Приключения николки

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НИКОЛКИ
Берёза, высокая белоствольная, кудрявая, сквозь листву льются кроткие лучи нежаркого сентябрьского солнышка. Николка, лёжа на спине, открыл заспанные круглые и словно всегда чему-то удивлённые серо-голубые глаза. Несколько минут он сквозь зелёные и золотые листья смотрел прямо в глубь прозрачных осенних небес.  Наконец он совсем проснулся, приподнял из густой высокой травы русую кудрявую голову. Мальчику было всего 12 лет, и в этот час, один, в лесу он чувствовал себя покинутым и одиноким. «Господи, помилуй», -  вздохнул Николка. Мальчик встал и пошёл к роднику, который тёк у корней старого могучего дуба. Тут он умылся и выпил воды. Хотелось есть, но в котомке  оставалось уже не так  много сухарей, и Николка лишь потуже затянул  вышитый поясок. Он взял посошок, на котором были прикручены старенькие лапти (Николка до самых заморозков ходил босиком). Вдруг... Ржание коней, гиканье, крики раздались в лесу. У паренька сердце ушло в пятки, хотя  он и не был особенно боязливым. Но было отчего испугаться! В чаще всего в двадцать шагах от него слышалась польская речь (она, увы, уже была знакома Николке), вражеский отряд приближался. Николка бросился бежать что есть мочи. Заросли царапали руки, ветви обдирали лицо, он перебрался через бурелом, ползком пробрался по лесной опушке, снова очутился в чаще леса, скатился в овраг и затих. Кажется, голосов не слышно, Бог миловал и на этот раз. Паны проехали другой дорогой. А куда они ехали? Вестимо, к Москве. Там, в Москве сейчас вся их рать, расположились, как у себя дома. Николка тоже к Москве пробирается, там, в подмосковной деревушке Лыково остались матушка, два младших братика и сестрёнка. Да вот живы ли? Батюшка-то несколько месяцев назад пошёл в дружину к князю Пожарскому, и другие мужики с ним. Вернуться ли? Хоть бы выбили врагов из Москвы-то, помоги им Бог! А дед Николкин всё говорил, что ляхов нашествие, мол, Бог допустил за грехи наши. Каяться надо.
Эх, дед! Как ушёл Николкин отец воевать, совсем голодно стало, хлеб весь вышел. Тогда дед с Николкой  и пошли к Сергию, благословясь, может, подадут что? А матушка с меньшими дома осталась. Николка поначалу кручинился, что от родных отлучается, а дед – ничего. Сам дряхлый, в обед – сто лет, ещё царя Иоанна Васильевича помнит и взятие Казани. Идёт, покряхтывает, на посошок опирается. Поёт: «Спаси. Господи люди Твоя...» Говаривал дед Николке: «Что нос-то повесил? Молись Спасу, Матери Божией, Николе-угоднику да Сергию Преподобному. С Богом – хоть за море!»
Вот и пришли они к Троице. Собор Троицкий белокаменный, златые главы на солнце горят. А Успенский собор! Огромный, главы тёмно-синие, словно небо, с золотыми звёздочками. Николка задирал голову, рассматривая их. И про голод, и про усталость забыл! Помолились они Богу, приложились к святым мощам преподобного Сергия. А кругом – народа! И ратные люди есть, а боле – увечные, убогие, болящие, нищие, старики, бабы с детишками. А Сергий всех привечает у Троицы. Игумен Дионисий благословил не жалеть для народа монастырских припасов. Сами-то после осады поляков не оправились, но окрестному люду помогают. Братия привечает бездомных. кормит голодных, лечит больных, отпевает и хоронит умирающих. Дед Николкин ещё в дороге начал хворать, весь почти хлеб, что удавалось выпросить, отдавал внуку, а сам ослабел. Тут и лихорадка привязалась. Лежал дед в углу на сене, стонал. Николка ему в деревянной плошке воду приносил, плакал. Дед шептал еле слышно: «Слезами горю не поможешь. Ко Господу отхожу. Помолись о моей грешной душе. Да куски, которые мы набрали, отнеси домой, трудно семье без кормильца. Слава Богу, в святом месте Господь привёл умирать. Позови батюшку». Плачущий Николка побежал искать отца Серапиона, с которым они познакомились недавно. Батюшка пришёл и тихо склонился над старцем. Он принял исповедь умирающего и причастил его. «Отче, не оставьте моего Николку. Николка, дай перекрещу тебя». Последний раз поднялась рука старца, с трудом он перекрестил внука. Потом взор его угас, душа отлетела. Ещё горше заплакал мальчик. «Не надо так сильно горевать, Никола. Отмучился дедушка, теперь, поди, в Царствии Небесном и нас с тобой видит. Молись о нём», - ласково сказал батюшка, погладив мальчика по кудрявой голове.
- Пойдём к келарю, он послушание тебе даст. Жить будешь здесь, воду для трапезной носить, посуду мыть али другое что делать.
- Отец Серапион, - всхлипывая, сказал Николка, - А как же матушка? И Василёк, и Ванюшка, и Алёнушка? Два братца у меня и сестрица. Мы с дедом сюда пришли за милостынькой, чтобы своим домой отнести. Хорошо здесь, век бы не уходил! Да матушку и меньших жалко!

- Ну, Бог с тобой. Иди к матушке, помогай ей. А вырастешь – приходи всё же. Пойдём к келарю, может, поможет чем.

В трапезной келарь насыпал в котомку мальчика сухарей – столько, сколько унести было под силу.
 Отец Серапион благословил Николку в дорогу:
- Спаси тебя Христос. В пути будь настороже. Лихих людей, поляков и разбойников остерегайся. Твори молитву. За молитвы Преподобного Сергия дойдёшь.
Вот и шёл Николка, ночуя в густом лесу, а днём вновь выбираясь на дорогу. А тут, убегая от поляков, закружил по лесу, заплутал. Кругом лес, лес, мохнатые угрюмые высоченные ели, камни, мох. «Господи, спаси и сохрани», - твердит Николка. А уж стемнело. Но вот откуда-то вроде как дымком потянуло. Избушка, жильё? Подошёл мальчик к лесной поляне, раздвинул заросли, смотрит: большой костёр так и пылает, над ним жарится бык. У костра – мужики кто в чём. Кто в красной рубахе с золотой серьгой в ухе, кто в папахе казачьей. Кто ладит топорик, кто точит саблю. В стороне паслись кони. Малый в красной рубахе, весёлый, остроглазый, сквозь ветви углядел Николку. «Братцы, кто попался-то! Вот вояка!» Приподнял Николку за шиворот и бросил почти что в костёр. Тот заревел. Тогда поднялся высоченный казак с длинным чубом, смуглый, черноусый. Николка догадался: «Атаман!» «Брось, Никитка, малец заплутал, накорми его, не пугай». Потом обернулся к остальным: «Братцы, думу я думаю, как быть нам. Вольное  ли мы казачество али душегубы-разбойнички? Ходили-гуляли с атаманом Заруцким как перекати-поле. Хотели царём поставить вора тушинского, царицей – полячку Маринку. Честных христьян били-грабили. Бычка у вдовы увели последнего. Покаяться пора пришла, братцы, постоять за веру православную супротив латинства окаянного.  Патриарх, умирая, завещал полякам веры не давать, сохранить Православие. Пойдём к Пожарскому в дружину его, выгоним из Москвы-матушки ляхов, постоим за веру православную, за землю Русскую!». «Пойдём, постоим!», - раздалось вокруг. Суровые лица казаков просветлели. Кто-то ножом отрезал здоровенный кусок печёного мяса и дал Николке, кто-то сунул ему полкаравая хлеба. «Иди с нами, вояка. Ляхи, тебя лишь увидят – разбегутся, - зубоскалил Никитка. Атаман положил руку Николке на плечо: «Выберешься с нами к Москве, а там и в свою деревню дотопаешь».
Вместе с казачьей вольницей пришёл Николка под Москву. Сколько народу! И пахари-мужики с топорами и дубьём, и князья с боярами на конях, в доспехах, с булавами, и казаки с копьями, с вострыми саблями. Всё гудит, волнуется. Николку казаки от себя пока не отпускали: опасно, кругом рыщут поляки, аки волки хищные. Месяц так-то простояли, а тут и октябрь заканчивается, зима на носу. Народу всё прибывает. А в центре, где шатёр князя Димитрия Пожарского горит-переливается под хоругвями икона Божией Матери Казанская. Казанские дружины принесли с собой список чудотворной иконы, явленной во граде Казани ещё в царствование Ивана Грозного. Три дня ничего, кроме хлеба и воды не ели дружинники, три дня на коленях умоляли Матерь Божию помолиться за Русь. Николка вместе со всеми падал перед образом, вместе со всеми плакал, вместе со всеми молился.
Через день пришла добрая весть, которая молниеносно распространилась по стану русских воинов: Матерь Божия услышала молитву! Гонец, тайком пробравшийся из осаждённой Москвы, передал рассказ о чудесном видении епископа Арсения, который в то время томился в Москве в плену у поляков. В видении явился ему сам преподобный Сергий Радонежский и сказал, что молитвы услышаны, заступничеством Богородицы Бог помилует Русь! Как ликовали русские дружинники! На радостях даже колючий Никитка смягчился и сделал Николке пращу – что-то вроде большой рогатки, из которой можно стрелять довольно крупными камнями. Николка сразу убежал на пустырь и стал осваивать это грозное боевое оружие.
И вот наступил решающий день. 22 октября 1612 года русские войска под предводительством князя Димитрия Михайловича Пожарского пошли на Китай-город. Пыль поднималась столбом из-под копыт коней, слышалось ржание, крики всадников, лязг сабель. Николка чуть не оглох. «Ты чего под ногами мотаешься, вояка, - прячься в орешнике и чтоб духу твоего здесь не было!», - крикнул Никитка и так толкнул Николку, что тот кубарем скатился в орешник. А Никитка вскочил на лихого коня и помчался вперёд, на врага. «Господи, помоги нашим, - молил Николка. На какое-то время польскому отряду удалось оттеснить казаков почти вплотную к орешнику. Вдруг Николка увидел, как к черноусому удалому атаману Фёдору Колесо, который нещадно бился с  надменного вида ляхом в расшитом жупане, сзади подъехал ещё один пан громадного роста, широкоплечий. Шляхтич хотел, подъехав со спины, зарубить атамана. Николка достал из котомки заранее припасённый здоровенный камень, вложил в пращу и... Камень попал в голову огромного пана, оглушённый, лях тяжело сполз с коня. Атаман свалил с коня  первого ляха, и ударил копьём нападавшего сзади. Так поляки лишились самого мощного своего воина, хорунжего Красовского, гордости польской шляхты.
Битва гремела, русские бились на смерть за святую веру и Отечество. К вечеру они взяли Китай-город, а через два дня – Кремль.
Уже в воскресенье Николка вместе со всеми шёл крёстным ходом в Кремль,  впереди плыла, бережно поддерживаемая духовенством, Казанская икона. Справа и слева от Николки шли бледный, но улыбающийся Никитка с перевязанной головой и атаман Фёдор. «Слава Тебе, Господи, слава Тебе», - громко подпевал счастливый Николка. «Николушка! Сынок! Вот где привёл Господь свидеться! » - _ послышался вдруг знакомый голос. И в ту же минуту крепкая рука отца обняла его. «Батюшка! А что с твоей  другой рукой-то?» «Левую-то поляк зацепил саблей, да костоправ сказал – заживёт» - улыбнулся отец, поглаживая перевязанную куском холста руку. За поясом у него висел топорик. «Слава Богу, что встретились, теперь к своим вместе доберёмся.  Мать-то жива с меньшими? Не знаешь? Дед Михей жив ли? Помер? Царствие Небесное!»
 - Батюшка, мы молились и Матерь Божия заступилась за нас!»
- Заступилась, сынок. Благодари Бога, Николка! Детям и внукам про то расскажешь, когда вырастешь.