9. Грибной человек

«Сердце, молчи в снежной ночи.
В поиск опасный уходит разведка.
С песней в пути легче идти,
Только разведка в пути не поет,
Ты уж прости…»

А Галич


Осень. Грибов – уйма.
Сидим за столом втроем: я, моя тетя Нина и ее муж. Мы чистим грибы.
-Засыпал ты нас ими, Олег!

Обращаясь ко мне, она продолжает:
-Каждый Божий день ходит в лес. Уже «белые мухи» полетели, а он все ходит и ходит, говорит, что «на разведку».

Услыхав военный термин, меняю тему разговора.
-Олег Михайлович, а вы воевали?
Усмехается:
-Нет, только грибы собирал.


Все лето и осень квартира походит на фабрику по переработке «даров леса».
С карнизов, люстры, специально прибитых к стене, гвоздей, свисают длинные гирлянды сухих грибов.
Зимой гости не уходит без подарка - вязанки грибов, а он, как ребенок, радуется.

Однажды, без стука, вошла в комнату и увидела странную картину.
Сидит старик на кровати. Перед ним открытый чемоданчик, и смотрит он, туда, не мигая.

Заметил меня, улыбнулся, и закрыл крышку.
Мельком я увидела полосатую тельняшку, а на ней рядком воинские награды.
В доме мы были одни и, уловив его особенное настроение, предложила:
-Олег Михайлович, давайте я о вас что-нибудь напишу.

Усмехнулся:
-Ну, напиши «что-нибудь».
Начала с банальных вопросов:
-Где вы родились? Кто были ваши родители?

Старик посерьезнел.
-На Рачевке я родился. Отец был сапожником. А мама, - он сделал паузу, - была просто мама…
Мне бы не «гнать», а помолчать, но молодость нетерпелива и суетна.

-А дальше?
-А дальше пойдем чай пить.
Он смешно задвигал ушами и я расхохоталась.
Потом спрашивала у тети, где служил ее муж, где воевал?
-Не знаю точно. Разведчиком был.

Спустя год вспомнился тот прошлогодний не оконченный разговор о войне, разведчиках, но спросить уже было не у кого...
 

Из  любопытства стала искать информацию об этих таинственных и неведомых мне "работниках войны."

Нашла интервью Генриха Зиновьевича Каца - разведчика полковой разведки времен Великой Отечественной войны, данное корреспонденту израильской газеты.
До сих пор ничего подобного не читала. Приведу его в сокращении.

- Кто и как попадали в разведку?

На войне все знали, что человек, согласившийся воевать в разведке, на 99 процентов сам подписал себе смертный приговор.
Шансы выжить у разведчиков всегда были самые минимальные.

В дивизии на фронте служит примерно 5-7 тысяч человек. Из них отобраны самые лучшие смелые и умелые бойцы, человек 30-40, и служат эти бойцы в разведроте.
Все эти люди - личности, с сильным характером. Другие в разведке не воюют.
Эта группа солдат - элита дивизии, и одновременно «смертники».
 
Они не месят грязь в окопах месяцами. Но первая пуля на войне и первый орден – для них. В разведку набирали солдат и из штрафных рот, еще не успевших «искупить вину кровью».

Офицер выезжал на место формирования штрафных рот, выбирал для беседы человек пять-семь. Большинство он «отсеивал» после личного разговора.
Обычно в роту привозил двух – трех.

Одна важная деталь – в тот момент, когда их зачисляли в личный состав роты, они автоматически не считались «искупившими вину».
Только после первого удачного поиска они считались «прощенными Советской властью».
Из каждой такой «двойки - тройки», как правило, один погибал в первом же поиске.
Живые оставались в роте как прошедшие «вступительный экзамен».

Одно дело вместе со всем батальоном в атаку идти, да еще с поддержкой артиллерии и танков.
Другое дело, ночью ползти через минное поле на нейтральной полосе, ожидая каждую секунду, что немецкая пуля тебя догонит.

Были и бывшие уголовники. Кстати, - большинство из них это достойные и порядочные люди.
Определить по внешнему виду подходит ли человек для разведгруппы невозможно.

Немало людей, из прибывших к нам новичков смотрелись «орлами" или "соколами», но, как только перемахивали через бруствер, и начинали ползти в сторону немцев, с ним происходили страшные и странные вещи.
Вроде ползет, «работает» руками и ногами, а остается на месте, страх сковывает все их тело.

Шумные люди сразу вызывали недоверие. Бывало, уже сходит человек в пару удачных поисков, а потом сам просит, чтобы его отпустили из разведки.
Главный критерий доверия для нас был следующий – мы должны были быть уверены, что новичок не бросит раненого товарища под немецким огнем.

- Чем были вооружены разведчики?

Вооружение наше было стандартным. В поиск шли с автоматами, брались гранаты, запасные диски. У каждого был стандартный армейский нож, никаких кинжалов или оригинальных финок с наборными ручками.
Единственная вольность в вооружении группы был пистолет. У большинства были трофейные пистолеты.
Никто не таскал с собой саперных лопаток. Ракетницы были только у старших в группе. Никаких снайперских винтовок или ручных пулеметов.
 
Носили отечественные маскхалаты, за окрас которых нас немцы прозвали «пятнистая смерть».
Орденов никто на гимнастерках не носил.
После вручения наград все орденские знаки сдавали на хранение старшине роты.
 
Ни малейшего клочка бумаги, ни письма из дома или даже обрывка газеты мы не имели права иметь при себе.
Никаких «смертных» медальонов, только ложка за голенищем сапога.

Занятий по рукопашному бою не проводилось. От силы могли показать новичку как нож правильно держать и куда вернее бить им, когда часового придется зарезать.

Никаких учений «на макетах», стрельбищ, метаний ножей и прочих «игр с компасом». Приходилось самостоятельно учиться наблюдательности, особенностям маскировки.
За два первых месяца в роте новичок или погибал, или становился профессионалом-разведчиком.

Дивизионная разведка, как правило, работала в ближайшем немецком тылу. Премудрости ориентирования в ночном лесу для нас были наиважнейшим предметом.
Любой поиск тщательно готовился, изучалась каждая складочка рельефа местности.

Перед поиском оговаривались все детали взаимодействия в группе, направления движения на отходе, подстраховка, условные сигналы.

Немецкая траншея называлась у нас – «дом родной», со временем, с приходом боевого опыта, мы чувствовали себя в немецких окопах, действительно почти как дома.
Обычно, ночью, в немецких траншеях находились только часовые, дежурные пулеметчики, боевое охранение.
Разведпоиск мы называли «Выход на работу». В поиск шло обычно до двадцати человек.
Пять человек в группе захвата, остальные в группе прикрытия, в случае чего, поддержать огнем и вынести раненых.

- Какое было питание?

Питание разведчиков было отличным.
Сухих пайков или НЗ с собой в разведку не брали. С обмундированием тоже было все в порядке. Кирзовые сапоги были у всех.

У старшины всегда стояли две канистры со спиртом, но в роте никто выпивкой особо не увлекались, специфика «работы» не позволяла.

- Какие национальности встречались среди разведчиков?

У нас в роте, в основном были славяне: русские и украинцы, за исключением трех человек. Эти трое были евреи: я и еще двое.
Ранней весной сорок четвертого года в роте появился рыжий солдат, с двумя орденами на гимнастерке.
Сразу бросился в глаза орден Боевого Красного знамени, еще старого образца, с винтовым креплением.

Подошел к нему познакомиться, спрашиваю:"Как имя и откуда к нам прибыл?"
В ответ слышу:"Захар Пилат, два года в разведке, из Одессы".

Говорил он с жутким еврейским одесским акцентом, сильно картавил, и внешне ничем не напоминал героя.
Орден Красного Знамени он получил за то, что первым из советских солдат ворвался в город Орел.
Его смерть в конце войны, стала для меня тяжелой потерей и по сей день.


Был еще бывший партизан Лева Краснов, выдававший себя за цыгана.
Ходил с шикарным черным чубом.
Но я - то в подобных «цыганах» разбирался. Один раз напрямую спросил его: "Краснов, ты еврей? Почему скрываешь?"
И Лев рассказал, что в начале войны служил кадровым танкистом, попал раненым в плен, но ему повезло, он успел сбежать еще до того как немцы начали селекцию пленных в поисках евреев.

После долгих скитаний на оккупированной территории попал в партизанский отряд.
Чернявый Краснов, выдал себя за цыгана, да так и остался им в документах. Воевал подрывником.
Настоящая его фамилия была что-то вроде – Зильберштейн.

Спросил его: "Родные то знают, что ты живой, а не «пропавший без вести»?
Краснов ответил, что его семья жива, но он не может написать им о себе.
Мол, его отец глубоко религиозный человек и никогда не простит ему смену фамилии и национальности.

На следующий день я, как командир Краснова, сообщил его семье о том, что Лев живой. Написал и о тех испытаниях, которые ему пришлось пережить.
Вскоре пришел ответ от его родных, из Горького.
Люди благодарили за добрую весть и просили передать сыну, что ждут от него письма.

- Были на фронте какие-нибудь приметы, суеверия?

О суевериях разведчиков много написано. На цифру «тринадцать» мы внимания не обращали.
Главным для нас суеверием было следующее - если по дороге к передовой из дивизионного тыла, мы встретили женщину, то группа отказывалась идти на разведку.
Сейчас это звучит смешно, но тогда, несколько раз группа отказалась выйти на «нейтралку», только по одной причине - встретили бабу по дороге.

И как нас не стращали трибуналом, и прочим расстрелом, никто с места не сдвинулся.
Несколько групп, в свое время, погибли полностью после подобных встреч. И это суеверие стало основным.

Еще много занимались толкованием снов.
Увидел кто во сне «мясо» или «мельницу» - значит, скоро убьют.
Один раз обнаружили нас немцы в своей траншее, обложили со всех сторон, прорваться к своим у нас не было шансов.
Отстреливаемся, гранаты кидаем, приготовились помирать.
Кричу своему напарнику: «Прощай, Мишка!» В ответ слышу: "Нет, Генка, сегодня нас не убьют. Я сон хороший видел, две кучки де…ма!"
И действительно вырвались.

В Бога или в Коммунистическую партию мы не особо верили, вот и приходилось своеобразной «мистикой» заниматься.
Но по большому счету, у нас никто выжить не надеялся.
Разговоры на тему: «Что я буду делать после войны…» - у нас не звучали.
Потери у разведчиков всегда были страшные.
 
После войны в нашей роте на встрече ветеранов было всего шесть человек. Мы были просто очень везучей ротой.
А вот из тех, кто начинал в разведке скажем в сорок втором году, к концу войны в строю оставался один из ста.

Сказать, что разведрота не признает законов и устава – было бы неверным.
Приказ был для нас свят. В обороне разведрота, обычно, была расположена в тылу дивизии.
Оттуда выходила на поиски, и для наблюдения за немцами.
В наступлении разведрота часто использовалась как резерв командира дивизии и находилась рядом с НП комдива.

На любое форсирование или захват плацдарма – нас пускали под огонь первыми, потому что знали, что мы задачу выполним любой ценой.
Разведчики держались независимо, строем не ходили, перед начальством никто шею не тянул, «шапки не ломали».

Но никогда мы не оставляли своих убитых и раненых у немцев.
Не давали немцам надругаться над телами товарищей.
Несколько раз были ситуации, что группа обнаружена при отходе и наполовину выбита.
Или ты своего тяжелораненого товарища вытащишь, или «языка», который позарез нужен командованию.
Для нас дилеммы не было.

Ругали нас - почему «языка» кончили, но все начальство понимало, что это наш закон, и никакие небесные кары не заставят его преступить.
Немцы тоже знали, что мы всегда придем за телами убитых товарищей.
Ползешь по «нейтралке», осветительная ракета в небе.

Видишь, как на колючей проволоке висят тела твоих убитых друзей, знаешь, что там немцы засаду устроили, или трупы заминировали, все равно ползешь вперед.
Если бы такого не было, то добровольцев, желающих воевать в разведке, было бы намного меньше.

В декабре сорок четвертого у нас был случай.
Мы пошли в ночной разведпоиск и нарвались, на «нейтралке», на немецкую разведроту, идущую к нам в тыл.
Началась рукопашная, очень кровавая и тяжелая.
Когда разошлись по своим сторонам, мой маскхалат можно было выжимать, настолько он был залит чужой кровью.

- Какое у Вас сложилась мнение о немцах? Как они вели себя в плену?


За всю войну пришлось несколько раз столкнуться с немцами, которые достойно вели себя в плену, оставаясь верными долгу и своей немецкой присяге. Приведу пару примеров.

Мы, днем, вели наблюдение за немецкой передовой линией, готовили поиск. В воздухе над нами шел воздушный бой.
Сбитый немец, выпрыгнул с парашютом и приземлился в середине нейтральной полосы. И мы, и немцы кинулись к летчику.

Нам повезло больше. Схватили немца, и с боем отошли к своим.
Привели его в штаб. Полковник, воздушный ас, весь крестами обвешан.
По-русски говорил чисто. Начали его допрашивать, а он отвечает: "Я вас русских жуликов знаю. Пока мне не вернете бумажник с фотографиями и мое кольцо, говорить ничего не буду. Можете расстреливать, но это мое условие".

Принесли его бумажник и пригоршню колец. Немец заявляет:"Здесь нет моего кольца, пока его не получу, разговора с вами не будет.
Я летать у вас в Воронеже учился, ваша натура мне известна.
Нашли его кольцо. Летчик довольно ухмылялся".

Еще один немец, вызвавший наше восхищение, был морской офицер, но не из плавсостава, а «технарь», прихрамывал на одну ногу.
Он был у нас в плену, но перед началом Одерской операции сбежал.
Все силы кинули на его поимку. Наша разведрота нашла моряка.
Привели его в штаб.
Через некоторое время получаем приказ: немца в «размен», приговорен к расстрелу. Повели немца в его последний путь.
Он обратился к нам со словами: «Я морской офицер, дайте мне пистолет с одним патроном, я сам застрелюсь».

Правда, я не слышал историй, чтобы кто-то из немцев себя последней гранатой подорвал, дабы в плен не попасть.

-К «власовцам», какое было отношение?

С ними приходилось нередко сталкиваться.
На Нареве наша полковая разведка попала в плен.
«Власовцы» жестоко пытали наших товарищей, вырезали им звезды на теле, а потом всех убили, изувечив и обезобразив тела разведчиков.

После этого случая, такое понятие, «живой власовец», перестало для нас существовать, кончали на месте.
Определяли их легко.
Их выдавала одна деталь в одежде. Перед тем как идти в атаку, они спарывали эмблему РОА с рукава. Это место выделялось на фоне выцветшей ткани мундира.

Изменников не прощали.
«Власовцы» часто пытались нас «распропагандировать».
Один раз, в Польше, с противоположного берега реки, через громкоговоритель начали вещать:
-Русские солдаты, жиды толкают вас на смерть, а сами сидят в Кремле!
Среди вас есть жиды? Расстояние между берегами было метров восемьдесят, наш берег был высоким.

Я психанул, встал в полный рост, и кричу на «власовскую» сторону: "Есть! Я - еврей!
На той стороне сразу заткнулись.
На следующий день за мной явился незнакомый майор и приказал следовать за ним в штаб.
Привел меня к полковнику, начальнику разведки корпуса.
Полковник достал бутылку конька, налил мне полный стакан, и сказал: "Пей, старшина!"
Я выпил, и спросил его:"За этим только вызывали?"
Полковник улыбнулся: "Хотел сказать тебе спасибо".

-Как вы лично побеждали страх смерти?

Все страхи исчезали, в то мгновение, когда переваливаешься через бруствер и ползешь в немецкую сторону.
Здесь все, тело и разум, работает «на автомате», разведчик превращается в тонкий слух и внимание, места для других эмоций и переживаний не остается.

Люди шли на задание, зная, что только они способны его выполнить.
К мысли о скорой смерти быстро привыкаешь, а воевать эта мысль мешает только слабым духом.

Часто, страшно становилось уже после выполнения задания.
В Польше послали нас определить линию фронта, по возможности найти место переправы, и взять «языка».
Комбинированное задание, трехсложное. Вышли к большому мосту. Семь человек охраны. Обезвредили их без шума. Одного разведчика послал доложить о захвате моста, а сами заняли оборону.

Вскоре к нам пробились танкисты с десантом на броне, подошли саперы.
Начали разминировать мост.
Когда мы увидели, сколько взрывчатки было заложено под опоры моста, то просто онемели, ноги стали «ватными»!
Если бы немцы успели мост подорвать, от нас бы пыли не осталось.

Когда окончилась война, тяжело было поверить в сам факт, что вы уцелели в этой бойне?

Никто из нас не думал, что все закончилось. После войны было очень сложно адаптироваться к мирной жизни. Многие так и продолжали жить войной.

-Каким было отношение к плену у разведчиков?

Иногда разведчики попадали в немецкий плен, но это случалось крайне редко.
У нас в роте все были готовы на самоподрыв, чтобы в плен не угодить.
Каждый держал при себе гранату именно на этот случай.
В советские времена было всего несколько художественных книг рассказывавших о войсковых разведчиках.

У войны много оттенков, хотя главный оттенок – кровавый.
Война штука грязная, ничего светлого и романтичного на войне нет.
Разведчик не будет светиться от счастья, рассказывая, как он врагу глотку финкой пластал.
Полной правды, что такое разведка на войне, вам никто из ветеранов не расскажет».

***

Только теперь мне стало ясно из какого «теста» был сделан мой немногословный знакомый грибник – Олег Михайлович.
Прошел еще не один год, прежде чем эта история получила продолжение, с именами и датами.
Однажды, зная мой неподдельный интерес к «делам давно минувших дней», звонит племянница и отсылает к сайту «Podvignaroda.mil».
Набираю в поисковике известные мне данные и получаю:

Сныткин Олег Михайлович,

1920г.р., беспартийный, русский, рабочий, разведчик 4 батареи 30 Гвардейского артиллерийского полка, 11 Гвардейской стрелковой Городокской Краснознаменной дивизии, 1 - го Прибалтийского фронта.
75 гвардейского стрелкового полка. Служил с 08.1943 по 05.1945 г.
Получил боевые награды:

Медаль «За отвагу»
03/Н 11.02.1944г. рядовой.

«В февральских боях 1944 г. показал образцы мужества и отваги.
При прорыве сильно укрепленной полосы, под сильным обстрелом противника, выявил две пулеметные точки и снайпера, которые мешали продвижению нашей пехоты.
О выявленных целях доложил командиру батареи. Огнем они были уничтожены.
5 февраля 1944 г. обнаружил кочующий миномет и пулеметную точку.
В ночь на 6.2 44г. выявил скопление немецких солдат до 2-х взводов.
Выявленные им цели, огнем батареи были уничтожены. Скопления вражеских солдат рассеяны.
Был ранен, но остался в строю и продолжил выполнять боевую задачу».

«Орден Славы 3 степени»
46/Н 01.11.1944г. Гвардии младший сержант.

«Тов. Сныткин во время прорыва немецкой обороны 16 окт.1944г. на Шталлупененском направлении, показал себя смелым и решительным бойцом-разведчиком.
При выполнении боевой задачи по разведке переднего края противника он наткнулся на группу немцев, и вступил с ними в неравный бой, лично уничтожив 5 немецких солдат.
Захватил ценные бумаги противника и доставил их в штаб полка. Этим самым дал возможность командованию правильно расставить огневые средства и иметь успех при прорыве обороны противника».

«Орден Славы 2 степени»
17/Н 08.02.1945г. Гвардии сержант.
 
«23 янв.1945г. при взятии города Веслау, уничтожил 1 пулемет противника с расчетом и взял в плен 6 гитлеровцев.
24 января 1945г. в деревне Ромау, при взятии укрепленного района, подбил 1 орудие противника, один дот забросал гранатами, уничтожив 10 немцев, где был ранен, но с поля боя не ушел».

Медали: « За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией».

Эпилог.

Почему страстный грибник не рассказал тогда о своих подвигах мне, школьнице?
Скромничал? - не похоже!
Только сейчас, я начинаю догадываться о мотивах его молчания.

Просто он щадил мое, наивно - восторженное представление о героике войны и «вечной безмятежности» послевоенной жизни.
Немного жаль, что на параде «Бессмертного полка» не было портрета смелого полкового разведчика Гвардии сержанта Сныткина Олега Михайловича.

Пусть чувство благодарности к ушедшим героям не будет иметь срока давности!


https://youtu.be/X8fCGbwRovk