Деревенские свадьбы в Забайкалье

          

     Для Ольгиных стариков дни проходили обычно в хлопотах по хозяйству. Каждый день они выполняли привычную работу: кормили свою живность, прибирались в доме и в ограде. Если бабушка затевала стирку, то дед таскал вёдрами воду и грел её в баньке. Если дед копался в саду, то тогда бабушка помогала ему.
     Так и кружились вместе целыми днями, успевая поспорить, повздорить и помириться по сто раз за день.
     Иногда  заходил кто-нибудь из соседей, знакомых или родни. Тогда  старики откладывали все  свои дела и чаёвничали, да вели беседы.
Сосед, Кузьма Ерофеев,  был другом Ольгиного  деда ещё с  детских  лет. Раньше он чуть - ли не каждый день  заходил к Петровым, а теперь  Кузьма Матвеевич передвигался медленно, опираясь на самодельный костылёк, потому-то и редко захаживал к другу. Зато Пётр Иванович с завидной регулярностью навещал  его.
     -Здоровай, хозяюшка! Одна домомничишь? А сам-то де?- гость  засыпал Клавдию Никифоровну  вопросами.
     -Тута я, тута!-  Пётр Иванович вышел из сараюшки, едва заслышав голос друга.- Куды – жа ишо мине деватца - то?
Поздоровавшись, он  оглядел со всех сторон Ерофеева, словно не видел того лет сто, не меньше.
     -Ну, ты, паря-беда, совсем  расшаперился!- и, обернувшись к внучке, произнёс.- А бувало раньче-то, по  молодости, Кузька  плясун бул  лихо-о-ой! На  спор никому из деревенских не удавалося энтого удальца переплясать!  А тапереча эвон, на трёх ногах, как энтот…ну как иво тама…ну, какой  по Луне-то  нонче шастат?
     -Луноход. - подсказала внучка.
     -Во- во! Энтот самый луноход и есть! Тока тот по Луне шарамкаитца, а энтот-то  тута… нараскарячку…всяка-разна  волочитца!
Кузьма Матвеевич засмущался и попытался что-то сказать в свою защиту.
     -Дык…то- ж, Пётра... по молодости! А нонче-то … мине ужо  за шешдесят…, какой таперь с мине  плясун?
     -Сушша  твоя  правды, Матвеич!- согласился Пётр Иванович. - Ты тапереча больша трясун ды  писун!
     Все рассмеялись, а громче всех Ерофеев. Он никогда не обижался на шутки друга  и даже подыгрывал ему.
     Обед  прошёл  совсем недавно, а до ужина было ещё далеко. Но в этих краях гостей  принято обязательно чем-нибудь  да попотчевать, хоть чаем.
     -Ну, давайте к столу, чаёвничать!- позвала Клавдия Никифоровна.- А то сорок сливанчиков ужо, поди, прошло!
     Она всегда так приглашала, разливая густой чай в кружки, на треть наполненные молоком.
     -Нонче тока сушки у нас.- Клавдия Никифоровна поставила на стол большое блюдо с баранками.- А тарочки-то твои любимы я ишо третёводни пекла. Вота гля табе остатки припасла!- она подала гостю на блюдце  две  булочки с черёмухой.
     -Благодарствую!- Кузьма Матвеевич взял  тарочку и, надкусив, зажмурил глаза.
     -Чё? С соллю попалася?- съехидничал Пётр Иванович.- Поди, не пельменя!
     -Не-е-е! Ску-у-усно-о  шибко!- ответил друг.- А моя-то старуха не могёт вота таки тарочки сварганить!
     Хозяйка зарделась от  похвалы.
     -Ды и чай у Клавди какой-то наваристый получатца,  духмяный!- опять похвалил гость.
     -Дык…оно… в чужом огороде-то… и морковка потолше!- Пётр Иванович опять не упустил случая подковырнуть  Ерофеева.
     -Но-о-о! Разошлися! – Клавдия Никифоровна приструнила друзей, и те послушно зашвыркали горячий чай из блюдцев.
     Девочка сидела тихонечко. Внимая каждому слову рассказчиков, она едва успевала за ними записывать  в свою толстую тетрадь.
     Пётр Иванович начал издалека и, как обычно, со словами:
     -Бувало  раньче, присказка була: "Девка  родитца, парнишка на коня садитца, и она иму в жёны годитца!" Энто, мнучка, значило, што жаних  должон быть постарше  от невесты  годов на десяток.  В  аккурат, в энтих летах ребятишки ужо лихо осёдлывали лошадей.

    …Невест для  своих  сыновей  родители выбирали сами, и не обязательно из своего села, а  из соседних и дальних тоже. На сватовстве, зачастую, молодые видели друг  друга впервые. Никто и не спрашивал их согласия, а уж про любовь, да сердечные чувства - вообще не могло  быть и речи. Молодых подбирали из своего круга: зажиточные никогда не отдавали своих чад в бедные семьи, разве  только в крайних и очень редких случаях. Невест на селе  всегда было больше, чем женихов. И  девицам необходимо было иметь солидное приданное, иначе бесприданницу замуж никто не возьмёт.  Чем зажиточнее семья невесты, тем солиднее это самое приданное, и тем больше шансов у девушки выйти замуж за богатого.
     -Энто како - ж було щастя выдать девку замуж-то! Лишний рот кормить не надобно! - вставил Кузьма  Матвеевич.- Ну, давай дале, Иваныч, обсказывай.
     -Дык, тады ты не встревай!- проворчал Петров, и, сделав глоток из кружки, продолжил.
     …Сначала  родители жениха засылали  к выбранной  невесте сватов.Эта делегация состояла из нескольких человек: свахи, родителей,  кого-нибудь из старших по родове, близких друзей жениха и его самого.
Наряжались в праздничные одежды. Брали бутыль  самогонки, леденцы из сельской лавки, завёрнутые в бумажный кулёк, и с достоинством шествовали по деревенской улице.
     Сразу было видно, что эта  за делегация!Подогретые любопытством  селяне прилипали к окнам:
     - Антире-е-е-сно  шибко,  к кому - жа  энто  нонче сватов засылают?
     Более  расторопные спешно выбегали из избы  и пристраивались к  шествующей  толпе.
     Сваты входили в дом к невесте с  присказками на такой случай:
     -У Вас товар, а у нас купец…
Родители девушки растерянные, но  довольные,  вели  ответные речи:
     -Товар-то есть, дык вота по карману - ль он Вашаму купцу-то?
     Соблюдая обычай, ещё некоторое время гости и хозяева упражнялись в остроумии, отпуская шутки-прибаутки.
     Покончив с этой частью ритуала, звали в  горницу  на смотрины  уже успевшую принарядиться девицу.  После, за наскоро накрытым столом, договаривались да определялись со свадьбой. Обязательно обсуждали приданное и все приготовления по такому случаю.
    С улицы окна избы невесты, словно мухи, облепляли  деревенские ребятишки. Самый шустрый из них пересказывал односельчанам, толпившимся у ворот,  что происходит в горнице. А те стояли и терпеливо ожидали окончания церемонии. Ведь в случае удачи - им перепадёт и выпивка и закуска.
    Неудачные сватовства были крайне редки. Их по пальцам можно было сосчитать. Так что селяне всегда дожидались окончания церемонии, чтобы потом её обмыть по старому русскому обычаю.
     Согласно этому обычаю, после состоявшегося сватовства, уже в своей избе, родители жениха  наливали в гранёные рюмки мутноватую хмель и на огромном подносе выносили на улицу.
     -Угошайтися, люди добры! Бог даст, и свадебку нонче справим!
     Народ принимал угощение, балагурил, подтрунивая над женихом. А тот, стесняясь, стоял  с понурой головой и принимал  беззлобные шутки односельчан.
Откуда ни возьмись, появлялся деревенский гармонист, и пошло веселье! Плясали прямо на улице. Захмелевший люд ликовал!
     -Дык… иму…энтому   люду-то…тока  и  дай…што  выпить, ды покуражитца!- опять вставил  Кузьма Матвеевич.
Не обращая внимания на столь существенное дополнение к своему рассказу, Пётр Иванович продолжал.
     …После отъезда сватов, в доме невесты собирались её подружки и начинали громко причитать, выдавливая  из себя слёзы:
     -Ой, уведут-то  табе из  родной избы в сторонушку чужу... от тятеньки ды от матушки... разлучут с подруженьками сердешнымя, ды расплетут твои косыньки!
     Для порядка и невеста  тоже должна была немножко поплакать:
     -Тятенька и матушка,  родимыя... ды пошто - жа  миня отдаёте-то на сторонушку чужу - неведому…- на самом - же деле  глаза невесты  излучали радость предвкушения  замужней жизни.
     -А зачем - же тогда она плакала, если радовалась, что замуж выходит?- не поняла Оленька.
     -Дык энто гля порядку!- объяснила бабушка.- Ну, эдак принято було спокон веку.
     Эти причитания являлись обязательной частью ритуала.
     Покончив с ними,  вся компания оказывалась  за столом, дабы отметить это радостное событие.
     Особых трудностей с угощением  не было.
     Все селяне, конечно кроме лентяев, заготавливали впрок картошку, капусту, мясо, грибы, ягоды и прочую снедь. Так что смачно закусить под хорошую выпивку можно было  в любой избе.
     Главное – был - бы повод!
     Ну, а уж без  выпивки и  вообще ничего не обходилось! Самогон гнали  в каждом дворе. Этот божественный напиток был в наличии в любое время суток. Его пили, им натирали больные места, изгоняли из организма простуду. В общем, целебное зелье на все случаи жизни, как говорили в народе…
     -От сорока болезнев!- быстро вставил Кузьма Матвеевич.
     -Во…во!- поддержал  его Пётр Иванович.- Ото всех сорока болезнев и есть!
     Родители жениха и невесты начинали  готовиться к свадьбе заранее.  Делали это основательно: кололи свиней, потрошили кур, гнали  в большом количестве самогонку, доставали из погребов запасы.
     Столы собирали со всей деревни и составляли в  длинный ряд, чтобы всем гостям  хватило места за ними.
     Еда  была простая, немудрёная, но очень  вкусная.
     Непременным угощением любого застолья были: домашнее сало с чесночком, бочковые солёные грибочки-рыжики, капуста, да огурчики.
     -У-у-у! - тут  Кузьма Матвеевич не удержался.-  Как - жа под стопочку-то… смачно хрумкала на зубьях квашена  капу-у-стка, дык ишо  с лучком, ды  с  духмяным  маслицем …спод  жареных семечков подсолнухов!
     -Можа по рюмочке?- спросила Клавдия Никифоровна. - У миня гля случаю завсегда припасено!  К тому - ж сёдня воскресення.
     -И куды - жа ты иё  тока  девашь?- не удержавшись, выдал себя Пётр Иванович.      
     -Я ить даче всю казёнку (кладовку, значит)  облазил, всё обшарил,…но так ничё  и не надыбал!
     Хозяйка не ответила на мучивший мужа вопрос, а лишь загадочно улыбнулась и повторила:
     -Ну, дык по рюмочке, али как?
     -Не-е-е!  Мине дохторица  наперёд наказала…ни грамма …- разочарованно произнёс  Ерофеев.- Ноги-то через иё, холеру, у мине не ходют.
     -Дык  мы с тобою, було дело, попили энту лекарствию… впрок! Наскрозь  пропитали организму!- Петров  подмигнул другу здоровым глазом.- Но, видать-то, ты поболе маво принял!  Мине-то  таперь энто лекарствие надобно кажен дён  принимать, а табе вота…- Пётр Иванович провёл рукой по горлу.- Места ужо  нету гля  иво! Таперь ты мине, Кузька, не кампання! А вота в одиночку-то я ить  никавды не пью!
     Матвеевич виновато посмотрел на всех и тяжело вздохнул.
    -Но-о-о!  Дык  как - жа! Ага-а-а!  Не пьёт он  никавды в одиночку!- возмутилась  Клавдия Никифоровна.- Каво уж тама!  А хто третёводни  манерку цельну  выдулил, а?  Дык ишо опосля бурундучил всяку чушь, ды выкобенивалси!  Эвон   френчик  весь  изнахратил! Не пьёт он! Ни-кав-ды-ы-ы! Совсем  старый чуру не знат!
     Пётр Иванович  виновато посмотрел на жену и прикрыл рукой пятно на пиджаке от лужи, в которую «нечаянно» угодил три дня назад.
     Выпив  за один присесть  свою недельную норму водки, он  обвинял жену во всех смертных грехах. Дав ему возможность «выпустить пар», Клавдия Никифоровна попыталась уговорить  мужа лечь на диван и проспаться. Но тот, хоть и  едва держался на ногах,  упирался из последних сил. Всё-таки  жена оказалась сильнее. Она, как мешок, взвалила его на плечо, подтащила  к дивану и махом  уложила. Только голова буяна коснулась подушки, как он сразу - же захрапел.
     Клавдия Никифоровна и раньше, по молодости, вместо мужа  выпивала последний стакан самогонки, чтоб тот окончательно не свалился с ног, да ещё и на себе волокла  его домой.
     Пьяный муж хорохорился, обзывался матершинными словами, а утром просыпался и был «тише воды - ниже травы»! Видать  чувствовал, что спьяну много  обидного наговорил жене. Тогда он весь день  угождал Клавдии Никифоровне, даже мог отжать выстиранные ею простыни…
     (Ну, совсем уж не мужицкое это дело!)
     И что только не сделаешь, чтоб загладить свою вину?!
     -Ты, старуха, чушкам-то набурдучила?- вдруг неожиданно спросил Пётр Иванович.- Чево-й - то они хайлом  орут…
     Жена сразу поняла, что хитрец уводит её от разговора, спрашивая, кормила ли она поросят, которые почему-то сильно  кричат.
     - Дык ты - жа сам даче имя  заваривал вотруби с картохой!- ответила она.- Пошто им  хайлать-то?
     -Ты, Пётра, того…энтого…  обсказывай давай дале!-  попросил  притихший гость, явно пытаясь прийти на выручку другу и погасить начинающийся скандал.
     Но Клавдия Никифоровна, выплеснув засевшую на три дня обиду, сама вызвалась  описывать   разносолы, да всякие  разные блюда  свадебного стола, перехватив инициативу рассказчика.
    -Рассол  с - под квашеной капусты - гля мужуков  самое, што ни на есть, перво лекарствие!- тут она сделала небольшую паузу и  с укором посмотрела на мужа.- Они ить завсегда опохмелялись  ём, с утречка, поправляя здоровью.
    …Грибочки - рыжики  доставали из бочек, вместе со смородиновыми листьями, и от их запаха невозможно было устоять, чтобы не попробовать один - другой.
    В больших тарелках  разносили горячие пельмени.
    -Ну а про пельмени-то  ужо особый сказ! - Клавдия Никифоровна сделала небольшую паузу, дав возможность внучке записать всё сказанное в тетрадку.- К ноябрьским- то завсегда кололи чушек, мололи  шибко димно  фаршу. Издавна,  долгими   вечерами  лепили энти  пельмени всёй семьёй. У кажного  своя работа: хто тесто раскатавал, хто гранёными стаканчиками  давил  на ём кружочки, хто  накладавал в энти кружочки фаршу, а тады ужо остальныя  завёртывали пельмешку  в  незатейливую хвигурку.
    -Дык ишо в пельмешку закладывали монетку,  али соль - вспомнил дедов друг.
    -А для чего это делали? - поинтересовалась Ольга, припоминая, как ей однажды достался пельмешек с солью.
    -Дык…дамно тако делалося!- ответила бабушка. – Тра-ди-ца така!- Клавдия Никифоровна  едва выговорила по слогам новое для неё слово. - Штоба прознать про судьбу свою,…про щастя…
    -Боле гля смеху!- возразил дед.- Я  чуть було  зуб не сломал  через таку пельмешку. Како - ж  тако щастя? Без зубьев остатца, ли чё ли? Хм-м-м! Тожа мине... ща-а-стя! Съел пельмешку и распознал всё про жисть свою…да? Эка-ба энтак! Тады-ба весь люд всё знал об сабе, а тута тока морока хальна!
    -Дык эдак  повелося дамным-дамно… стал буть чё-то в ентом тако есь? А то рази-ба делали эдак…- упорно отстаивала Клавдия Никифоровна древнюю «пельменную» традицию.- Миня ишо моя баушка учила, а ту иёшна  баушка!
     Потом она растолковала внучке, что  кому попадётся пельмешка с денежкой - тот будет богатым и жить в радости да удовольствии, а кому с солью - хлебнёт горюшка …
     -А табе лишь - ба позловредничать!- Клавдия  Никифоровна с укором посмотрела на мужа, приготовившегося отстаивать свою правоту.- Али охота зубья поупёховать?
     -И правды, Пётра!- поддержал её  Кузьма Матвеич.- Энто - жа  не Клавдя  чичас удумала! Я ишо помню, как баушка моя  тожа в пельмешки сурпризы всяки   залепливала, дык ишо и с приговорками разнымя. 
     Петру  Ивановичу расхотелось дальше спорить с женой, и он притих. 
     -Энто занятя було всем  в радость!- продолжила  прерванный рассказ Клавдия Никифоровна. - Потому как сбиралося всё  семейство, и работа спорилася.
     … Между делом, сначала душевно пели старинные песни, а уж потом старики  рассказывали  всякие истории, перемешивая  быль с небылицей.
     Готовые пельмени выкладывали на большой лист фанеры и  выносили  на мороз. Ну, а уж после ссыпали в холщёвые мешки и спускали на хранение  в погреба.  Этих запасов хватало надолго. Пельмешки ели  со сметанкой  или просто в бульоне.
Забайкальские пельмени главенствовали на столах по выходным да праздникам, конечно- же, после картошечки!
     Горками  раскладывали в  широкие блюда хлеб и  расставляли  их на столах.  Круглые булки  резали по-особенному, на весу. Их поворачивали боком, прижимали к груди  и отрезали толстые ломти, проводя лезвием ножа до самой груди. И никто никогда не порезался, не поранился! А хлебушек был от этого только ещё  вкуснее, потому как исходил от чистого сердца! Его всегда ели много.
Забайкальцы «хлеб»  называли, не иначе, как: "хлебушко". Ласково так!
В те времена его пекли  в каждой избе.
     Женщины  заранее месили тесто (квашню)  в специальных кадушках, и пока оно "подходило" выгребали из русской печи угли. Выпекали на горячей золе - на паду, куда с  тонкой деревянной лопатки ловко скидывали  перекрученное тесто  в виде калачей и круглых булок. Печку закрывали  железной заслонкой и  ждали, когда  золотистой корочкой покроется испечённый хлебушек.
     Стряпухи доставали  из печи пышущие жаром калачи и булки, клали на чистые домотканые  полотенца и  выносили на мороз. Замороженный хлебушко тоже складывали в мешки, и уносили туда - же, в погреб.
     Перед трапезой мёрзлые  душистые калачи заносили в дом, рубили топориком на  небольшие кусочки и ели, не дав им  до конца оттаять. Песчинки прилипшей золы вместе с хлебушком приятно похрустывали на зубах.
     А уж удовольствие от калачей,  да с  зелёным чаем, белёным молочком… ну просто  ни с чем  несравнимо!
     Как-то с давних пор так уж повелось, что после сытной еды непременно чаёвничали. Многие  забайкальцы и по сей день придерживаются этой традиции!
     Чай  назывался почему-то  «карымским»  или «бурятским», хотя производством чая в Бурятии никогда не занимались.
Особенность его заключалась в том, что этот чай  варили, а не заваривали, как сейчас.
     Большие плитки  спрессованных листьев и прутиков крошили и опускали в кипящую воду. Кипятили до булек, потом давали отстояться.  Чтоб зелёный чай быстрее  «отдал вкус», его  зачерпывали поварёшкой, высоко поднимали её над кастрюлей  и сливали обратно. После «сорока сливанчиков» разливали  густой  чай в стаканы, на одну треть наполненные молоком. Такой чай назывался  «белёным», потому как разбавленный молоком. Забайкальцы всегда  чаевничали  из блюдцев, в которые понемногу наливали  горячий чай, а потом смачно швыркали его маленькими глоточками. Напиток  сочетал в себе запах трав с бескрайних  бурятских степей, аромат полевых цветов и привкус горечи полыни. А  молочко «сдабривало» вкус и придавало приятный цвет.
     Клавдия Никифоровна  сделала  паузу в воспоминаниях и подлила всем слушателям этого самого божественного напитка.
    -Можа табе ишо пошибче забелить?- спросила  она внучку, держа наготове крынку с молоком. - Поди,  густой?
    -Не-е-е, не  надо!- Оленька отрицательно качнула головой. - Я такой люблю! 
    -Дык вота! - продолжала бабушка. - Без  белёного чаю, ды без картошечки тады не обходилися ни денёчка, дажа в голодну годину.  Картошечка почиталася "вторым хлебушком" и завсегда в любой избе  числилася самым, что ни на есть, первым харчем! 

    ...Каждая  деревенская семья имела земельный надел по нескольку десятин. Картошки  сажали  много, чтоб хватило  до нового урожая. Некоторые даже умудрялись продавать  излишки на городском базаре.
    -Дык вота, в глыбоких тарелках на столы ставили горячу  картошечку. От иё шёл особли-и-вый дух.- Клавдия Никифоровна повела носом, словно мимо неё сейчас проносили  это блюдо.
    -Старуха, ты энтак скусно сказывашь, ажна захотелося выпить, ды закусить…хошь  и «та-а-ком»!- Пётр Иванович явно намекал жене на ранее предложенное «по рюмочке», даже без закуски.
    -Табе-ба тока «по рюмочке»! Можа лучче чайку?
    -Поди, чай-то - не водка…много не выпишь!
Клавдия Никифоровна не обратила внимания на реплику мужа и наполнила его стакан чаем.
    -Вота и пей…поманеньку…чаёк-то! Он ши-и-ибко  пользительнай!
    Петру Ивановичу ничего не оставалось, как влить в себя очередной стакан чая, да «на сухую» слушать, как «вкусно» жена рассказывает про еду на деревенских свадьбах.
    -Клавдя, а ты про холодец-то спозабыла… ли чё ли?- напомнил гость.
    -Ой, дык и правды…спозабыла совсем!- опомнилась  рассказчица. - Ведь холодец-то завсегда варили на свадьбы…перво-наперво, особливо зимою.
И тут она стала в подробностях описывать, как варили этот самый холодец.
    Ольгина память хранила ещё кое-что из детских воспоминаний о свадьбах,  хворосте  и холодце. Она даже проглотила слюнки, вспоминая чесночно - мясные запахи.
    -Дык  вота, слухайте дале. А ты, мнученька, всё прописывай! Кавды подрастёшь, тады, поди, будут всё из мангазинов на столы ставить, а сами-то спозабудут, как энто раньче делалося…

    …Родня и соседи обязательно помогали: кто стряпал, кто вёдрами крошил овощи на винегрет, кто варил холодец. А уж холодец-то  был на свадьбах, да на больших  праздниках обязательно. Хоть и секрета в его приготовлении особого не было, но у каждой хозяйки он получался  по-своему.
    В чём причина? Не понятно! Вроде-бы всё делалось одинаково, только вот на вкус  он выходил у всех по-разному!
    …Свиные и говяжьи ножки, хорошо обработанные огнём и очищенные ножом, варили  в больших  кастрюлях долго- долго. Запах наполнял избу мясным ароматом и дразнил  желудки ребятишек, крутившихся возле печки.
    Наконец-то кастрюли снимали с огня, отделяли мясо от костей, перемешивали  в мисках с толчёным чесночком и заливали настоявшимся тягучим бульоном. И только после этого  выносили в сенцы, чтоб холодец застыл.
    Оставшиеся от варева кости перекладывали в огромный  таз. И вот тут-то ребятня  с радостью приступала обгладывать сочные и липкие  кости.
    Игрушки у ребятишек тогда  были в основном самодельные: из дерева, из тряпок и из чего придётся. Так вот эти  кости были ещё и игрушками. Не было ни одного мальца, едва вставшего на ножки, который - бы не  умел «кидать кости».
    Тем временем, мастерицы выпекали огромные пироги с  вареньями,  с рыбой,  да замысловатой формы шанежки с начинкой из молотой черёмухи.
    В кастрюлях с подсолнечным маслом жарили закрученные полоски теста, которые  потом, обильно посыпались сахарной пудрой. Эти хрустящие загогулины почему-то назывались «хворостом». 
    В общем, столы ломились от всех этих вкусностей и  обставлялись закусками, пока молодые венчались в церкви.
    Во дворе, ожидая приезда новобрачных, толпились разодетые гости.
    А  наряжался народ простенько, по достатку.
    Из больших деревянных сундуков, обитых железными прутками, доставали наряды. Делали это только на торжественные случаи, вроде свадеб.
Мужики облачались в цветные сатиновые  косоворотки, застёгнутые до самого горла на множество маленьких пуговичек. В поясе  туго утягивались   цветными кушаками, которые  завязывали узлом на боку. Концы кушака спадали вниз, почти до самых колен. Брюки заправляли в голенища грубых сапог, до блеска начищенных  свиным жиром.
    Хромовые сапоги  были верх фарса! Но вот носили их только зажиточные  селяне.
Деды  надевали ичиги - длинные, выше колена, мягкие кожаные сапоги, сшитые местными умельцами. А выделывать кожу, да шить ичиги  умели многие.
Мужское население щеголяло с гордостью деревенских петухов, выпустив чубы  из-под фуражек. Мода на фуражки, сказывали, пошла от казаков, некогда обосновавшихся у реки Селенги.
    Женщины  тоже одевались, не отставая  от  тогдашней  моды: фасон был у всех одинаковый, разнились только  рисунками на материалах.
Кофточка из такого вот цветастого ситца, со стойкой возле горла, оторачивалась мелкими  оборочками и туго облегала  талию,  подчеркивая фигуру. Юбка пышная тоже в оборочках, только широких, сверху ещё  подвязывалась расшитым фартучком. На шее обязательно бусы, а в ушах серёжки с камешками. А уж  какие они там были: настоящие или нет, никто даже и не задумывался над этим! Украшения  в основном передавались  по наследству, вот  потому-то их и  берегли для особых случаев.
    Замужние  бабы носили под платками одинаковые причёски: туго заплетённые косы, уложенные  кренделем на затылке и скреплённые гребешком. Главным девичьим украшением тоже были косы, только спускающиеся по спине, с вплетёнными яркими атласными лентами, завязанными в банты.
Женщины тогда  не красились и не стриглись.

    ...Жених одевался почти также, как обычно одевались мужики на праздники и гулянки. Только  косоворотку в талии утягивал красным атласным кушаком, да сверху  надевал  пиджак. Ну и для отличия ото всех остальных, в  нагрудный кармашек ему вставляли  цветок из  белого атласа.
     Свадебный наряд для невесты передавался по женской линии из поколения в поколение. Наверное, этот обычай хранил в себе какое-то магическое значение. Считалось, что вместе с подвенечным платьем, тепло души прабабушек, удача и счастье переходили к нынешним невестам.Платья бережно хранили в сундуках и доставали  только накануне свадьбы. Оно не желтело и не рвалось: такая прочная была домотканая ткань. В тяжёлый чугунный утюг, нагретый на  печке, клали раскалённые угли и разглаживали наряд.
    Фасон был неизменный:
    Под длинное, до самого полу, платье  надевали несколько накрахмаленных  и  сильно присборенных подъюбников, отчего оно становилось пышным и богатым. По всему платью, по низу рукавов и горловине, в несколько рядов, пришивались оборочки с ажурными узорами  и  узкие атласные ленты. А верхняя часть платья  плотно обтягивала фигуру.
    Для пущей верности, Клавдия Никифоровна  вставала из-за стола и показывала на себе, как это было, размахивая руками и воображаемыми  оборочками да подъюбниками.
     Все смотрели на неё заворожено.
     Вдруг, что-то вспомнив, она резко поднялась из-за стола и спешно направилась в залу. Через некоторое время  вернулась с изрядно потрёпанным альбомом. Полистав аккуратно приклеенные внучкой пожелтевшие фотокарточки,  радостно  воскликнула:
    -Эвон она!- ткнула пальцем в нужный снимок.- Вишь, тута  моя сестра Марея перед венчаннем?  Моих-то карточек и вовсе не осталося…Первый-то мой, Миша, их сжёг, все… подчистую.
     Альбом прошёлся по рукам.
     Сто раз увиденные фотографии теперь рассматривались уже более внимательно.
     Мария в свадебном наряде, с косами под фатой и венцом из атласных цветов, искусно расшитых серебристыми нитками, выглядела  как царица. Кроткая и смущённая, она стояла  рядом со своим  женихом  Иваном.
     -Энто они ишо тока  шли в церкву. - пояснила Клавдия Никифоровна, пристально вглядываясь в пожелтевшую  фотокарточку.
     ...Селяне разноцветной толпой  собирались возле церкви.
     Тройка самых отборных лошадей неспешно везла  молодых  по многолюдной улице к церкви.
     Первыми в храм входили  жених с невестой, а за ними шествовали  их дружки…
     -Дружки на свадьбе - энто ши-и-бко больша-а  честь!- вставил Пётр Иванович.- Завсегда  ими були закадышнай  друг  жаниха, ды сердешна  подружка невесты. Дык вота, мине  пала честь  побувать  дружком на Кузькиной свадьбе!
     …За дружками   шли родители обоих  молодых, а потом старшие в роду. Вся остальная родня завершала  свадебную процессию.
     -Тавды в деремнях-то  напропалую  все були роднёй. Перероднилися ды расплодилися,  вобчим!- снова уточнил дед. - Почти больша  полдеремни були с одной  с той - жа хвамилей!
     …Служитель церкви, облачённый в золотые одежды, начинал церемонию. Она длилась часа два, не меньше. Сначала он читал молитвы, перекрещивая новобрачных, а потом спрашивал их:
     - По доброй - ли воле пришли к алтарю, дети мои?
     -А если не по доброй?- поинтересовалась Ольга. - Ведь сами - же рассказывали, что всё решали родители, а  согласия жениха или невесты даже и не спрашивали.
     Старики перемигнулись между собой, мол, наши рассказы  мимо внучкиных ушей не пролетают.
     -Коли и шли  под венец   не по своёй  воле…всё одно... никавды  в энтом  нихто и не сознавался!  Эдак ужо  було заведено!- тяжело вздохнув, пояснила Клавдия Никифоровна.
     …Молодые  всегда отвечали «Да!», после чего  священник  надевал им на пальцы самодельные медные кольца. Затем  обматывал  руку жениха с  рукой невесты  венчальным  полотенцем, расшитым узорами. Держа за  концы полотенца, священник трижды проводил их вокруг алтаря с песнопением и молитвами.
     Всю церемонию  дружки держали над  головами  молодых  до  блеска начищенные  жестяные шапки-венцы.
     По окончанию  обряда, батюшка произносил  напутственную речь  и благословлял молодых. Те кланялись ему  в пояс, потом родителям, а потом и всему собравшемуся люду.
     Как  и положено, под колокольный перезвон, из церкви первыми всегда выходили  обвенчанные. Главное, чтобы в это время им никто дорогу не перебежал. Поверье такое было, что семейная жизнь не сложится, если кто-нибудь, пусть даже невзначай, пересечёт путь молодым!
     Новоиспечённые супруги  шли к повозке через людской коридор, щедро обсыпаемые пшеницей, медяками, конфетами.
     Тройка, послушная  кучеру, неспешно трогалась с места.
     -А ну, залё-ё-ё-тны-ы-я!- стегал он коней плёткой, едва отъехав от церкви.
С развевающимися на ветру разноцветными лентами, звеня бубенчиками под дугами, тройка весело  мчалась по деревенской улице. Следом за молодыми, на  таких - же ряженых   упряжках, с  радостными криками  следовала   молодёжь и  родня.
     У  дома жениха, где играли свадьбу, останавливались.
Пока молодые сходили с  повозки, хозяева  раскрывали настежь ворота. По старинному обычаю, под ноги новобрачным расстилали  овчинную шубу, вывернутую мехом вверх.
     Встав на такой меховой ковёр, они проходили  ещё  один обязательный  ритуал:
Родители жениха благословляли их иконой, которую те целовали, а после кланялись им в ноги. Затем мать на  длинном, красочно расшитом полотенце, подносила хлеб, коронованный  солонкой с солью. Молодые, перекрестясь, целовали каравай и, отламывая по кусочку, макали  в солонку и съедали.
    -Энто штоб хлебушко ды  соль  завсегда водилися в  ихнем дому.- вставил   Кузьма Матвеевич.
    -Как тапереча будешь звать-величать  родителев муженька сваво?- артистично  произнесла Клавдия Никифоровна. - Энто так завсегда спрашивала сваха невестку. - Тятенька ды матушка! - эдак  та должна  сказать и опосля  поклониться  имя в пояс.
    ...После этого свёкор и свекровь заключали её в объятья, и по-русски закрепляли новое родство трёхкратным целованием.
Закончив  церемонию,   обносили  стаканчиками с самогонкой заждавшихся гостей.
    - Милости просим к столу, гостюшки дороги! -  приглашала в дом  хозяйка.
    Молодые, перекрестившись, усаживались  под образами, возглавляя застолье. За длинным столом чинно рассаживались сначала старики, потом семейные пары, а  уж после молодёжь.
    Подарки дарили по достатку, кто, что мог: от курицы до самодельной мебелишки. При этом смущённо говорили:
   -Ужо и не взышите!
   После коротких, но ёмких тостов: «За молодых!  За любовь!  За крепку родову!» молодые  периодически вставали и под крики "Горько", стыдясь, целовались  впервые, да ещё и  принародно. Выпивать новобрачным не полагалось, вероятно, из соображений зачатия здорового потомства. За этим зорко следили родичи.

   …Молодые могли передохнуть лишь когда гармонист затевал «Камаринскую» или «Барыню», вовлекая захмелевший народ в пляску. Плясали и старики и молодёжь под одобрительные выкрики и шутки глазевших на них односельчан.
    Наплясавшись вдоволь, снова садились за стол, выпивали, закусывали, опять кричали «Горько», а потом и песни затягивали. Пели с душой, на разные голоса, называвшиеся подголосками. Песни знали все.  Правда, не все умели петь, но старались  подпевать, не нарушая мотива:
    «...не-е-што в по-о-о-о-люшке, ой да не колы-ы-ы-шится…"- запевал кто-то из женщин красивым грудным голосом. - «…только гру-у-устный   на-а-пев, где-е-то  слы-ыыы-ши-ит-ся…" - подпевали хором.
    Конечно, на свадьбах  всегда находились забияки, потому-то редко когда обходилось  без драк. Толи для смеха, толи всерьёз, считалось, что свадьба без драки – это просто неудавшаяся пьянка…
    Но драчуны зла  долго не помнили  и  тут же мирились.  Громко чокаясь гранёными стаканами с мутноватым зельем, восстанавливали мир!
    За полночь  сваха уводила молодых  в  опочивальню. Перина, подушки, одеяла и простыни-всё это было из  приданого. Чем богаче невеста, тем убористей кровать. Сваха  расстилала брачную постель,  расплетала невесте косу, и  только после этого оставляла молодых наедине в тёмной комнате...
    Но народное веселье не утихало аж до самого утра!