Неизбежность. Глава 2. В нить событий вплетено...

Глава 2.
Андрей Белый. "В нить событий – вплетено небытие!"


Аудиокнига на Ютубе https://youtu.be/RtwvaxV8UCc


Всё было как в дурном сне – действительность мировой войны, революции, террора и гражданской войны. «Ясность закона есть случай, ничтожнейший, – в общей системе неясностей», – констатировал он в трилогии своих романов-поэм: «Мир – протух в мерзи». Какие мысли одолевали его, мятущегося между Москвой и Берлином, символиста без отдохновения, наполовину мужа, наполовину гения и – сумасшедшего на все сто? «Его бред – переводы действительно бывшего на язык образов, очень болезненных; образами излечить надо образы; вправить фантазию в факт». Вперив взоры в гипотетический, в гиперболический космос, в «тысячелетия гибнущий город: Москва», он чувствовал, знал: «страшно, страшно: мы думаем, что мы живём, а уж нас изучают, как сфинксов ушедшей культуры, в пустыню вперяющих взгляды свои».
«Белый цвет, – разъяснял А. Блоку, – символ богочеловечества. Белый сверкнувший луч мистического солнца, условие необходимое для восприятия божественного “видения”. Отсутствие “белого” – противоположное (чёрное). Цвет ужаса – чёрный. Ужас, воплощённый в бытие (в белое) = серое. Серая пыль – ужас; и тут чрезвычайно глубок Мережковский. Со времён грехопадения между белым лучом и нами – серая пыль, а белое сиянье, засеренное пылью, даёт подобие красного цвета. Огненно-красное – это обман, это – отношение серого к сверкающей белизне и обратно. Вот что открывает ряд видений. И это – так. Красное не безусловно, а феноменально, относительно» (А. Белый, А. Блок. Переписка. С. 43).
C конца 1917-го «засеренным» оказалось всё метафизическое пространство русского мира: Российская империя рухнула в одночасье, – а с победой в Гражданской войне феноменальное красное «засерело» страну физически от Минска до Владивостока. А он, знай, налегал на антропософию:
«Мы – начало координат, – уверял. – Вот почему отсчёт с нашей стороны по линиям глубины, ширины и длины произволен. Такая логика расплющивает всякую глубину. Всё срывает и уносит… но никуда не уносит, совсем как кантовский ноумен, ограничивающий призрачную действительность, но и сам не-сущий. Мир является ненужной картиной, где все бегут с искажёнными, позеленевшими лицами, занавешенные дымом фабричных труб, – бегут, в ненужном порыве вскакивают на конки – ну совсем как в городах. Казалось бы, единственное бегство – в себя. Но “Я” – это единственное спасение – оказывается только чёрной пропастью, куда вторично врываются пыльные вихри, слагаясь в безобразные, всем нам известные картины. И вот чувствуешь, как вечно проваливаешься – со всеми призраками, призрак со всеми нулями нуль. Но и не проваливаешься, потому что некуда провалиться, когда все равномерно летят, уменьшаясь равномерно. Так что мир приближается к нулю, и уже нуль, – а конки плетутся; за ним бегут эти повитые бледностью нули в шляпах и картузах. Хочется крикнуть: “Очнитесь!.. Что за нескладица?”, но криком собираешь толпу зевак, а может быть и городового. Нелепость растёт, мстя за попытку проснуться. Вспоминаешь Ницше: “Пустыня растёт: горе тому, в ком таятся пустыни” – и что-то омерзительное охватывает сердце. Это и есть чёрт – серая пыль, оседающая на всём» (А. Белый. «Священные цвета». С. 92)
Казалось: «выдумал Гада себе; и его – любил нежно».
На деле – «и чудовищность выглядит нежно, когда перетлеет она».
Сумасшедший в своей гениальности, Андрей Белый сочинял прозу, больше похожую на стихи, а стихи переделывал сотни раз, всё равно что прозу. Будучи уверенным, что стихи сильно выиграют, переписывал целые циклы, ничего не оставляя от ранних текстов и создавая несколько вариантов одного и того же. Он будто стремился нагнать упущенное время, одним махом взлететь туда, где уже были А. Блок, Н. Гумилёв, В. Маяковский, и где мог быть и он, но – вот ведь судьба толстопятая! – почему-то не вышло, чего-то не достало, а ведь всё было, было… – талант, и силы, и воля, и окружение. И, переписывая, только портил ранее сочинённое и потому привычное современникам. Куда пропал врождённый «большой вкус»?! – удивлялись они и собирались учредить Общество Защиты Творений Андрея Белого от жестокого его с ними обращения.



     10

Нам желтея,
В нас без мысли
Подымаясь, как вопрос, –

Эти проткнутые рёбра,
Перекрученные руки,
Препоясанные чресла –
В девятнадцатом столетии провисли:

– «Господи,
И это
Был –
Христос?»
Но это –
Воскресло…
(А. Белый. «Христос Воскрес»)



Небытие разверзалось личностно, перекраивало историю.
Дела житейские, биография, грандиозная поступь общественного переустройства – всё прорезывалось прорехой недомыслия и недосказанности, куда с воплем отчаяния и тревогой за будущее, безнадёжные, крушились лучшие проекты и упования.
Куда, – пугало, – канет творчество и его жизнь.
Куда, – не утешало, – канет Россия и мировая история.
 


     11

Снова там –
Терновые
Венцы.

Снова нам –
Провисли
Мертвецы
Под двумя столбами с перекладиною,

Хриплыми глухими голосами,
Перепутанными волосами,
Остеклелой впадиною
Глаз –
Угрожая, мертвенные
Мысли
Остро, грозно, мертвенно
Прорезываются в нас.



Из умозрительных статей рубежа веков апокалипсис вырисовывался в ужасающем масштабе всей своей неизбежности – в стране, в языке, в русской поэзии.   
«Вихрь, поднявшийся в современной России, взметнувший пыль, должен неминуемо создать призрак красного ужаса – облака дыма и огня, – потому что свет, пронизывая пыль, зажигает её. Следует помнить, что призрачен красный дракон, несущийся на нас с Востока: это туманные облака, а не действительность; и войны вовсе нет: она – порождение нашего больного воображения, внешний символ в борьбе вселенской души с мировым ужасом, символ борьбы наших душ с химерами и гидрами хаоса. Тщетна борьба с ужасной гидрой: сколько бы мы ни срубили змеиных голов, вырастут новые, пока мы не поймём, что самая гидра призрачна; она – Маска, наброшенная на действительность, за которой прячется Невидимая; пока мы не поймём, что Маска призрачна, она будет расти, слагая кровавые всемирно-исторические картины: извне налетающий дракон соединится с красным петухом, распластавшим крылья над старинными поместьями в глубине России; всё потонет в море огня. Призрак будет смеяться. И “красный смех” его подожжёт вселенную. Светопреставление для ослеплённых ужасом – ведь оно только мировой “красный смех” ужаса» (А. Белый. «Апокалипсис в русской поэзии». С. 480).



     12

Разбойники
И насильники –
Мы.

Мы над телом Покойника
Посыпаем пеплом власы
И погашаем
Светильники.
В прежней бездне
Безверия
Мы, –
Не понимая,
Что именно в эти дни и часы –

Совершается
Мировая
Мистерия…

(А. Белый. «Христос Воскрес»)