Филя и Муля

Их родилось пятеро – два мальчика и три девочки, были они все белые – белые, только самые кончики ушек, лапок, носики и хвостики (а у мальчиков – их малюсенькие шарики) нежно–нежно розовые. Было это в мае 1985 года, и родила их наша кошка Сильва в коридоре, в полке для обуви, которую мы оперативно, в связи с предстоящим событием, для неё освободили. Сиамцы вообще такими рождаются, и только со временем мордочки, лапки, хвостики и спинки становятся тёмными.

Полсотни лет до этого в нашей семье кошек не водилось – ещё в двадцатые годы спящему бабушкиному брату, рука которого свесилась с кровати и чуть качнулась, кошка, играя, прыгнула и перекусила вену так, что его еле спасли. А тут вдруг макулатурные книги! Какая связь? Элементарная! Дело было зимой, в субботу, дочка в школе, дела домашние сделаны, осталось одно – уговорить мужа сдать пресловутые 20 кг макулатуры, давно пылящиеся на балконе, дабы обрести, наконец, ту самую женщину в белом. Уговорила. Ну, вы реально представляете себе, чего это стоило. И вдруг через несколько минут мой  ненаглядный возвращается. Естественно, задаю вопрос, что же НА ЭТОТ РАЗ ему помешало? И вижу: в одной руке – та самая макулатура, а в другой – хорошенькая сиамская кошечка. А муж, в родительской семье  которого как раз кошки водились, говорит мне, что нашел это замерзающее создание у дверей подъезда, и плакала она так горько, что пройти мимо он не смог. И тихонько так удалился, утащив будущее произведение Коллинза. Налила я этой малышке молока, покрошила колбаски, а сама (пока никто не видит) прилегла на софу у телевизора. И вдруг это дитя, чуть отогревшееся и подкормившееся, запрыгнуло ко мне, заурчало, и нежно назвало меня мамой. Сиамцы вообще не совсем мяукают, и «мама» иногда получается у них очень забавно. Судьба старинной традиции была решена, мы стали кошатниками.

Несколько дней спустя, на работе, где каждой женщине приходят в голову мысли не только о производстве, вдруг мне подумалось, что уж если кошечку взяли с улицы, то не в тягостях ли она? Прихожу домой, разглядываю повнимательнее, и точно – животик плотненький. А через полтора месяца мы узнали всё про брачные связи нашей Сильвы: и с серым она была, и с черным, и с полосатым. Но выжил только один котеночек – его выходила дочка, проносив в нашей холодной квартире на груди под свитерочком, пока он не окреп. Появилась новая неожиданная проблема. Пока котята подрастали, мы подыскивали им хозяев. Котёнок остался один, и тихие семейные вечера превратились в споры отца с дочерью: он обещал сотруднице, там уже мальчик ждёт – не дождётся, а дочка обещала учительнице биологии, тоже не откажешь, тут уж прямой шантаж: «Вот поставит она мне тройку в четверти!» Короче, поехали мы на птичий рынок, купили там котёнка, назвали его между собой Пятёркой (в соответствии с ценой) и раздарили их и сотруднице, и учительнице.
Через пару месяцев наша кошечка опять очень захотела стать мамой (ну, не так мамой, как женой). И я, наконец, поняла, как могла такая породистая, хорошенькая, аккуратненькая кошечка, которая даже по-маленькому ходила в унитаз, а не где попало, зимой оказаться на улице? У кого поднялась рука выгнать из теплого дома? А если убежала сама, почему никто не откликнулся на объявления о ней, которыми мы сразу все углы оклеили? А оказалось, что во время гона эти сиамочки, наша, во всяком случае, орёт так, что выхода из положения только два: или её прогнать, или самим уходить. Начали мы искать нашей Сильве мужа. Лучше всего это удалось дочке – сватов нашли через школу, где она училась. Будущий зять Кузя покорил меня сразу своей вальяжностью, величием и некоторой снисходительностью. К куску рыбы отнесся благосклонно, погладить себя позволил, но ни о каких поцелуях и речи идти не могло. Желание иметь такого же своего было единодушным. Через положенные 56 дней мы и увидели их всех – никогда не забуду, как муж принёс их нам – пятерых, лежащих рядышком на его ладони. Матерью Сильва оказалась не ахти – тут же начала перетаскивать котят на кровать к бабушке с дедушкой – я, мол, ещё молодая, воспитывайте вы. А через три месяца она погибла, упав с нашего балкона на 16м этаже. Переживали мы очень, я долго ещё, подходя к дому, не могла смотреть вверх, всё чудилось, как она срывается, бедная моя малышка.

Раздавали котят на этот раз проще, хотя пришлось пролистать всю Анну Каренину, дабы узнать русский аналог импортного имени Бетси, коль так обозвали одну из девочек. Оказалось, Бетси – это Елизавета (помните княгиню?) И, конечно, одного мальчика, оценив его похожесть на отца, сразу безоговорочно оставили себе. Так в нашу жизнь вошёл Филя. Нравился нам всем он очень – ласковый, весёлый, игривый. Но упрямый – это да. Если он решил, что качаться на шторах – это хорошо, то спорить с ним, снимать его, отучать – бесполезно. Если решил, что удобнее всего спать не просто на постели, а на моей подушке, то так и спали мы с ним все эти прекрасные годы, голова к голове. И вообще: «Хочу - и буду» – его принцип по жизни. Может быть, это ещё и потому, что кастрировать его мы не могли – муж твёрдо сказал: «Не позволю, только если сначала – меня». Тут уж я не согласилась.

Прошло так много лет, я уж и не помню всего, знаю только одно: мне всегда так хорошо было, когда я окунала лицо в этот пахнущий кошачьим нежный комок. Смотреть в его необыкновенно умные глаза, гладить мягкую шкурку, говорить с ним… Именно говорить,  ведь он так всё понимал, чувствовал, отвечал взаимностью!

Жили мы довольно скромно – ни дачи, ни машины не было, квартира высоко, поэтому гулять котик не выходил, а выезжал, лёжа у нашего папы на плечах. Много было разных забавных случаев, помню один, когда Филя забрался на высокое дерево, категорически отказавшись спускаться. Часа полтора мы прыгали и бегали вокруг, всё же ухитрившись как-то заманить его, в конце концов. Вообще-то, лучшей приманкой всегда был для него минтай, чему я всегда поражалась: такой интеллигентный кот – и такой непрезентабельный вкус! А, может быть, это я не права, это я не знаю истинного наслаждения, не отведав сырого минтая? Что бы там ни было, использовали мы этот минтай вовсю.
Отпуска мы несколько лет проводили на турбазе в Псковской области, где нам помогал устраиваться приятель мужа. Место замечательное, не зря называется «Голубые озёра». Котик наш, москвич и домосед, впервые выбравшись на природу, был потрясён представившимися  возможностями побегать и попрыгать со своими сверстниками, но не тут-то было! Мы его - на ошейник и  – гуляй вокруг дома, если хватит длины верёвочки. Да, это было гадко с нашей стороны, и он тихонько мстил нам, как мог, за то, что не отпускаем его на свободу. А отпускали только по нужде, в песок под веранду, где он иногда не только делал свои дела, но именно там и мстил – не выходил оттуда подолгу. Пролезть туда мы не могли, чтобы его вытащить, и не уйдёшь, оставив его там – убежит. Не запустить его туда нельзя - потом комнату не отмоешь! Вот тут и пригождался минтай:  милый мой мальчик никогда не мог устоять, вылезал. Оставшись же в комнате один, когда мы уходили поесть или погулять, громко плакал. Выход нашёлся просто: мы стали брать кота с собой на все прогулки.

Мой муж – заядлый рыбак, и место для этого дела он выбрал укромное, километрах в двух от турбазы. Вот туда – то мы и ходили по тропинке друг за другом: муж, дочь, котик, потом я. То, что Филя, как собачка, умеет ходить строго по тропинке, а не просто метаться по кустам, было полной неожиданностью для нас. А вечером вдруг обнаружили какие-то мелкие красненькие пятнышки на постели. Оказалось – прогулки слишком трудны для нежной кожицы его лапок – сбил их в кровь. Но ведь шёл, не отставая, и не сдаваясь! Несколько дней его носили на руках, пока всё не зажило. И носили бы всегда. Но он хотел идти сам, вырывался из рук и шёл. А если мы отправлялись в лес за черникой, то не просто шёл. Дорога в лес - не утоптанная просёлочная, а рыхлая, из мелкого-мелкого песка. Так вот, Филя придумал развлечение: он разбегался и ЕХАЛ на лапках, как дети на ногах по льду. Опять разбегался, и опять ехал. Благо, места там пустынные, людей практически не видно, машины не ездят. Приходим в черничник, и уставший кот наш просто падает на травку и засыпает. Пока мы собираем ягоды, он выспится, проснётся, выходит на дорогу и начинает голосить: пора домой. И мы, послушные, отправляемся обратно. А как замечательно он прыгал, когда мы проходили через колхозное поле картофеля! Очень чётко перепрыгивал с борозды на борозду, и опять, и опять…

И всё бы хорошо, но это была вторая – голодная -  половина восьмидесятых годов, и кормить нашего котика было нечем: в магазинах было пусто. Сами мы «подъедались» в соседнем санатории по курсовкам, но видели бы вы, как мы, вроде приличные приезжие москвичи, прятали по карманам всякие съедобные кусочки для нашего любимца, пока он ждал нас в запертой комнате! Надышавшись вольным деревенским воздухом, котик наш «заматерел», начал проявлять всё более жёсткий норов: уже не просто бежал по дорожке, а разбегался и запрыгивал на дерево. Причём высоко, метра на два, не ниже. Спрыгивал, разбегался, и опять – прыжки вверх. Но на территории турбазы мы по-прежнему водили его на поводке, чтоб не убежал. Да и чтобы не украли –  уже появились желающие типа: «А не мой ли это кот, у меня точно такой же убежал месяц назад!».

Хватило же у меня ума подвести нашего красавчика на поводке к живущему по-соседски коту, познакомиться. Коты (а тот был значительно крупнее) дружить явно не захотели, напружинились, заорали. Я попыталась за поводок подтянуть Филю к себе, но ошейник вдруг соскочил, коты сцепились, и покатился этот кошачий клубок вниз, под откос, к озеру.  Покатился, и, завернув за угол, исчез из вида. Тут уже заорали мы с дочкой от ужаса, что с нашим  Филечкой случится что–то страшное. Побежали к озеру, а котов нигде не видно. Бегали мы по берегу, вокруг дома метались, а котика нашего нигде нет. Самые страшные мысли приходили в голову, очень я переживала за плачущую дочь, как вдруг… Не спеша, гордо подняв голову и хвост, выходит  из-за угла наш Филя. И то, что самый главный  кот теперь  он – никакого сомнения уже не вызывает. Через пару дней, совершая свои прогулки–прыжки, наш котик неподалеку увидел собачку. Напрягся, пригнулся… Но, как говорится, слава бежит впереди, собачка явно была не дура, до нашего отъезда ни её, ни соседского котика мы больше не видели.

Но начинает наш котик страдать без любви, явно желая познакомиться с какой-нибудь эдакой хвостатенькой. Чем помочь любимому ребятёнку? В санатории около столовой кучкуются какие-то киски. Прихватили сумку, запаслись каким-то кусочком-приманкой, пошли подбирать невестку. Я, как потенциальная свекровь, старалась выбрать почище. Понравилась одна, рыженькая. Подбираемся тихонько к ней, как вдруг эта штучка на наших глазах оседлала какую-то другую кошку. Боже мой, да она - кот! Тогда мы прихватили ту, что была внизу – явно промашки уже не будет. Принесли её домой, оставили молодых одних. Улучшили ли мы породу местных кошек – не знаю, но котик наш после  этой истории ещё больше озверел, стал совершенно непослушным, и даже злобным, и сильно не то, что исцарапал,  – изодрал руки  мне и дочке. С мужем всё-таки связываться не стал. Побоялся. Так мы до конца отпуска и ходили с забинтованными до локтя руками – лишь бы никто не догадался, что это работа нашего кота. Испугаются за своих детей – могут и угробить малыша.

На следующий год мы отдыхали там же, в том же составе, и случилась с малышом беда. Он вообще всегда любил поедать траву, а тут какою-то оцарапал горло так, что не то, что есть или мяукать – даже лакать не мог. Найти ветеринара в том захолустье трудно, котику всё хуже, он даже уже и не ходит. Ночью прижался ко мне, уцепился коготками за руку, и только стонет. Утром рука моя была вся-вся в мелких крапинках, так он цеплялся за жизнь. И нашли мы, наконец, ветеринара. И наплевать, что пальцы у него грязны и немыты, когда он надевает иглу на шприц. Главное другое – пенициллин котика спас, горлышко выздоровело, котик выжил. А в соседний номер приехали отдыхающие с маленьким котенком. Когда Филя увидел его, изумлению не было предела. Целыми днями наш ходил вокруг котенка, нежно трогал его лапкой, чуть не целовал. То, что придётся заводить ещё одного зверька, стало ясно. Через небольшое время появилась у нас в семье маленькая собачка, Альмочка. По домашнему – Муля. О ней – особая песня. Она тоже создание незаурядное, очень и очень любимое.

Как кот принял собачку, вспоминаю с улыбкой. Прожили зверьки в одном доме 15 лет, собачка быстро,  хотя и не намного, переросла кота, но главным все эти годы был кот. Собачку на жильё устроили в комнате дочери, за софой, на батарее, дело было поздней осенью. Добраться до своего гнезда Альмочка могла только по гладильной доске, проложенной с пола до софы. Филя практиковал лечь посередине доски, и не двигаться, когда мелочь тычется в него носиком, а пройти не может. И вот это пасование перед котом так и закрепилось у собачки навсегда.

Время шло, зверьки росли, появилась машина, потом дача. У зверюшек жизнь становилась более интересной, много времени проводили на природе. Зверьки оказались очень обучаемыми, умными, а самое главное - очень ласковыми. Историй было множество, конечно, все не вспомнить, но отдельные всё же упомяну. В самом конце одного из отпусков на Псковщине, буквально в последнюю ночь разразилась страшная гроза. Турбаза расположена прямо в сосновом лесу, и я, проснувшись ночью от грохота грозы и падающих деревьев (слава Богу, ни одно не упало нам на крышу), увидела в окно то, что приняла за фары подъезжающей машины. Мелькнула мысль: как же это машина едет прямо через часто растущие деревья? И тут дошло, что это – не фары, это – две рядышком, параллельно, в метре от поверхности земли, движущиеся шаровые молнии. Отойти от окна сил не было. Молнии подлетели, прямо по стеклу с той стороны поднялись вверх. И исчезли, не причинив нам вреда. А утром оказалось, что дороги все размыты и перекрыты упавшими деревьями. Город Великие Луки, с вокзала которого мы должны были возвращаться в Москву, практически затоплен, но поезда…ходят. Добрались мы до вокзала под проливным дождём, неся нашего Филечку в закрытой корзинке. Боже мой, как он орал! Таких диких воплей я больше не слышала никогда! Но главное – результат. И когда мы, грязные и насквозь мокрые, ввалились в вагон, и оказались в чистеньком купе, да ещё и пахло замечательно в том вагоне какими-то свеженькими булочками (надо сказать, великолукская выпечка всегда славилась), как же выпущенный из корзинки Филя начал от счастья кататься по полке! Ни одному циркачу не снилось.

Когда появилась наша первая машина – старенькая «Волга» - мы, уже с двумя зверьками, начали колесить по родимой сторонушке. Зверьков возили в корзинках –  в двух одинаковых, стоящих рядом у меня на коленях. Однажды устроили пикник у дороги, выпустили малышей из машины, и они, обрадовавшись свободе, начали свою беготню Альма, как заводная, начала кружить вокруг нас, стоящих рядом с машиной. Я сбилась, начав считать круги, которые она накручивала. А собачонка всё прибавляла скорость и кружила, кружила… Кот не выдержал такого аттракциона, и, желая быть не хуже, вспомнив Псковщину, разбежался, и … высоко запрыгнул  на бетонный столб электрического освещения. Мы были в шоке.

Зверьки всегда были очень нежны с нами и чувствительны к нашим переживаниям. Альмочка и сейчас совершенно не выносит ничьих слёз или даже всхлипов: услышав подозрительные звуки, бежит к страдальцу, стараясь обязательно лично слизать с его лица все слёзы и даже другую влагу. А Филя… Никогда не забуду, как много лет назад я случайно осталась летом в Москве одна: дочка поехала отбывать очередную смену в пионерлагере, свой отпуск мне пришлось отгуливать в феврале, а муж уехал на рыбалку всё на ту же турбазу. В заранее оговоренный день я ждала дома его звонка, и после разговора (слава богу, у него всё было хорошо, только заварку забыла я ему дать с собой. Так бедный мой супруг две недели пил один кипяток – заварочки тогда на Псковщине в продаже и в помине не было),  стало мне так страшно одиноко, что слёзы полились просто рекой. Сидела я у стола, подперев рукой голову, вдруг Филя (а он ещё был один у нас), который почти никогда за всю свою жизнь на стол не забирался, запрыгнул ко мне  и начал тереться так истово, проходя у меня под подбородком справа налево и обратно. Гладил, гладил, гладил меня, и я, конечно, не выдержала – рассмеялась. Слезы как-то утихли.

Я сказала «почти никогда» про походы на стол, потому что был один искус, выдержать который Филька не мог: это маслины. Стоило ему почуять их запах, как никакие препоны не могли его остановить: ни запреты, ни чувство собственного достоинства, не позволяющее коту из приличной семьи шарить на столе. Облизывал он каждую маслинку аккуратно, тщательно, с таким умильным выражением мордочки, что прощали ему эту выходку сразу. А как Филя « ходил на ручки»! Правда, надо было к нему наклониться и немножко поунижаться, умильно прося его: «Филенька, иди на ручки!». И он не выдерживал: вставая на самые пяточки, протягивал вверх передние лапки. И, если бы не подхватить его при этом, непременно упал бы. Но знал, что подхватим, конечно, знал. А как он запрыгивал на плечо: с кровати, со стула, а иногда и прямо с пола! И что поражало меня всегда: даже если я и была не совсем одета, никогда ни одной царапины! Так аккуратно он просчитывал свой полёт.

Мы никогда специально ничему не учили наших зверьков, у Альмочки никогда не требовали даже элементарного: дать лапу. Малыши, находясь с нами в постоянном контакте (а так случилось, что почти одновременно с приходом собачки в нашу семью, я ушла  с работы), обучались всему сами. Многое случалось непроизвольно. Помню, как однажды, жарким летним днем мы с Альмочкой гуляли по ВДНХ. Проходя около павильона ЭКСПО, увидели искусственный водоём, в который полого опускался забетонированный берег. Альмочка побежала к воде, потом дальше, дальше и сама не заметила, как поплыла. Было очень забавно.

Филя всегда был очень музыкален, а самое неизгладимое впечатление на него производил наш с дочкой дуэт, когда мы, заведомо противными голосами на мотив из Кин-дза-дзы пели «Филя, Филя, что ты будешь делать, Филя, Филя, как ты будешь жить?». Песня в нашем исполнении была весьма впечатляющей и заканчивалась призывом «вечно нас любить». Реакция малыша была стандартной: он начинал активно перекатываться с боку на бок, чуть ли не через голову, постепенно входя в раж. Иногда это заканчивалось нешуточными царапинами у нас на руках, но от него мы готовы были принять всё.

Муля на звуки реагирует выборочно: в основном ей по барабану всё, кроме  «живого» лая соседских собак (на лай с экрана ТВ она даже голову не считает нужным повернуть). Но вот самые страшные испытания для нашей чудесной собачки – это шутихи под новый год и другие праздники, да шум грозы. Даже нет ещё ни молний, ни дождя, только ощущается их приближение, а Муля уже мечется по дому, слюна течет рекой, в глазах паника и ужас. Говорят, в Москве под Новый год умирает две с половиной тысячи собак от сердечных приступов из-за грохота хлопушек.

Догадливость зверюшек иногда даже ставит в тупик. Вот сейчас, когда я набиваю на компе эти строки на холодной, ещё не газифицированной даче, мы перебрались со второго этажа вниз, в гостиную, разложили диван, включили два обогревателя и жить стало можно! Но тесно. И прямо к дивану вплотную примыкает полированный журнальный столик, на котором лежит распечатанная плитка шоколада. Муля перешагнула с дивана на стол, потыкала плитку носом. Но поверхность скользка и шоколад «убегает». Когда я вернулась в комнату через несколько минут, Муля уже упивалась шоколадом на полу. Упав, шоколадка вывернулась из одежки, разбилась на кусочки и стала вполне употребима для нашей беззубой собачки. Никогда не узнаю, сам шоколад начал полёты или Муля догадалась его скинуть вниз.

И говорить их мы научили. В самом прямом смысле. Парочка гуляет по участку, летом – часами. Дверь в дом закрыта, а чтобы она открылась, парочка поднимается на крыльцо. И мы слышим лай или громкое мяуканье. Они прекрасно знают, что если и не сразу, то их всё равно услышат, и дверь откроется.
Тяжелы поначалу были для зверюшек длительные поездки в машине. Первая дача была далеко – у Рыбинского водохранилища (мы ведь рыбаки). Прожили мы там семь лет и счастливы были оставить и полгектара плодороднейшей земли (вкопаешь палку – зацветет), и дом в триста квадратных метров, и красоты местные с бесконечным количеством грибов, ягод, охотничьих и рыбацких трофеев. Ничто это не нужно, когда вокруг ощущаешь тягостно-вязкое гнусное отношение к себе лишь потому, что дом мы построили большой, под красивой скатной крышей, а не такой, какой принято в тамошних местах. А главная наша вина перед местными – в доме туалет. Да где же это видано: не бегать «на двор» даже в 30 градусный мороз, и не украсить прихожую ведром с аналогичными целями, а установить городские «удобства»! Сожрать за это нас были готовы. Но не впрямую… Мы, естественно навезли из московских питомников разные саженцы. Ну, то, что выкопали большее количество их во время первой же нашей отлучки – это ясно. Но, как говорится, «мстя» их была страшна: вместо выкопанных (что, в общем-то, понятно: взять самим негде, а, вернее, не на что, ведь каждая копейка идёт на настоящее дело – на бутылку) посадили нам дичков из леса, да со злорадством похохатывали: «Ну, пусть, пусть подождут яблочка!». Впрочем, и о затее этой быстренько мы узнали уже за «поставленную» нами бутылку. Спорить не стали, а вот съехать постарались побыстрее. Короче, пока мы метались туда – сюда, зверьки проколесили  с нами не одну сотню тысяч километров, привыкли. Но собачка всякий раз перед отъездом с дачи старалась спрятаться подальше – не хотела уезжать.

Жестоки в тех краях не только люди, даже и собаки местные не только не ладят с кошками, а загрызают их нещадно. Поэтому Филечку нашего ни на минуту мы не отпускали с поводка. Выделили специальное место в саду, назвали его «Филькин луг», как вдруг однажды… Папа наш был в Москве. Мы с дочкой проснулись ночью от уж особенно сильного собачьего лая, а утром обнаружили, что кота нет. Малыш решил вырваться на свободу. Отодрал лапкой москитную сетку от рамы и ушёл гулять. Стал понятен и собачий лай: видно, погнали они нашего Фильку, и таким ужасным было предположение о его судьбе! Больше всего я боялась, что разорванное тельце его найдёт дочка, увидит этот кошмар. Искали мы его долго, кричали, звали. Всё бесполезно. Надоумили нас пойти к местной то ли ворожее, то ли гадалке. Пришли, принесли «гостинца». Достала баба Маня  баночку с кучкой черных бобов. Покрутила, выбросила их на стол, говорит: «Кот ваш жив». Ещё раз повторила всё то же самое, говорит: «Он у кого-то на руках». Ещё раз повторила ту же манипуляцию, и: «Скоро вы его увидите».

Не успели мы вернуться домой, как увидели приближающихся к нам двух женщин, на руках одной из них какой-то грязный, пыльный комок, который и оказался нашим мальчиком. Сколько же воды он выпил, когда мы схватили его и притащили в дом! (А сколько водки выпили те две дамы, "поставленной" нами им в знак благодарности!). Принесли его издалека, он ухитрился уйти за несколько километров, но главное – был жив! Господи, чего бы я ни отдала сейчас, если бы его опять мне принесли! Филечка прожил с нами 19 лет и полтора месяца, и вот уже пять месяцев, как его больше нет. Всем нам очень тяжела эта потеря, и я хочу излить свою тоску хоть на бумаге, может быть будет не так невыносимо грустно.

Но надо радоваться и тому, что есть. А рядом со мной сейчас есть собачка, и именно рядом. Вот я сижу у компьютера, она спит по-соседству на диване. Я ухожу в другую комнату или на кухню, она просыпается, перебирается вслед за мной, тщательно устраивается и засыпает. Спит крепко, похрапывая и попукивая. Я опять меняю «рекогносцировку». Муля вновь просыпается, перебирается (далее – см. выше). Я – опять, и она – опять. И никаких упрёков, недовольства, капризов! Это счастье – иметь такую замечательную собачку. И это – моё счастье. И как же она внимательно всегда смотрит на нас, словно проверяя, всё ли в порядке, словно пытаясь по нашему виду понять все движения нашей души. И, по-моему, понимает..

Спасибо вам, милые мои зверюшки, за любовь, преданность и счастье общения с вами! Стоило родиться на этот свет, чтобы иметь таких зверюшек, которые навсегда вошли в мою жизнь!

2004 год