Лепта

     В огромный супермаркет, напоминающий город под крышей, Ольга Михайловна ходила чтобы размяться: на пути был железнодорожный вокзал, а она с детства любила прогулки по перрону, атмосферу вокзала, гудки тепловозов.   Продукты  обычно покупала в два приёма: поднимать тяжести ей было категорически запрещено, после операции на позвоночнике жестокие боли, изводившие  в течение нескольких лет, прошли, но многого она уже не могла себе позволить, например, мягкой постели или высоких каблуков.  Поход в дальний супермаркет и с лёгкой сумкой обратно  -  хороший отдых для Ольги Михайловны, когда у неё  срочный заказ и приходится часами шить.

     Года два назад на самой окраине перрона выстроили павильончик, наверное, планировали новый автобусный маршрут. Однако никаких новых маршрутов не появилось, а павильончик остался. Люди здесь проходили  редко, разве что специально гуляющие по перрону. И в павильончике по вечерам целовались парочки или собирались компании с пивом и чипсами. А этой весной поселился бомж.

     В начале мая, проходя своей обычной дорогой из супермаркета, Ольга Михайловна увидела лежащего на скамейке человека, с головой укрытого грязным стёганым одеялом. Из-под одеяла блеснули глаза, и Ольга Михайловна поняла, что бомж наблюдает.  Ей стало неловко, точно заглянула в окно чужого дома, и, отвернувшись, она быстро пошла дальше. Через несколько дней, возвращаясь из супермаркета, опять увидела в павильончике бомжа, укрытого с головой, и опять испытала чувство неловкости,  и пообещала себе ходить  другой дорогой.

      А недели через две, задумавшись,  незаметно для себя подошла к павильончику на краю перрона. На этот раз он был пуст. На скамейке аккуратной стопкой  сложены несколько свёрнутых одеял, рядом посуда: алюминиевая миска, маленькая зелёная кастрюлька и керамическая кружка, оранжевая, в крупный белый горох. На кружке Ольга Михайловна задержала взгляд: сорок точно таких же кружек она покупала двадцать три года  назад, когда погиб Аркадий, чтобы  раздать  на поминках родственникам и соседям.

       Быстро оглянувшись и  убедившись, что поблизости никого нет, Ольга Михайловна ступила в павильончик и, выхватив из пакета первое, что попалось под руку: ряженку, булку, апельсин, - положила на скамейку. Вышла, снова оглянулась и медленно пошла своей дорогой, чувствуя, что сделала именно то, что хотела,  и  удивляясь тому, что никакого неприятного запаха, исходящего от вещей бомжа, он не ощутила.

     Теперь Ольга Михайловна стала снова проходить мимо павильончика.  Бомжа  по утрам обычно не было, и она клала на скамейку какие-нибудь продукты. Выбор их был невелик: Ольга Михайловна соблюдала строгую диету, потому что многолетний приём сильных обезболивающих очень навредил  желудку и печени, а два года назад обнаружился  диабет, так что основным  питанием  стали гречневая и овсяная каши, кефир, нежирный творог. Решив, что мужчине такой рацион, скорее всего,  пришёлся не по вкусу, Ольга Михайловна купила и оставила на скамейке банку рыбных консервов, потом недорогую тушёнку. 

      До середины августа она два-три раза в неделю  бывала в дальнем супермаркете и  почти каждый раз, возвращаясь, что-нибудь оставляла в «доме» бомжа. Вот и сегодня купила лишнюю буханку хлеба и  сайру в масле по акции. Однако, заглянув в павильончик, не увидела ни одеял, ни посуды — никаких признаков пребывания бомжа.  Растерявшись, стала оглядываться, а не ушла быстро, как  раньше.  За что и поплатилась.

      - А нет его, и давеча я проходила, не было уже.

      Ольга вздрогнула: рядом с ней стояла неизвестно откуда взявшаяся низенькая, румяная бабушка.

      - Очки надо носить! - мысленно обругала себя близорукая Ольга. А старушка, между тем, продолжала:

       - Я  вас и раньше тут видела, вы продукты ложили на лавочку. Это хорошо, что вы можете помочь. Вам, наверное, лет пятьдесят будет (Ольге Михайловне недавно исполнилось пятьдесят три), должность  занимаете, получаете много. Одеваетесь вы богато, я сразу заметила, богато.

      -  Богато одеваюсь?! - мысленно схватилась за голову Ольга Михайловна. - Что же такое богатое старуха на мне разглядела?

       Золотых украшений у неё не было вообще: цепочку и два  колечка  отдала дочери, когда та закончила школу. Босоножки самые дешёвые, купленные на рынке, да три ситцевых платья, сшитые своими руками, - вот и весь летний гардероб. Где тут можно разглядеть богатство?

      Ольга Михайловна шла по перрону, а старуха, пристроившись рядом,    говорила без остановки…  Было совершенно очевидно, что ей нужен не собеседник, а слушатель. Старуха хвастала,  говоря по-научному, повышала свою самооценку:

      - Вот дверь железную в апреле поставили, а разворотили-то всё! Зять заштукатурил, обои поклеил новые (по семьсот рублей рулон брала!), дала ему пять тысяч. А что? Наняла бы  чужого, тоже платить бы пришлось. А так деньги в семье остались. Внучка окна по весне перемыла (я окна пластиковые ещё в позапрошлом году поставила. А что? И чище стало в квартире, и тише. Когда захочу, вздремну днём), я внучке тысячу дала. А как же? Одна у меня внучка-то, внуков четверо, а внучка одна, младшая. А окна-то пластиковые дорогие, ох дорогие!

    - Да уж, пластиковые окна и металлические двери стали нашей национальной идеей, - усмехнулась про себя  Ольга Михайловна. - Без  них теперь никак нельзя: люди не поймут.

       О том, чтобы поставить металлическую дверь или заменить старые  окна на пластиковые, Ольга Михайловна даже  не мечтала. Пенсия — десять  тысяч, только на самое необходимое и хватает. Работала из последних сил, но в сорок девять лет поняла, что  болезни одолевают: к беспокоившему с молодости сердцу после сорока лет прибавилась гипертония, позвоночник скручивал так, что до поликлиники не могла дойти, делать уколы медсестра приходила на дом.

    С детьми, а точнее с девочками, (она вела уроки домоводства в школе) Ольга Михайловна ладила. А вот в коллективе после прихода новой директрисы, из молодых да ранних, стало твориться что-то непонятное: сплетни, доносы, а то и просто оговоры приветствовались, появилась группа приближённых, которых поощряли и словами, и премиями, за  год рассчитались три  завуча, логопед, а на их должности  назначили тех, кто сумел угодить директрисе…  И Ольга Михайловна решила расстаться со школой, где проработала полжизни. С коллегами перезванивались, встречались, и то, что они рассказывали,  ужасало: директриса и её команда беззастенчиво воровали, а коллектив всё понимал и молчал.

     Ольга Михайловна уже не вслушивалась в слова старухи: вспоминалась работа.

     Кабинет домоводства находился на третьем этаже, а два раза в неделю  она должна была на переменах дежурить в столовой, расположенной на первом этаже. За две-три минуты до звонка с урока девочки собирались и подходили к двери, чтобы сразу же по звонку выйти из класса. Ольга Михайловна  закрывала дверь и быстрым шагом направлялась в столовую: метров тридцать надо было пройти по коридору, потом спуститься по лестнице, по которой сплошным потоком шли ученики  (но ведь не может учительница их расталкивать и бегом бежать тоже не может), потом ещё метров тридцать по коридору первого этажа до столовой. А в дверях уже трясёт двойным подбородком завуч Елена Пална и толстым пальцем тычет в часы на жирной, с перетяжками, как у младенца, руке: «Вы на три минуты на дежурство опоздали!» (Старшеклассники дали Елене Палне грубое прозвище «свиноматка». Как же оно ей подходило!)

       От такого школьного маразма  ушла Ольга Михайловна четыре года назад и ни разу об этом не пожалела. Пенсия небольшая, но шитьём подрабатывает. Последние месяцы заказов стало больше: шьёт Ольга Михайловна очень хорошо, цену назначает умеренную, дешевле, чем в ателье, и  заказчицы   направляют к ней своих знакомых.

     Подработанных денег  старается  на себя не тратить: бережёт для подарков и гостинцев дочери, зятю и внукам. Сама Ольга Михайловна всегда думала, что близким  лучше дарить подарки: знаешь ведь и размер, и цвет любимый, и о чём мечтает, что любит. Но у сватьи были совсем другие взгляды: дарить нужно только деньги. Когда Ольга Михайловна поняла это, то, чтобы не портить отношения дочери с родственниками мужа,  тоже стала давать хотя бы по тысяче в придачу к небольшому подарку. Как же расплывалась в улыбке  сватья при взгляде на деньги, которые давала Ольга Михайловна! Как будто мёд разливался по лицу дорогой свтьюшки.

     В год получалось четыре дня рождения: дочери, зятя, внука, внучки, Новый год  - всем подарки обязательно, двадцать третье февраля — зятю и внуку, восьмое марта — дочери и внучке.

     Семья дочери материально не нуждалась: зять, хороший программист,  был буквально нарасхват, дочь работала в банке, а с прошлого года возглавила один из его филиалов. Однако сватья часто давала сыну деньги и обижалась, если он отказывался. Потом обязательно звонила Ольге Михайловне, рассказывала, сколько тысяч дала, ссылаясь на забывчивость, могла позвонить и рассказать об одном и том же случае во второй, а то и в третий раз.

     Сват много работал и много зарабатывал (Ольга Михайловна с ним почти не общалась, даже номера сотового телефона не знала. Она решила, что так будет лучше, когда в первый раз увидела своих будущих родственников: он — высокий, видный, и она — низенькая толстуха, короткие ноги, короткая шея — как хорошая портниха, Ольга Михайловна сразу определила, что такие изъяны фигуры никак не замаскируешь. Потом узнала, что сватья на два года старше свата). Сватья, доработав до пятидесяти пяти лет,  сразу ушла на пенсию: занялась  тем, о чём всю жизнь мечтала — разведением цветов. С ранней весны до поздней осени пропадала в саду или продавала цветы на рынке и, надо сказать, доходы получала немалые. Правда, внукам она могла уделять время только зимой.

       Внуками занималась Ольга Михайловна. С трёх лет учила с ними песенки и стихи, не только русские, но и английские, с пяти лет водила Антошу в бассейн, а Катюшу на художественную гимнастику.  Два года назад Антоша пошёл в школу, и Ольга Михайловна забирала его после занятий, потом они делали уроки, ехали в бассейн, шли в садик за Катюшей, вместе гуляли. Больничные сотрудников в банке, где работала дочь, очень не поощрялись, поэтому с больными детьми сидела Ольга Михайловна. Если не было срочных заказов и позволяло самочувствие, старалась взять к себе внуков на выходные, чтобы дочь переделала домашние дела, уделила время себе, чтобы сходили с мужем в гости или в театр. Выходные дни и особенно вечера с внуками  были самыми счастливыми для Ольги Михайловны: они играли, читали, но больше всего  любили мастерить: открытки и подарки родителям, мягкие игрушки, ёлочные  украшения...

      Ещё Ольга Михайловна обшивала дочь и внуков, да и зятю связала не один свитерок. Дочь и зять  очень ценили это. Сватья же понимала только материальную помощь. «Матушка моя бескорыстно любит деньги», -  шутил зять.

     Ольга Михайловна поняла вдруг, что старушка уже не говорит. Повернувшись к  ней, наткнулась на требовательный взгляд.

- Артрит у меня! - громко повторила старушка и замолчала, строго  глядя на Ольгу.

     - Ох-ох-ох! - ответила та, сочувственно качая головой.

     Удовлетворённая   старушка продолжала:

   - Сколько у меня мазей всяких от артрита: и сама покупаю, и дочери, и невестка. А всё ерунда! Я вот шарф из собачей шерсти купила. Это — да! Мазью натру колено, шарфом закутаю, лягу, полежу, кино посмотрю, немного и полегчает, - старушка  посмотрела на Ольгу Михайловну, и та снова сочувственно поохала и покачала головой.

   - Вот все на давление жалуются, а я знать не знаю, что такое давление, - перескочила старушка на другую тему. -  Приду в поликлинику, измерят, говорят: нормальное. Я и вижу всё мелкое без очков. Квитанции принесут за газ, за воду — уж так там всё мелко, а я без очков вижу. Соседки все удивляются, приходят ко мне: «Антоновна, разбери, что тут мелкими буквами понаписано».

       Ольга Михайловна, задумавшись,  прослушала, что дальше рассказывала старушка, а когда очнулась, та хвасталась своей пенсией:

   - И у брата, и у сестёр пенсия меньше, чем у меня. У меня четырнадцать триста. А что? Всю жизнь на заводе, тридцать семь лет. Так-то!   - и без всякой паузы заговорила совсем о другом:

    - А я вас с месяц назад приметила здесь.  Платье на вас тогда было сиреневое. Бога-а-атое платье! («Богатое» сиреневое платье обошлось Ольге Михайловне в триста шестьдесят рублей — столько   стоили три метра уценённой хлопчатобумажной ткани,  бейка и  немного лиловых кружев нашлось дома. Но ведь не станешь об этом каждому встречному рассказывать.)  Смотрю: вы из сумки батон достаёте, банку консервную, банан. Это хорошо, что вы помогаете бедным. Господь учил бедным помогать. Да-а-а… - очевидно, ничего больше не приходило  бабусе в голову, поэтому она повторила назидательно: Господь учил бедным помогать!

       Ольге Михайловне вдруг пришла на память притча о двух лептах бедной вдовы, и она старалась припомнить слова из Евангелия: «Истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила; Ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила всё пропитание своё, какое имела».

     Фактически Ольга Михайловна была вдовой. Второе замужество не состоялось (да она, если честно, никогда и не представляла себя женой Николая),  долгий, неспешный роман закончился (для неё самой, во всяком случае) после того, как Николай, узнав, что Света поступила в университет, возмущённо воскликнул: «Ты что ещё пять лет собираешься её тянуть?!»

       - Ну вот ты, наконец, и высказался! - усмехнулась про себя Ольга.    

       Она тогда быстро выпроводила Николая, сославшись на то, что  надо  закрывать помидоры. И действительно, провозилась с заготовками до полуночи. Но, несмотря на усталость, сон не шёл к ней до самого рассвета: как будто помимо её воли в памяти прокручивались отношения с Николаем, вспоминалось, как он хвалил её за самостоятельность и серьёзность, как к месту и не к месту ругал свою бывшую жену,  постоянно находившуюся в поиске обеспеченных мужчин, как  советовал Свете после школы не поступать в институт, а  идти на курсы парикмахеров: и деньги станет зарабатывать, и с хорошим парнем будет возможность познакомиться…

     Вспоминалось, как, разнежившись, Николай рисовал картины их будущей совместной жизни, твердил, что обязательно надо будет обвенчаться, когда определятся дети (у него был сын на три года старше Светы, который после развода остался с ним).

       Много всего вспоминалось Ольге той бессонной ночью, и она всё яснее и яснее понимала, что абсолютной ценностью для  Николая являлась  постель и  любовь для него исчерпывалось одной постелью. Он был на девять лет старше Ольги, и эта сторона жизни для него должна была постепенно утрачивать свою значимость. Но чем он её заменит?..

     Ворочаясь с боку на бок, Ольга чувствовала, что отношения с Николаем зашли в тупик. Честное слово, она даже видела грубую кирпичную кладку в конце этого тупика! Оставалось развернуться на сто восемьдесят градусов и возвратиться на исходную позицию. Что Ольга и сделала. Причём не испытывая ни малейшего  душевного дискомфорта: Николай вдруг стал ей совершенно безразличен:  просто знакомый,  не больше.

     Целый год он пытался восстановить отношения: звонил, но Ольга быстро сворачивала разговор, заходил без звонка, но она, в лучшем случае напоив его чаем, сославшись на реальные, а иногда и на выдуманные дела, спешила уйти из дома.

     Света училась уже на втором курсе университета, когда, заметив долгое отсутствие Николая, заговорила о нём:

      - Да, мам, не дотянул всё-таки Николай Иванович до тебя.

   - Потому что у меня два высших образования, а у него всего одно? - рассмеялась Ольга.

      - Да нет, не в этом смысле.

      - Ну не в материальном же? В материальном мы с тобой по сравнению с ним — голь перекатная! (У Николая с братом был свой бизнес — несколько киосков с сантехникой).

      - В человеческом, мамочка, в человеческом! - и, чмокнув Ольгу в щёку, Света упорхнула на свидание.


     Да, выходило, что Ольга была и осталась вдовой. Значит,  пакеты  ряженки и банки тушёнки, предназначавшиеся бомжу,  были её «двумя лептами»?

     Однако вдовой Ольга никогда себя не ощущала: с Аркадием они разошлись за два года да его смерти. Официально разведены не были: у Ольги, честно говоря, и времени не находилось, чтобы ехать куда-то в дальний конец немаленького города и подавать заявление в суд.


      Брак Ольги дал трещину на пятом году. Организацию, где работал Аркадий (ВНИПИ ВТРОЧЕРМЕТ), расформировали. Пособие по безработице вначале было немаленьким и выплачивалось, в отличие от зарплаты, регулярно. Месяца три муж, что называется «в ус не дул»: отдыхал, ходил на рыбалку, потихоньку клеил новые обои в квартире.   Когда пособие стало меньше, пытался найти работу, но на заводах закрывались целые цеха, людей увольняли тысячами, и Аркадий с его дипломом инженера-металлурга нигде не требовался.  Ольгины родители уговаривали его устроиться хотя бы сторожем в школу или в детский сад, пока не закончатся тяжёлые времена. Но он поступил  по-своему: продал дом в деревне, доставшийся ему после смерти родителей, и купил машину — неновые «Жигули», решив «таксовать».  На гараж денег не было, и ночью машина стояла под  окнами.

     Просто удивительно, как быстро Аркадий  опустился после потери работы.  Началось, вроде бы, с пустяков: дочку часто стал называть «Светкой». На просьбы Ольги обращаться к ребёнку поласковее хохотал:

     - Это вы -  интеллигенты городские! А у нас в деревне  по-простому: Ванька, Манька, Гришка!

     Потом пропала привычка бриться каждое утро. Аркадий стал неохотно одевать костюм и галстук, если надо было идти в гости или в парк с дочкой.

        А потом муж начал выпивать. Без праздников, просто так. Нетрезвый садился за руль. 

     Денег, которые   он приносил домой, не хватило бы ему одному на питание. И Ольга стала брать больше заказов, просила подруг, и те направляли к ней своих знакомых. Для родителей (а они жили вместе с Ольгиными родителями) выдумывала несуществующие совещания, курсы, на которые её якобы послали, а сама до вечера сидела в школе, закрывшись в своём кабинете домоводства, и шила, чтобы папа и мама не догадались, что Аркадий зарабатывает «таксованием» жалкие копейки.

      Муж объяснял ей,  что почти все деньги, которые удаётся заработать, уходят на бензин, какие-то масла, детали, ремонт машины.  Домой  приходил очень поздно, ближе к полуночи,  долго  спал, а  к обеду ехал, как он выражался, «калымить».

      Однажды Ольга поняла, что муж общается с другой женщиной, и женщина эта весьма нестрогого поведения. Визит в соответствующее лечебное заведение стоил Ольге многих нервов. К счастью, ничего серьёзного  у неё не обнаружили и через неделю несложного лечения все неприятные проявления исчезли. Однако она каждый вечер стала стелить себе на раскладушке, серьёзно попросив Аркадия больше никогда к ней не прикасаться. Он пытался пообижаться,  даже поскандалить: «Что: нашла себе рафинированного интеллигента? Что: муж стал ненужен?» - но ругался  неуверенно и фальшиво. Прописан он был у Ольгиных родителей, выгнать его было некуда — не на улицу же? Они продолжали разговаривать на бытовые темы, не ругались, чтобы родители и Света ни о чём не догадывались. Ольга работала на полторы ставки и много шила. На скромную жизнь хватало (да тогда и жили все вокруг небогато), и родители думали, что это Аркадий стал больше   зарабатывать частным извозом. Ольга же, изнемогающая  от работы и подработки,   часто думала о том, как расстаться с мужем, чтобы это не выглядело так, будто она ни с того ни с сего выгнала его в буквальном смысле на улицу.

     В раздумьях, ревности и переживаниях прошло больше года, и повод нашёлся:  Аркадий не пришёл домой ни в полночь, ни в час ночи.  Мама звонила в милицию, в больницы, но нигде его не было. Ольга с папой вышли на улицу, ещё сами не зная, что предпринять. А у соседнего дома  наткнулись на машину, в которой на передних сидениях спал Аркадий. Попытки растолкать его ни к чему не привели: он был мертвецки пьян. Как же он вёл машину в таком состоянии? Как не попал в аварию? Как его ГАИ не задержала?

     - Воистину, Господь хранит дураков и пьяных, - вздыхал папа. Он принёс из дому тёплое одеяло, укрыл Аркадия. А Ольга легла спать, уверенная, что завтра она   решительно потребует, чтобы муж уходил. А уж куда он уйдёт — дело его.

     На следующий день Аркадий, молча выслушав Ольгу,  стал деловито собирать свои вещи: очевидно, ему было куда уходить.

     Родители  переживали, но понимали, что Ольга имела веские причины для того, чтобы расстаться с мужем. Аркадий изредка заходил, играл с дочкой, но материально не помогал, объясняя, что все деньги уходят на ремонт машины. У Ольги же  появились  свободные деньги, на которые она  могла купить в коммерческом магазине и тени для век, и пудру, и  духи, о чём при муже даже не помышляла.

     В последний раз они с Аркадием виделись за год до его смерти: после долгого перерыва он пришёл проведать дочку, принёс кулёк белорусских конфет. Выглядел, честно говоря, совсем плохо: похудевший, давно не стриженный, когда-то белые, а теперь неимоверно грязные кроссовки держались на честном слове.

     На  вопрос: «А тёща где?» - папа ответил, что в больнице, ей сделали операцию и вчера,  после восьми дней реанимации, перевели в обычную палату.

- А-а-а, - равнодушно протянул Аркадий, и это очень задело Ольгу. Мама постоянно его вспоминала, переживала, есть ли у него работа, есть ли крыша над головой. А у него, когда она чудом выжила после тяжёлой операции,  кроме равнодушного «а-а-а», для неё ничего не нашлось.

     Ольга накрыла стол к чаю: сделала бутерброды, помыла вишню и смородину, поставила  недавно сваренное клубничное варенье, конфеты, которые принёс Аркадий, выложила в хрустальную вазу.

     Папа старался поддержать разговор, не возражал Аркадию, хотя тот говорил резко, перескакивал с одной темы на другую, старался уколоть Ольгу.  Когда дочка рассказала, что мама теперь будет учиться в институте на психолога (Ольга поступила на заочное отделение, психология её очень привлекала, но факультет в их пединституте открыли только в прошлом году), он неестественно громко расхохотался:

     - Что: мужики не ловятся? Будешь теперь учиться по-научному манипулировать мужиками?

     Света тоже почувствовала, что отец какой-то странный, несколько раз Ольга ловила её вопросительно-недоумевающий взгляд и с улыбкой кивала дочке: всё нормально, всё хорошо,  твой папа пришёл.

      Сама, выпив чашку чаю, вернулась на кухню готовить маме еду: паровые куриные котлетки,  кисель из свежих ягод, манную кашу — вкусные домашние блюда, потому что ни к чему больничному мама не прикасалась.

      Когда Ольга выходила из кухни, Аркадий тащил её к окну: показать новую машину, «ласточку», «двухлеточку», как он её называл. Под окном  стояли белые «Жигули», «пятёрка» или «шестёрка» (Ольга плохо разбиралась в моделях) -  машина как машина, выглядит хорошо, почти новая.

     Стараясь обидеть Ольгу,  Аркадий нахваливал женщину, с которой жил последние полгода: «Людка моя — стоумовая баба. Вот бы у кого тебе поучиться, а институт твой никому не нужен, сейчас главное — уметь вести бизнес, делать деньги».

      Рассказывал, что у  «стоумовой бабы» Людки  - три киоска с конфетами на центральном рынке, а за конфетами он ездит в Белоруссию со своим другом, ведут машину по очереди: один за рулём, а другой спит на заднем сидении.

      Света пробовала новые  конфеты, разглаживала, рассматривала яркие обёртки, принесла коробку со своей коллекцией фантиков. Папа слушал, задавал иногда вопросы, кивал, только один раз не сдержался и громко воскликнул: «Да что ж ты наделал, Аркаша! У тебя, кроме машины, ничего и не было!»

     Услышав папин громкий голос, Ольга вошла в комнату. Оказалось, что новая машина записана на сожительницу Аркадия: она убедила его продать старую, постоянно требующую ремонта и добавила денег на белые «Жигули», которые сейчас стояли под окном.

    - Да вот же, батя, нельзя было по-другому: я бы месяц с оформлением документов провозился, а у Людки везде знакомые, одним днём всё сделала, вошла-вышла - и всё готово.

      Расстроенный папа качал головой, а Ольга снова ушла на кухню. Молоко для каши свернулось, и она побежала в магазин за свежим. Пришла минут через двадцать, когда Аркадия уже не было.

     Света видела отца один ещё раз, зимой: он приходил в школу поздравить её с днём рожденья. Подарил маленького плюшевого бегемотика и пакет белорусских конфет. Несколько раз повторил, что, когда его бизнес встанет на ноги, Света будет получать дорогие подарки. Дочка не поняла, что значит «бизнес встанет на ноги», но передала эти слова Ольге. И Ольга поняла, что говорились они именно для неё и что Аркадию стыдно за то, что он не помогает дочери.

      А голубой плюшевый бегемотик — последний подарок отца -  сейчас стоит в книжном шкафу в доме Светы.


     Прошло два года с того времени, как Аркадий ушёл, и Ольга решила, что после отпуска подаст на развод и на алименты (жизнь становилась всё труднее,  зарплату задерживали, заказов тоже стало намного меньше: не на что было людям шить новые платья и костюмы). Кроме того, Аркадий был прописан в квартире её родителей, и за него платили, а квартплата росла как на дрожжах.  Этот вопрос тоже надо было как-то решать.

     Но решать ничего не пришлось: Аркадий разбился на машине, когда Ольга с дочерью гостила у маминых родственников  в деревне.

     Ольга с тётей Зиной, маминой младшей сестрой, пололи огород, Света с девочками играла в палисаднике. В это время из сельсовета прибежала расстроенная секретарша, троюродная Ольгина сестра, со страшной вестью: погиб Аркадий. Через час папа снова должен был позвонить, и Ольга, наскоро ополоснувшись в летнем душе и переодевшись, поспешила в сельсовет. 

     Папа рассказал, что Аркадий, возвращаясь из Белоруссии, сел за руль сильно выпивши и уже на подъезде к городу врезался в столб. Сам погиб на месте, а его пьяный приятель, спавший на заднем сидении, отделался синяками и двумя сломанными рёбрами.

     «Стоумовая баба» Людка отказалась забирать тело из морга, мотивировав это тем, что Аркадий ей никто. Участковый и майор ГАИ поехали по месту прописки. Папа сказал, что Аркадий им не чужой,  отец их внучки, поэтому они похоронят его по-человечески.   

      Когда Ольга вернулась из сельсовета, у тёти Зины уже собрались родственники: дядя Ваня, младший мамин брат, с женой, сыном и невесткой,  дочь тёти Зины Галя,  вскоре подъехал и её муж Андрей: он попросил у председателя сельсовета машину, чтобы отвезти Ольгу в райцентр, откуда она на автобусе поедет домой.

     Было решено, что Ольга поедет одна и без вещей. У дяди Вани есть машина, и  послезавтра рано утром, часов в пять, выедут дядя Ваня с женой, тётя Зина и Галя с мужем. Они привезут Свету (ей пока о смерти отца решили не говорить). 

     Тётя Маша, жена дяди Вани, писала на листочке, чего  не надо покупать к поминкам: мёд (у дяди Вани свои ульи), картошку (накопают мешок молодой и привезут), овощи (привезут лука, чеснока, огурцов, помидоров), яйца (обернут каждое яйцо в бумагу, сложат в банки и привезут), а ещё зарежут пять уток. 

     Тётя Зина в это время  совала Ольге деньги.

     - Зачем? - удивилась Ольга.

     - Ох, Олечка, ты ведь ещё, слава Богу, не хоронила никого. Хоронить — это дорого. Шаг ступишь — заплати, - горько вздыхала тётя Зина.

Дядя Ваня отлучился на немного, вернулся и тоже принёс денег.

     - Бери, бери, - сказал он Ольге. - Это мелочь, можно сказать, копейки. На похороны много надо.

    В райцентр домчались быстро, но билетов в кассе не было: пятница, на пятницу и выходные билеты раскупались заранее. Андрей заплатил водителю и посадил Ольгу в автобус.

      Все пять часов пути, все триста километров, она ехала стоя, неловко обнимая высокое сидение «Икаруса», балансируя на поворотах. Автобус часто останавливался и подбирал голосовавших, водитель ругался, но сажал людей: им надо  ехать, а билетов нет. Если кто-то выходил и освобождалось место, то  его  занимал   кто-нибудь пожилой, остальные (а таких набралось уже человек двадцать, если не больше) ехали стоя.

     Расставшись с родственниками, Ольга пыталась как-то осмыслить произошедшее. Больше всего её печалило то, что у дочери теперь нет отца. И как сказать об этом восьмилетнему ребёнку? И нужно ли Свете быть на похоронах? Может быть, лучше отвести к кому-нибудь из знакомых?  Ольга чувствовала скорее растерянность, чем боль утраты: любовь, привязанность — всё это давно прошло, переболело, зарубцевалось, и Аркадия она воспринимала как родственника, не  близкого, от которого можно отдалиться, но совсем вычеркнуть из своей жизни не получится.

      Больше всего Ольгу пугало слово «морг». Ему в пару пришло на память другое слово - «опознание».  Она очень боялась, что надо будет войти в морг. Ольге казалось, что она не сможет выдержать запаха, царящего там, убежит или упадёт в обморок.

    Потом подумала о деньгах. Все свои тридцать лет Ольга прожила с родителями и никаких личных накоплений не имела. У папы и мамы было по сберкнижке, но деньги обесценивались очень быстро.  Хватит ли на похороны? А потом ещё поминки. И памятник надо ставить…

     Домой добралась в девятом часу вечера. Умылась, выпила компоту, позвонила другу Аркадия.  Потом нашла адрес его родной сестры Вали (она жила в Магадане) и отправилась к  Рае, двоюродной сестре. Рая одна из родственников Аркадия жила в городе, остальные — в сёлах: Капитоновке и Озёрках.

     Рая, едва Ольга начала говорить, вытаращив глаза, вскрикнула: «Только денег у меня нет!» Ольга тихим голосом (у неё от усталости кружилась голова и не было сил говорить громко) объяснила, что пришла не за деньгами, попросила связаться с деревенскими родственниками, сообщить, что похороны послезавтра, вынос в два часа.

       Рае было неудобно, она поняла, что допустила промах, стала приглашать Ольгу пройти, посидеть, поговорить. Ольга отказалась: она торопилась дать телеграмму Вале. Время было уже позднее, и Ольга поехала на Главпочтамт: он работал круглосуточно. Домой вернулась к полуночи на такси и без сил рухнула на кровать.

       Весь следующий день прошёл в хлопотах: папа и его брат дядя Вася занимались организацией похорон.  Мама, узнав о смерти Аркадия, слегла с гипертоническим кризом.  Покупали продукты и готовили Ольга, её подруга Маша и соседка Анна Михайловна.  Вечером к ним присоединился Игорь, двоюродный брат Ольги, сын дяди Васи, он прилетел из Анапы, оставив  жену и сына в доме отдыха.

       Жареную рыбу сложили в восьмилитровую кастрюлю. Котлет наготовили целое ведро.  Игорь без отдыха носил из гастронома неподъёмные сумки с водкой и вином. Мамина подруга привезла три килограмма шоколадных конфет, которые достала где-то через знакомых (хорошие конфеты тогда уже стали дефицитом). 

     - Для чего всё это? - недоумевала Ольга, механически   нарезая, натирая, перемешивая. - Аркадий умер, ему уже ничего не надо. Зачем эти горы еды, ящики водки, когда умер человек?..


       Многие из того, что происходило на  похоронах,  Ольга потом не могла вспомнить, она будто отключалась на время. Врезался в память эпизод на поминках, обжигающее чувство стыда, которое тогда пришлось испытать.

     На похороны пришло много людей. Рая сообщила родственникам Аркадия, и приехали две его престарелые тётушки с мужьями, двоюродные братья-сёстры с чадами и домочадцами — общим числом четырнадцать человек.

      Ольга не просидела за столом и пяти минут. Вместе с Машей и Анной Михайловной они  всё время были на кухне: накладывали, подавали, мыли посуду…

    - Что ж вы, девчата, рыбки такой вкусной мало положили? - Ольга обернулась: в кухню входила тётушка Аркадия с пустым овальным  блюдом в руках. -  Не наелись, попробовали только!

    - Сейчас, сейчас! - заторопилась Анна Михайловна, наполняя блюдо - Вы уж нас простите: закрутились тут…

      «Не наелись» - эти слова, сказанные на поминках в день похорон, хлестнули Ольгу, как  плёткой по лицу.  Зажав рот рукой, она отвернулась к окну.

     - Потерпи, потерпи, потерпи, - как мантру повторяла Маша, обняв Ольгу и крепко сжимая её плечо, - потерпи, они скоро уйдут, потерпи, потерпи…


      Потом были девять дней, сорок дней, полгода, год. Родственники Аркадия приезжали в полном составе: все четырнадцать человек. Они сидели за столом по несколько часов, громко разговаривали друг с другом, не обращая внимание на Ольгу, её родственников, соседей. Мужчины выходили покурить на лестничную клетку  и на улицу, вступали в разговоры с сидящими на скамейке, спорили, что-то доказывали... Потом возвращались, снова садились за стол: наливали, накладывали, ели, пили…

      Ольга каждые поминки готовила для детей пакеты с фруктами и конфетами. Но тётушки, уходя, выгребали из ваз все до единой конфетки, приговаривая: «Это деткам поминать дядю Аркадия. Покойнику хорошо, когда его детки поминают!» Папа и мама сидели опустив глаза. Ольга сгорала от стыда.

     Родная сестра Аркадия не приехала и  не ответила на телеграмму. Других его родственников, кроме Раи, Ольга после поминок  не видела. Раю встречала изредка на рынке. Каждый раз та задавала три вопроса: Ты замуж не вышла?  Света учится? Родители живы? - и, услышав Ольгины краткие ответы, спешила по своим делам.


       Думая о своём, Ольга совершенно забыла про старушку, идущую рядом, а та продолжала о чём-то говорить. Ольга прислушалась: старушка хвалила её сумку. Действительно очень хорошую, кожаную — подарок дочери и зятя ко дню рождения. Потом перешла на платье, в которое Ольга была сейчас одета: синее в белый горох:

     - И это платье у вас какое  хорошее, сидит как влитое. Богатое платье!

     Услышав в третий раз, что её ситцевое платье называют «богатым», Ольга почувствовала раздражение. Чтобы не сказать говорливой старухе какой-нибудь колкости, поспешила к приветливо распахнутой двери   магазина «Товары для дома»,   бросив на ходу:

     - Ну, всего вам доброго. Мне ещё кое-что надо купить.

     Старуха, прерванная на середине слова, обиженно  смотрела ей вслед: она ещё не успела всласть наговориться.