КЛАД

«КЛАД»

В начале 80-х ответственный работник одного из союзных министерств Егор Леонидович Куницын въехал в большую пятикомнатную квартиру. Давно мечтал жить в центре столицы, а тут такой фарт — радости просто не было предела!
Его подмывало похвастаться свалившимся нежданно-негаданно им на голову счастьем жене — та вместе с дочерью была на отдыхе в Крыму. Однако удержался. Решил сделать им по приезду сюрприз и в разговоре по телефону о квартире не обмолвился даже словом.
О прежнем обладателе столь престижной жилплощади Куницын только и знал, что тот работал директором магазина. Год назад проворовался и был осужден на длительный срок заключения с конфискацией имущества.
«Вот глупец! — подумал о бывшем хозяине Егор Леонидович, впервые осматривая свои будущие апартаменты. — Не умеешь воровать, не мучай… ребенка!»
Сразу после получения ордера Куницын с утроенным энтузиазмом взялся за ремонт: циклевались и покрывались лаком мозаичные паркетные полы, белились высокие потолки с фризами и старинной лепниной, клеились дорогие импортные обои…

Лето сменила осень, а за зимой распустила ручьи весна. Егор Леонидович уже обжился на новом месте, особенно ему нравился просторный кабинет, с особым вкусом обставленный мебелью из мореного дуба. По вечерам, сказав супруге, что ему необходимо поработать с бумагами, по привычке шел туда. Запершись на ключ и, удобно устроившись на широком, обтянутом мягкой коричневой кожей диване, предавался мечтам. Мечта, правда, была всего одна, однако и в нее посвящать кого-либо он не собирался.
Вот он — франт в белоснежном костюме и шляпе, с сигарой в зубах — стоит на верхней палубе большой яхты в окружении обнаженных очаровательных девиц. Они вешаются ему, неприступному, на шею… Однако он выбирает лишь одну. С равнодушным видом и напускной небрежностью «нувориш», обнимая девушку рукой за талию, ведет ее в свою каюту…
Незатейливый сюжет каждый раз повторялся, время от времени менялись только девушки. То это была Верочка Чернавиных из планового отдела, то машинисточка Оленька из машбюро, а с недавних пор  — восемнадцатилетняя рыженькая соседка Людка, так и норовившая задеть его, проходя мимо, локтем. Сверкнув зелеными, как у ведьмы, глазами, она, заливаясь веселым смехом, быстро сбегала вниз по лестнице. Куницын чаще других «уводил» Людмилу в каюту, фантазируя, как жарко целует ее в губы, срывает бикини...
Жену Егор Леонидович не любил, да и женился на ней исключительно по расчету. Лет двадцать назад, когда молодой Куницын постигал науку в институте, его как-то под Новый год познакомили с худой, похожей на пересохшую плотву, девушкой. Друзья все были со своими подружками, так что выбирать Егору особенно не приходилось. Свободными были только вечно потная толстушка-смехотушка Ирина и смиренная худосочная Алина.
— Бери, дружище, Альку! — подзадоривал его один из приятелей. — Девица «упакована» по первому разряду! Папан ее в ЦК на хлеб заколачивает. Высокого полета птица! Московская прописка — не чета твоей задрюпинской Рязанской области! Квартира шикарная, дача… С работой поможет… Короче, бери, чудак, Альку и при ее на второй этаж!..
Алина тоже не любила Егора. «Перебрав» больше десятка парней — детей друзей семьи, она поняла, что ни один из них на ней не женится даже под пистолетом. Добившись своего, после недолгого общения молодые люди, ссылаясь на занятость, прекращали с ней всякий контакт. Иные, «передавали» доступную девушку очередному «жениху». Подстроив случайное знакомство и застав «голубков» в уединении врасплох, закатывали сцену ревности с последующим разрывом отношений.
Однако с Куницыным все получилось наоборот. Молодежь, уставшая от возлияний, устроилась на отдых там, где нашлось им место. Было уже утро, когда Алина, попрощавшись с парнем своей подружки, пошла по комнатам искать пристанище. Пьяная девушка, спавшая в кресле, стоявшем около их дивана, так и осталась в неведении о ночном рандеву ее дружка и лучшей подруги.
Совершенно случайно Алина прилегла на кровать, где, уткнувшись лицом в подушку, похрапывал Егор. Проснувшись к обеду, только тогда и заметила, что возле нее кто-то лежит. Услышав оправдательный «телячий лепет» ничего не помнящего парня, в ее больной с похмелья головке родился план: «А что, если женить простофилю на себе?! Она быстро прижмет этого простака к ногтю и будет делать то, что ей заблагорассудится!»
Идея Алине понравилась. Ухватив парня за перекосившийся во время сна галстук и притянув к себе, хриплым голосом спросила:
— Ты помнишь, как этой ночью меня изнасиловал?
Ее голос показался Егору похожим на шипение змеи.
— Когда? — с удивлением вытаращил он глаза.
— Хочешь сказать, что ничего не помнишь? — Алина отвернулась и наигранно зарыдала. — Ты должен теперь на мне жениться!..
Недели через две Егор был представлен всему семейству Грибановых: педантичному Ивану Митрофановичу — толстенному невысокому мужчине в очках с золоченой оправой; будущей теще — маленькой тихой женщине с бледным лицом и уставшими печальными глазами; Алининому брату — беспардонному хаму и проказнику, тут же загадившему горячим соусом Егору пиджак и рубашку; и, наконец, первому лицу в доме — властной Елизавете Григорьевне, матери хозяина дома.
— Худоват немного… — произнесла она, зайдя в гостиную, в упор рассматривая будущего мужа ее внучки. — Да ничего, откормим! — присаживаясь к столу, добавила пожилая женщина и вновь окинула Егора цепким и, как ему показалось, немного презрительным, высокомерным взглядом.
Елизавета Григорьевна очень гордилась своим происхождением. Несмотря на то, что была всего лишь внебрачной дочерью мелкоземельного помещика и кухарки, она с такой надменностью смотрела на окружающих, словно находилась на собственной коронации. Говорить о своих дворянских корнях в те времена было не безопасно, однако старушенция по секрету называлась своим подругам не меньше чем баронессой или графиней. Она и одевалась в стиле тех лет. Ивану Митрофановичу как члену партии не нравились причуды матери, но ее властный характер не позволял переиначить ситуацию… Посидев за общим столом минут пять, старушка поднялась и удалилась в свою комнату. Не забыв, конечно, отпустить  подзатыльник своему дорожайшему внуку, умышленно наступившему на длинный, до самых пят, подол бабушкиного платья.

Куницын, став членом семь Грибановых, вначале робко ко всему присматривался. Сразу его как-то сторонились и даже стеснялись. Затем привыкли, даже цыкали, если он что-то не так делал. Несмотря на причуды домочадцев, Егор вежливо, а иногда заискивающе смотрел им в глаза и улыбался, особенно Елизавете Григорьевне и Ивану Митрофановичу.
Живя в полном достатке, зять постепенно заматерел, и со временем в нем стали проявляться черты беспредельно алчного человека. Егор даже не удосужился помочь бедствующей матери, хотя средства у него для этого имелись. Ежегодно их старенький небольшой домишко по самые окна затапливало вешними водами. В тот год вода поднялась так быстро, что мать смогла попасть на свое подворье только спустя полторы недели. Вся домашняя живность — корова, поросенок, три козы и полтора десятка курей — погибли.
Удрученная домашними неурядицами женщина была несказанно рада приезду сына — как же, хозяин приехал! Вывернутый от влаги пол поправит, отремонтирует перекосившуюся и плохо закрывающуюся входную дверь…
Егор дал матери сорок рублей на расходы, однако на следующий день забрал, сказав, что нужно купить в сельмаге гвозди. Никаких гвоздей он, конечно же, не купил. Авоська с несколькими бутылками водки да незатейливая закусь — вот и вся была покупка. Попотчевав с вечера нескольких соседей и бывшего одноклассника, он, поутру опохмелившись, уехал. Больше к матери никогда не ездил. На ее просьбу помочь тридцатью рублями он тоже не откликнулся, брезгливо выбросив скомканное письмо в мусорное ведро…
— Все, что я имею, заработано моим умом и трудом! — бахвалился он как-то перед гостями, нужными людьми. Не рассказывая при этом, как подло таскал деньги из заначки тестя.
Тот, всякий раз обнаружив недостачу, чесал в затылке, не понимая: как это из закрытого сейфа могли пропадать деньги? Иван Митрофанович даже представить себе не мог, что раболепно лебезивший перед ним зять наберется нахальства изготовить себе дубликат ключей. Шум поднимать не хотелось, однако время от времени он все же стал украдкой шпионить… за своим сыном…
Друзей у Егора не было. С институтскими он давно переругался, ревнуя их к своей супруге. Впрочем, дело было даже не в ревности — не хотел, чтобы над ним надсмехались, называя за спиной рогоносцем. Другие просто не завелись — кто захочет дружить с неискренним человеком, так и норовившим обжулить тебя даже в малом…

— Тебе пришло письмо, — как можно равнодушнее сказала как-то вечером Егору Леонидовичу жена, передавая запачканный чем-то конверт.
«Опять мать деньги просит!» — с нескрываемым раздражением подумал он и, небрежно сминая, запихнул письмо в боковой карман пиджака.
— Это не от твоей матери, — словно угадывая его мысли, с сарказмом в голосе уточнила супруга.
— Хорошо, — буркнул тот и скрылся в кабинете…
Уже за ужином Алина, не утерпев, все же спросила мужа:
— Ну и от кого письмо?
— Я еще его не прочитал, — отмахнулся Егор Леонидович и уткнулся в газету.
— Не прочитал?! На тебя это совсем не похоже, не лги мне!..
— Похоже или нет — тебе-то какая разница?! — огрызнулся тот и снова скрылся за газетой.
На самом деле письмо было прочитано, и даже несколько раз. Однако он неимоверным усилием заставил себя не проговориться жене. Быстро перекусив, Куницын заперся в своем кабинете и снова взялся за чтение нежданного письма.

«Здравствуйте, уважаемый незнакомец! — так начиналось послание. —  Пишет Вам бывший хозяин квартиры. Да, да! Не удивляйтесь. Именно той, где Вы имеете честь сейчас проживать. Не беспокойтесь, я на Вас за это не сержусь. Доля моя такая — испить горькую чашу до дна за грехи, которых не совершал, и нести свой крест, как Иисус Христос, до конца.
Есть у меня к Вам одна просьба. Даже не знаю, как лучше и понятнее объяснить. Словом, сидеть мне еще шесть лет, хотя при моем хорошем поведении и характеристиках можно рассчитывать на снисхождение и снижение срока заключения. Да дело вовсе не в этом. После суда отняли у меня не все. Кое-что мне удалось утаить, так сказать, на «черный» день. Иронией судьбы клад оказался припрятанным в моей, вернее будет сказать, теперь уже в Вашей квартире. В зале необходимо отмерить: от западной стены (где входная дверь) — три метра двадцать сантиметров; от южной стены — один метр восемьдесят сантиметров. На пересечении вскроете паркет, там увидите металлическую плиту. Отвинтите все восемь гаек. Под плитой найдете клад, состоящий из трех стеклянных банок: в одной золотые украшения, во второй — золотые монеты, а в третьей — золотой лом.
Спросите, почему открылся? Все проще простого! Без Вашего участия паркет я все равно не вскрою. Убить мне Вас для этого, что ли? А у Вас, может, детей десяток?! Зачем же мне грех на душу брать, если я себя даже вором не считаю?! Не повезло просто в этой жизни… Давайте договоримся сразу: одна половина клада Ваша, другая — моя. Надеюсь на Вашу порядочность. Обмануть меня не получится, даже не пытайтесь — у меня есть опись всех спрятанных вещиц. А за одну десятую от этих ценностей мои нынешние кореша Вам кишки на голову вместо чалмы намотают. Не примите за угрозу. Я только предупреждаю, а не пугаю.
По освобождению мне понадобятся деньги, так что не  буду в обиде, если к этому времени что-нибудь из моей доли Вы продадите. Однако не продешевите, цены я тоже знаю.
До свидания. С уважением: Петр Сырцов.
Р.S. Письмо это передаю со своим корешем. Не жадничайте, дайте ему сотню, а еще лучше — две. Пусть это будет из моей доли. Заранее благодарю. Кореш зайдет вечером в тот день, как получите письмо. В крайнем случае, назавтра».

Егор Леонидович откинулся на спинку кресла и хотел уже предаться мечтам, как в дверь кабинета забарабанили, затем послышался взволнованный голос жены:
— Куницын!.. Куницын, проснись, к тебе пришли!
— Я не сплю! — поднявшись из кресла, громко отозвался Егор Леонидович. — И кого это нелегкая несет?!. — недовольно пробурчал он. Вдруг его осенила догадка: «Так это, видимо, никто иной, как кореш Сырцова! Две сотни ему, видите ли, подавай! Еще чего! Подавится! Обойдется и полтинником! Не до жиру!..»
— Егор, там пришел какой-то странный тип и нагло требует тебя! Даже успел мне нахамить! — остановив мужа на выходе из кабинета, возмущенно рассказывала Алина о поведении странного ночного гостя. — Я его только спросила, что ему нужно в столь позднее время и как давно он смотрел на часы. Так он в ответ меня лахудрой обозвал… Угрожал еще! Что это у тебя за знакомые такие? Это же надо умудриться, с такой швалью связаться! Я была о тебе, Куницын, все же лучшего мнения!..
— Чего ты на меня рычишь?! Я знаю, кто там пришел?! — прервал тот жалобы и упреки супруги. — Где гость? — несколько растерянно уточнил он, оглядывая прихожую.
— На лестничной площадке, — почти шепотом произнесла Алина и добавила: — Он такой страшный, что я побоялась его впускать. Просто гога-магога какой-то!
Куницын открыл дверь и сам инстинктивно чуть не отшатнулся — пугающего вида физия пронзающим колючим взглядом вопросительно уставилась на него. Приплюснутый и свернутый на сторону нос, широкие скулы и два ряда железных зубов во рту — вот все, что запомнил Егор Леонидович, попроси его спустя минуту обрисовать черты лица возмутителя спокойствия.
— Я за деньгами… — негромко произнес незнакомец и, нервно подернув головой, сплюнул в сторону.
«Экий замухрышка, — немного успокоившись и оглядев «гостя» с ног до головы, подумал Куницын. В его воображении кореш Сырцова должен был быть амбалом двухметрового роста и непременно с «беломориной» в зубах. А здесь заявился этакий коротышка-гоблин в рваной фуфайке и грязных кирзовых сапожонках. — Такому «громиле» и четвертного будет многовато», — сожалел хозяин, что заранее взял из заначки только одну купюру в пятьдесят рублей. Про то, что можно вернуться и поменять банкноты, он как-то не додумался.
— Я пришел за своими комиссионными! — настойчиво уточнил цель своего визита «гость», внимательно отслеживая реакцию хозяина.
— Извини, братец, больше нет, — как-то виновато, даже несколько испуганно произнес Куницын, протягивая смятую купюру.
— Зачем ты дал этому бомжу такие большие деньги?! — вдруг громко раскричалась стоящая за спиной Егора Леонидовича жена. — И вообще, где ты их взял?!
— Нашел!.. — крикнул тот ей в ответ и замолчал, лихорадочно обдумывая аргументы для оправдания своего поступка. — Да… Я нашел!.. А вот этот человек их потерял! Ясно тебе?! — Когда он перевел взгляд с жены на незнакомца, того уже и след простыл. — М-м-мда! Однако такие вот дела… — только и произнес он, закрывая на замок входную дверь.
Выяснения отношений с женой на этом не закончились — Алина хотела знать правду. Глупость, сказанная супругом, не развеяла в ее душе тени сомнения, а также обыкновенное женское любопытство. Как же, у растяпы Куницына откуда-то появились неучтенные деньги, о существовании коих она ничего не знает!
— С каких это пор оборванцы теряют на улице такие большие деньги?! — пыталась добиться она от мужа хоть каких-либо объяснений.
— Никакой он тебе не оборванец, а известный на весь мир киноактер Мамонтов!.. Только загримированный под бомжа… — врал Куницын, сам удивляясь, как складно у него это получается. — В новом фильме снимается. Как там его?.. «Циклоп» что ли... Я точно не помню, но на главную роль утвердили Мамонтова…
— Да?! Не может быть?! — в наивном удивлении воскликнула Алина.
— Еще как может!
— Так Мамонтов вроде же высокий голубоглазый красавец, а этот — плюгавый карлик о кривых ногах и свернутом на сторону носе?! А глаза…
— А как ты хотела? Это же талантливейший актер! А талантливый актер — это тебе, дорогая, талантливый артист! Можно сказать, этакая глыба перевоплощения!.. Скажи ему сыграть рыбу или птицу, он и сыграет! Искусство понимать нужно! — распалился в рассуждениях Куницын. — Ноги ей кривые, нос не нравятся! Не нравятся, так не смотри! И вообще, не лезь не в свои дела! — отбрил он растерявшуюся супругу и закрыл дверь кабинета перед самым ее носом.
— Идиот! — только и сказала та, через минуту придя в себя.
Завалившись на диван и предавшись мечтам, Егор Леонидович сладко уснул. Снились ему сокровища, спрятанные под паркетом, и ставшая уже привычной белая яхта. Вот он усыпает драгоценностями, лежащую на дорогом персидском ковре смешливую проказницу Людку. Та хохочет, танцует под звон падающих монет и медленно начинает снимать с себя одежды... В этот самый неподходящий момент откуда-то появляются его жена и бывший директор магазина со своим корешем. Алина с визгом вцепляется одной рукой в Людкины волосы, а второй срывает с девушки драгоценности. Сырцов с перекошенным от звериной злобы лицом заламывает Егору руки, но тот вырывается. Тогда кореш бывшего директора магазина выпускает из пистолета в Куницына всю обойму…
Егор Леонидович прохватился в холодном поту. Ощупав свое тело руками, понял, что все происшедшее с ним было только сном.
— Бр-р-р! Какой кошмар! — Куницын охватил лицо ладонями и зевнул. Вдруг сердце его сжалось и екнуло от неожиданно пришедшей в голову мысли: «А письмо — это тоже сон?! Он вскочил с дивана и подбежал к столу. — Бог мой! — воскликнул он.
От сердца немного отлегло — конверт с письмом все так же лежал на крышке письменного стола. Когда дрожащими от напряжения руками развернул исписанный лист бумаги, успокоился совсем. Все было реально и на месте, даже та жирная буква «З», которую автор утолстил, вероятно, расписывая авторучку.
«Письмо ведь лежало на столе, а что если, жена… — не став домысливать свою догадку, бросился к дверям.
— Фу-ты — закрыл! Вот ночка, так ночка! Хотя и вечерок тоже был из этой же обоймы. Так и до инфаркта недалеко! — Егор Леонидович обессилено прилег на диван и стал соображать: «Как бы это завтра, в пятницу, потактичней отправить жену и дочку на дачу? Ей вовсе не следует знать что-либо про клад. А если прознает?! — Куницын даже испугался этого. Жена могла запросто отнять драгоценности, и тогда!.. Ему не хотелось даже думать, что будет тогда. — Тогда прощай, голубая мечта! С «тюремщиком» тоже будет нечем рассчитаться… Ишь, хитрюга, все до мелочей продумал, переписал золотишко в свою шпаргалку!..» — он коротко зевнул и повернулся на правый бок…
В раздумьях прошла половина следующего дня. За обедом, сказав жене, что на даче в гордом одиночестве болеет ее мать, Егор Леонидович рассчитал все правильно: постоянно «больная» теща на вопрос дочери о своем самочувствии, кроме как получасовой жалобы на здоровье, ничего другого не ответит. Тем паче любая скучающая пожилая женщина будет только заинтересована, чтобы родные побыли с ней как можно дольше…
После работы Куницын отвез жену и дочь на дачу, а сам в возбужденном состоянии вернулся домой. Он так спешил, что едва не попал аварию. Свой «жигуленок» в гараж не погнал — бросил во дворе дома, чего при других обстоятельствах никогда бы не сделал.
Зайдя в квартиру, Егор Леонидович запер дверь на замок и на мгновение остановился перевести дух. Около получаса искал рулетку — чертыхался, плевался, проклинал всех и вся. Досталось даже теще и тестю, никогда не заходившим в его кабинет. Пропавшая темно-синяя коробочка с ядовито-желтой лентой все это время преспокойно лежала на дне второго ящика письменного стола.
Найдя рулетку, Куницын только сейчас обратил внимание, что впопыхах не снял верхнюю одежду и сидит в шляпе и дорогом темно-сером кашемировом пальто. Швырнув шляпу на диван, он вслед за ней бросил туда и пальто, которое тут же соскользнуло на пол. Однако поднимать его, не было времени и желания.
Нужное место Егор Леонидович вычислил быстро, сложнее всего оказалось вскрыть паркет. После того как он сломал два кухонных ножа, еще минут десять ушло на поиски топора. Нашелся только кухонный. Когда «кладоискатель» нечаянно взглянул на не зашторенные окна, его будто ударило током:
— Ой! Балда! Не ровен час, заметил кто?! — Куницын, подозрительно посмотрел в темные стекла окна, за которыми в своих огнях и звуках продолжалась жизнь ночного города. Он с такой силой запахивал портьеры, что чуть не сорвал их с держателей-«крокодильчиков».
Работа закипела. Вскоре под паркетом действительно обнаружилась большая металлическая плита.
— Вот она! — зычно заревел Егор Леонидович и осекся, машинально оглядевшись по сторонам.
Стук собственного сердца казался ему набатом, разрывавшим ночную тишину. Тут снова проблема: не оказалось гаечного ключа нужного размера! После некоторых раздумий Куницын вспомнил, что слесарь-сантехник, неделю назад ремонтировавший смеситель, после налитого стакана водки позабыл забрать в ванной комнате газовый ключ! Больше темп работы не сбавлялся.
— Золото! Там золото! Золото! — шепотом повторял «кладоискатель», откручивая предварительно политые подсолнечным маслом огромные гайки. «Золото, золото, золото!» — вместе с ударами пульса, отдавалось в висках… — Где золото?!! — в удивлении громко вскрикнул он, не обнаружив под плитой ничего, кроме восьми отверстий. Не желая понимать, что над ним жестоко посмеялись, Куницын со звериной слепой злобой схватил кухонный топорик и стал вонзать его в перекрытие… — С-с-су-у-уки-и-и! — в истерике змеей прошипел он и отбросил топорик в сторону. Что-то хотел сказать еще, но горло перехватил судорожный спазм, и голос сорвался. Егор Леонидович, опустившись на паркет, громко, по-бабьи разрыдался…
Беда, как говорят, не ходит одна. Егор Леонидович не хочет больше об этом и вспоминать. Были милиция, суд… Оказалось, что Куницын в погоне за «кладом» рассоединил крепление старинной хрустальной люстры, висевшей в торговом зале магазина. Хорошо, что время было ночное и огромный, трехсоткилограммовый светильник не припечатал к полу кого-либо из покупателей.
В полторы тысячи рублей суд оценил ущерб, нанесенный Егором Леонидовичем государству. Он попытался «перевести стрелки» на бывшего хозяина квартиры, однако графологическая экспертиза не подтвердила авторства письма за Сырцовым — почерка оказались разными.
— Гады! — обозвал Куницын судей, выходя из здания после окончания процесса, и принялся распекать себя: — Ну, что полный кретин — объяснимо, на золотишко клюнул, повелся! Но как я мог какому-то вонючему бичу за просто так полтинник отдать, вот этого я не пойму?!.
— Неисправимый ты идиот, Куницын! — ответила на его вопросительный возглас жена.
Ладонью в черной лаковой перчатке Алина брезгливо отстранила мужа с дороги и зашагала вперед…

27 июня 2006г., Минск
17 марта 2007г., Минск