Cinderella

Поцелуи не должны длиться больше 5 минут.
(из Законов штата Айова)


— Чего изволите? — полногрудая негритянка в зелёном передничке и накрахмаленном кокошнике-короне деловито разливает по стаканам утренний фреш в свежей раме из фруктовой экзотики.
— Только ананас, без воды, пожалуйста, и без сахара, — вспоминаю кусочками правильную фразу для верного результата.
— Совсем без воды нельзя, я немного добавлю, о`кей?
Ладно! Здесь, в Доминикане, отрываюсь настоящими спелыми оранжево-жёлтыми ананасами по полной, наслаждаясь естественным вкусом, без оскомины коричнево-зелёных экспортируемых аналогов и чрезмерной подслащенности пакетных суррогатов.
Всё натуральное, всё настоящее: в древесно-пальмовом аэропорту без бетонных стен и заграждений у входа встречают улыбчивые фотографы. Убегаю от них, так как светиться бледнолицей рожицей не хочется, поскорее бы отогреться и проветриться лёгким солёным бризом, побороться с пенными барашками волн, повисеть в нежной бирюзово-розовой колыбели морского штиля…

***

В утренней улыбке — прелюдия дня, желание счастья и упражнение вежливости, к которому быстро привыкаешь на отдыхе. Другая цивилизация учит расслабленности, уважению чужого пространства и любви к покою. Неспешно продвигаюсь, отыскивая столик для завтрака в утреннем аншлаге — я сегодня выспалась, как большинство пришедших, одиночества не выйдет.
За столом, спиной ко мне, расположилась пожилая дама в светлом платье и кружевной шляпке с полями.
— Можно к Вам за столик присесть? — спрашиваю, в утренней неге, кое-как выстроив несложную фразу. И вдруг, улыбаясь шляпке, интуитивно, почти автоматически, выпаливаю:
— Вы, случайно, не из Белоруссии?
Откуда такая уверенность? Видимо, из детских впечатлений, из собранных в памяти образов родного края. Что в ней такого близкого, знакомого, типичного? Крупная фигура с едва обозначенной талией, открытое розовощёкое лицо, где под нарисованными чёрным карандашом бровями лучатся серые глаза, заглядывая тебе в лицо с неискусственным интересом, с детским желанием узнать, кто пришёл. Но главное — шляпка! Такие только летом на дачу или на рынок носят наши милые дамы за шестьдесят…
— Да, я из Белоруссии, из Молодечна, а Вы откуда?
Рассказывать кому-то о том, что ты приехал из Москвы, — всё равно, что обозначать пол в анкете, главное — откуда ты родом, понаехавший в столицу человек.
— Много лет прожила в Белоруссии, потому и подумалось, что встретила землячку, — мой ответ утонул в стуке ножей-вилок и маримбы из репродуктора.
На отдыхе за океаном, в отеле, где почти нет русскоговорящего населения, тем более понимающего русский персонала, испытываешь истинную радость от общения на родном языке. Несколько дней подряд настраиваю свои мысли и слух на восприятие чужой речи, на построение фраз и формулировку ответов. Это увлекательная игра до поры, когда приходит головокружительная усталость и глотком свежего воздуха кажется родное: «Чёрт побери, кто-нибудь, поймите же меня по-русски!»

***

Ноги утопают в белом тёплом песке пляжа, где синими рядами лежаков обозначены скопления загорающих — белотелых канадских тюленей,в основной массе англоязычных из Торонто. Это их Сочи или Анапа, если сравнить по степени популярности и доступности. А ещё они ментально очень «свои» не в лучшем смысле характерных проявлений: если ты неожиданно отлучаешься хотя бы на час, твоё синее гнёздышко лежака непременно отодвинут или освоят, игнорируя оставленное полотенце… Канадцы — люди северные, их так же расслабляет пьяное солнце юга, они оттаивают под струями пинаколады с ромом, ныряют в прозрачную ледяную листву мохито, вечерами поливая зелёные всходы отпускной поры стаканом виски. И тут уже не надейтесь, что таблички с запретами помогут убедить этих белых медвежат не нырять в бассейн после семи или не орать громко на несколько красивых и сильных голосов в караоке-баре.
Пальмы танцуют сальсу под ветром, мотая длинными лохматыми локонами, изумрудное бесконечное пространство океана завораживает, и уже нет никакой проблемы в понимании и одобрении — ты в объятиях мамы-планеты как дитя, принимаешь всё, чем она насыщает и нежит твоё тело и душу…
Белозубые креолы — потомки индейцев Таино — красивы и органичны на побережье, плавности их движений позавидует любой европейский хореограф. Темнокожие мулаты и негры насмешливы и просты в общении, предлагая в душном сарае-магазинчике колониальные тряпки и бусы из ракушек в одном ряду с полотнами туземных живописцев. Нельзя не полюбить эту роскошную манеру конструктивного пофигизма, этой орнаментальной ритмичности движений чёрных фигурок по калейдоскопу сочных плодов и пальм! Очаровательные портреты и пейзажи, полихромная южная графика — всё это достойное восхищения искусство, бальзам для нашего северного глаза, привыкшего ко всем оттенкам серого…
Самое интересное пространство для прогулки — за территорией отеля, конечно. И туда непременно заруливаю, пробираясь по небритому граблями берегу, перешагивая через чёрные морёные стволы пальм и круглые кораблики упавших кокосов. Там, в прибрежных полосках тропического леса, можно рассмотреть домики местных жителей — покосившиеся деревянные сараюшки с полинявшими стенами. Оттуда, блестя фонариками улыбок, они глядят на нас — белых, странных, то ли жалея, то ли завидуя…
Несколько пряных тёплых дней — и ты понимаешь, что всё случилось: это море, это синее небо и влажное дыхание бриза — реальность и она никуда не денется, пока ты здесь и сейчас. Ещё быстрее приходит осознание себя в реальности тропического острова, когда ты забываешь о гаджетах и ежедневном обмене информацией с внешним миром. Вдруг появляется давно забытый вкус общения, ты обретаешь новый круг знакомых в замкнутой среде путешественников и простых отдыхающих, замечаешь, как они забавно подражают крикам оранжевых тонконогих фламинго и фотографируются под каждым цветущим кустом, дабы присвоить себе кусочек отражения земного рая. И скоро, забывая о комплексах приватности, люди открываются тебе, случайному попутчику, как в вагоне скорого поезда длинной дорогой домой.

***

— Я вообще-то живу в Штатах, я из Айовы, — новая встреча в последний предотъездный вечер удивляет своей неожиданностью: никто к ней не готовился заранее. Выбирая разное время для прогулок и пляжа, мы нечасто пересекались — и вот я снова вижу знакомую шляпку на фоне быстро стекающего в море закатного солнца. Дама не одна, с ней подружка помоложе, она немногословна, не мешает нашему общению, изредка прислушивается, отстранённо улыбаясь. Ветерок колышет шляпку. Придерживая её крепкой рукой, Елена Степановна (так зовут мою новую знакомую), немного замешкалась в недлинной паузе, ожидая моего вопроса или предложения.
— Девушки, у меня прощальный вечер, отметим пинаколадой?
— Йесс!
Мы поднимаемся по лестнице на островок беседки-бара, удивительно пустынный в этот ветреный вечер, располагаемся вокруг стола в витых соломенных креслах с мягкими сидушками и ожидаем неспешного мулата-бармена. Заказываем пинаколаду с ромом, весело улыбаемся друг другу, роняя трубочки для коктейля под стол. В недлинной цепочке дежурных слов о банальностях отельного быта, появляется неожиданно, как бабочка из кокона, история незнакомки, покорившей новый континент по воле случая и превратностей женской судьбы.

***

Молодой работнице швейного цеха Алёне до перестройки повезло вырасти в специалиста второго разряда, выйти замуж и родить двух сыновей. В Советской Белоруссии не было препятствий для повышения квалификации и карьерного роста, партийная принадлежность нужна была только для руководящей должности. Алёна
в партию не пошла, некогда было заниматься дополнительными общественными нагрузками, да и мальчики росли, садик, школа грозили новыми заботами. Муж Виктор — статный, курчавый и русоволосый водитель автопарка не чурался всякого труда, потому и жена не знала подработок, разве что по дому приходилось крутиться самой, дети забирали много времени и сил. Она любила свой дом в пятиэтажном панельном, расчерченном чёрными крестиками сером кубике, а вскоре у семьи появился отличный дачный участок, шесть соток, в которых проявились крестьянские корни обоих супругов — любовь к земле, высаживанию и выхаживанию огородных грядок и садового рая.
В 90-е упали, как вся страна, — нежданно-негаданно. Но в постперестроечной Белоруссии до поры до времени было тихо и спокойно: всё работало, предприятия не останавливались надолго, а самые дефицитные товары отпускались для населения
по талонам. В ту самую беловежскую зиму Алёна поняла, что беременна. Испугалась очень, их мальчики подросли, разница в 16 лет пугала: старородящими считали тех, кому за 25, а ей было уже за сорок лет. Но плоду двенадцать недель, аборт делать и поздно, и боязно. Очень хотелось верить, что будет девочка, да и муж поддержал, они решили рожать третьего.
В июне родилась Наташа — крепкая здоровая малышка, которая сразу сплотила семью заботой о себе. Папа не чаял души в дочке, помогая жене по хозяйству и по уходу за младенцем. Длинный декретный отпуск Алёна не досидела — материальные сложности начались на предприятии, где работал Виктор, пришлось возвращаться на заработки самой. Тем более, что мальчишки доучивались в техникуме и в школе. Трудности не пугали, к ним все давно привыкли, как к постоянно меняющимся условиям жизни в разваливающейся на самостийные национальные кусочки стране.

***

Мир рухнул в один день: у Виктора после долгих странных болей в правом подреберье обнаружилась тяжёлая болезнь печени, нужна была сложная операция, которую могли сделать либо по длинной очереди, либо за деньги. Таких денег
в семье не было.
Решение подсказала сама жизнь: двоюродная сестра Алёны Вера ещё в 80-е перебралась в Америку по грин-карте, жила там у родственников мужа, а после развода нашла себе новый дом в Нью-Джерси и семью, в которой работала няней. Когда отчаявшись найти нужное количество денег, Алёна позвонила сестре, та предложила ей самой приехать в Штаты:
— У меня пока такой суммы нет, Алёнка. Но я тебя устрою в хороший дом, несколько месяцев поработаешь, денег скопишь, будет на что лечить Виктора.
Вызов прислали быстро, никакой задержки с визой не случилось, на билет собрали, и Алёна улетела за океан, со слезами и тяжёлым сердцем оставляя своих любимых мальчишек, больного мужа, который получил инвалидность и сидел с малышкой дома.
Работящей и здоровой женщине без амбиций в Америке несложно найти работу сиделки, няни или помощницы по хозяйству. Сестра была права. Хозяева большого дома, куда устроилась Алёна, пообещали достойное жалование и даже выходной день — один в неделю, от которого Алёна сразу отказалась, считая лишним отдыхать, теряя деньги и время. Отношения с хозяйкой дома Ивонной, пожилой дамой с еврейскими корнями, сложились почти семейные, трогательно-душевные, отчего в последствии Алёна причитала:
— Знала бы, что всё случится так, как случилось, выпросила бы денег в долг для Вити, отработала бы после!
Три месяца спустя она не успела прилететь на похороны мужа. Однажды вечером он упал посреди комнаты, мучаясь страшной болью и скоропостижно скончался на глазах у маленькой дочки, которой тогда едва исполнилось шесть лет. Мальчишки приехали поздно, вызвать скорую Наташа не умела, проревела у холодеющих ног папы несколько часов…

***

Жизнь менялась стремительно, Алёна привыкала к новым берегам, где заработки намного превышали те, что когда-то ей приходилось добывать на родине. Мальчишки выросли, выучились. Старший уехал в Минск, в столицу, жить и работать. Младший только начинал слесарем в автопарке, вечером с трудом успевая забирать подрастающую Наташу из садика домой. И однажды, когда мама позвонила, поставил вопрос ребром: возвращайся домой, пора. Вернулась, конечно, летела птицей, но дом был уже наполовину пуст, а жизнь преподносила всё новые испытания: девочке пора идти в школу, ей самой нужна работа, а родная швейная фабрика перебивается временными заказами, расплачиваясь с работницами по бартеру — майками и носками. Звонила Верочка, уговаривала вернуться, смущая и терзая душу. Алёна год промаялась дома, на заработанные за океаном деньги купила старшему сыну машину, справила памятник мужу, отдала в первый класс Наташу, но работы себе так и не нашла. Пошла было в посудомойки в новый частный ресторан, но там заставляли работать ночью, и она отказалась из-за дочери.
Всё это время деятельная Вера плела сеть интриг, изыскивая способ вернуть сестру в Штаты. Владея всеми личными данными и фотографией Алёны, она послала запрос от её имени в агентство знакомств и ждала того момента, когда пинок судьбы вернёт горюху-Алёну сюда, в новую реальность, к новой жизни.

***

Джон позвонил в субботу, 25 апреля, в 11 утра. Верочка бегала по дому с лейкой и телефоном. Она услышала приятный голос пожилого мужчины в трубке и договорилась о встрече летом, так как сестра в отъезде и будет только в июле, не раньше. Выдержав паузу, человек из Су-Сити, штат Айова (так он представился), согласился.
Каким способом удалось уговорить Алёну вернуться в Штаты, осталось тайной, но жарким августовским вечером на окраине кукурузного поля остановилась машина, из которой вышла седая крупная женщина в синей кофте и светлой юбке, расшитой васильками. Она несла небольшой чемоданчик и плетёную корзинку с домашним малиновым вареньем и буханкой чёрного ржаного хлеба, привезённого из далёкой Белоруссии как гостинец.
Незнакомец вышел ей на встречу в жёлтой ковбойке, синих джинсах и клетчатой серой рубахе:
— Здравствуйте, Алёна, меня зовут Джон Мэтью, я Вас ждал, — фраза на русском давалась ему нелегко, но он медленно, по слогам, произнёс её.
«Он был такой худющий, прозрачный весь! А шляпу надел потому, что сильно облысел и стеснялся знакомиться в таком виде, — говорит Елена Степановна, чуть сдерживая улыбку, — я боялась тронуть его, думала, что рассыплется…»
Дом, просторный и светлый, понравился гостье, как и та вежливость и нежность, которую она сразу почувствовала в новом знакомом. То обстоятельство, что её пригласили через брачное агентство, смущало немного, но время, прожитое в Америке, научило относиться к жизни по-другому: расчётливее и рачительнее, без лишних эмоций. Ей выделили отдельную комнату для сна, и уже через два дня она услыхала от Джона главное: «Дорогая Алёна, Вы мне очень нравитесь, я предлагаю Вам руку и сердце, если Вы не против, конечно…»
— Я не знала, как быть, как можно вот так сразу выйти замуж, ничего почти не зная о человеке. Нет, конечно, он показывал мне семейный альбом, рассказывал о покойной жене и двух дочерях, которые давно разъехались по другим городам и уже вышли замуж, благодаря чему он дважды дедушка. Ему было шестьдесят два года. Мне показалось, что он старше лет на десять. Джон был очень худой, оттого кожа его лица, посечённая мелкими морщинками, выглядела высохшей и потускневшей.
От жалости или от сочувствия, а может, от уважения к хозяину дома, Алёна сразу не отказала, но замешкалась с ответом. Согласия потенциальной невесты пришлось ждать недолго. Видимо, взвесив всё, та решилась ответить «да». Бежать прочь не хотелось, так как невозможно было обидеть этого человека, к которому она испытывала скорее материнское, жалостное чувство, а никак не плотское, женское.

***

В темноте беседки-бара мерцали фонарики и шумели на ветру лохматые макушки кокосовых пальм, ветер не стихал, но его тёплое сильное дыхание не мешало нашей беседе, я слушала неотрывно. Елена Степановна задумалась на минутку, ожидая просьбы о продолжении. Разумеется, я спросила:
— Где же сегодня Джон? Вы по-прежнему вместе?
— Нет, я уже восемь лет живу одна. Не совсем, конечно, к нам переехал мой младшенький, он здесь купил грузовик, работает на перевозках. Дочку я тоже привезла ещё при жизни Джона, он сам вызвал Наташу. Мне от неё столько хлопот! Возраст невесты, сами понимаете…
— А что случилось с мужем?
— Когда он понял, что я согласна выйти замуж, признался мне, что серьёзно болен и ему осталось жить, самое долгое, полгода, потому надо поторопиться со свадьбой… Вы знаете, главное я не сказала! Спустя несколько месяцев, я спросила Джона, зачем он искал себе невесту так далеко, в России (Белоруссия неотделима от России и там, за океаном)? Я уже поняла, что он бескорыстен и всё, что останется после его ухода, будет принадлежать законной жене.
— Ну, наверное, — вставила я рациональное, — русские женщины неприхотливы и хозяйственны, сиделку не надо нанимать.
— Нет, не в этом дело! И сиделка нам не понадобилась. Со мной Джон прожил не полгода — целых четыре, при том, что его онкология была весьма серьёзной. Мы жили очень хорошо, душа в душу. Я его полюбила за то, что он был бесконечно внимателен и добр ко мне, он подарил мне всё, что имел: дом, машину, перевёл на меня свои сбережения. Его дети не возражали, он о них давно позаботился, всем обеспечил дочерей и внуков. Муж, зная, как я люблю возиться с землёй, организовал мне целый огород, прикупил немного земли для грядок. Смеясь, он говорил: «Можно убрать человека из деревни, но деревню из человека убрать невозможно».
— И всё-таки, зачем было искать невесту именно в России?
— Джон принял это решение осознано. Он объяснил, что прочитал много книг и знает, как трудно приходится русским женщинам, как тяжела и сложна их жизнь в стране, где войны сменяются периодами застоя и дефицита, где приходится трудиться, заменяя мужчин, а ещё всё делать самим по хозяйству, в доме. Потому он решил, что должен сделать счастливой, если сможет, хотя бы одну из них. Он придумал пригласить её жить сюда, в Айову, и обеспечить всем, что нужно для счастья. «Недолго мне оставалось, надо было торопиться», — признался мне мой американский муж-романтик.
— Так Вы — настоящая Золушка, прямо, сказочная история в жизни случилась!
— Золушка повзрослела, потолстела, поседела и приросла детьми… А так — похоже, — засмеялась Елена Степановна, косясь на свою улыбающуюся подружку, которая весь наш долгий разговор сидела молча, не перебивая и не возражая, как будто сама слышала всё впервые.
Коктейль давно был выпит, белая кокосовая пенка высохла на стаканах, бармен тихо скрылся, оставив нас в беседке. Мы и не заметили, как сиренево- розовый вечер перешёл в тёмную тропическую ночь, слабо освещённую качающимися фонариками.
— Мы с подругой вырываемся иногда к морю, — продолжила Елена Петровна рассудительно, — всё-таки надо отдыхать. У меня ведь огород дома, скоро весенние работы начнутся, так что не поскучаешь. Приезжайте к нам, в Айову, у нас дом красивый, мы и сад разбили там, я смородину посадила, крыжовник, как дома, в Молодечно…

***

Утром было удивительно мало народу в холле и в ресторане. Заканчивался период зимних отпусков и люди, согретые южным солнцем, разъезжались с острова неги, возвращаясь в мир суеты и повседневных забот, где безоглядно текут дни и совсем нет времени для романтических встреч и откровений в сиреневом мареве тропической ночи. Уезжая из отеля в аэропорт, я увидела из окна автобуса как лёгкая белая шляпка Золушки из Айовы, покачиваясь, медленно двигается по тропинке к морю.