Глава 11 - Пир крови. Начало

    Как давно я в этом городе? Как давно я окутан нитями воспоминаний? Я потерял счёт времени. Сколько прошло дней или месяцев, а может лет? Существую ли я сейчас для кого-то, кроме призраков моего прошлого? Мои вены – покрытые инеем и изморосью дороги, мои глаза – тысячи многоликих дверей, мои руки – призрачные липкие нити былых событий. Я вытравил в себе жизнь, я расщепил в себе смысл, я вырастил в себе космическую бездну.
    Сейчас я пытаюсь вспомнить зачем я вскрыл этот чёрный ящик в моём мозгу, зачем так старался прорваться чрез множество барьеров в хранилище памяти. Что я надеюсь найти в этом городе призраков? В чьём лице ищу разгадку? Этот город всегда был частью меня. Каждое моё слово отражалось эхом в нём, каждая удача и огорчение, надежда и разочарование формировали своды его стен, прокладывали дороги, создавали столбы с указателями, переулки и перекрёстки, пороги и двери. Каждая капля крови и каждый вдох, каждый крик и каждая улыбка генерировали бесконечную ретроспекцию архитектурных форм, эмпирическое понятие которых сокрыто в антиномии сознания и хаоса.
    Я знаю куда ведёт каждый переулок, я знаю что сокрыто за каждой из дверей. Я вдыхаю полной грудью запах ледяного ветра, в надежде что у меня закружиться голова. Но мой разум всё так же ясен, и не поддаётся и малейшему смятению. Морозный воздух приятно колит ноздри. Порывы ветра учащаются. Быть может вскоре начнётся метель?
    Я ещё не до конца понял, почему этот призрачный город имеет именно такой внешний вид? Почему по его улицам завывают ледяные ветры, указатели покрыты льдом, а на порогах мороз оставил свои узоры?  Быть может он формируется мною на подсознательном уровне? Если это так, то я ещё не обнаружил все скрытые сегменты мозга. У меня остаётся ещё слишком много вопросов. Надеюсь я получу на них ответы в процессе упорядочивания хранилища памяти. Это единственно Истинное что я сейчас знаю. Хочу ли я узнать кто я, или мне просто нужен вывод извлечённый из заново просмотренных и прожитых событий? Я не знаю. Я просто сознаю потребность движения вглубь себя. Я не ищу избавления от бремени, скорее я хочу переосмыслить его.
    Вот эта дверь, я знаю что это она. Я поднимаюсь по чёрному гранитному порогу покрытому инеем, и останавливаюсь возле неё. Она как будто из красного дерева, и как будто из живой плоти. Я чувствую от неё запах крови, свежей, тёплой, густой крови. Этот запах ярко ощущается моим обонянием на фоне морозной свежести. Под его влиянием пробуждаются множество вожделенных аллюзий и хищных желаний. Я кладу руку на ручку, проворачиваю её и толкаю дверь. Тёплые липкие нити в одночасье потянулись ко мне, стали окутывать  и обволакивать, зловеще нашёптывать и безмятежно подхихикивать, погружая в очередное воспоминание.
    Я открыл глаза. Облегчения я совсем не почувствовал, так как головная боль никуда не делась. Быть может она и была причиной моего пробуждения? Я неловко двинулся и почувствовал как затекли руки, ведь они были связаны за спиной. Поэтому я и очнулся. Я лежал на земле на боку. Рядом в той же позе лицом ко мне лежала Валерия. Она всё ещё была без сознания. Я ощутил что меня  лихорадит, но не потому что земля была холодной, напротив она была сырой и тёплой, скорее это был нервный озноб. Я стал осматриваться, уже почти что стемнело, опустились летние сумерки. В шагах тридцати от нас были разожжены несколько больших костров, освещавших огненными языками сновавшие отовсюду фигуры людей. 
    - Вал… Валерия… - проговорил я громким шёпотом, - очнись, милая… очнись.
    Девушка вздрогнула, и полураскрыв глаза, попыталась подтянуться, но связанные за спиной руки ей этого не позволили сделать. Она встряхнула головой, и, широко раскрыв глаза, осмотрелась. Я придвинулся поближе к ней, и поцеловал её в горячий лоб.
    - Ты в порядке? – спросил я.
    - Да, только руки затекли. – Прошептала она, глядя на меня. – У тебя кровь под носом и на губах.
    - Да, я чувствую… у тебя тоже.
    - В самом деле? – прошептала голубоглазая девушка, облизав губы, - и вправду... солёный вкус… что здесь происходит?
    - Я не знаю наверняка… но понимаю, что заговор удался. – Проговорил я, и в это же мгновение над нами склонилось чьё-то бородатое лицо. 
    - Вы уже очнулись? Это хорошо. – Проговорил Тамаш, так как этим бородачом являлся никто иной как он. – Вставайте, пир уже начинается. – И он, присев, взял нас обоих под руки, и с лёгкостью, как будто мы травинки, поднял на ноги. В тоне его голоса совсем не было угрозы или агрессии, почему-то в его обращении с нами присутствовало отеческое благодушие.
    - О чём вы говорите? Какой пир? – неловко вставая на ноги, спросила девушка.
    - Вы всё сейчас увидите, - отвечал спокойно румын, - идёмте.
    Став позади нас, Григор положил руки на наши плечи и слегка подтолкнул вперёд. Наша троица направилась к огню. Обойдя костры, мы увидели кратер в земле, что вырыли эти безумцы, и кровавый алтарь в центре его, в котором бурлила багровая жидкость. Я поспешно отвёл взгляд от этого жуткого колодца, дабы не поддаться его магнетическому влиянию, и стал осматривать сам кратер. Углубление в земле имело законченный вид, вырытые ступени с обеих сторон были тому доказательством. В нескольких метрах от этого кратера находилось сооружение из деревянных досок похожее то ли на эшафот, то ли на сцену, имевшее небольшие ступени с одной стороны. Возле него на грубой серой материи лежали четыре длинных деревянных кола в три-четыре метра длинной. Они имели зловеще-угрожающий вид, догадки промелькнувшие об их предназначении, поселили в моей душе тревожное предчувствие. Проходя мимо них, я ощутил аромат свежей древесины, и это ещё больше взволновало меня. Всё пространство вокруг кратера и деревянного сооружения окружали обезумевшие испачканные в чёрной грязи жители деревушки. Белки их фанатичных глаз, избороздили кровавые сосуды, от чего они были похожи на кровожадных дикарей амазонских джунглей. Завидев меня и Валерию они в один голос закричали что-то на румынском языке. 
    - Что они говорят? – в недоумении проговорил я.
    - Они говорят – дети вернулись к матери. – Наклонившись между нами, перевёл Григор. – Мы пришли. – Подтолкнул он нас в гущу толпы, которая тут же расступилась.
    Из толпы вышли две фигуры. Одним лицом являлся знакомый читателю плешивый предприниматель по фамилии Крумский. Другим же был незнакомый высокий мужчина с длинными грязными волосами и пышными усами, одетый в какие-то выцветшие лохмотья, в которых с трудом узнавалась одежда валашских вельмож прошлых столетий. Под его суровым всеобъемлющим взором, который он изредка бросал на Крумского, лысый предприниматель съёживался и то и дело производил инстинктивные полупоклоны, что-то лепеча себе под нос. Издали кожа незнакомца казалась мне мертвенно бледной, подойдя ближе, я обескуражено увидел что его кожа в самом деле была трупного иссиня-белого цвета. Пигментные пятна на шее, чёрные вены на лбу и серые плотно сжатые губы незнакомца указывали на то, что пред нами как будто стоит живой мертвец. Лишь глаза, вопреки внешнему облику этого ожившего трупа, выглядели живыми, с нетерпением обратились ко мне и Валерии, жадно всматриваясь в наши лица.
    Незнакомец поднял руку и толпа смолкла.
    - Вот они господин, целёхоньки и невредимы, - из кожи вон лез Павел, трясясь в благоговении, блестя золотыми коронками в раболепной улыбке, - они узрели алтарь чуть раньше надлежащего времени, но их тела выдержали этот первый контакт… так что в дальнейшем, мы смеем надеяться, это послужит залогом более крепкой связи… не стоит беспокоиться…  целёхоньки и невредимы… свежи и чисты, как слёзы нашей грозной богини. – Гаденько захихикал плешивый, осторожно поглядывая на усатого мертвеца, как бы пытаясь распознать в выражении его лица гнев или милость. – Вы не зря пробудились ото сна, господин… сегодня великий день, день великого пира! Дети исполнят своё предназначение… я уверен, я уверен…
    Усатый незнакомец, коего Крумский называл господином, простёр правую руку к нам и произнёс что-то на румынском языке глядя на нас.
    - Господин приветствует вас, дети матери, нашей грозной богини. – Перевёл Павел.
    - О чём он говорит, чёрт побери! – с благородным негодованием воскликнула моя храбрая спутница, оглядываясь на Тамаша.
    - Вы всё поймёте, проявите немного терпения. – Невозмутимо ответил нам Григор, почтительно смотря на усатого мертвеца.
    - Послушайте бродягу, он всё верно говорит, - поддакивал Крумский, - терпение, дети, терпение. – И, подобострастно жестикулируя и заискивающе вертясь вокруг высокой фигуры своего бледного господина, лысый предприниматель приторно залепетал к нему. - Но господин… было бы хорошо уже начать… этот голод, господин… этот голод невыносим… вы же понимаете…
    Высокий незнакомец нисколько не обращая внимания на упрашивания своего слуги, коим по непонятной причине стал лысый предприниматель, внимательно осматривал меня и Валерию, живыми почти мистически блестящими глазами, словно пытаясь нечто заключить по выражению наших лиц, словно пытаясь вытянуть из нас некий немой ответ. В тот момент я на каком-то необъяснимом инстинктивном уровне ощутил что он проник в наши сознания, проник одновременно в голову ко мне и к моей спутнице, и что-то очень тщательно осматривает, обшаривает, обыскивает внутри нас. Всё произошло в каких-то несколько мгновений, но совершенно отчетливо запомнилось мной. Чувство проникновения в сознание исчезло столь же быстро и легко как и возникло. Я ощущал что оно намеренно было так легко, так безболезненно, что он, то есть усатый незнакомец, мог причинить нам вред, но намеренно этого не сделал. Он перевёл взгляд на Крумского, и нахмурившись, быстро проговорил – начинаем. Тот на мгновение весь стушевался, а после его физиономия искривилась плотоядной безобразной улыбкой, и он расправившись завопил:
    - Приведите пищу!
    Его слова прозвучали на румынском языке, как и короткий приказ отданный ему усатым мертвецом, но теперь я понимал этот язык. Тогда во мне возникло лишь недоумение, на котором не было времени сосредоточиться. Сейчас же я могу проследить следы проникновения этого незнакомца в моё сознание. Преодолев определённый процент барьеров установленных в моём мозгу, он проник в заблокированные сегменты процедурной памяти, и перестроил там лишь один блок, передвинул одну деталь в мозаике. Знание румынского языка было глубоко сокрыто как и внутри меня, так и внутри Валерии, он всего лишь разблокировал его, высвободил его из нас. Мы одновременно поняли, что доселе неясная речь на чужом языке стала вполне внятной, и более того, при понимании её у разума не возникало никаких противоречий. В одно мгновение я стал одинаково думать как на русском языке, так и на румынском языке, словно я знал его всегда. В то время как речь на английском языке, требовала основательной мыслительной деятельности.         
    Небольшая группа местных жителей отделилась от остальных и отправилась выполнять приказание Крумского, который, как я понял, состоял в роли протеже и глашатая у своего неживого господина.
    - Я поняла его слова. А ты? – быстро шепнула мне девушка.
    - Да, я тоже. – Отозвался я.
    - Откуда мы могли узнать румынский язык? – проговорила она.
    - Вы всегда его знали… и ещё множество и множество других языков. – Проговорил позади нас Тамаш, слыша наши перешёптывания. – Вы… - он собирался сказать что-то ещё, но в это время на нём остановился проницательный взгляд усатого мертвеца, и Григор добавил лишь, - вы должны быть здесь. – Затем лёгкими движениями руки он вспорол веревки связывающие наши руки, должно быть у него при себе имелся нож.
    Расправив затёкшие конечности, я и моя спутница увидели возвращавшуюся группу посыльных. Они сопровождали Марка, Анну, Бориса и Риту, руки которых были связаны за спиной. Сами же пленники были избиты, имели многочисленные ссадины и синяки. Рыжий крепыш хромал на одну ногу, а левая часть его лица опухла от полученных ушибов, словно его били ногами по лицу. У его супруги была разбита губа и счёсана до крови левая щека, размазанная тушь под глазами образовала чёрные круги, на макушке был вырван клок волос, наводивший на предположение что её тащили за волосы. У Марка был разбит нос, а на лбу имелась багрово-синяя шишка, как будто его огрели по голове тяжёлым тупым предметом. У Анны была рассечена бровь и на правой щеке имелось несколько неглубоких порезов. Должно быть перед тем как их взяли в плен, все они отчаянно сопротивлялись. Марк и Анна шли молча, время от времени обмениваясь подбадривающими взглядами. Рита, как загнанный зверёк, поглядывала на своего бесполезного в сложившейся ситуации здоровяка-мужа, и постоянно про себя бормотала: “что с нами сделают, что с нами сделают…” Борис передвигался медленно, с трудом ставая на свою ушибленную ногу, бесцельным тупым взглядом озираясь вокруг. Сопровождающие фанатики подвели их к деревянному сооружению. Я, Валерия и Григор находились в семи-восьми шагах от них, чуть левее от нас – усатый мертвец и его слуга Крумский.
    Увидев меня и Валерию, пухленькая шатенка указала мужу глазами на нас. Взгляд Марка пытливо обратился в нашу сторону, и вдруг он ринулся вперёд и закричал: “Бегите! Вы должны бежать! Остановите Тамилу! Спасите мальчиков!..” Но тут кто-то из местных ударил его кулаком под дых, и парень, согнувшись, смолк.
    - Им не нужно бежать, - произнёс улыбаясь Павел, - они должны быть здесь. – Затем он вопросительно посмотрел на своего господина, тот чуть заметно кивнул. – Одежду сорвать, колья смазать маслом. – Отдал распоряжение Крумский фанатикам. Те с готовностью приступили к его исполнению, в их безумных глазах читалось чрезвычайное внутреннее удовлетворение от исполнения этих приказов.
    Одна группа местных, отделившаяся от общей массы, принялась разрывать руками и распарывать ножами одежду на несчастных пленниках. Ещё одна занялась смазыванием острых концов деревянных кольев растительным маслом, что находилось в небольшом глиняном кувшине. Во время этой унизительной процедуры, Марк и Анна мужественно молчали, рыжий крепыш сердито пыхтел, а его супруга, всхлипывая, жалко причитала: “что вы делаете… ах, что вы делаете…” Крупные слёзы стыда катились с её опухших глаз от сознания неловкости собственной наготы в толпе звероподобных фанатиков, что осматривали её тело как кусок обездушенной плоти. В глазах злополучных пленников читался стыд за свою насильно обнажённую наготу, полная подавленность и сломленность пред чудовищной волей, что совершила над ними это, и животный трепет пред зловещим предчувствием дальнейших истязаний.    
    - Положить на землю, - командовал Крумский, - пищу мужского пола – лицом к земле, пищу женского пола – затылком к земле. 
    До каждого пленника подступили четыре фанатика. Они развязали им руки, и в тот же момент повалили на землю, как и говорил плешивый слуга, мужчин положили лицом к земле, женщин – затылком к земле. Каждая из четырёх цепких пар рук схватила несчастных за руку или ногу, и тянула к себе, словно пытаясь четвертовать. Но ни это было их целью, таким образом местные фанатики полностью обездвижили несчастных пленников, и те, расставив руки и раздвинув ноги, лишь в отчаянии озирались по сторонам. Я знаю, точно знаю что в эти мгновения, все они уже наверняка понимали что с ними сейчас сделают. Я помню свои ощущения в мельчайших подробностях, я помню каждый оттенок чувства, каждый фрагмент и крупицу мысли, что воспламенялся во мне, проникал вглубь меня. Я чувствовал невероятный жар в груди. Я инстинктивно взял Валерию за мокрую холодную от пота руку. Я знал, что на всей планете, лишь одно создание чувствует то же и так же как и я. И это могла быть только она, только она, и никто более. Я посмотрел в её глаза и понял, что и она уже мысленно готовиться, готовиться увидеть то, что вскоре случиться.
    - Держитесь за руки крепче, сейчас вы должны быть одним целым. – Услышал я возле себя голос зловещего мертвеца. Подойдя ближе к нам, он стал позади девушки, положив руки ей на плечи. Тамаш сделал то же самое, оказавшись за моей спиной.
    Заняв таким образом свои места, я, Валерия, Тамаш и усатый незнакомец стояли напротив деревянного сооружения. Между нами находились, лежащие на земле и удерживаемые железной хваткой фанатиков за руки и ноги, пленники. Слева от нас стоял Крумский и отдавал распоряжения.
    - Омойтесь и берите колья. – Приказал плешивый слуга четвёрке местных стоявших в первых рядах.
    Те с жадной готовностью принялись омывать руки и лицо в деревянных мисках, которые им тот час же поднесли, и в которые до этого была слита кровь обезглавленных животных. А затем каждый из этой четвёрки взял в руки по деревянному колу.
    - Женским особям вводите во влагалище, мужским – в анальное отверстие. – Вновь послышался восторженный приказ Павла. Вся его фигура трепетала в торжественном волнении, безобразный рот брызжел слюной.
     Начали с Анны. Один из кровожадных фанатиков присел возле неё, и держа кол обеими руками, методично и хладнокровно стал медленными движениями вводить смазанное маслом деревянное острие женщине между ног. Кровь прилила к моей голове, ужас и возбуждение разрывали меня изнутри. Я видел как заметались, как беспомощно забегали в паническом страхе глаза несчастной женщины, словно у обречённого зверя, которого потрошат заживо. И тут её взгляд остановился на мне. Он спрашивал: “Почему?.. Почему я наблюдаю за её мучениями? Почему ничего не сделаю? Почему не пытаюсь помочь ей?.. А если я ничего не делаю… если я только наблюдаю… то нравиться ли мне это? Нравиться ли мне наблюдать как её увечат? Как её живую, на моих глазах, садят на кол?!” Она крепилась сколько могла по мере того как кол входил в её тело, но потом был достигнут её предел, и бедная женщина отчаянно истерично завопила: “О боже! Как больно! Боже, хватит, хватит!.. Не надо, не надо!..” Я не смог больше смотреть и закрыл глаза, солёные, выедающие словно кислота, слёзы покатились по моим щекам. За воплями Анны последовал истошный хриплый крик Марка, в котором вряд ли было что-то от человека, скорее это был первобытный животный вопль рождённый в неистовой физической боли. Затем раздался грубый рычащий крик Бориса, и визгливый бешеный вопль Риты. Я не открывал глаза, лишь с содроганием вслушивался в эти неистовые нечеловеческие крики страданий живых существ. Лишь однажды украдкой я поглядел на Валерию. Её бледные щёки избороздили потоки слёз, но она не отрываясь глядела на казнь, ни на секунду не отведя глаз. Наши крепко сжатие кисти болели от яростного напряжения, с каким мы сжимали их вместе. Наши ногти глубоко вонзились в кожу друг друга, раздирая её до крови.   
    - Открой глаза, ты должен видеть всё, - услышал я настойчивый голос зловещего незнакомца, - ты должен видеть всё, ты должен познать всё.
    Я не решился и только сильнее зажмурился, словно пытаясь таким образом хоть как-то защититься от воплей жертв, мучающихся на кольях.
    - Ну же, решайся, открой глаза, - спокойно продолжал голос, - ты ведь чувствуешь что нечто сидит глубоко внутри тебя? Я помогу тебе высвободить это, помогу раскрыть это, понять это. Посмотри, какое мужество проявляет твоя сестра, будь и ты мужествен. Ведь это ваше естество, твоя и её природа. Открой глаза.
    Я открыл глаза и увидел, что девушка, всё также не отрываясь, смотрит пред собой на эшафот. За то время пока я стоял с закрытыми глазами, посаженых на кол людей перенесли на эшафот, и закрепили в вертикальном положении, для этого предназначались дыры в полу деревянной конструкции. Несчастные всё так же издавали нечленораздельные крики корчась в невыносимой жгучей боли, ёрзали на кольях, пытаясь высвободится, но смазанное маслом дерево лишь глубже проникало в их тела. Их лица невозможно было узнать, все черты были искажены агонией и обезображены мучением, складывалось впечатление словно на них натянули уродливые маски. Впереди у несчастных жертв были только часы страшной мучительной агонии, пока деревянное острие, всё глубже проникая в их тело, не пронзит жизненно важные органы, принеся этим избавительную смерть, или жертва не умрет от потери крови.
    Я ощутил как неспешным движением Тамаш поднял руки к моей голове, и приложил ладони к вискам, мягко поддерживая мою голову в одном направлении, дабы я мог смотреть лишь прямо перед собой не поворачивая головы. Я ощутил как легко покалывают его острые ногти, почему-то заметно удлинившиеся в короткий промежуток времени. Боковым зрением я заметил что усатый мертвец, стоящий позади Друбецкой, таким же образом зафиксировал и её голову. Теперь ничего более не оставалось как созерцать агонию несчастных туристов, обречённых на жуткую смерть в этой проклятой трансильванской глуши.   
    - Посмотрите на эти жалкие человеческие существа, - начал зловещий незнакомец, обращаясь ко мне и Валерии, - посмотрите на их агонию, впитывайте её. Найдите смысл в их мучениях, насыщайтесь каждой болезненной судорогой. Я открою вам философию жестокости, я покажу обратную медаль страдания, я вскрою тайник к запретному удовольствию.
    Посмотрите же на эти несовершенные существа! В чём суть их существования? В чём смысл их бытия? Они существуют ради удовлетворения желаний и потребностей своего тела, ради накопительства материальных ценностей. Они приобретают для тела красивые одеяния, жаждут разнообразить яства, ищут плотских утех на улицах и в публичных домах. Они возводят замки, наслаждаются блеском сундуков набитых золотом, гордятся завоеванными землями и гаремами наложниц. Они создали религию и государство, науку и философию, дабы оправдать свой животный образ жизни. Их жрецы повсюду расставили ловушки догматизма, проповедующие животную мораль, стадную добродетель и любовь к своему скотскому состоянию. Они культивируют сознание животной правоты в бесправном невежественном большинстве, и стремление к добровольному самобичеванию у власть имущего меньшинства, взращивая иллюзорные приманки для их совести. Но и они, эти жрецы, лишь великодушные тюремщики, благодушные фарисеи, одержимые тщеславными животными страстями. Эти существа именуют себя человечеством, но более подходящее название для этой деструктивной расы – двуногий скот, дышащее отребье, говорящий мусор. Они никогда не смогут приспособиться к среде обитания, не смогут органично интегрироваться в бытие планеты, пока полностью не увечат её, не надругаются над нею, не уничтожат её. Ведь даже от животных, которых они так нагло используют в своих целях, они не переняли ни одной добродетели.
    Я бы мог проникнуть в сознания этих четверых, мог бы подчинить их волю, мог бы вывернуть наружу тварь сидящую внутри них, и заставить самих себя жрать, подобно обезумевшим зверям. Но мне не нужна их сломленная угасшая воля. Мне нужны нагие, беззащитные, обнажённые чувства этих душ. Мне нужна первозданная концепция их воли. Именно поэтому я учу вас познанию жестокости, учу понимать чистую агонию, ценить единственное честное в этих низших существах, это их боль. Посмотрите на выражения их лиц. С них спали шоры морали, благонравия и лицемерия. Не одна религиозная и светская добродетель не омрачает их чело. Они во власти первичного чувства, в котором были рождены, они во власти боли. Лишь боль способна озарить их примитивные сознания, осветить их светочем агонии. Сейчас, как никогда в своей недолгой жизни, они честны с самими собой. Лишь боль и страдание способны переродить их духовную природу за мгновение до смерти.
    Смотрите в их глаза, их выражение более не будет прежним! Познайте голос матери, услышьте его в их страданиях! Познайте блаженство в их мучениях! Загляните внутрь себя, вы дети матери, грозной богини этой планеты! Поймите своё предназначение! Найдите его в себе! Найдите себя в нём! – закончил патетически вдохновлёно незнакомец.   
    Во время всей его речи я не отстраняясь созерцал агонию людей мучающихся на кольях. Вместе со словами зловещего мертвеца, я впитывал их страдания, впитывал их мучения. Каждое слова усатого демагога, каждый хрип жертвы, отпечатались в моё мозгу, впаялись в моё сознание, подобно раскалённому докрасна железу. Единственное что я знал наверняка, это то что она рядом, и что она разделяет всё что я чувствую.
    - Аштэд, помоги мне. – Мягко проговорил незнакомец.
    - Да, мой господин. – Откликнулся Григор, должно быть это было его настоящее имя.
    Они заговорили в один голос, слово в слова повторяя одни и те же слова:

        Великая мать ждёт пробуждения, 
        Дети её застыли в томлении;
        Грозная мать ждёт пробуждения,
        Дети разрушат её заточение;
        Великая мать гнев жаждет излить,
        Слезами её боль не исцелить;
        Грозная мать ждёт пробуждения,
        К детям должно снизойти озарение.

    Они произнесли эти слова несколько раз, после чего смолкли, как будто в ожидании. Сквозь стоны умирающих на кольях людей, прокрался лёгкий звук журчания неподалёку. А затем земля под ногами задрожала, и раздались звуки бурления и всплеска. Боковым зрением я заметил как багровая жидкость, подобно закипевшему гейзеру, подобно огненной магме вулкана вырвалась из центра кратера, и на десяток метров взмыв вверх, обрушилась алыми брызгами, словно кровавый дождь, на головы радостно вопиющим фанатикам.   
    - Да начнётся пир! – провозгласил тот, кого все называли господином, - Ешьте же вдоволь!
    Крумский первый в диком угаре со всей прытью бросился к эшафоту, в мгновение ока преодолев его ступени. За ним ринулись остальные каннибалы. Выхватив нож, плешивый безумец в один прыжок очутился подле Анны, вонзил лезвие по рукоять ей в бок, и одним движением вспорол её живот. Внутренности несчастной жертвы полезли наружу, каннибалы, словно стая пираний, набросились на её свежую изувеченную плоть. Было слышно грубое чавканье, гнусное посасывание и причмокивание голодных тварей жадно насыщающих свой мучительный голод, и едва различимый в этом мерзкой вакханалии звуков, предсмертный хрип жертвы, которую пожирали живьём. Крумский ревностно орудовал ножом. Отрезав одну женскую грудь, он прожорливо впился в неё зубами, отгрызая и почти не жуя глотая её сочные куски, издавая при этом стоны, говорящие об удовольствии и восхищении, которые он испытывал в этот момент. После он вспорол животы остальным жертвам сидящим на кольях, далее отрезал гениталии у мужчин, и великодушно стал скармливать их тем из голодных фанатиков, которые не могли пробиться к свежей плоти чрез плотную стену спин своих собратьев.
    Жуткое мерзкое пиршество проходило на славу!