
- Мне бы вермута розового.
 А он с ходу :
- Вермут с утреца вреден для лица!
 Я несколько оторопел, потом говорю :
- Здорово рифмуете! А вечером как, можно?
 Он, не задумываясь :
- Вермут вечером - удар по печени!
 Во дает! Я говорю :
- То есть, значит, вообще нельзя?
- Точно так!
- А чего посоветуете?
 Он прилавок по-хозяйски оглядел и выдает :
- Чтоб жизнь надежд была полна, глотни портвейного вина!
 Я аж языком прищелкнул. Говорю :
- Класс!
 А он :
- Вас ис дас, жми на газ.
 Ну, тут я с силами собрался, в затылке почесал, напряг все свои гуманитарные
способности и говорю :                ,               
- Сегодня жить хочу я снова. Гони бутылку портвейного!
 Он аж засиял. Говорит :
- Давно бы так! Держи пять!
 Пожал я его руку волосатую и говорю :
- А вы чего, постоянно стихами можете?
 Он говорит :
- Могу постоянно. Могу через раз. Это в детстве меня из колыбельки выронили,
с тех пор и рифмую. Держи бутылку, не прячь ухмылку. Все. Два ноль две с тебя.
 Я деньги выложил, еще раз руку волосатую пожал и говорю :
- Всего доброго.
 А он эдак проникновенно :
- А древо жизни портвейном сбрызни...
 Ну Пастернак! Стою, давясь от смеха, жду, чего он еще срифмует. Ждал, ждал,
так и не дождался. Перемещаюсь в бакалейный, гляжу, что за конфеты такие.
Конфеты как конфеты, шоколадные. Человек десять за ними стоит. Цена два
семьдесят две. Чего, собственно, такого в этих конфетах? Женщину, что послед-
няя в очереди стоит, спрашиваю. Она говорит :
- Не знаю. Вкусные, наверное. Все вон берут.
 Бабулька впереди говорит :
- Мало того, вкусные. Они все, считай, вкусные. Где ты невкусных-то видала?
Только вот в Елисееве такие же, не отличишь, а по три пятьдесят.
 Мужик, что впереди стоит, говорит :
- Это понятно почему. Там трюфель с начинкой. А тут просто трюфель, без на-
чинки, значит. Отсюда и разница.
 Тут продавщица говорит :
- Какой такой трюфель без начинки? Где это вы видали трюфель без начинки?
Сами вы трюфель без начинки! Попробуйте сначала, потом говорите.
 Я говорю :
- Не в начинке дело. Дело в процентном содержании шоколада.
 Мужик оживился и говорит :
- Во-во! В этих никакого процентного содержания нет. Кладут, понимаешь, шоко-
ладу вдвое меньше!
 Бабулька вмешалась и говорит :
- Так ведь и цена меньше. Потому и стоим.
 Мужик на этом успокоился и купил два кило. Бабулька килограмм взяла, из кулечка
одну достала и пробует. Говорит :
- Хороша! И начинка есть.
 Продавщица говорит :
- Конечно, есть. С чего ж ей не быть? Куда ж она, прости Господи, деться-то мо-
жет? Придумают тоже...
 Тут моя очередь подошла, я подумал и тоже килограмм взял. Вообще-то я боль-
ше карамель люблю. Шоколадную хоп и съел, а карамель идешь себе, посасы-
ваешь. Сытости меньше, зато удовольствия больше. А чего это сумка такая тя-
желая? Ах, да! Бутылки. Значит, не потребовались. Что ж, где взял, там и поставь.
Заглядываю под лестницу, а оттуда два желтых фонаря уставились и шипят. Что-
то я эту кошатину раньше не видел, с улицы пришла, что ли? Главное, сидит как
раз там, где бутылки стояли. Я говорю :
- Извини.
 И подвинься, то есть. По заду ее легонько хлоп. Огрызнулась, но отошла. Села
и на меня смотрит. Я не стал ей объяснять, что во всем должен быть порядок,
а просто взял и поставил бутылки на место. Животное умное, само поймет. Под-
мигнул ей и бегом наверх.Дверь еще не открыл, слышу, телефон звонит. Я, не
раздеваясь, прямо к нему. Говорю :
- Алло.
 Фанечка. Голос, прямо скажем, не слишком веселый. Говорю :
- Что случилось-то?
- Да ничего. Опять с утра пораньше.
- Поцапались, что ли?
- Да.
- А чего?
 Помолчала, потом говорит :
- Козел он.
 Понятно. Слышали не раз. Тут, как говорится, ничего не поделаешь. Говорю :
- Давай-ка валяй сюда. Длинный придет. Портвейн, втулка. То, се...
 Она говорит :
-Правда?
 Я говорю :
- Истинная! Еще трюфель с начинкой. Любишь трюфель с начинкой?
- Обожаю! Купить чего надо?
- Да нет... Если вот только компот. Ну, ты знаешь.
 Она говорит :
- Поняла. Иду.
 А я :
- Давай!
 Трубку повесил, разделся, портвейн в холодильник засунул. Так. Куда бы конфе-
ты определить? Корзиночка была, плетеная такая... Ага, в полке. Высыпал конфе-
ты в корзиночку, одну взял и съел. Права бабулька, хорош трюфель. И начинка
такая белая. Вообще-то, если взять, допустим, шоколадку " Аленку ", то мы имеем
большой выигрыш в процентном содержании шоколада. Так она и стоит, ого. Во-
семьдесят копеек! А в карамели что? Да ничего, сироп какой-нибудь застывший.
Однако замечательно сосется, и цена подходящая.
 Половина одиннадцатого на часах, за окном чистое небо, я сижу себе на кухне,
трюфель пожевываю. Кофе поставил, жду, когда заварится. Только отвернулся,
а он пш-ш-шик, и на плиту. Вот так всегда. За всю историю кофе, сваренного мной,
не было ни одного случая, чтобы он не убежал. Вот для чего я сейчас отвернул-
ся? Чашечки на стол поставить. А ведь мог бы это и потом сделать. Теперь плиту
вытирай. Тут в дверь дин-дон, я пошел, открыл. Длинный. Я говорю :
- Ну, привет, бедолага. Заходи. Раздевайся пока, а я тут по хозяйству кое-чего...
 Он говорит :
- Здравствуй, брат.
 Весь какой то помятый, глаза несчастные, мутные. Пальто снял, повесил на ве-
шалку, а оно упало. Поднял, отряхнул, повесил, а оно опять упало. Я пошел плиту
вытирать, вытираю себе, а он все в прихожей топчется. Я говорю :
- Чего ты там возишься?
 А он :
- Да вот,пальто.
- Чего пальто?
- Чего, чего. Ничего. Четвертый раз вешаю, четвертый раз падает. Висеть не хо-
чет.
 Я говорю :
- На нем, наверное, вешалка оторвана.
 Он говорит :
- Тоже мне, открытие сделал. Сам знаю, что оторвана. Она уже недели две ото-
рвана. Но ведь вешал же, и висело.
- Ты в каком состоянии вешал?
- В разном. И в нормальном. И в этом... не очень. Все равно висело.
 Я говорю :
- " Не очень ", это, пожалуй, мягко сказано... В данный момент у тебя, товарищ ,
состояние хуже некуда.
- Точно. Хуже некуда. А ну его, это пальто. Ты, кажется, что-то там насчет вер-
мута обмолвился?
  Я говорю :
- Не волнуйся. Все есть.
 Поднял пальто, повесил.
- Ну вот видишь. Висит.
- Вижу, вижу. Пойдем.
 Только мы отошли, а оно бац, и валяется. Длинный говорит :
- Упало.
 Вздохнул и говорит :
- И ты, видать, в состоянии хуже некуда.
 Я говорю :
- Допустим. Но причина не та, что у тебя.
- Хрен с ней, с причиной. Вермут где?
- Нет вермута.
- Как нет?!
- Да не кричи ты. Чего раскричался? Вермута, действительно, нет, зато есть пре-
красный портвейн.
- А-а. Так бы и сказал. Я уж испугался.
 Тут я, наконец, это пальто приладил. Висит вроде. Только отхожу, а оно бац,
и на полу. Ничего сегодня не получается. Кофе сбежал. Пальто падает. Под трол-
лейбус чуть не попал. Длинный из кухни :
- Да брось ты его! Портвейн где?
- Наверно, в сумке.
 Он в сумку полез, говорит :
- Нету.
- Правда?
- Нет, вру! Вот, пустая сумка.
- Ну, значит, я его в полку поставил.
 Он полку открывает и давай рыться. Тут в дверь дин-дон, я говорю :
- Открыто.
 Входит Фанечка, вся в черной коже. Куртка кожаная черная, сапоги черные, сум-
ка черная. Еще и кепка черная вдобавок. Я говорю :
- Ну, ты даешь! Кобуры с маузером, жалко, нет.
 Она говорит :
- Привет. Кобуру дома забыла. А что это пальто валяется?
 Длинный сзади из полки вылез и говорит :
- Привет, сестра.
 Фанечка повесила сумку, села на тумбочку и сапоги снимает. Говорит :
- Пальто-то повесь.
 Я говорю :
- Бесполезно. Все равно упадет.
 Длинный говорит :
- Пускай лежит. Оно заколдовано.
 Фанечка говорит :
- Сами вы заколдованы.
 Юбка на ней длинная, ниже колена, и тоже черная. Блузка, слава богу, белая.
Куртку повесила, потом подняла пальто и тоже повесила. Я говорю :
- Вот смотри. Сейчас упадет.
- Почему это оно упасть должно? Ничего не упадет. Вот видишь, висит и висит.
- А мы тут вешали, вешали. Раз десять падало.
 Фанечка говорит :
- Ну, у вас, извините, руки не из того места растут. А что это Длинный в полке
ищет?
 Длинный говорит :
- Портвейн.
 Я говорю :
- Чего, нет в полке?
- Нет!
- Может, я его на антресоль засунул?
 Тут Фанечка говорит :
- Длинный!
 Он :
- Чего?
 А она :
- В холодильнике смотрел?
- Нет еще.
- Ну так посмотри. А то он тебя еще на чердак пошлет.
Я говорю :
- Да нет. На чердаке вряд ли. Не мог я его туда отнести.
 Длинный портвейн достал, на стол поставил, выходит к нам и говорит :
- Я тебя сейчас убью.
- За что?!
- А вот за то! Человек, можно сказать, гибнет. А он издевается.
 Фанечка говорит :
- Ладно! Разберетесь потом. Дай-ка мою сумку.
 Даю ей сумку, и она выставляет на стол шампанское, компот и еще какую-то банку.
 Я говорю :
- Ого!
 А Длинный :
- Ух ты!
 Я говорю :
- А в этой банке чего?
 Длинный пласстмассовую крышечку сковырнул, сунул нос в банку и говорит :
- Капуста квашеная.
 Я говорю :
- Ну, ребята, живем! Выпивки море, закусь мировая. С чего начнем? Предлагаю
коктейль. Портвейн, шампанское плюс закваска из капусты. Пропорция один
к трем.
 Длинный говорит :
- Ты чего, рехнулся? Такая смесь быка свалит. Мне лично этого не нужно. Мне
лично, только чтоб голова прошла и восстановилось отношение к жизни.
Фанечка говорит :
- А какое у тебя к ней отношение?
 А Длинный :
- Хреновое.
- У меня тоже. Семейная жизнь ни к черту. Муж козел. Колготки поехали. Как вы
думаете, зашить старые или купить новые?
 Я говорю :
- Смотря из каких соображений. Если из соображений экономии, то зашить ста-
рые. Если из соображений красоты, то купить новые.
Фанечка стоит в задумчивости. Потом говорит :
- Из соображений неопределенности открываем шампанское.
 Длинный говорит :
- Правильно мыслишь, сестра!
 Действительно, мысль неплохая. Уселся я на табуретку, одной рукой пробку при-
держиваю, а другой давай проволочку крутить, которая вокруг пробки намотана.
Фанечка уши пальцами зажала и глаза зажмурила. Открутил я эту фигню, потихонь
ку отпускаю пробку, а она ни с места.Кручу так, кручу эдак. Она ни с места. Фа-
нечка говорит :
- Готово?
 Длинный говорит :
- Ну-ка, дай сюда. Не умеешь, не берись.
 Фанечка глаза открыла и пальцы из ушей вытащила. Говорит :
- Оно, наверное, холодное.
 Длинный говорит :
- Точно. Холодное. А так как холодное, то газу в нем поэтому нету.
 Я говорю :
- Ты меньше рассуждай. Больше делай.
 Он в пробку вцепился и тащит. Тащил, тащил, а она ни с места. Я говорю :
- Ну что, знаток? Открыл, стало быть?
 Фанечка опять уши зажала и говорит :
- Ну, скоро вы там?
 Я говорю :
- Вот что, товарищи. Давайте-ка сначала портвейна вмажем. А шампанское как-
нибудь само откроется.
 Фанечка говорит :
- Хорошо. Только вы пейте, а я, пожалуй, выйду. Руки, там, помыть... А как оно
само откроется, я приду.
 Длинный говорит :
- Ну, ты, сестра, и трусиха! Это ж не гранатомет. Это шампанское. Пух, и все.
 Я говорю :
- Может, бутылку потрясти?
- А чего... Можно и потрясти.
 Фанечка так это потихоньку к двери пятится. Длинный бутылку тряханул, потом
еще раз. Фанечка из-за двери говорит :
- Ну как?
 Я :
- Никак.
 А Длинный :
- Тьфу, чтоб ее!
 Бутылку на стол поставил, кулаком ей погрозил и говорит :
- У-у, гадюка!
 Я за портвейном потянулся, тут вдруг как долбанет! Пробка Длинному в лоб, от
него рикошетом мне в ухо, от уха соответственно в стенку и прямехонько в щель
приоткрытого окна. Фанечка как завизжит. Шампанское на стол фонтаном, Длин-
ный стоит в той же позе с неразжатым кулаком, и лицо крайне удивленное. Сто-
ял, стоял, потом говорит :
- Ни фига себе.
 Я говорю :
- Ну вот, само открылось.
 И ухо потираю. Тут влетает Фанечка и давай орать. Идея у нее в общем интерес-
ная. Короче. Как мы родились на свет полными идиотами, так и продолжаем
подтверждать это почетное звание всей своей дальнейшей жизнедеятельнос-
тью, и самое неприятное то, что это, по-видимому, навсегда.
- Ну, чего стоишь? Миску давай!
- Где миска? Какая миска?
- Да выльется же все, урод!
 Длинный в стойку полез, достает кастрюлю. Говорит :
- Нету миски.
- Бог с ней, с миской! Кастрюлю давай!
 Тут с улицы знакомый голос :
- А кто это пробками кидается?
 Вылезаю на балкон, а внизу Пашка стоит посреди улицы и нашу пробку в руках
 вертит. Я говорю :
- Привет! Ты живой?
- Живой, живой. Выхожу, понимаешь, а она мне раз, и за шиворот. И что харак-
терно, из твоего окна. Чего это вы там празднуете?
 Я говорю :
- Празднуем возвращение к жизни Длинного.
- Длинного?
- Ну!
- И как, возвратился?
- Пока нет, но собирается. Как раз вот, шампанское открыли.
 Пашка говорит :
- Это я заметил.
 Я говорю :
- Давай-ка, присоединяйся.
- К вам, что ли?
- Ну, а к кому же? Тут у нас, кроме всего прочего, капуста квашеная и шоколадный
трюфель. Ел когда-нибудь капусту квашеную с шоколадным трюфелем?
 Он говорит :
- Никогда не ел.
- Ну так заходи, угостим.
 Он говорит :
- Ладно. Только учти, мне к четырем в театр.
- К четырем успеешь. Давай бегом к нам. В магазин-то зайдешь?
- Зайду.
- Сигарет купи!
 Так поговорили, я влезаю через окно на кухню и вижу следующую картину. Бу-
тылка шампанского стоит в кастрюле, Фанечка, уперев руки в боки, рядом, а Длин-
ный чистым белым полотенцем промокает стол. Я говорю :
- Чего это вы делаете?
 А Фанечка :
- Не мешай!
 Тут Длинный аккуратно поднял полотенце за концы, потом резко скомкал и давай
в кастрюлю выжимать. Я говорю :
- Ну и аромат!
 Запах, действительно, по всей квартире. Фанечка командует :
- Лучше, лучше выжимай! Чтоб ни капли не пропало!
 Длинный говорит :
- А с полу как, тоже собирать? Там вон, полно капель.
- Можно и с полу. Ты пол сегодня мыл?
 Я говорю :
- Нет, но в субботу мыл. То есть, мама мыла.
- Тогда, я думаю, с полу не стоит... Если только с воспитательной целью. Бутыл-
ка, между прочим, три шестьдесят семь. Не то что ваш вшивый портвейн. Сколь-
ко стоит ваш вшивый портвейн? Рубь двадцать, небось?
 Длинный возмутился и говорит :
- Обижаешь, сестра! Он стоит два ноль две!
 В дверь дин-дон, я говорю :
- Открыто.
 Входит Пашка и говорит :
- Ого-го. Запашок!
 Я говорю :
- М-да...
 Фанечка говорит :
- Нет, ты представляешь? Полбутылки вылили, если не больше!
 Пашка обстановку оценил и говорит :
- Безобразие!
 Длинный, наконец, выжал из полотенца все, что можно, и собирается им же пол
вытирать. Фанечка говорит :
- Длинный! Ты что, уже выпил?!
 Длинный говорит :
- А чего? Оно ж все равно в шампанском.
-Так! Слушай меня внимательно. Полотенце брось в мойку, а вон ту половую тряпку
 неси сюда. И вытирай, соответственно.
 Длинный обиделся и говорит :
- Тебе, сестра, не угодишь...
 Тут Пашка говорит :
- Все, ребята! Вы, я вижу, сегодня не в форме, так что беру дело в свои руки. Бо-
калы на стол!
- Бокалы?! Это чтоб Длинный их расколотил?
- Хорошо, давай стаканы! Фанечка, тарелки! И вилки к ним, капусту квашеную есть.
 Это что? Ага, компот. Четыре пиалы для компота! Что, только три? Ну, мисочку
давай, Длинный из мисочки поест. Будешь из мисочки есть?
- Брат! С тобою хоть из тазика!
- Хорошо. Так! Ставим стаканы рядышком. Осторожненько берем кастрюльку...
Угораздило же вас, ребята. В бутылке-то хоть осталось? Готово! Теперь каж-
дый аккуратно поднимает свой стакан одной рукой. Одной рукой, Длинный! Фа-
нечка, не морщи нос, это не самогон. Свободной рукой разрешаю взять по од-
ному трюфелю для закуски. Поехали!
 Опустошаю я свой стакан, а сам посматриваю, как каждый из нас пьет. Люблю
смотреть, как люди вино пьют, каждый по-своему. Длинный свой стакан хлоп,
и опрокинул. Даже слышно, как шампанское ему в желудок упало, цельным кус-
ком. Хлопнул и говорит :
- У-у-у!..
 Пашка выпил медленно, мечтательно глядя в окно. Чувствуется, что содержимое
стакана переливается в него органично, как бы в другой стакан. Выпил и говорит :
- О-о-о!..
 Что касается Фанечки, то у нее весь процесс растянут минут на пятнадцать. Гло-
точек сделает, глаза  зажмурит и сидит. Посидит, посидит, глаза откроет и еще
один глоточек. Губки оближет, глаза закроет. И так далее, пока стакан не кончит-
ся. Можно сказать, с удовольствием пьет, к тому же чисто по-женски. Действи-
тельно, ни один мужик так пить не будет. Вот я, например. Для начала делаю не-
большой глоток. Подержу во рту, чтобы прочувствовать вкус. Так, прочувство-
вал. Далее заливаю в рот побольше и не спеша, в несколько глотков загружаю
организм. При этом хорошо проявляется как вкусовой, так и чисто алкогольный
момент. А по Длинному, так только водку глушить.
 Длинный стакан хлопнул, трюфель в рот закинул и замер, всей своей позой вы-
ражая ожидание. Пашка откусил трюфельку, вилкой подцепил из пиалы поло-
винку персика, подождал, пока сок стечет в пиалу, и подносит прямехонько ко рту.
Фанечка цепкими пальчиками с длинными розовыми ногтями ловко сняла персик
с вилки, быстренько съела его и говорит :
- Сначало надо даме предложить.
 Глоточек сделала, глазки закрыла. Пашка озадаченно посмотрел на вилку, поду-
мал и говорит :
- А я... А я и хотел тебе предложить.
 Фанечка говорит :
- Не ври!
- Это я вру?!
- Вне всякого сомнения! Этот персик ты хотел съесть сам. Разучились вы, мужи-
ки, за девками ухаживать.
- Это я-то разучился?!
- И ты в том числе.
 Пашка говорит :
- Так!
 Берет трюфель, разворачиват, кладет на тарелку, ставит перед Фанечкой и
эдак подобострастно :
- Трюфельку не желаете, Фаина Александровна?
 Фанечка говорит :
- С превеликим удовольствием!
 Я персик из пиалы выудил, на блюдечко его, подношу ей и говорю :
- Извольте, барышня, персичка откушать!
  А она :
- Благодарю покорно!
 Длинный сидел, сидел, потом схватил банку с капустой, половину в миску вывалил
и говорит :
- Ешь, сестра!
 Тут Фанечка наконец-то расхохоталась, да так, что персик с трюфелем чуть изо
рта не вылетели. Мы, напротив, сидим с самым серьезным и торжественным  ви-
дом. Фанечка отхохоталась и говорит :
- Уйдите, чтоб глаза мои вас не видели! Из вас джентльмены, приблизительно,
как из меня лик пресвятой богородицы, бдящий над младенцем.
- Сравнения у тебя, однако.
- Нормальные сравнения. И не сравнения, а метафоры. Я, что ли, зря на филоло-
гии училась?
- Тебя ж выгнали оттуда!
- Меня?!
- Ну да, сама ж говорила!
- Это вас, может быть, отовсюду выгнали! А я ушла сама, испытав разочарование.
- Ах, вот как...
 Тут Длинный говорит :
- Какие тафоры?
Фанечка пустой стакан на стол поставила и говорит :
- Нет, с вами невозможно...
 Пашка говорит :
- Да не тафоры, дубина ты необразованная! Придумал тафоры какие-то...
Амфоры!
 Длинный говорит :
- Ну и в чем разница?
-Разница, разница... Она проказница, а он дразнится. Амфора, бутылка такая
древнегреческая, вроде нашей поллитры, только побольше. А разница в том, что
наша поллитра с этикеткой, а амфора без.
 Длинный серьезно подумал и говорит :
- А при чем здесь сравнения?
 Фанечка говорит :
- Замолчите наконец, ради бога! Совсем уморили. Смеяться вредно в таких коли-
чествах.
 Я говорю :
- Смеяться не вредно в любых количествах. Вообще количества здесь ни при чем.
Смейся, и все!
 Она рукой махнула и говорит :
- Наливай.
 И на меня смотрит. Я говорю :
- Наливай.
 И смотрю на Пашку. Пашка говорит :
- Длинный, слышал?
 Длинный обвел поочередно всех присутствующих мутным взглядом и говорит :
- Товарищи! Не могу. Честно.
 Пашка говорит :
- Правильно. Он только после третьего стакана сможет.
 Я говорю :
- А начертить... Ну, помочь, то есть, малек, он после третьего стакана сможет?
 Длинный голову на руки уронил и говорит :
- О-о-о-ох!..
 Пашка говорит :
- Вот именно! Самосознание приходит с третьего стакана. Вместе с ним прокле-
вывается активность. Поверьте моему огромному опыту.
 Фанечка говорит :
- Ну вас всех в болото!
 Взяла бутылку и разливает. Говорит :
- Ни активности от вас не дождешься, ни сознания. Собрались три пентюха, вы-
пить толком не могут. Ну, Длинный понятно. Беда у него. А вы чего? Расселись
сфинксами египетскими!
 Пашка говорит :
- Опять обзывается.
 Я говорю :
- Она весь день обзывается.
 Пашка :
- И чего с ней делать?
 А я :
- Не знаю.
 Длинный голову поднял и говорит :
- Чего к женщине пристали? Отстаньте немедленно от женщины! У нее тоже
беда. Не бойся, сестра, я тебя ото всех уберегу.
Фанечка говорит :
- Спасибо, мой хороший!
 Пригубила, глазки закрыла, проглотила и облизнулась. Длинный стакан хлоп, трю-
фель хрусть и замер. Пашка изящно, отставив указательный палец и удерживая
стакан большим и мизинцем, перелил в себя шампанское. Я свое потребил по
образу и подобию Длинного, то есть быстро и уверенно  Говорю :
- Товарищи!
 Они хором :
- Чего?
 Я говорю :
- Закурить есть?
 Оказывается, есть, причем у всех разные. У Фанечки болгарские. У Пашки " Сто-
личные ". А вот у Длинного " Беломор ". Я говорю :
- Давай беломорину.
 Он в прихожую вышел и говорит :
- Пальто упало.
 Фанечка говорит :
- Тьфу!
 А Длинный :
- Помоги, сестра.
 А она :
- Уже иду!
 Встала, пошла помогать. Пашка говорит :
- Ну вот. К нему она теперь благоволит. К нам относится наплевательски. Обзы-
вается и прочее. Фиг поймешь этих баб.
 Я говорю :
- Это точно. Никогда нам их не понять. Я вот сегодня тоже...встретил.
- Кого встретил?
- Кого... Сам будто не знаешь.
- А-а! Ну и как, пообщались?
 Я говорю :
- Замечательно пообщались. До сих пор коленки дрожат. Ты с десятиметровой
вышки когда-нибудь прыгал?
 Он говорит :
- Куда?
- Куда, куда. В бассейн, естественно. Не в клумбу же с цветами...
- Никогда не прыгал.
-Ну, так не понять тебе. Ощущение аналогичное.
 Тут Фанечка входит и говорит :
- Чего это у вас аналогичное?
 Пашка говорит :
- Это у нас так, мужской разговор.
 А Фанечка :
- Значит, о женщинах. Ну-ну, продолжайте...
 Длинный пришел, выложил на стол пачку " Беломора " и сидит. Я говорю :
- Спасибо.
 Он говорит :
- Не за что. Как там насчет портвейна?
- Портвейна-то?
-Да.
- Погоди, закурю... Итак : какие предложения насчет портвейна?
 Фанечка говорит :
- Открыть и выпить!
 Пашка :
- Горячо поддерживаю!
 Длинный :
- Давно пора!
 А я :
- Полностью согласен.
Пашка взял в руки бутылку, повертел, осмотрел пробку и поставил посреди стола.
Говорит :
- Как же приятно, ребята, сидеть вот так, вчетвером, и кажется, что нет на свете
никого, кроме нас, нашего стола и этой бутылки портвейна посредине. Начисто
исчезают будничные ссоры, свары или, допустим, дрязги. Наступает долгождан-
ное спокойствие, а тяготы, невзгоды и вся хреновая по сути жизнь наша, напол-
ненная бесполезным трудом и бесконечными заботами о хлебе насущном, оста-
ется где-то за горизонтом трансцендентного восприятия...
 Длинный говорит :
- Чо-о-о?
- Транстендентного восприятия. Чо непонятно?!
 Длинный говорит :
- А-а-а. Ну, так бы и сказал.
 Фанечка говорит :
- Вообще лучше было бы пояснить.
 Пашка говорит :
- Как?
 Я говорю :
- Примером.
- А за примером, как говорится, далёко не ходи! Любил батя мой, царство ему не-
бесное, с матерью моей старушкой хорошенько поцапаться. Бывали у них ссоры,
свары, а то и дрязги случались. И вот, допустим, возникает меж ними какая-ни-
будь дрязга. Возникнет и нет, чтобы заглохнуть, а давай развиваться, и не так,
чтобы плавно, а враз по экспоненте. Длинный, экспоненту слыхал?
- Слыхал и эспоненцию, и трампенденцию... Дальше давай!
- Ну, молодец!.. Как же все это выглядело при экстраполяции? А вот так! Сижу,
уроки делаю, весь в сложении и вычитании. Батя, царство ему небесное, как 
рявкнет! Матерь, старушка, как взвизгнет! Ну, подумаешь... Сижу, уроки де- 
лаю. Через минуту начинается... Бэнц! Тренц! Тарарам!!..
 Фанечка говорит :
- Ты не представляешь, Пашенька, как это все близко моему сердцу...
- Близко? Ну что ж... Короче! Батя, царство небесное, стульями любил кидаться.
Матерь, старушка, больше посудой аргументировала, причем в основном небью-
щейся. Тазики, там, мисочки... А я весь в арифметике, потому как знаю, чем все
это кончится. Длинный, беломорчику можно?
- Да бери, бери... Чем кончилось-то?
- Сейчас, прикурю... Итак! В самый, казалось бы, разгар сражения внезапно на-
ступает полная тишина, как будто рейфери на ринге остановил бой коротким
выкриком " брек "! И что бы вы думали?
 Фанечка говорит :
- Обои без сознания.
- А вот и неправда, уважаемая Фаина Александровна! В полном сознании и в пре-
красном настроении. Сидят, обнимаются. У матери, старушки, фонарь под гла-
зом, папаша, царство небесное, в разорванной рубашке. Кругом валяются стулья
и эмалированная посуда. А посередине стола поллитровочка стоит початая, и две
рюмочки  наполненные, и столько счастья, покоя и радости в глазах любимых
родичей моих, что ни одна пронырливая сволочь не поверила бы в то, что про-
исходило здесь пятью минутами раньше. Вот вам, товарищи, классический при-
мер горизонта транцендентного восприятия!
 Фанечка говорит :
- Убедительно.
 Я говорю :
- Да нет. А в общем да.
 Длинный " Беломором " затянулся, выпустил струйки дыма из обеих ноздрей и го-
ворит :
- Тяжелое у тебя, брат, детство было.
 Помолчал и говорит :
- У меня, правда, тоже не из легких.
 Все приготовились слушать Длинного. Он вздохнул, затянулся, выпустил дым, по-
побарабанил пальцами по столу и говорит :
- Ну, что портвейн?
 И молчит. Я говорю :
- Мы думали, ты чего расскажешь.
 Длинный еще раз затянулся, выпустил дым, раздавил окурок в пепельнице, по-
молчал, вздохнул и говорит :
- Открывай.
 Зачерпнул рукой капусты из миски и давай хрустеть. Пашка на меня глянул и гово-
рит :
- Распоряжение слыхал?
 Я говорю :
- Как не слыхать. Слыхал.
- Ну так выполняй!
 Деваться некуда, придется открывать. Пробка-то сургучом заварена, именно по-
этому никто ее открывать не хочет. Хитрецы, надо заметить. Фанечка изящно
перегнулась через стол, прикурила у Пашки сигарету и говорит :
- В чем проблема?
 Я говорю :
- Тебе не понять.
А Длинный :
- Ты, сестра, покури пока.
 Фанечка плечами пожала, сидит, курит. Я из ящика стола нож достал и пыхчу, от-
ковыриваю сургуч этот проклятый. Ну мощнейшая штуковина!.. Длинный говорит :
- Ты там поосторожней.
- Чего осторожней-то?
- Да я это... Сургуч в портвейне не очень люблю.
- Не волнуйся. Сиди себе, ешь капусту.
- Паш, подскажи ему. Ты ж знаток!
- Я знаток?
- Ну!
- А что, сургуч, что ли?!
Я говорю :
- А ты не знал!..
- Ну понятия не имел!!
Фанечка говорит :
- Ты чего, Паш... Даже я поняла. Так что, этот сургуч ножом снимается, и все?
- Если бы все...
- Несообразительный ты, Пашенька, мужик... Хотя откуда тебе быть сообрази-
тельным, если в тебя в далеком детстве, каждый божий день, с одной стороны
стулья летели, а с другой эмалированные тазы... Странно, как ты вообще вырос.
- Какая же вы, Фаина Александровна, однако, ехидная женщина!
 Тут я говорю :
- Так. Сургуч снял.
 Все хором :
- Ура-а!
 А я :
- Там еще пробка...
- Да что ты?!
- Ну, ты смотри!
- Вот это да!
-Там замка кодового нет случайно?
- За фомкой сбегать?
- Автоген не потребуется?
 Тут я наконец-то эту пробку большим пальцем в бутылку пропихнул, бутылку на
стол поставил и говорю :
- Вот ваш портвейн, насмешники!
- Какие такие насмешники?!
- Никакие такие не насмешники!!
- Ишь придумал, насмешники!!
- Да он нас за людей не считает! Пробку, видите ли, обнаружил!
- Открыл же...
- Открыл. Не спорю. Открыл и вознесся над толпою. Великая личность. Разливай,
бедолага!
 Я говорю :
- Ну уж нет! После такой серии оскорбительных намеков разливай сам!
- Намеков? Какие намеки? Фаина Александровна, вы засвидетельствовали хоть
один намек?
- Согласен, намеков не было. Были прямые выпады.
- Выпады? Фаина! Я тебя как филолога спрашиваю! Имел ли место хотя бы один
прямой выпад?
- Не было выпадов.
- А что было?
- Имела место разъяснительная работа.
- Ты слышал, что сказала женщина?! С филологическим образованием?! Длин-
ный! Обоснуй сейчас же свою позицию! Есть у тебя своя позиция?
 Длинный капусту дохрустел, рукавом рубашки вытер рот и говорит :
- Ну, и чего вы решили?
- Мы решили? Я ничего не решал. Это вот он два часа бутылку открывает. Фанеч-
ка, ты чего-нибудь решила?
 Фанечка говорит :
- Решила. Развестись к чертям собачьим я решила!
- Это хорошо!
- Это ты давай!
- Правильно, сестра!
- Правда, непонятно, зачем замуж выходила... Дети-то есть?
- Какие дети?!
- Ну, маленькие такие...
- Вы что, с ума посходили?! Были б дети, пила б я тут с вами портвейны... Да вы б
меня вообще не видели! И откуда дети? От этого козла?! Что я, дура какая? Дол-
банутая я, что ли?!
 Пашка говорит :
- Успокойся...
 Фанечка как рявкнет :
- Наливай!
 Пашка ко мне оборачивается и говорит :
- Приказ понял?
 Я :
- Как не понять. Понял.
 А он :
- Ну, так вперед!
Разливаю я эту непонятного цвета и весьма резкого запаха жидкость и вижу,
что у всех как-то по-особенному задвигались носы. Так всегда бывает при раз-
ливе портвейна, очень уж оригинальный букет получается. Фанечка свой стакан
взяла и подозрительно рассматривает содержимое. Длинный как-то черезчур
осторожно приблизил руку к стакану, пальцами по нему постучал, прислушался
к звуку и медленно, за самое донышко, потянул стакан на себя. Так сапер мину
обследует, причем самого гадкого устройства. Пашка провел мизинцем по кромке
стекла, опустил мизинец в стакан, вынул, внимательно осмотрел, по-
нюхал и наконец сунул в рот. Вынимает и говорит :
- Наш родной, высший сорт.
 Фанечка говорит :
- Сорт, понятно, высший. Вот запах... похоже, не из самых тонких.
 Я говорю :
- Какой уж там тонкий. Это тебе не кампань-швамблер.
 Пашка говорит :
- Правильно. Это портвейн. А за тонкими, это ты вон, на выставку в дегустацион-
ный зал сходи. Там этих тонких до фиговой бабушки.
 Длинный оживился и говорит :
- А я там был!
 Все приготовились слушать Длинного. Он долго сидел, пристально разглядывая
стакан и его содержимое. Потом говорит :
- Долей.
 Я говорю :
- Чего?!
- Как чего? Портвейна, естественно. Не розовой же воды. Я только с поверхност-
ным натяжением пью. Умеешь доливать с поверхностным натяжением?
 Пашка говорит :
- Я умею. Давай долью.
 Фанечка заинтересовалась и говорит :
- А как это, с натяжением?
- А это, понимаешь, такое физическое явление. Физическое явление знаешь?
- Не-а. Явление Христа народу знаю. В Третьяковке висит.
 Я говорю :
- Это мы тоже знаем. Это, считай, каждый дурак знает. А вот поверхностное
натяжение портвейна, это штука похитрее...
 Пашка говорит :
- Ты чего! Элитарная вещь!
 Длинный говорит :
- В терминах не путайся. Доливай давай.
 Пашка говорит :
- Внимание! Демонстрирую всем эффект поверхностного натяжения. Итак! Ста-
кан Длинного как бы полон портвейна. Но это лишь иллюзия, галлюцинаторное
видение и шиш в себе! Берем бутылку и с величайшей осторожностью доли-
ваем якобы полный стакан! И что же мы видим...
 Я говорю :
- Удельный вес посчитал?
- Я мой дорогой, все посчитал.
- Тепловой коэффициент учел?
- Некоторые умники, между прочим, могли бы не показывать свое полное неве-
жество в вопросах разлива и долива...Готово! Фаина, смотри!
 Фанечка стакан обследовала и говорит :
- Здорово!
 Пашка говорит :
- Длинный, доволен?
 Длинный через стол перегнулся, приблизил глаз к стакану и говорит :
- Нет натяжения.
- Как нет?!
- Так вот. Нет. Посмотри сам.
- Ну, смотрю. Есть натяжение.
- А я тебе говорю, нет. Может, стакан такой?..
- Это у тебя глаз такой!
- Нормальный у меня глаз! А натяжения нет. Вот в колхозе было, когда разлива-
ли.
- В каком колхозе?
 Длинный вздохнул, задумчиво почесал в голове и говорит :
- Были мы летом в колхозе...
 Все приготовились слушать. Длинный, пристально уставясь на стакан, медленно
опустил лицо, и его нос коснулся поверхностного натяжения. После этого он
вытянул губы так, что нижняя обхватила кромку стакана, а верхняя, подрагивая,
застыла над его содерожимым. Внезапно эта верхняя губа резко опустилась
в стакан, и Длинный, выпучив глаза, издал громкий всасывающий звук. После
этого он выпрямился, облизнулся, вытер губы кухонным полотенцем и говорит :
- Вот так нормально.
Поднял стакан, в два глотка осушил его и замер с закрытыми глазами.
Фанечка говорит :
- Класс!
 Взяла свой стакан, поднесла ко рту и, уподобясь Длинному, смело опрокинула
одним махом. Длинный открыл глаза, оценил фанечкин поступок, похлопал ее
по плечу и говорит :
- Молодец, сестра!
 Фанечка некоторое время сидела в полном оцепенении. Потом она как бы очну-
лась от вечного сна, озадаченно похлопала длинными ресницами, одарила
каждого из нас по очереди божественно засветившимся взглядом и говорит :
- Трюфель.
- Это конечно!
- Обя-азательно!
- Хоть дюжину ешь!
- Закусывай, сестра, закусывай. Не шампанское все ж...
 Фанечка трюфель съела и говорит :
- Да. Сильный напиток. Где это такой продают?
- В гастрономе двумя этажами ниже. Где продают! Легче сказать, где его не про-
дают... Длинный, ты чего это, спать собрался?
- Да не... Так это... Зевнул...
- Ты смотри, не спи! Обещал ведь.
- Да, да... Ну, в общем это... Как бы... Еще бы стакашок. А то не нарисую. Нет, на-
рисую, конечно, но гораздо хуже, чем бы после еще одного стакашка. Ты, вооб-
ще, как на это смотришь?
 Я говорю :
- Смотрю положительно. Денег нет.
 Тут Пашка говорит :
- Внимание!
 Фанечка говорит :
- Все и так внимание. Дальше что?
 Пашка шмыгнул в прихожую, секунду-другую покопался там и возвратился на мес-
то, пряча что-то за спиной. Некоторое время он с дьявольской усмешкой разгля-
дывал нас, дураков, а потом мгновенным движением фокусника выхватил из-за
спины бутылку, и, с грохотом поставив ее посреди стола, провозгласил :
- А вот чего!
 Длинный как заорет :
- Ура-а!
 Я говорю :
- Мне к врачу.
 Фанечка :
- А мне к мужу.
 Пашка говорит :
- Ну и что, к врачу? Паа-думаешь, врач! Он сам чего, трезвенник?
- Муж-то точно трезвенник...
- Вот зараза!.. Так тем лучше, Длинный. Нам больше достанется.
- Пра-а-ильно!
 Я говорю :
- Нет уж! Вместе так вместе. Так сказать, до конца. Тебе, Паша, кстати, на ра-
боту...
- Ха! Работа! Сказанул...
- Чего сказанул-то?..
- Да что ты знаешь про работу, студент паршивый! Это тебе не школьные годы...
 Фанечка говорит :
- Нет уж, Пашенька, позволь! Школьные годы, это святое...
- Согласен. Я не то имел в виду... Ладно, студент! Пока ты там возишься с сургу-
чом, скипидаром и кодовым паяльником, расскажу-ко я вам историю про школь-
ные годы... Слушать будете? Все за?.. Или кто против?..
 Длинный говорит :
- Валяй!
- Итак... Школьные годы! Да... Уж, конечно... Не что-то там. Это школьные годы!
Лучше не скажешь. Были, вот, раз, и прошли, и больше ничего похожего не пред-
видится... И что мы были... Сопляки. Пацаны. Кутята слепые. Пшено голоштан-
ное!.. Чего-то я в поэзию ударился... Ладно, продолжаю. Учился я тогда в пятом
классе школы для дураков, сокращенно шеде. Там всего-то шесть классов. До
пятого учат читать, а в шестом, что поистине пугает, замахиваются на начала
арифметики. По окончании рядовому дураку выдают документ о том, что он те-
перь грамотный.
 Я говорю :
- Паш...
- Чего?
- Загнул ты, мягко выражаясь...
- Я загнул?!
- Ну, не я же. Не бывает такого, чтобы пять лет читать учились.
- Слушай, ты , знаток! Ты какую школу заканчивал?
- Да уж не эту...
- А не эту, так сиди, молчи и разливай! Фаина Александровна, не хихикайте зара-
нее. Трудно сказать, чем все это кончится, а я ведь только начал. Дураки у нас,
надо заметить, были разной степени тупости... Что, Фанечка? Ах, я? Я, как вы
понимаете, попал в эту шеде по причине досадной ошибки. Но это отдельная ис-
тория. Так вот, повторяю : тупость контингента была величиной непостоянной и
сильно колебалась в каждом индивидуальном случае. С другой стороны, общий
уровень идиотизма вполне соответствовал статусу учреждения. Длинный, ты
чего, опять уснул?
 Длинный говорит :
- Да нет...
- А чего разлегся и сопишь?
 Длинный говорит :
- Да я того... Ну, этого...
- Чего того?
- Ну, этого... Мозги не варят чего-то. Пойду-ка я втулку рисовать...
 Я оживился и говорю :
- Пошли!
- Да не... Ты, давай, Пашу слушай. Формат-то у тебя где?
- На столе. И учебник рядом.
- На хрен мне учебник? Я ее так, по памяти. А ты давай, Пашу слушай. Паша
умный.
 Я говорю :
- Хорошо, Длинный!
- Только вот в туалет схожу... Извини, сестра, если тебя задела за живое эта
подробность.
 Фанечка говорит :
- Иди, иди, Длинненький!
- Где тут туалет-то? Это ванная... А, вот. Вы уж, ребята, извините меня. Особенно
Фанечка.
 - Извиню, извиню! Ты когда-нибудь туда зайдешь или нет?
 - А я уже. Все, вот, закрываю дверь.
Пашка говорит :
- Он хоть там-то не уснет?
- Да вроде не должен...
- Чего он тебе нарисует, я представляю... Так на чем я остановился?
Фанечка говорит :
- На статусе учреждения.
- Да, статус... Ну, статус известно какой. Соответственно этому статусу была у
нас учеба и, так сказать, развлечения. На школьном дворе, обнесенном высо-
ким забором с натянутой по верхнему краю колючей проволокой мы, как все де-
ти, любили играть в подвижные игры на свежем воздухе. Игры были самые раз-
нообразные. Например, " Палочка - догонялочка ". Представьте себе группу из
нескольких здоровенных идиотов, выстроившихся в ряд. У каждого в руках
метровая сучковатая дубина. Перед ними, изготовившись " на старт ", столько же
дурачков помладше. По команде " атас " первые дружно начинают дубасить вто-
рых по чем попало. Задача вторых - сорваться с места, стремглав пролететь по
школьному двору и достичь обозначенной мелом зоны безопасности. Да, забыл
сказать : пока ты бежишь, за тобою вслед с большой скоростью летит палочка-
догонялочка. Ну, то есть, эта самая дубина. Ловкость, надо заметить, развивает-
ся просто поразительная... А круговая лапта с использованием живого мяча...
Увлекательнейшее зрелище! О том, кто дальше плюнет или, там, громче пукнет,
я уж и говорить не буду, это всем известно... А столовая... О-о, столовая! Ели мы,
как и положено, из здоровенных алюминиевых мисок, каким-то образом накрепко
привинченых к столам. Сокровенной мечтою каждого из нас было отвинтить свою
миску и запустить ею в соседа напротив.Поскольку миски были закреплены на-
мертво, пришлось долго и сосредоточенно искать выход из положения. И вот
тут-то ваш покорный слуга показал себя!.. Первым в истории шеде он превратил
обычную обеденную ложку в подобие средневековой катапульты. Шматок балан-
ды, которой нас кормили, при посредстве этого инструмента летел стремитель-
но и поражал точно. Что тут, ребята, началось! Вспомнить приятно. С тех самых
пор меня прозвали " профессором ". Мало того, прозвали!.. Со мной теперь по-
стоянно консультировались, какие бы новые гадости придумать и как их усовер-
шенствовать. Мысль заработала. В результате появилось несколько блестяще
выполненных проектов, из которых, дай бог памяти, назову следующие :
- Закупорка канализации посредством половой тряпки с одновременной порчей
шаровых кранов в бачках, что обеспечивало широкомасштабный выход дурно
пахнущих вод наружу ;
- Заманивание крыс из подвала в специально изготовленную ловушку с последую-
щим запуском их в учительскую, желательно во время педсовета ;
- Электрифицирование двери кабинета завуча, причем фаза от сети присоеди-
нялась к ручке, а заземление - к замочной скважине. Последнее носило название
" Танец завуча у двери поутру ". Хороший был человек, общий, так сказать, люби-
мец. Фамилия у него была подходящая, то ли Мюллер, то ли Гиммлер...А, вот,
вспомнил : Ральхейвейзер!.. Длинный... Длинный! Уснул он там, рупь за сто,
гадалку не спрашивай. Слушай, проверь, а?
- Да пусть спит. Выспится, проснется.
- А вдруг свалится? Нехорошо это, в туалете... Да нет, шевелится вроде. Чу! Воду
спустил. Ну, бог с ним. Итак, я продолжаю. Был у нас в классе некий Вова Буль-
кин, сокращенно Буля. Здоров он был как бык, причем физические данные явно
составляли обратную пропорцию с интеллектуальными. В пятом классе он сидел
уже года три, безуспешно пытаясь освоить последнюю часть родного алфавита
от твердого знака до "я". И что характерно : как эту часть освоит, так, прости гос-
поди, напрочь забывает предыдущую. Камнем преткновения была для него буква
"ы". Дело в том, что этим простым звуком наш Вова выражал, без преувеличения,
все мыслимые и немыслимые человеческие эмоции... - Вов, привет! - Ы-ы... - За-
курить есть? - Ы-ы... - Булькин, к доске! - Ы-ы-ы... И все это на одной частоте и
безо всякой амплитуды. Заразнейшая, кстати, оказалась штуковина! Настолько
Буля достал нас своим "ы-ы", что мы и не заметили, как стали выражаться точно
таким же образом. Вхожу в класс, приветствую собратьев по несчастью : -Ы-ы!
Они хором мне в ответ : -Ы-ы! Учительница входит и говорит, как положено :
- Здорово, дебилы!.. А мы на нее, как на второе пришествие : чего это она выго-
ворила?.. Нет, чтоб как все : - Ы-ы!- и все понятно. Но это так, можно сказать,
детали. Суть в том, что этот самый Буля меня однажды чуть жизни не лишил, и,
если бы не одно маленькое обстоятельство, не имели бы вы счастья лицезреть
меня здесь. Итак!.. На каждом этаже нашей шеде имелось по два роскошных
сортира. Не знаю, как был устроен женский, но вот наш опишу подробно. Пред-
ставьте себе помещение площадью метров двадцать с огромным окном, не-
смотря на строжайший запрет постоянно распахнутым настежь. Вдоль стены в
ряд располагались несколько удлинненных отверстий типа " очко ," а у самого
окна стоял ослепительно белый унитаз, всем своим видом выражавший полное
презрение к прочей обстановке. В то злосчастное утро я зашел в сортир в пре-
красном настроении : удачно решилась проблема электрификации, и Ральхей-
вейзер, матерясь и визжа, бодро исполнял у двери кабинета удалой краковяк.
По сравнению с этим мой последующий поступок мог показаться невинным озор-
твом. Я просто-напросто изобразил указательным пальцем дуло револьвера,
нацелил его в Булю, который преспокойно восседал на подоконнике с сигареткой
в зубах, и сделал " пых ". Здесь необходимо пояснение. В отличие от вышеопи- 
санного " ы-ы ", звук " пых ", весьма популярный среди обитателей шеде, заклю-
чал в себе смысл вполне конкретный. " Пых " коротко и ясно обозначал выстрел,
и выстрел меткий. Каждый удостоенный " пыха " обязан был вскрикнуть, закатить
глаза и рухнуть навзничь, изображая таким образом, ну, скажем, жертву несчаст- 
ного случая на охоте. Буля, как ветеран заведения, нарушать многовековую тра-
дицию не стал, и, издав горестное " ы-ы-ы ", бесследно исчез в оконном проеме.
Последовало некоторое замешательство, впрочем, вполне понятное : место дей-
ствия находилось на третьем этаже. Облепив окно всей компанией, мы с ужасом
обнаружили, что Були внизу нет. Однако глубокая вмятина на клумбе красноречи-
во свидетельствовала о том, что он там побывал. Воображение моих собратьев
по несчастью вряд ли можно было назвать скудным... - Убил! - заорал один...
 -  Всмятку! - дополнил второй...  - Насмерть! - усугубил третий, и все слилось в
общий вопль : - Смерть профессору!.. Не успел я глазом моргнуть, как уже стоял
на унитазе со связанными за спиной руками, а мой закадычный друг Плюшка
конструировал на моей шее петлю из собственного брючного ремня. В течении
нескольких секунд эшафот, виселица и приговоренный были полностью готовы
к проведению казни. Я понял, что дело мое плохо, и попросил сигарету. Сердо-
больный Плюшка сунул мне в рот крупный окурок и, задумчиво добавив : - По-
следняя... - дал прикурить. И вот тут-то, в самый, можно сказать, кульминацион-
ный момент, произошло непредвиденное. Двери распахнулись, и перед нами
предстал целый и невредимый Буля. По-видимому, прыжки с третьего этажа
были для него делом вполне привычным. Несмотря на природное тугоумие, наш
воскресший герой мгновенно оценил обстановку и, проорав грозное " ы-ы-ы ",
ринулся в атаку на мой импровизированный эшафот. Случалось ли вам, друзья,
когда-нибудь побывать в эпицентре землетрясения мощностью десять баллов
по шкале Молотова-Риббентропа? Вижу, что не случалось... Грохот разлетающе-
гося на мелкие куски унитаза слился с испуганным воплем присутствующих, моим
личным предсмертным хрипом и восторженным " ы-ы-ы " торжествующего пала-
ча. Все последующее произошло в несколько мгновений. Не рассчитав разбега,
Буля грохнулся на четвереньки среди осколков унитаза. Ремень, укрепленный
на шаровом кране бачка, преспокойно отделился от него вместе с краном и про-
чей сантехнической утварью. Не удерживаемая ничем жертва свалилась на па-
лача, а поток воды из сорванного крана ударил во все стороны, окатив нас с ног
до головы. Твердо решив, что из этого безобразия пора уходить, я крепко сдавил
ногами бока ничего не понимающего Були, со всего размаха треснул его по голо-
ве шаровым краном и проревел : - Гей, залетные!.. От страха Буля взбрыкнул и
понес так, что в глазах у меня пошли круги, а уши заложило. Испуганные лица, ок-
на, лестницы, руки, ноги, крики, ведра и перила - все слилось в каком-то фантасти
ческом калейдоскопе, бешено проносящемся перед глазами. Последним, что я
видел, была разрастающаяся фигура Райхельвейзера, который выделывал
очередное па у двери кабинета. Раздался страшный удар, и наступила темнота.
 Надо сказать, что последствия этой истории, самой по себе совершенно незна-
чительной, оказались довольно весомыми. Разбитый в мелкие кусочки унитаз,
сломанный бачок, вынесенная Булей вместе с косяком дверь, выбитые стекла
и покареженные перила лестницы, не считая залитых водой трех этажей здания,
требовали серьезного ремонта. Несколько попавшихся на нашем пути
учеников отделались мелкими травмами. Каким-то образом получил сотрясение
мозга несчастный Плюшка. Около двух недель не появлялся в школе остановив-
ший нас на полном скаку Райхельвейзер. Последнее, надо заметить, мало кого
расстроило. А по-настоящему огорчил всех факт следующий : поскольку я был
единственным, кто хоть как-то связно мог дать объяснения по поводу случивше-
гося, то и обвинили во всем, естественно, меня. Припомнились и крысы, и бата -
лии в столовой, и туалетные потопы, и много-много чего еще, что расценивается
нормальными людьми как злостное хулиганство, ну, а нами, дебилами, как
обычная потребность в реализации творческих идей, которыми, издревле и на-
всегда, до краю наполнена невинная детская душа...
 Когда я покидал школу, все мои друзья, не обращая внимания на крики и угрозы
учителей, высыпали во время урока на школьный двор, обнесенный забором с
колючей проволокой поверху... - Профессор!- орали они... - Мы не забудем тебя!
Ура профессору!.. Откуда-то послышалось : - Паша! Как фазу подсоединять?.. 
А чем лучше стул мазать, " Моментом " или " Беэфом " ?... Я как раз давал ответ
на этот принципиальный вопрос, как вдруг ряды провожающих резко раздались
в стороны, как будто что-то взорвалось посреди толпы. Это что-то пронеслось
с ужасающей скоростью по направлению ко мне, грохнулось всей тушей о ре-
шетку запертых ворот и замерло, протянув ко мне огромные, как две лопаты,
руки. Это был Буля. Глаза его выражали настоящее страдание, щеки дрожали, и
по ним текли крупные слезы. Я подошел ближе, и он прижал меня к решетке
обеими руками. Несколько секунд мы стояли так, разделенные решеткой
и все же слитые воедино. Затем он сконцентрировал весь имеющийся внутри ин-
теллект, сосредоточился и медленно, тщательно выговаривая каждое слово,
произнес : - Пващай, пвафефар... Хотел еще чего-нибудь добавить, да, видно,
интеллект иссяк. Тогда он похлопал меня по спине, разжал объятия, повернулся,
и, в полной тишине пройдя сквозь толпу, скрылся за дверями школы... Фанечка,
ты чего, тоже не выспалась? А ты чего сидишь, глаза в кучу?
- Да нет, Паш. История у тебя, скажем прямо, не слишком веселая...
- Да уж, Пашенька... Не водевиль.
- Хотя изложено талантливо.
- Да бросьте... Талантливо! Самый обыкновенный жизненный опыт. Понял, сту-
дент? Лучше жизни не придумаешь. Давайте-ка, ребята, выпьем этот последний
стакан за жизнь.
- За жизнь, это давай!
- Только ты, Фаина, как в прошлый раз не глуши, а то свалишься.
- А я, может, и хочу свалиться.
- Не надо. Тебе к мужу...
- Не хочу к мужу!
- Хорошо, к мужу не ходи. Итак, за жизнь!
 Пашка поднял стакан, чокнулся с Фанечкой и, закрыв глаза, с какой-то торжест-
венностью перелил в себя портвейн. Потом он подвинул к себе миску с капустой,
ухватил пальцами хороший шматок, запрокинув голову, опустил его в рот сверху
вниз и аппетитно захрустел. Фанечка не спеша допила портвейн, встала, подошла
к Пашке, нагнулась и поцеловала его пониже уха. Пашка говорит :
- Ох, и хорошо...
 Я говорю :
- Хорошо! Тебе-то, конечно, хорошо. И на работу ему, и целуют его... А мне вот
к врачу, с преступным запахом и загадочным блеском в глазах...
- Ну, брось! Блеск, это ерунда. А запах мы ликвидируем путем зажевывания. Мус-
катный орех есть?
- Был где-то. Только вот точно не помню, где. Поискать надо...
 Фанечка говорит :
- Стоп! Орех, это устарело.
- А что ты предлагаешь?
- Принеси-ка мою сумочку.
 Приволок я сумочку, она в ней порылась и достает какой-то цилиндрический пред
мет. Я говорю :
- Это что такое?
- Это, дорогой мой, так называемое дезодоро для полости рта. Слышал про та-
кое?
 Я говорю :
- Слышал. Не надо. Знаю, что будет.
- И что же ты такое знаешь?
 Я говорю :
- Ты мне этим одеколоном в рот пшикнешь, после чего от меня будет разить порт
вейном вперемешку с фиалками.
Пашка говорит :
- Ну, это ты зря. Портвейн он забьет. Водку вот вряд ли... А портвейн, это точно
забьет.
- А шампанское?
- Шампанское тоже. Водку вот нет, не забьет. А портвейн с шампанским точно.
Обработай ему, Фаина, ротовую полость!.. Хочешь, я его подержу?
 Я говорю :
- Да не, я сам...
- Нет, дай-ка я его подержу. А то, знаешь, как дернется, и весь пшик мимо. Я этой
штукой пользовался не раз, хорошо знаю, как она работает... Как фиганет струей!
- Да не надо меня держать!
- Обязательно надо! Я лучше знаю. Эта штуковина как долбанет! Хоть всех свя-
тых выноси, по алфавиту, вперед ногами.
- Слушай, может, не это... Не того... Дай-ка я лучше орех поищу... Где-то орех
был...
- Никаких орехов! Используется современная техника. Фаина, давай!
 Тут Пашка меня обеими руками схватил и держит, я вырываюсь и ору, Фанечка
бегает вокруг, пытаясь прицелиться мне в рот своим дезодоро. Пашка кричит :
- Рот открой!
 А у меня рот ну никак не открывается. Захлопнулся, как сейф. Фанечка говорит :
- Ну что ты боишься? Ты не бойся. Это совершенно безопасно.
 Пашка говорит :
- Конечно! Чего тут бояться-то? Главное, в глаз не попасть. Ты рот-то открой, а
глаза закрой. А то они ослепнуть могут.
 Тут я как заору :
- Ну вас всех к чертовой бабушке! Давайте вместе искать орех! Это дезодоро
не подействует! Уберите ваше дезодоро, а то я не знаю что сделаю!
 Фанечка говорит :
- Хорошо. Зачем ему, действительно, это дезодоро, если больничный и так про-
длят. Вид-то у него плоховатый... Ты как считаешь, Паш?
 Пашка оценил и говорит :
- Нездоровый вид.
- Да тебя врач и нюхать не станет! Как увидит, так и продлит. И скажет : иди-ка ты,
бедолага, домой в постель, пить отвар из ромашки с багульником. Ну совершенно
больной вид!
 Пашка говорит :
- Абсолютно.
- Смотри, глаза мутные...
- Мутней не бывает!
- На лице пятна...
- Весь в пятнах, даже затылок!
- Руки дрожат...
- Ногти грязные!
- О горле вообще молчу...
- Горло ужасное!
- А ну покажи горло! Да не так, так я не вижу ни фига. Вот сюда, к свету показы-
вай! Так!.. А теперь скажи : а-а-а...
 Только я рот раскрыл, а Фанечка как пшикнет мне туда своим дезодоро, аж дес-
ны свело. Пашка говорит :
- Опа!
 А Фанечка :
- Вот так-то!
 Я сижу, глаза выпучил, рот раскрыт, а в носу ну просто кошмар творится. Терпел,
терпел, потом как чихну! Фанечка еле отскочить успела. Говорит :
- Ну, ты даешь...
А я :
- Ап-чхи!
 Пашка говорит :
- Это с непривычки. А может, аллергия.
- А-а-п... чи... чи... во это, аллергия?
- А это, видишь ли, непереносимость такая.
- Хи...чхи... и чи... во, если аллергия? 
-Да ничего страшного. Денек-другой почихаешь, может быть, прыщами покроешь-
ся. На предмет летального исхода, я думаю, волноваться не стоит. Он, конечно,
бывает. Но редко.
 Я опять :
- Ап-чхи!
- Ну, точно аллергия. Зато, считай, портвейном совершенно не пахнет. Хоть це-
луйся с врачом... А кстати, чего это ты свой стакан не выпил?
-Я говорю :
- Ап-чхи!
- Как-как? А, ну понятно. Значит, я выпью. А лучше с Фанечкой пополам разольем.
Ты как, Фаина?
 Фанечка говорит :
- Я нормально.
- Вот и долбанем на прощанье. По полстаканчика. Хорошее это, Фаина Александ-
ровна, дело - на прощанье по полстаканчика...
 Тут у меня, наконец, носоглотка из комы вышла, я и говорю :
- Хитрецы вы, однако!
- А ты сиди, сиди. Тебе к врачу. Врачи, они все, знаешь, дошлые. Помнится, при-
хожу раз к врачу, а он дошлый, сволочь!.. Ладно, в другой раз расскажу. Фаина,
поехали. За все хорошее!
 Фанечка говорит :
- И чтобы это все почаще бывало хорошим.
 Выпила и закусила трюфелем. Пашка говорит :
- Вот это, я понимаю, тост! Просто и гениально! Дай-ка я тебя поцелую. И тебя
тоже...
-Меня не надо!
- Уговорил, не буду. Пойду посмотрю, как там наш бедолага, и адье.
 Фанечка говорит :
- Я тоже хочу.
- Чего ты хочешь?
- Длинного смотреть.
- А вдруг он там в шокирующем виде?
- Па-думаешь, вид! Не таких видали.
 Я говорю :
- Да чего там смотреть! Спит человек в умиротворенном состоянии...
- Вот на это я и хочу посмотреть. И хватит, вообще, меня учить!
 Пашка говорит :
- Ладно! Давайте-ка без ссор, свар,  раздоров и дрязг! Идем смотреть Длинного
все вместе. Коллективный, так сказать, просмотр. Ну, поднялись!
Встали мы из-за стола и в комнату, Фанечка впереди, мы с Пашкой за ней. Захо-
дим и видим следующую картину. На диване живописно раскинулся Длинный в
ботинках, одна рука под головой, другая свободно свешивается вниз. Лежит себе,
посапывает. А на столе формат три на четыре, и на нем - о чудо! - мастерски
выполненная втулка в трех видах, с полным оформлением. Ну загляденье, а не
втулка! Стояли мы, стояли, пялились, пялились, то на Длинного, то на втулку, то
опять на Длинного... Фанечка тихо так говорит :
- Ботинки с него сними.
 Пашка подошел к столу, стоит задумчиво, чертеж разглядывает. Я аккуратно рас-
шнуровал ботинки Длинного, снял и поставил на пол возле дивана. Фанечка гово-
рит :
- И носки сними.
Я говорю :
- Носки-то зачем?
А она :
- Я их постираю.
 Я осторожно снял с Длинного один носок, потом другой. Фанечка подцепила носки 
двумя пальцами и, держа их на вытянутой руке, отправилась в ванную. Пашка
говорит :
- Эх, жалко, на работу пора. А то бы я эту спящую красавицу кое о чем спросил...
 Я говорю :
- Ладно. Пойдем, по сигаретке выкурим.
- Да я уж опаздываю... А спросил бы я вот о чем. Каким образом можно создать
такое произведение искусства, не пользуясь при этом ни циркулем, ни линейкой?
 Я говорю :
- Очень даже можно. Это же Длинный.
- А-а... Тогда понятно. Спасибо, что объяснил. А то я просто в догадках теряюсь,
кто это такой... Фаина Александровна, знаете ли вы, чьи носки вы стираете?
 Фанечка говорит :
- Знаю. Отстаньте от меня.
- Все, молчу, затыкаюсь навек. Отстирайте только получше, потому что это носки
гения.
- Я в тебя сейчас запущу этими носками!
- Все, все... Больше не буду, клянусь последним выпитым стаканом. Обидно, по-
нимаешь, до ужаса. Думал, я один такой талантливый, а тут, глядь, второй валяет-
ся... Адье, ребята. Привет папаше. Как у тебя замок-то открывается? Туда кручу,
закрыто. Оттеда кручу, закрыто...
- А ты крути, крути. Этот замок вообще не работает. Нижний крутить надо.
- Понаставил замков... Все, счастливо. Не шатайся там у врача.
- Это ты на работе не шатайся. Пока.
 Так он ушел, я на кухню, гляжу, бардак еще тот. Пол липкий. На столе капуста. Кру-
гом фантики от трюфеля. И главное, запах такой, как будто это не кухня, а бочка
из-под шампанского. Ну запашок! И чего делать?.. Непонятно. Захожу в ванную к
Фанечке, а она и говорит :
- Если ты скажешь чего-нибудь про носки, я тебя убью.
 Я говорю :
- Не волнуйся. Я не про носки. Я совсем наоборот, про запах. Запах, понимаешь,
такой...
-Тьфу ты! А говорил, не про носки!
- Да не про носки я! Что ты все, носки да носки! Ты их хоть отстирала?..
 Она говорит :
- Иди отсюда!
Я говорю :
-Куда?
- Куда, куда! Куда тебе нужно было?
 Я говорю :
- К врачу.
- Вот туда и иди. И если можно, побыстрей.
 Я говорю :
- А запах?
- О господи! Сказала, иди, значит, иди. Никаких запахов не будет.
 Я говорю :
- Ты, Фаина, поистине великая женщина!
 Она :
- Пошел вон!
 А я :
- Слушаюсь!
 Так мы договорились, я в комнату заглянул, полюбовался на втулку и на Длинного
и думаю, чего одеть. Так. Брюки синие, рубашка белая. На ней пятно, похоже, ко-
фейного происхождения. Не пойдет. Ладно. Брюки синие, рубашка голубая. Нор-
мально. Ботинки. Где ботинки? Опять же чистить надо. Почистил, обуваю, чувст-
вую, что-то не то... Правильно. Носки забыл. Где носки? Опять эти носки! А если,
допустим, к врачу и без носок?.. Неприлично как-то. Так. Носки белые. Как попу-
гай. Носки белые, брюки синие. Рубашка голубая, ботинки черные. Волосы свет-
лые, глаза карие. Тьфу ты! Оделся, кричу Фанечке :
- Я пошел!
 Она из ванной :
- Ты еще здесь?
 Я говорю :
- Нет, уже там.
 Она :
- Ни пуха тебе.
 А я :
- К черту!
 Дверью хлоп и вышел. Возвращаюсь, гляжу, возле лестницы дед Коля с каким-то
мужиком. Дед на ящике сидит, мужик рядом стоит, колбасу ест. Рядом с дедом
поллитра и стакан. Я говорю :
- Приятного аппетита.
 Дед :
- Благодарствую.
 А мужик :
- Без аппетита летит... Налить, что ль?
- Да нет, спасибо. Вам самим, наверное, мало. А мне, честно говоря, уже хватит.
 Мужик говорит :
- Точно. Меру знать надо.
 Дед говорит :
- Вот. Встретил сына фронтового друга. Празднуем, значит. Как оно не попразд-
новать-то?
Я говорю :
- А чего не дома?
Дед рукой махнул :
- Ну ее, эту старую... Говорю ей : вот, дескать, сын фронтового друга. А она чего?
Привел, говорит, алкоголика. Чем ее, козу, проймешь?
 Мужик говорит :
- Ну.
- Сынов фронтовых друзей-то, поди, не каждый день встречаешь. А ей что сын,
что отец. Все алкоголик... Ну не дура?
 Мужик говорит :
- А они все дуры.
 Дед говорит :
- Точно. Все как есть. Вот тут под лестницей нагадил кто-то. А я пришел и все уб-
рал. И посуда стояла, тоже сдал... Везде порядок должен быть. Так чего,
выпьешь?
 Я говорю :
- Спасибо еще раз. Не буду. Домой пойду. Дела, там... То, се...
 Дед говорит :
- Как хочешь.
 Взял поллитру, стакан, налил и мужику протягивает. Мужик говорит :
- Пей. Я потом.
 Я говорю :
- Приятного еще раз!
 А дед :
- Ваше здоровьице!
 Поднимаюсь к себе, открываю дверь, а там Длинный веником пол метет. Окна от-
крыты, все проветрено, никакого запаха. В ванной шумит душ. Я говорю :
- Ого!
 Длинный говорит :
- Обувь снимай.
 Я говорю :
- Есть!
 А он :
- Не паясничай. Не видишь, что ли, чистота какая?..
- Вижу.
- Вот и снимай обувь!
 Я говорю :
- Уже снял. Пройти-то можно?
- Можно. В пыль не наступи, проходи, где чисто. Пыли у тебя тут огромное коли-
личество.
 Я говорю :
- Виноват!
- Иди, иди... Посмотри заодно, как там в кухне. И кофе поставь. В ванную нельзя,
там Фанечка душ принимает. В туалет можно, но осторожно. Я там все помыл.
 Тут Фанечка  из ванной высовывается и говорит :
- Он снял ботинки?
 Длинный говорит :
- Снял.
 Фанечка говорит :
- Тогда все нормально.
 И обратно в ванную шасть. Я на кухню, а там блеск и чистота. Как будто ничего и
не было. Я говорю :
- Это, вообще, моя квартира, или, может, не моя?
 Длинный говорит :
- Твоя, только чистая.
 И дальше метет. Ну, ребята! Ну, Фанечка! Ну, Длинный! Поставил я кофе, стою,
слежу, чтоб не убежал. Так, зашипел. Забулькал... Ать! Успел. И хорошо, что ус-
пел. Фанечка в халате входит и говорит :
- Плиту загадишь, убью!
- А вот и нет, Фаина Александровна! Не убьете на этот раз!
- Неужто не убежал?!
- Как видите.
- Ну, с тобой что-то творится сегодня. Врач-то как? Продлил?
 Я говорю :
- Закрыл.
- Зря. Нездоров ты явно. Хотя, конечно он врач, ему видней...
 Тут я говорю :
- Поцеловать можно?
- Кого?
- Тебя, естественно. Не Длинного же...
- Господи, что за кошмар! Стоит мне принять душ, как все лезут целоваться... Лад-
но, целуй, куда от тебя денешься. Длинный, ты что там делаешь?
 Длинный говорит :
- Мету.
- А-а... Ну, мети, мети. А то иди сюда. Здесь, знаешь, все меня целуют. Ты как на-
счет этого?
 Длинный говорит :
- Я?
- Нет, Пашка Иванов!
 Длинный помолчал, помолчал, потом говорит :
- А чего Пашка?
- Да Пашка-то ничего. На работе Пашка. А ты вот что делаешь?
 Длинный говорит :
- Мету.
 Фанечка рукой махнула и говорит :
- Ну, дометешь, иди кофе пить.
 И мне :
- Где мой кофе?
 Я говорю :
- Сейчас будет.
- Ах, сейчас!..
- Ну, не все же сразу...
- А как целовать, так сразу!
 Я говорю :
- Это другое дело. А тут кофе. Чашки, ложки. То, се...
- Ты мне зубы не заговаривай! Вот чашки, вот ложки. Вот оставшийся трюфель.
- Немного его осталось...
- Да это я, так, подъела чуток. Люблю, знаешь, трюфельком побаловаться... Длин-
ный, ты сколько трюфеля съел?
 Длинный говорит :
- Кого?
- Да не кого, а чего! Тоже мне, людоед. Трюфеля, спрашиваю, сколько съел?
 Длинный говорит :
- Грифеля?
- Тьфу ты! Ты вот что... Ты, значит, домел?
 Длинный говорит :
- Сейчас домету.
- Ты, Длинненький, конечно, человек замечательный. Но общаться с тобой до-
вольно сложно. Я вот совершенно не могу представить тебя в роли, хотя бы, до-
пустим, моего мужа...
 Я говорю :
- А меня хотя бы, допустим, можешь?
 Фанечка меня с ног до головы взглядом смерила, секунду подумала и говорит :
- Ну, ты еще...
 Тут Длинный с балкона на кухню всовывается и говорит :
- Кто-кто я?
 А Фанечка ему :
- Брат!
 А Длинный ей :
- Правильно! Совок давай.
 Я говорю :
- Ты чего там делаешь?
- Чего, чего... Десять раз объяснял. Мету! Ты на балконе, считай, года два не уби-
рался?
- С другой стороны, ты, Длинный, безусловно человек хозяйственный...
- Сестра, совок давай! А ты кофе наливай, чего стоишь. Ящиков здесь каких-
то понапихано... Давно бы выкинул. Мусора по колено, даже мне. Как так люди
живут? Просто удивительно.
 Фанечка говорит :
- Представь себе, когда я убиралась на кухне, мне тоже этот вопрос покоя не
давал.
 Я говорю :
- Хватит издеваться.
- Никто не издевается. А квартиру надо содержать в порядке. Поэтому я и гово-
рю, что здесь вам явно не хватает : кого?..
 Длинный  с веником входит и говорит :
- Меня!
 Веник в угол поставил и говорит :
- Где кофе?
 Я говорю :
- В кофейнике. Сейчас налью.
- Кофейку хорошо... Ух, горячий!
- А мусор-то где? И совок?
- Где, где... В естественном мусоропроводе... Знаешь такой?
- Ну, ты даешь...
- А чего стесняться? На улице никого...
- Нет, я без сахара. Сахара в портвейне достаточно. А кофе я без сахара.
- А я не могу, по три ложки кладу.
- Хорошо это, ребята, шампанского, портвейнского, потом поспать, и - кофе!
- Лучше не бывает. Особенно поспать.
- Кофеек-то подорожает, говорят...
- А портвейн?
- Портвейн не знаю.
- А ничего этот трюфель. Я с похмелюги как-то не прочувствовал. Мы чего, уже
весь съели?
- Да, это последний.
- Ешь, сестра, ешь!
 Фанечка последний трюфель слопала и говорит :
- Схожу, еще куплю.
 Я говорю :
- Да ладно, обойдемся...
- Нет, схожу. Подсохну вот и схожу. Давно, знаешь, прогуляться хочу.
 Длинный говорит :
- Значит, вместе выйдем.
 Хорошая вещь кофе. Главное, взял, заварил, и готово. Вот только убегает часто.
 А так никакой возни. И бодрости прибавляет. Я говорю :
- Что может быть лучше кофе? Пиво если только...
- Фанечка говорит :
- Шампанское.
 А Длинный :
- Водка.
- Дрянь ваша водка. Насчет пива с шампанским согласна. А водка - б-р-р-р!..
- Ну, это кому как... Энергии в ней, понимаешь, много...
 Я говорю :
- Точно. Как выпьешь, энергия так и прет.
- А чего ты!.. Я, между прочим. не шучу. Ты как, сестра, подсохла?
 Фанечка говорит :
- Подсохла.
- Ну, пойдем тогда. Мне еще три втулки рисовать. Да и вообще, дома показаться
надо. А то я как позавчера ушел в кино, так и не показывался. Бабушка, знаешь,
волнуется...
 Я говорю :
- Знаю. Моя, помнится, тоже все волновалась.
- Длинный говорит :
- Сестра, ты готова?
- Нет еще. Где мои колготки?
- Я не брал!
- Ах, да, в ванной. Кстати, твои носки тоже там.
 Длинный говорит :
- А я чего, без носков?!
- Представь себе.
- Надо же...
 Я говорю :
- Ничего, бывает. Я однажды в одном носке домой пришел. Куда второй подевал-
ся, до сих пор не знаю. Вроде в футбол играли. А может, я еще до футбола в од-
ном был...
 Тут Фанечка из ванной выходит и говорит :
- Все, пошли.
 Длинный мне руку пожал и говорит :
- Спасибо, брат, за все!
- Да не за что. Тебе спасибо.
 Фанечка говорит :
- Держи свои носки.
 Длинный носки в карман пальто засунул и говорит :
- Спасибо, сестра! По пути где-нибудь одену. Ну, пока!
 Я говорю :
- Пока.
 Дверью хлоп и вышли. Без четверти шесть на часах, стемнело за окном. Я на бал-
кон вылез, закурил беломорину и гляжу, как они там внизу. Длинный вышел, по-
придержал дверь, пропустил Фанечку, поклонился и чего-то сказал. Фанечка рас-
смеялась. Головы подняли и руками машут. Длинный говорит :
- До завтра!
 А Фанечка :
- Сейчас приду, я быстро!
 Я тоже рукой помахал, стою себе, " Беломором " попыхиваю. Длинный Фанечку
до гастронома довел, немного постояли у дверей, потом Фанечка приподнялась
на цыпочки и поцеловала Длинного в щеку. И пошла себе в гастроном. Длинный
еще немного постоял, посмотрел ей вслед, потом повернулся и пошел направо
по улице. Из-за угла вырулил троллейбус и подъехал к остановке. Вышли трое
ребят. За ними женщина, за ней еще один мужик. Ребята посреди улицы остано-
вились, стоят, базарят, куда пойти. Один говорит :
- Давай на бульвар.
 Второй говорит :
- Ну его, бульвар. Холодно. Давай ко мне.
 А третий :
- Я лично в угловой. Потом куда хотите.
 Второй говорит :
- А чего там, в угловом?
- Пиво " Жигулевское ". Здесь-то расхватали, рубь за сто...
 Второй подумал и говорит :
- А, ладно!
 Повернулись и налево пошли. Мужик, видимо, их разговор послушал, затылок по-
чесал, повернулся и за ними. Женщина до гастронома дошла, открывает дверь,
а оттуда Фанечка выходит. Я говорю :
- Ну как?
 А она :
- Нормально. Трюфеля нет, взяла " Мишек ".
 И заходит в подъезд. Я на кухню, чайник поставил и сижу. В дверь дин-дон, вхо-
дит Фанечка и говорит :
- Хороший магазин. Народу мало.
 Я говорю :
- Еще бы... Родной!
 Фанечка пошарила по полкам, достает какую-то корзиночку. Кулек с конфетами
в нее пересыпала и говорит :
- Где такую корзиночку купил?
 Я говорю :
- Не знаю. Мама купила. Чего, плохая корзиночка?
- Да нет. Наоборот, очень милая корзиночка. Хороший вкус у мамы. Только вот
полосочка эта...
- Какая полосочка?
- А вот посредине.
- Ну, и чего полосочка?
- Совершенно к этой корзиночке не идет.
- Да ну тебя, нормальная корзиночка.
- Корзиночка-то нормальная Очень даже хорошая. Если бы еще без этой поло-
сочки...
 Я говорю :
- Мелочи это все.
- Мелочи-то мелочи. А без полосочки лучше. Позвоню-ка я...
Пошла в комнату отца, набирает номер. Потом слышу :
- Да.
 Через пять секунд :
- А кто же, как ты думаешь?
 Через три секунды :
- Да что ты?
 Еще через пять секунд :
- Еще что?!
 И, наконец :
- Так! Разберешься сам! Я задержусь.
 Трубку хлоп! Заходит, садится и говорит :
- Козел.
 Тут чайник как заорет. Катастрофа какая-то, а не чайник. Говорю :
- Скипел.
 Фанечка конфету съела и говорит :
- Чаю налей.
 И вторую разворачивает. Голос у ней какой-то деревянный стал. Что такое? Ума
не приложу! Заварки маловато. Налил я чаю, старую заварку в мусорное ведро
вывалил, стою, заварной чайник мою. Фанечка говорит :
- Зря выбросил.
 Я говорю :
- Чего зря-то?
 Она говорит :
- Можно заварить второй раз.
 А голос деревянный. Как у репродуктора на вокзале. Говорит :
- Я всегда так делаю.
 Помолчала, потом говорит :
- Так экономнее.
 Тут я возразить решил. Говорю :
- Слабо заварится.
 А она :
- Ничего не слабо! Нормальная вторая заварка!
 Ну, думаю, слава богу! Хоть какая-то эмоция проклюнулась. Говорю :
- В следующий раз так и сделаю.
 Насыпал чаю из обеих пачек, со слоном и без, и кипятком залил. Фанечка гово-
рит :
- Щепотку соли добавь.
- Это еще зачем?
- Добавь, добавь... Вкуснее будет.
Бросил я в чайник щепотку соли. Говорю :
- Так, что ли?
 Она говорит :
- Так, так... Пойду-ка я полежу.
- А чай?
- Потом.
 Встала и в комнату пошла. Я подождал, пока чай заварится, и налил себе полную
чашку. Можно, собственно, и подзакусить. Сделал бутерброд с бужениной, Фа-
нечке кричу :
- Есть хочешь?
 А она из комнаты :
- Нет.
 Нет так нет. Сижу себе, чаек попиваю. Буженина что надо. Жиру ну просто абсо-
лютно нет. Хороший человек Раиса! Половина седьмого, темно за окном. Слыш-
но, тетя Нюра кричит :
- Васильна!
 Снизу отвечают :
- Чего, Нюр?
 Тетя Нюра :
- С магазину идешь?
Снизу :
- С магазину!
Тетя Нюра :
- Там как, муку дают?
Снизу :
- Тебе какую, блинную?
- А хоть и блинную!
- Блинную дают!
 И опять тишина. Я посуду помыл, стол вытер, оставил только фанечкину чашку.
Руки ополоснул и в комнату. Фанечка на диване лежит, в потолок глядит. Ну, я
к ней залез, лежу рядом. Лежали, лежали, потом она повернулась, положила го-
лову мне на плечо и обняла рукой за шею. Пахнет она очень вкусно. Я руку ее
погладил, а она придвинулась, согнула ногу в колене, ко мне прижалась и лежит,
тихо-тихо. Потом еще придвинулась и еще больше прижалась. Лежит, мне в ухо
посапывает. Говорит :
- Тяжелая я?
 Я говорю :
- Совершенно не тяжелая.
 Она посопела немного, вздохнула и говорит :
- А козел говорит, что тяжелая.
 И снова сопит. Я подумал и говорю :
- Ну, так он козел.
Она говорит :
- Точно.
 Троллейбус внизу прошел, остановился, постоял и дальше поехал. Шаги прото-
пали. Кто-то кого-то окликнул, ему ответили. Хлопнула дверь. Фанечкины руки на
спине, гладят меня и гладят. На кухне кран забыл закрыть. Вода льется и льется.
Чай, конечно, уже остыл. У Фанечки на затылке волосы такие нежные. За окном
Полкан как рявкнет. А ему в ответ собачка поменьше : тяв-тяв-тяв! Фанечкины
губы близко-близко, я целую их и маленькие уши с сережками. Сережки золотые.
 Половина восьмого на часах, темно за окном. Я встал и включил торшер. Такой
свет приятный, и в комнате уютно.  Фанечка говорит :
- Чур, я первая в душ!
 Одежду сбросила и в ванную шасть. Я пошел на кухню, закрыл кран. Теперь толь-
ко душ шумит. Пошумел, пошумел и замолк. Фанечка выходит и говорит :
- Ты где?
 Я говорю :
- Здесь.
 А она :
- Иди душ принимай!
 Я зашел в комнату, сел на диван и смотрю, как она одевается. Она юбкой прикры-
лась и говорит :
- Чего вылупился?
 Я говорю :
- Хорошо...
 А она :
- Пошел вон!
 А я :
- Все равно хорошо.
 И в душ. Горячий. Потом холодный. Б-р-р-р!.. Опять горячий... Фу-у-у!.. Вытира-
юсь, слышу, входная дверь открывается. Отец пришел. Входит и говорит :
- Где мой сын?
 Помолчал и говорит :
- Проходи.
 Слышу, Фанечка вышла и говорит :
- Добрый вечер.
 Отец говорит :
- А, Фаина!
 И тут другой женский голос :
- Добрый вечер!
 Голос в общем приятный. Отец говорит :
- Это вот Фаина.
 Другой женский голос :
- Очень приятно. Таня.
 А Фанечка :
- Не менее приятно. Фаня.
 Я быстренько вытерся, штаны напялил и тихонько прошмыгнул в комнату. Рубаш-
ку-то одеть надо. Ну, одел, причесался, выхожу в прихожую и вижу следующую
картину : отец помогает снять пальто довольно приятной женщине лет тридцати
пяти. Я появился и как рявкну :
- Всем привет!
 Отец, бедолага, чуть пальто не уронил, вроде Длинного. Ничего, удержал. Жен-
щина улыбнулась и говорит :
- Добрый, добрый...
 И отцу :
- Это твой сын?
 Отец пальто приладил и говорит :
- Да вроде бы он...
 И мне :
- Ты чего босиком?
 Фанечка с кухни говорит :
- А он физическими упражнениями занимался.
Татьяна рассмеялась и все на меня смотрит. Отец говорит :
- Да. Он их всегда босиком делает.
 И мне :
- Тапки одень хотя бы.
 Я говорю :
- Сейчас одену.
 Влез в тапочки , что рядом стояли. Отец говорит :
- Возьми мои старые. А эти отдай Татьяне.
 Я говорю :
- Понял.
 Достал из-под тумбочки старые и одел. Отец говорит:
- Проходи, Танечка.
 Татьяна говорит :
- А вы каждый день занимаетесь?
 Я говорю :
- Почти.
 А Фанечка с кухни :
- Довольно редко. При мне вообще первый раз.
 Отец говорит :
- Учеба, знаешь... То, се... А вообще молодец,занимается.
 Фанечка с кухни :
- Еще какой молодец!
 А Татьяна все на меня смотрит. Отец стоял, стоял, потом говорит :
- Ну, что, в комнату, что ли, пройдем?
 Татьяна говорит :
- Можно и в комнату.
 Фанечка с кухни :
- А я кофе заварила!
 Отец топтался, топтался, потом говорит :
- Ну, давай, может, на кухню?
 Фанечка говорит :
- Виктор Семеныч, вам на бутерброд масла мазать?
 Татьяна говорит :
- Давайте-ка, Фаня, я вам помогу.
 А Фанечка :
- Что вы, что вы, сама справлюсь!
 Я говорю :
- Ну чего, на кухне усядемся?
 Татьяна наконец-то от меня взгляд оторвала, обернулась к отцу и говорит :
- Действительно, давайте на кухне.
 Отец рукой махнул и говорит :
- А, давайте!
 Так наконец-то все уселись за стол. Мы с отцом по краям, Татьяна посередине.
Фанечка вокруг бегает, обслуживает. Поставила тарелочки с цветочками и та-
кие же чашечки. Ходит, кофе разливает. Татьяна говорит :
- Я все-таки помогу.
 И встать собирается. Фанечка говорит :
- Ни в коем случае.
 Поставила большую тарелку. На ней, друг на дружке, штук десять малюсеньких
бутербродов. Еще четыре больших с ветчиной. Потом ставит пиалу, а в ней остат-
ки капусты, что Пашка с Длинным не доели. Отец говорит :
- Надо же, какие маленькие бутерброды...
 А Фанечка :
- Это называется канапе. Попробуйте. Очень вкусно.
 Татьяна говорит :
- Вы хорошая хозяйка.
 Я говорю :
- Очень хорошая!
 Фанечка говорит :
- Это я в гостях хозяйка. А дома ничего не делаю.
- Дома, наверное, мама все делает?
- Нет. Дома у меня муж.
- Вот как?
 Отец сразу три канапе проглотил и говорит :
- Да, Фаина замужем.
 Фанечка кофе отхлебнула и говорит :
- Была.
- Как это была?
- Так. Развожусь. Сегодня решила.
 Татьяна теперь только на Фанечку уставилась и смотрит. Смотрела, смотрела,
потом говорит :
- И сколько же вы прожили?
- Почти год.
Татьяна подумала, головой покачала и говорит :
- Немало...
 Фанечка говорит :
- Да нет, мало, конечно. Но он, честно говоря, козел.
 Отец кофе поперхнулся и закашлялся. Я встал и как тресну его по спине. Он гово-
рит :
- Спасибо...
 И опять кашляет. Фанечка говорит :
- Ничего ты не умеешь! Дайте-ка я, Виктор Семеныч.
 Встала, подошла к отцу и как врежет с размаху. Отец аж глаза выпучил. Откаш-
лялся и говорит :
- Спасибо, Фанечка...
 И еще раз кашлянул. Татьяна говорит :
- Может, у меня получится?
 Отец рукой заслонился и говорит :
- Нет, нет, Танечка, все в порядке!
 Фанечка на место села, кофе отхлебнула и говорит :
- Меня дядя учил, как первую помощь оказывать. Утопленнику, например. Или вот,
как Виктор Семеныч поперхнулся.
- А дядя ваш врач?
- Да.
- А какой профиль?
 Фанечка говорит :
- Не знаю. Вроде психов лечит. По крайней мере, все его пациенты, которых я ви-
дела, были здорово долбанутые.
 Татьяна помолчала, потом говорит :
- Сейчас психиатрия входит в моду.
 Отец взял самый большой бутерброд, откусил сразу половину, прожевал, про-
глотил, запил кофе и говорит :
- Да. Очень много психиатров.
 Фанечка говорит :
- Точно, Виктор Семеныч! Больше, чем психов.
 Тут Татьяна вдруг весело рассмеялась. Отец испугался и говорит :
- Ты чего, Тань?
- А вы, Фаина, очень остроумная девушка. Жалко, что ваш первый брак оказался
неудачным. Вам бы в " Пигмалионе " играть...
 Я говорю :
-  В чем?
 Фанечка говорит :
- Всегда мечтала. Таланта у меня на Элизу не хватит, к сожалению.
 Я говорю:
- На какую Лизу?
 Татьяна говорит :
- Не хватит? Не сказала бы! А теперь честно : чего разводитесь?
 Фанечка голову опустила, кофе отхлебнула и говорит :
- Я вам потом скажу...
- Хорошо.
 Отец второй большой бутерброд проглотил, запил и говорит :
- Ну их, действительно! Повыскакивают замуж с пеленок... Естественно, что раз-
водятся.
 Я говорю :
- А ты тоже с пеленок?
 Отец покраснел и говорит :
- Ну, у меня другой случай...
 Тут Татьяна говорит :
- Все, товарищи! Тема объявляется запретной.
 Фанечка говорит :
- Правильно! Давно пора. Давайте о музыке.
- А инструмент есть?
- А вы играете?
- Немного.
 Отец говорит :
- Танечка очень хорошо играет на пианино.
- Ну, прямо уж и очень... Так есть инструмент?
 Отец третий большой бутерброд взял и говорит :
- Был инструмент. Жена уперла.
 Фанечка говорит :
- Виктор Семеныч!
 Отец сконфузился и говорит :
- Ах, да, запретная тема...
 Я говорю :
- Мама вообще музыкант. Поэтому и взяла. Мы-то не играем.
Татьяна говорит :
- Теперь понятно.
 Отец говорит :
- Зато поем!
- Ух, поем здорово!
- Главное, громко.
 Фанечка говорит :
- Это точно. Как затянут, уши вянут...
- Здесь вы, наверное, слишком критичны, Фаина.
- Да, собственно... Пусть поют, конечно.
 Отец все съел, салфеткой губы вытер и говорит :
- Не пугайтесь. Сейчас петь не будем. Танечка, новости не хочешь посмотреть?
 Татьяна говорит :
- Идите смотреть новости. А мы тут с Фаиной уберем все. Ну, и поговорим, если
ты, конечно, не возражаешь.
 Фанечка говорит :
- Я не возражаю.
 Отец в комнату ушел. Телевизор : бу-бу-бу-бу. Музыка : тра-ля-ля-ля. И снова :
бу-бу-бу-бу. Я говорю :
- Пойду курну, пожалуй.
 А Фанечка :
- Иди, иди.
 Вылезаю я на балкон, окно за собой прикрыл и закурил. Жалко, " Беломор " кон-
чился. Зато " Ява " осталась. После кофе покурить хорошо. Тихо на улице. В
особнячках горят окна. Из подворотенки напротив вышла парочка. Идут, обняв-
шись. Остановились и целуются. Нацеловались, направо пошли. Сзади : бу-бу-
бу-бу. Я ближе к кухне переместился, а там Татьяна с Фанечкой разговаривают.
Подслушивать нехорошо. Да и на фига мне их подслушивать? Какого, спрашива-
ется, лешего мне их еще и подслушивать? А, все равно слышно...
...  У меня... да нет,нет...глупости, одни глупости... это ты так считаешь... ни черта...да если б он хотел...опять он, все он... а ты-то что... себя презираю... стыдно... остановить, что бы ни было...дурочка, за кого тебе...да не дурочка, кретинка полная...спокойно скажи : все хорошо... да какой там... а ты все равно скажи... да я..гы-ы-ы-ы-ы... это еще что?.. а ну-ка не реви...гы-ы-ы-ы-ы...ни одной слезочки...а я... пра...авильно сделала?... вот с этого и надо начинать... ты все сделала правильно... и все хорошо...
 Я докурил, выбросил окурок вниз и стучусь в балконную дверь. Отец встал, от-
крыл. Снова сел в кресло. Сидит перед телевизором и вдобавок газету читает.
Я говорю :
- Как надои?
 Он говорит :
- Неуклонно растут.
 Я :
- А дефицит?
 Он :
- Стремительно падает.
 А я :
- Ну, тогда все в порядке.
 Тут слышу, Фанечка на кухне как захохочет. А за ней Татьяна. Говорю :
- Чего это они?
 Отец от газеты оторвался, прислушался и говорит :
- Разберешь их, баб, что ли...
 Захожу на кухню, а они там смеются и смеются. Фанечка вообще пополам согну-
лась со смеху. Татьяна салфеткой лицо закрыла, смеется и смеется, остановить-
ся не может. Я говорю :
- Чего это вы?
 Татьяна отсмеялась, уголки губ салфеткой вытерла и говорит :
- Нет, Фань, тебе явно на актерский надо...
Фанечка вдруг серьезное лицо сделала и говорит :
- Правда?
 И снова как заржут. Ну, бабы! Прав отец. Не разберешь их. Да и незачем, пожа-
луй, их разбирать. Фанечка ко мне повернулась и говорит :
- Иди причешись, чума болотная.
 Я говорю :
- Слушаюсь!
 Выхожу, а они снова как прыснут. Ну, понятно, весело. Чумой болотной обозвали.
Пошел в комнату, лег на диван. Книжку с тумбочки взял и читаю. Вот, майор Про-
нин. Простой мужик. А баб не разберешь.
 Десять на часах, темно за окном, а в комнате уютно. Фанечка пришла, легла рядом
и давай меня щипать. Я говорю :
- Ой!
 А она щиплет и щиплет. Говорит :
- Чего " ой "?
- Больно, чего...
- А ты потерпи, потерпи...
 Как ущипнет за бок, я аж взвизгнул. А она :
- Повизжи, повизжи...
 Тут мне это все надоело, я Фанечку обхватил и под себя подмял. Говорю :
- Так! Не царапаться. Удушу.
- Ах ты...
- Я же сказал!
- Ух ты...
- А-а-а-а!
- Получил, получил?.. Ой-ей-ей-о-о-о-о!..
 Я говорю :
- Все ясно?
 Фанечка :
- У-у-у...
 Я :
- Чего " у-у-у "?
 А она :
- Больше не буду!
Я ее отпустил и говорю :
- Ну смотри...
Фанечка встала, оправила юбку, взяла с тумбочки гребешок и причесывается. Го-
ворит :
- Ух, я и баловница!
 Подошла к окну, посмотрела на улицу. Задернула занавески. Подошла к столу, по-
правила книги. Закрыла ящик. Подошла ко мне, села, ущипнула за ухо. Я говорю :
- Почитать-то дай.
 Она говорит :
- Читай, читай...
 А сама ухо кусает. Я говорю :
- Так, вообще-то, трудно читать.
 А она :
- А ты не читай, не читай...
 Я говорю :
- Фанечка!
 А она :
- Ишь, избу-читальню нашел...
 Треснула меня по затылку и говорит :
- Ладно. Пойду с Танькой поболтаю.
 И наконец-то вышла. Трудный народ женщины. Хотя иногда приятный. Лежу себе
читаю, слышу, на кухне опять хохот. Ну, пусть их веселятся, главное, чтоб не пла-
кали. Вот, и отец присоединился. Веселые, сил нет. Лежу, читаю. Ну, Пронин! Ну,
майор!.. Телефон трещит. Я трубку снял, говорю :
- Але!
 Виктор Семеныча. Я ору :
- Оте-ец!
 Он у себя трубку снял и говорит :
- Слушаю вас...
 Я свою трубку положил, только за книжку взялся, Фанечка пришла. Села рядом,
читает через плечо. Говорит :
- Ну что за ерунда!
 Я говорю :
- Чего ж ерунда... Хорошая книга.
 Она говорит :
- Невыносимая ерунда! Тургенева, вон, почитай. На полке стоит.
 Я говорю :
- Тургенева сама читай.
 Она мне волосы поерошила и говорит :
- Безграмотный. Тупой. Малыш-глупыш...
 Я говорю :
- Точно.
 Так вот сидим, она мне волосы ерошит, а я знай начитываю... У-ух, Пронин! И-и-и-
эх, Пронин! Прямо зараза какая-то... Фанечка говорит :
- Слезай с дивана.
 Я :
- Зачем?
 А она :
- Спать пора.
 На кухне, слышно, чайник заорал. Истребитель на взлете, а не чайник. Я встал,
пересел в кресло. Фанечка аккуратно застелила постель. Вышла, с минуту о чем-
то поговорила с Татьяной, пришла. Тащит подушку. Как же прекрасно и удивитель-
но, что у меня такой большой диван...Я говорю :
- Фань...
- Что?
- Муж-то как?
 Она говорит :
- Во-первых, это не должно тебя волновать. А во-вторых, я у подруги.
 И смеется. Я говорю :
- У какой подруги?
- У какой, у какой... У Татьяны!
 Я говорю :
- Ну, ты даешь...
 Она подушку взбила и говорит :
- Тебя что-нибудь не устраивает?
 Я подумал и говорю :
- Вроде все устраивает...
- Вроде или точно?
 Я говорю :
- Точно.
 А она :
- Так принимай дар небес!
 Одежду сбросила и шмыг в постель. Я нагнулся, чтобы юбку поднять, а она гово-
рит :
- Не трогай!
- Сложить-то надо... Вот на стул... Чтоб не мялось...
- Пусть все валяется, пусть все к чертям мнется! Иди сюда!
 Ну, согласен, пусть валяется. Бросил я одежду в ту же кучу, и к Фанечке. Такая
она теплая, нежная. Жарко будет.А, форточка открыта... В дверь постучали. Фа-
нечка говорит :
- Спокойной ночи, Виктор Семеныч!
 Отец за дверью потоптался и говорит :
- Ну, спокойной ночи...
 И голос Татьяны :
- Виктор, не мешай молодым!
 Отец еще немного потоптался и говорит :
- Спокойной ночи, сын.
 Я говорю :
- Спокойной ночи.
 Походили, походили они там еще, да и к себе ушли. Фанечка лежит рядом и очень
уютно посапывает. Сопела, сопела, потом говорит :
- Повернись-ка спиной.
Я говорю :
- Зачем?
- Почешу тебя на ночь.
Я говорю :
- Чего почешешь-то?
- Спину, дурак! Очень полезно перед сном.
- Чесать полезно?
- Да. Называется " Вечерний спиночёс ". Ну, поворачивайся...
 Я повернулся, а Фанечка руки мне на спину положила и так это тихонько водит
по ней пальцами. Сначала подушечками, нежно так, а потом и коготками. Я глаза
от удовольствия зажмурил, чуть не заурчал. А Фанечка чешет и приговаривает :
- Пониже... Повыше... И с боку... И с другого... И опять повыше...
 Голос у нее какой-то низкий, красивый. Я еще не слышал, чтобы она так говорила.
И чешет, и чешет. И говорит, и говорит. На улице дверь хлопнула. Собаки лают.
Далеко, на бульваре, наверное. А Фанечка чешет и чешет. Говорит и говорит.
Странный народ женщины. Но в общем неплохой... Так я и уснул.
 Просыпаюсь утром, в комнате светло, а я ничего понять не могу. Жарко. Фанеч-
ка горячая, как печка. Я ее обнял и прижался. Она спросонок чего-то пробормо-
тала и потягивается. Ну, я еще сильней прижался, а она голову подняла и как трес-
нет меня кулаком по бедру. Я говорю :
- Ты чего?
 А она :
- Быстро встал! Полдевятого!
 Ого! Проспали. Фанечка вскочила, одевается. Говорит :
- Чего лежишь?
 Я говорю :
- О-о-о-о-о!..
 Она оделась и говорит :
- Так! Через секунду не встанешь, водой окачу.
 И на кухню бегом. Отец, слышно, в ванную прошлепал, она ему на ходу :
- Доброе утро!
 Отец говорит :
- Доброе, доброе...
 Заглянул ко мне, говорит :
- Проспал, что ли?
 А я уж одеваюсь. Да. С Фанечкой спать, это вам не Дрюкель-Пукель. И даже,
представьте, не Дриндель-Шпиндель. Это гораздо серьезней. Говорю :
- Успею, успею...
 Отец хмыкнул и говорит :
- Давай в ванную, я обожду...
 Ополоснулся я наскоро, зубы почистил и стрелой на кухню. Гляжу, а Фанечка мне
двойной бутерброд в бумагу заворачивает. Говорит :
- Так! Глоток кофе здесь, остальное с собой.
 Я чашку взял, только глотнуть собрался, а она говорит :
- Где портфель?
 Я говорю :
- В комнате где-то.
- Так собери его, охломон!
 Справедливое, надо сказать, замечание. Пошел в комнату, извлек из-под дивана
пыльный портфель, тетради туда побросал, и на кухню. Глотнул кофейку, вроде
полегче стало. Фанечка стоит руки в боки. Говорит :
- Живей глотай!
 Куда живей-то, он же горячий. Стою, давлюсь этим кофе, тут из комнаты Татьяна
в халате выходит и говорит :
- Как я понимаю, все проспали.
 Я говорю :
- Привет!
 А Фанечка :
- Сейчас, Тань! Две секунды. Охломона вот отправлю, и свободна.
 Татьяна говорит :
- Да я вроде не спешу.
 И отцу :
- Виктор! Ты не опоздаешь?
 А он из ванной :
- Не волнуйся...
 Тут Фанечка говорит :
- Допил?
 Я :
- Допил.
 А она :
- Все! Мотай.
 Бутерброды в портфель запихнула, быстренько чмокнула меня в щеку, дверь от-
крыла и говорит :
- Вперед!
 Я говорю :
- Счастливо оставаться.
 А она :
- Дуй давай! Разговариваешь много.
 И пендаля мне под зад тресь. Ну, я и вылетел.
 Возвращаемся с Длинным, идем себе не спеша, а он и говорит :
-  Погода портится...
 Я говорю :
- Похоже.
 А мы как раз мимо углового проходим. Длинный шаги замедлил и говорит :
- Портвешку, может?
 Я говорю :
- С какой радости?
- Да вот, погода портится...
 Я говорю :
- Думаю, не стоит.
 Два шага прошли, а он опять свое :
- Тогда, может, шампанского?
- Шампанского?..
- Ну. А чего ты удивляешься? Погода-то портится.
 Я говорю :
- Да ну его, шампанское...
 Тут Длинный остановился и твердо сказал :
- Значит, пивка!
 Я тоже остановился, подумал, затылок почесал и говорю :
- Сдаюсь. Согласен.
 В магазин заходим, смотрю, а Длинный из кармана червонец выуживает. Я гово-
рю :
- Ого!
Длинный важно развернул купюру, посмотрел на свет, понюхал и говорит :
- Угощаю!
 Я говорю :
- Где взял?
 А он с не меньшей важностью :
- Заработал!
 И берет пива на все. Я испугался, говорю :
- Ты чего? Упьемся!..
 Длинный рассовал бутылки по портфелям, а две, что не уместились, в карманы
пальто запихнул. Говорит :
- Не волнуйся. За нами Димыч идет.
 Я говорю :
- Да ну?
 А он :
- Клянусь!.. Сейчас покажется, увидишь.
 Только из магазина вышли, гляжу, и впрямь Димыч выруливает. Подошел и гово-
рит :
- Купили?
 Длинный ему :
- А как же!
 Димыч к нам в портфели заглянул, одобрительно хмыкнул и говорит :
- Ну, с Днем Рождения!
 Я говорю :
- Это у кого это День Рождения?
 Длинный говорит :
- У меня. Ты не знал?.. А вот и Павел Алексеич!
Я говорю :
- Поздравляю. Чего не предупредил?
- А, предупреждать вас всех...
 Тут Пашка подошел, со всеми за руку поздоровался и говорит :
- Купили?
- Купили.
- Нормально купили?
- Достаточно.
- А ну, покажи!
 Портфели исследовал и говорит :
- Молодцы! С Днем Рождения, Длинный. Подарок с получки. Ну-с, куда пойдем?
 Димыч говорит :
- А вот, палисадничек.
 Я говорю :
- Может, лучше у меня?
 Длинный говорит :
- Нет. У тебя я почему-то сильно напиваюсь. А на улице никогда.
 Пашка говорит :
- Причина веская. Остаемся здесь.
 Димыч говорит :
- Как это у вас получается сильно напиваться? Я как только не экспериментиро-
вал, чего только не смешивал... Не получается никак!
 Я говорю:
- А ты посмотри на себя внимательно. Как бы со стороны...
- Посмотрел. И что? Ну, большой...
- Да чтоб тебя напоить, никаких денег не хватит!
 Димыч говорит :
- Как-нибудь все-таки попробую. Вон, у Пашки одолжу...
- Э-э, нет! Я никогда и никого не спаиваю. Ты это... Спирт с пивом пробовал? Про
порция один к двум...
- Да все я пробовал! Все равно трезвый. Как дурак. Все, понимаешь, валяются, а
я один трезвый. Нехорошо...
 Длинный говорит :
- А у меня обычно наоборот.
 Так вот беседуем. Дошли до палисадничка. Димыч на одну скамейку уселся, то
есть, как бы, всю ее занял. Мы втроем напротив. Длинный бутылку пива достал и
приготовился открыть ее при помощи скамейки. Пашка вытащил из кармана куртки
перочинный нож и говорит :
- Давай сюда!
- Да ладно... Я так...
- Давай, говорю! Именинничек...
 Тут Димыч говорит :
- А Фанечка?
 Я говорю :
- Чего Фанечка?
- Придет?
 Я говорю :
- Чего тебе Фанечка-то?
- Да так... Красивая женщина, знаешь...
 Я говорю :
- Знаю.
 Пашка вторую бутылку откупорил и говорит :
- Дим! Ты чего, не понял? Дома она у него. Сейчас позову...
 Через скамейку прыгнул, добежал до подворотенки, голову задрал и орет :
- Фаи-и-ина!
 Слышно, окно открылось, и Фанечкин голос :
- Чего, Паш?
- Ты там не соскучилась?
- Да как тебе сказать...
- Ну так иди сюда!
 Фанечка немного помолчала, потом говорит :
- А что у вас там?
- Длинный родился!
 Фанечка еще чуть-чуть помолчала. Пашка орет :
- Ну, так чего?
 Фанечка говорит :
- Сейчас выйду.
- Сейчас, это как?..
- Одна минута.
 Пашка вернулся к нам, посмотрел на часы и говорит :
- Через полчасика будет.
 Я говорю :
- Да нет, она быстро собирается...
 Димыч ногу за ногу закинул, головой покачал, языком прищелкнул и говорит :
- Надо же! Как это тебе удалось?
- Да так...
- Нет, ты, извини, конечно... Бегал я за ней. Долго и безуспешно...
- Да знаю я!..
-Ну, короче, молодец... Паш! Давай тост, что ли?
 Пашка говорит :
- Тост?!
- Ну!
 Пашка задумчиво посмотрел на улицу за спиной у Димыча, пощелкал пальцами,
пошептал чего-то про себя. Потом говорит :
- Не хочется что-то ничего выдумывать... Давайте-ка за Длинного, за нас всех и
за наши двадцать лет!
 Я говорю :
-  А чего... Лучше не придумаешь. За тебя, Длинный!
 Димыч говорит :
- Расти большой!
- И добрый!
- Пьем до дна!
 Выпили мы за все за это, бутылки под скамейку поставили да и сидим себе. Хоро-
шо на улице. Небо в облаках. За спиной у Димыча проплыл совершенно пустой
троллейбус. И чего пустой? В парк, наверное. Ну точно, и остановку просифонил.
Димыч повернулся, посмотрел ему вслед и говорит :
- А вот и Фанечка!
 И впрямь Фанечка появилась. Та же кожаная куртка, и сапоги те же, только юбка
серая, короткая. С собой она ее носит, что ли? Подошла прямо к Длинному, об-
няла, поцеловала и говорит :
- Длинненький ты мой, Длинненький...
 Полезла в сумку, достала большую шоколадку и говорит :
- Это тебе!
 Длинный шоколадку взял, повертел ее в руках, растерянно поглядел на Фанечку
и говорит :
- Это что... Подарок?
 Фанечка говорит :
- Представь себе. Ты чем-то недоволен?
 Длинный встал, неуклюже обнял Фанечку, прижал ее к себе и говорит :
- Ну, спасибо... Спасибо, сестра...
 Фанечка его по носу щелкнула и говорит :
- Чтобы всю съел сам! Тебе полезно. Тощий больно.
- Да, конечно... Сестра... Всю съем... Сейчас вот и съем...
 Фанечка бесцеремонно раздвинула нас с Пашкой, уселась посредине, обняла
нас за плечи, закинула ногу на ногу и говорит :
- Привет, Димчик.
 Димыч, наклонив голову, смотрел на нее не отрываясь. Рядом Длинный захрус-
тел оберткой. Смотрел, смотрел Димыч на Фанечку, потом говорит :
- Чего ж я дурак-то такой?
 Фанечка молчит. Мы тоже. Длинный рядом шоколадку ест. Димыч тяжело вздох-
нул, потом, глядя куда-то поверх нас, сказал :
- Вот так!
 Прошло еще полминуты молчания. Длинный, пока суд да дело, шоколадку прикан-
чивает. Димыч говорит :
- Волочуся я, старый осел, за этой красавицей года два. Можно сказать, мухой
летаю. Кормлю курицей и ананасами. И что ж она?..
 Пашка говорит :
- Замуж вышла.
- Не только. Если б только замуж...
 Тут Фанечка как-то исподлобья на Димыча глянула и говорит :
- Переоценил ты, Димчик, свои способности...
 Пашка говорит :
- Точно! Переоценил. И огорчаться из-за этого не стоит. Переоценил, стакан вмазал
 и баиньки... У меня вот был случай, можно сказать, противоположный. Ска-
жем...э-э... недооценки. Хотите послушать, расскажу. Все за? Кто против?
 Фанечка говорит :
- Все, все за... Длинный, ты как?
 Длинный говорит :
- Валяй, брат, валяй!
- Значит, так! Снимали мы как-то с папашей, светлая ему память, дачу в поселке
Аникеевка, что по Рижской дороге. Место, скажем прямо, не лучшее в мире, но
жить можно. Я, как человек общительный, тут же устремился на поиски подходя-
щей компании. До меня, надо заметить, их было две : дачники, куда я, сами пони-
маете, влился органично и без труда, и местные, с которыми дачники постоянно
дрались. То они нас бьют,то, наоборот, мы их. И так семь дней в неделю. В кон-
це концов эти драки настолько всем надоели, что действия враждебных сторон
стали сводиться к какому-то ленивому переругиванию. Совсем скучно стало. В это
время мне и пришла в голову простая до смешного мысль, что агрессия как фе-
номен способна породить себя же и только себя, а вот труд во имя всеобщего
блага, наоборот, влечет за собой благо еще охренительней прежнего... Короче!
Общая встреча была назначена на берегу местной речушки, название, извините,
из головы вылетело, но точно не Волга. Описывать все перипетии этого выдаю-
щегося события в истории Аникеевки я не собираюсь, скажу только, что общая
тенденция была конструктивной, вплоть до выработки мирного договора. Вы-
работали мы этот договор, и, в честь примирения сторон, было решено организо-
вать Большую Тарзанку Общего Пользования. Что это за сооружение? Кто знает,
пусть молчит, для тех, кто не знает, объясняю. Вот стоит на берегу реки дерево,
допустим, ива. И один из ее толстенных сучьев угрожающе нависает над самой
водой. Какие образы навевает эта картина? Правильно, дети! Джунгли, лианы,
Тарзан в плавках!.. Припер главарь местной банды, по прозвищу Кила, бухту до-
вольно-таки прочного каната. Банда дачников, со своей стороны, проявила не-
дюжинные способности, изготовив великолепный держак из дубовой палки, с на-
детыми на него такими штуками от велосипедного руля... До сих пор не знаю, как
они называются, но вещь хорошая. Опускаю такие технические подробности, как
закрепление одной детали на другой, монтаж всей конструкции на суку, расчет
дуги радиуса окружности полета и прочее... Итак! Бились мы с нашей Тарзанкой
целый день, и вышла она, без преувеличения, совершенно замечательной. Ис-
пытывал ее, как помню, сам Кила. Отошел он шагов на шесть, что канат позволял,
разбежался и как сиганет!.. Мы аж замерли. Кила красиво пролетел над прудом,
описав полуокружность приличного радиуса, и изящно приземлился по ту сторону
ивы. Общему восторгу не было предела. Как только мы не прыгали! С разворо-
том, с переворотом, штопором, вертолетом и даже вентилятором. Ну, мальчи-
шечью изобретательность представляете... Теперь опишу местность по ту сторо-
ну ивы, рельеф которой, скажу сразу, сыграл немаловажную роль в нашей исто-
рии. Дело в том, что часть берега там была пологой и ровной, а чуть дальше рез-
ко поднималась вверх, образуя со стороны реки нечто вроде двухметрового
откоса. Откос этот был укомплектован хорошей, средней вязкости глиной. Заметь-
те! Глина была не мягкой или твердой, а именно, что называется, средней вязко-
сти. По-видимому, у каждого из нас при разбеге и отталкивании срабатывало
внутри нечто подсознательное, что позволяло приземляться не ближе и не даль-
ше, чем в полушаге от этого опасного места... Как вы уже догадались, все идет к
тому, что в какой-то момент, и именно у вашего покорного слуги, это подсозна-
тельное дало некоторую погрешность. Скрывать не буду, так оно и было... А те-
перь позвольте задать вам простой вопрос : что, по вашему мнению, послужило
непосредственной причиной последующих событий?
 Я говорю :
- Сам же сказал, недооценка!
- Отчасти, но не совсем...
 Длинный говорит :
- Водка!
- Присутствовала. Но главной причиною не была...
 Димыч говорит :
- Молодая дурь!
- Дури всегда и везде хватает... А главное-то?
 Тут Фанечка говорит :
- Женщины!
- Совершенно справедливо, уважаемая Фаина Александровна! Решительно всем
известно, что эти безобидные на вид существа порой действуют на мужскую пси-
хику с поражающей разум результативностью... Фанечка,ты согласна? Может,
возразить хочешь?
 Фанечка говорит :
- Пока нет. Истинно, истинно так. Продолжай.
- Ну вот и хорошо... Короче! Летаем мы над рекою на нашей великолепной Тар-
занке, прыгаем, орем, материмся, в целом наслаждаемся жизнью. Общая друж-
ба, любовь, уважение, былой вражды как не бывало. И вдруг наступает всеобщее
замешательство. Появляются со стороны поселка две местные красавицы. Ну,
может, одна местная, другая из дачных, у них-то такой вражды и в помине не было.
Идут себе и болты разводят, то есть, выражаясь строго научно, лясы точат. А в
нашу сторону время от времени бросают заинтересованные взгляды. Кила тут
сразу весь как-то замер, напружился и говорит : ну, говорит, ща покажу класс...
Держак хвать, разбежался и как рванет над водой, все только ахнули. И было
на что посмотреть : Кила один прыжок закончил, приземлился на обе ноги, разбе-
гается и обратно к нам  -  р-р-аз! При подлете держак выпустил и отчебучил эда-
кий красивый финтифляк с переворотом, ну глаз не оторвешь!.. Так. Что ж, думаю,
Кила, значит, того? Может? А я, выходит дело, кто? Может быть, я трус? Может,
инвалид греко-персидских войн? Может, тварь дрожащая,или, страшно сказать,
козявка поганая?! Не-ет, думаю, уважаемые товарищи, так дело не пойдет...
 И взяла меня жуткая обида, чувство глубокое и страшное, чувство, всегда
избирающее самый короткий путь от комплекса неполноценности до мании вели-
чия... Зыркнул я на девушек, а они лясы-то знай подтачивают, но смотрят при этом
уже не друг на друга,а прямиком на меня. Беру я в руки держак, отхожу на макси-
мальное расстояние и начинаю разбег. Ну, бегу себе, бегу с возрастающим уско-
рением, и вот тут-то подсознательный рефлекс мне и говорит : а ну, говорит,
брось! Я ему : как это брось? Девушки смотрят. Никак нельзя бросить! А он мне :
 дурак ты, дурак!..
- Кто?
- Что " кто "?
- Говорит-то кто?
- Подсознательный, Фаина Александровна, рефлекс.
- А-а. Понятно. Так это не случай какой-то там недооценки. Это у тебя, Пашенька,
рядовой случай раздвоения личности с навязчивым бредом.
- С бредом?
- Ну да.
- То есть, все это бред?
- Да нет...
- То есть, хочешь сказать, я вру?!
- Да ничего я не хочу сказать! Дальше давай...
- Хорошо. Замнем. На чем я остановился?
- Дурак ты, дурак!
- Я дурак?!
- Ну да. Остановился ты на этом. Дурак ты, говорит, дурак.
- Ну да, припоминаю... Так вот : дурак ты, говорит, дурак. Это, значит, он мне, а я
ему в ответ следующее : а ну-ка, дорогой мой, ступай-ка ты себе обратно, отку-
дова пришел. Обойдусь без твоих назойливых советов и сигану вполне сознатель-
но. Ну, отталкиваюсь что было мочи и лечу. Ощущение грандиозное! Краем глаза
вижу толпу внизу и отдельно девушек, всем своим видом выражающих непод-
дельное восхищение. Ага-га-га, думаю!.. Ого-го-го!.. Куда там Киле! Да что ваш
Кила может!.. Ну, и прочие мысли в том же духе, как вдруг из собственных моих
потаенных глубин раздается этакий гаденький голосочек : чего, мол, прыгнул?..
Прыгнул, говорю!.. Хорошо прыгнул?.. Хорошо, говорю!.. Лучше Килы прыгнул?..
Да уж получше, говорю... Куда там Киле-то... А он мне с каким-то уж совсем мерз-
ким подхихикиванием : вперед-то посмотри... Ну, и перевожу я взгляд со всего
прочего пейзажа на то, куда лечу. А теперь, ребята, позвольте вас спросить, чест-
но и без обиняков : слышали ли вы когда-нибудь звук падения крупного булыжни-
ка в свежезамешанный строительный раствор? Эдакое утробное чавканье с по-
следующим подсасыванием?.. Как до сих пор припоминают аникеевские старожи-
лы, именно такой звук сопровождал то трагическое мгновение, когда ваш покор-
ный слуга плашмя, растопырив руки и ноги, со всего размаха и с поистине страш-
ной силой впечатался в эту поганую глину средней вязкости... Да, ребята. Моло-
дые мои годы, но, как говорится, пережитого не забудешь. Передать мои ощуще-
ния в тот момент довольно сложно по причине их полного отсутствия. Напрочь
исчезли все первичные, а также вторичные и третичные формы моего сознания.
Была полная пустота. И вот в ней-то, в пустоте этой самой, начали происходить
какие-то странные события. Вначале появилась точка.Точка была во мне, и точ-
ка была мной. Постепенно все вокруг стало зеленым и очень красивым. В
зелени этой перемещались какие-то более плотные предметы. Плотнели они,
плотнели, и вдруг один из предметов, став ясным и различимым, подошел и сел
на что-то рядом со мной. Это была моя покойная бабушка, Алена Ивановна. Села
она, погладила меня по голове и стала ласково, как в детстве, приговаривать :
- Вот и внучек мой пришел!.. А я-то ждала его, ждала... Дождалася!.. Я силюсь
ей что-то сказать, сами понимаете, событие-то из ряда вон... Ничего не
выходит, хоть ты лопни! Гладит она меня, гладит, ласковые слова говорит, тут,
смотрю, второй предмет сфокусировался. Подваливает эдак к нам и присажи-
вается. Я бабке моей как-то умудрился показать, то ли знаком, то ли еще как, дес-
кать, а это-то кто такой? А она мне :
- Не бойся, ненаглядный ты мой, тем более, что бояться-то тебе уже и нечего...
Дедушка это твой, Борис Васильевич...
 Наклоняется этот дедан ко мне, и опять что-то странное происходит. То есть
очень уж странное... Короче, как он меня схватит и давай взасос целовать. Гос-
поди, прости!.. Я как заору, очи-то мои и раскрылись. Гляжу, небо синее, облач-
ка на нем редкие, а посередине этой замечательной картины огромная физионо-
мия Килы, похожая на лошадиную морду, только очень заботливую. Слышу,
шепчет эта заботливая морда в каком-то умилении :
- Глаза раскрыл... Ожил, так его растак!..
Я говорю :
- Я живой?..
Тут он из умиления вышел и орет в полную силу :
- Живой Пашка, живой! Помогло искусственное дыхание-пихание, рот в рот, так
перетак твою растак!
 Короче, это Кила меня взасос и целовал. Так что,ребята, если кто соберется по-
мирать, целуйте его взасос. Лучшего способа оживить нету! Это на будущее... Вер-
немся к нашим событиям. Надо заметить, что, когда я впечатался в откос, боль-
шинство присутствующих тут же дали стрекача. Не в упрек им сказано, зрелище
было не из приятных... Минут пятнадцать Кила, двое местных и один дачник отди-
рали меня от глиняного откоса, а когда отодрали, обнаружилось, что на человека
и вообще на живое существо я похожу мало. Тут-то Кила, полный сострадания и
скорби, и вспомнил известный способ искуственного дыхания " рот в рот ", до
поры до времени вернувший меня в этот отвратительно реальный и потрясающе
сказочный мир...
 Вот так, дети мои! Если кому-нибудь из вас доведется побывать в поселке Аникеев-
ка, что по рижской дороге, обязательно посетите это место. Там недалеко... До-
ходишь до речки и сразу видишь старую иву, и сук толстенный над водой, а на нем,
быть может, сохранился кусок полусгнившего каната, завязанного морским узлом.
Если спуститься к воде,то вашим глазам  откроется двухметровый глинистый
откос со странным отпечатком посередине. Под ним плита, на плите надпись,
которую, кто знает, еще и можно прочитать... А написано там следующее :

" Перед вами отпечаток злосчастного Пашки Иванова, трагически убившегося чуть
не насмерть из-за преступной недооценки собственных сил и пренебрежитель-
ного отношения к таинственным дебрям подсознания. Исторический памятник, ох-
раняется государством."
И ниже :
 " Живи и помни! "

 Пашка закончил, достал из кармана куртки пачку " Явы " и предложил нам. Димыч
взял, закурил, затянулся, дым выпустил и говорит :
- Героическая ты, Пал Алексеич, личность!
 Фанечка сидела, сидела, потом подвинулась к Пашке, положила голову ему на пле-
чо и ласково сказала :
- Паша, когда ты наконец-то умрешь по-настоящему, я буду очень долго плакать.
 Длинный шоколадку доел, вытер губы рукавом пальто и говорит :
- Я тоже.
 Димыч затянулся, выпустил колечко дыма, проследил за ним взглядом, пустил
вслед тонкую струйку и говорит :
- Да и я всплакну, пожалуй. Если, конечно, раньше не окочурюсь.
 Длинный говорит :
- Обязательно окочуришься! К гадалке не ходи. Все, знаешь, окочуримся...
 Фанечка засмеялась. Длинный скомкал обертку от шоколадки и засунул ее в кар-
ман пальто. Потом он вытащил из портфеля одну за другой пять бутылок и выста-
вил их на скамейку в ряд. Пашка одну взял, ловко открыл ножом и протянул Фа-
нечке. Взял другую, открыл и передал Длинному. Димыч подался вперед, схватил
неоткрытую бутылку, поднес ко рту и одним движением сорвал пробку зубами.
Пашка говорит :
- Лихо!
 Димыч выплюнул пробку, опрокинул бутылку в рот и в несколько огромных глотков
осушил ее. Поставил под скамейку, поднялся и говорит :
- Следующий номер посвящается Фанечке.
 Фанечка прищурилась и говорит :
- Это что за номер?
- Увидишь. Да, это... Нервных прошу удалиться.
 Димыч глубоко вздохнул, сосредоточился и, нагнувшись, охватил скамейку обеими
руками сверху и снизу. Затем он безо всякого видимого усилия выпрямился и, ши-
роко расставив ноги, поднял скамейку над головой. Несколько секунд он стоял так,
возвышаясь над нами, и было видно, что выражение его лица необычайно серь-
езно. Потом не спеша двинулся из палисадничка на улицу. Фанечка говорит :
- О господи...
 А Длинный :
- Во дает!
 Димыч со скамейкой над головой сделал еще несколько шагов и остановился по-
среди тротуара. Согнув левую руку в локте, он опустил край скамейки себе на пле-
чо. Затем, выставив вперед правую ногу, он перенес центр тяжести на левую и,
слегка присев, аккуратно поставил скамейку на тротуар. Отряхнул ладони, повер-
нулся к нам и говорит :
- Рассаживайтесь, товарищи!
 Пашка говорит :
- С удовольствием! Фаина, Длинный, пошли! Скамейка с видом в туманную даль,
что может быть лучше?
- Точно! Пивко не забудь!
- Да его уже нет.
- Как нет?!
- Так! Две бутылки осталось.
- Ну-у! Это безобразие. Дети мои! Предлагаю отчаянный променад с заходом
в Елисеев. Хванчкара, гурджани, ахашени! Подъезды, скамейки, беседки! Бублики,
дети мои! С Днем Рождения Длинного!
 Тут они все встали и давай базарить. Поднялся я потихонечку и пересел на ска-
мейку, которую Димыч поставил. Действительно, хороший вид. Справа палисад-
ничек, слева трехэтажный дом. А впереди улица, спокойно, не спеша уходящая,
тающая вдали. Сижу, пивко попиваю. Сидел, сидел, потом говорю :
- Пойду-ка я домой.
 А они себе стоят, базарят! Фанечка только обернулась, рассеянно взглянула на
меня и сказала :
- Как хочешь.
 Тут Пашка говорит :
- Ну чего? Решили? В Елисеев!
- Может, на Смоленку?..
- А, пошли куда глаза глядят!
 Фанечка обняла Пашку за плечи, Длинного за талию, и двинули они вперед. Я один
сижу на скамейке и смотрю им вслед. Димыч на ходу пританцовывает. Пашка че-
го-то напевает. Может, выдумывает новую историю, почище этой. Длинный порт-
фелем размахался, похоже, выронил что-то. А посредине Фанечка, каблучками
цок, цок. Стройная, красивая, прямая, как струнка. Так они уходят, дальше, дальше,дальше, дальше и дальше.
 
 Пусть уходят. Придут же еще. Не может быть, чтобы не пришли. Допил я пивко,
бутылку под скамейку поставил, повернулся и пошел домой. Уже вечер. Вечером
народу никого. Пустая улица. В особнячках горят окна. Небо как свинцом залило,
и дождик пошел. Сначала маленький такой, робкий. Кап да кап. А потом, гляжу,
сильней полил, совсем как в пятницу.

               
              **************************************************


Закончено 16 ноября 2012 года. Вариант окончательный, изменению не подлежит.

Купирование текста вплоть до отдельных букв карается смертью лютой.               


                Павел Иванов.