Икона...

1. Мироточение...

В одном храме замироточила икона. На чудо столько народа хлынуло и потянулось отовсюду, что даже местным,  пришлось потесниться, при ранее полупустом храме.

Верующих здесь было немного, не более сотни прихожан, но истовые и усердные в молитве. Городок небольшой, просьб много, простых и не сложных для Бога, казалось бы... Но нет, худо как-то жилось всем верующим в этом провинциальном закуточке, не спешил что ли, Господь им на помощь, частенько недоумевали люди.

А тут, чудо, икона замироточила, то знак явно Свыше был, об особой благодати Божией, так толковал народ. И гурьбой, даже самые отъявленные атеисты повалили туда, молить-просить, авось, и на них чудо снизойдёт.

Нина с сыночком Тимошей, тоже по напутствию соседки,  сподобилась ко храму пробиться, впервые, пожалуй, за очень долгие годы. В чудеса она не особо верила, но Тимошка беспокоил её, такой эмоционально-неустойчивый ребёнок был, что даже к далеко не бюджетным, для провинциального люда - психологам, прибегать приходилось. А что поделать, школа требовала, а от системы не отвертишься, это ж, не церковь, там всё жёстко, педагоги не поймут, поэтому хоть из кожи вон вылези, но психолога дитю предоставь. То московские ориентиры и стандарты, на замкадовские зарплаты, явно не рассчитанные, но откосишь от храма, пойдёшь по психологам, тут уж, как пить дать, верная истина. 

Тимоше в храме сразу понравилось, хотя и толчея была, все лобызали икону.

Нина просила здоровья Тимошиного, всё чудилась ей его странноватось.

- Ма, смотри, а у тёти на картинке слёзы, как у тебя, когда ты по дяде Андрею плачешь...

- Тише, Тимофей, что ты несёшь такое, когда это ты подглядываешь за матерью? Молчи лучше, свечку иди ставь.

Тимошка внимательно вглядывался в лик, забыв все просьбы, что принёс сюда.
Капельки слёз стекали из солёных глазниц-озёр. Икона мироточила уже пару недель. Словно впитывая слёзы страждущих, а потом их отпуская, как показалось Тимофею.   

- Мамочка, что грустная она такая, как ты после работы, может она тоже сильно устаёт?

- Что ты мелешь, дурья твоя голова, не выдумывай глупости.

Тимофей прижался к иконе, но поцеловать боялся, страх, что она отпрянет и оттолкнет, как уставшая мать,  после работы. А икона так тихо и кротко смотрела в самую глубину души просящих, словно дотрагиваясь до самых глубин души каким-то светом неимоверным и неотмирным.

 Богородица была красивой и цветущий, как мама, после встреч с дядей Андреем, как мама, когда этот дядя чужой и постылый дома у них, также напористо тянулся к маме его, как люд целующий икону... Всё больно смешивалось в голове и сердце Тимофея, и от этого, молитвы совсем не получалось, только думы и представления. 

Богородица, словно сочувственно улыбнулась Тиме на миг, подарив луч и светоч надежды. Он потянулся навстречу и неуверенно поцеловал, едва прикоснувшись от смущения, краешек иконы, также опасливо, как и тянулся к матери,  после её встреч с пришлым дядей. 

В храме Тимоше было уютнее, чем дома, хотя храм давно уж нуждался в реставрации, неизвестно на чём и держался, видимо, вера - самый надёжный оплот духовный, паперть наша вечная и пристанище.

Лик Богородицы с огромной иконы, напомнил Тимоше, огромный звёздный проектор из какого-то космического музея, куда они ездили с классом на экскурсию. Ему казалось, что и Мама Иисуса тоже, как огромный сердечный проектор, наполняет пространство храма мириадами светоносных созвездий и медленно движутся они, словно плывут, под небесно-синими куполами.

Свет, тёплой волной,  исходящей от иконы разливался и заполнял даже самые глухие, давно забытые уголки и закоулочки душ всех страждущих прихожан, и Тимофей удивлялся, неужели, люди не видят друг в друге,  что они тоже светятся, как и икона.

 - Почему же,  такая грустная Богородица, ведь красиво и светло вокруг? Почему плачет, ведь все любят Её и приходят к Ней?

Икона молчала, но внутри Тимоши взлетали какие-то мысли, как голуби с крыши их дома, в таком потоке и разобраться-то,  было трудно, потому что всё перемежалось с мыслями о маме.

 - Ма, как много Богородица работает, это тяжело, как и ты, без отпуска, поэтому она так плачет...

- Да не плачет, а мироточит лик Её, не говори того, чего не знаешь, Тимофей.

- А ты, ты знаешь, ты спрашивала у Неё?

 - Она, как ты, мамочка, понимаешь?  Столько берёт на себя, все страдают, как и у тебя в больнице, а она помогает каждому... Смотри, сколько слёз вокруг, поэтому плачет и сердце переливается...

- Ну, ты и фантазер, Тимка, мироточением это называется.

- Нет, я тебе сейчас всё объясню, вот, люди, это леечки, как у нас в огороде, понимаешь, ма? Вот, я - лейка тоже, потому что во мне много слёз, и им надо выливаться, вот и идут сюда, слёзы выливают на Неё, мне так кажется. А, Богородица, она огромная-огромная, как небо всё, как бак наш бездонный на участке. Она всё  вмещает, пока до краёв не наполнится, а дальше, как-будто чаша переливается.

- Тима, молчи лучше, а то с твоими вечными фантазиями.

- Ма, а ты видишь, как много народа вокруг светятся немного, взрослые, как наши лампочки в сарае, тускло, но чуть-чуть есть, а дети, особенно маленькие, как светлячки, глянь, как красиво вокруг. А, как смотрит Мама Иисуса на нас, так тепло, как ты раньше...

- Сына, это у тебя с непривычки, от пламени свечей и лампад в глазах рябит, а в дыму кадильном, точно, уже и у меня в глазах плывёт, да и душно тут очень.

Молитва Нины сбивалась, мысли галдели и прыгали, как птицы с ветки на ветку. Сердце матери, как и сердце Пресвятой Богородицы неустанно молило и молило, отдавалось всё - навстречу Сыну  любимому, несло просьбы. Свечи тянулись ввысь, огонёчки освещали  благостный образ иконы мягким и медовым светом, и просьбы Нины о душевном здоровье её Тимошки, уже сплетали новую канву судьбы.

Неугомонный Тимошка всё отрывал её своими фантазиями, перебивая попытки сосредоточения. Нина огорчалась, но он всё теребил рукав и неугомонно тараторил, даже по выходу из храма, и по дороге домой.
Ночью бормотал что-то несусветное, а с утра, продолжал уже за завтраком,  расстраивая своими снами.

2. Суровая реальность бытия...

Андрей пришёл к вечеру, когда Тима уже вовсю восторженно пел по телефону своей блаженной, полуюродивой бабке, о том, что икона в храме, на самом деле, была дверкой, куда он заходил во сне. А потом о том, что Богородица там в сердце иконы живёт и обнимает всех приходящих.

 - Ты б, Нинка в секцию, на бокс дурня бы, отдала, что-то малахольный он дюже, и придурастый какой-то, опускают таких по жизни, понимаешь? Мать же, а чё, тяму не хватает, растение выращиваешь вместо мужика.

- Замолчи, уходи из нашего дома, мама только моя, слышишь, только я люблю её так, как икону, а ты, ты - плохой.

- Тимофей, а ну, марш к себе, не смей на старших голос повышать. Нина жутко боялась потерять хорошего мужика, сильного,  грубоватого вахтовика Андрея, который так мог её приласкать и отлюбить за все годы мучений с бывшим, пьяницей-лежебокой папашкой Тимофея, что цедила сквозь зубы и становилась злее овчарки при любых столкновениях между ними. 

- Нинка, урою, если твой ублюдошный, ещё хоть раз пискнет на меня. Что хочешь, чтобы такой же, тюлень получился, как муженёк бывший?

Выдворенный из кухни Тимошка, сдавленный и растоптанный, ринулся к храму, на бегу обуваясь и лепеча под хлюпающий нос, странные речи:

 - Мама, мама, он ничего не знает, я же у Богородицы теперь в сердце живу, Она взяла  меня и защищает, мне не нужен бокс, мне не нужно драться, я за дверкой иконы теперь спрятан.

3. Дорога ко храму...

Спотыкаясь и провалилась в рыхлую кашу серого снега , Тимошка прибежал к вечерней службе. На удивление Тимы, храм был полупустой, священник и пару согбенных бабушек-прихожанок. Залетевший с холода мальчуган, расстрогал, но служба продолжалась и шла своим чередом.

Тимошка на цыпах пробрался к иконе и долгое время в сердцах молил о многом, словно никого и не было вокруг, чувствуя плотные створки, завесы и словно защитные шторы-объятия между единением с доброй Мамой и разделением с остальным, больно ранящим его миром...

К исходу службы, то ли от дыма кадильного, то ли от обиды и усталости, то ли с непривычки от службы, Тимофей, забившись в самый уголок за иконой, уснул.

Как батюшка его не приметил, одному Богу известно, но чудные сны-прозрения, посетившие его в ту ночь у иконы, словно перевернули целый мир всех его надежд, чаяний и представлений.

4. Куда приводят мечты...

В упоительной обиде и горечи молил Тимоша о родном отце, только лишь бы, папочка родименький к ним вернулся и мама бы, его приняла, а Андрея, Андрея, чтобы не было и вовсе. И так усердно и истова была молитва чистой детской души, что словно сама Матерь Небесная с иконы протянула ему руки свои и притянула его к самому сердцу.

В тот миг, словно оказавшись не в иконе, но внутри какой-то молельни, которая напомнила Тимоше старый городской кинотеатр, что-то закрутилось и завертелось и будто на каком-то огромном экране, он увидел себя...

Мама украдкой вытирала слёзы, от дяди Андрея уже, как с полгода, не было ни одной весточки. Проклятая Москва, там, как и многие строители-шабашники, сгинул Андрюха.

Утешая маму, я втихомолку, радовался, ведь папка едва узнав новость, стал безбоязненно к нам наведываться, то под предлогом помощи, то так, просто покалякать, как он любил говорить.

Уже через год, батя вернулся, я был рад так, что каждый  день летал ко храму, благодарить Боженьку, за это счастье. Мама, правда, совсем не разделяла наших настроений, так как по возвращению, папа всё обещал устроиться на работу, но работать, как он мне объяснял у нас негде было, а мотаться в Москву на заработки, он не хотел, всё время говорил, что будете делать, если и я потеряюсь, как Андрюха, сгинете вовсе, кому вы ещё кроме родного папки нужны.

Так шли годы, папа ничего не делал, но зато был всегда рядом. Впрочем, мы не голодали, мама и после смен в больнице, умудрялась подрабатывать по всяким бабулям, кому уколы, кому капельницы бегала ставить, и то сметану, то молочка, то яичек приносила.

5. Благими намерениями...

Папка выпивал, но резонно и по-тихому, то наши с ним секреты были, как он говорил, ведь женщину нельзя расстраивать, они - бабы, как креветки, дюже чувствительные, а огорчил раз, потом хуже дикобразов с ядовитые иглами становятся.

Старшие ребята в школе перестали меня дубасить и вымогать последние копейки, благодаря папке. Он пришёл и разобрался, и уже к вечеру, на организованном папе междусобойчике, мы сидели на старой спорт площадке за школой, со всей школьной кодлой и распивали мерзкую бормотуху в честь моего признания в кругу реальных пацанов.

С этого дня, то ли от занятости общей, то ли от какого-то внутреннего неудобства, я перестал ходить в храм.

Свой первый косяк я тоже раскурил с батей и его кентами, дядей Толей и Русиком. Домой мы вернулись заполночь и лезли через окно, чтобы мамка не заметила.

Злобное гавканье с утра и истеричный визг матери, просто убивал, она орала на батю, что есть мочи.  И я по-мужски двинулся его защищать. Хлопнув дверью, она вылетела на работу, а мы пригубив по рюмашке двинулись до бабки Светы, любимой тёщи, как любил поговаривать папка.

План был прост, денег вроде хватало, но мать пилила отца неустанно, он жаловался мне, что голова уже трещит от её вечного недовольства, что он и так ради нас старается, а ей всё мало, аппетиты, мол, московские, а сама на себя в зеркало, не понятно когда в последний раз, смотрела.

Бабуля, как и всегда, встретила нас тепло и радушно.

- Ну, здравеньки, вам, голубчики. Молодцы, бабулю пришли проведать. Тимошка, чистая душа, внучек родненький, ты смотри, Гриша, не искушай мальца, а то знаю тебя, ты - хороший, добрый человек и твоя душа, вроде и светла, но не без бесовства... Ты ж, Гриш, сам всё про себя знаешь. Вон, глянь, за шиворот, сколько зеленушных змеюк налезло, ты их гони, гони прочь, поганой метлой, чтоб на Тимошку нашего не перекинулись.

- Тёщенька, ну что ты опять завелась, да я, я - никогда, сыну всё только самое лучшее. Тимофей, ну, скажи за батю-то...

- Ба, не переживай, папа обо мне заботится и горой за меня стоит, меня больше ни в школе, ни в городе никто трогать не смеет, батя всё решил.

 - Ой-ой-ой, как растёт Тимошка, раньше-то, говаривал, что икона его защищает, мол под самим водительством и охраной Богородицы ходит, но то видно, детские фантазии, да, внучок?

- Ба, ну, давай не будем... Мы это, по делу к тебе пришли.

- Какое это ещё дело у меня, старой бабки, с вами молодыми и здоровыми?

- Бабуль, слушай, у Лены, одноклассницы моей скоро День рождения, пригласила она меня, понимаешь?

- Ну, и что, пригласила, так иди.

- Мать, вот, ты старая, с опытом уже, ну, что не поймёшь пацана, что ли? Денег нэма, заработка нет, а подарок нужен.

- Ну, рублей пятьсот с пенсии могу дать, но не боле, а то и на лекарства не хватит мне...

- Да что же, мы нелюди что ли, бабулю-то, родную, обирать. Вот, те крест, мы - христиане и с добрыми помыслами к тебе.

-Ну, излагай, коль не иудничаешь.

- Слушай, мать, вот, стара ты уже стала, руки трясутся совсем, зрение упало, еле ползаешь по хате, отдай мальцу свою старую зингеровскую машинку, пусть своей мадаме презент от души сделает, а? Тебе ж, она уже на кой?

- Ой, Гриша, то ж, память, всю жизнь ведь шила, всё своими руками, пол города одевала.

- Да, брось, Кузьминична, твоё время уже прошло, дай дорогу молодым, куда тебе уже, только хлам да пылесборник лишний.

- Какой же, пылесборник, Гриш, то раритет...

Через пару часов папкиного грамотного наседания, бабуля с ностальгической грустью сдалась и отдала нашей мифической Лене раритетное зингеровское чудо тридцатых годов, и ещё кучу выкроек к ней, которые по пути домой папка выбросил в мусорку.

- Там бы, ещё сервант бабкин подербанить, дюже хрусталя чехословацкого много, тож, пылюку зазря собирает, но то в следующий приход.  Ты, малой, смотри и учись, пока батяня живой, как надо хлам правильно утилизировать. Шо, мы буржуи что ли, из хрусталя водку лакать, это всё пережитки совдеповские какие-то непонятные, от скудости мышления, понимаешь? А мы шире на мир должны смотреть, свободу внутреннюю иметь, нам и пластиковые подойники сгодятся, и из горла нарежемся, коли надо будет, мы ж, на Руси, сын, а не в сраной Европе. Ну, всё, пойдём сбывать скарб, и к вечеру будем мамкиными героями-добытчиками.

Вечер особо порадовал, маму ждали за ужином цветы, холодильник был забит продуктами и папа галантен, как никогда.

Мама даже смягчилась, и то ли, сделала вид, что не заметила коньячно-приветственного папиного амбре, то ли и впрямь, уже принюхалась настолько, что всё нипочём стало, не знаю, но я был счастлив, даже в этом немного угарном единении семьи.

С тех пор, года три уже мы с папой занимаемся подобной подработкой. Папа знает всех барыг города ещё с лихих девяностых, волков не истребили, они просто ушли в тень или легализовались, поэтому со сбытом всякого старого добра у нас проблем нет.

Мы не воруем, но скупаем за копьё, всякую старину у городских стариков, батя считает это благородным делом, вот, освобождаем от хлама, ещё и деньжат на хлебушек подкидываем, а главное, никакого криминала, даже робингудничаем вроде как, немного, ну и о себе не забываем, но то так, на хлеб насущный, как говорит батя.

От повестки в армию, мы, конечно, помрачнели. После школы батя запёр меня на СТО по блату, так сказать, к своему бывшему кенту по качалке, Зазубе. Здесь, обучают меня ремеслу и отдыхаем малёха по-пацански, по выходным. Поступление в мед, как хотела мама, я завалил, только батя поддержал и не орал, сказал забить и увёл на СТО.

- Поступишь, если захочешь и через год, и через два, а не захочешь, так и не надо, смотри на папку, семь классов школы и ничего, живу и в ус не дую, получше многих. Вот, глянь на мать с её грамотами и красными дипломами и на меня, и сравни, сына, так, чисто для себя, даже у кого печень здоровее и нервишки, у этой трезвенницы или у батяни, который ни в чём ни себе, ни тебе никогда не откажет.

- Бать, эт ладно, что с армией-то, делать?

6. Подельники...

- А што, делать, есть план у меня один. Выходы на военкомов батяня твой нашёл, теперь дело за малым, бабло надо, понимаешь, но хорошее, жирное, как леща.

- Где ж, его взять, здесь столько не заработаешь...

- На то тебе и папка, учись, малец, как голова должна работать. Будем также ходить по хатам, но возьмёмся за иконы, уж этого добра у наших стариков полные закрома. Я тут, на московских антикваров теневых вышел, им и будем поставлять, а остальное их дело и уже не наши проблемы.

- Но, пап, как так, это ж, уже не хлам, это святое для стариков, всё же...

- Цыц, салага, ты посмотри какой щепетильный он, а как в армии без папки задницу надерут, что тогда? Молчи и учись, а то унитазы зубной щёткой драить будешь.

С тех пор, началось наше кочевье по всей области, одинокие и брошенные старики нехотя, но от безденежья,  расставались со Святыми ликами, казалось, отрывая часть души и сердца, трясущимися руками, заворачивая в наволочки и целлофановые пакетики из кухонных ящичков, обменивали иконы на жалкие грошики, существования ради...

Ко всему привыкает душа и черствеет не хуже корки деревянной... Сбыт икон у нас отладился на отлично, билет был в моём кармане уже через пару месяцев.

Искренне считая, что на этом мы закончим, свой иконный промысел, вскоре, я понял, что заблуждался. Батя всегда был азартен и охоч до авантюр, и оттого вкус больших денег совсем одурманил его.

Красивая жизнь, дорогие вещи, хорошая еда и радушие мамы, это всё, толкало на ещё большие подвиги.

Он уговорил меня бросить СТО и окунуться в мир охоты за иконами, уже напрямую для иностранцев, без посредничества антикваров, которые, как он считал, слишком жирно на нас навариваются.

Но такие движения не остаются незамеченными, а так как нас с батей, никто по сути не крышевал, уже через полгода, по отношению к нам от многих теневых людей, появилось много интересных вопросов...

7. Трезвление...

Батя успел податься в бега, хотя некоторые считали, что его грохнули где-то в лесополосе, я же, отхватил по полной, чтобы не повадно было жрать в одно рыло, без дележа,  и очнувшись после месячной комы, ножевых ранений и черепно-мозговой травмы, единственное, что мог сделать, это тупо уставиться в какой-то маленький экранчик с едва шевелящейся ниточкой моего пульса...

Угасая, как огарочек, некогда большой и красивой, янтарной свечи, я погружался во мрак, тёмного экрана, он отражал жалкое подобие человека, разбитого вдребезги...

Внезапно, словно на моём последнем предсмертном выдохе, чёрную дыру экрана, ведущего в Вечность, осветил какой-то маленький лучик, исходящий, как оказалось, от крохотной трёхстворчатой иконки Спасителя, Богородицы и Матронушки, стоящей на прикроватной тумбочке.

В этот миг, всё застыло на экране,   пульс оборвался и я падая в бездну, как космонавт в открытый космос, какого-то инобытия, поплыл, словно сошедшая с ума кинолента,в обратном направлении...

8. Ретроспективность бытия...

Чутко вслушиваясь в каждое слово из проповеди батюшки и одновременно, глотая слёзы, вместе с соплями от обид на злого дядю Андрея, я молился перед иконой Богородицы. Иногда, слыша обрывки фраз батюшки, от стыда осекаясь на полуслове.

Ведь он говорил, что икона - молельня сердца пречистая, сосуд для молитвенного золота, а у меня не было даже меди, только яд горький...

 - Чрез окно иконы Око Божие смотрит в мир и сердца верующих,  всевидяще и всесведующе... И я боялся, в этот миг, что все мысли мои и черноту обид увидит Боженька и подумает плохо обо мне, скажет ещё, что я хуже, чем дядя Андрей, а я не хотел так...

 В эти моменты, мне казалось, что батюшка говорит это только для меня...

- Икона, как окошечко малое в обители дома Отчего на Небесах, дверка сокровенная для каждой души... И я так хотел, заглянуть в это окошечко...

 Позолота створок, слушающих нас икон, давно истёртая, светила мне, приглушённым светом горчичного мёда, что даже в глазах прихожан эти янтарные капельки отражались текучей смолою и освещали глаза людей изнутри каким-то необычно тёплым и добрым светом. 

Слёзы полезные в минуты отчаяния лились, омывая створы глазниц прихожан.

Батюшка вещал о чашах сердечных и сосудах духовных,  всех обращающихся и идущих к Богу. Икона и молитва всегда останутся самыми верными проводниками души человеческой на этом непростом и тернистом пути восхождения. Я не понимал практически ничего, но язык терял значение, когда  слова священника возносили мой смущенный детский ум и взгляд, словно на крыльях - к иконе, плачущей в мою растрепанную душу.

 Я открывал икону, как дверь, спасался в её свете, выбираясь из тьмы монитора... Икона, как спасительная ниточка или круг,  дарованный Свыше, а молитва, как ключ, будто словом Божиим приоткрывающий разные двери ко спасению души и дающий понимание любого пути.

9. Альтернативность бытия...

Образ матери и дяди Андрея назойливо теребились роем мыслей в моей голове. Испытывая стыд и смущение, то ли после проповеди, то ли от неудобства перед мамой, я перестал молиться вовсе, просто смотрел на икону и погружаясь в бездонность глаз Богородицы, увидел какой-то другой маленький экран, где мы с дядей Андреем играем с его злым псом Караем.

 Потом утренние пробежки, и опять до слёз мои бурные истерики против копания огорода и картошки. Потом драки в школе и первые мои боксёрские перчатки от дяди Андрея. Потом поступление в мед и призыв на армейский службу, проводы, их с мамой приезды ко мне в часть. Потом бабушкина зингеровская машинка, строчащая на всю ивановскую, мне пиджак на свадьбу и даже конверт после выписки жены из роддома. А ещё, самое интересное, там была сестрёнка Машенька, и счастливые родители.

 Папа же, женился ещё раз, на грозной поварихе из нашей столовой и, даже по комнате, чтобы не будить в ней зверя, говорят, передвигаться стал на цыпочках, совсем бросив пить со страху, перед нынешней суровой, как армейский генерал, супружницей.

Счастливый и довольный от увиденного, я на всех парах понёсся домой, прося Боженьку только не исполнять,  предыдущую, наспех обидами скроенную молитву, из которой я вычёркивал злого дядю Андрея.

Влетев, как ужаленный в коридор, я бросился к сумке дяди Андрея, на ходу выбрасывать из неё все вещи.

- Придурок, ты что творишь?

- Ма, скажи, скажи ему, чтобы он не уезжал. Зачем ему эта Москва, оставайся с нами, дядя Андрей, ты нам тут, так нужен.

- Что это с ним, Нин? Что ж, он у тебя такой переменчивый, как ветер с поля.

- Да ума не приложу, что это с ним случилось...

- И Карая, Карая приводи, я его больше не боюсь, пусть с нами живёт.

- Ты серьёзно, Тимофей Григорич? 

- Да, и картошку будем весной садить, хочешь, хоть сейчас в погреб пойдём, подготавливать начнём.

- Да ты што, рано ещё, повремени.

- А ещё, я сестрёнку хочу, поэтому даже тренироваться, как ты раньше предлагал,  я согласен, мне ведь сильным теперь надо быть, чтобы стать её защитником.

- Нин, жар по ходу, у пацана, смотри щёки, как горят, давай Скорую вызывай.

10. "А облака, белогривые лошадки..."

Перед моими глазами плыли белоснежные облака, и белый свет заполнял мою светлеющую душу, внутри звучали отголоски проповеди священника о даре мироточения иконы, которая словно сердце, сострадающее нам на Земле, в виде лика и образа светлого и пречистого, говорит с нами из века в век языком любви сердечной, милосердия и спасения.

Я плыл в кристально-чистом, словно хрустальном вакууме беспредельного пространства, в светоносно-белом, невесомом потоке и неимоверная лёгкость внутри меня, как бесконечный сонм лёгких, белоснежных бабочек, взмывала под потолок моей палаты...

11. Выныривание в реальность...

- Тимоша, Слава Богу, очнулся, мы уже с бабушкой все глаза выплакали...

На столике стоял огромный пакет с мандаринами и йогуртом, ещё новенькая моделька Камаза и любимое лакомство - шоколадное яйцо с сюрпризом.

- Это Андрей передал, испугался за тебя, бедняга, даже в Москву не поехал. Мы все тут, уже третьи сутки с тобой рядом ночуем.

- Как так, мама, я не помню ничего.

- Говорят врачи, что ты в храме с непривычки от свечного воска и кадила угорел, так бывает, а потом резко на мороз и вот, эффект. Ну, не переживай, теперь, точно, на поправку пойдёшь.

- Так, значит, ничего не было...

- О, тут чего только не было, родной, ты в горячечном бреду тут такого налепетал, врачи в шоке с тебя были. Рекомендовали записывать, не хуже Нострадамуса нам всем вещал, что даже баба Света, пообещала, что как поправишься, то начнёт тебе ко свадьбе постельное шить, а то после похорон деда совсем шитье забросила. Как говорят, не было бы, счастья, да несчастье помогло. Так что давай, а то наобещал нам тут всем с три короба, теперь осуществлять надо.

- Да, мамочка, обещаю, а это что?

- Да то в храме, когда были с тобой, упросил ты меня иконку тебе маленькую купить, прости, на большую денег не хватило. Сказал, что она твоим маленьким окошком до Бога будет, вот и положила её тебе на сердце под маечку, подумала, пусть Господь увидит, что плохо тебе и спасёт моего, Тимошу Фантазёркина.

- Я верю, мам, это Он спас... Знаешь, батюшка в храме говорил, что любая икона - это источающее свет сердце Бога. Что присутствие Его незримо и забота вечна о всех душах Его родных и любимых.

- Эк, куда ты подался, ну, выдумщик-сочинитель и где ты такое услышал? Батюшка только молитвы на старом церковно-славянском, непонятном никому языке читал. Ты хоть при людях ничего подобного не ляпни, а то неудобно получится. Вот, оклимаешься, лучше за сочинения по литературе засядь, а то упустишь всю программу с этими больничными прохлаждениями. И, вообще, брось это,  заумными вещами матери зубы заговаривать, у тебя ещё уборка в комнате предстоит предновогодняя, не забывай, дорогой, не надо мне тут, дисциплину всякими возвышенностями расхолаживать...

12. Истина где-то рядом...

Через два года после рождения Машеньки, мы с дядей Андреем не только тренировались, но не нытьём, а катаньем, я сумел таки, затащить его первый раз в жизни в храм.
Утренняя служба  прошла, я показал ему икону Богородицы, висевшую сейчас в самом дальнем углу храма, она не мироточила более, но для меня была самой прекрасной в мире, ведь она помогла моему сердцу научиться молиться чище, не только на благо себе. Я начал осознавать со временем, что любя, мы тоже можем мироточить молчанно и тихо, светло и красноречиво, неустанно исцеляя, спасая, творя чудо Любви каждое мгновение своей жизни. В этом нелёгком труде помощи людям я вижу далёкий свет Бога и Его соучастие каждой судьбе человека.

Андрей ещё скептически вглядывался в чуждую ему обстановку и икону, но тоже думал о чём-то, и я по его просветляющемуся от земных забот лицу, чувствовал, что в сердце его суровом и серьёзном живёт серьёзная и сдержанная, глубокая, но немногословная любовь, отношение его к нам трепетно и надёжно, и мысль его светла в этот момент нашего, хоть и не кровного, но духовного единения и совместного жизненного пути...

Я уже не был ребёнком, но точно, видел и ощущал незримое, внеземное мироточение всего вселенского бытия Любви внутри всего и во вне, и лик Божий, словно списанный с иконы, проступал и виделся мне в каждом человеке...

30.04.15 - 1.01.22