От вспышек души тает снег

Мне всегда хотелось знать, почему молодежь в 50-е годы покидала родные дома и обживала новые места и в Казахстане, и в Сибири. Хотелось увидеть их обитель собственными глазами.
Вот и усадьба, одиноко стоит на огромной поляне леса, которая в свое время разрабатывалась для пахоты.
У ворот, скрип которых ранил сердце, напоминая годы расставаний и ожиданий, обняла меня хозяйка, как родного, Василием-сыном назвала.
– Сыночек мой родненький, Васечка!
– Нет, я не ваш Васечка, извините ...
– Ничего не говори! Помолчи! Тут пришла о тебе весть, что ты пал за Родину на германском фронте, а какая она нам Германия Родина, когда за ее наших мужчин убивали и сажали за решетку? Не мила она нам! - Мокрыми поцелуями истощенная женщина коснулась губами лба, целуя солдатское целомудрие.
– Заходи сынок в дом, буду угощать! Опустел он. Были две дочери очень талантливые, отнял их у меня город. Старшая - врач, человеческие души и сердца лечит, а младшая - певунья, все гастролирует. Оставили меня за воротами, как за решеткой. Может, приедут. Надеюсь, выглядываю, жду. Осталась с младшим своим Иваном, да и этот куда-то собирается. Если заболею – некому воды подать. Такое то в моем доме, сынок творится. Заходи, буду угощать!
Заходим, а Ваня и вправду поспешно собирается, а нас, будто бы не замечает. На полу приготовленный чемодан.
– Ну, куда же ты, сынок! – Спросила.
– На Урал, работать, – брякнул, как камнем в воду.
– А меня, как канарейку в клетке оставляешь?
Стала окрыленная на пороге, якобы преграждая ему путь.
– Когда приехали мы сюда с отцом, то здесь была непроходимая тайга. Такой был лес – руби и строй. Где поле была дикая, непроходимая чаща – глаза выкалывала ...
– Мама, эту историю я уже слышал, знаю ее наизусть ...
– Погоди, доскажу! Сколько труда мы здесь положили! Свою молодость здесь в землю закопали, чтобы только эта землица плодородной была, чтобы силу и утешение нашим детям и внукам приносила. Нам хватило ее, чтобы выкормить вас, вывести в люди. А вы, дети, ее готовую, плодородную и пахучую покидаете ...
– Хватит учить, мама. От этой земли, мама, я уже ничего не возьму. Вы все соки высосали из нее. Мне тоже хочется с целины начать, – были его последние слова.
Лицо матери вздрагивало от боли, как при тяжелых родах, словно она Ивана вновь только-что родила. Вспомнила старшего Василия и похоронку с фронта и мужа своего Степана несчастного, арестованного за пребывание в фашистском плену. Не снес неволи, умер.
Иван ходит по комнате запотевший в одном ботинке. Все валится из рук, не слушается. Мать видит его беспомощность – помогает. Она открывает сундук, вытаскивает белье и кладет в чемодан и молча, вытирает слезы. Вот уже с запасом стоит упакованный чемодан и к нему прикреплена гитара. А с улицы Ивана громко зовут ровесники соседних хуторов. Тоже бегут с родных гнезд. Мать видит, что уже не удержит его - стала посреди комнаты, рассматривает, что еще ему дать в дорогу, чтобы там, на Урале, вспомнил матушку. Вдруг с полки достала молитвенник - старая в черной обложке книжечка. Открыла и взгляд пал на свои надписи, сделанные в молодости, когда приехала сюда с мужем обживать новое место. Неуклюжие буквы напомнили тяжелые годы жизни. Вложила молитвенник между белья.
Наверное, уже все собрала в дорогу. Но Иван медленно одевается, повернувшись к стене. В его горле застряло слово. Он на прощание ничего не может сказать - сдавило его. А так хочется хоть одно ласковое слово сказать, но не может. В доме потемнело. Солнце до полудня отсеяло и зашло за облака. Мать упала на сундук, обняла его руками. Сундук загудел, как гроб от кинутых первых комков земли.
Иван поплелся на улицу одеревеневшими ногами. На грузовике его ждали друзья. Мать выбежала из дома с авоськой пирожков и сиганула в калидку, но автомобиль уже тронулся, оставляя за собой клубы дыма и пыли.
Вот и все. Разъехались все. Ей остается только ждать вести. И она с нетерпением ждала.
Прошло лет десять. Я неподалеку тех мест находился в командировке. Меня потянуло к этой усадьбе не любопытство, а боль за судьбу пожилой женщины.
Слава Господу, встретились за святвечерним столом. Прибился и Иван, через большие снега и морозы. Стоит заснеженный у порога, глазами радуется, что судьба привела его под родительский кров. За столом собрались все и врачи, и артисты, и внуки-студенты – все они, как говорила мать, здравого ума набрались, многое в мире повидали, но не нашли теплее места под солнцем от этой вросшей среди сибирской тайги хижины, пропитанной запахами мяты и женьшеня. Здесь каждый предмет оживает и о прожитом прошлом тихонько шепчет.
Вроде бы ничего здесь не изменилось: та же скамья, у которой испытывали первые шаги, те же иконы, к которым были обращены первые молитвы и та же старая-престарая, но теплом согревающая печь.
Иван приехал забрать маму. Старшая сестра стоит с прикушенной губой, она же первая предложила маме свое жилье, да и детки у нее выросли. Младшая сестра одинокая, но тоже предлагает теплый свой Крым, а Иван:
– Мама у меня дети. Марусе пошел восьмой, а Василию пятый годик, а двухлетняя Аленка ваше имя носит, даже смотрит вашими глазами. Жена моя сиротой выросла среди чужих людей, очень добрая, но жизненного опыта маловато. Я каждый день на работе и некому как следует воспитать детей.
Он метнулся к чемодану, достал магнитофон, включил и залебедали в доме детские голоса. Это была коляда бабе, словно от порога несутся детские голоса, невинные и искренние.
Сидит бабка, очарована в детскую коляду и шепчет в унисон, вытирая глаза.
Заря угасает – она собирается. Надевает шубу, шерстяную шаль.
– Пойду, пойду к вам, мои дальние и маленькие. Далеко вы отбились от меня, но моя душа границ не знает. Пойду, чтобы помнили вы свою бабку. Она вас, детки, приголубит, родным словцом согреет. Пойду с тобой Ванюша.
Она берет в сумку просвиру и выходит из дома в морозную ночь. Замыкает дом на ключ и кладет под порог.
Где-то,  из рассвета, катится на нее грозный ураган, чтобы порвать одежду, заморозить душу, ослепить глаза и вырвать из-под ног тропу к внукам. Но эту тропу она сама протоптала своими надеждами и долгими ожиданиями и теперь вслепую твердо шагает, пробиваясь сквозь жизненные метели к внукам. От вспышек ее души тает снег и небо яснеет сквозь вьюгу на горизонте. Все-таки она оглянулась, посмотрела последний раз на родной дом. В душе запекло, но с глаз, ни слезинки. Ведь ее мудрость нужна внукам. Они роднее всего.