Козодой

Я не жду, что кто-то поверит моему рассказу, который я собираюсь здесь изложить. Мне необходимо выговориться, но нет такого слушателя, который смог бы вытерпеть и половины моей безумной истории. Вернее, он был когда-то, но, во-первых, эта история как раз о нем, а во-вторых, он мертв.
Звали его Гриша. Сложно сказать, был ли он мне другом. Виделись мы редко, общих тем для разговоров у нас почти не было. Таких людей мы обычно зовем приятелями, но так как кроме него я ни с кем не общался, то я буду называть его своим другом.
С Гришей мы были одноклассниками, и тогда, в школьные годы, и начали общаться. Жили мы в поселке, который уже в то время постепенно вымирал. В классе было всего пять человек, помимо нас с Гришей – двое мальчиков-хулиганов (впоследствии они классе в одиннадцатом замерзли зимой насмерть после попойки в лесу) и девочка Маша, тихая и отстраненная.  С задиристыми мальчиками у меня ничего общего не было, Маша мне казалась слишком странной, поэтому Гриша был единственным кандидатом на роль друга детства. К счастью, он рассуждал точно также в отношении меня.
Все изменилось в седьмом классе, когда в наш поселок переехала семья, и к нам в класс пришла девочка по имени Ксюша. На меня этот факт никакого впечатления не произвел (девочки мне начали нравиться чуть позже), но вот Гришино лицо изменилось, как только Ксюша, небрежно играя тонкими пальцами с кончиками ровных русых волос, вошла в класс. И изменилось оно навсегда. Гриша стал смотреть на все вокруг по-идиотски восхищенно. Особенно это было заметно, когда рядом была Ксюша. Меня это, конечно, раздражало, но я не придал значения. И зря.
Ксюша была девочкой не самой умной, но дальновидной. Она сразу поняла, что со мной и задирами ловить нечего, а вот смышленый и в меру симпатичный Гриша, собиравшийся поступать в городской университет – очень хорошая перспектива.
С появлением Ксюши все наше общение с Гришей сводилось к тому, какая она замечательная. Меня это устраивало до тех пор, пока в один прекрасный зимний вечер Гриша не сообщил мне, что он предпочитает прогулке по лесу со мной в поисках каких-нибудь зверей пойти в гости к Ксюше.
В тот вечер я почти что заплакал, но сумел сдержаться. Я хотел поговорить с Гришей, поговорить с Ксюшей, однако гордость взяла верх, и я проглотил обиду.
С тех пор с Гришей я почти не общался. И больше всего мне было обидно от того, что он нисколечко по этому поводу не переживал. Будто загипнотизированный, он смотрел в аккуратный Ксюшин рот и не замечал ничего вокруг.
Прошло несколько лет. Я, Гриша и Ксюша поступили в городской университет. Хулиганы из нашего класса уже были похоронены на нашем кладбище, а Маша неожиданно для всех забеременела (все были уверены, что от тракториста Ивана Артуровича) и готовилась к родам. 
Я поступил на биологический факультет престижного университета, Гриша пошел на факультет бизнеса одного частного института, а Ксюша – на рекламщика.
Помню, когда мы всем поселком провожали Гришу и Ксюшу на поезд в город (я отправился чуть позже), Гриша неожиданно крепко обнял меня и сказал, что я всегда был его лучшим другом и что мы должны обязательно поддерживать общение.
Признаюсь, именно это событие заставило меня, будучи уже студентом-биологом, вбить в строке поиска социальной сети “Григорий Мотыльков” и написать ему. Первый бы я навстречу не пошел.
К моему удивлению мы стали с ним довольно часто переписываться. Ребята в институте Гриши были слишком заносчивые, и к “деревенщине”-Грише относились с нескрываемым презрением. Ксюшу захлестнула городская жизнь, и поэтому Гриша вечерами  писал мне.
Общаться нам, как я уже упоминал, нам  было особо не о чем, поэтому мы вспоминали детство в поселке, наш жуткий лес, который я так любил. За все годы обучения мы с Гришей не виделись ни разу. Почему так получилось? Честно, не представляю. Я всегда оправдывал себя тем, что у меня была тяжелая учеба (я был похож на классического студента-заучку – под одеялом и с книгами). Но все-таки глубоко в душе я знаю, что причина была в чем-то другом.
Увиделись мы с Гришей уже после окончания учебы, на его свадьбе с Ксюшей. Ксюша, все еще не оклемавшись от прелестей большого (относительно) города, потребовала от Гриши пышной дорогой свадьбы. На праздник приехал весь наш поселок, и, хотя свадьба получилась и вправду пышной, не скажу, чтобы она сильно отличалась от тех, что я видел в столовой нашей школы.
Собственно, эту свадьбу можно назвать первой скалой на пути лодки семейной жизни четы Мотыльковых. Гриша устроился на неплохую работу в сфере продаж, но все же празднество сильно ударило по его карману. Подаренной родственниками  суммы не хватило даже на покрытие расходов на платье для Ксюши, не говоря уже о самом торжестве.
Через некоторое время после свадьбы Гриша написал мне, и с того момента писал довольно часто. Но все его сообщения были посвящены одному – жалобам на Ксюшу.
Скажу честно, сначала я горько злорадствовал. Но после месяца его нытья я стал откровенно раздражаться. Гриша называл Ксюшу “мещанкой”. Он писал, что Ксюша с ним ласкова только тогда, когда просит денег, что она не работает под предлогом того, что она, как русская женщина, должна поддерживать домашний очаг, только вот хозяйство ей как-то не дается.
Поначалу я думал написать ему, что он мог бы все недостатки Ксюшиного характера заметить до свадьбы, что он сам ведет себя как безвольная тряпка и не может высказать вслух свое недовольство жене, предпочитая проливать горькие мужские слезы над клавиатурой. Но мне вспомнились все мои детские обиды, все мои одинокие прогулки по лесу, и я промолчал, с наслаждением наблюдая за распадом их брака.
Примерно через три года после свадьбы Гриша исчез и перестал писать. Я забеспокоился, но, решив, что он в конце концов взрослый человек, не стал его выискивать специально. 
Прошло еще около года, и одним мрачным зимним вечером Гриша неожиданно написал мне. Я и по сей день перечитываю то сообщение, ошарашившее меня будто декабрьская гроза. “Завтра в семь вечера встретимся в кафе “Щелкунчик”, пожалуйста, ты мне очень нужен.”
Еле дождавшись вечера следующего дня, я в шесть тридцать уже сидел в кафе, нервно постукивая кончиками ногтей по столу. Где-то через час в кафе, испугано оглядываясь, вошел тощий седой мужчина с впалыми щеками мертвеца, в котором я с ужасом узнал Гришу.
Он, заметив меня, неловко улыбнулся, и его лицо стало таким жутким, что меня передернуло. Гриша присел ко мне за столик, и я так был настолько шокирован его внешним видом, что не заметил, как Гриша взял меня за руку и крепко ее сжал. Он тяжело дышал, а голос его был дрожащий и сухой, будто Гриша неделю и капли воды не пил.
Я помню его рассказ почти дословно, настолько резко он врезался в мою память. Я смотрел в его безумные потухшие глаза, а Гриша говорил, тихо-тихо.
- Друг, ты должен мне помочь, должен мне помочь, понимаешь? У меня никого не осталось в целом свете, никого. Я не знаю, что делать, я уже не сплю неделю, я схожу с ума, друг, я уже прямо физически ощущаю, как безумие разъедает мой мозг. Друг, ты же биолог, в птицах разбираешься, да друг?
- Да. – осторожно ответил я. Действительно, орнитология – мое призвание, чего уж скрывать.
- Скажи, друг, а есть такие птицы, которые могут как люди разговаривать? – голос Гриши дрожал, будто он был готов расплакаться.
- Ну, - выдохнул я, - есть такие птицы, да. Попугаи, вороны.
- Нет, нет! – вдруг взвизгнул Гриша, и я от неожиданности ударился коленями о стол. Гриша тут же умолк и виновато произнес:
- Прости. Просто эти птицы, которые меня мучают, это точно не попугай и не ворон. Они мерзкого бурого окраса, глаза у них цвета яичного желтка, а клюв похож на жабий рот.
- Козодой. – не подумав, выпалил я. Да и что тут думать, классическое описание козодоя, - только никто пока не замечал, чтобы козодой мог подражать человеческой речи, - осторожно произнес я.
- Козодой, козодой, - Гриша меня не замечал, он смотрел куда-то в обледеневшее окно и коварно улыбался, обнажая желтые зубы, - название соответствует их отвратительному виду. Значит, друг, ты совершишь открытие и получишь нобелевскую премию, ее же дают за достижения в области биологии, так?
- К чему ты клонишь, Гриш?
- Меня преследуют говорящие козодои.
Тут я оторопел и не смог ничего произнести. Увидев мой немой ступор, Гриша наклонился ко мне так близко, что я разглядел трещины на его обветренных губах.
- Начну сначала. Я убил Ксюшеньку.
Я почувствовал, как к горлу подступает завтрак. Я стал оглядываться за Гришу, потому что мне пришла в голову мысль позвать на помощь, но я издал лишь свист. Гриша положил свои костлявые руки мне на плечи. Я не хотел смотреть на него, но пришлось. Его глаза, большие и пустые, горели каким-то белесым огнем, он улыбался, и его потрескавшиеся губы дрожали. Я весь покрылся мурашками, так страшно мне не было никогда. Я буквально видел, как эти тонкие фиолетовые черви-губы произносят “Ксюшенька”. Меня снова передернуло.
- Друг, друг, успокойся. Прости, что в лоб сказал, просто иначе никак. Я не убивал Ксюшу. Формально. Сам я считаю, что убил ее, но дело не в этом, друг! Два года назад мы с Ксюшей оба понимали, что наша любовь давно кончилась, и что все катится к разводу. Однако из-за каких-то страхов и комплексов нам хотелось сохранить этот суррогат брака, поэтому летом я предложил ей съездить на пикник к реке, под предлогом того, чтобы разжечь огонь былой страсти. Ксюша согласилась, мы собрали вещи и поехали. Когда мы расположились на пляже, то поняли, что нам нечего делать, кроме как пить. Я – потому что иначе не стал бы целовать эту разъевшуюся кобылу, она – от скуки. Изрядно выпив, мы не начали разжигать пламя страсти, как планировалось. Мы начали ругаться. Я, друг, на самом деле был рад, потому что мы впервые узнали истинные лица друг друга за весь брак. Наоравшись, моя жена сказала, что идет купаться. Я не стал возражать  и демонстративно начал листать газету. Спустя некоторое время я услышал со стороны речки истошные крики и плеск воды. Я стал всматриваться и увидел, как моя жена барахтается в воде и визжит что-то вроде “тону”. Первая мысль была бежать спасать Ксюшу. Но затем я взял газету обратно и стал читать ее, вгрызаясь в каждое слово, так чтобы голос в голове заглушал крики жены и звуки барахтающегося тела в воде. Как же мне было страшно, но алкоголь и ненависть заглушали ужас. Когда крики стихли и  плеск умолк, я обнаружил, что газета порвана в клочья, я сжал кулаки так, что ногти вонзились до крови в ладони, а по моему лицу текли слезы. Но я улыбался, друг, улыбался! Я вскочил, собрал все вещи и запрыгнул в машину, не смотря в сторону реки. Потому что знал, что обязательно увижу ее тушу на поверхности реки, что она будет лежать на спине, а ее мертвые тухлые глаза будут смотреть в мою сторону. Соблазн посмотреть на реку все же был, но я сдержался, иначе бы сам утопился, если бы увидел свою мертвую жену.
На следующий день я объявил о пропаже жены. Нашли ее быстро, тело, распухшее и посиневшее, запуталось в камышах. Зрелище было отвратительное, я блювал и плакал от страха все время от ее обнаружения до похорон, однако с меня это сняло все подозрения. Да их и не было. Несчастный случай, друг. Но дело вовсе не в этом, если бы все закончилось тем, что Ксюшенька сдохла, сейчас я бы радовался жизни и не жалел ни о чем. Все дело в этих проклятых птицах, друг!
Гриша начал тяжело дышать, но, увидев, что я прихожу в себя, продолжил:
- Через две недели после похорон мне захотелось приехать на то место, где я приговорил свою жену к смерти. Мне пришла в голову сумасшедшая мысль, что там могли остаться следы моего преступления. Это не давало мне покоя, и я поехал. К моему облегчению ничто на том сером песочном одиноком пляже у реки не могло выдать меня, и я уже собрался уезжать, как вдруг внимание мое привлекла птица. Она сидела на абсолютно голом, без единого листочка тонком дереве и смотрела в сторону реки. Теперь я уже знаю, что птицей этой был козодой. Толстая, бурая, с желтыми глазами и широким клювом. Но внимание мое привлекло то, что эта тварь сидела вдоль ветки, а не поперек, представляешь?
- Потому что лапы козодоя не приспособлены к обхватыванию веток. – только и смог прошелестеть я.
- И как только я сказал про себя, что птица омерзительна, она повернула голову ко мне и открыла свою широченную пасть. Я ждал, что она издаст какой-нибудь соответствующий ее облику омерзительный звук, но вместо этого и ее открытого клюва рвался пронзительный визг, который я ни с чем не спутаю. Это был молящий о спасении визг Ксюши. Тогда я лишь замотал головой и стал таращиться на птицу, не в силах поверить в то, что произошло. Я начал говорить себе, что это галлюцинации, что смерть жены так повлияла на меня. А она замолкла, будто набирая воздуха, открыла пасть, и никаких сомнений не осталось – из ее клюва доносился предсмертный крик “помогите!” Ксюши.  Я тогда сам закричал, упал на землю и пополз к машине. Как доехал до города, не помню, несколько раз чуть не врезался в другие машины. А когда въехал в город, что началось, друг! Я заметил, как на растущие вдоль дороги деревья начали рассаживаться серые толстые птицы, образуя что-то вроде коридора. И клянусь тебе, хотя я закрыл окна и врубил музыку на полную, я мог расслышать, как из гула, который эти птицы издавали, можно было различить, как Ксюша истошно вопит “Гриша, спаси!”. И знаешь, что самое страшное? Прохожие останавливались и показывали пальцами на козодоев, буквально заполонивших деревья. Правда, их скорее удивило количество птиц, потому что озадаченным или испуганным никто не выглядел. Меня это успокоило, и я убедил себя, что все дело в нервном расстройстве. На следующий день мне жутко не хотелось идти на работу, я начал придумывать отговорки, чтобы остаться дома, однако все же нашел в себе силы и пошел в офис. Наша организация занимает целый этаж в небоскребе, и мы сидим буквально в стеклянном ящике. И как-то среди рабочего дня я и некоторые другие сотрудники заметили, как к зданию приближается туча. Все не придали этому никакого значения и продолжили работать, однако меня не покидало чувство тревоги, и я подошел к стеклянной стене офиса, всматриваясь в грозовое облако. И буквально через секунду я похолодел и отпрянул от стены – это было не облако, а стая птиц. Я вскрикнул и спрятался под дальний стол, на котором стоит принтер. Коллеги начали смеяться, но когда “облако” подлетело к зданию, им стало не до смеха, друг. Птицы начали яростно биться в стекло, так, что все вокруг задрожало. Часть коллег с криками стала разбегаться по офису, другая часть наоборот подошла к окну с интересном наблюдала за беснованием пернатых. Я видел из своего укрытия, как птицы разбивались намертво, падая и оставляя кровавые следы на стекле. Я надеялся, что скоро они все передохнут, но когда я увидел первую трещину в стене, я закричал так, как не кричал никогда в жизни. Козодои разбили стекло и влетели адским клубком перьев и крови в офис. Они начали кружиться, словно торнадо сметая папки, разбивая лампы, разрывая в клочья бумагу, впиваясь когтями в волосы и клювами в лица любопытных сотрудников, не успевших спрятаться. И вместо неразборчивого гвалта из этого урагана из птиц ясно разносилось по всему зданию: “Гриша, почему ты оставил меня умирать? За что ты так жестоко поступил со мной? Почему ты дал мне утонуть? Почему ты убил меня, Гришенька?”. Я свернулся калачиком, прижался к стене и заревел как младенец. Очнулся я, когда птицы уже улетели, оставив офис в полной разрухе, словно после бомбардировки. Руководство объявило всем сотрудникам отпуск. Я отправился домой и закрылся там на месяц. Боялся, что не только я один слышу голоса своей жены, доносящиеся из пастей этих козодоев. Окно я заколотил ставней, купил в магазине все необходимое и жил отшельником, пока не решился все же выйти на улицу. Видимо, я успокоился, во мне заиграла гордость, и я решил, что не позволю какому-то помешательству разрушить мою наконец свободную от гнета супруги жизнь. Ходил я конечно как зашуганный, привлекая всеобщее внимание. Я шарахался от каждой вороны и старался идти там, где нет деревьев. Но шли дни, месяцы, а козодои не появлялись в поле моего зрения. Я осторожно позволил себе почувствовать себя счастливым и решил, что все кончено. Но вчера, когда я принимал ванну, и почти что задремал, в нее влетела эта птица, врезалась в кафельную стену, и упала в воду прямо передо мной. Я заорал, выпрыгнул из ванны и как безумный смотрел, как эта жирная птица барахтается в кровавой воде, разбрызгивая воду и кровь своими уродливыми крыльями. И она кричала. Захлебывалась, махала тяжелыми от воды крыльями и кричала голосом моей жены, моля о помощи. Когда она затихла, я сполз по стене на пол и беззвучно плакал, а толстая туша птицы кружилась по розовой воде. И черный зрачок в желтушном мертвом  глазу козодоя таращился на меня. Я запер ванную с внешней стороны и тут же написал тебе. Больше я туда не заходил и боюсь заходить. Скажи, друг, как такое возможно? Хорошо, предположим, что голос жены слышу только я и это мое психическое расстройство, но как быть с тем, что эти птицы меня преследуют? Они разгромили офис, друг! Помоги мне, ты моя единственная надежда.
Я таращился на Гришу и не мог ничего произнести. Он и не торопил меня. Прошло еще несколько минут, прежде чем я сухо сказал:
- Аномалии в поведении птиц – это не редкость. И  только кажется, что они не могут причинить нам вреда, птицы жестоки и могут убить человека при  желании. Почему ты так часто с ними сталкиваешься, это сложный вопрос, и мы с ним разберемся, я обещаю.
Гриша буквально расцвел. В его глазах появилась жизнь.
- Правда?
- Правда, я напишу тебе, как только что-то найду. Постараюсь как можно скорее, ты пока беги домой и ничего не бойся.
Гриша обнял меня сильно, как тогда на вокзале, улыбнулся и выбежал из кафе. Я же, ничего не видя, побрел домой.
Я был рад, что у Гриши не было моего номера и он не знал, где я живу. Потому что я ему не написал. Да, первая моя мысль была помочь ему, но потом я подумал и решил, что помогать Грише должен психиатр. Птицы не преследуют людей. И точно не говорят голосами  с того света. Я был бессилен в данной проблеме. К тому же, мне было обидно, что сейчас я для Гриши стал последней надеждой, а до этого был сначала тенью в свете Ксюши, а затем жилеткой, в которую можно бесконечно плакаться. И теперь, рассуждал тогда я, мне не нужен безумный друг, раньше надо было думать. Так я оправдывал себя.
Я не заходил в социальные сети, потому что знал, что увижу от Гриши сообщения. Пока через месяц мне не позвонил следователь. Не знаю, как они на меня вышли, да и неважно это. Гриша повесился. У себя дома, на кожаном ремне. Записки не оставил, просто покончил с собой. Когда я присутствовал на опознании в морге, то с удивлением обнаружил, что Гришино лицо было таким спокойным и умиротворенным, и мне даже полегчало. И в самом конце процедуры патологоанатом решил мне что-то показать. Он взял щипцы и открыл Гришин рот. Сначала я не понял, что мне хотели показать, но потом с ужасом обнаружил, что во рту нет языка. Вернее, было его основание, остальной язык был будто грубо оторван.
- Такое ощущение, будто язык отрывали щипцами по маленьким кусочкам, один за другим, - начал патологоанатом, но я уже не слушал. Я не сомневался, что у Ксюши тоже язык был изорван в клочья. Или съеден? Вырван и обглодан маленькими широкими жабьими клювами.
Я написал эту историю просто потому, что у меня нет такого человека, кому я бы ее мог доверить. Да, мы с Гришей не так хорошо общались, но я был его другом, что ни говори. У меня же друзей нет. Поэтому пусть этот рассказ будет моей исповедью. Пистолет мой уже заряжен, патрон один, и я потрачу его на бурую птицу, которая непременно скоро усядется на дерево, растущее за моим окном. Я не буду ждать, пока она откроет свой широкий клюв. Я буду стрелять сразу, потому что если я услышу Гришин голос, то выстрелю уже себе в голову.