Однажды вечером...

Дорогие друзья! Поздравляю всех вас с Новым годом!

Еще осенью я начал работу над повестью "Ангел в табакерке"! Моя проба пера в прозе. Это небольшая философская история, действия которой разворачиваются в мире стимпанка.

Сама работа будет закончена к лету, а сейчас мне бы хотелось представить вашему вниманию одну историю посвященную Новому году! Она называется "Однажды вечером..." Там вы сможете познакомиться с основными героями и городом, в котором они живут. Сюжет истории не влияет на книгу и не зависит от нее. Это совершенно самостоятельный рассказ, для праздничного настроения! Мой подарок тем, кто ее прочтет.

Надеюсь вы не зря потратите время!
Будьте счастливы в Новом 2016 году!

               

                «…и обернется снежинка вдруг,
                жар-птицей в руке твоей!»
 
                к/ф «Чародеи»



     В этот зимний, свежий, но достаточно теплый декабрьский день народу на улицах Птитса было необычайно много! Сообщающиеся потоки рабочих, мещан, студентов, слуг и разного рода людей суетой наполняли город. Разумеется, многие спешили по своим обычным делам, то есть тем делам, которые появляются у них исключительно в это время года! Но были среди них и те, кто мечтательно слонялся по улицам в надежде отыскать приключения, впечатления или старых знакомых. Молодежь большей частью наслаждалась природой вне всякого времени, тогда как представители старшего поколения за каждую минуту платили монетой из своего кошелька.
     Говоря откровенно, белый снег на металлическом лице закопченного города - уже своеобразно значимое событие! Но календарь уже готовил нечто более интересное: началась последняя предновогодняя неделя. Каждый уважающий себя житель Империи должен праздновать День своего рождения, День трудящихся во благо мира, День изобретения парового двигателя, День коронации Императора, День победы над странами Альянса, и наступление Нового года!
     Над крышами домов остались стоять без дела до весны величественные грузовые краны. Из-за сильного снегопада снизилось количество торговых дирижаблей, десантирующих груз в сети, расставленные над единственной в городе рекой, Витой. Теперь только поезда пронзали оледеневшее сердце механического Птитса. Главным магнитом для скучающих без дела людей являлась огромная торговая площадь на северо-западе города. Она являла собой арену, где по периметру, в несколько этажей, располагались железные палубы, сообщающиеся между собой лестницами, мостами, лифтами и эскалаторами. Через арену проходили железнодорожные пути, и вся эта конструкция находилась под стеклянным куполом в металлической оправе. Посреди площади стоял железный конус, накрытый хвойными ветками, жалкий памятник очеловеченной природы.
     В одной из праздничных очередей накалялись нешуточные страсти. Дело в том, что подобного ажиотажа никто из продавцов не предвидел (такого спроса не было никогда), в связи с чем многие магазинчики распродали все, что приготовили на случай праздника, еще в первой половине дня, а как было сказано выше, с поставками теперь бывают перебои. Борьба за новогоднее счастье, домашний уют и радость близких велась не на жизнь, а на смерть! Фигурально, конечно… Рядом с одной из таких очередей оказался заметный, высокий крепкий мужчина с сутуленными широкими плечами в рыжей собачей шубе, черных меховых сапогах, черном фетровом цилиндре и коричневым кожаным саквояжем в руке. Господину сорок лет, но выглядит он немного старше. Настоящее мужское лицо, покрытое парой-тройкой глубоких шрамов, оставшихся после войны. Карие глаза. Длинные черные с проседью волосы аккуратно собраны в хвост. Широкой, уверенной походкой он проходил мимо магазинов, желая растратить праздничную зарплату, так как очень любил избавляться от денег и дарить подарки.
     – Господин Аистов! – послышался позади голос незнакомого молодого человека в белом пальто с двусторонним воротником-пелериной.  – Господин Аистов! Я узнал Вас, господин Аистов.
     Мужчина в цилиндре чинно повернулся и с интересом поднял брови.
     – Прошу прощения, за беспокойство, но я просто не могу не засвидетельствовать Вам мое почтение! – продолжал незнакомец.
     – Взаимно. Не имею чести, знать Ваше имя, – с неподдельным любопытством говорил Аистов.
     – Моя фамилия Ланд, Бак Ланд! Я буквально воспитан на спектаклях театра «Меморион». Я помню Вас в роли Дедала и Зевса, Ареса и того крестьянина, который помогал Гераклу с коровами…
     – Увы, насчет последней роли Вы ошиблись, я играл Гериона, – без лишнего пафоса поправил поклонника актер.
     – Да, верно! Я мог спутать. Но скажите мне, как теперь поживает Ваш театр? Я долгое время пробыл на севере и, честно говоря, совершенно не в курсе последних событий Птитса.
     – Это долгая история…
     – Позвольте, я угощу Вас пивом? Можно подняться на этаж выше, там есть потрясающий бар! Господин Аистов, я настаиваю, уделите мне несколько минут? – настойчиво просил Бак, уже указывая рукой в предложенном направлении.
     – С удовольствием составлю Вам компанию, господин Ланд, но признаюсь сразу, что засиживаться не стану. Меня ждут ученицы, я теперь преподаю!
     – Так что же, все-таки, случилось?
     – Идемте. Все потом.
     Два хорошо одетых господина заняли столик в баре и заказали себе по две кружки  пива с подобающей к нему закуской. Аистов рассказал, что театр был продан согласно действию закона о Рациональном Использовании Человеческого Ресурса (РИЧР) господину Попугаеву, одному из самых богатых людей Птитса. Иными словами, в поствоенное время Империя стремится захватить промышленное господство, для чего и были приняты меры по борьбе с религией и искусством на территории страны. Так как закон все еще формируется и под его действие до сих пор не попали многие фотографы, журналисты и писатели, молодая жена Амадина Попугаева, Павлина Павловна, решает открыть на месте старого театра модельный дом. И именно там теперь Аистову приходится преподавать актерское мастерство, под страхом быть выгнанным на улицу. Когда  актер закончил рассказ, он настоятельно просил сменить тему разговора и Бак Ланд поведал ему о политической ситуации на севере. Там такой программы нет. Очевидно, Птитс в этом деле выступал некоторым паровозом.
     После бара Аистов спешил откланяться, оправдываясь предпраздничной суетой и необходимостью раздобыть подарки. Бак вдохновленно воскликнул, что прибыл сюда с последним поездом и сам лично доставил на один из складов  новую порцию праздничных сюрпризов. Конечно, подарить выбранные подарки он никак не мог, но с удовольствием предоставит возможность купить их со склада без очередей в широком ассортименте! Актер, недолго думая, согласился.

      С самого утра в здании театра кипела настоящая работа! Юные воспитанницы озорничали, читали книги, выбегали на улицу и разучивали танцы. Некоторые из них украшали здание бумажными балеринами, снежинками и мишурой.  Новогодняя елка наряжалась стеклянными игрушками, свечами, конфетами и разноцветными шелковыми лентами. Главный символ праздника установили на сцену, потому как это самое популярное и достаточно просторное место в здании, хотя некоторые выступали в поддержку мраморного холла при входе. Стены зала были окрашены в глубокий синий цвет, белый потолок сделан по всем законами акустики, а пол выполнен из дубового паркета в коричневом цвете. На стенах горели свечи, портер был полностью освобожден от зрительских мест, по краям у стен стояли мягкие стулья, к самой сцене пристроен подиум, застланный синим ковровым покрытием. В зал вела единственная большая дубовая дверь, прямо напротив подиума. На балконе размещалась заправляемая керосином громоздкая световая аппаратура, работающая при помощи зеркал.
     На кухне кипела работа другого рода. На плечи опытных поваров легла ответственность за богатый праздничный стол. Часть прислуги чистили пыль, натирали воском полы. Дело было у всех и у каждого! Любой человек, попавший сюда впервые, но знакомый с порядками этого государства поинтересовался бы, зачем готовиться так рано? Неужели только для настроения? Все намного проще! Дело в том, что Павлина Павловна, директриса этого модельного дома, распорядилась отмечать Новый год сегодня, то есть тогда, когда он традиционно отмечался в ее семье – двадцать пятого декабря. Молодая женщина лет двадцати семи, аристократка по своему происхождению; она является настоящим эталоном и примером поведения в обществе, и способна без особого труда произвести впечатление на любого человека без исключения. Особого внимания стоят ее наряды: шелка, атлас, бархат, меха и кожа, кринолины, корсеты, турнюры, перчатки, сапоги, длинные рукава и всегда закрытая воротниками шея. У Павлины с детства хрупкие кости, и поэтому ей приходится жить с буквально вросшимся в нее сзади металлическим скелетом, обеспечивающим ей опору на пластинах, шарнирах, пружинах и заклепках. Также болезнь сказалась на ее бледном лице, безжизненных голубых глазах, «жидких» белых волосах и слабом голосе. Была в ее речи еще одна интересная особенность: она говорила тихо и немного нараспев, с частыми, не всегда оправданными смыслом, паузами.
     При весьма загадочных обстоятельствах Павлина Павловна оказалась женой Амадина Попугаева, большого, неуклюжего, бородатого  мужчины, походившего на медведя. Будучи влиятельным купцом и ростовщиком, он смог спасти здание от разрушения, после того как оттуда прогнали театральную труппу, чтоб подарить его молодой жене. Деловой человек сегодня находился в Айерсе (столице Империи) по каким-то важным делам, и на празднике он не появится. В его отсутствие Павлина проводит день в кабинете, разбирая векселя, связанные с последними расходами «Идеалиссы» (модного дома), которые, как выражается супруг, должны волновать ее только как цифры на бумаге. Занимаясь этой рутинной работой, она с тоской поглядывала из окна, на веселящихся во дворе учениц.
     – Поглядите, Филин, – проговорила Павлина Павловна обращаясь к старому дворецкому, стоящему рядом с ней, – они же счастливы!
     – Да, госпожа. Как дети! – с доброй улыбкой ответил Филин.
     – Даже не в этом дело. Они беззаботны! Просто живут и не придумывают себе никаких лишних условий. В гармонии с природой. Это мы уберегаем их от взрослых проблем, но в сущности ведь от самих себя… – дрожащим голосом говорила Павлина Павловна.
     – Даже сейчас, извините, конечно, мы с Вами говорим о счастье, вместо того, чтобы просто взять и выйти на улицу.
     Глаза Павлины засеяли детской радостью и даже немного наполнились слезами. У нее совсем не было детства. Согласившись со словами дворецкого, она тут же попросила выдать ей соболиное манто, муфту и шапку. Проходя по коридорам, она активно агитировала всех попадающихся ей на глаза девушек и слуг выйти на свежий воздух и провести время с пользой для здоровья! А оказавшись на улице и вовсе приказала вывести во двор всех обитателей дома ровно на один час. В таком настроении Павлину Павловну не видел еще никто.
     Пришлось оставлять свои дела: прибирать швабры и тряпки, тушить огонь на кухне, и все ради того, чтобы угодить причудливой прихоти молодой аристократки. Правда, такой приказ пришелся всем по душе. Проделывая на ходу акробатические колеса, из зала в одной теплой (как она утверждает) белой кофте, тоненьком коричневом пальто, шерстяной оранжевой юбке, теплых белых колготках и коричневых замшевых полусапожках выскочила рыженькая, слегка курносая двенадцатилетняя девчонка с хитрыми зелеными глазами. Это Чайка, она самая молодая воспитанница Идеалиссы. Следом за ней со звонким смехом, в такой же белой кофте, в серой жилетке из лисьего меха, черных штанах, белых кожаных сапогах и вязаной серой шапке с помпоном выбежала ее подруга, высокая черноволосая девушка двадцати лет с черными, узкими глазами - это красавица Сапсана. Обе девушки как раз занимались елкой, когда вошедшая в зал директриса позвала всех гулять, и они в числе первых, недолго думая, оставили работу и завели пятнашки, играя в которые и вышли на улицу.
     Площадка перед театром представляла собой небольшую площадь, ведущую к дороге. За дорогой располагалась набережная Виты. На том берегу пятиэтажные дома, рестораны и различные конторы. Городское великолепие не располагало к свободному веселью, поэтому шумная компания отправилась на задний двор, который являл собой широкое поле с одиноким деревом в дальнем от театра углу двора. Если кто-то поначалу и стеснялся играть в снежки, катать снег или просто барахтаться и бороться, то задорные Чайка и Сапсана своим примером заразили почти всех. «Снежное сумасшествие!» – раз за разом кричала рыжая девчонка, убегая от разыгравшейся подруги. 

     Миновав несколько улиц, Аистов вышел по заснеженному Птитсу к городской ратуше. Он никуда не спешил и потому мог позволить себе такой круг, обходя рабочие кварталы. По пути ему попался курносый мальчишка, в великоватом для него тулупе, шароварах, закатанных кирзовых сапогах, кожаной летной шапке, внешне напоминающей чепчик, и герметичных летных очках. Так в это время одевались многие дети, мечтая походить на героев войны или странствующих среди земель пиратов! Мальчишка подбежал не зря, он знает, что этот господин всегда берет у него газету и щедро платит четыре пинны вместо одной. Актер очень тревожился судьбой своего театра и потому не пропускал ни одной газетной статьи, чтобы понимать к чему катится мир.
     Розовато-белые тона парового города в композиции с серыми и коричневыми домами делали город похожим на влюбленного робота, который румянится от встречи со своей возлюбленной. Любви в эти дни было действительно более чем достаточно. Чуть не сбив с ног зазевавшегося актера, мимо пронеслась молодая пара, которую он уже видел осенью на крыше одного из домов. Тогда они наслаждались последними лучами остывающего солнца, а теперь парень бежал по улице, зажав в руках веревку, на которой тянул  и катил за собой на санках смеющуюся девушку. «Лишь бы под лошадей не угодили!» – ворчливо, но как-то по-доброму проговорил Аистов и закурил трубку. Он почему-то вспомнил, как совсем молодым и смелым юношей он гулял по улицам, совсем другого, менее испорченного машинами, Птитса со своей возлюбленной, актриской Синичкой, его первой любовью. «Ох, и воображала она тогда из себя!» А потом он поехал с другими ребятами из своего театра на фронт, чтобы играть спектакли, читать стихи и поднимать боевой дух солдат. После он и сам стал солдатом. Совершенно случайно, но осознанно. Вернувшись в родной город после войны, он не узнал ни Птитса, ни Мемориона, ни Синички, которая плакала при виде него и боялась сознаться, что недавно вышла замуж.
     На городской ратуше со скрипом двинулись часовые стрелки, и звонко, но каждый раз неожиданно, четыре раза прогремели старые куранты. Аистов остановился и закрыл глаза. Ему очень захотелось поймать этот момент единения с самим собой в эту минуту, когда он может насладиться миром в шумной толпе спешащих людей, среди гудящих механизмов, лязгающих цепей и молодых музыкантов, играющих где-то через дорогу ненавязчивый, но зимний и слегка волшебный джазовый мотив. Солнце подбиралось к западу, фонарщики, перемещались с лестницами от фонаря к фонарю, украшая город рыжеватыми огнями. Сейчас Аистову по-настоящему хорошо, и даже не оттого, что выпил, а просто ему тепло здесь с этими людьми и никуда не нужно спешить. Или почти никуда?
     В следующую секунду рядом, на дороге раздался противный и резкий звук автомобильного клаксона, ножом разрезающим идиллию зимнего вечера. Аистов открыл глаза. У самой обочины перед ним остановился коричневый автомобиль с изящно перетекающими металлическими изгибами, подчеркивающими его львиную осанку: по бортам машины вырезаны и закрашены серебреной краской крылья, а за капот крепко цеплялась рвущаяся вперед серебреная птица с рубиновыми глазами «несущая в когтях автомобиль». Из дверей с водительской стороны вышла девушка в мужской коричневой кожаной куртке с меховым воротником, зеленых брезентовых штанах, лайковых сапогах и черной плоской кепке. Это была Чигиза Кардуелис, преподаватель фотопозирования. Прическа у нее была простая – густые недлинные волосы шоколадного цвета, собранные  в хвост. Симпатичное и довольно женственное лицо, острый нос, большие карие глаза под красивыми восходящими бровями. С улыбкой оглядев растерянного мужчину, девушка обратилась к нему приятным мальчишеским голосом:
     – Аистов, ты чего ворон считаешь? Садись в машину!
     – Чижа! А стою, сообразить не могу, что случилось, – радостно воскликнул актер, обращаясь к водительнице по имени.
     – Давай, давай! Не студи машину, – с этими словами девушка деловито поправила кепку и скрылась в салоне. Актер же закинул свой саквояж на заднее сидение и подсел вперед.
     Там, на заднем сидении автомобиля сидела другая дама, с которой Аистов учтиво поздоровался, заглянув внутрь. Она была значительно старше Чижи и даже его самого, ее имя - Розави Фламингольц. Укутав острый подбородок глубоко в ворот норковой шубы, она весело смотрела из окон строгими и достаточно молодыми голубыми глазами, временами поправляя сухие русые волосы, сплетенные в высокую прическу. Розави преподавала в Идеалиссе танцы, в прошлом сама артистка балета, она переехала в Империю из Альянса, и здешние порядки не переставали доставлять ей удовольствие. Аистов и Чижа вели отвлеченную беседу, в которой обсуждали капризную директрису, непонятную власть, зажиточных буржуев и слякотную погоду: собственно говоря, все то, о чем может беседовать с шофером мужчина на пассажирском кресле. Так же Чижа рассказала, что они с Розави ездили на аэродром, где в одном из ангаров можно было приобрести ящики фейерверка, так что праздник обещает быть ярким. 
     Пустой разговор прервала Розави. Она громко и весело обратилась к Аистову, обратив внимание на саквояж оставленный рядом с ней:
     – Посфольте спросить, monsieur Аистоф? А разве ви ни за потарками хотили?
     – Вы обижаете меня, госпожа Фламингольц! Я достаточно удачно приобрел подарки всем, кого в большей степени хотел поздравить, больше иначе не унес бы! – хвастался Аистов. – Представьте себе, милые дамы, что есть популярность и любовь зрителя к артисту? Сегодня на торговой площади повстречал господина, он оказался моим большим поклонником. Мы выпили с ним в баре, и он предложил мне закупиться у него на складе, к счастью он оказался купцом. Скидок, конечно, он мне не сделал, но зато я смог отыскать интересные подарки, до того, как их увидят на прилавках Птитса.
     – Хфастунишка! – хохотала Розави. – Ваш сакфояж пуст! Ви шутник, господин Аистоф!
     – Вот это поворот! – вставила Чижа, и было совершенно не понятно, что она этим хочет прокомментировать - событие в салоне или ситуацию на дороге.
     – Розави, подайте мне, пожалуйста, саквояж, - встревожился Аистов, и через пару мгновений совершенно опешил, узнав, что подарков действительно нет на месте. Дно сумки разрезано ножом. – Боже, как такое могло произойти? Меня же ограбили! Что я теперь буду дарить Сапсане?
     – Сапсане? Кажется, речь шла обо всех? – с иронией заметила Чижа, и посмотрела на реакцию Аистова.
     – Да всем, просто… –  не договорив, герой замолчал и нахмурил брови. Может, ему просто нечего сейчас ответить.
     – Не переживай! Где мы сейчас будем искать твоего вора? Скажи ей, что твоих подарков нет точно так же, как и этого мира. Она оценит.
     – Вот от кого, Чижа, а от тебя таких шуток я никак не ожидал! – тихо произнес Аистов и со злостью посмотрел на Чигизу.
     Автомобиль не спеша подобрался к парадному крыльцу театра. Первое, что удивило героев - что не в одном окне никого не видно. Правда потом они решили, что возможно Павлина Павловна собрала всех в зале, и потому они поторопились зайти в здание. К удивлению дверь оказалась закрытой! В окнах по-прежнему никого, а с заднего двора доносятся голоса и звонкий смех девчонок. Сюрпризы продолжались: все обитатели дома расползлись по поляне, подобно встревоженным муравьям. Здесь же воспитанницы играли в снежки с рабочими сцены, повара гонялись в салочки с уборщицами, а сама Павлина и Филин сидели на скамейке под стенами театра и снисходительно обсуждали общее веселье! Опешившие преподаватели обменялись глупыми взглядами и поставили под сомнение факт своего бодрствования в час всеобщего абсурда.
     Радостная, как ребенок, госпожа Фламингольц немедленно побежала в одну из компаний, где катали снеговика. Ее можно понять - ведь в ее родном Альянсе Новый год празднуется именно сегодня, тут уж, как говорится, привычка сильнее человека. Организм настроен на веселье именно в этот день. Собственно, никто не против! Аистов взмахом руки ответил на приветственный жест Сапсаны, которая на снегу пытаясь побороть Чайку, но подходить не стал, оставаясь в компании Чижи. Она направилась к директрисе, чтобы справиться о ее здоровье и взять ключ от входной двери. Румяная от еле ощутимого мороза, счастливая Павлина Павловна, сохраняя такт и самообладание, намекнула преподавателям, что погода хорошая и момент потрясающий, а значит, пока все им не насладятся, никто в дом не пойдет. Делать нечего - измученный прогулкой Аистов уселся на другую лавочку, где в белом полушубке, с книжкой в руках сидела Снегирика, одна из учениц Идеалиссы. Девушка лениво обратила внимание на своего учителя и вернулась к чтению захватывающего романа про какую-то любовь. Эта пара была не в лучших отношениях, так иногда случается, что ученик не принимает преподавателя только за то, что тот его чему-то учит. Она была именно такой.
     Проиграв аргументационную схватку любезностями с Павлиной Павловной, Чигиза убежала играть в салочки, правда этот жест с ее стороны скорее расценивался как «Надо? Получите!». В последнее время она вела себя достаточно резко и грубо со всеми и, как любая другая женщина, сама не находила этому причин. «Может если бы она тоже читала бульварные романы, то была бы добрее» – думал Аистов, занимая глупостями эфир своего сознания. Всю свою сознательную жизнь герой старался осознать жизнь, и от этого она казалась ему сложнее, чем есть на самом деле, в то время как Сапсана просто живет и разбирается в ней намного лучше, глубже понимает смысл. А в чем смысл? В том, что сейчас она лежит в снегу под открытым небом и, разводя руки и ноги, оставляет след, напоминающий ангела. Вот и вся наука.
     Конечно, актер убежит играться и поддастся обаянию общего веселья и даже забудет о неприятном ограблении и обо всех проблемах, волнующих человека в его положении. Такая чушь, пустяк если честно! Просто догонять заносчивую Чайку, обкидывать снежками любимую Сапсану, наряжать снеговика, и делать массу и уйму приятных глупостей. Уже совсем стемнело, когда герои ощутили приятную усталость, голод и даже озябли от снега. Самое время переместиться обратно в дом. Следующее приключение начиналось именно здесь.
     Дружной гвардией обитатели и работники Идеалиссы предстали перед Павлиной Павловной, которая, по-видимому, в своем счастье действительно часов не наблюдала. От навязчивой идеи ей пришлось отступить, и вот они уже все дружно направились к центральному входу, обсуждая свою прогулку, как вдруг обнаружилось, что ключ от дверей пропал. Открыть хитрый замок без ключа можно только изнутри. Внутри никого нет. Уходя последней, директриса лично закрыла дверь, и ключ оставила при себе, но сейчас его нет. Люди отнеслись с пониманием. Беда жизненная, всем понятная, а главное общая.
     – Достаньте мне кусок проволоки, и я постараюсь вскрыть замок! – уверенно заявила Чижа.
     – Не думаю. Речь идет о чем-то более похожим на стальной прут, – иронично заметил Аистов.
     – Может, где-то есть другой вход? – лениво вставила Снегирика.
     – Все выходы закрыты изнутри. Требования пожарных инспекторов, – с достоинством ответил Филин, чем на несколько секунд сосредоточил на себе недоумевающие взгляды всех остальных. – Разве что открытое окно?
     – Все окна закрыты и заклеены бумагой, – тихо произнесла одна из уборщиц.
     – Господин Аистов! – капризно бросила Павлина Павловна.
     – Что прикажете? – с поклоном отозвался актер.
     – Давайте я заберусь на крышу и проберусь через дымоход, - скромно проговорила Чайка. Когда другие обратили внимание на странное предложение ребенка, Сапсана прикрыла ей рот ладошкой. 
     – Господин Аистов, отправьтесь, пожалуйста, с дворецким в сарай и принесите дров. Затем разведите на заднем дворе костер, мне нельзя студить девушек. Дальше делайте, что хотите, – проговорила Павлина и направилась обратно на задний двор.
     – Может, я заберусь в дымоход? – не удержалась Сапсана. Директриса остановилась на месте, медленно развернулась и после паузы сказала:
     – Я еще осенью запретила Вам обеим лазить по стенам и крышам. Своего решения менять не буду. Чигиза, это касается также и Вас.
     – Ладно, – вздохнула Чижа.
     По приказу Аистов и Филин с другими рабочими мужчинами принесли дров и расставили вокруг костра те кресла, которые были вынесены из зрительного зала при капитальном ремонте. Тем временем уже подоспели разные шутки на тему того, что придется среди ночи искать себе ночлег. Некоторые девушки шутили, что явятся в казармы к полицейским. Розави предлагала снять комнаты в гостинице на востоке города, где они жили, когда только приехали в город. Один из рабочих утверждал, что может сломать дверь с черного входа, а ему ответили, что за это сломают ему жизнь. В шутку конечно. Но опасаясь подобных угроз, выбивать окна никто предлагать не стал.
     Чижа занялась костром и, даже не задумываясь, вынула из кармана куртки огниво, для разведения огня.
     – Госпожа Кардуелис, Вы разве курите? – нараспев произнесла директриса.
     – Павлина Павловна, я развожу огонь! – гордо ответила Чижа.
     Все расхохотались. Что-то действительно было смешное в этой сценке. Скоро в центре круга засияло рыжее пламя. На улице давно уже царила волшебная темная ночь. А небо звездное, как никогда. Шутили разные истории, цепляющиеся одна за другую, позже пели песни, один раз несколько девчонок даже пытались танцевать польку, но, перепутав движения, просто повалились в снег, в шутку обвиняя друг друга в незнании танца. Здесь смеялись все кроме Розави. Чижа подкидывала дрова, потом подкурила от костра и убежала к машине, чтобы покурить. Аистов любезно предложил Павлине Павловне свою шубу. Сапсана заставила Чайку надеть свою жилетку. Теперь герои сидели рядом и, прижавшись плечами, грелись мыслью, что в их одежде греются другие. Чайка бегала где-то в темноте, а потом подсела к Сапсане. Общего диалога уже не получалось, все разбились на маленькие компании. Снегирика вступала в бесконечные споры с соседями. Рабочие поговаривали, что вероятно уйдут, если ситуация с домом не изменится. Одна из кухарок переживала, что не может бросить оставленный салат и по этому поводу испытывает сильнейшее волнение. Розави вместе с Павлиной Павловной делились оставшимися у них с детства трепетными впечатлениями об этом празднике. Аистов прибывал в философском настроении:
     – Скажи Сапсана, время придумали люди. На самом деле его нет, так?
     – Допустим, – неуверенно, но с любопытством подтвердила девушка.
     – Получается, что каждый новый день – это одно и то же «сегодня», просто восходит и заходит солнце, да? – говоря это, Аистов мечтательно смотрел на небо, а Сапсана строила Чайке смешные рожицы, передразнивая преподавателя.
     – Ага.
     – Выходит, что и Нового года нет. Я к тому, что люди могут каждый вечер встречать и провожать его, и ничего для мира не изменится. А могут и не встречать.
     Чайка изменилась в лице и посмотрела на Сапсану щенячьим взглядом. В предотвращение детской травмы девушка свела брови и повернулась к Аистову.
     – Господин Аистов, если ты испортишь ребенку праздник, я испорчу тебе жизнь, – с этими словами она поднесла к его лицу поднятую с земли палочку, чем снова насмешила Чайку, – причем аргументы у меня будут примерно те же самые!
     – Милая леди, я разве обидел Вас? – Аистов с удивлением посмотрел на рыжую девчонку, а она в ответ ему показала язык. После этого все втроем рассмеялись.
     – Ты посмотри, какое небо, – сказала Сапсана и положила голову на плечо Аистова.
     – Ради этого вечера, одного только взгляда на небо я мог изучать астрономию, если бы знал, что встречу тебя.
     – Фи, подхалим.
     – Эх, у всех любовь, – сказала Чайка улеглась на колени к Сапсане.
     – Эй, ты чего?
     – Я всегда себе представляю того несчастного, который влюбится в меня! Только подумайте, я прожила двенадцать лет! За это время случилось столько историй. Да вот, даже за день сколько случилось, и все это во мне! И когда он появится, мне нужно будет столько ему рассказать, столько рассказать. На него просто обрушится весь мир событий встреч и приключений, которых я без него прожила.
     Сапсана поцеловала Чайку в макушку и посмотрела на Аистова. Тот погрузился в свои мысли, навеянные рассуждениями маленькой девочки. В любой детской глупости содержится порой больше мудрых изречений, чем в многотомных трактатах самого седого философа. Дети рассуждают просто. И мир они видят таким, какой он есть. Не общий, а свой, собственный, истинно настоящий.
     – Я думаю, что у него тоже будут для тебя истории, и ты сама сможешь погрузиться в его вселенную! Разве не в этом смысл любви? – в ответ Чайка лишь томно вздохнула и Сапсана начала ее щекотать, чтобы развеселить.
     Скоро подошел Филин и накрыл героев широким пледом, а им, в общем-то, было уже и не холодно. Павлине Павловне он принес горячий шоколад, а сам где-то раздобыл шапку. Как бы вернувшись в реальность, герои напали на дворецкого с расспросами. Он ответил, что дверь в дом давно уже открыта, и удивительно, как никто не этого не заметил. Оказывается, все время, которое они провели на улице, в доме спала одна из воспитанниц, принцесса Орлиза. Девушка лет семнадцати, среднего роста с длинными темными волосами, большими карими глазами и пышными ресницами. У нее немного круглое, но симпатичное лицо. Она дочь самого императора, Орлиона III. Пожелалав однажды стать моделью, она перебралась из богатого Айерса в рабочий Птитс, в школу Павлины Павловны. Девушка не могла не понравится директрисе, Ведь она была королевской крови и, кроме того, прекрасно воспитана и образована. Но самое забавное, что она была ужасно скромной, что для особы ее положения вообще-то не свойственно, но тут уж можно сказать только то, что она дочь своего отца, прекрасного, благородного человека, которого все очень любят и уважают.
     Вскоре на балконе показалась и она сама, мило улыбаясь, она махала рукой сидящим у костра и пообещала сию минуту спустится вниз, если, конечно, кто-то еще останется сидеть. Весь обслуживающий персонал вернулся к работе. Подоспели музыканты, заказанные к полночи, и Павлина отправилась принимать их у себя в кабинете. Она была довольна своей шалостью, несмотря на то, что произошла такая неприятность. Ключи она подбросила на крыльцо, когда уже заходила внутрь, и через час они были найдены дворецким. Чижа готовила фейерверк и категорически отказывала Чайке «попробовать, пожалуйста, один разок жахнуть порохом». Зато разрешила помочь переносить коробки. Аистов и Сапсана тоже заходили внутрь, выпили по чашке чая и снова вернулись во двор. Другие девчонки вместе с Снегирикой окружили Орлизу. Они много рассказывали, желая поделиться своими впечатлениями от прогулки, а она в свою очередь внимательно слушала их всех, вприкуску с принесенными эклерами. Она конечно им в чем-то завидовала, но не о чем не жалела. Проснувшись, она ужасно перепугалась, а потом успокоила себя каким-то умозаключением и уже через полчаса увлеченно читала книгу, которую нашла у Чайки на кровати. Ту самую великолепную книгу с притчами и былинами, подаренную «рыжику» Сапсаной. И, кажется, все счастливы, ведь уже через несколько мгновений наступит Новый год, по версии госпожи Фламингольц, да и всей Идеалиссы в целом. Хотя, настоящий праздник договорились все-таки отметить, но тайно и на кухне, когда директриса уедет с Попугаевым в его дом.
    
     Без десяти минут двенадцать все построились во дворе. Для удобства комнатные куранты из гостиной перенесли на балкон. Чижа завела фотоаппарат и со своей любимой командой «от винта» сверкнула магниевой вспышкой, делая снимок на долгую память. Сапсана сказала Чайке, что если зажать в руке волшебный предмет и нашептать ему свое желание, а потом подкинуть в небо, то оно обязательно сбудется! Еще она говорила, что никогда не стоит слушать таких ворчунов, как Аистов, потому что у него отобрали детство, и он отбирает его у других, правда, говорила она это очень мягко и по-доброму, потому что очень его любила. Сюда, во двор вынесли шампанского  и немного закуски. Чижа занялась фейерверком, все смеялись и веселились, как внезапно с глубоким тяжелым и сказочным боем заговорили часы. Начался отсчет. Подумать только, уже завтра, двадцать шестого декабря, Павлина Павловна и Розави проснутся в следующем году, а остальные будут с любовью и трепетом вспоминать, как были счастливы однажды вечером. На восьмом ударе воскликнула Чайка, из ее рук вспорхнула огненная птица. Следом загремели цветные залпы, яркими молниями рассекающие небо.
     – Браво!
     – Десять!
     – Еще!
     – Одиннадцать!
     – Ура!
     – ДВЕНАДЦАТЬ!
     – С новым годом!!

С новым счастьем!