Профессия абхаз. Часть 1. Поруганный Афон

Профессия – абхаз

(аджмахус)-козоеб
 
      Когда впервые после грузино-абхазской войны я приехал в полусожженную Абхазию, меня не меньше ее пепелищ поразил сквозивший всюду героический дух ее защитников. Прежде я знал абхазов больше с фестивальной, так сказать, их стороны. Но вдруг поставленный на грань уничтожения народ стал сплошь геройским – чем и победил грузинских воинов. И те, сначала захватив Сухуми, потом, как мне рассказывали, целыми отрядами бросали по ночам свои позиции – прежде всего морально проиграв ту схватку.

 Но когда ужасы блокады и разрухи стали отступать и благосостояние Абхазии приподнялось от наших отдыхающих и финансовых вливаний, произошел не менее крутой обратный поворот. Даже абхазские газеты, всегда винившие во всех абхазских бедах только внешний мир, связали вопрос о национальном выживании напрямик с духовным разложением нации. В одной из них я прочитал немыслимое еще пару лет назад признание: «Если оценивать наше сегодняшнее состояние, мы есть народ, не способный выносить ни настоящее рабство, ни настоящую свободу… Осталось за малым – продать берег с морем и айда в горы…»

 В подтверждение чего те же газеты, вплоть до официальных, приводят самые убийственные факты. Сам президент Багапш сознался: в селах вместо цитрусовых уже выращивают наркотики… Сельское население без финансовой поддержки, разворованной чиновниками, на грани вымирания… Вооруженные бандиты из глухого Гальского района выезжают в Гагры на разбой; в прошлом году они расстреляли и ограбили конвой российских миротворцев… Чиновники ввели коррупцию в закон, и получающая высшее образование молодежь либо стремится всеми силами осесть в России, либо за взятки занять в Абхазии места, дарующие те же взятки…

 И самая убийственная, уже для России, новость: в Сочи сейчас судят абхазов, пытавшихся продать нашим террористам четыре ПЗРК «Стрела». Эти ракеты, которыми можно сбивать с плеча любые самолеты, мы передали Абхазии для ее самозащиты – а она ответила, что называется, нашим салом нам же по сусалам…

 То есть в республике, еще вчера блиставшей подлинным геройством, пошел прямой процесс гниения. И ужас в том, что он был нашей же политикой по отношению к ней предрешен.

 По мировым меркам абхазская народность – крошечная, и со всем ее своеобразием и краткосрочным героизмом не может выжить в одиночку. Блокада ввергла ее в зону, где неизбежно обостряются все человеческие пороки. Мы одни в мире могли вывести ее оттуда, но этого не сделали. А сделали, возможно, еще худшее: все же заслали наудачу деньги, как своего рода наркотик, в эту зону, не избавив ее от зонного статуса. Но не учли менталитет абхазов: сами деньги их не обязывают ровно ни к чему, лишь вызывают презрение к руке дающей. И эти деньги, как и наши ПЗРК, сыграли против нас – еще и на дрожжах обиды за отказ принять их к нам, о чем они просили долго и бесплодно.

 Абхазские вожди протратили все наши деньги на себя и на свою родню – хотя на них три раза можно было восстановить весь Сухуми. Зато по его улицам теперь раскатывают в дорогих машинах праздные абхазы, переведшие по всем законам зоны свой героизм в эдакий абхазский паханат – рэкет местных армян и русских. Ну, с русских кроме их жилищ взять шибко нечего – а каждая армянская семья, имеющая что-то на своем труде, здесь кормит, говорят, по три абхазских. Авторитеты нанимают пацанов, не имеющих в блокадной зоне будущего, но жадно тянущих курортный дух со взморья, и те бомбят назначенных им данников. И фестивальное безделье стало вновь, как при советской власти, главным занятием абхазских сливок; на семейном же уровне такая сливка – по традиции мужчина.

 И я в этом году увидел пару очень показательных тому примеров. Один – это еще раньше я подружился через свою дочку с абхазской семьей, где тоже была маленькая дочка. Ее мать-красавица, расставшись с первым непутевым мужем, вышла за второго и родила еще мальца – но и второй муж оказался не способным ни на что, кроме как дуть на ее деньги пиво и ждать, пока свистнут какие-то там раки. Но разводиться снова – это был уже по местным меркам перебор, и бедная красавица смирилась со своей судьбой. Ее отец погиб на войне, и вместе с ее мамой они завели лотошную торговлю на сухумском рынке. Это весь день стоять в ряду подобных под палящим солнцем, раз в неделю выезжая за товаром в Краснодар – отчего у старшей матери сломилась под баулами спина.

 У той красавицы еще был младший братец, выросший на моих глазах в здорового двадцатитрехлетнего парня – не делавшего тоже ровно ничего. Я встретил его на сухумской набережной в компании таких же праздных молодцов – и говорю: «Ну как тебе не стыдно! Мама с сестрой как проклятые вкалывают, а ты бездельничаешь!» На что он убежденно мне ответил: «Я – абхаз!»

 Ну точно как в России народилась в свое время специальность – профессиональный демократ; так же и тут: «Моя профессия – абхаз!»

 На той же набережной нынче наплодилось множество кафешек: одни держат абхазы, другие – армяне, поднявшиеся еще с табуретов с чачей той поры, когда весь Сухуми вымирал после семи вечера. И в обострившейся борьбе за клиентуру и доходность промысла армяне проявили чудеса семейного старания – в основном по части привлекательности антуража и удешевления продуктового сырья.

 И обойдя все заведения, мы с дочкой остановились на одном абхазском, превосходившем остальные качеством еды – но прогоравшем на возобладавшей над законами коммерции национальной почве. Хозяйка в окружении ее трех малых деток с девяти утра до часа ночи тоже старалась вон из кожи – но все гробил ее муж, в чей адрес у нее однажды вырвалось из сердца: «Ну наказал же Бог абхазом!»

 Он с тех же девяти утра до ночи сидел за лучшим столиком в тени магнолии и лакал пиво с местными друзьями. Те, утомленные жарким абхазским солнцем, клали свои босые ноги прямо на стол – а то еще впадали в свой горячий спор, что и отпугивало отдыхающих. Ну черт их знает: коль они ведут себя так против всех законов сервиса, что еще могут выкинуть? Хотя на самом деле муж-абхаз был человек-душа – и заявил моей дочурке: «Если кто обидит, скажи – уши с ногами оторву!»

 Как-то уже к одиннадцати вечера он вдруг изменил его сидячему обыкновению, взял банку с краской, кисточку – и пошел красить столбики вокруг кафе. Я спросил: «А почему ты красишь на ночь глядя? Что, краска солнца не выносит?» Ответ, дословно, был таков: «Днем некогда работать, бухать надо. Днем жарко: пива, водки хочется!»

 Назавтра младший сын хозяйки, измучившись стоять с ней рядом под прилавком, выскочил к папаше, который дулся в карты с корешами; мать кинулась вдогон. Я думал, наконец-то тут она ему и скажет все, что следует – но был вконец сражен услышанным: «Пошли, пошли, не мешай папе!» И в этот миг словно какой-то нимб вознесся над ее трудолюбивой головой.

 Но таким нимбом в современном мире жив не будешь. Наивные где-то в душе абхазы, которых злобные грузины называли обезьянами, при легком потеплении их жизни впали в иллюзию советского возврата, не смысля, что его уже не может быть. И эта краткая, как бабье лето, и тотчас расслабившая их иллюзия, что все теперь пойдет как прежде – их погибель.

 В советское время их действительно подогревали всячески – нанося на Абхазию культурный слой ради создания в ее субтропиках курортной зоны. Раньше на месте нынешних сухумских пляжей было болото, которое в 30-е годы прошлого века стали осушать по воле Сталина. Там насадили влагососущих эвкалиптов – каждое дерево высасывает из почвы до 150 литров воды в день. Мимозы, пальмы – тоже насадили: старая сухумчанка мне рассказывала, как всех выгоняли на субботники по их насаждению. Мандарины с апельсинами здесь тоже раньше не росли – и как привнесенные культуры они требуют селекционного ухода, на что сегодняшняя власть Абхазии не тратит ни копейки. Поэтому и проще стало растить не требующую никаких уходов коноплю.

 И вся Абхазия сегодня представляет собой еще более контрастный, чем Россия, перекос – с жирующей за счет курортников и казнокрадства кромкой вдоль моря и вымирающим всем остальным. Сейчас в ней аж 16 коммерческих банков – при почти нулевом хозпроизводстве. Считается, что она стала последней после обуздания Чечни свободной зоной для отмывки теневых российских денег и всякой контрабанды.

 Но Россия велика, и для нее с ее природным и людским запасом те же перекосы еще, может, не так страшны. А крошечной Абхазии при отключенье от ее исконного труда, от ее сердца, обитавшего сроду не на взморье, а в натруженных горах, откуда все сейчас бегут на дармовое взморье, устоять едва ли.

 И та газетная статья, откуда я привел цитату, дает ужасный для теперешней Абхазии прогноз. После ее отрыва от России, которой она обязана своими эвкалиптами и мандаринами, ее народ ждет в лучшем случае такой исход. Его не истребят – как индейцев в Америке, но вот что будет: «Индейцы живут в резервациях припеваючи, пьют виски, ездят на американских машинах, даже язык, главное, сохранили. Нет у них одного – они уже не хозяева на родной земле и моря не видят…»

 Абхазия, которую сегодня наши деньги только развратили, впала, на уровне ее господствующих сливок, в такое двойственное чувство. С одной стороны, в мозгах такой стереотип хорошей жизни: есть что покушать здесь – и дети, слава Богу, учатся или пристроены как-то еще в России. С другой – пошла эта Россия на хрен: мы, профессиональные абхазы, будем строить свою независимость! Но в подсознании – она, глупая, один черт не уйдет, а будет нас и впредь кормить, не то деньги дадут американцы.

 Но современная Россия, может быть, и глупая – но уже точно не такая сердобольная и собирательная как советская держава. Махнет рукой, договорится с Грузией, так и мечтающей сожрать ту сливочную кромку – и тогда уже наверняка прощай, Абхазия!

 А жаль.