Саратовский арестант

               
Вот уже пошли  вторые сутки, как  Шакирьян  Мухамедьянов находился  в саратовском  изоляторе  временного содержания для несовершеннолетних и сегодня  следователь  предупредил,  что завтра его повезут в суд.    
    Несмотря на поздний час, Шакирьян ни на минуту не сомкнул глаз, хотя  два его сокамерника уже давно «дрыхли» на  шконках  без задних ног. Он с тревогой и глубоким беспокойством ожидал завтрашний день, решение суда. Разные мысли лезли в голову – и одна страшнее другой. Вряд ли стоило ему рассчитывать на благосклонность судьи:Шакирьян понимал, что  переступил  закон и придется отвечать за это.Честно говоря, такого поворота в своей судьбе он никак  не ожидал: как-то глупо и неожиданно все получилось…
    Несколько дней, проведенных в Саратове, куда он приехал с мечтой устроиться работать на местный судоремонтный завод, дали надежду на благополучный исход в его непростой  судьбе. Здесь он встретил девушку, в которую сразу влюбился по уши. Помог счастливый случай.  Однажды, когда  он  бесцельно  бродил  по городу и любовался старинными  зданиями большого волжского города, вдруг  увидел как  из сумочки девушки идущей впереди него, выпали ключи. Шакирьян поднял их, и быстро догнав попутчицу, отдал ей: так  произошло  его знакомство с Надей Борисовой, красивой белокурой девушкой, которая сразу завладела сердцем парня. Они познакомились, разговорились. Потом пошли в городской парк «Липки», и, сидя на скамейке, ели вкусное мороженое, весело болтали и смотрели как на поле стадиона «Динамо» дети, шумя,  играли в  футбол. Увлеченные разговорами, они и  не заметили, как к ним подошел наряд милиции для проверки документов. Надя отдала им свой паспорт, который старший из милиционеров долго и тщательно изучал, потом, извинившись, вернул его и попросил сделать то же самое Шакирьяна. А паспорта-то у него и не было…
   …  На короткое время Шакирьян  забылся тревожным сном. Но ненадолго: его разбудили тяжелые шаги охранников  в коридоре, их  короткий громкий  разговор. Вскоре  они  поместили  в камеру еще одного «пассажира». Был он бледный до синевы из-за отсутствия солнца и худой как жердь  от плохого питания. Его  руки и шея были в наколках.
- Привет, братве, достойной уважения! – с порога крикнул он, жестикулируя руками как паралитик, обращаясь к проснувшимся сокамерникам Шакирьяна. И видя, что его восторга никто не оценил, протянул: «А, чо такие, в натуре, грустные? Я попал в правильную хату?  Может, давайте чифирнем по - арестантски? – сказал он, кладя свой матрац на свободную шконку.- Ну-ка, малец, налей-ка  водички в мой самовар. И протянул Шакирьяну  алюминиевую кружку.
-Эх, фраера! – продолжил арестант. - И ничего-то вы не понимаете в колбасных обрезках! Чифирек  ведь кровь гоняет по организму и бодрит человека.
Он решительно оторвал кусок одеяла, намазал алюминиевую кружку мылом, чтобы сажа не налипала, и поджег «факел».
-Где  нашкодил? За что чалишься? – спросил он у Шакирьяна.
-За нарушение паспортного режима,- каким-то  подавленным голосом ответил тот.
- Тю!  Я- то думал - кого-нибудь грохнул. Значит,  тебя не сегодня, так завтра отпустят, ошибочка у начальников  вышла!
- Закрой хлебало,балабол. Никто его никуда не отпустит! Советские законы надо знать, их чтить и с ними дружить. И нечего зазря базарить - если не в теме, лучше молчи! - осадил «пассажира» один из заключенных, которого величали Странником. – За эту «ошибочку» он получит по полной, можешь не сомневаться!
 Дальнейший их разговор, Шакирьян уже не слышал: он погрузился опять в глубокий и сладкий  сон. А снилось ему далекое и безмятежное детство…
    …Шакирьян очень любил своих родителей – мать Муслиму, покорившую своей красотой сердце не одного джигита Кунакбаево и отца - Юнуса Юсупова, веселого и жизнерадостного человека.
Мальчишкой он часто слышал, что хотя к матери  и сватались джигиты  из  зажиточных семей, предлагали большой калым за невесту, но, на удивление многих, красавица Муслима  выбрала в мужья не байского сынка, а хромоногого Юнуса, получившего увечье на фронтах Гражданской войны. Мать была признанной мастерицей на все руки:она умела искусно вязать, шить и хорошо стряпать. Вкус и аромат, приготовленной и испеченной ее нежными руками татарской выпечки -перемячей,губадеи,кыстыбая... Шакирьян помнил всегда.
      Он никогда не забудет  поездки с родителями на сенокос. Целый день, пока Юнус и Муслима косили сено, Шакирьян бегал по лугу, охотясь за кузнечиками, слушал красивое пение жаворонка, ища его глазами в синем бездонном небе. После завершения  работы, мальчика  сажали на арбу, нагруженную душистым сеном, отец давал ему в руки вожжи и он заправски управлял возком, а мать с отцом,  весело переговариваясь, шли сзади, пели в лад чарующие  татарские песни. Медленно угасал летний день, унося с собой нестерпимую  жару, заодно уступая место кромешной мгле.  В ночи красиво догорал закат; где-то далеко, со стороны села в полной темноте слышался глухой лай собак, мычание коров…Под скрип арбы, укачанный и одурманенный запахом разнотравья, маленький Шакирьян  медленно засыпал и не помнил, как его сонного и обмякшего, отец на своих сильных руках заносил в дом и аккуратно укладывал в постель.
     Отец ему сделал таратайку, нехитрую тележку с двумя ручками и металлическим колесиком посередине, и он вместе с другими мальчишками наперегонки  целыми днями гонял с ним по длинным улицам авыла.  Собирали кости, тряпки и металлические изделия и несли все это старьевщику. На вырученные деньги  брали у него крючки, леску, шарики, нитки, мыло.
     Обдирая руки до крови, на спор - « кто быстрее», забирались  на горы Олотау и Кесетубэ, которые были известны всей Башкирии, потом бегом спускались  оттуда  и  бежали купаться  в теплых прудах.
Как истинные дети хлеборобов, радовались теплому летнему дождю, который давал надежду на хороший урожай, в чем всегда нуждались колхозники. Мальчишки  прыгали на одной ноге и просили у бога как можно больше воды:
Янгыр яу,яу,яу
Иляктян,чиляктян
Пярямяча  коймактан
Арыштан, бодайдан
Без сорыйбыз Ходайдан
     А еще Шакирьян очень любил в детстве  лошадей. Когда сосед, Ахмет абый  просил  напоить  или помыть его каурого коня, то радости мальчика не было конца: он лихо садился на него верхом и во весь опор мчался  к речке, где долго и тщательно ухаживал за животным. 
    Однако не зря говорят в народе  -  хорошее не может длиться долго: ему не было еще и семи лет, когда он потерял мать. Отец женился вторично; у пасынка не сложились отношения с мачехой, и Шакирьян немного погодя ударился в бега.
    Он отчетливо помнил, как его, мальчишку, которому еще не было и одиннадцати, привезли  в Ивановский  детский дом из Мелекесского приемника – распределителя НКВД в 1935 году. Это было довольно – таки  большое село, которое  отстояло  всего в 15 километрах от Ульяновска. Пока сопроводитель оформлял документы у директора детдома, вокруг Шакирьяна собралась толпа любопытствующих пацанов.   
    - Эй ты, канай сюда! – позвал его тщедушный  мальчишка  лет тринадцати, внимательно разглядывая новичка.- Чего молчишь то? Язык проглотил? Или в штаны наложил?
- Ша, ну-ка, Хилый, отвял от него, пока я по колгану твоему не настучал. Тут я допрос устраиваю. Понял? - вмешался в разговор крупный парень, с «налысо» побритой головой, отодвинув в сторону любопытного паренька. 
- Чего не понять?- буркнул дистрофик, отходя от Шакирьяна.
-Кто таков? Откуда?  Расскажи все как на духу. Да, сразу  запомни, звать меня Жиган. Я тут старший. Как зовут? Ну, ты давай колись: кто ты будешь, откуда? Только фуфло не гони! А то я тебе быстро рога         
пообламаю!  Ферштеен?- грозным голосом сказал  Жиган, закуривая папироску.
- Саша, - спокойно ответил Шакирьян.
- Что-то ты не очень похож на русского, - испытующе глядя на него сказал Жиган,- Ты или башкир или татарин? Зачем косишь под русского?
- Татарин,- подтвердил  его догадку Шакирьян.
- Слушай, а ты хорошо говоришь по-русски. Где научился?- спросил Жиган, вновь обращаясь к нему.
Шакирьян поборов первоначальную робость, с горечью поведал собравшимся мальчишкам свою невеселую  историю. Рассказал, как  в голодные годы  ему с отцом приходилось побираться. На их пути попадались, в основном, русские деревни, и Шакирьяну волей – неволей приходилось учить русский. Сказал и о том, что попав в Мелекесский приемник – распределитель без каких – либо документов, скрыл свою настоящую фамилию, имя и место проживания. Боялся, что его вернут домой, а встречи со злой мачехой Шакирьян  никак не хотел. Тамошним сотрудникам  он соврал, что родом он из Днепропетровска, а зовут его Александр (Шакирьян – Саша), фамилия – Матросов (оттого, что всегда ходил в тельняшке, подаренной черноморским матросом в поезде). Своего отца он якобы не помнит. Поэтому в детприемнике в графе «отец» записали имя  завхоза Матвея Шапошникова.
- Вон, еще один такой же татарчонок, как и ты, здесь   кантуется, - сказал Жиган, отыскав  глазами в толпе ребят мальчика небольшого роста, с черными кудрявыми волосами и вздернутым курносым носиком на круглом  смуглом лице, -  Мустафа, кил бире. Иди сюда, тебе говорят! Ну, мухой!  Что-то вся нерусь тут у нас собирается, скоро целая  орда будет, - уже более миролюбиво сказал Жиган.- Что мне с вами, татарами, делать – ума не приложу!
    Мустафа быстро подбежал к Шакирьяну и спросил по-татарски: «Исемен ничек»?
- Шакирьян,-  спокойно ответил новенький.
- А мин Фярит  булам, Хасанов, - представился в свою очередь, чему-то обрадовавшись,  мальчик.
-А «тельник»  с  бескозыркой, где стибрил?- не отставал Жиган с вопросами.
-Моряк один в поезде подарил.
   «Эх, фуражечка, фуражечка,
   Хвалить тебя не грех.
   Наденешь – так и кажется, что стал солидней всех», – пропел  Жиган, отбросив окурок в сторону.
Потом, помолчав немного, попросил Шакирьяна: «Ну-ка изобрази что-нибудь на своем языке. Сможешь»?
-Могу. А что?
- Ну, например, песню какую-нибудь…
- Хорошо. Дайте гармошку.
-Момент!  «Сиплый»,  гони  сюда  инструмент!
Шакирьян с удовольствием взял в руки гармонь, растянул меха и запел:
      «Уфадан кайткан атыма
        Салкын су эчермягез.
        Болай да йорягем яна
        Исемя тошермягез.

        Уфа ямьле,Уфа ямьле,
        Уфа сулары тямле.
        Уфа суын эчкян кызлар
        Нечкя билле, ак тянле».
- Во дает, татарин! – засмеялся Жиган. - Как складно и клево, у него получается. Только я ничего не понял, о чем песня. Ну да ладно, хватит тебя пытать. Видно, что ты свой в доску парнишка! Если что, обращайся!
- Слушай, Жиган, а почему Фярита Мустафой прозвали? – спросил Шакирьян.
- Кино любишь смотреть? - неожиданно спросил Жиган.
- Да. Очень.
- Видел «Путевку в жизнь»?
- Конечно.
 -Помнишь оттуда: «Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил. Мустафа по ней поехал, а Жиган его убил»? Вот оттуда - и Мустафа.
      Вскоре пришел воспитатель детского дома и повел Шакирьяна в здание.
      Детский дом располагался в бывшем родовом имении князя Оболенского. Дом был  старым, обветшалым  и  относительно небольшим, где – то примерно метров сорок в длину, но  довольно прочным, сделанный из  оцилиндрованных бревен, крепко стоящий  на каменном фундаменте. Крыша была покрыта железом и покрашена суриком. Внутри было мастерски оштукатурено.
      Зато радовало глаз и заново построенное двухэтажное  деревянное здание, которое было отведено под библиотеку и спальный корпус.
Рядом располагались конюшня, погреб, амбар, кузница и сараи, где часто ребята играли в «казаки – разбойники», в «белых» и «красных». За водой мальчишки ходили  гурьбой  к роднику, который отстоял от детдома в метрах ста. Кто-то из «старшиков» брался за оглобли саней, где покоилась большая деревянная бочка, а остальные толкали сзади. Воспитанники  сами вели большое подсобное хозяйство: пахали, сеяли, убирали сено, работали в саду и огороде. Работать было всем весело и интересно.
     Сад занимал большую площадь и являлся особой гордостью детдомовцев.  Начиная с мая, он утопал в яркой и теплой зелени, распускавшейся каждый год в волшебных лучах весеннего солнца. Что здесь только не росло!  Яблоки, груши, малина, вишня, крыжовник…все и не перечислишь! Часто Шакирьяну с ребятами приходилось ходить  на станцию Охотничья, которая располагалась в двух километрах от детдома, чтобы собирать на топку уголь, оставшийся от паровозов.
     Руководил школой Петр Иосифович Макаренко, добрейшей души человек. Воспитанники не помнили, чтобы он когда-нибудь на кого-то накричал, ругался. Провинившегося,  он заводил в директорский кабинет, долго и испытующе  глядел  ему в глаза,  а потом  тихим голосом  спрашивал: «И не стыдно тебе, шельмец»?  Порой, воспитаннику вполне хватало этого упрека, чтобы в дальнейшем не совершать проступки. Ходил он, чуть сутулясь, прихрамывая на правую ногу. Лет ему было чуть больше пятидесяти. Седые волосы      большие роговые очки, надежно сидящие на его крупном носу.
     Старшие ребята, которых уважительно называли «старшиками», часто «доставали» младших.  От их приставаний можно было откупиться сигаретами, которые  являлись валютой в детдоме.
Бывало  «борзому» устраивали «темную». Человек 5- 10 вваливались в комнату, на жертву накидывали одеяло, выключали свет и били, кто как может. Особенно доставали «чмыри», которые пользуясь равнодушием «нейтральных», которых было большинство в детском доме. Шакирьян относился к третьей категории воспитанников – к числу «справедливых». Эти ребята часто выступали в защиту слабых.
За это Шакирьяна и любили; он возмужал, был среднего роста, коренастый, темноволосый, с голубыми глазами и веселым характером. Всегда носил всегда тельняшку и бескозырку. Любил книги про Чапаева и морские приключения. Был горд, прямодушен и безудержно смел. Однажды Шакирьян вилами отогнал голодного волка, который повадился ходить в овчарню.  В другой раз спас утопающего. Лихо танцевал «Яблочко», сам себе подпевая: «Эх, яблочко, куда ты котишься? Как сюда попадешь – никогда домой не воротишься».
Играл на гитаре и гармошке. С Мустафой (Фяритом Хасановым) разводил голубей, в стенгазете была помещена его фотография с птицами.
Шакирьян вспомнил, как он, в 1937 году, вместе со своими друзьями - Мишей Саулиным, Сашей Аблуковым и Фяритом Хасановым одним из первых в детдоме вступил в пионеры.  Ребята были безмерно счастливы от этого события. Их радость была так велика, что они тайно решили летом на лодке доплыть до Москвы, чтобы встретиться со Сталиным и рассказать ему о счастливом детстве. Но их план был вовремя раскрыт и он остался нереализованным.
   Он сильно любил свою Родину – Советский Союз, был верен идеалам Коммунистической партии.  И когда  однажды один мальчишка залихватски и озорно запел:
«Коммунисты – лодыри,
Всю Россию продали...».  Шакирьян за эти слова дал ему хорошую затрещину: он не поступался принципами!
    ...Лязг железной двери тюремной  камеры прервал поток воспоминаний Шакирьяна. В замочной скважине заскрежетал ключ, дверь распахнулась и надзиратель,  шагнув  в камеру, крикнул:  «Матросов, на выход»!
- Куда его забираете? – спросил Странник.
- Не твоего ума дело! – рявкнул надзиратель. – Сиди и сопи в две дырочки.
    Выйдя на улицу, в сопровождении конвоира, Шакирьян  невольно поежился  от непогоды: раннее октябрьское  хмурое утро было ненастным - дул холодный ветер, резкий и упорный. На небе висели низкие серые тучи; шел мелкий моросящий дождь.
У ворот  тюремного  двора, он заметил  милицейский «воронок» с работающим мотором, куда и посадили его. 
    Машина быстро ехала по только что просыпающемуся городу, плохо освещенным саратовским улицам с редкими прохожими. Шакирьян сонно и равнодушно  глядел в решетчатое окно.
    Проехали по булыжной мостовой на Астраханской улице, мимо корпусов университета, куда уже стайками стекались  на занятия студенты. Затем «воронок» ускорил ход и быстро проехав по Советской, свернул на Некрасова, где и остановился возле здания областного суда.
    Судья, высокий сухощавый  мужчина лет пятидесяти, часто покашливая в кулак, нудным, тягучим голосом объявил о начале судебного заседания.  «Судом 3 – го участка Фрунзенского района Саратова  слушается дело в отношении гражданина Матросова Александра Матвеевича, 1924 года рождения. Ему вменяется в вину нарушение паспортного режима…»
    Шакирьян внимательно слушал речь судьи, стараясь не пропустить ни одного его слова. Он понимал, что именно сейчас решается  его судьба, и очень рассчитывал на оправдательный приговор.
« …Установлено, что  гражданину Матросову уже было  вынесено предупреждение на основании ст.192 УК РСФСР  было предложено в течение 24 часов покинуть пределы Саратовской области за нахождение  в городе без паспорта.  Однако Матросов это требование проигнорировал и продолжал оставаться незаконно в городе.
 Исходя из этого, суд, руководствуясь Постановлением СНК СССР от 10 сентября 1940 года № 1667 «О правилах, регулирующих приток населения в города», где четко прописано при каких условиях гражданин может проживать в том или ином городе постановил признать гражданина Матросова  Александра Матвеевича виновным в нарушении пункта 9 данного Постановления.
    Именем Российской  Советской Федеративной Социалистической  Республики, Матросова Александра Матвеевича признать виновным в нарушении паспортного режима и применить по отношению к нему меры социальной защиты судебно – исправительного характера и определить ему наказание  по  ч. II  ст.192-а  УК  РСФСР…»
    Сидел Шакирьян  Мухамедьянов  в трудовой колонии в Уфе. Был назначен старшим группы из 9-10 парней. Защищал  слабых,  дрался за них. Из-за этого нажил себе много врагов из числа приблатненных. Его хотели зарезать, но спасли друзья.
    После начала Великой Отечественной войны Матросов неоднократно обращался с письменными просьбами направить его на фронт. В сентябре 1942 года был призван в армию и начал учёбу в Краснохолмском пехотном училище (под Оренбургом), но уже в январе 1943 года вместе с курсантами училища добровольцем в составе маршевой роты отправился на Калининский фронт. С 25 февраля 1943 года на фронте, служил в составе 2-го отдельного стрелкового батальона 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады имени И. В. Сталина (позже 254-й гвардейский стрелковый полк 56-й гвардейской стрелковой дивизии, Калининский фронт).
    27 февраля 1943 года 2-й батальон получил задачу атаковать опорный пункт в районе деревни Чернушки Локнянского района Калининской области (со 2 октября 1957 года — Псковской области). Как только советские солдаты прошли лес и вышли на опушку, они попали под сильный огонь противника — три пулемёта в дзотах прикрывали подступы к деревне. На подавление огневых точек были высланы штурмовые группы по два человека.
Один пулемёт подавила штурмовая группа автоматчиков и бронебойщиков; второй дзот уничтожила другая группа бронебойщиков, но пулемёт из третьего дзота продолжал простреливать всю лощину перед деревней. Попытки подавить его не увенчались успехом. Тогда в сторону дзота поползли красноармейцы Пётр Огурцов и Александр Матросов. На подступах к дзоту Огурцов был тяжело ранен, и Матросов принял решение завершить операцию в одиночку. Он подобрался к амбразуре с фланга и бросил две гранаты. Пулемёт замолчал. Но как только бойцы поднялись в атаку, из дзота вновь был открыт огонь. Тогда Матросов поднялся, рывком бросился к дзоту и своим телом закрыл амбразуру. Ценою своей жизни он содействовал выполнению боевой задачи подразделения. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 июня 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистским захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм красноармейцу Матросову Александру Матвеевичу (Мухамедьянову Шакирьяну Юнусовичу) посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В приказе Народного комиссара обороны СССР И. В. Сталина от 8 сентября 1943 года записано: «Великий подвиг товарища Матросова должен служить примером воинской доблести и геройства для всех воинов Красной Армии». Этим же приказом имя А. М. Матросова было присвоено 254-му гвардейскому стрелковому полку, а сам он навечно зачислен в списки 1-й роты этого полка.
Александр Матросов стал первым советским воином, зачисленным навечно в списки части.