Амнезия

Я очнулся после длительного акробатического падения. Вокруг были раскидистые ветлы вековых елей. я лежал на склоне лицом в землю. Его алебастровый мозг ничего не помнил и ничего не знал. Он понимал лишь одно – стерта вся информация о мире и моем месте в нем. Табула Раса, он девственно чист как мальчик – звезда, утренняя капля кислотного дождя в 15 километрах от Ижорского завода, как Анастасия на подкурсах из Сэктывкара. Это была 27-я жердочка, привинченная 4-мя винтиками к двум длинным длинным жердям. Я словно проснулся обновленным после отпуска в палатке у Байкало-Амурской Магистрали, разбуженный зомбирующим ритмом разошедшихся рельсовых стыков. Тыдых – тыдых ….- Тыдых-тыдых…..Нет что-то я уже знал – интуитивно знал что могу двигаться, Параноидально-андроидальный кризис, подумал он.
Я увидел свои относительно молодые члены и тело замерзшего мальчика. Красный хлопковый пуловер, явно для спорта сидел плотненько и имел дыры на рукавах.
Я панк! Сделал он поспешные выводы. Я должен продолжать наше правое дело, если это так, но если до падения я был кем-то, то есть в этом мире что-то и многие из тех, кто поведает мне обо мне и я вспомню… До этого было далеко. На моих ногах были резиновые галоши с искусственном мехом, но вокруг было лето! Я интуитивно шепнул себе слово лето! Это достижение! Явное несоответствие!
В такую погоду странно иначе так одеваться. Не будь я панком, я одел бы белую бобочку с веревкой на шее и бриджи с сексуально-заужающимися  штанинками  и туфли бы одел никак ни эти… Я пошарил в карманах, там был тяжелый небольшой блестящий  предмет, я достал его и изумился его изяществу, он был достаточно квадратным, что бы быть красивым и достаточно скругленным, чтобы не быть топорообразным. Я подумал о неких современных примочках этой жизни, когда люди сделали себя инвалидами, неполноценными слепцами и смогли оставаться ими, пользуясь этими вспомогательными устройствами. Она была похожа на маленькую летающую тарелку. У нее было окошко, куда надо было явно смотреть и квадратики с символами, которые вероятно надо нажимать. Это интуитивно было очевидно. Я нажал на верхнюю левую из них...Там ответил приятный голос моей жены. Как, зачем  и где мы познакомились, я не знал…
Наутро я проснулся и понял, что за ночь со мной многое произошло. Был ли это сон или реальность – это было неподвластно моему мозгу, взбитому плотным ударом о вековую ель диаметром 60 см  с высоты 23 м под уклоном порядка 40 градусов.
Я несся на маленьком красном автомобильчике по извилистым улицам своего города. Невероятные развязки улиц доставляли мне подлинное удовольствие  доводить автомобиль в крутых поворотах почти до скольжения. Я знал, что это город моих родителей, но не знал что это за город и  надолго ли я  в нем  и что меня с ним связывает. Я знал, что у меня есть или были родители, знал, что у нас с ними все в порядке, но где они, я не помнил.
       Солнце лазерными саблевидными лучами пронзало меня со всех сторон и я совсем не радовался столь ослепляющему осеннему дню.
      Я заехал в Итальянский ресторанчик, как всегда заказал себе “Кваттроформаджио” и поглядывал на соседние столики, где была масса симпатичных иностранок. Иногда мне казалось, что я один за столом, иногда - что незримо присутствуют мои друзья.                Я огляделся. Я находился в огромном зале из клееной древесины, это было два полукруглых шатра диаметром порядка 12 м, соединенных длинной восемнадцатиметровой галереей. Вокруг было стекло и внутри разливался отраженный золотистый свет. Белые скатерти были украшены букетами лилий. Я поднял глаза и увидел, что галерея не имеет промежуточных опор, а опирается на крайние полукупола. Я увидел сечение этой коньковой балки, счетверенное из отесанных цельных еловых стволов… И меня словно опять ударило об один из них. В мгновение ока я вспомнил свой проект беседки около года назад. Я не знал где он будет реализован, как это часто бывает, но вспомнил родные линии плана, я вспомнил, как финны на ранней стадии приостановили работу и не заплатили, потому как им не понравилось, что в середине пространство членят 4 столба… Это был тот интерьер, но они просто выбросили эти 4 столба, они просто срубили одну из моих елей, но как они погасили распор в торцах, ведь по теории все это должно рухнуть, ведь арка не может состоять из шарнирно-сочлененных частей.
    Я мигом потерял аппетит, позвал женщину, на этот раз, будучи благороднее своих заказчиков, я расплатился. За спиной у меня стоял круглый большой и абсолютно пустой стол со скатертью, а дальше – еще один, с пожилой парой иностранцев, которые по-немецки утверждали, что на столе я забыл свои часы. Я подошел к столу. Шатер не выдерживал критики и я не мог более оскорблять свою конструкторскую честь и подвергать опасности свое бренное тело дальнейшим нахождением в нем. Так вот, я склонился над столом, на нем были 2  танцующих по кругу черных часов, одни из которых – кавалер в центре, а вторые с кокетливо-загнутой стрелкой – дама. Я не танцевали латиноамериканскую Мамбу – танец, в котором я продвинулся больше, чем в других, но так и не стал чемпионом. Я посмотрел себе на руку, сравнил танцующие часы со своими:

  “Das sind nicht meine Uhre, Danke”

– ответил я сердобольным немецким пенсионерам из белого автобуса в кроссовках и с пышными прическами, сделанными специально для эпатирования публики этого прекрасного города.
Далее по собственной дурацкой привычке я попрощался со всеми, с кем мой взгляд встречался хотя бы раз, чтобы покинуть этот Титаник,  утопающих в экономности и своих строителей. Выйдя на улицу, я даже не посмотрел назад, но меня увлекало будущее. Я увидел кокетливых девушек, одетых в смесь бальных платьев и шотландских костюмов, стремящихся к дверям, как я полагал, отеля. Поймав за юбочку одну из них, я спросил ее, что это за сервис и сколько он стоит. Она, завидев  встречающего их в дверях портье уже быстро и шепотом сказала: “ 2400,  только для гостей-инвалидов и только в подвале”. – и скрылась. Каким обладателем особых свойств надо быть, чтобы участвовать в этом. Я посмотрел на дверь отеля и  вдруг вспомнил, что раньше в этом помещении находился магазин коньюнктурно-модной одежды “INTERACTIV”. На окне был наклеен лист бумаги с черными буквами, напечатанными на струйном черно-белом принтере:

“Только для инвалидов.
Подарите любимому незабываемый вечер…
Сделайте ему сюрприз” и т.д.

Я пошел дальше, и вдруг  увидел, что вся эта улица переоборудована для инвалидов. Здесь были вотер-клозеты для инвалидов с гидравлическими подъемниками и раздвигателями ягодиц, здесь были кафе для колясочников, клуб игроков в мини-футбол, инвалидный боулинг, оборудованный толкателями колясок, при которых инвалид только направляет мяч. Во всем этом сервисе я через минуту сам почувствовал себя инвалидом, у меня не было коляски, все хохотали, играли в пятнашки с пивными столиками, присоединенными к колясками, лили пиво за шиворот и проч. Я чувствовал себя чужим на этом празднике… И вдруг я подумал, как хорошо это, что эти эмоции доступны и мне, и здесь я как герой, как там был бы  каждый из них, на гламурной, бурлящей не излитыми субстанциями центральной улице, полной спортбайков, подобных новым высокотехнологичным символам мужского здоровья,  велосипедистов с их  десяти-жильными шоколадными бедрами,  кабриолетов с публично уговариваемыми блондинками внутри, брюнеток, оправляющих чулки и ставящими ножки на высокий парапет вечных зданий,  вело-такси, роллеров, демонстрирующих размах плеч при разгоне в шикане между итальянскими и испанскими пенсионерами, голосующих Твигги и Данай у Пассажа, попутно организующих конкурс завитых бигудейных удальцов на черных БМВ.          
Здесь, в этом раю, колясочники также чужеродны и альтернативны всему этому действу, как я на узкой улице инвалидов. И спасибо им, что устроители этого сервиса подарили и нам, здоровым людям это ощущение отчужденности, которое так часто греет душу от безысходности, когда нельзя слиться с праздником и попытаться стать заводилой и тамадой в нем, когда часто остается довольствоваться ролью ведьмы без приглашения и столовых приборов. Нужно только уметь ценить эту роль, роль отшельника, художника, сумасшедшего, которому духовно позволено много больше, чем простому смертному, которому есть где и как развернуться, который может на все смотреть с земли или сверху но который чаще всего не доходит до осознания своих привилегий быть черной графичной линией на белом полотне белесого праздника.
       Он  не успевает осознать свою роль, а вместо этого клянет все вокруг и плачет, скрежетая зубами, как герой забытой войны, от воспоминания о которой  молодежи дурнеет. Нет места героизму на этой улице здоровяков, как нет места переспелому здоровью и хандре на той, где нет не одного здорового  человека. Там  есть только некое массовое амебеальное сознание вечно потчивающее ленивым потворствующим взглядом своих и им же унижающее чужих. Есть только дионисийское начало праздности , лень духовных стремлений и помыслов, лень однородности  и монолитности разума этих двух чудных улиц. И никогда не встретятся их жители ни на одной из них, как не будет  духовых потуг спиритуально понять друг друга. Это тысячи радиочастот,  где у слушателей приемник ловит лишь одну из них, это разные измерения и масштабы желаний, жизненных устремлений. Это множество клубов, границы которых мало кто  видит и сознает, клубов  с фейсконтролем, который фильтрует по формальной оболочке а не по качеству личности.

11 авгутса 2006 года. 9 часов 46 минут. Чердак старого дома в селе Сопки.