Два года ада, или как выжить в армии? Часть 1

Кто-то позвонил в квартиру. Я открываю дверь и вижу женщину, которая просит меня расписаться, вручая мне повестку явки в военкомат. Мне уже 18 лет и с небольшой отсрочкой из-за учебы в техникуме мне ее вручили.6 января 1997 года мне нужно было явиться в военкомат с вещами в 6 часов 30 минут на отправление в вооруженные силы Российской армии. По коже пронеслись мурашки, и я долго смотрел на бумажку, именуемая повесткой для службы в армию  начиная осознавать, что через две недели моя гражданская жизнь закончится. К повестке я конечно был готов, только число отправления оставалось узнать, что и узнал. Но больше всех на тот момент меня волновали  государственные экзамены, где при сдаче их я получил диплом текстильного техникума и прощай учеба, считая себя самым счастливым человеком. Еще конечно могло меня не радовать одно обстоятельство, что кто уходил служить, то учились меньше на пол года в техникуме, чем остальные. Многие нам завидовали, что диплом мы получали малой кровью, и я этим гордился. Учиться больше не хотелось, а хотелось начать новую эпоху в жизни - отслужить два года, и начать работать зарабатывать деньги. Я считал, что без службы в вооруженных силах путевку в хорошую жизнь мне не получить, и не устроится на хорошую работу. Военный билет для мужчины как второй паспорт и был одним из главных документов при трудоустройстве в моем понимании, хотя это был миф. Да и  перед своими друзьями товарищами было не удобно, ведь уважением не пользовались люди, кто не служил, и относились с презрением. Настроение у меня поменялось после врученной повестки не в лучшую сторону. Нагонялся страх, так как дата уже была назначена. В свои 18 лет, я уже успел научиться пить водку, трахать девок и стоять на учете в милиции за драку. Участковый милиции меня знал в лицо и называл меня безобидным хулиганом. Вместо года я стоял на учете все 2,5 года до 18 лет, так как были у меня еще нарушение дисциплины. Ловили меня на крыше десяти этажного дома в нетрезвом виде, ловили за распитие спиртных напитков на улице, или забирали меня шатающегося по улице в не трезвом виде в отделение милиции. Не поставили меня на учет в наркологию только из за того, что там работала моя бабушка. Бумажки из милиции регулярно туда попадали, как только я попадал не трезвым в отделение. Детство у меня прошло весело, от спортивных школ до приводов в милицию. Был случай, когда нам малолеткам ночью захотелось пойти на кладбище водки попить, даже не водки, а спирта Рояль, который в то время был очень популярен и стоил не дорого. Как выпьешь его, так сразу голову сносит. Внутри в желудке происходит отравление, и везде блюешь выворачивая все свои внутренности наружу. И какие козлы производили и выпускали в продажу эту отраву. Сколько народу отравилось от этого спирта. Собралось нас на кладбище пойти ночью- человек двенадцать. Кто-то конечно не пошел и испугался, мне же хотелось получить острых ощущений. Взяв магнитофон, и под музыку группы Сектор газа мы пошли на кладбище испытывать свою смелость. Когда подошли к центральному входу кладбища, еще трое человек испугавшись не пошли, а все оставшиеся включив на всю громкость двух кассетный магнитофон под песню Сигарета мелькает во тьме зашли на территорию и потащились в глубь кладбища к святым местам, к Братской могиле- участникам и героям Великой Отечественной войны, чтобы почтить им память. Не дойдя до святого места мы нашли получше ухоженную могилу с лавочкой и столом, и начали распивать разбавленный спирт. В эту ночь мне не хотелось пить, и я отказался не помню по каким причинам, и смотрел на все происходящее на трезвую голову. Пацанам некоторым стало скучно, а проще сказать отморозкам. Напившись двое отморозков стали ломать памятники, выкорчевывать ограды-все на своем пути крушить. Что можно было сделать в силах нормальных ребят, которые пришли проверить свою смелость, а не заниматься вандализмом их угомонили. Справедливости ради могу сказать, что один не вылезает из тюрем, а один из них сгинул на тот свет. У меня просто в голове не укладывалось, как этот малолетний ублюдок, которого воспитывали родители, да еще и ко всему папа военный, а сын его Юра ломает памятники ограды на кладбище, показывая какой он герой. Ранее он уже отличался, когда избил пьяного молодого человека, и пытался снять с его пальца печатку, которая не снималась. Тогда он решил отрезать палец ножом, где его оттащили от преступления. Через пару лет его на этом свете не стало, по словам кто его знал, он выбросился из окна, когда я служил. Наконец мы собрались к выходу после всего выпитого, так и не добравшись до святого места Братской могилы, и это было к лучшему. От разных пьяных уродов с кем я был  можно было ожидать чего угодно, что я не предвидел когда шел на кладбище, и мне хотелось побыстрее уйти, так и не навестив своего деда участника Великой Отечественной войны, о чем я думал когда шел в святое место ночью, хоть это была и бредовая идея моего недалекого разума. У меня в душе была очень сильная неприязнь к этому походу, и хотелось только одного -побыстрее добраться до дома. Было очень противно находиться в этой компании, и утешало только одно, что я не струсил и пошел вместе со всеми, а некоторые испугались. Для себя я считал этот поход подвигом, что переборов свой страх ночью, я побывал на кладбище. Выходя через центральный вход, мы увидели как с мигалками и со скрежетом колес останавливались милицейские бобики, то есть машины, а из них выпрыгивали сотрудники УВД. Все побежали в рассыпную, в глубь кладбища. Я спрятался за какую то кучу земли -наверное это была бесхозная могила. Менты с собаками освещая фонариками искали нас. Еще бы немного, и я наложил бы в штаны. Хотелось даже сдаться, но что то меня останавливало. Я лежал не шолохнувшись минут тридцать, и проклинал этот поход. Вспомнил я за это время все -как хорошо дома в кроватке и какие молодцы остальные пацаны, которые не пошли. Когда все успокоилось и милиция начала разъезжаться дрожа от страха я стал пробираться ползком через разные могилы и ограды к заднему выходу кладбища. Вдруг, я услышал какой то шорох и шепот. Я тихонько окликнул своих, которых было двое. Им было не меньше страшно, чем мне, но рады мы были друг другу очень сильно. Мы теперь трое выбирались с кладбища, перелезая через заборы, чтобы выйти в город с другой стороны. Когда вышли в город мы уже могли прикинуться, что просто гуляем. Через несколько пройденных кварталов мы встретили всех остальных, и стали радуясь живо обсуждать, кто куда убегал, и за кем гнались. Мы пошли толпой по тихой улице, где стояли деревянные дома. Шли очень шумно, да и магнитофон опять включенный играл очень громко. Мне очень хотелось отделиться от своей компании, и идти одному. Но пацаны бы меня не поняли, и понимая всю ситуацию пришлось идти со всеми, чтобы не быть изгоем. Конечно  милиция каталась по кварталам приближенным к кладбищу и искали нас, а мы наивные думали, что как мы сделали ментов и довольные с музыкальным сопровождением веселились, шагая домой. В метрах пятьсот показался свет фар. Мы со страхом посмотрели на светящийся прожектор, быстро двигающийся в нашу сторону, и побежали в разные стороны. Это уже был второй забег за эту ночь. Несколько человек перепрыгнуло через забор чужого дома. Я быстро бежал, не зная и не понимая куда. Увидев гору песка я зачем то за нее спрятался, наверное ассоциации еще не утихли. Аналогично я спрятался на кладбище за кучей земли и меня спасло. В этот раз мне куча песка уже не помогла. Просто под ней никто из мертвых не лежал и мне не фартонуло. Мне конечно надо было бежать дальше, и меня бы не догнали, только если не начали стрелять, так как бегал я очень хорошо. Мент меня сразу увидел, сидевшего на корточках за кучей песка, и подбежав ко мне ударил ногой в область шеи. Я кувыркнувшись упал. Подбежал еще один мент и уже двое  меня дубасили руками и ногами. Это была первая жестокость в моей жизни, которую я прочувствовал на себе в шестнадцатилетнем возрасте. Меня избивали по взрослому, и за что я не понимал, так как считал, что плохого ничего не сделал. Что на кладбище был ночью и убегал, испугавшись, за это меня избили слуги правопорядка, засунув в ментовский бобик. Через несколько минут избивая кулаками засунули еще двоих вместе с магнитофоном. Из двоих оказался Юра, который пару часов назад геройствовал на кладбище, ломая памятники с оградами. Юра плача просил отпустить его, и что он вообще на кладбище не был. Стал им угрожать отцом военным. Я сидел и думал, что из за этой мрази пострадали все, в том числе и я, а он ревет в истерике, что ни в чем не виноват. Нас привезли в отделение милиции, развели по разным кабинетам и стали допрашивать. Как выяснилось позже,  Юру отпустили сразу не понятно по каким обстоятельствам. Повезло мне, что я был трезвым, и моим показаниям вроде бы поверили. Написал я объяснения, что на кладбище ночью пошел по личным соображениям навестить своего деда, а с кем ходил, не знаю где живут, и какие фамилии, только знаю как зовут. Половину ребят с которыми я ходил, на самом деле плохо их знал. Просто собралась толпа, которая захотела проверить себя на смелость. Следователь сильно на меня не давил, видимо чувствовал, что был перебор ментов, которые меня отдубасили. Ведь я был в синяках и ссадинах, и со мной беседа прошла в хорошей обстановке, даже чай предлагали, и отпустили под утро пожав руку.
Я всегда по молодости тянулся за взрослыми ребятами и считал себя крутым, так как старшие всегда за меня заступались. Я пытался походить на них, старался быть справедливым по своему. В моем кругу товарищей и друзей такого не было, чтобы избить кого то просто ради развлечения, показав себя. Все мы конечно выпивали с раннего возраста, но с криминалом ни каких у нас проблем не было ни когда. Больше чем разбить стекло, залезть на крышу дома или подраться в пределах разумного один на один не доходило.  Учительница истории в школе предсказывала мне судьбу сидеть в тюрьмах, и наверное из за этого я ее не любил всех больше, но она просчиталась. С криминалом я никогда до своей поры не был связан. В школу я ходил ко второму уроку, мог без проблем прогулять все занятия, и перебивался с двойки на тройку. Учителя на меня закрывали глаза. Даже когда я на новогоднем огоньке в 14 лет первый раз попробовал водку, а пил чтобы не упасть в грязь лицом перед девчонками из своего класса показывая какой я крутой, и послав директора школы на три буквы -я это не помню, так как после 100 граммов водки мой молоденький организм перестал меня слушаться, и директор швырнув меня в раздевалку позвонил домой, чтобы меня забрали. По рассказам очевидцев я успел облевать школу, свой класс, схватить за грудь свою одноклассницу, после чего получил по роже и падая опрокинул стол с едой. Когда мне стало плохо я пошел на улицу и упав в снег вырубился. Увидев это директор, чтобы я не замерз, потащил меня в школу, где я его послал на три буквы перед тем как он меня закрыл в раздевалке. Классный руководитель –у меня была хорошим  учителем, убирала за мной блевотину в классе, а вся школа проводившая огонек смотрела в окно раздевалки вместо зоопарка спящее животное. В историю школы я попал несомненно, да простит меня классный руководитель Лидия Георгиевна. Ну а с бывшим директором Борисом Васильевичем я вижусь частенько, которому спасибо, что не отчислил после этого случая, но на огоньки меня больше не приглашали, и дальше учиться в 10 класс меня не пустили. Но при всем при этом после окончания 9 класса я смог поступить в текстильный техникум и закончить его. В техникуме я учился уже более или менее нормально, так как стипендию получал всегда. Я прекрасно понимал, что это мой практически единственный заработок, на который я хоть как то мог прилично одеться. Мама, работая в детском саду, одна растила меня с братом. Отец нас не воспитывал и практически с нами не жил, выплачивая нам исправно алименты. В девяностые года вырастить женщине двоих сыновей было очень трудно. Кормились мы практически одним огородом, что выросло, то и ели. Но то время коснулось не только нас, но и многих других в эти перестроечные времена. На воспитание у мамы время не хватало, и воспитывала меня улица. В осознании, в своем переходном возрасте я жил только по своим критериям и отделял хорошее от плохого. Никогда я не мог понять когда всякие негодяи подходили с предлогом закурить, и начинали избивать ни за что, или докапываются до парня с девчонкой. Наверное человечность я получил от матери. В эти не простые годы для всей России мать тащила нас двоих сыновей как могла, во всем себе отказывая -лишь бы вырастить двоих сыновей.
В армию я уходил самый последний из своих товарищей. Многие уже отслужившие два года рассказывали о своей службе, как поступать в разных ситуациях и не опуститься, быть настоящим мужиком постояв за себя. В спортивном отношении я был подтянут -бегал, отжимался и подтягивался на отлично. Со спортом я был на ты. Бесследно спортивные секции -лыжи, борьба, футбол не прошли даром. В школах и на улицах я очень часто дрался, чтобы постоять за себя и считал, что отслужу достойно. Как только получил повестку на руки и отойдя от небольшого шока я побежал на улицу всем хвалиться. Ну и не грех было это событие отметить. В этот день я пришел домой на рогах, и с этого дня я впал в свои мысли. Из жизнерадостного и веселого раздолбая, я превратился в его тень. Проводив своего последнего товарища 28 декабря 1996 года, которого ждала служба по блату -от нашего города Егорьевска в 20 километрах, я понимал, что следующий буду я. У меня такого блата не было, и поэтому я хотел только не попасть в Чечню, Дагестан и на Таджитско -Афганскую границу. Уж очень я туда боялся попасть. Не заметил я как сдал свои государственные экзамены, и получил 31 декабря диплом текстильного техникума. Следующий 1997 год наступил для меня тяжело, да и вообще в моей жизни он оказался адом. Сразу 1 января я слег с температурой в постель, и практически из нее не вылезал до 5 января. Была возможность взять отсрочку, но это означало, что пришлось еще ждать пол года до следующего призыва. Так как мы уходили одни из последних, кому давалась отсрочка по учебе. Поэтому решение было идти, а болезнь для себя я посчитал мелочью. Самое обидное, что я в жизни болел редко. Чтобы например увильнуть от учебы в техникуме приходилось есть сахар с йодом для поднятия температуры, или постукивать градусник в поликлинике для получения больничной справки. Девчонки у меня своей не было. В то время я уже понимал, что два года большой срок, и лишние расстройства на службе по поводу женского пола были ни к чему. Друзья бы писали каждый шаг любимой, и меня только это расстраивало. За пару недель я со всеми девчонками разругался, так как популярностью пользовался у многих. Мне это конечно льстило, и я считал себя крутым парнем, что мог на дискотеке потанцевать почти с любой свободной девушкой и по обжиматься в подъездах. Главным козырем перед девчонками был факт умения играть на гитаре, и я им пел песни в подъездах. Девчата были просто без ума от моих песен, и как мне казалось, считали меня своим кумиром.  До армейский возраст самый опасный для любого подростка. Могло занести куда угодно -друзья товарищи били стекла магазинов, школ, а я был с ними, стоял смотрел и вместе со всеми убегал. Поэтому участковый меня видимо и называл безобидным и беззлобным хулиганом. С возрастом начинаешь понимать, что все эти компании в малолетнем возрасте ни какие ни друзья. В конечном итоге, кто-то из них сгинул на тот свет, кто-то сидел за убийство, кто за воровство. Их десятки человек, которые пытались научить меня дышать клей, бензин, курить травку, пить чистый спирт, глотать колеса (таблетки) от которых становишься дурачком. Пытались мне вколоть в вену спирт, от чего я категорически отказался. Всего другого мне хватило одного раза, чтобы больше эту дрянь не пробовать. Но покурить простых сигарет, и попить водки вина я себе отменить не мог. Откуда деньги брались даже не вспомню, но практически каждый день мы пили подпольную водку, которая в то время была развита, и продавалась в каждом ларьке. У родителей я старался денег не спрашивать, прекрасно понимая, что жизненный период был очень сложным, жрать было не чего. И работы ни какой не было для заработка денег. Только была одна надежда, пойти служить, и через два года спокойно устроиться на работу. На шее у родителей сидеть не хотелось, и не позволяла совесть.
И вот наступили долгожданные проводы. Как я уже писал, что сидел я на таблетках периодически сгоняя температуру. Приехали родственники из другого города, пришли друзья. Семь человек были уже отслужившими. Двое отслуживших воевали в Чечне и к счастью остались живы. В те времена у меня на проводах играли культовые песни Анжелики Варум "Зимняя вишня", и "Тучи" Иванушек. Пели мы песни под гитару:
-Мама не ругай меня я пьяный я сегодня пил и буду пить, потому что завтра утром ранним забирают в армию служить. И не будет там со мною ласки, и не будет всех твоих забот, старшина создаст свои порядки, а старик салагой назовет. И не будет там моей девчонки, мама ведь она не будет ждать, от чего же мне не плакать мама-Милая родная моя мать. Эта песня была мною спета ни один раз в подъездах, на улицах, но только на своих проводах душа у меня разрывалась от этой песни, так как она была уже спета именно к месту, на своих проводах. Было много тостов, и ребята давали советы как себя вести со старослужащими, и не опускаться в первую очередь до стирки носков. Все деньги, которые собрали на проводах надо потратить до того, когда привезут в часть, а одежду гражданскую надо изодрать, чтобы в части она была никому не нужна, и ее не сняли старослужащие. Советов было много, к которым я прислушивался и делал свои выводы. Вес во мне был 68 килограмм, при росте 1 метр 82 сантиметра худощавого телосложения. Амбиций по службе у меня было много. Я уже для себя решил, что хочу стать сержантом и быть командиром- командовать личным составом. На проводах в глубине души я себя ощущал самым несчастным человеком, и считал последние часы расставания с родным домом, с мамой и другими близкими родственниками. Одно успокаивало, что многие отслужили, и я как-нибудь отслужу -ведь я не хуже других, и два года в сапогах не смертельно. Наступало утро. В шесть часов утра начали собираться в военкомат. Все разговаривали очень тихо, такое бывает на похоронах. Я одел старые брюки прощай молодость, свой старый пуховик очень теплый, драные зимние ботинки, свитер бойз весь в затяжках, который  когда то был модным, года четыре назад. Мама собрала в вещевой мешок еду, и осмотревшись в последний раз по сторонам квартиры я выпил две таблетки аспирина и  вышел на улицу. На улице было темно и холодно. Слышались вдалеке песни пьяных людей. Кого-то тоже провожали в военкомат. Чтобы не было так грустно, мы обнялись с друзьями, и шли до военкомата с песнями. Все ребята были пьяные кроме меня, водка в эту ночь у меня в горло не лезла. Может поэтому я так чувствительно ощутил свои проводы. Надо было конечно надраться до беспамятства, как сделали это другие призывники, и сильно бы не заметил расставания с родным домом. Когда мы подошли к территории военкомата, то уже шумела большая толпа провожающих. Никогда я столько народу не видел, когда провожал других своих друзей.  Я понял, что как только я зайду в помещение военкомата, то больше меня не выпустят попрощаться со своими в целях безопасности, чтобы пьяная молодежь не поломала и не перевернула автобус. Пьяные малолетки -это всегда самые опасные и не предсказуемые люди. Попрощавшись со всеми и проходя через пьяную толпу, которая оккупировала дверь военкомата, я встретил еще многих знакомых, провожавших других призывников, которые пожелали мне удачи, тоже прощаясь. Закрыв за мной дверь с внутренней стороны, военный показал куда я должен был пройти. Я увидел в классе несколько военных, и сидящих за партой призывников, к которым я присоединился. После поверки всех нас проводили через черный ход и направили к автобусу. За забором орали провожающие. Было темно, и в шуме я никого не услышал и не увидел, только подняв руку сжатую в кулак. Несколько человек умудрились пролезть через забор, и попрощаться в последний раз. Я усевшись в автобус стал тупо смотреть в окно, упершись лбом в стекло. Усевшись, все призывники стали тоже смотреть в окна. Автобус тронулся. Как только ворота открылись, толпа ринулась долбить по автобусу, но через несколько секунд автобус оторвался от пьяных молодых людей, которые готовы были разнести наше транспортное средство. Проезжая свой город я в мыслях с ним прощался на долгих два года, но может повезет и в отпуске побываю через годик подумывал я, и конечно гарантий отпускных мне ни кто не давал. Проехав свой город, на меня нахлынула слеза. Я уже точно осознал, что назад дороги нет - только через два года, и внутри себя начал настраивать на службу.
Автобус ехал в город Железнодорожный на призывной пункт. Туда приезжали разные покупатели военных частей, которые и забирали призывников в разные военные части нашей страны. Пьяным призывникам в автобусе было весело, пока играло вино в молодом организме. Мне, как и многим другим было не до веселья. На каждом лице можно было прочитать, что у него творится внутри. Я чтобы как то снять эту напряженную обстановку в автобусе крикнул - скоро дембель. Ребята вместе со мной посмеялись. Приехав на призывной пункт, мы вышли из автобуса, и повели нас в отдыхающее помещение, где мы все время должны были находиться, пока за нами не приедут покупатели. Мы заняли места на топчанах. Кому то достался мягкий, а кому не повезло, пришлось спать на твердом, практически на досках. Заняв свои места, нас вызвали на построение, чтобы пройти медосмотр. Пока мы стояли для прохождения медосмотра, к нам постоянно приставали солдаты, служившие на этом призывном пункте. Они просили денег, мотивируя, что все равно отберут, когда приедем в часть. Кто-то давал. Я уже сдружился с несколькими ребятами, с которыми приехал, хотя половину еще знал на гражданке. Вместе мы ходили в столовую, так как по одиночке все время приставали служившие на призывном пункте. После медосмотра мы троем пошли в туалет. За нами уже присматривали двое военнослужащих на призывном пункте, и пытались нас заставить убирать туалет. После отказа мы получили по паре оплеух, но заставить нас им не удалось. Выйдя из туалета нас потащил солдат в комнату сказав, что надо сфотографироваться на память. Я сразу ему отрезал, что фотографироваться мы не будем, так как знал, какие они деньги дерут за эти фото, присылая их на родину, а нашим родителям ничего не остается, как заплатить за них. Я решил поберечь деньги своей мамы и посоветовал сделать это другим. Тогда нас начали силой заставлять входить в кабинет. Я не помню как, но под каким то предлогом я смог улизнуть от этих провокаторов. Сфотографироваться в военной форме за большую сумму перед флагом я не хотел. Не те были времена раскидываться деньгами, вспоминая момент, когда фото моего брата пришли по почте, и мама скрипя зубами их покупала. Целых три дня мы торчали на призывном пункте, и ждали когда за нами кто-нибудь приедет. Наконец на третий день вечером, нас вызвали на построение и семьдесят человек, в том числе и меня назвали по фамилии. Капитан, который приехал за нами, вызывал почему то доверие. Он нам и сказал, что мы попадаем во Внутренние войска МВД РФ в город Пятигорск. Многие в том числе и я не представляли где этот город находится, и никто из нас не расстроился -хотелось побыстрее уехать из этого призывного пункта, тем более что срок службы еще не начал свой отсчет. Из города моих земляков оказалось двенадцать человек. Нас было большинство. Остальные 58 человек были из Москвы и других подмосковных городов. Через несколько часов мы уже сидели в автомобиле Урал и направлялись на вокзал. Поезд Москва- Минеральные воды отправлялся около часа ночи. Приехав на вокзал, мы разбрелись по магазинам закупать водку. Чтобы капитан ничего не заподозрил, мы минеральную воду выливали из бутылок, и заливали туда спиртное. За эти два часа мы затарились по полной. Когда подошло время на отправку, на вокзале нас построили, и по фамилии проверили. Троих человек не оказалось, которые успели сбежать. Немного расстроившись, капитан повел нас на поезд. Мы все Егорьевские пацаны, устроились рядом, чтобы ехать вместе. Поезд тронулся, и мы начали доставать свои заначки. Капитан нам сказал, что можно выпить, так как понимал, что мы все равно будем пить, но предупредил, что через 36 часов когда мы приедем,были все трезвые, иначе будут у нас проблемы, которые он нам устроит. У нас из Егорьевска оказалась самая веселая компания. Два парня были просто юморные, и они скрашивали тоску по дому. Всю ночь мы в поезде пили водку и пели песню "Скоро дембель" Николая Расторгуева группы Любэ, хотя дембеля не было даже в мыслях видно. Поезд остановился на платформе, и напротив нас стоял другой поезд. В другом поезде гуляла веселая компания. Они нам крикнули - Эй духи мы дембеля и едем ваших девок трахать, а мы им в ответ -мы ваших уже оттрахали. Было смешно и весело, но конечно каждый был в себе, и мы таким способом друг друга подбадривали. Я окликнул своего земляка с кем учился в техникуме Павла с углового места, вставай, давай выпьем, но он вежливо отказался, и опять ушел в себя. Мне не хотелось заморачиваться о доме, и я себя всеми силами настраивал на хорошее настроение. Хорошо подпив, мы начали друг другу обещать, что один за всех и все за одного. Если наших Егорьевских будут бить, то сразу заступаемся за него и бьемся, с кем бы не пришлось драться, и обнявшись вшестером пообещали друг другу. Были из Егорьевска  и слабохарактерные ребята, которые не могли за себя постоять, и они как то от нас отделились. Я для себя сбивал костяк, которые показались нормальными мужиками и могли постоять за себя. Уже в поезде мне казалось, что мы Егорьевские из 6-7 человек призывников подняли свой авторитет. Не помню как, к нам подошел солдат срочной службы. Он возвращался из отпуска обратно в Чечню и много чего рассказывал как он воевал, но из за большого количества спиртного, я ничего не запомнил. Пришла ко мне только пьяная мысль, что надо солдату собрать денег, и побрел просить денег у призывников. Собирая деньги я всем говорил, что они нам там не понадобятся, и деньги у нас  старослужащие отберут, а солдату, которому еще пол года трубить пригодятся больше. Собралась приличная сумма, и я от всех ребят ехавших служить отдал ему деньги. Всю ночь и целый следующий день мы пили с перерывами на небольшой сон. Днем наш провожатый капитан еще раз предупредил, чтобы к следующему утру были все как огурцы. Мы ему дали обещание закончить пить вечером, и уже легли на вторую ночь спать. Утром нас ждал приезд в Минеральные воды. Проснувшись утром, мой земляк Петруха где то уже успел надраться, и пел песни Михаила Круга. Где он нашел водку, осталось загадкой, так как мы все осушили вечером. Скорее всего, он пил с кем то в другом вагоне. Наш капитан был просто взбешен и даже его ударил, пригрозив ему сладкой жизнью в воинской части. Петруха лыком не вязал. Таким же его принесли в военкомат друзья после проводов. И нам землякам поручили за ним следить. За час до приезда поезда в Минеральные воды, как меня учили друзья на проводах, я стал свои шмотки резать лезвием. Рубашку изорвал, свитер и пуховик порезал. Меня друзья предупреждали, что на все хорошие шмотки будут охотиться старослужащие, а в гражданке можно в части проходить еще неделю, поэтому лучше было ходить как оборванец, зато в тепле и ни кто не снимет. Я всем посоветовал это сделать. Кто принял к сведению и поступил моему примеру, а кто пожалел свою одежду. В конечном итоге я оказался прав, но об этом немного позже. Денег у меня ни осталось ни копейки, все потратил и отдал последние солдату ехавшему дослуживать в Чечню. Никаким старослужащим их не хотелось отдавать, и с пустым карманом стало намного спокойней. Кто все-таки спрятал свои деньги, за это поплатились все наши призывники, а они оказались для всех крысами. Прибыл поезд в Минеральные воды, и мы начали выгружаться, взяв на руки Петруху. Мы земляки за него начали переживать, что получит он по первое число в части. Построившись на платформе, капитан нас пересчитал. По дороге в поезде больше ни кто не сбежал. Тогда нам капитан и объявил, что мы едем не в Пятигорск , а в город Моздок , практически на границе с Чечней. О Моздоке я уже слышал в разных сводках по телевидению. Этот город часто упоминался в сводках Чеченского конфликта. Да и песню под гитару я такую пел- На Моздок, на Моздок две вертушки улетают, дембелей у дверей командиры провожают и так далее. Сразу к капитану появилось недоверие. Такой на вид хороший человек, а нас обманул. Но что капитан должен был сделать-рассказать нам, что мы едем в Моздок, и возможно через несколько месяцев нас отправят воевать в Чечню. Нас бы тогда не трое из 70 человек сбежало, а все 70.Участь такая досталась капитану обмануть нас желторотых, не обстрелянных ребят. Юмора уже ни у кого не осталось. Попали мы пацаны в жопу, сказал я, которая могла сниться в страшных снах. Капитан нас конечно успокаивал, что там чуть ли ни курорт, но доверия капитану уже не было. Сели мы в электричку и поехали в город Моздок. Смотрев в окно, я не увидел ни какой цивилизации, и становилось все страшней. Все уже молчали, и сказать было нечего. Коленки дрожали. Несколько часов езды были самыми мучительными. Пронеслось за это время все детство воспоминаний. Сразу я вспомнил  о своей болезни перед проводами, из за которой я мог взять отсрочку на пол года. Ни кому бы не позавидовал оказаться в шкуре призывника ехавшего практически в горячую точку со мной. Военкомат страна чудес, туда зашел и там исчез. Через пару часов электричка нас доставила в город Моздок. Петруха, который был в задницу пьяный, за это время немного протрезвел. Нас уже ждали несколько машин Уралов, в которые мы погрузились и повезли нас в воинскую часть.
Первая шоковая терапия.
Водитель Урала сигналит, и солдат нам открывает ворота. Въехав на территорию части, мы стали выпрыгивать из Урала. Выпрыгнув я начал осматриваться по сторонам. Стояли вокруг плаца, несколько одноэтажных зданий, которые назывались казармами. В голове у меня было помутнение, как наверное и у всех. Мы были в центре внимания у всей части. На нас смотрели и смеялись, показывая пальцем. Нас построили в шеренгу, и какой то старослужащий солдат или сержант  нам крикнул -Ну чего духи вешайтесь. Вы даже еще не духи, а запахи. Запахи -это призывники, которые прибыли в часть, но еще не приняли присягу. Капитан, который нас привез посчитал и удалился , видимо на доклад командиру части с нашими документами, и мы остались на плацу на растерзание старослужащим и сержантам. Кто то выбирал себе шмотки получше, кто требовал денег, кто рылся в наших сумках периодически нас пиная за невнятный ответ. Все самое хорошее у нас забирали -была бесплатная ярмарка. Начинали уже снимать верхнюю одежду. Кто послушал меня и разодрал свою одежду, те остались в теплых шмотках, ну а кто решил по своему поступить поплатились за это. В январе месяце в Моздоке хоть и теплее, чем в Москве, но в среднем нулевая температура-это тоже холодно, да и когда призывник оставался в одной рубашке, было совсем не комфортно. Ответственный офицер заявил, что раз сами отдали одежду, ходите и мерзните,пока вам не выдадут форму. Я выглядел одним из самых оборванцев. Пух разлетался с моего пуховика в разные стороны, зато было тепло. Ответственный офицер, который представился нашим командиром, проводил нас в казарму. Казарма уже была забита толпой солдат. Это были человек 70,тоже из Москвы и подмосковья, только приехали они на две недели раньше, чем мы. Ответственный офицер показал наши кровати, и объяснил, что на всех кроватей нет, поэтому на двух кроватях, должны спать трое человек. Я почему то оказался на самой крайней верхней кровати, при входе в казарму. После чего нас повели в столовую кормить, выдав котелки. Несколько сержантов повели нас на прием пищи. Я немного стал осваиваться, и стал не большую инициативу брать на себя перед нашим призывом, как учили меня друзья на гражданке. Осмотрев котелок я никак не мог понять как из него есть, разобравшись только с кружкой и ложкой. Спросив у сержанта на юморной ноте про устройство котелка, я сразу получил этим железным котелком по голове, но объяснить он мне объяснил. По приходу в столовую нас стали осматривать старослужащие из других рот. Меня подозвал старослужащий. Ему вдали понравились мои светлые штаны, но увидев на них пару больших дырок, он остался не доволен, моими брюками. Простояв в очереди, и получив свой обеденный паек, я сел за стол, и начал разглядывать это дерьмо, которое мне наложили. Первое блюдо я немного похлебал, а второе я долго месил и смотрел на эту кашу, о которой слышал на гражданке от отслуживших своих друзей, как самое противное блюдо под названием сечка, которым кормят в армии. Проглотив одну ложку, меня чуть не вырвало в столовой. Удивительно, но половина наших призывников съели эту кашу. Мне было плохо на них смотреть, но предложив свою порцию, все кто сидел за моим столом отказались, но предложенный мною хлеб расхватали. Попив какого то напитка с неприятным привкусом, кто то сказал, что скорее всего добавили бром, нас подняли и повели обратно в казарму. Бром добавляли в армии для того, чтобы не было у нас сексуального влечения все два года. После обеда в течении часа из нас делали котлеты, долбили всем чем можно, трясли деньги, проверяли все карманы и добирали, что осталось у нас еще ценное. Из наших нашли одного спортсмена, который на гражданке занимался какими то единоборствами, и устроили спарринг с одним рыжим сержантом, который отслужил всего пол года. Лицо у него было противное и мерзкое, но понтов очень много. Начали они драться, поддаваясь рыжему сержанту, он его все равно сделал, и это оказалось его ошибкой. Другие старослужащие его после так забили на наших глазах. Такой беспредел я увидел первый раз в своей жизни, но это оказались цветочки, ягодки были впереди в моей двух годичной службе. Это шоу не для слабонервных продолжалось до тех пор пока дневальный, стоявший на тумбочке не крикнул всех на построение. Построившись, нас повели проходить еще один медицинский осмотр. По прохождению медицинского осмотра нас каждого призывника приписывали в разные учебки. Кого на радиста, кого в разведку, на водителя и конечно на сержанта. Сержантом предлагали стать и пройти сержантскую учебку более образованным призывникам, а то есть предпочтение отдавалось в первую очередь, кто окончил техникум. Институтских у нас просто не было. Самое интересное, что предложили человекам десяти, и все отказывались. Кто ссылался на здоровье, кто еще называл разные причины. Спрашивая у всех отказников, почему отказались, все ссылались на большую ответственность и большой геморрой. Получилось, что из 67 человек выбрали двоих -меня и еще одного призывника. Я был горд за себя, что мне предложили, и я не отказался ехать в учебку в Ростовскую область учиться на командира отделения. При прохождении медицинского осмотра при взвешивании во мне оказалось 65 килограмм. Три килограмма я уже умудрился потерять - это при 1 метр 82 см. После прохождения и собеседования нас повели на ужин. Поковырявшись опять, я так ничего и не съел. Я уже знал свой срок отправки в учебку. Через шесть дней я уже должен был попрощаться с Моздоком на пол года. После приема пищи мы разбрелись в казарме по своим местам и ждали отбоя. Наступило 10 часов вечера, и после поверки нас положили спать на две кровати три человека. Была очень сильная духота. Пахло вонючими портянками и носками. После отбоя начались телодвижения старослужащих. Сначало нас стали поднимать и рассматривали шмотки, которые они не добрали. Я сразу вспомнил, что под брюками у меня были нормальные спортивные штаны, и я незаметно их стал рвать. Спали мы в своей одежде без одеял и подушек, и накрывался я своим пуховиком. Подняв меня, старослужащий велел мне показать, что находится у меня под брюками. Увидев красивые спортивные штаны он обрадовался и сказал, снимай. Я раздвинув ноги показал ему здоровенную дырищу, которую я сделал несколько минут назад. Так я и остался в своих спортивных штанах. Конечно было не жалко отдать, и ничего не рвать, ведь через какое то время нас оденут в военную форму, но отдав штаны, я должен был мерзнуть, что очень не хотелось, а так я был в тепле. Через некоторое время ко мне подошел еще один, и тоже у меня посмотрел что под штанами. Ему понравились мои семейные трусы. И он меня попытался заставить их снять. Я конечно все предвидел, но никак не мог подумать, что кто то свяжется с трусами. Без трусов ходить в мои планы не входило, и я понял, что меня сейчас начнут бить, но подумал если этот старослужащий солдат не брезгует даже трусами, значит он чмошник. Я ему говорю -А тебе не западло будет после меня сраные и ссаные трусы одевать, после чего он злой меня толкнув, сказал иди на х... спать. Часа два нас поднимали и забирали последние хорошие вещи. Спать нам не спалось, и жалко было, что все мои земляки спали в глубине казармы. Я спал на самом краю. Кто со мной спали рядом, я их не знал, хотя и ехали вместе. Старослужащие после сегодняшних наших поборов запаслись водкой, отправив в самоход в город за горючей смесью солдата. Я стал засыпать, но даже не понял, сколько проспал, как начались крики пьяных старослужащих. Запахи уроды -вы чего спите, и начали поднимать по несколько человек жестоко избивая. Минут по пять, по десять, по очереди долбили наших с большой  жестокостью. Лупили локтями, ногами, а один старослужащий заставлял раздвигать ноги, и по несколько раз бил в паховые органы. Ребята падали, мучаясь от боли, а их лежачих добивали ногами и заставляли вставать, избивая заново. Мне было очень страшно, и я вспомнил про бога, в которого не верил. Накрывшись пуховиком, я начал молиться. На кладбище ночью на гражданке, когда я убегал от ментов были цветочками, по сравнению, что я пережил в первую ночь своего пребывания в части. Близилась очередь и ко мне, чем ближе от меня поднимали народ, тем становилось все страшнее. Я увидел, что вытащили Павла, учившегося со мной в Техникуме. Его тоже стали жестоко избивать. У меня на душе скребли кошки. Заступиться за него этой ночью, значит подписать себе смертный приговор. Когда подняли моего соседа по кровати, я уже понял, что мое избиение должно было быть с минуты на минуту, но мои молитвы не прошли даром. Изо всех призывников не побили всего несколько человек, в том числе и меня. Меня отправили смотреть к двери, чтобы ни какой офицер не успел зайти, пока всех остальных избивали. Через некоторое время я чуть ли не другом старослужащих стал, которые периодически меня спрашивали -не идет ли кто. Простояв на стреме часа полтора, меня отправили спать. Эта ночь оказалась самой длинной за мою прожитую жизнь. В шесть утра дневальный прокричал - Рота подъем, и мы одевшись вышли на улицу. Сержант, который как мне показалось был одним из самых правильных, и наверное для всех примером в Российской армии выгнал нас на зарядку. Таких как он, я за всю службу,  встречал не много, которые могли  выругаться, и дать в тык только за дело. А те, которые били нас ночью, чтобы позабавиться, и показать кто в доме хозяин были полными отморозками. Первая зарядка меня совсем не напрягла, и сержант нас гонял хорошо, а я наблюдал одновременно за своими сослуживцами, как им было тяжело. В спортивном отношении я многим мог дать фору. После завтрака нам сделали перекур, и мы обсуждали первую ночь, которую нам пришлось пережить. У многих уже были мысли побега из этой беспредельной части, и мы решили, что еще одна такая ночь и подадимся в побег. Единомышленников оказалось очень много. На улице было градуса два тепла. После этой ночи стало больше призывников без одежды, оставшись в одной рубашке. Были даже оставшиеся без ботинок. Им на время выдали тапочки. Мне объявили, что завтра мне уже выдадут форму из за отъезда в учебку. В этот второй день мы были предоставлены сами себе, из за присяги других призывников, приехавших немного раньше нас. Они уже были одеты в военную форму. Мы практически целый день провели в казарме, общаясь между собой. Выводили нас только в туалет и на прием пищи. Отдав присягу, другие призывники появились в казарме. Присяга ознаменовывалась как праздник для любого призывника, когда должны приезжать родители. Но какие родители поедут в Моздок из Москвы. Дураков родителей конечно не оказалось. И принявших присягу старослужащие начали переводить , из запахов в духи. Поочередно каждый снимал штаны, брал полотенце в зубы, и получал от старослужащих по голой заднице армейским ремнем, где выгравирована звезда на бляхе по три удара. На заднем месте у каждого сияло по три звезды. В тот момент я подумал тоже о своем заднем месте, что через несколько дней мне предстоит это тоже пройти. Ладно задница все вытерпит, прикинул я. Днем я как то быстро осваивался и привыкал к армейским будням, тем более было столько земляков с которыми мы дружили. Среди своих, мы устанавливали уже свои порядки. За всю неделю я так и не взял половую тряпку мыть полы. Я еще не представлял, что я сделал самую большую ошибку, согласившись учиться на сержанта. И последствия моего согласия я буду вымучивать все два года. Моздок оказался самым хорошим воспоминанием в своей службе. Мой земляк Гарик отпросился в туалет по большому, который находился на улице. Когда он пришел, то нас он хорошо рассмешил. Я говорит, снимаю портки и сажусь на очко. Сижу, пыжусь и заходит какой то старослужащий. Увидев мои шерстяные носки надетые на мне сказал, снимай. Гарик говорит -сейчас я отосрусь и сниму. Но он не захотел ждать, видимо боялся, что кто-нибудь зайдет и носки уйдут. Гарику пришлось не закончив свой стул снять ему шерстяные носки. Гарик нам рассказал в казарме свою историю, и мы катались со смеху. Вот так вот в туалеты ходить одному и останешься без шерстяных носок. Многих пучило от такой еды, и постоянно кто-нибудь отпрашивался облегчиться. Сержантам надоел проходной двор, и они нас перестали отпускать. Прошел где то час, и запахло говном. Все начали друг на друга смотреть. Сержант крикнул - кто обосрался? А в ответ тишина. Сержант пригрозил, что всех сейчас заставит снять штаны. Вышел Витек, тоже мой земляк и признался. Посмеявшись над ним, Витю отправили в туалет. Витя был спокойный парень, и мы с ним даже не разговаривали за все это время, хотя знал я его по школе. Он как то был сам по себе тихоней, и также по тихому обделался. Я естественно съерничал и прикололся, что он осрамил наш Егорьевск  вместе со своими земляками, то есть нас. Но конечно в его шкуре мог оказаться каждый, в том числе и я. Мне  тогда это не грозило, так как я ни чего не ел, и за неделю в туалет по большому сходил всего один раз. Наступал ужин и ожидание ночи. Уже стемнело и веселья опять поубавилось. Мы размышляли о предстоящей ночи. Нас старослужащие озадачили на деньги. Пригрозили, что не найдем, то будем вешаться всю ночь. Я у всех переспросил по поводу денег, ни у кого ли не осталось в закромах? Ни кто не дал, ссылаясь на то, что отдали в первый день последние. Я шуткой сказал, что надо прятаться под кровать и спать там. Мне конечно прятаться было не куда, так как я спал на верхнем ярусе и с краю. Наступил отбой. Так как денег мы не достали, начали старослужащие поднимать, но уже выборочно. Избивали не так уже жестко как в первую ночь, видимо были не настолько пьяные, но заставили сушить крокодила -это руками опираешься на одну душку кровати, а ногами за другую и висишь. Не могу вспомнить, сколько мы висели, но первая ночь была более не забываемой и беспредельной. Деньги в конечном итоге нашлись, кто- то не выдержал и отдал, получив за это несколько ударов по телу. Эта ночь оказалась более спокойная, по сравнению с первой и даже мне удалось немного поспать. Многих пробирал сильный кашель, в том числе и меня, который сдерживать  было не выносимо трудно. Пригрозили нам, что кто кашлянет, тот получит по морде. Я уткнулся в пуховик и как мог сдерживал себя. Кто не мог сдержаться, поднимали и били. Так прошла вторая ночь моей службы. Несколько солдатов  залезли под кровать, испугавшись после первой ночи и спали на полу. На следующий день нас заставили убирать снег на плацу. На некоторых было жалко смотреть, зимой в одной рубашке они таскали глыбы снега. Одному из сослуживцев я отдал свой драный свитер, так как у меня оставался еще пуховик с рубашкой. Кто- то колол дрова, не помню зачем.  Один из наших призывников захотел отрубить себе палец, якобы случайно, чтобы комиссовали и не служить дальше. Видимо от большого испуга он не смог ударить топором и перерубить его полностью. Получилось, что он отрубил себе самый кончик пальца на половину ногтя. Сразу начался переполох, все забегали и засуетились. Парня отправили в санчасть, а нас через несколько минут построили. Ответственный офицер нас жестко начал критиковать ,что этот призывник, который рубанул палец не домой поедет комиссованный, а грозит ему статья за членовредительство. Кто захочет попробовать этот эксперимент, то сразу поедет на нары предупредил командир. Начали мы дальше убирать плац от снега. Я немного сачковал и глыбы таскал через раз. Ответственный офицер меня сразу приметил и сказал: Да ты я смотрю, работать не любишь. Когда приедешь из учебки, получишь сержанта, тогда и будешь командовать, а сейчас работай. Его слова до меня опять не дошли, и пришлось делать вид, что работаю. Если делаешь вид, что работаешь, не забывай потеть - это армейская пословица. После обеда и мытья котелков, мы какое то время сидели в казарме до распоряжений командиров. Я подошел к сержанту, руки у меня были в карманах, и спросил: слушай,а можно письмо домой сейчас написать. Сказано это было на гражданском языке. Рыжий сержант, ударив меня ногой по руке, которая была в кармане,прокричал: Можно Машку за ляжку и ударил меня ногой по шее. Немного отойдя от ударов, я про себя подумал, что лучше ни чего не спрашивать, пока не научусь по уставу подходить с вопросами. Я сел на кровать и переваривал случившееся, когда увидел в нескольких пролетах, что старослужащий бьет моего земляка Петруху. Я сразу вспомнил о нашем уговоре - один за всех и все за одного среди  земляков, когда мы были героями выпивая водку в поезде. Все смотрели это зрелище и молчали. Пересилив страх, я подошел и сказал, чтобы не трогали моего земляка, так как он был моим другом на гражданке. После чего Петруху оставили в покое, и переключились на меня. Несколько старослужащих начали меня бить. Ты душара  поганая, ты чего о себе возомнил, кричал один нанося мне удар в грудь. Как мне было обидно, что земляки это видели, и никто слова не сказал в мою защиту. Присев на кровать у меня потекли слезы, что ни каких друзей здесь и быть не может и каждый сам за себя. Кто никуда не лезет, меньше наживает себе проблем. Я сдержал свое слово, которое сказал в поезде, другие не сдержали. В голове я начал все переваривать, что земляки это ни есть хорошо и надо выживать по одиночке в первые месяцы своей службы. Ребята потом отмазывались, что если заступились бы за меня, было всем еще хуже, и наверное они были правы, но за слова сказанные в поезде их ни кто не тянул. Кто то может не придал этому значение, и не посчитал это всерьез. Но что говорить о службе в армии, когда я за свою прожитую жизнь, не нашел ни одного товарища про которого сказал бы, что с ним я пошел бы в разведку. Сущность видимо человеческая такова, жить ради своей выгоды. И меня - это всегда коробило с детства. Близился вечер третьего дня. На вечерней поверке ни оказалось одного нашего призывника. Он сбежал из части. Весь вечер вся часть с командирами стояли на ушах. Напрягали старослужащих и сержантов, что призывники могут убежать только из за дедовщины, и третья ночь оказалась самой спокойной  из за побега призывника. Уже ночью мы были под контролем офицеров и контрактников, которые нас караулили. Ввели усиленный режим, и наконец я выспался этой ночью, если конечно можно назвать сном, когда спишь втроем на двух кроватях. Следующим днем меня должны были одеть в военную форму. После завтрака нас двоих, которых приписали в сержантскую учебку повели на склад, и наконец я скинул свою гражданскую одежду, и одел военную форму. Ответственный офицер приказал рыжему сержанту помочь мне с пришиванием шевронов на форму. Дали на все два часа, так как вечером я должен был принимать присягу. Я начал уже подумывать о своей заднице, которой была уготована участь, получить три раза солдатской пряжкой. Шить мне сержант как надо, показал, но делал я это очень медленно, и ему пришлось за меня пришивать. Все призывники просто не верили своим глазам, что сержант пришивает мне шевроны на форму. И теперь я был укомплектован по полной, чем я был сильно горд, так как выделялся из своей толпы. Все призывники меня разглядывали. Шинель моя была очень не удобная. Кто ее придумал не знаю, но зимой в ней холодно и не комфортно. Мозоли на ногах я уже натер за несколько часов из за не умения наматывать портянки. Вечером меня вызвали к командиру части принимать присягу. Присягу я принимал не по уставу. В кабинете у командира части я прочитал свою клятву, и меня поздравили с официальным вступлением в вооруженные силы на два года. Шагая в казарму, я настраивал себя на прописку меня старослужащими из запаха, в духа. По приходу в казарму я заметил, что на меня из старослужащих ни кто не обращает внимание. Я забился в угол и рассказывал своим землякам, как прошла присяга. Мне очень сильно повезло, и я был рад, что моя задница оказалась не тронута. Оставалось мне переночевать  в Моздоке две ночи, и ждала меня сержантская учебка. В предпоследнюю ночь я перебрался спать к своим землякам. Освободилось одно место, так как одного земляка отправили в санчасть из-за высокой температуры. Постепенно я стал привыкать к армейской пище, и уже хлеб не отдавал, употребляя его сам, пытаясь впихнуть с ним и кашу. Предпоследняя ночь оказалась тоже спокойной, и служба казалась уже не такой и ужасной для нас молодых. В предпоследний день мы убирали плац от снега, и ответственный офицер уже меня назначил старшим. Служба начала идти на позитивной ноте, и уже заработав не большой авторитет, я был этим очень доволен. Последнюю ночь тоже пришлось пережить не легко. Двое пьяных старослужащих трясли деньги на выпивку. Как ни странно, но после проверок зубных паст нашлись несколько купюр. Сколько мы страдали в первые дни из-за этих денег. Я спрашивал у всех ребят, есть ли у кого деньги, и зачем нам нужны эти бессонные беспредельные ночи. Ко всем лично подходил и говорил, что деньги нам здесь молодым не дадут потратить. Отношение к призывникам, у которых нашли деньги изменилось, и все их считали крысами. Столько получать от старослужащих из за кого то, кто спрятал деньги, и конечный итог, что деньги нашлись, а мы огребали после найденных денег по полной. Старослужащие после найденных денег немного успокоились, и послали гонца за водкой в самоволку, но ночь моя последняя еще только начиналась. Ночью опять началось шоу. Теперь пьяные старослужащие набирали себе во взвод призывников. Подходит старослужащий к кровати- Эй запах. Будешь в моем взводе служить? Призывник отвечает от страха, что очень хочет. Тогда подъем и начинает его избивать. И так трое старослужащих подходили ко всем. Когда подошли ко мне и на их я вопрос  ответил, что уезжаю в сержантскую учебку. Ударив меня по лицу, мне сказали отбой. Я оказался первым не тронутым кому повезло. Мои земляки, лежавшие рядом со мной поняли, что можно тоже остаться не побитыми, и ответили примерно также как и я, оставшись целыми. Избивали всех до тех пор, пока не зашел в казарму офицер, который и спас остальных до которых еще не дошло дело. Утром после завтрака  всю часть повели в городскую баню. Шли мы по городу строем, и я рассматривал этот город Моздок. Для меня было дико, что в городе я видел одни частные дома. Мне этот город напоминал больше подмосковную деревню. Я задавал вопрос себе, и как же здесь живут люди.  Раздевшись в бане, нас осматривал врач. На нас на призывниках, на каждом втором были на теле синяки от побоев. Каждый объяснял, что синяки еще с гражданки остались, и списав на это вранье нас отпускали. Но когда зашли другие солдаты принявшие уже присягу, которых на наших глазах прописывали в духи, и у каждого на заднице светились по три звезды, начался допрос с написанием объяснительных. Этих старослужащих командиры грозились посадить, и я даже был доволен, что этим уродам избивавшим нас будет наказание. Я уже этого не застал, так как после бани меня вызвали и направили на построение уже с ребятами, которые уезжали в сержантскую учебку. За пять часов до отъезда после обеда нас начали гонять строевой подготовкой. Выяснилось, что из 50 человек я оказался самым заметным, который не умел ходить строевой. А где мне было научиться, когда меня, с кем я приехал еще не учили ни чему, а ребята которые были в строю уже по два месяца отслужили, так называемый курс молодого бойца прошли. Мало того, что они строевой умели ходить и ногу тянуть, так они еще уже на стрельбах были, и стреляли из автоматов. За два часа строевой, как мне показалось, я уже ходил и не выделялся из толпы. Перед отъездом нас посадили в свободное помещение с вещевыми мешками, и сидя на полу мы ожидали команды офицера. Разговорившись с каким то солдатом, который рассказывал постоянно про своего отца, и брал с него пример рассказывая мне, как его отец служил. Мы с ним спорили на эту тему, что 25 лет назад было другое время, и с нынешним не может быть ни какого сравнения, но он мне твердил обратное. Когда я ему рассказал, что меня не били ремнем, и не переводили в духов, он с возмущением начал кричать, что я вообще еще даже не дух, раз меня не били пряжкой. У нас началась словесная перепалка. Кто эти порядки придумал переводить в духи сами старослужащие для развлечения,а мы должны им подставлять свои задницы говорю я. Только он еще больше стал возбужден. Тогда я понял, что цивилизованного разговора у меня с ним не получится и отсел от него. Только он кричал уже всем, что я чуть ли не враг народа. Мне уже хотелось подойти и врезать ему, но подумав я решил себе не создавать проблемы. Через некоторое время пришел наш командир старший лейтенант. Он нас построил и посчитав с сержантами сразу предупредил, что по приезду в учебку, не дай бог кто-нибудь захочет обратно вернуться, и не захочет там остаться, тогда его будут ждать большие не приятности. Я почему то подумал, что хуже части в Моздоке ничего не могло быть, но очень сильно я ошибался, и командир знал чего говорил. Посадили нас в машины  и повезли на станцию. Пересев на поезд мы двинулись в город Ростов на Дону. Ехали мы где то около суток, может быть меньше, но добирались долго. Я себя начал плохо чувствовать, и даже не успел понять, когда и где я успел заболеть. Состояние было такое, что лишь бы где нибудь полежать. Помню, что одну партию оставили в учебке Персьяновке, а  остальную часть в тридцать человек привезли в город Шахты. Когда мы вышли с электрички, на которую мы сели в Ростове, то командир нам сказал, что несколько километров нам предстоит сделать марш бросок бегом и пешим шагом. У меня было помутнение в голове. Мне было очень плохо, и хотелось упасть прямо на снег. Сил ни каких не было, бежать и идти. Это был самый тяжелый марш бросок за мою службу, когда я больной с температурой бежал со всеми в неудобной шинели, и на спине весел вещевой мешок. В отличие от Моздока, в Ростовской области было очень много снега, и холодней на десяток градусов. За некоторое время, которое для меня было вечностью, мы добрались до своего места дислокации. Наступил уже вечер. Было темно. Нам выделили помещение без кроватей, и мы расположились на полу. Питались мы своими не доеденными сухими пайками. В сухом суточном пайке были две банки с кашами, гречневой и перловой, сухари вместо хлеба, чай и сахар. Я подошел к командиру и попросил таблеток от температуры. Через несколько часов он их нашел, за что ему спасибо. Мне было очень плохо, и как больному человеку самому до себя. Вспоминал я о своей постели дома, жить не хотелось в тот момент, хотелось сдохнуть и не мучаться. Скорее всего у меня начались последствия, когда я не долечившись уехал служить. Эту ночь нам пришлось спать на полу в помещении, в котором нам довелось находиться. Вечером с нами заниматься ни кто не хотел для расформирования нас по ротам, и из главных командиров уже ни кого не было. Ждать надо было следующего утра. Хорошо что наш командир раздобыл где то спальные мешки. Эта ночь была самой спокойной за мою неделю службы. В голову лезли разные мысли. Было одиноко без земляков, но утешало лишь одно, что через пять месяцев я должен был вернуться к своим в Моздок. Я даже и не мог подумать, что болезнь моя начавшаяся перевернет всю мою службу на перекосяк, и для меня будет очень серьезным испытанием, где хорошего было очень мало. Я считал, что через пять месяцев, получив сержанта, то у меня начнется сладкая жизнь. Если я бы знал будущее свое, что меня ждет за эти два года, то я бы не задумываясь, совершил суицид над собой, но спасало одно, что с каждым прожитым днем я надеялся на лучшее. С человеческими качествами очень тяжело прожить на службе. Как правило верховодят в армии отморозки и ублюдки, у которых святого ничего нет, кроме матери на гражданке.