Воспоминания, которые всегда со мной

 
Кружась в хороводе, белый искристый снег медленно падает пушистым ковром на промёрзшую землю. Тот  же  самый фонарь, качаясь и скрипя, освещает небольшой промежуток улицы Северной.
      В Забайкалье темнеет быстро, едва лишь солнце уйдёт за горизонт. Вот уже над крышами заснеженных домов заструились язычки дыма. Это жители посёлка Новая Комушка топят печки  и, наверное, сейчас  собираются всей семьёй за круглым столом на ужин.
      Всё так же, как и тогда, много лет назад: зима, снег, фонарь, дедовский дом…
      Возле дома стоит женщина.  Трудно узнать в ней ту, любимую внучку Петра Ивановича и Клавдии Никифоровны Петровых! Ну, разве что глаза да улыбка остались от прежней Олюшки. Теперь виски её посеребрила ранняя седина, и она сама  совсем недавно уже стала бабушкой.
      Запрокинув голову,  женщина любуется хороводом снежинок. Потом она ещё долго-долго смотрит на дом с резными наличниками и выцветшим номером «сто семь». В нём давно уже живут незнакомые люди.
      Но ей хотелось верить, что бревёнчатые стены всё ещё помнят её деда и бабушку, построивших этот дом много  лет назад, и  хранят частичку оставленного ими тепла.
      От мысли, что её уже больше никто здесь не ждёт, и никогда не распахнёт  вот эту скрипучую калитку, у Ольги Сергеевны защемило сердце.
      – Боже! – вырвалось  с горечью. –  Будто целая вечность прошла!  Вроде бы всё, как было тогда, но какое-то другое, чужое…
      Теперь Ольга Сергеевна самая старшая в роду Петровых, и от сознания этой действительности ей стало как-то не по себе…
      Все её старшие родственники по дедовой линии ушли в мир иной, а их потомки живут своей жизнью. К сожалению, нет уже тех обычаев и традиций, поддерживаемых в некогда большой и дружной родове Петровых.  Теперь даже двоюродные братья и сёстры между собою редко роднятся… А вот раньше, аж до седьмого колена признавали кровное  родство! 
      Да-а! Всё совсем не так, всё совсем по-другому…
      Как в кино, перед Ольгой Сергеевной пролетела её жизнь здесь, под крышей этого родного, дедовского дома.

      Она вспомнила, как первый раз  дед с бабушкой провожали её в Киев, к отцу. Они с тревогой ожидали, боясь, что внучка польстится на  столичную жизнь, да и останется там. Но она вернулась!  Как  же Олюшка могла их предать и не вернуться?!
      А во второй раз она уезжала на учёбу  в Новосибирск.
      Как тогда старики гордились ею!  Ведь они всё сделали, чтобы их любимица получила высшее образование! А о том, что старшая внучка уже  студентка, они с нескрываемой радостью известили всех соседей и родню.
      – Вота наша Олюшка в анститути буде учитца в Новымсибирске! Перва изо всёй нашай Петровской родовы!
      Радости за свою воспитанницу  не было предела, она переполняла их вместе с грустью расставания! Ведь никогда ещё их Олюшка  не уезжала так надолго. Одно радовало, что она будет  приезжать к ним на каникулы.
      Пётр Иванович и Клавдия Никифоровна стояли в проёме двери внучкиной комнаты и смотрели, как  та снимала с плечиков свои наряды, прикладывала к себе, вертясь у зеркала, а потом аккуратно складывала их в чемоданчик.  Как всегда,  Олюшка что-то тихонечко себе напевала, а старики ловили каждое её движение, каждый звук.
      – И как жа тама без нас-то она… – шептала бабушка.
      – Дык не пропадёт поди… без юбки-то твоёй! – так же шёпотом ответил ей дед. – Петровска родова ить в ёй! Не пропадё-ё-т, не сумлевайси!
      Эти слова, видимо, вовсе не успокоили жену. Она, поджав губы и едва сдерживая слёзы, смотрела на свою кровиночку.
      Когда все вещи и документы были собраны, Клавдия Никифоровна вынула из кармана своего старенького потрёпанного фартучка деньги, завязанные в носовой платочек, и протянула их внучке.
      – Дык… энто… мы тута с дедом маненько подсобрали табе в дорогу, ды дядьки твои ишо подмогли. На  перво-то  время  обойдёсся имя…
      Пока Ольга раздумывала брать или не брать деньги, дед сказал:
      – Ты, девка, таво… не выкобенивайся! Бери, кавды дают, ды  беги, кавды бьют!
      – А вы как  же? – спросила внучка.
      – Как… как? – проворчал дед, сделав нарочито строгое лицо. – Мы жа тута… дома, а ты-то вона как далёка от нас будешь… ажно в самом Новымсибирске! Ты, мнучка, деньги-то шибко не транжирь, ну, и штоба не голодовать тама! А мы табе ишо пошлём, ды дядьки твои подсобят.
      – Но-о, ага-а! – подтвердила бабушка. – Ты, девка, токо учися тама ладом, ды  об нас голоушку-то свою шибка не ломай. Ежели чё, собчай тилиграмай, ишо пошлём… токо не голодовай тама… не скупися с питаннем-то.
       Выслушав напутствия, Олюшка поцеловала стариков, взяла свой чемоданчик и уже собралась открыть дверь в сенцы, как Клавдия Никифоровна остановила её, спохватившись:
      – Ой-ёй-ёченьки! На дорожку ить надобно присести. Так положано! Помолчи, покуль я помолюся за табе.
      Бабушка встала на колени перед старой иконой, что-то шептала и кланялась,  касаясь лбом деревянных половиц.
      Дед и внучка терпеливо ожидали, пока она помолится. Встали только  после   того, как та произнесла:
      – Ну, таперь с Восподом Богом, мнученька!
      Трижды перекрестив своё сокровище, Клавдия Никифоровна открыла дверь в сенцы и вслед за Олюшкой и дедом вышла из дома.
      Как же тогда старики гордились своей старшей внучкой!  Встречавшимся на пути к остановке автобуса знакомым старики сообщали о том, что их Олюшка уже студентка и уезжает сегодня на учёбу в Новосибирск.
      Люди говорили девушке тёплые слова и пожелания, а она, смущаясь, благодарила их. Наконец-то дошли до Барнаульской улицы, где на углу была обозначена остановка автобуса «девятки». Старики настояли на том, чтобы проводить Ольгу до самого аэропорта, и студентка не возражала им.
      Хоть и времени было предостаточно, но девушка всё  же заметно волновалась, поглядывая на дорогу. Уж сколько лет  автобус  под этим номером  с большим интервалом приезжает на Новую Комушку.  Наконец-то «девятка» показалась. Высадив пассажиров на конечной остановке и заполнив до отказа свой салон, она  неторопливо петляла по улицам Новой Комушки, Горького посёлка и Зауды. Через полчаса Петровы были уже в центре города. Оттуда они добрались до аэропорта как раз вовремя.   
     По динамику объявили  регистрацию и посадку на Ольгин рейс. Старики засуетились и занервничали, в сотый раз давая ей наставления. Внучка терпеливо их выслушала, обняла  и поцеловала  деда, а потом бабушку и скрылась с чемоданчиком в толпе пассажиров, гуськом направляющихся к самолёту.
       Девушка видела из иллюминатора, как дед с бабушкой стояли возле металлического заграждения и махали ей вслед.  Ан-24 взлетел, набирая высоту, а они всё стояли и смотрели на удаляющийся  лайнер…

       А в тот зимний день, когда она уже навсегда уезжала из этого дома  в свою взрослую семейную жизнь, стояла  морозная погода, с пронизывающим забайкальским ветром.
      Пётр Иванович и Клавдия Никифоровна проводили внучку только до  автобусной остановки и стояли, переминаясь с ноги на ногу, ожидая «девятку». Всё  что могли, они сказали ей дома, за тем самым круглым столом, за которым проходили их вечерние посиделки. А вот теперь старики молчали, с беспокойством поглядывая в ту сторону, откуда  показался долгожданный автобус.
      Попрощавшись, Ольга  вошла в салон. На замёрзшем окне был  небольшой оттаявший  глазок, к которому  она тут же прильнула. Через него девушка увидела своих  старичков  какими-то беззащитными, осиротевшими  и, как ей показалось, даже ниже ростом… Они стояли прижавшись друг к дружке и махали вслед автобусу, увозящему от них любимую внучку Олюшку.
      (Много раз потом эта картина будет всплывать в её памяти… и она уже не сможет сдерживать свои эмоции…)
      У девушки в горле застрял комок, но она удержалась, чтобы не расплакаться. Только сейчас  Ольга ощутила всю тяжесть расставания с самыми родными и дорогими ей людьми. Всю дорогу до аэропорта она думала о них…  От грустных мыслей отвлеклась, лишь когда автобус остановился у здания аэровокзала.