Возвращаясь на Итаку. Часть четвертая. Сцилла

После предложения Урса Артём неожиданно для себя самого стал смотреть на геометрическую группу Мюнстрика заинтересованным хозяйским оком, в светлом, уютном предвкушении  долгого и приятного сожительства.  Смотреть, впрочем, Артёму, за полтора десятка лет активной жизни за рубежом так и не научившемуся воспринимать местных иначе, чем как пейзаж, как декорации, как функциональные мебеля, оказалось особенно не на что : он сразу и навсегда запутался в аспирантах и постдоках Урса, одинаково долговязых, одинаково вихрастых юношах, встречающих его на ведущей в офис Белкинга лестнице одинаковыми громогласными халло, всех этих Кристофах, Кристоферах, Кристианах.

Взгляд Артёма сразу зацепила и поцарапала одна Алинка, неизвестно каким ветром занесенная в вестфальскую глушь москвичка, в муках дописывавшая свою неожиданно любопытную диссертацию. Не заметить её аккуратную, чернявую, под Мирей Матьё стриженую головку на фоне общего взлохмаченного белобрысья и впрямь было бы трудно. За это Артём Алинку сразу и не взлюбил : за заметность. А также за три беглых, идиоматичных европейских языка в активе и перманентный загар на смазливой её мордашке, ежеуикендно привозимый лоукостерами из какого-то средиземноморского городка, где работал алинкин муж, тоже математик и уже, мать его, профессор на постоянном контракте. Кроме того, Алинке явно, хоть и несколько своеобразно, благоволил сам Белкинг. Из своего офиса Артём регулярно слышал, как Алинка приходила к шефу, как тот, не удовлетворённый очередной версией её диссертационного текста, громко гавкал "Das ist aber Scheisse!" и метко, привычно швырял рукопись в мусорную корзину, как Алинка выбегала из офиса, всхлипывая, плюхалась на диван в коридоре с неизменным "Ну, не козёл, а?" Собственно, примерно так же реагировало на Белкинга и белобрысье. Только белобрысье могло рыдать на диване, сколько его душе угодно, а расстройство Алинки Белкинг дольше пяти минут переносить не мог - вновь открывал дверь, покрасневший от стыда не только поросячьим лицом, но и лысиной, и шеей, с рукописью к руке, извлечённой из-под яблочных огрызков, колбасных шкурок, кофейных стаканчиков - пойдём, мол, посмотрим вместе, может, ещё не так всё безнадёжно.

Артём подозревал даже, что Белкинг хочет оставить Алинку у себя и после защиты - постдочить, а то и претенденткой на W1, и это почему-то страшно его раздражало. Он в первый раз в жизни начал злословить и по мелочи интриговать. Однажды назвал её "задери-подол-Алинка" в частном разговоре со старым университетским приятелем, приехавшим визитёром в соседний Бохум, и в ответ на удивление приятеля быстро поправился, сказал, что пошутил, прекрасно зная, что осадочек-то остался. В другой раз пытался задрать уже её саму, не вынеся её громкой, едва ли не часовой немецкой болтовни с одним из белобрысых на факультетской вечеринке: "Алин, ты там совсем замучила парня своей трескотнёй. Оставь же его в покое, дай ему, несчастному, бутербродик что ли взять!" На что Алинка уж конечно не растерялась: "Тёма, милый, тебе что, обидно, что я не с тобой беседовала? Да не ревнуй, пойдём-пойдём, поговорим, выпьем, потанцуем". Артём тогда насилу вырвался, сбежал к Шурику, занялся одуревшими от халявного шоколада детьми.

Особенно жёсткий выхлоп неприязни по отношению к Алинке едва не стоил Артёму хороших отношений с Урсом. Это случилось в прекрасном месяце мае, летом почти, на каком-то очередном университетском празднике, в которых Артём не разбирался и разбираться не желал. Официальная часть тогда так всех утомила, что Урс сказал ему, сидевшему рядом, на ушко: "А завалимся-ка ко мне! Я поеду пораньше, приготовлю что-нибудь, а ты ведь на машине, так вот прихвати моих птенцов, девушек в особенности, Алину там - и туда же. Дорогу ты знаешь". Артём позвал с собой первое попавшееся белобрысье, а Алину заменил месячной визитёркой из Новосибирска, снулой, немотной, не говорящей на языках барышней. После того, как снулая визитёрка уснула у Урса на диване в прихожей от общей своей неприкаянности в европейском контексте, Белкинг спросил Артёма где Алина. На что тот нагло ответил, что Алина ехать не захотела и сдуру прибавил, да и зачем она, мол,  здесь, только скуку разводить своей трескотнёй. Урс тогда зыркнул на Артёма остро-подозрительно, а на следующий день, за обедом, при всей группе, возьми да и спроси Алинку, а почему это она не захотела вчера ехать праздновать вместе со всем здоровым коллективом, тогда как Артём ведь передал ей приглашение. Алинка удивленно захлопала глазами - никто ничего ей не передавал, но, мигом заметив смятение Артёма и гневно покрасневшую лысину Урса, что-то вполне связно залепетала про ах да-да, конечно, она извиняется, поскольку плохо поняла, что приглашает-то её именно Урс, а не Артём, противный, предлагает сбежать с официального университетского мероприятия. Щебетанье сработало, лысина Урса побледнела до нормального своего состояния. Артём же совершенно по-достоевски невзлюбил Алинку с удвоенной силой.