Белые крылья печали гл. 3

ГЛАВНЫЙ ПОМОЩНИК
Вечер. Коровы степенно шествуют по деревенским улицам с выпасов. У иных вымя расперло, дойки в разные стороны торчат, а у иных молоко сочится.
Хозяйки спешат в стайку с подойниками, с загодя разведенным в прохудившемся ведре дымокуром. Обкурив корову, обстоятельно усаживаются на низенькую скамью, обмывают горячее вымя теплой водой, вытирают чистой тряпкой, и вот уж слышится перезвон тугих струй об оцинкованные ведра.
Авдотья, управившись со старой коровой, доит молодую. Скот за день устал от кровососущей твари, но не смотря на это, старая Марта стоит смирно, обернувшись к хозяйке ласково лижет ей плечо. Молодая корова Ночка вздрагивает всем телом, отчаянно бьется ногами. Авдотья оберегая подойник, то уговаривает, то  бранится на нее:
- Стой ты, змея лупошарая! Одну тебя съели? Гляди, какая недотрога! Ну, стой, стой, матушка, стой, ужо отдохнешь!
За скотным двором картофельное поле, огороженное жердями. Робка и его дружок Санька Ермаков, сидят на жердях, свесив задницы, и орут во все горло:

Туманы, туманы, верните мне маму
Как трудно без мамы на свете прожить

Авдотья невольно улыбается: «Вот оглашенные, разве ж её так поют, песню про маму?!  Однако слова песни вызывают у нее невольную слезу. -  Помилуй вас Бог, сорванцы! Отведи тучу мороком, не приведи вам Господь без мамки остаться. Не приведи Бог войны, не приведи Бог голода и холода, что выпали на нашу долю».
Выйдя на задний двор с двумя ведрами пенного молока, Авдотья смотрит на ребятишек. Те, наоравшись песен, кувыркаются на жердях, повиснув вниз головами.
- Робка, Санька, пострелята, вы чего там вытворяете?! Не видите что ли, горожа и так  нахилилась, не ровен час упадет! Робка, а ну-ка, марш домой, ужинать!
Крестьянский ужин прост: круглая отварная картошка, малосолые огурцы. Мать  накладывает слоями в большую миску густую,  студенистую простоквашу и ставит в центр стола, каждый черпает ее своей ложкой.
После ужина мать наказывает Робке:
- Помогай девкам ягоды перебирать! Тебе бы только коленки рвать, одёжи на тебя не напасешься.
Но Робка бочком-бочком исчезает из дома. И только по сумеркам прибегает домой, он напрасно надеялся: сестры и мать еще не перебрали ягоды, вот они – сидят рядком на крылечке плетеных сеней, расставили ведра, тазы и большие листы, на которых мать  печет в русской печке хлеба и пироги. Отец пристроил над крыльцом переносную лампочку. На её свет уже слетаются  метлики – ночные бабочки, кружат, обжигая крылья. На этот раз Робке не удается прошмыгнуть мимо матери. Волей неволей он садится перебирать ягоды. Наука сия нехитрая, но уж больно муторная  – обрывать у ягод хвостики. Из квелых, расползшихся ягод мать сформирует лепешки и засушит вместе с чашелистиками. Эти лепешки будут висеть на печи в холщовом мешочке. Можно зимой полакомиться ими, хорош из них и чай, а еще первое средство от расстройства кишечника.
 Мать и сестры заводят протяжные заунывные песни. Робку и без того клонит в сон, притулившись в самом углу крылечка, он дремлет, роняя голову на плечо  старшей  сестре, пока та не окликает его:
- Иди уже, спи, горе луковое! Только мешаешься тут.

Раннее утро. Отец встал чуть свет, управившись на хозяйственном дворе, тормошит Робку:
- Робка, вставай, идем завтракать, на покос пора.
Вот тут Робка первый помощник родителям, он соскакивает с кровати и бежит в огород к кадушке с водой. Поплескав себе в лицо свежей водичкой, заворачивает на летнюю кухню, где уже с утра хлопочет мать. Завтрак тоже прост: глазунья на свином сале и творог с молоком. Мясо в летнюю пору для крестьянина – роскошь, хранить его негде. Лишь в самую горячую страду, когда придет время смётывать сено, отец зарежет баранчика. Ливер сразу пойдет в дело на пироги, а мясо присолят и опустят в колодец в большом бидоне.
Мать собрала на покос сумку с едой, и наказывая дочерям вести домашнее хозяйство, отправляется на покос. Пока едут на телеге по деревенской улице, сдержанно переговариваются между собой. Карька сворачивает на лесную дорогу. На полянах еще лежат белым молоком росы, но лес уже полон гомоном птичьих голосов. Всюду жизнь бьет ключом: вот сорвалась с ветки сорока, полетела оповещать лесных жителей о приближении человека. Вот хорёк – лесная зверушка, переводит своих щенят на новое место, встает на задние лапки, чутко прислушивается,  заслышав скрип телеги, молниеносно разворачивается в обратном направлении и уводит свой выводок,  только трава ходит волнами от копошащихся в ней грызунов.
Лесной дорогой едут не спеша. Карька, старый конь, иногда  вдруг задремлет на пути – встанет как вкопанный. У Робки игра: пока Карька дремлет, он вставляет ноги в спицы задних колес, и ждет, когда конь, понукаемый отцом, вдруг резко сдвинется с места.
- Н-но, старай! Што ли чи совсем немошшой стал? Не выспался чай?
Робка успевает убрать ноги во время, отец не ведает этой его опасной  забавы, не то давно бы затрещину получил.

Закончен рабочий день в поле. Отец сметывает на телегу свежую кошенину, оставляя для себя и матери место. Робка с удовольствием залезает на воз с травой,  раскинув руки, ложится  навзничь. Карька весело катит телегу в домашнюю сторону. Робка смотрит на причудливые кучевые облака, напоминающие разных животных, на парящих в небе ястребов, вдыхает запах скошенной травы и вечерней росы, ему вдруг становится так радостно и отрадно на душе, он начинает петь:
- Ах, туманы мои растума-а-ны
Сначала вполголоса, но когда мать подхватывает песню, он старается, выводит высокие звуки.

ПОДАРОК К ОКТЯБРЬСКОЙ
Отчетливо помнит Робка канун революционного праздника – День Великой Октябрьской революции. С этой поры у крестьянина начиналась сытная жизнь: забивали скотину, жарили свежатину, лепили пельмени, варили холодцы, солили сало.
Приятная деловая суета начинается  с раннего утра: бабы топят бани, мужики точат ножи и топоры, разогревают паяльные лампы. Если забивают крупнорогатый скот или свиней, основная работа ложится на мужчин. В морозном воздухе гулко гудят раскочегаренные лампы, громко переговариваются мужики. Мальчишки терпеливо ждут свой черёд в работе: им доверено помогать взрослым по мере сил. При этом они уже загодя договариваются со старшими мужчинами, что одно ухо после свежевания законно принадлежит им. По окончании работы, ребятишки прямо на улице будут есть тонкие ушные хрящики, порезанные на мелкие кусочки, макая в крупную соль.
А вот когда забивают птицу, основная работа ложится на женщин и девочек. Мужчины приносят забитую птицу в баню, где уже ждут женщины и девочки одетые в длинные фартуки или просто одёжку похуже. Кипит женская работа: лёгкий пух и перо летают всюду, работницы сплошь покрываются птичьим пу-хом, кто-то чихает под общее: «Будь здорова!». Смех и шутки не смолкают до самого вечера. Старшая из женщин обязательно скажет: «Добрый пух в этом году гуси нагуляли: будут девкам перины и подушки  на приданое! Которая у нас нынче на выданье?» Девчонки прыскают смехом.  Иногда работницы поют дружными голосами народные песни.
Субботнее утро пятого ноября выдалось по-зимнему морозным. Взрослые с раннего утра хлопотали, собираясь забивать кабанчика. Вчера выпал хороший снег, окончательно утвердив зимнюю пору. Отец, в очередной раз заглянув в дом, запустил огромное облако студеного воздуха, окликнул сына с полатей:
-  Робка, проспишь все царствие небесное, вставай, завтракай, одевайся теплее и дуй на улицу.
Робка разомлел в тепле лёжа на животе,  он потягивается, приподнявшись, стукается затылком о потолок, почесывая ушибленное место кричит:
- Папка, как там погодка? Сапоги надевать?
- Какие тебе сапоги?! Валенки надевай, - и, наказав жене, - Мать, достань ему из подполья мои чуни, - обращаясь к сыну, добавляет: - Сверх валенок надевай, - удаляется за двери.
Робка перебирается к краю полатей, свешивает ноги, пригнув голову под низким потолком. Потом, удерживаясь за балку, ловко перепрыгивает на печь, ищет свои серые самокатки. Новые валенки, ещё не ношенные вставлены друг в друга голяшками, лежат на полке, устроенной на печи. Робка сбрасывает их на пол. Валенки падают, необычно тяжело, издавая глухой звук. Авдотья румяная, с закатанными рукавами, орудуя у русской печи ухватом,  вздрагивает:
- Тьфу ты, чёрт! Чего ты там бомбишь?
Робка основательно завтракает материной стряпнёй, одевается деловито спрашивает:
- Где чуни?
Пока мать опускается в подполье, Робка расцепив валенки, обувает правую ногу, затем приплясывая, левую. Его носок упирается во что-то мягкое, податливое. Он снимает валенок и перевёртывает его вниз голяшкой, оттуда высыпаются четыре ядрёных красных помидорины, вызывая всеобщий восторг – свежие томаты в Сибири зимой большая редкость.  Авдотья слышит из подполья сначала возгласы радости, затем визг младшей дочери Любки. Выбираясь из створа, она ругает  детей:
- И чего опять не поделили? – но увидев в руках  Робки красные овощи, в свою очередь удивляется: - Где ты их взял?!
- В валенке! – победоносно сообщает Робка, - Раз я нашел, значит, мои – мне подарок к празднику!
Мать смеется и удивляется:
- Это ж я их ещё в августе зелёными по валенкам растолкала, а про твои, видно забыла. И как они только сохранились?!
Любка верещит:
- Так нечестно, мамочка, помидоры ты положила, а он говорит, что ему одному подарок.
Робка утвердительно кивает головой:
- Да, мне! Вот ты найди в своём валенке, твои будут.
Любка стремглав кидается к печи, Робка выжидает пока она вскарабкается на лежанку, затем стремительно опережает её и сбрасывает на пол все имеющиеся там валенки. Сестра в истерике:
- Мошенник, вот мошенник проклятый!
Робка спрыгивает с печи и тут же исчезает за дверью. Когда они с отцом окончательно управились с кабанчиком, мать зовет их на свежатину. Рядом со шкварками  и жареным мясом, на большой чугунной сковороде томится круглая отварная картошка. На столе квашеная капуста и соленые грузди, свежих томатов, однако, не видно. Робке хочется спросить у матери, куда девались помидоры, но чувство гордости не позволяет унизиться перед сёстрами.
Зато когда на праздничном столе он видит свою находку, радуется, видно мать специально припрятала, чтоб всю семью порадовать.