15. Гуси-лебеди

15. ГУСИ-ЛЕБЕДИ (Продолжение цикла стихов и прозы "Пристегнувшись к одной веревке". Предыдущий рассказ: http://www.proza.ru/2016/01/02/237

Над белой птицей туча воронья
галдит азартно, кружит спозаранку,
где с поля, среди жесткого жнивья,
не улететь лебяжьему подранку.

Видать, отстал от стаи в непогоду,
не дотянул ста метров до пруда.
Жмет воронье и не дает проходу
туда, где есть спасение – вода…

(стихи любимой женщины)


- Вить, может ты все-таки поешь?
- Печенку?
- А больше нечего.
- Не буду.
- О, Господи…– Таня поглядела на мужа и покачала головой, то ли обиженно, то ли огорченно, – как дитя малое. Ну, ладно, мой хороший… - она выскочила в сенки и вернулась с двухлитровой банкой. – Молочка налить? 
- Налить, налить! Но откуда?
- Коля притащил. От Маруськи.
- А можно?
- Можно, можно. Сказал, что для нас. Только котейке надо оставить. Ох, здоровущий же…
- Поди, на печенке вырос…
- А то ж!
- Ну ладно, давай по кружечке…
- Чокнемся?
- Я тебя люблю…
- Я тебя тоже, - Таня чмокнула мужа и осторожно отстранилась. - Только не сейчас, мой хороший… Ладно?
- Вот так всегда… - обиженно проворчал Витька-Зондер. – Некоторым лишь бы не сейчас. Ладно, дедуля, спим. Спим…
-
Он отвернулся к стене и еще пару минут что-то бурчал. Но, кажется, уже сквозь сон. Уработался за день.

Таня щелкнула выключателем у двери, наощупь вернулась к топчану и примостилась рядом с посапывающим мужем. Засыпать - даже под боком у Витьки -  было страшновато. Опять приснится черт знает что…
Ну и влипли они здесь…

Супруги, в совсем недалеком прошлом гидростроители, гордые своей квалификацией, без работы оказались полтора года назад. Ну, не то, чтобы вовсе без работы. Ее, родимую, в принципе еще можно было сыскать. Особенно, если не кичиться институтскими дипломами и многолетним инженерным опытом. Труднее было найти такое дело, за которое платили бы по-человечески.

А главное, вовремя. Потому что те сумасшедшие по недавним меркам тыщи, что время от времени притаскивал в дом муж-добытчик, на глазах превращались в пшик.
Шоковая терапия, мать ее за ногу…

В первую сумасшедшую гайдаровскую зиму семья Зондеров спаслась от голода погребом, который с осени забили под потолок всяким подножным кормом. А от холода – пуховыми куртками, пошитыми ее, Таниными руками. Золотыми по локоть, как любовно говаривал Витька, красуясь в роскошной пуховке, недосягаемой мечте своей альпинистской юности. Тогда такие штуки перепадали только элите.

Именно спортивные пуховки, не имеющие в своей конструкции ни единого сквозного шва, - в отличие от китайского ширпотреба! - нежданно-негаданно позволили добавить к подножному корму кусочек хлеба с маслом. Нет-нет, да заглядывал к Зондерам в дом кто-нибудь из тех, кто в таких делах разбирался и готов был выложить денежки. Или харчи. Так что довольно скоро наследная бабушкина перина, когда-то битком набитая тончайшим гусиным пухом, исхудала до габаритов собачьей подстилки.

Тут-то и выяснилось, что заботливые или хотя бы просто добросовестные бабушки вывелись как динозавры. По крайней мере - на местном рынке. Перины и подушки оттуда изначально годились разве что на вышеупомянутые спальные принадлежности исключительно для не изнеженных деревенских собак.

Кризис в едва начавшем зарождаться швейном бизнесе грозил вновь посадить семью исключительно на подножный корм. Перспектива не радовала. Тем более, что у дочери, двенадцать лет изводившей отца и мать полным отсутствием аппетита, оный проснулся как раз в самый неподходящий момент.
Радоваться бы, что растет дитятко. Да только кормить чем?

Поиски хорошего пуха, уже казавшиеся безнадежными, увенчались успехом неожиданно. Один из друзей-клиентов рассказал, что в сотне километров от их поселка есть частная гусиная ферма. И, якобы, хозяин фермы ищет временных работников на ощипывание гусей. За натуроплату. Вроде бы, как сказал информатор, такой натуроплатой является каждый десятый гусь. Со всеми потрохами.
И с пухом!

На военном совете, состоявшемся в тот же вечер, Зондеры попытались резюмировать все, что было им известно по гусиной тематике.

Витька знал мало. Пару раз в детстве его папа привозил из какого-нибудь колхоза живого гусака. Тоже своего рода натуроплату за оформление Красных уголков с портретами членов политбюро. Но резать живность у бывшего морского пехотинца рука не поднималась, поэтому один из сыновей командировался с добычей в сторону городского рынка, где функционировало предприятие со странным названием «Птахоризка». Спустя короткое время из окошечка птахоризки клиенту выдавался его гусак в общипанном и препарированном виде. И, самое удивительное, - горсть мелочи. Что-то около рубля.

То есть, выходило, что пух с гусака стоил дороже всей мороки по его убиению и ощипыванию?

Галка знала только то, что мало чего на свете бывает вкуснее гусиной печенки. Ей на этот счет свезло в гостях у бабушки в Бессарабии. Той самой, которая завещала дочери бесценную перину.
Таня отмолчалась. На то были свои причины…

Ее родители живности не держали, хоть и жили на собственном подворье. Вернее, пытались в самые голодные послевоенные годы обзавестись подсобным хозяйством, но быстро открестились от такой затеи.

Во-первых, трудно было с кормами. Точнее, не трудно, а просто никак. Можно было лишь украсть. Или, как предпочитали говорить соседи, взять. Вот только освоить эту нехитрую вроде бы науку Танюшкин папа так и не смог. Да и мама не настаивала.

Во-вторых, - а может и во-первых,- Танин папа, как и Витькин, прошедший всю войну на передовой, тоже не любил поднимать карающую руку на мирную животину. Правда, выяснилось это не сразу, а к моменту, когда два выводка индоуток нагуляли вес и заполонили весь двор. Как разрешилась проблема перенаселения, Танюшка не запомнила, но больше птичник под абрикосовыми деревьями никем не заселялся. Единственным хозяином и охранителем двора долгое время оставался пес Кутя. Правда, в том приснопамятном году и Кутя был еще в полном смысле слова кутенком – толстолапым, глупым и ужасно писклявым.

Видно, никак не мог забыть мамку, выродившую его на свет под забором Танюшкиного детсада.

Индоутки предпочитали драться исключительно стенка на стенку, точнее, выводок на выводок, не ввязывая в клановые разборки ни двуногих, ни четырехлапого. А соседские куры и петухи, заполонявшие улицу Льва Толстого, шустро удирали за родимые ограды от любых потенциально-опасных существ, к коим, видимо, они относили даже четырехлетнюю дочурку демобилизованного фронтовика Славы.

Может быть именно поэтому кроха так спокойно пережила отсутствие мамы, заскочившей к соседке за щепоткой соли – да и заболтавшейся там лишнюю толику времени. Тем более, что в соседкином дворе оказалось ужасно много прекрасных стеклышек, через которые девчушка с интересом начала разглядывать окружающий ее незнакомый мир.

Огромные белые птицы, молча окружившие Танюшку, тоже не испугали. Непонятно было только, откуда они так быстро появились. Но страшно не было. Ни капельки. Сказку про гусей-лебедей мама ей еще не рассказывала.
Она даже потянулась погладить ближнюю по головке…

Жена жалобно вскрикнула во сне и Витька подхватился на топчане, не совсем соображая в темноте, где он и что случилось. Наконец понял, наклонился к Татьяне:
- Ш-ш-ш… Все хорошо…

Татьяна всхлипнула еще пару раз и задышала спокойнее.

Витька тоже попытался поскорее уснуть. Знал за собой в последнее время новую слабость: если не уснешь сразу, пустишь мысли по кругу, то будешь колготиться без сна до самого рассвета. Но сон не пошел. Паскудно было на душе. А перед глазами то и дело вставали здоровенные белые птицы с длинными жилистыми шеями.
Блин, ну и шеи же у них! И как долго дрыгаются бедолаги с уже отрубленными головами…

Звякнуло стекло форточки. Кто-то тяжело и в то же время мягко спрыгнул на стол, потом на пол. Витька затеплил заранее припасенную свечу. Лампочка-то в избе на все двести ватт. Да без плафона. По ночи зажжешь – сквозь одеяло пробивает.

Точно, котейка хозяйский заявился. Ох и здоровый, злодеюка! Ну, ты, морда усатая! Печенку будешь? Чего-чего?! Глаза бы не глядели? Ох, понимаю…Тогда держи молочка … Да не так быстро. Помедленнее, помедленнее… Силен ты, парень, по молочку-то…

Третьи сутки пошли с того вечера, как приятель-наводчик забросил их крохотный продотряд на эту злосчастную ферму. Уже в сумерках нашли хозяина, переговорили накоротко, уточнили про натуроплату (точно, каждый десятый гусь со всеми потрохами – наш), договорились, где можно ночевать – у деревенского пропойцы Кольки Ипатова.

Добрейшим человеком, к слову, оказался изгой деревенский… Сразу вывалил на сковородку гору свежайшей гусиной печенки с луком. Краденой, конечно, как выяснилось попозже. Но все равно, как и предсказывала Галюшка, непередаваемо вкусной и ароматной. Посидел для приличия с незваными гостями, откушал без ажиотажа привезенную из города четушку – и деликатно ушел ночевать к какой-то Маруське. А Зондеры, сытые впервые за много недель, завалились на его топчане, с волнением ожидая предстоящий трудовой день на ферме.

Увы, день этот начался совсем не так, как виделось из города…

- Ну, и чего ждешь? – буркнул мордоворот-хозяин уже на пятой минуте седьмого часа утра.
- Так чего ощипывать-то? Гуси где? – вопросом на вопрос ответил начинающий батрак.
- Вон пасутся, - хозяин кивнул в сторону плотной шевелящейся белой массы в дальнем конце двора. – Руби и ощипывай.
- Как «Руби?!.»
- А молча! – просветил непонятливого горожанина наниматель. – Да не боись, их всего-то сотни две…


Голод не тетка. К исходу пятого трудового дня Витька наворачивал гусиную печенку с луком уже без всяких комплексов. В том числе и тех, что бывают связаны с присвоением чужой собственности. А с другой стороны, если задуматься, нехрен было хозяину прямо на ходу менять договоренные правила игры. Гусей, по откорректированному им влет регламенту найма, приходилось не только ловить, тащить к месту казни и совершать эту, леденящую кровь городского жителя, процедуру. Раскатавший губу деревенский олигарх теперь требовал еще и грамотного потрошения ощипанной и опаленной тушки с приведением полуфабриката в привлекательный товарный вид. То есть особо ценные  потроха, куда со всей силой входила печенка, надобно было аккуратненько уложить взад. Конечно же, не под хвост убиенному гусю, а в вычищенную брюшную полость.

Тут-то угнетенный батраческий класс и наносил ответный удар, потому как голь на выдумки хитра. Отщипнуть изрядный шмат от совсем немаленькой печенки (и оставить совершенное хищение незамеченным!) оказалось делом техники.

Пускать же на пропитание собственную натуроплату, причитающуюся за трудовые подвиги, ни Витька, ни Таня не торопились. Впереди была долгая сибирская зима с совершенно непонятными пока перспективами выживания. Так что упомянутая натуроплата, в виде полутора десятков самых упитанных представителей пущенного в расход поголовья, пока еще более-менее спокойно гоготала и кормилась в опустевшем загоне.

Их черед должен был наступить перед самым отъездом домой.

Затесался, правда, в эту почти гренадерскую команду один маломерок, компенсировавший подраненное где-то крыло и отсутствие стати, необходимой для рождественского гуся, невероятной шустростью и драчливостью. Под Витькин топор он едва не угодил в первый же день, но, единственный из всех прочих, сумел извернуться. Дотянулся, больно ущипнул человечью руку и с самурайским криком «Кья-а!» вырвался на свободу. Преследовать каратиста разобиженный Витька не стал. Отвел душу на его менее проворных собратьях.

Тем более, что паршивцу, как говорится в анекдоте, все равно некуда было деться с подводной лодки…

Демобилизация остатков экипажа «подводной лодки» в день отъезда сначала пошла строго по графику. Единственный автобус из деревни в сторону города уходил в половине четвертого и к тому времени надо было закончить все дела. Да еще дотащить до автобусной остановки практически неподъемный «челноцкий» баул с натуроплатой и пожитками.

Заколодило налаженный процесс на последней паре. Каратист-маломерок вновь дал бой душегубу. Причем, похоже, вознамерился отстоять не только собственную тощеватую шею, но и жизнь гораздо более упитанного собрата своего, смирненько наблюдавшего за ходом поединка со стороны. Впрочем, исход поединка, как ни крути, все равно был предрешен. Витька, поднаторевший в гусиной корриде,  в конце концов ухватил наглого поединщика за шею и потащил к лобному месту.

А второй гусь, что-то взволновано шепелявя, неожиданно поковылял следом.

- Витенька,  - внезапно остановила мужа Татьяна. Вообще-то, выходить в загон она избегала, ограничиваясь возней внутри комнатушки, где был налажен процесс ощипывания и потрошения.

- Ну, чего? – раздраженно повернулся в ее сторону Витька, не сообразивший, с какой стати жена обращается к нему так торжественно.

- Витенька, - отводя глаза от окровавленной колоды, жалобным тоном повторила жена. – Давай отпустим его.
- ?!
- Понимаешь, - торопливо выпалила Татьяна, - Это, кажется, не гусь. Видишь, он не совсем белый?
- Ну и что? Какая, хрен, разница?!

Маломерок и вправду был совсем не похож на откормленных белоснежных собратьев. Ни статью, ни цветом перьев, розоватых, как у знаменитых фламинго. Но откуда бы взяться фламинго в хакасской степи? Да еще зимой!

- Он дикий, наверное. Может быть, не смог улететь по осени и прибился к людям. Вот, смотри, крыло у него покалеченное! Нельзя так. Нечестно…

- Честно-нечестно … - устало проворчал Витька. – А Галку кормить надо. И что с ним делать по-честному? В Красную книгу сдавать? Все равно пропадет без корма. Зима же!

- Глу-упый! – радостно проворковала Татьяна, моментально уловившая перелом в решимости мужа. – Енисей же не замерзает! А на открытой воде никакая птица не пропадет!

- Ну и хрен с ним, пусть живет. Щас вон того уделаю, - Витька кивнул в сторону второго гуся, который, даже не пытаясь удрать в дальний конец загона, будто прислушивался к спору людей, - А этого сунем в наволочку и довезем до Означенного…
- И того не надо.
- Женщина!!! Ты ваще соображаешь, что говоришь?
- А вдруг это его подруга?
- Да плевать! Это же зарплата за день работы! И потом, откуда ты взяла, что это самка? Под колеса ему заглядывала?
- Лапушкин…

Точного определения половой принадлежности водоплавающих особей супруги действительно не знали. Вроде бы, по словам Кольки Ипатова, самки бывают маленько потолще и чем-то отличаются по форме морды возле клюва. Но чем именно – черт разберет.

И все равно, еще размахивая топором, Витька уже понял, что натуроплата уменьшилась сразу на две единицы. Потому что невозможно отказать любимой женщине, называющей тебя таким сокровенным прозвищем.
От которого до сих пор пахнет медом их первых ночей…

А на автобус они, естественно, опоздали. Накатили густые декабрьские сумерки и поземка начала сноровисто заметать будочку автобусной остановки за околицей деревни. Но, когда после часового безнадежного голосования Витька совсем было отчаялся и засобирался тащить скарб обратно к ипатовскому домику, около бедолаг тормознул-таки крутой джип, за рулем которого сидел… мордоворот хозяин.

Что-то бормоча про себя и озадаченно качая головой, сельский капиталист распахнул перед бывшими батраками дверь салона. Помог утолкать в объемистый багажник баул с битыми гусями и шевелящийся мешок с живыми - и отвез все это хозяйство до Старого Означенного. И даже подогнал свой «Лэндкруйзер» к самому берегу Енисея. Еще раз покачал головой, глядя на торжественный спуск освобожденной птичьей пары на воду, - и поспешил в обратный путь. Уже вовсю разгулялась низовая метель, страшная в хакасской степи даже для японских джипов.

Голодать в наступившую зиму семейству Зондеров не пришлось. Гусятину растянули аж до мая, добытого отменного пуха хватило на десяток пуховок, а тут еще Витьке свезло с трудоустройством. Взяли разнорабочим на частное предприятие. Гордиться должностью особо не приходилось, но денежка на поддержку штанов в дом потекла.

А к исходу зимы Татьяна поехала в город за фурнитурой для новых заказов. Вернувшись вечером, она еще с порога восторженно завопила:
- Лапушкин!
Витька выскочил в коридор и едва успел подхватить супругу под попку. Так откровенно-бесстыдно в его объятия она не кидалась давненько.
- Лапушкин! – повторила Татьяна. – Я их видела!
- Кого?
- Ну, этих, наших! Помнишь розового? И гусочку?
- Ну?
- Плавают у островов! Парой! Лапушкин! Я так тебя люблю!

Витька счастливо зажмурился и покрепче прижал к себе любимую женщину. Тем более, что никаких уточняющих оговорок типа «не сейчас» не последовало.

Да и не могло их быть в такой светлый миг …

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2016/01/04/10