Рецепт счастья

   Я снимаю свою пожелтевшую застиранную рубаху. Когда то она была белая, как облако, но ее предыдущие хозяева были весьма неосторожны, да и постоянное отстирование рвоты, пены, вырывающейся изо рта во время эпилептических приступов, и крови превратили ее в серо-желтое напоминание былой белизны и непорочности. Васька говорил мне об этом. Он все знает.
Я одеваю хлопковый халат цвета слоновой кости на голое тело. Он и рядом не стоит с моей затасканой рубахой сменившей сотню другую партнеров. Некоторое время ерзаю, наслаждаясь нежным соприкосновением покрытой шрамами кожи и волокнистой мягкой материи. Васька говорит, что пора начинать. Я опускаюсь в мягкое кожаное кресло, сверяюсь с часами и надеваю очки. Мир вокруг расплывается, словно размазанный случайным движением рисунок. Я жмурюсь, Васька говорит, что так я выгляжу умнее и презентабельней.
   Раздается стук в дверь. Я превращаюсь в серьезного доктора. Спеца своего дела. Авторитет - это единственное, что может успокоить людей или заставить подчиняться или и то и другое. Великий инструмент способный лечить и калечить судьбы. "Войдите"- говорю я серьезно.
В кабинет просачивается силуэт. Я жестом приглашаю ее сесть. Не знаю, откуда мне известно, что это женщина. Спрятавшийся под столом Васька тихонько ерзает, наверное, пытается разглядеть нашего пациента. Она садится. Я спрашиваю, что у нее стряслось и беру в руки блокнот и ручку. Её размытые дрожащие плечи поднимаются и опускаются с каждым всхлипом. Она собирается с мыслями и начинает рассказывать о ненавистной работе уборщицы, в какой-то захудалой забегаловке неподалеку, о муже, уволенного за очередную пьянку, о непогашенных кредитах, о лишении родительских прав.
   Я откладываю блокнот со своими каракулями, правой рукой снимаю очки и зажмуриваю начавшие болеть глаза, левой рукой начинаю массировать глаза и тихонько посматриваю на пациентку. В ее опухших раскрасневшихся глазах зарождаются крупные слезы, которые неторопливо стекают по щекам, объединяясь на подбородке. Эти соленые росинки показывают мне жизнь людей от рождения и до смерти. Великое уравнение жизненного цикла любого индивидуума в глобальном масштабе. Рождение в глазу. Жизнь, учеба, работа, поиск своего места под солнцем это символизирует путь слезинки от глаз к подбородку. В этот период в уравнение вводится переменная в виде движений головы или рук стирающих часть слезинок с влажной щеки. Преждевременная смерть. Встреча своего партнера или второй половинки, кому как больше нравится, происходит в районе подбородка с последующим актом слияния и падением символизирующим смерть.
   Я прошу ее успокоиться и протягиваю пачку бумажных салфеток. Она вытирает лицо дрожащими руками, громко всхлипывает и продолжает жаловаться на свою никчемную жизнь. Мне становится тошно от ее нытья, и я начинаю смаковать это чувство, словно дорогое немного терпкое от пролитых слез вино тринадцати летней выдержки.
Она говорит о своей работе, и я различаю душные нотки безысходности. Рассказ о муже помогает мне почувствовать кислый привкус обиды.
   Из-за постоянного употребления антидепрессантов я потерял возможность, что-либо чувствовать. Именно поэтому я сбегаю из палаты и тайком пробираюсь в этот кабинет. Единственный психиатр в городе отправился в отпуск. Об этом говорят в регистратуре, но периодически обезумевшие от горя люди забегают сюда, надеясь получить волшебную пилюлю от всех бед и несчастий. Тут я их и встречаю, выслушиваю исповедь, благодаря чему в моей памяти возрождаются былые эмоции, и я снова чувствую себя живым. Они плачут так же как сидящая с той стороны стола девушка, и я начинаю плакать вместе с ними. Это единственное место где меня действительно слушают, а не всучивают горсть непонятных таблеток или хуже того запирают в комнате с мягкими стенами. Я рассказываю о Ваське и получаю таблетку, словно послушная собачонка. Я делюсь тоской по своему котенку, оставшемуся в моей квартире, а мне дают еду в пластиковой посуде и ложку без острых концов. Я говорю, что не голоден, а санитары в белых халатах насильно набивают мой рот пресной кашей. Но в этом кабинете все иначе. Люди слушают меня. Я советую им бросить все и уехать подальше из этого проклятого захламленного города или съесть пару стандартов феназепама, запивая любимым алкогольным напитком крепче тридцати восьми градусов для верности. Если мой пациент испытывает сильное чувство вины- то я советую ему более болезненные способы разрешения проблем. Все зависит от предпочтений моего подопечного .
   "Убей себя"- говорит ей Васька моими устами. Девушка перестает рыдать и таращится на меня своими покрасневшими глазами. Васька через меня советует ей выпить пару таблеток Кеторола, сделать несколько глубоких поперечных разрезов на руке и серьезно подумать о своей жизни. Готова ли она стать стертой со щеки слезой. Либо да, либо нет. Третьего не дано. Если ответ положительный- то ей нужно будет принять стандарт аспирина или трентала, для разжижения крови, а если вернется тяга к жизни- то лучше будет позвонить в скорую. Девушка ловит каждое наше слово. "Только перед лицом смерти мы осознаем ценность нашей жизни"- говорит через меня Васька. Размытый образ девушки с той стороны очков молча глядит на меня, а я размашистым еле читабельным почерком выписываю рецепт на вырванном из блокнота листе.
   Она теребит листок с моим рецептом в своих влажных дрожащих руках и спрашивает: "Вы уверены, что это мне поможет?" Напустив на себя важный вид, я утвердительно киваю и жестом предлагаю освободить кабинет.
   Тихий час близится к концу, а мне еще нужно переодеться, закрыть кабинет и незаметно вернуться в палату.
   "Следуйте моим инструкциям, и вы обязательно исцелитесь"- говорю я ей, аккуратно выглядывая в коридор, чтобы никто не заметил мои больничные штаны и тапочки: "Это ваш персональный рецепт для счастья”.