Улыбка фортуны

Единственное, что Коля Соколов, студент третьего курса экономического факультета, помнил из  лекций, прочитанных в последнем семестре, была теорема Остроградского - Гаусса: область его увлечений лежала несколько в стороне от математики.

Все остальные математические выкладки сбились в его неглупой голове, как снежный ком, в котором, даже если постараться, не найдешь ни начала, ни конца.

Не утомляя читателя описанием внутреннего облика нашего героя, скажем, что про таких говорят: "честный малый". Добавим ещё открытый, приветливый взгляд тёмно-карих глаз, светлые вьющиеся волосы, как у Сергея Есенина, ямочку на волевом подбородке, и вы поймёте: этого вполне достаточно, чтобы пользоваться успехом у однокурсниц.

Последний, четвёртый экзамен летней сессии представлялся ему контрольно-пропускным пунктом в мир отдыха и развлечений. Глядя с тоской на тридцать два билета, разложенных на столе, как игральная колода, начинающаяся с семёрки, и учебник по математике, на обложке которого красовалась фамилия лектора, он лихорадочно соображал: "Конспекта нет, выучить по учебнику целый курс за одну ночь - дохлый номер. Шанс вытянуть единственный пятый билет с теоремой Остроградского - Гаусса - один к тридцати двум: почти такой же, как, если бы крупье нашего карточного клуба Олимп, сдал мне каре -  четыре карты одинакового достоинства. Отец, который платит за недешёвое обучение, в случае провала  на экзамене наверняка станет издеваться: "Не в корень ты, Колька, пошёл, а в сук. Откуда только такой в нашей семье взялся?! Не можешь в ученье пробиться, - в армию ступай! Там тебя быстро уму-разуму научат."

– Однако, – подумал наш студент,  – шанс сдать всё же есть! Лектор, принимающий экзамены слепой: надо просто подсуетиться, притащить с собой учебник, сесть подальше и ничем не рискуя, списать.

Было десять вечера, время открытия карточного клуба.

- Что толку корпеть всю ночь над учебником: всё равно пересдавать придётся, если списать не удастся! Пойду лучше проверю: благоволит ли мне фортуна!

Соколов, ничтоже сумняшеся, надел костюм, белую рубашку с галстуком-бабочкой, как было принято среди игроков, и через полчаса, предъявив членский билет недремлющему церберу на входе, оказался в подвальном помещении с хорошим европейским ремонтом, где за одним из ломберных столов, крытых зелёным сукном, сидели три человека в ожидании игры.

Первый - господин с прилизанными волосами и короткими усиками, придававшими ему сходство с Гитлером, второй - лет сорока, с острым длинным носом, похожий на дятла, видимо, такой же основательный, как упомянутая птица, которая уж если возьмётся, то додолбит до съестного, одетый в чёрную тройку, третий - с абсолютно лысой головой, напоминающей бильярдный шар, лет пятидесяти, в костюме, туго обтягивающем грузное тело, не желающее смириться с матерчатой оболочкой, замдиректора по маркетингу  крупного банка.
 
Чуть поодаль, у столика с горячительными и прохладительными напитками стоял крупье, с ничего не выражавшим каменным лицом, какое и должно быть у бесстрастной фортуны,  небольшого роста в белой рубашке с бабочкой, с колодой карт в руке.

Банкир поприветствовал Николая кивком головы: громко разговаривать было непринято. Остальные тоже кивнули: все игроки давно знали друг друга и не в первой встречались за карточным столом.

– Ну-с, Борис Венедиктович, все в сборе. Начнём, пожалуй, – обратился толстый к крупье.

Тот быстро, как фокусник, дважды перетасовал колоду на глазах у игроков и сдал каждому по пять карт; "Гитлер" и "Дятел" обменяли по три,  "Бильярдный шар" - одну, а наш студент - четыре.

Начальная ставка - по тысяче с каждого - уже лежала на столе.

– Ставлю штуку, – негромко сказал "Гитлер".
– Тысячу и ещё одну сверху, – подхватил "Дятел".
– Пасс, – толстяк бросил карты на стол рубашкой вверх.
– И я, пожалуй, зарою, – Коля сделал то же самое.
– Вскрываю за две, – сказал "Гитлер".

Победили две двойки на руках у "Дятла".

– С почином! – Он плеснул себе в рюмку коньяку.

Следующую сдачу выиграл толстяк. Игра шла не шатко - не валко: по мелочи. Соколову не везло.

– Блефану, – наконец решил он, отказавшись от обмена на шестой сдаче. – Надоело сидеть болваном в старом польском преферансе, как говорил главный герой кинофильма "Семнадцать мгновений весны". Пусть думают, что у меня стрит (пять карт разной масти с последовательно увеличивающимся достоинством) или тройка с двойкой.

В этом круге "Гитлер" сразу зарыл, "Дятел", купивший три карты, хотел было поставить тысячу, но потом спасовал. Зато толстяк ответил двумя.

– Ставлю две и ещё две, – ответил Коля.
– Две и три, – отреагировал толстяк!
– Уф, – выдохнул Соколов, как рыбак, которому удалось подсечь крупную рыбу. – А как насчёт того, чтобы три и ещё двадцать? – Он любезно улыбнулся, подзуживая противника.

Толстяк с тремя десятками на руках посмотрел на него и, видимо поверив, Колиной игре, нервно бросил карты на стол.

– Пасс!
– А нервишки у тебя не очень, – подумал студент, имевший на руках пустышку.

После удачного блефа карта пошла. Фортуна, как говорится, повернулась к нему лицом: когда напольные часы пробили полночь, Коля выиграл уже тысяч двадцать.

– Последняя сдача, и я домой, – сказал толстяк.

Сперва наш герой открыл три четвёрки: трефовую, бубновую и пиковую, потом семёрку, приносящую удачу по поверью игроков, и наконец, с замиранием сердца, четвёрку червей, не переставая боковым зрением наблюдать за своими противниками, что в покере очень важно. Потом он обменял ставшую ненужной семёрку на валета той же масти ( "Пусть думают, что у меня две двойки"), собрал все пять карт в стопочку и небрежно, как ненужную вещь, бросил на стол.

"Гитлер" - менеджер крупного магазина - сразу развернул карты и оценив их намётанным взглядом, будто это партия только что полученного товара, обменял три. "Дятел", немного подумав, поменял две и, как Коля,  безразлично бросил на стол. А толстяк, постепенно, одну за одной открывая карты, объявил с каменным лицом, что покупать не будет.

– С двумя первыми понятно, а толстяка сейчас пощупаем,  – подумал наш герой.
– Даю тысячу и две сверху, – начал торговаться Коля.
– Пасс, – сказал "Гитлер".
– Даю три, – заявил "Дятел".
– А я три и двадцать сверху, – уверенно объявил толстяк.
– Вот ты какой, – подумал студент, – на рожон лезешь. Сейчас проверю тебя на прочность.
– Уф, – второй раз за вечер выдохнул Коля, повторив свой трюк. – Даю двадцать и сто сверху, – небрежно произнёс он и начал что-то писать в блокноте.
– Пасс, – сказал "Дятел".

Они с "Гитлером", как актёры, отыгравшие роли, превратились в зрителей, с интересом наблюдавших за действием, разворачивающимся на сцене.

– Не против, – медленно произнёс толстяк. – Что ты уфаешь и блокнотом вертишь?! Нет ведь на руках ничего.
– Просчитываю вероятность Вашего проигрыша, – обостряя ситуацию, спокойно ответил Коля.
– Открываю, – не выдержал толстяк, достав из портмоне пачку пятитысячных купюр, открыл карты - три валета и две дамы - и уверенно потянулся к банку за выигрышем.
– Не спешите, уважаемый! У меня каре четвёрок, - Коля тоже открыл карты.

Рука толстяка замерла и подалась обратно.

– Авангард французской кавалерии при виде русского пехотного каре сперва постепенно замедлил аллюр, а потом совсем повернул назад, – будто читая сценарий исторической киноленты, прокомментировал "Дятел" - режиссёр Мосфильма.

Банкир встал и засмеявшись, - а что ему, миллионщику, сделается, только самолюбие слегка пощекотал - протянул Коле руку:

– Молодец! Ничего не скажешь, красиво выиграл!

К себе Соколов попал во втором часу ночи; быстро разделся и сразу провалился в сон. Когда утром он проснулся, было десять часов.

– Мамочка моя! Экзамен полчаса, как начался!

Он быстро собрался, прихватил учебник и, не дожидаясь лифта, помчался вниз по лестнице.

Уже открывая дверь аудитории, Коля решил, что списывать не будет, а поступит по-другому.

– Господи! Только бы мой пятый билет никто не взял!
– Ваша фамилия? – спросил преподаватель, смотря, как все незрячие, мимо собеседника.

Соколов представился.

– Тяните билет!
– Билет номер 5, теорема Остроградского - Гаусса. Могу сразу отвечать, –отрапортовал Коля, держа в руке двадцать второй билет.
– Что ж, господин Соколов, Остроградского, так Остроградского, – с легкой улыбкой сказал преподаватель.
- Уф, повезло! Мой заветный, пятый, никто не взял!

Коля бодро изложил суть теоремы, проистекающие из неё выводы и замолчал.

Экзаменатор тоже молчал, вероятно что-то обдумывая. Потом улыбнулся:

– Пять! Отличный ответ! Давайте зачётку!

Дорога в мир отдыха и развлечений открылась: всё получилось, как задумано. Наш герой с радостью присоединился в коридоре к сокурсникам, оживлённо обсуждавшим сданный экзамен. Вот только одна мысль, как ложка дёгтя в бочке с мёдом, портила всё настроение и не давала покоя:

– Что же это я, слепого обманул! Добро бы у зрячего списал, так это куда ни шло: риск всё-таки. А так, нехорошо, не по-честному вышло.
– Колян! Пошли по пиву! – позвал один из товарищей.
– Идите. Я потом: кое-что выяснить надо, - Коля махнул рукой и отошёл в сторону.
– Дождусь окончания экзамена, расскажу правду и извинюсь. А там: будь, что будет, – подумал он.

Экзамен закончился, коридор опустел, через некоторое время из дверей вышел профессор с белой тростью, какими пользуются слепые, двинулся к лестнице и начал медленно спускаться, а Коля, ещё не решив, как ему действовать, пошёл следом.

На улице преподаватель повернул направо, уверенно, как человек хорошо знающий дорогу, пошёл вдоль кирпичной стены длинного многоэтажного дома, и заслышав шум проезжающих мимо машин, остановился у перехода, постучав тростью по светофору, служившему маяком. Немного выждав, он пересёк улицу вместе с остальными пешеходами, не обратившими на него никакого внимания,  продвинулся по тротуару ещё метров двадцать, остановился и два раза стукнул тростью по водосточной трубе, видимо, тоже служившей маяком.

Ещё пять шагов, и профессор толкнул стеклянную дверь кафе "Домашний очаг". Коля вошёл следом.

По тому, как преподаватель сразу прошёл к угловому столику, чувствовалось, что он завсегдатай этого уютного местечка.

Завидев его, официант поспешил, принять заказ.

– Добро пожаловать, Павел Христофорович! 
– Здравствуйте, Серёжа!  Мне, как всегда. Борщ со сметаной, два бутерброда с сыром и двойной американо.
– Сей момент.

Официант быстро двинулся к стойке, но Коля, стоявший невдалеке, успел перехватить его. Они о чём-то пошептались, и пятитысячная купюра перекочевала в карман Сергея.

Подойдя к столику, за которым сидел экзаменатор, Соколов спросил разрешения присесть. Тот слегка удивился, зная, что в это время посетителей бывает немного, но возражать не стал:

– Пожалуйста! Мне, молодой человек, знаком Ваш голос; кажется, я слышал его часа полтора тому назад.

В это время Павлу Христофоровичу принесли борщ, кофе и бутерброды.

Профессор надкусил один, и на его лице отразилось удивление, сменившееся улыбкой. Но он, как ни в чём ни бывало продолжал обедать.

– Открыться что ли, заговорить? - с волнением подумал Коля.

Он как-будто сидел не за столиком кафе, а с картами на руках за ломберным столом в своём клубе.

Закончив  обед, Павел Христофорович с видимым удовольствием не спеша выпил американо и неожиданно прервал молчание:

– Вкуснейшие бутерброды! Уже забыл, какая она на вкус, чёрная икра. Вы ведь, если не ошибаюсь, Николай Соколов? Стало быть, извиняться пришли? А напрасно. Пятёрку я поставил Вам за то, что Вы на практике сумели применить теорию вероятности, которую должен знать не только каждый хороший игрок в покер. Мой двоюродный брат, этот напыщенный индюк, воображающий о себе, Бог знает что, которого Вы вчера изволили вздуть в клубе, чем доставили мне большое удовольствие, сегодня за завтраком с неохотой рассказал о своём поражении. А билет номер пять вытащили до Вас. Так что в следующем семестре, когда будем изучать теорию вероятности, я Вас проэкзаменую по сегодняшней программе: всё по-честному. А сейчас, если не трудно, проводите меня до такси.

Усаживаясь в машину, профессор на секунду придержал дверцу:

– Да, кстати, мой брат приглашает Вас на стажировку к себе в банк. До свидания.