Перегон

Я снова в другой партии. Партия, работавшая в Верхоянских горах, расформирована. Начальник партии и старшие специалисты остались писать отчет, а всех остальных раскидали по другим партиям. Я попал, можно сказать был приглашен, в партию номер 15, занимающуюся кимберлитовой тематикой.

С частью коллектива этой партии я был знаком по совместному базированию в конце 70-х на реке Тюнг, на так называемом участке Алексеева ("Крупные алмазы в Якутии были найдены сразу после открытия коренных и россыпных месторождений. Первый крупный алмаз массой 26,95 карата нашли в 1955 году в аллювиальной россыпи реки Тюнг на участке Алексеевский".) Коллектив партии 15 составлял в то время костяк партии 17 под руководством Ю.М. Сибирцева. Я в тот период работал в другой "кимберлитовой" партии, но база у нас была общая.

И вот я снова попадаю на перегон, только на этот раз не лошадей, а бурового станка на базе трактора С-100. Зимовала эта техника как раз на участке Алексеевский, но это было уже начало 80-х. Река Тюнг это левый приток реки Вилюй (бассейн реки Лена). А нам нужно было перегнать технику (буровой станок и вездеход ГАЗ - 47) на реку Оленёк, которая берёт начало на территории Красноярского края, затем течёт по Якутии и впадает в Оленёкский залив моря Лаптевых. Это примерно километров 500 если не больше по заснеженной Якутии.
Вылетали мы из Москвы впятером где-то в середине апреля. Я, наш партийный радист и по совместительству завхоз партии Румянцев В.И. и трое рабочих.  Первый из рабочих был вездеходчик, давно работающий с нашей экспедицией, но в других партиях. Вторым был тракторист и по совместительству буровой мастер, которого я и мой коллега Твердунов Н.В. упоминали в своих рассказах. Третьим рабочим был относительно молодой парень, по-моему, из Подольска, которого взяли на перегон, так как он был знаком с профессией сварщика.
Запасшись водкой и вареной колбасой, после промежуточной посадки в Новосибирске мы приземлились в аэропорту Якутска. С рабочими мы встретились еще в аэропорту, а в самолёте - с Иванычем. В Якутске пересели на другой рейс и к вечеру приземлились в аэропорту посёлка Жиганск. Нас встретил заведующий нашей базы и, переправившись по льду через речку Стрекаловка, мы оказались на базе экспедиции.
В последующие несколько дней мы получали продукты и снаряжение со склада экспедиции и каморки партии. Из партийной каморки снаряжение нам выдавал наш радист, он же завхоз, Иваныч. Всё шло хорошо, пока не дошло до новых пильных цепей для бензопилы "Дружба". Он отказался выдать их нам, мотивировав это тем, что это были его личные цепи, которые он купил за свои деньги. Иваныч попытался всучить нам старую цепь, заявив: «Подправите и будет работать как новая». Хотел отправить нас в заснеженную тайгу со старой тупой пилой, зажав для себя новые. Я возмутился и сказал: «Или ты выдаёшь мне новые цепи, или я звоню в Москву начальнику партии и отказываюсь вылетать в зимнюю тайгу.» После моего ультиматума и продолжившегося, но непродолжительного спора мы договорились на одну новую и две старые цепи. Через несколько дней в двадцатых числах апреля мы на вертолёте были выброшены в заснеженную тайгу на участок Алексеевский. Мы, это я, вездеходчик, буровой мастер и рабочий-сварщик.

Вертолет высадил нас на левом берегу реки Тюнг, у длинного бревенчатого барака, оставшегося ещё с 50-х годов. Этот барак партия № 15 использовала, как склад во время полевых сезонов. Мы попрощались с экипажем вертолёта и остались с кучей груза на заснеженном берегу.

Рядом с бараком стояли заснеженные и замороженные трактор С-100 и вездеход ГАЗ-47. В бараке длиной метров 20-25 было прохладно как на улице, градусов минус 20. Вдоль боковых стен тянулся сплошной ряд нар, по центру, ближе к двери, располагалась печка, сделанная из бочки из-под солярки.

Мы занесли в барак свои личные вещи и спальные мешки с войлочной подстилкой, а остальной груз накрыли брезентом и оставили на улице.  Затем быстро напилили и накололи дров, затопили печку и стали обустраивать спальные места. Я выбрал себе место с левой стороны, у задней стенки барака, подальше от входной двери. Сварщик стал устраиваться рядом, а оба водилы выбрали себе места поближе к печке.

Печка "разбушевалась", стало теплее, чем на улице. Мы сняли полушубки и начали устраивать праздничный стол поближе к печке. Достали водку, припасённую для этого случая, и каждый выложил свои припасы, привезённые из Москвы. В основном это были различного вида колбасы, сало, сыр, чёрный хлеб, консервы и головки чеснока. В общем, типичная закуска советского человека, да ещё и полевика. Выпили при свечах, закусили и стали рассказывать разные истории, случившиеся в Москве и Подмосковье, а также приключившиеся ранее в геологических партиях. Приняв свою норму и выслушав определённую долю таких историй я, напомнив ребятам, что завтра утром рано вставать, отправился на улицу посмотреть на зимнее звёздное небо, а затем к своему спальному месту.  Разделся, залез в спальный мешок, накинул сверху полушубок и попытался заснуть, вспоминая при этом Москву, семью, знакомых и не забыл ли я чего-то важного и нужного. Через некоторое время услышал, как рядом шебуршит и укладывается в свой спальный мешок наш сварщик, а затем уснул.

Проснувшись утром, я первым делом растопил бочку-печку при помощи солярки и стал будить водителей. Вездеходчик встал довольно быстро, а тракториста пришлось будить чуть ли не пинками. Он мычал, стонал и просил дать ему ещё поспать. Но я был неумолим и заставил его подняться. А сварщик в моём дальнем углу даже и не думал шевелиться. Я подошел к нему и сначала не понял, что я вижу. Его спальный мешок в отличие от моего был повёрнут изголовьем не к стенке барака, а в проход между нарами. Но не это удивило меня. А то, что там, где должна была быть голова, я увидел пятки в вязаных носках, торчащие из мешка. Как потом оказалось, он никогда не "встречался" со спальным мешком и не знал, как им пользоваться. Поэтому ночью, да ещё и в темноте, когда укладывался спать, решил, что отверстие - это вход в мешок, и надо в него влезать головой. Что он и сделал, да ещё умудрился накрыться сверху полушубком. Как наш сварщик там не задохнулся ночью, удивляюсь, так как дышать там было тяжело, по его собственному признанию. Когда я рассказал водилам об этом способе отдыха, они долго хохотали и шутили над ним.  Позавтракав, мы собрались и вышли на мороз к нашим транспортным средствам, вездеходу и трактору.

Заправленный трактор завёлся сразу. Тракторист Николай Ширяев подогнал его к пене, загруженной ещё осенью буровым инструментом, подцепил её и сдёрнул с промёрзлой земли. Пена — это приспособление для перевозки тяжёлых грузов по снегу или заболоченному месту при бездорожье. Самым простым вариантом является просто широкий стальной лист с загнутым передком, прицепленный к трактору или автомобилю тросом. Более продвинутый - это широкий и длинный стальной лист, подогнутый спереди и сзади с приваренными невысокими бортиками и дышлом. Такая пена была и у нас.

Затем Ширяев перетащил пену к бочкам с соляркой и бензином, которые были заброшены на участок ребятами на вертолёте, пока мы находились в Жиганске. Они со сварщиком стали загружать эти бочки в пену. В это время мы с вездеходчиком заправили бензином вездеход, и он, к счастью, тоже завёлся. Но при попытке сдвинуться с места ничего не произошло. Гусеницы вездехода не вращались. Мы решили, что они примерзли к земле. Взяли лопаты и раскидали снег от гусениц. Но оказалось, что вездеход стоял на небольших стволах   лиственницы, и гусеницы земли не касались. Мы сделали еще одну попытку сдвинуть вездеход с места, но ничего не получилось. Тогда мы подогнали трактор, зацепили тросом вездеход с включённым двигателем, и он протащил его метров на тридцать. Буквально протащил, потому что гусеницы вездехода так и не закрутились. Поняв бесплодность наших попыток, мы стали думать, что же случилось. Мы пришли к выводу, что в катки вездехода, а возможно, и места, где находились торсионные валы, попала вода, которая замерзла и "зацементировала" их. Единственное, что могло помочь в такой ситуации — это тепло. Но до весны было ещё далеко, теплого гаража у нас не было, костер под вездеходом не разведёшь, над катками как раз расположены бензиновые баки, так что оставался единственный выход. Водилы вооружились паяльными лампами и стали отогревать катки.  А их по пять с каждой стороны, да ещё ведущие звёздочки, то есть в сумме двенадцать. И часа через два очередная попытка сдвинуть вездеход с места увенчалась успехом. Гусеницы вездехода закрутились!
Вездеходчик малость погонял его по кругу и поставил под погрузку. Мы с ним закидали в него продукты, запчасти и всякую мелочь, а также снаряжение, которое не поместилось в тракторной пене, загруженной под завязку буровым оборудованием, сварочным аппаратом САК и бочками с соляркой и бензином. К вечеру наш караван был готов к отъезду. На следующее утро, загрузив свои рюкзаки и спальные мешки в вездеход, мы тронулись в наш, как оказалось, длительный заснеженный маршрут. 
По каким речкам, ручьям и водоразделам мы двигались, я уже не помню. Поэтому расскажу только о ярких запомнившихся моментах. Спустившись километров на десять вниз по течению реки Тюнг, мы стали подниматься вверх по его крупному левому притоку. К вечеру, когда стало темнеть, мы остановились, утоптали снег, поставили палатку, печку, раскладушки, натопили чайник воды из снега, вскипятили чай, поели и легли спать. Утром всё повторили, но в обратном порядке. На следующей остановке мы задумались и решили, что это очень утомительно каждый раз ставить и разбирать палатку и согласились с предложением тракториста Ширяева ночевать в кабинах машин. Так мы и ночевали на протяжении почти месяца.
Нам с вездеходчиком, можно сказать, повезло. В кабине низко сидящего вездехода хватало тепла от приглушённо работающего бензинового мотора. Правда, размеры кабины оставляли желать лучшего. Приходилось до утра ютиться в кабине, полусидя или полулёжа с согнутыми ногами, в валенках и закутавшись в полушубок. Зато утром, едва развиднеется, вездеходчик включал скорость, и мы трогались в путь.  За нами - "проснувшийся" трактор.  Чаще всего без завтрака. Через час или два, найдя удобное место, мы останавливались и устраивали чаепитие у костра. Затем двигались дальше, к вечеру мы устраивали английский обедо-ужин также у костра, потом полусон в кабинах машин, и на следующий день всё повторялось снова.
"Трактористам ", я думаю, повезло меньше. Хотя, когда я их спросил, как им живется, они сказали, что терпимо.  Кабина у них была просторнее, но менее утеплённая и располагалась выше над землей, чем у вездехода, поэтому в ветреную ночь всё тепло быстро выдувалось из неё. И можете представить себе сон (если представляете) в холодной кабине, пропахшей соляркой под шум дизельного двигателя трактора пусть и на холостом ходу.

Поднявшись по ручью на широкий плоский водораздел, где росли редкие лиственницы и кустарник, мы нашли слабо просматривающийся профиль старой дороги. Возможно, это был зимник, использующийся до сих пор. Он по водоразделам ручьёв и рек тянулся в сторону реки Оленёк. По нему, то теряя его, то снова находя, мы и продолжили наш путь. Что можно сказать о зимней дороге на далёком севере… Лучше, чем Джек Лондон, когда да он двигался по льду реки Юкон в «Белое Безмолвие, и не скажешь: "День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывали себе путь.» Так я думал, поглядывая из кабины вездехода на белоснежную гладь дороги или заснеженные долины ручьев и рек под нами. Особенно это чувствовалось, когда мы спускались на лёд реки Оленёк, и стихали моторы, что редко, но иногда случалось.

Мы с вездеходчиком преимущественно двигались впереди нашего маленького каравана там, где снег был не очень глубокий, и указывали путь. Когда снег становился глубже, и вездеход ложился на днище, теряя скорость и собирая перед собой валик снега, мы пропускали вперёд трактор. У него был больший дорожный просвет и, пусть слегка укороченные, но болотоходные гусеницы.  Почему укороченные гусеницы, я могу рассказать, так как я присутствовал при их рождении. Получив по зимнику эту буровую установку несколько лет назад, партия летом провела полевые испытания. И оказалось, что трактор на своих родных гусеницах в обводнённых местах тайги просто "тонет" и застревает. Передвигать буровую установку с места на место оказалось невозможным. И было найдено единственное правильное решение, чтобы выполнить план по бурению, поменять траки гусеницы на болотоходные. Решили, заказали экспедиционным хозяйственникам, они их где-то "откопали" и к середине сезона вертолётом доставили на участок. А я, как уже упоминал ранее, находился в это время на участке, но в составе другой партии.  Когда стали менять гусеничные траки, то выяснилось, что болотоходные траки не подходили к нашему трактору. Вернее, подходили, их можно было закрепить на гусеничной цепи, но та часть трака, прилегающая к корпусу трактора, оказалась сантиметров на двадцать пять больше имеющегося пространства. И из-за этих двадцати пяти сантиметров гусеница не могла вращаться. Получилось, зря заказывали траки и теряли время. Но «голь на выдумки хитра". Наш буровик-тракторист Ширяев (тогда он был только помбуром) и буровой мастер Иванов решили резать траки сваркой. Несколько дней они резали траки и собирали гусеницу. В итоге получился трактор с асимметричной болотоходной гусеницей, которая неплохо показала себя в дальнейшем.

Когда я по карте видел, что река делает большие петли, то чтобы сэкономить время Ширяев перецеплял пену, разворачивал трактор задом и проламывал дорогу по лесу через эту петлю так, чтобы не сломать буровую вышку. А мы ехали следом по этой проложенной дороге, как по асфальту.

В кабине, там, где я сидел, становилось жарко. Мы обнаружили, что у места пассажира проходила коллекторная труба, которая раскалилась до красна. Мы не могли понять в чем причина, пока не открыли капот. Оказалось, что просто не работает вентилятор. Болтами разорвало диск, к которому крепился шкив, сидящий на валу двигателя и передающий вращения вентилятору посредством ремня. Надо было менять диск. Запасного у нас не было, и мы стали думать, что же делать. Порылись в пене и единственное, что мы там нашли, это алюминиевый поднос. Как и зачем он там оказался никто не знал. Взяли ручную дрель и стали сверлить в подносе дырки под болты. Поставили его вместо разодранного диска, закрепили и поехали дальше. Но его нам хватило часа на два, после чего самодельный диск-поднос тоже разорвало. Мы снова остановились и стали искать в пене что-нибудь похожее, но покрепче. Нашли широкую стальную лопату и стали сверлить дырки. Но сталь — это не алюминий, и ручная дрель — это не электродрель. Сверлить было трудно. В основном это делал Ширяев, хотя мы, конечно, тоже поочередно принимали участие. В пене находилась электростанция, но доставать ее не имело смысла, так как у нас была только ручная дрель. Просверлив дырки, мы поставили на место новый диск, закрепили болты и поехали дальше. Вентилятор работал, и коллекторная труба перестала нагреваться. Дышать наконец стало легче.

Я сидел и смотрел на берега реки. То и дело попадалась зеленая ель, нехарактерная для якутской тайги. Я сидел и думал, откуда она тут взялась, и как она здесь выживает.

Километров через 50 появилась наледь. Мы стали держаться ближе берега, чтобы не провалиться под лед. Еще через километров 50 на правом берегу появились строения метеостанции Сухана. Там жили и работали три человека. Нас встретили двое из них; третий был на охоте и проверял капканы и силки. Гости у метеорологов - редкое удовольствие, поэтому встретили они нас более, чем радушно и даже обещали затопить нам баню. Нам выделили домик, и мы стали устраиваться на ночлег. Все кроме Ширяева, который собирался всю ночь гнать самогон.

В кабине своего трактора Ширяев все время возил 36-литровую молочную флягу с брагой. Флягу он держал в самом теплом месте кабины, и она постоянно взбалтывалась при движении трактора. Попробовав кружку браги до этого, Ширяев решил, что она готова к перегонке. Итак, мы легли спать, а он всю ночь при помощи печки, паяльной лампы и самогонного аппарата, также сделанного из 36-литровой молочной фляги, перегонял брагу на самогон. К утру у него было готово три 3-литровых банки.
Мы встали, позавтракали, приняли баньку, а вечером по возвращении (без добычи) третьего метеоролога достали свои последние московские запасы и устроили дегустацию вышеупомянутых трех банок, которые благополучно осушили за разговорами.

Кстати, на этой метеостанции мне пришлось еще раз побывать в 1999-м году. Наш начальник партии Истомин Валера, когда началась перестройка, и страна начала накрываться медным тазом, уволился и уехал работать в Якутию в Амакинскую экспедицию. Он сдружился с начальником партии, часть которой работала, как и мы, в поселке Оленек. Когда наша экспедиция развалилась, то он предложил мне и еще двум своим знакомым геологам поехать поработать на летний период в Амакинскую экспедицию в его партию. Билеты мы получили через представительство Республики Якутия в Москве и вылетели в город Мирный. Правда, знакомых на метеостанции я в тот раз никаких не встретил.

Уснули мы в тот день поздно, а на следующее утро попрощались с метеорологами и продолжили свой путь. Оставалось где-то 100 километров до пункта назначения. Наледи на реке становились все обширнее и обширнее. Чувствовалось приближение весны и ледохода.

Наконец мы увидели на левом берегу реки Оленёк, чуть выше устья реки Чомурдах, ряд построек, оставшихся с 50-ых годов.  Это были дома-фабрики Амакинской геологоразведочной экспедиции, которая опробовала и добывала алмазы из небольших трубок, найденных на находившейся чуть выше реке Сопка.  Нам же предстояло работать на правом берегу реки Оленёк. Мы обследовали все постройки, выбрали наиболее сохранившийся большой дом и стали обустраиваться на ночлег. Скорее всего, это была бывшая столовая у этого поселка-фабрики по добыче алмазов.
Следующим утром мы переправились на правый берег, где нам предстояло работать. В 80-ом году партия нашла там небольшую трубку, которую назвали Олимп. Нашли ее по результатом дешифрирования аэрофотоснимков по разрыву в известняковом уступе и заверили это место шлихами. Оказалось, там небольшая не алмазоносная кимберлитовая трубка. Нам также надо было заверить одну фотоаномалию (на территории кимберлитового тела образуется своеобразная почва, которая быстро зарастает ольхой по контуру; ольхой, которая резко выделяется по местности по ярко-зеленому цвету и копирует контуры этого кимберлитового тела.)
По результатам дешифрирования аэроснимков были открыты несколько знаменитых алмазоносных трубок Якутии, в открытии которых участвовали и геологи нашей экспедиции, например, Ю.М. Сибирцев. После чего возникла мощная организация-трест «Аэрогеология», которая просуществовала 70 лет. В ее составе было 14-15 аэрогеологических экспедиций (после того, как нам разрешили пользоваться космическими снимками, они стали называться космо-аэрогеологическими экспедициями), занимавшихся каждая своим районом. К примеру, КГ номер 3 знанималась Якутией, номер 5 – Камчаткой, 12 – Туркменией, 14 – Архангельской Губернией и т.д. Результатами работ Аэрогеологии до сих пор пользуется современная Россия и не только она.

Возвращаясь к повествованию, мы переправились на правый берег и стали строить там каркас для 10-местной шатровой палатки. В таких обычно жили солдаты армии СССР. В палатке мы соорудили нары и стали «жить-поживать», в ожидании, когда к нам приедет основной состав партии.

Сварщик и вездеходчик что-то не поделили друг с другом. До драки дело не дошло. Повозились и успокоились. Затем что-то не поделили мы с Ширяевым. Малость поборолись. Я уложил его на землю, на этом все и кончилось.

Так мы и дожидались отряда под командованием В.И. Осташкиной, я же должен был просто перегнать и доставить сюда технику. Первым из отряда прилетел геофизик Валера Добриян со своей командой. Они прорубили профиля в районе фотоаномалии, вытянутой вдоль ручья Курунг-Юрях, и провели магнитную съемку. Добриян построил карту съемки и показал мне самую интенсивную точку. Я решил в этом месте пробить шурф и посмотреть, что там.

Мы с Ширяевым приехали на тракторе и стали зачищать это место. Ширяев гонял трактор по кругу, ломая лиственницы и кусты. А я выглядывал в это время из распахнутого бокового окна.  Сухая ветка, попавшая под гусеницу, лопнула, и ее кусочек отскочил и ударил меня в голову. Чуть выше виска. Повезло, могло быть и хуже. Ширяев откопал в своем тракторе бинт и йод и перемотал мне голову. И я до конца сезона, так и ходил, как партизан. Шрам виден до сих пор. Рабочие выкопали шурф и оказалось, что это маломощная (до 10 см) кимберлитовая дайка. Я взял из нее образцы и материал для промывки на шейкере. Увы, дайка оказалась не алмазоносной.

Затем Добриян с вездеходчиком что-то не поделили, и дело дошло до драки. Добриян пару раз ударил вездеходчика, и все затихло. Я сделал вид, что не знаю об этом. Но сообщил по рации начальнику партии, что мне нужен новый вездеходчик.
Наконец прилетела Осташкина. Оказалось, что начальник партии – а по заместительству ее муж - Осташкин уехал заграницу, а вместо него начальником партии стал Тимофеев, и планы изменились. Я передал Осташкиной бразды правления, а она мне карты и материалы на участок работ, где мне пришлось трудиться до осени.

Весна наступала на пятки. Это чувствовалось по проталинам у берега реки, в которых можно было видеть различную рыбу, спешащую на нерест или по другим своим делам. Ледоход начался без предупреждения и, как всегда, неожиданно. Раздался грохот и треск по всей реке. Мы вышли на берег и стали смотреть, как на него выталкивает громадные льдины толщеной полтора-два метра. Ниже и выше по течению на поворотах образовался затор, и у нас появился участок чистой воды длиной в полтора километра и шириной метров в 300. Ледоход, как начался, так и закончился внезапно.

Мы надули резиновую лодку «двухсотку», сели в нее вчетвером, погрузили в нее спунинги, а также столитровую деревянную бочку, которая каким-то чудом оказалась в нашей безразмерной пене. Откуда она там взялась никто не знал.
Я сел за весла, и мы поплыли на левый берег к устью реки Чомурдах. Подул ветер и поднял волну до полутра метров высотой. Мы вчетвером превышали грузоподъемность нашего судна, и поэтому в лодку заплескивало воду. Ветром нас отнесло на 700 метров выше устья реки, и нам пришлось возвращаться по берегу, таща за собой лодку к поселку и устью реки. Мы достали свои спиннинги и закинули их в Чомурдах.

Неожиданно последовал резкий рывок, чуть не вырвавший у меня из рук спиннинг. Я стал подкручивать леску катушки спиннинга. Чувствовалось сильное сопротивление рыбы. Попалась, как оказалось, рыба не самых больших размеров – таймень. Я медленно, потихоньку подкручивал катушку и подтягивал тайменя к берегу. Но потом мне это надоело, я закинул спиннинг на плечо и просто потянул, как бурлак, рыбу на берег. Все остальные, у кого клевало, стали делать так же. При ловле большого тайменя рекомендуется это делать вдвоем: одни подтягивает рыбу к берегу, другой ее глушит или пристреливает.
 
Каждый наш заброс блесны сопровождался поимкой тайменя. К обеду мы наловили и засолили нашу деревянную столитровую бочку (мы решили, что нам хватит до конца сезона), но при этом мы потеряли почти все блесны. Таймени, когда попадались, отламывали или разгибали крючки и кольца. То же самое происходило, когда мы их просто вытаскивали на берег.

Мы вернулись на наш берег и стали готовить новые снасти. Вездеходчик даже выковал и закалил себе новый крючок. А кольца я придумал делать из пружин раскладушки.

На следующий день мы вернулись на правый берег устья реки Чомурдах и с новыми снастями стали ловить рыбу, но не поймали ни одного тайменя. По-видимому, накануне нам просто повезло: это была стая, шедшая на нерест. Стая прошла, и поэтому рыбы не было.

Наша основная работа тоже не стояла на месте. Трактором-буровой мы пробурили трубку Олимп до глубины 17 метров, и весь керн промыли на шейкере. Трубка также оказалась не алмазоносной. Кроме этого заверили ряд фотоаномалий на этой территории, но новых кимберлитовых тел там не обнаружили. Нам прислали нового вездеходчика. Это был главный механик экспедиции, круглогодично проживающий в поселке Жиганск. Он проработал у нас вездеходчиком до осени.

В конце сезона, когда закончились основные работы, мы отправили рабочих сначала в Жиганск, а далее в Москву, и нас осталось трое. Механик-вездеходчик, геофизик Добриян и я. Осенью вода в реке Оленёк упала, и мы нашли перекат, по которому где по камням, а где и вплавь груженный вездеход перебрался на левый берег. Мы вернулись в ту же избу-столовую. Погода испортилась, пошел снег.
 
Механик-вездеходчик поездил по округе на вездеходе, нашел озеро и поставил там сети, которые привез с собой. На следующий день выяснилось, что в этом озере есть рыба муксун. Он привез рыбу на нашу базу и угостил нас с Добрияном. Я впервые пробовал муксуна. Это оказалась жирная рыба с белым мясом и икрой, похожей по размеру на икру горбуши, но желтоватого цвета. В итоге, пока мы ждали вертолет, который должен был забрать нас, механик-вездеходчик наловил столитровую бочку, которую привез с собой.

Сначала нам сказали, что из-за плохой погоды вертолет заберет только двоих и часть груза, а остальное через неделю. Погода плохая. Заберу двух человек и часть груза. Добриян вызвался остаться и подождать. Но в итоге, вертолет МИ-4, прилетевший в снегопад, забрал нас всех троих и вывез в Жиганск. Так и закончился мой перегон длинною в 457 километров.

Вездеход ГАЗ-47 еще не один год работал в отряде Твердунова на этом участке. А трактор-буровая - в отряде В.А. Музиса, работавшем с геологом А. Шишковым на этой же территории. И я не знаю, кто из них, но в итоге они этот трактор утопили. Когда в конце сезона мы с Тимофеевым на «кукурузнике» два часа (до тошноты!) летали над этой территорией и пытались отсортировать фотоаномалии, которые надо было исследовать в первую очередь, я видел утонувший трактор собственными глазами. Трактор завяз в песку и иле у правого берега реки Оленёк и торчал посреди реки, как памятник безалаберности и некомпетентности.

На следующий год меня отправили в другой длительный маршрут на вездеходе ГТТ с вездеходчиком, только что вернувшимся из армии, и двумя рабочими, один из которых был студентом. МЫ должны были опробовать верховья ручьев и рек левых притоков реки Оленёк, но это совсем другая история с приключениями, о которых я, возможно, напишу позже.

КОНЕЦ БОЛЬШОГО ПЕРЕГОНА


Как бездарно и с чьей помощью закончила свое существование уникальная, единственная в экспедиции, да и во всем объединении (Аэрогеология) буровая установка полуболотоход можно узнать в рассказах моего коллеги Музиса В.А. по ссылке http://www.proza.ru/2017/09/09/1349. А про дальнейшую судьбу вездехода ГАЗ-47 можно узнать в рассказе "Перегон" Твердунова.


Кстати, на той метеостанции мне пришлось еще раз побывать в 1998-м году. Наш начальник партии Истомин Валера, когда началась перестройка, и страна начала накрываться медным тазом, уволился и уехал работать в Якутию в Амакинскую экспедицию. Он сдружился с начальником партии, часть которой работала, как и мы, в поселке Оленек. Когда наша экспедиция развалилась, то он предложил мне и еще двум своим знакомым геологам поехать поработать на летний период в Амакинскую экспедицию в его партию, так как геологи уезжали в свои северные отпуска на 3-4 месяца. Билеты мы получили через представительство Республики Якутия в Москве и вылетели в город Мирный. Время было неудачное. В стране происходила денежная реформа. В Мирном нас ждали забастовки. На улицах проходили манифестации работников удачнинского ГОК с транспарантами и требованием выплаты заплаты.
Встретили нас хорошо, поселили в гостинице Амакинской экспедиции для высшего звена. Вот только при оформлении на работу в экспедиции получилась накладка. В эту партию требовалось всего два человека, а третьего отправляли в партию, которая занималась ревизией алмазоносных участков. И как всегда, этим третьим оказался я, так как бывший студент, когда-то работавший с Истоминым и не имеющий практического опыта, не хотел работать в другой партии. Я пожалел парня и согласился ту партию. Начальник отряда, чем-то похожий на Борисевича из Магадана, показал мне алмазоносные участки, на которых надо было работать, и предложим выбрать один из них.
Я выбрал один, второй участок достался новоиспеченному геологу из МГРИ с самой распространенной в Советском Союзе еврейской фамилией Иванов, и мы стали готовиться к полевому сезону.
Съездили на склад Амакинской экспедиции получать снаряжение и продукты, а также на местный базар закупить всякие приправы.
На участке надо было промыть несколько кубов породы на шейкере и определить алмазоносность этого участка. Примерно такой же объем работ надо было проделать на участке, который выбрал себе начальник отряда. В помощь давали всего два человека рабочих. На участке, который достался Иванову, объем работ был больше, но и людей было больше. Сам Иванов, два студента МГРИ, включая жену Иванова, а также два студента геолога из Благовещенска, которым профессия геолог была не нужна, им был нужен только диплом о высшем образовании, в чем они сами признавались. Сложности еще возникли при получении рации и аэрофото- и космоснимков, а также карт на место работы. Спецчасть долго решала и сомневалась, выдавать мне эти материалы или нет. Так как я не был постоянным работником экспедиции. Но в конце концов все удалось получить. И когда все было готово, все наши три мини-отряда на вертолете перебросили на базу экспедиции, находящуюся на правом берегу реки Лены, чуть ниже города Ленска, пережившего недавно затопление. Я не знаю, что это была за база. Может, это у экспедиции был летний лагерь отдыха, потому что пока я там ходил, то увидел, что это заброшенное и разрушенное здание было сделано из алюминия и стекла. А все потому, что какой-то придурок зимой заморозил там отопление. Нам на этой базе пришлось сидеть и ждать, когда на нас начнет работать вертолет из города Ленска. В данный момент он был занят в другом месте или работал на других. Пришлось сидеть и ждать почти две недели. За это время мы насобирали по базе кучу досок, чтобы сделать полы в палатках. И за это время в партии произошли перемены, возможно, из-за нехватки денег. Мой участок выпал из планов партии, и я должен был лететь на участок Иванова. Это место было в устье Лены, чуть выше ленских столбов. Там в юрских отложениях московской партией Аэрогеологии был найдет маломощный (10 см) пласт гравелитов с неплохим содержанием мелких алмазов, их осколков и спутников кимберлита.
Когда освободился вертолет, то первым на свой участок улетел начальник отряда. Потом к вечеру вертолет прилетел за нами. Мы быстро загрузили в вертолет собранные доски, полбочки бензина и полетели на свой участок. Но так как лететь было долго, то нам пришлось дозаправляться, и мы приземлились на метеостанции Сухана. Там была устроена временная промежуточная заправочная станция для дальних перелетов.
Нас встретили один незнакомый мне метеоролог и радист метеостанции Толик Борщ, который раньше сидел у нас в поселке Оленек, пока Аэрогеология не накрылась медным тазом. Затем перешел работать в Амакинскую экспедицию, а оттуда, наверное, на метеостанцию. Так как я не очень общительный, и у меня обострился мой гастрит, мне было не до разговоров, я не стал выспрашивать у метеоролога, как долго он здесь работает и не слыхал ли он про историю с трактором и с гостями в 83-м году. Поговорил с Толиком, и мы полетели дальше.
На место мы прибыли, когда уже стало темнеть. И мне пришлось быстро решать, где сажать вертолет. Так как думать было некогда, то я выбрал площадку на берегу реки Лена, подумав, что по крайней мере у нас будут дрова. Уже в темноте мы выгрузились из вертолета и начали ставить палатки. Утром мы увидели, что выгрузились на небольшом правобережном притоке реки Лены, рядом с небольшим болотом. На другом берегу этого притока находилось два небольших дощатых строения, в которых жил непонятно что охранявший сторож Гриша и его жена. Оба были из города Тикси. Как я потом понял, по-видимому, Гриша охранял морозильник-холодильник местного совхоза. Что в нем держали – не знаю. Хотя мы туда заходили, и он давал нам оттуда рыбу. У него были вездеход ГАЗ-71, рация такая же, как у нас, моторная лодка и рыболовные сети.
Он был там, когда партия нашей экспедиции нашла гравелиты с алмазами, и был знаком со многими работниками партии и знал их по именам. Мы с ним поговорили об этом, повспоминали кто, где и чем занят.
Поставили двухместную палатку для семейной пары и четырехместную для студентов из Благовещенска. Мы со студентом из МГРИ тоже поставили себе четырехместную палатку. Потом я собрал их и объявил, что кашеварить они будут по очереди. И пошел учить промывать породу лотком, как учили нас. Я показал им движения, которые используют при промывки породы и сказал: «Дальше тренируйтесь сами!». Потом каждому бросил в лоток определенное число дробинок. Если после промывки в лотке оставались дробинки, то можно сказать, что человек прошел школу промывальщика и готов к работе с лотком. На следующий день я собрался в маршрут искать гравелиты.
Я чувствовал, что Иванов недоволен тем, что его отстранили от руководства его отрядом, и что он хочет показать себя настоящим геологом. Утром я выдал ему космо- и аэрофото снимки, себе же взял карту и фотоснимок на центральную часть площади.
С собой я взял студентку, и мы тронулись в путь по тундре. Подымаясь к водоразделу песчаного холма, сложенного юрскими песками, на гребне которого должны были быть гравелиты, по дороге у подножья мы отобрали несколько проб, заверили все фото-аномалии, которые мне удалось выделить по аэрофотоснимку, и все это промыли в луже лотком. Потом вышли к небольшому озеру у подножья холма и решили пообедать на его берегу.
Дул приличный ветерок, и серые волны свинцового цвета бились о берег, усыпанный плавником. И я подумал, что если бы мы прилетели днем, то можно было бы здесь устроить лагерь.  Но потом вспомнил, как по телевизору показывали такое же суровое озеро Лабынкыр (https://ru.wikipedia.org/wiki/), в котором существует чудовище, похожее на Лохнесское, и решил, что я правильно сделал, посадив вертолет на берег Лены, потому что нам, может, и хватило бы на первое время дров на берегу озера, но затем пришлось бы замерзать.
Это озеро очень было похожее на лабынкырское, только размерами меньше. И геологическая обстановка подходила. Раньше здесь было юрское море, что подтверждается конгломератами-гравелитами. И если это озеро образовалось в юрское время, то в нем могли остаться какие хочешь юрские чудовища. А так как озеро находится в пойме реки Лены, то в половодье оно становится частью реки Лены, что подтверждается наличием на берегах озера плавника, хотя вокруг озера существует только тундра, и не растет ни одного дерева. И чудовища могли плавать по реке Лене вплоть до моря Лаптевых и питаться местной рыбой, осетрами и оленями, и даже трупами утонувших в болоте мамонтов, которых находят до сих пор. То же самое происходило в половодье в бассейне реки Индигирка, где находится озеро Лабынкыр, и которая впадает в Восточно-Сибирское море. В итоге получаются два сообщающихся сосуда: река Индигирка и Лена, что создает условия для поддержания популяции этих существ на долгое время. И если в Лене выжили осетры - современники динозавров - то почему бы в Лене и Индигирке не выжить водоплавающим динозаврам.
После обеда мы поднялись на водораздел и нашли места закопушек, а в них обломки гравелитов. Потом мы посмотрели вниз и увидели наших горе-геологов, которые прошли уже километра 3-4 дальше нужного места. Мы стали кричать и звать их к себе. Когда они к нам поднялись, я поинтересовался, зачем им дали снимки, и куда они направились. Прочитав им выговор, и сказав, что я о них думаю, мы все вместе вернулись в лагерь.
Ходить из лагеря до пласта гравелитов по карте получалось 16 километров. И ходить туда на работу каждый день было бы очень тяжело и накладно. А переезжать на озеро мне было страшно и не хотелось. И Иванов предложил выход: поговорить с Гришей, чтобы он помог нам своим вездеходом. Я ему сказал, что если он с ним договорится, то так и сделаем. Гриша согласился в обмен на полбочки бензина, которая у нас была. На следующий день мы, погрузившийсь в гришин вездеход, отправились вверх по реке к пласту гравелитов.
Примерно посередине реки мы выгрузили два шейкера и продолжили путь дальше до того места, где пласт гравелитов пересекает реку. Выгрузили там палатку, продукты, снаряжение, двухсотлитровую надувную лодку, спальные мешки и еще два шейкера. Затем поднялись на водораздел до того места, где мы нашли закопушки с обломками гравелитов, и набрали там два больших мешка породы. Все это мы сделали примерно за два часа и с ветерком вернулись в лагерь. Там я собрал шейкер, показал, как им пользоваться и дал всем задание промыть эти два мешка породы. Сам лотком промыл последнюю фракцию, нашел там два мелких алмаза от 1 до 2 карат, положил их в баночку и занес в журнал опробования. Потом я отправил двух благовещенцев к шейкерам на середине реки, чтобы они промыли на шейкере куба четыре галечника.
А на следующий день пошел навестить их. По дороге отобрал и промыл лотком несколько проб как из самой реки, так и из ее мелких боковых притоков, литров по 200. но алмазов не увидел. В лоток помещалось 10-12 литров. Пока шел, еще и наловил 10-12 хариусов. Когда пришел к ребятам, то показал, как ловить хариуса, и что его можно есть сырым, как у нас делали рабочие в нашей партии. Когда они закончили промывать четыре метра кубических породы, мы вернулись в лагерь, а через день я отправил их и всех остальных студентов во главе с Ивановым на то место, где гравелиты пересекают реку, и дал им задание промыть на шейкере несколько кубов гравелитов и не возвращаться, пока они не выполнят это задание. Сам я пошел промывать последнюю фракцию с этих четырех кубов на середине реки. Нашел еще несколько алмазов и тоже занес в журнал опробования.
Через несколько дней я устроил себе длительный маршрут с целью опробования русла реки и боковых ее притоков и заверки очень интересной фото-аномалии в уступе пород, а также посещения ивановской команды. На это у меня ушел целый день, пока я до них добрался. Фото-аномалия оказалась ложной, бесперспективной, просто промоиной в уступе известняков. Когда я нашел Иванова и остальных ребят, у них как раз был обеденный перерыв. Они сидели на берегу реки у костра и обедали. Я поел с ними и поинтересовался, как их успехи. Иванов с радостью сообщил мне, что они сделали половину объема. Я удивился, как это у них так быстро получилось, и выяснил, что хитрый Иванов вместо того, чтобы набирать чистые пробы использовал кучи отвалов, которые остались после промывки ребятами из нашей экспедиции, которые работали то ли на какого-то частника, то ли на экспедицию, когда все разваливалось, и нам не платили денег. В общем, Иванов и компания перемывали уже то, что было перемыто, и из чего все алмазы уже были вытащены.
Все работали на шейкере, а Иванов промывал последнюю фракцию лотком и сливал шлих в мешочек, который потом принес мне, и я его просматривал. Как оказалось, они намыли всего несколько алмазов. Я сам промыл несколько лотков последней фракции, ничего не нашел и решил вернуться назад в лагерь.
Мой гастрит разболелся и стал меня доставать. Да и тазобедренный сустав тоже. Хорошо, что по дороге назад я наткнулся на геофизические профиля нашей партии, отмеченные вешками из высохших молоденьких лиственниц. Я подобрал себе одну из вешек и с ее помощью дошел до лагеря. Когда я вернулся в Москву, то оказалось, что у меня язва желудка размером с трехкопеечную советскую монету, и тазобедренный сустав в последней стадии артроза. Язву пришлось вылечить оригинальным способом, а сустав заменить на искусственный.
Когда Иванов со своей командой промыли нужное нам количество кубов, то они пешком вернулись назад в лагерь, забрав только спальные мешки и личные вещи. За палаткой и другими нужными вещами я потом отправил двух благовещенских студентов. Чтобы они привезли это все на надувной лодке. За день они все это сделали. Правда, лодку местами пришлось тащить волоком. Речка была довольно мелкая. План работ, можно сказать, был выполнен полностью. Мы стали собирать вещи и готовиться к отъезду. А когда приготовились, то с помощью Гришы запросили вертолет на вылет. Нам сказали, что пока он занят и придется подождать.
В итоге мы намыли 26-29 мелких алмазов, которые я положил в баночку из-под меда, а затем сдал в минералогическую лабораторию Амакинской экспедиции. А когда собрался улетать в Москву, то мне начальник лаборатории сказала, что меня не выпустят из аэропорта города Мирный, пока я не найду еще один алмаз в соответствии с журналом опробования. Пришлось ходить в эту лабораторию и выяснять, куда исчез этот алмаз. Хорошо, что они еще баночку из-под меда не выбросили. Пришлось достать эту баночку из урны и снова тщательно осмотреть ее. Оказалось, что один небольшой алмаз прилип к стенке под самой крышкой, и они его не заметили. Когда с меня сняли обвинения, то разрешили вылет в Москву.
Наша рация к этому времени уже совсем не работала. Наверное, нам подсунули бракованную. Приходил Иванов и даже один из благовещенских студентов, и все крутили эту рацию. Наверное, решили, что я совсем дурак, а они все сделают. Перекрутили все ручки рации и перепробовали разные варианты антенны. Но ничего не помогало. Хорошо, что у Гриши рация работала. Приходилось все через него сообщать в экспедицию.
Мы с Гришей жили довольно мирно. Даже ходили в их баню через речку мыться. А после отмечали это событие. Он даже возил нас на своей моторке на морскую баржу, ходившую по Лене до Якутска и других городов. Нас накормили, и мы провели там целый день. И все было хорошо, пока они с женой не решили отправиться на этой знакомой барже на недельку домой в Тикси.
Гриша перегнал свой вездеход через речку, поставил возле нашего лагеря и просил его не трогать.
На следующий день я собрал всех студентов и позвал их на заготовку дров. Я залез в вездеход и завел его. Переключать скорость у меня не получилось, так что я давил на газ и рулил, а скорости переключал один из студентов из Благовещенска. Мы проехали по берегу Лены метров на 200. Студенты шли за вездеходом и загружали его плавником. То же самое мы делали, возвращаясь назад. Короче, мы привезли целый вездеход дров. До этого все палатки заготавливали дрова в индивидуальном порядке каждый для себя. Также я принудительно заставлял их приносить по бревну на общую кухню.
Когда мы подъехали к лагерю и выгрузились, я снова попытался завести вездеход и поставить его там, где оставил Гриша. Но вездеход не завелся. Видно, у него сели аккумуляторы. Я вылез из кабины и пошел к себе в палатку. Тогда в кабину залез студент из Благовещенска, который переключал скорости и стал пытаться завести вездеход, пока окончательно не посадил аккумуляторы.
Утром меня разбудил Гриша, который обиженным голосом спросил, почему не заводится вездеход. Ему пришлось взять свою жену на закорки и перенести ее через речку на свою сторону, так как он был в болотных сапогах, а она нет. Он был очень оскорблен и обижен. Так закончилась наша дружба с Гришей.
Утром он снова пришел к вездеходу и стал пытаться заводить его, но все было безрезультатно. Так как мне было стыдно, что я не оправдал его доверия, я собрался и ушел как бы в маршрут, и вернулся только к вечеру. Вездехода на месте не было. Я стал расспрашивать студента, который жил со мной в палатке, и он рассказал мне, что Иванов догадался взять аккумулятор от нашей рации и с его помощью завести вездеход. Затем они загрузили этот аккумулятор на вездеход и поехали к Грише, где у него было зарядное устройство, и перезарядили его, хотя рация у нас уже не работала. Все дело было оказывается в конструкции вездехода.  Просто, когда мы пытались его заводить, надо было открыть-повернуть ручку-кнопку, которая открывала жалюзи, перекрывающие доступ воздуха к мотору. Но так как я не вездеходчик, да и остальные тоже, то я об этом забыл, а остальные и не знали.
Мы продолжили собираться к отъезду. Вычистили посуду, собрали рюкзаки, спальные мешки, и я снова попросил Гришу сообщить, что мы ждем вертолет. Нам снова ответили, что он занят, и когда будет неизвестно. Это неизвестно продлилось недели две или даже месяц, уже не помню. И когда всем надоело сидеть без дела, я предложил чете Ивановых и моему соседу студенту сходить вдоль берега реки Лены к месту, где нашей партией были отмечены хорошие минералы спутники алмаза. Возможно, в этом месте был выход нашего пласта гравелитов в реку Лену, и они должны были продублировать это. Дал инструкции Иванову, как это определить и отобрать пробы. Но до этого места было далеко, то ли 60, то ли 90 километров. Приказывать им я не мог, и спросил, хотят ли они сами сходить туда. Они согласились, так как это было интересно, красиво и когда бы они еще попали на реку Лену. Они пошли, отмыли там шлихи и дня через два вернулись. И мы продолжили ждать вертолет.
Пока всем опять не надоело, и Ивановы пришли ко мне с таким предложением: Гриша сажает их на знакомую баржу, и они доезжают до нашей базы Амакинской экспедиции на реке Лене, а оттуда уже сообщают руководству, что мы готовы к выезду, и нам нужен вертолет, чтобы нас забрали отсюда. Я разрешил, и так мы и сделали.
 Гриша отвез их на баржу, и они уплыли. Несколько дней мы о них ничего не слышали. Потом Грише сообщили, что завтра ожидается вертолет. Мы прождали целый день, но вертолет так и не появился. А на следующий день я утром услышал гул вертолета часов в 9-10. Мы, конечно, все спали. Никто не ожидал. Вертолет приземлился и, как всегда, с криками вертолетчиков «быстро-быстро» пришлось снимать палатки, вытряхать печки и срочно грузиться в вертолет.
После нашего отлета в наследство Грише осталась куча досок для ремонта зданий. Хоть какая-то польза от нас. А перед этим он наловил местную ленскую селедку, я уже не помню, как ее называют, но очень вкусную. И принес нам целое ведро. Я засолил эту селедку в эмалированном ведре, и мы потом каждый взяли себе кто сколько захочет. Я даже угощал потом знакомых в Амакинской экспедиции, ну и привез домой в Москву.


Кстати, я вспомнил, что в городе Мирный я побывал уже во второй раз. Первый раз я попал в Мирный, когда меня лечили после нашумевшего по всей стране, по крайней мере в геологической среде, отравления ботулизмом. Меня из поселка Оленек на персональном самолете переправили в ближайший город, который оказался Мирный, и поместили в инфекционное отделение к диарейщикам. В той истории умерло два человека, в том числе наш геофизик Добриян Валера и двоюродный брат моей жены, а я вот выжил.


Фото метеостанции Сухана позаимствовано у https://odynokiy.livejournal.com/139588.html.