Нарисовавший свою смерть

Он сидел в своей мастерской, впрочем, как обычно, ведь он любит рисовать и сейчас у него есть немного времени, чтобы взмахнуть кистями и добавить своей картине какие-то штрихи. Его мастерская – его тайна. Никто не знает об этом месте. Все стены его мастерской украшены картинами, которые он писал с самых малых лет. Его картины стоят и вдоль стен в несколько рядов, стоят там же и рамы для картин самых разных форм и цветов. В самом же центре этой комнатушки стоит мольберт и его почти законченная картина, которую он писал уже год. Перед своим же мольбертом стоит и он, мягко и нежно взмахивая кистью по своему произведению, его имя Евгений Ленский. За счёт зажженных свечей, стоявших по углам комнаты, и нескольких маленьких люстр на потолке в его комнате было достаточно светло, чтобы писать картины. Вход в его мастерскую в шкафу (как бы странно это ни звучало), а дом на окраине государства. Факт того, что дом на окраине, дал ему ещё большую уверенность в том, что его могут не заподозрить. В то время, когда ещё не было такой ярой слежки за шагами и действиями любого человека, Евгений мог писать свои картины сутками и не задумываться о том, что его за это могу уничтожить. Но прошли годы, и всякое искусство было запрещено по той простой причине, что, мол, живопись, то есть искусство тревожило умы людей, давая им повод проводить какую-либо революцию; искусство не дало человеку ничего хорошего, кроме помутившегося разума, разума, готового на свержение власти любыми средствами. Власть против свободомыслия своих людей, что неоднократно писалось в газетах этого государства.
 
Иногда Евгений бросает все свои кисти, краски, бросает и стул, который служит лишь добавлением в интерьер этой комнаты и местом просиживания, поисков своей музы. В какие-то  моменты наш Евгений просто боится, а может и сходит с ума от своих мыслей, дум, которые не дают ему покоя и днём и ночью. Когда он вдруг вспоминает, какое сейчас время, Евгений бросается наутёк. Он бежит из своей комнатушки, наглухо закрывает за собой двери своей потайной комнаты, затем и дверцы шкафа. Ленский бежит к окнам в белых рамах, проверяет, нет ли кого за окнами, за пределами его дома, вообще есть ли там снаружи люди. В эти моменты, назовём это паранойей, Евгений думает: «Я не мог себя выдать. Я не мог. Неужели ОНИ пришли? Как ОНИ узнали? Кто? Кто им сказал?». Как правило, в момент паранойи ему мерещатся шаги, звук которых усиливается по приближению кого-то или чего-то; голоса людей, выкрикивающих его имя и обвиняющих в непослушании и неповиновении государству. В этот раз было точно так же. Евгений, убедившись, что в доме никого кроме него самого нет, зайдя в каждую комнату своего дома, успокаивается. Полностью успокоиться ему, конечно, не удаётся, но он, удобней усевшись в кресле своей спальни, устремляет светлый взор своих очей на пейзаж за окном: зелёное поле, проросшее мелкой травой; переливавшийся цвет поля от самого блекло-зелёного до яркого – заслуга ветра, который дует то нежно и медленно, то быстро и безжалостно; зелёные верхушки нескольких берёзок, стоявших настолько далеко от дома, что их верхушки сливались с полем в одно целое. Смотря на этот пейзаж, Евгений вспомнил, как он бегал по этому самому полю в детстве, как мать звала его на обед или ужин, когда тот заиграется. Он вспомнил и то, что на одной из берёз он оставил метку «Е.Л.». Пейзаж этот - дверь в воспоминания, то старое время, в котором он жил. Поле за домом Евгения, к счастью, ещё не трогали власти, так как все силы брошены на развитие той территории, которая готова к чему-то новому.   
«Как жаль, что их скоро не будет…» - с тоской подумал Евгений о тех берёзках и вздохнул. Он был не в силах остановить то, что собирались сделать власти. А власти собирались вырубить эти берёзки, они вырубят эти старенькие, покосившиеся от порывов ветра берёзы. Думать об этом Евгению было очень грустно и он, поднявшись из кресла, направился в ту комнату, которой раньше называлась кухня. Кухни как таковой ни у него, ни у кого-либо из граждан этого государства не было. Было лишь какое-то жалкое подобие на маленькую кухоньку: старый чайник, покрытый ржавчиной; плита, доставшаяся его матери ещё от бабушки; один навесной кухонный шкаф, висевший над кухонной плитой; в шкафу же кроме чая, кофе и сахара с парой кружек и чайных ложек ничего не было. Взяв заржавевший чайник, Евгений ушёл в ванную комнату, дабы налить воды и, вернувшись обратно в кухню с полным чайником воды, он поставил его на плиту и включил газ на одной из конфорок. Некоторое время спустя Евгений уже размешивал кофе в кружке. Он пил кофе с сахаром. Пил сладкий кофе, медленно похаживая взад-вперёд по своей спальне. Только сейчас Евгений понял, что просидел в своей мастерской с самого вечера до утра, но он не чувствовал усталости или сонливости. Было такое безмятежное и спокойное состояние.
Строя это государство, наполненное контролируемыми людьми и их сознанием, Евгений стал тем, кто лишает жизни деревья. Да, теперь наш Евгений обычный лесоруб, вырубщик. Ему и предстоит оборвать корни тем самым нескольким берёзкам в поле и то дерево, на котором он оставил свои инициалы, но он ещё этого не знает. Не допивая свой кофе, Евгений надел обычные джинсовые синие штаны, однотонную чёрную футболку и поверх обычную тёмно-синюю кофту. Ленский шёл на службу, как и все обычные люди в этом государстве. До места службы Евгению идти минут пятнадцать, а идти по скучной, многолюдной улице. Ему предстоит видеть безжизненные, ничего не выражающие лица людей, которые тоже идут на службу. Наконец дойдя до места своей работы, Евгений прошёл в гардеробную и, найдя свою рабочую форму в шкафчике, надел её. Форма состоит лишь из куртки и брюк, ткань и пошив которой защищает от каких-либо порезов. Евгений и оставшиеся семь человек, которые входят в состав производственной группы, дождались начальника и, выслушав его приказания, отправились к газели. Газель ждала их на выходе из здания. Через некоторое время весь состав группы и начальник уселись в газель и укатили в назначенное место. Ехали довольно-таки медленно, но доехали быстро. Это место привело Евгения в шок, он был поражён. Ведь только сегодня он жалел, что скоро придётся вырубить эти прелестные, но старые берёзы.
 
- Нет! Этого не может быть! Михаил Александрович, их нельзя вырубать! – вскричал Евгений, уже вышедший из газели и смотревший на эти берёзки чуть ли не плача.

- Как это нельзя, Женя? У нас приказ, – ответил Евгению начальник, стоявший рядом. Голос начальника был спокойный и ровный.

- Это… - смог из себя выдавить Евгений только эти слова. Он остолбенел от услышанного, не в праве что-либо сделать. «В этом мире все вредят природе, но почему же это происходит?» подумал Евгений и  не мог произнести больше ни звука. В его глазах вспыхнула ярость, а за ней уже его воспоминания о детстве, те яркие дни, в которых была куча счастливых эмоций. Убить эти деревья для Евгения означало - убить свои воспоминания. В горле встал комок, обида и злость вот что возникло в душе у бедного. Наполнив воздухом свои легкие, мужчина выдохнул и через некоторое время ему захотелось набить морду своему начальнику впервые в жизни. Ведь сколько картин он посвятил этим деревьям, сколько прожитых лет они там стояли и еще столько простоят, если их не тревожить. Смотря на своего подчинённого, Михаил Александрович с внезапной нежностью потрепал его по голове, взъерошив и без того встрёпанные волосы.
 
- Успокойся, Женя. Это всего лишь деревья. Когда-нибудь посадим новые, - начальник смотрел на эти почему-то полюбившиеся своему подчинённому деревья.

- Ты не понимаешь! Эти деревья – мои воспоминания! – вскричал Евгений, впервые обратившись к начальнику на «ты».

- Твои воспоминания останутся в твоей голове и без этих деревьев. Не исчезнут же они, если их вырубить, - спокойно ответил Михаил Александрович, - Перестань злиться и принимайся за работу.

- Я сам их вырублю. Один, - настойчиво ответил Ленский и, выхватив топор из рук стоявшего рядом начальника, направился к тем одиноким, старым и покосившимся берёзам.

- Ну, если ты так сильно этого хочешь, то ладно, Ленский, - ответил Михаил и, забравшись обратно в газель, окликнул оставшихся рабочих. Вся группа теперь сидела в газели и что-то бурно обсуждала, громко смеясь. Евгений же быстро отыскал ту берёзку, на которой его метка. «Даа, в детстве я и не думал, что именно пишу. Но писал я довольно неопрятно, это точно. Ну что ж маленький был, неумелый» думал про себя Евгений. Помотав головой в стороны и отгоняя мысли, он поставил на землю топор. Потерев руками место отметины на дереве, он взял топор и, взмахнув им, ударил о ствол берёзы. Эта береза была самая большая в диаметре из всех, которые здесь росли. Но Ленский быстро управился с ней, а затем и со всеми остальными берёзками. Оставив поваленные деревья на земле и там же орудие убийства полюбившихся ему берёзок, Евгений спокойно и тихо подошёл к газели. Его заметил начальник и, выйдя из газели, похлопал по спине так, что тот невольно пришёл в себя и, натянув улыбку, Евгений залез в газель и уселся на место, где секунды назад сидел Михаил Александрович.
 
- Ну чего расселись, работяги? Пошли работать, - крикнул начальник и подчинённые, повинуясь, вылезли из газели, хрустя суставами. Ленский, чувствуя сонливость и усталость, уснул.
 
Проснулся он уже к самому концу работы. Группа уже загрузила в прибывший к тому времени грузовик распиленные на дрова деревья и усаживалась в газель, Евгений тоже собирался домой. Его дом, как мы уже знаем, находится совсем рядом. Ленский вышел из газели, попрощался со всеми коллегами и тихим спокойным шагом пошёл через зелёное поле домой. Слышен был только шелест мелкой травы, которую мерно покачивает тёплый и медленный ветер. Своих собственных шагов Евгений не слышал, звук заглушала трава под ногами. Наконец дойдя до собственно дома, Евгений открыл входную дверь. Затем он оглянулся и осмотрелся, нет ли кого на улице, и зашёл в дом, закрыв за собой старенькую дверь. По привычке Евгений ушёл в свою мастерскую.
 
Сев на стул перед своим мольбертом, Ленский откинулся на спинку и сидел в таком положении около часа и ни о чём не думал. Он не хотел думать и не думал, не хотел делать какие-либо движения и не двигался, не хотел смотреть и не смотрел, он просто был и ничего более. И наконец, придя в себя, он скинул лист бумаги с мольберта, тот упал плавно и мягко на пыльный и грязный от засохшей краски пол. На этой бумаге Евгений изобразил свой дом, который он рисовал уже год и никак не мог закончить и не закончит. На бумаге просто дом и больше ничего. Найдя в своей комнатушке чистый лист бумаги, Евгений принялся рисовать полюбившиеся ему берёзы, которые он сам и вырубил.

Через месяц его картина была закончена. Он рисовал только после окончания службы и до самого утра. Наверно, Евгений всё-таки сошёл с ума. Он устал от такой жизни, от жизни, в которой нельзя свободно заниматься живописью, нельзя показывать свои картины людям, получать от них критику, похвалу. Он просто не мог и это свело его творческую натуру с ума. И он умер, точнее сказать убил себя. Он умер в своем свободном мире – в своей мастерской. Тело Евгения нашли через неделю, он повесился, не закрывая ни дверей своей тайной комнатушки, ни дверцу шкафа. Тело висело перед его мольбертом, на котором стояла последняя картина Евгения. Картина была мрачна и вселяла беспокойство: вырубленные старые берёзы и пеньки, оставшиеся от деревьев; тёмно-синее и кое-где серое небо, которое закрывала тьма нависших над землёй туч; на поле трава, росшая лишь маленькими редкими кучками. Не только картина говорила о мраке, печали, но и мастерская самого Евгения Ленского, заходя в которую чувствуешь запах затхлости, пыли, сгоревших свечей и трупа. Лишь пара ламп освещали мастерскую художника и придавали ей каплю таинственности, смешанной со стаканом мрака, тьмы и гнева. Эти ощущения вобрали в себя все предметы комнатушки, вплоть до давно засохшей краски на полу.

Итак, дом Ленского сожгли, не вынося оттуда ни картин, ни мебели, ни чего-либо другого. Всё оставили как есть, только сожгли. Этого и следовало ожидать от такого государства, ведь человеку, стоявшему во главе, не нужны репрессии, революция. Этому человеку нужны люди не мыслящие, послушные и соблюдающие те законы, которые он считает нужными и правильными.