Неизвестному

Так мало времени…
Мне и десяти лет не было. В тот день люди впервые поняли свою ошибку. Я и сегодня не верю, что мы, оказывается, способны что-либо осознавать до того, как будет слишком поздно.

Про то жуткое утро я помню все, до мельчайших подробностей, в то время как из моей памяти стерлись такие вещи, как первое прикосновение мамы или первый подарок на Рождество... Досадно, что мы пишем на злобу дня, что ужасающие потрясения вытесняют воспоминания о прекрасном... Мы любим трепетание души от несправедливости, огонь желания прокричать во всю глотку о ненависти к этому миру, громкие слова, призывающие пролить слезы о том, что больше не вернуть. Мне кажется, что мы любим плакать навзрыд больше, чем смеяться до слез. Мы можем смотреть прямые репортажи с мест жестоких убийств за тарелкой супа, а фотографии мёртвых людей выкладываются на всеобщее обозрение. И знаете, что самое страшное? Мы настолько привыкли к ежедневным новостям о насилии и смерти, что они не вызывают у нас иных чувств, кроме скуки и выученного с детства удивления о жестокости людей. Но рассказать я хотела не об этом.
Мы все должны оставить что-то после себя. То утро изменило жизнь Земли. Навсегда.
***
Я помню, как разбился стакан с водой, внезапно упав со стола, как тряслись стены, и книги сыпались с полок. Мы не знали, что делать. Я поняла, что незнание страшит больше, чем скорая смерть. Мы с семьей выбежали на улицу, забрав все документы, которые только можно было взять. Времени на сборы не было. Все понимали, что в домах оставаться нельзя- они могли обрушиться. Железную дверь в подъезде оставили открытой, подперев камнем, чтобы никто зря не терял времени. Солнце еще не встало из-за домов. Люди, одетые во что попало: нижнее бельё, халаты, плащи или крутки, пытались устоять на улицах города с ужасом озираясь по сторонам. Мы падали, поднимались, и снова беспомощно опрокидывались наземь. Наш маленький мирок, забытый и сложенный в коробку, трясло в машине, ехавшей к свалке. Все оторопели. Земля будто просеивала нас, как крупу сквозь сито, движимая невидимой рукой. Здесь никогда не было землетрясений. Никто попросту не знал, что предпринимать. Совсем беспомощные, словно дети, одни на незнакомой улице, мы ждали, пока кто-нибудь скажет, что нам делать. Но, разумеется, никто нам не помог.

Я была еще совсем маленькой девочкой. Для меня главным в жизни были родители и куклы. Я до сих пор помню, какой ужас охватил меня, когда я поняла, что там, в трясущемся доме, где-то под кроватью, забился в угол мой щенок. Я не могу оправдывать себя, но я была совсем глупой, и побежала в рушащийся дом, вырвавшись из рук матери. Я помню ее крик, когда я побежала по ступенькам в дом, казавшийся тогда хрупким картоном. Мы жили на первом этаже. Зачем запирать двери в рушащимся доме? Наверное, мы надеялись, что когда-нибудь вернемся туда. Стена была разрушена. Я пролезла сквозь обломки и побежала в свою комнату. Все тряслось. Я падала и снова вставала. Гул стоял оглушающий. Но и сквозь звук ревущей земли я слышала биение своего сердца. Я была одержима порывом. Я бы просто не смогла бы жить дальше с мыслью о том, что осознанно ничего не предприняла.

 Щенок нашелся сразу, под кроватью, в моей комнате. Вдруг кто-то коснулся моего плеча. За мной стоял мужчина, он что-то начал кричать, увлекая меня за собой. Я указывала на кровать, но он не слышал меня. Как глухонемые, мы шевелили губами, но не знали, что это означает. Я вырвалась изо всех сил, он боялся сделать мне больно, лицо его было испуганным, как будто он не понимал меня. С потолка сыпалась штукатурка, все было в пыли. Казалось, что кто-то хочется вырваться из-под земли. Как будто дом взлетит в воздух, подкинутый подземным чудовищем. Мужчина ослабил свою хватку, и я вырвалась. Я вытащила щенка из-под кровати. На это понадобилось время, он забрался очень далеко. Мужчина облегченно улыбнулся, лицо его было в пыли и грязи, он поднял меня на руки и побежал ко входной двери. Каждая минута грозила несчастьем. Тряска усиливалась все больше и больше. Земля разговаривала с нами. Человек поставил меня на ноги и подтолкнул к проходу. Губы его шевелились. Я слышала отдаленные звуки его голоса, но не могла понять, что он говорил. Выбежав на разрушенную лестницу, я услышала грохот, перебивающий уже постоянный шум. Я обернулась. Под грудой обломков я видела голову и руки того мужчины. Наверное, он потерял сознание. Я подбежала к нему, он разомкнул веки. Его серые глаза были затуманенными, но потом, как будто он различил что-то страшное сквозь темную дымку, он испугался. Через секунду он начал указывать мне на дверь, махал руками, на сколько это позволяли обломки, кричал. Эти отдаленные звуки смешивались с криком земли в адский рокочущий рык.Лицо мужчины хранило в себе отчаяние и страх, я видела это, и не понимала, почему он отталкивает меня. Я правда хотела помочь. Внезапно чьи-то руки подхватили меня и понесли к выходу.

Это лицо я видела во снах. Мужчина, там, под обломками, в рушащимся доме, будто бы успокаивался, когда меня уносили, а затем, глаза его наполнялись слезами, сверкающие в густеющей темноте радостью и отчаянием. Радостью- за мою маленькую жизнь. Отчаянием- за свою прожитую. До последнего момента, он смотрел на меня. Провожал своими серыми блестящими глазами, чтобы убедиться, что я спасена, оставаясь там, позади, у смерти под плащом. Последнее, что я видела- как он, зажмурив глаза, опустил голову, когда я оказалась на улице, в руках матери.
Рассветное солнце освещало наши лица. Земля пыталась содрать каменную повязку, чтобы закричать, что есть мочи. У нее не получалось. И она мучала нас своей дрожью.

В тот день землетрясение раскололо материк на две половины. Из-за чего? Мы сами узнали правду через несколько недель, когда после землетрясения была налажена связь и людей расселили по временным населенным пунктам. Эксперименты, проводимые учеными с бурением скважин, спровоцировало раскол литосферных плит, которые в свою очередь разошлись в стороны и столкнулись с соседними. Чернеющая бездна, тихая и спокойная, тянула нас к себе, в густой, вязкий океан черной смоли, в бездонное болото, из которого невозможно выбраться. Но на этом ужас не прекратился.
Его так и не спасли. Просто не успели. Он отдал свою жизнь, которая могла бы продлиться еще очень долго, в обмен на мою, только-только начинавшуюся. Наверное, он, как и я, не смог бы жить с мыслью о том, что ничего не предпринял. Ему было 32 года. Я узнала, как его звали. Курт. Без длинной родословной, без известных предков. Обычное имя из четырех букв обычного человека, добровольно принявшего смерть из-за меня. Моя семья каждые полгода ходит к нему на могилу в знак благодарности. Я-каждый месяц.

Курт был архитектором, без жены и детей. У него была только мама, скончавшаяся через год после гибели сына. И что я сделала за эти двадцать лет, что он мне подарил? Я не стала гениальным ученым, способным остановить этот ужас, что заставляет писать нас эти белые письма, не стала врачом, чтобы спасать людей, страдающих от болезней... Оправдала ли я жертву этого человека? Не знаю. Вряд ли он уберег меня, в надежде, что я спасу мир. Курт полез за маленькой глупой девочкой в рушащийся дом просто из-за доброты. Из-за той высокой души, что делает нас людьми.

И что я сделала за эти годы, что ты добровольно отдал мне, дорогой Курт? Я окончила школу и институт, вышла замуж, стала матерью двух сыновей. Я счастлива. Но я не могу не чувствовать вину за то, что я полезла в подающий дом за щенком, протянула слишком много времени, и ты погиб. Из-за меня. Пойми меня, я не смогла бы спокойно жить. Хотя это ничего не значит в сравнении с твоей жертвой. Я каждый день думаю о том, что если бы я была хоть немного побыстрей, ты бы успел выйти на улицу до обвала. Прости меня, глупую, милый Курт. Ты подарил мне ту жизнь, которую не имел сам. И, кажется, она кончается. Как и у всех нас. Я испытала счастье, хоть и на коротки срок, длившийся двадцать лет.

Кажется, это снова начинается. Люди чувствуют вибрацию под землей. Ученые опасаются, что масштабы разрушения будут всепоглощающими. Литосферные плиты будут продолжать раскалываться и сталкиваться друг с другом, пока поверхность Земли не станет похожа на расколотую яичную скорлупу. Мы захотели раскрыть тайны недр планеты, но всему есть своя цена. Мы не выживем. Никто не может точно ответить на вопрос, когда произойдёт последнее землетрясение, решающее вопрос о наших жизнях. Через день, через год или два. Если всё обойдётся на этот раз- поживём еще немного, если же нет… Земля поглотит нас, мать Земля, баюкающая нас столькие века... Это всё равно произойдёт в ближайшие время. Мне страшно. Мы будем погребены среди гор и рек, лесов и полей, столь просторных, что сердце сжимается от того, что я этого больше не увижу. Все эти книги про последний день Земли- сплошная чушь. Никакой высшей цивилизации, никакого атомного взрыва. Один просчет и долгие годы страха. Нет никакой "второй Земли". Нет никакого космического корабля, способного унести все человечество в открытый космос. Земля не погибнет. Погибнем мы. И никакой надежды на спасение.

Нужно было остановиться. Прекратить требовать от природы знаний того, что мы не в силах осознать. Чертовы ученые, лезущие не в свой дело. Нельзя раскрывать тайны Земли. Она бы этого никогда не позволила.

Пишу письмо, а стол мой дрожит. Вибрация усиливается. Мы, погибающие люди, хотим что-нибудь оставить после себя. И мы пишем письма. Все, что вздумается: история жизни, стихи, воспоминания, всемирная история, слова погибшим любимым... Письма пишет вся планета: От Африки до Аляски, от России до Южного Полюса... Все люди Земли, со слезами, с любовью в сердце аккуратно выводят буквы, так много означающие для нас... У каждого своя история, свои мысли. Сейчас я чувствую родство с каждым на Земле. Я люблю каждого, кто живет и дышит. Смешно от нашего бессилия. Мы строчим слова на бумаге- последнее, что нам остается делать. Письма мы отправим в капсуле в космос бороздить вселенную, пока это возможно. Мы делаем это не по принуждению, все люди хотят, чтобы нас помнили. Хоть кто-нибудь.
Наверное, никто не может поверить, что жизнь будет и после нас. Такой же голубизной будет сиять бескрайнее небо, так же будут гореть звезды, солнце так же будет вставать на востоке и садиться на западе... Рассвет так же будет греть остывшую землю и самое сердце планеты. Но уже без нас.

Письма в белых конвертах- миллиарды слов: невысказанных, заученных наизусть, кричащих и рыдающих, смеющихся, твердящих... Они улетят в эту бесконечную звездную пустоту, наполненную холодными звуками, и растворятся во млечном пути, зажигаясь миллиардами огней...
***
Я не смею надеяться, что ты получил моё письмо. Шансов чертовски мало. Но если ты, милый незнакомый друг, читаешь эти строки, значит нас будут помнить. Значит, мы не забыты. Мы будем жить в словах на бумаге в твоих руках. Миллиардами звезд мы будем сиять у тебя над головой. Значит, ты будешь знать, что когда-то давно, на крохотной планете, названной Земля, жили мы, люди, творившие свою историю тысячи лет… Значит, мы не растворимся в дымке опустевшей планеты. Значит, эти двадцать лет были отданы мне не напрасно.