Одна молитва чудная

Звякнуло телефонное напоминание. «Ну, как ты там?». 
Так робко, находясь в недосягаемости, по телефону справляются, например, о делах у поручителя по кредиту.

Захар задумчиво поглядел на дисплей и удалил сообщение. Ну, как он тут? Летняя ночь на исходе, а его тело находится под властью созидательного ритма.

- У меня есть время, но нет сил ждать! – пел Цой и душа тяжелела от хмеля.
 
Принимались орать птицы. От горизонта прокатывался багровый вал света и захлестывал промзону за окном. Захар смотрел на развернувшийся свиток со смутными письменами грядущего, жадно озирал, простирающийся перед ним и теряющийся в волнительной пелене непознанного, ландшафт самой жизни.

И не было слышно молитв.

***

В средние века, говорят, в тридцать лет было уже принято подводить итоги. Такая тогда была неблагоприятная среда.

Захар вернулся к себе на окраину, тут же на глаза ему попалось несколько сверстников, которые были плоть от плоти его детства и юности. Но вид их склонил Захара к размышлениям о том, как мало человеку отпущено на этом свете. Тощие, с торчащими сквозь кожу костями и тоской в глазах, они приветствовали его смущенными улыбками, так разительно ухитрившись постареть за время его отсутствия.

Около года спустя, влившись в привычный застой, Захар повстречал Саню Шалагина, против обыкновения трезвого, декларирующего позитив, и напоминавшего новообращенного сектанта. В завязавшемся разговоре Саня сообщил о своих обстоятельствах. Захар отвел глаза от ревниво ищущего взгляда. Второй раз в этом уже не признаешься, да только у Захара не оказалось приза, что бы так сказать поощрить человека за финишною чертой, выразить ему свои зрительские симпатии.

А после того разговора, стал замечать Захар, что во всевозможных текстах часто встречаются русские отчества или, скажем, сербские фамилии, оканчивавшиеся на "ич".

Тогда он посетил местное учреждение. Неприметное здание, в которое вошел, по выходу показалось значительным, будто бы вросло десятком этажей в землю. Через обещанные два дня по телефону сказали, что надо обождать еще две недели.
 
Две недели время-повитуха под нараставшее барабанное битье хлопотала над судьбой, разрешавшейся ужасом.

Сердце замирало, члены его слабели, когда он шел на второй этаж. В окошко ему поспешно просунули бланк – обычный синий штамп на нем, без каких-либо роковых красных росчерков.

Он бесцельно перевернул его, и обухом прозвенело, пропущенное было мимо ушей: на обороте.

"Придти"... и буквы запрыгали перед глазами, а потом вся строчка выгнулась дугой от слез. Придти за результатом в Центр на улицу Солнечная. Поднимите мне веки - подземным голосом сказал вич.

По дороге домой Захар неприязненно наблюдал за собой со стороны, испытывая бесплодное желание отмежеваться. В прихожей, когда он машинально отпер дверь и перешагнул порог, привычка на мгновение возвела мираж прежней обыденности, теперь имевшей все признаки потерянного рая.

Захар смотрел в агатовое стекло, к которому приникла ночь - на лицо, не тронутое старостью или хворью, и думал о пивших эту чашу. Тех, кто жил на свете, предчувствуя конец, а потом совершал в агонии назначенный всем ужасный транзит.

Я сам! Я сам!.. я сам все сделаю...

И до срока он, на манер Обеликса (из-за нечеловеческого тонуса всюду таскавшего на себе менгир) с утра взгромождал могильную плиту на закорки и семенил на работу. Дни проводил на офисном стуле, как на троне из боли. Все время чувствуя какую-то несоразмерность, чувствуя себя мышью, которую пригвоздили китобойным гарпуном прямо к ее ничтожному помету.

Потом, в разреженные отчаяньем будни на пути, так сказать, к Фудзияме необходимости, он добрел до такого духовного аттракциона.

хехехехехе-хихихихи-хехе...
Слышалось заливистое хихиканье, грозящее перерасти в хохот, которое гадко рифмовалось с чужим простодушием, как-бы аккомпанируя ему, и крайне неохотно таявшее в чаду пробужденья.

Звучал истовый речитатив, куда веско вкраплялось «матерь богородица», «исусе христе», «раба грешного». Он доносился из другой комнаты, торжественно раздавался у серванта с хрусталем, матрешками и сувенирными иконками. Мать молилась о нем.

Захар внимал проникновенному восславлению тщеты и немного корчился, пока в мозг вкручивался зонд, и мертвым оком глядел в окуляр абсурд.

Hey mama, look at me!
Im on the way to the promised land…
(Эй, мама, посмотри на меня, я на пути к земле обетованной)
Highway to hell!
I'm on the highway to hell!

Это было несколько миллиардов лет назад, когда младая природа лепила органические куличи и осваивала абиогенный синтез. Разразилась мистерия, героиня которой первородная аминокислота, спустилась, ведомая катящейся костью зерни, в числовой ад вероятности. И потом мировой океан, подобно огромному стану, чередуя прилив с отливом,  соткал самородящую молекулу РНК.

Стоит вспомнить, например, о библейской простоте первых клеток прокариот. О том, как испитая ими среда стала питаться ими, начиняя жизнь пустотой. Но, как ядерная цепная реакция, преобразил мир провозвестник дыхания фотосинтез (погребя своих смиренных отцов). И звучит строгая проповедь с того конца головокружительной давности, без просвета унизанной жизнями. В одно слово, в один слог, один вздох. Ну и так далее...
 
Однажды, уже накануне задуманного, Захар проснулся и подумал, что видеть свет и дышать хорошо. Не столько само по себе, сколько по сравнению с тем, что б не просыпаться. И испытал мимолетное облегчение, окрашенное стыдом. Словно не вынесший воздержания курильщик.

Роговую мантию одену,
от горячей крови откажусь,
обрасту присосками и в пену
океана завитком вопьюсь.

***

Прослушав ежеутреннюю материнскую молитву, Захар собрался и пустился в направлении Солнечной улицы.
 
Центр представлял собой современное здание, с интерьером, выдержанном в освежающем нежно зеленом и бодрящем ярко оранжевом тонах. На стенах висели широкие плазменные панели, по которым, правда, транслировалось нечто унылое, о путях туберкулеза.

На лицах многих посетителей лежал отпечаток – порока, маразма или же старческой усталости. Часто кожа была тошных, кислотных оттенков от препаратов. Внутренний голос неуверенно мямлил, что он здесь по ошибке. Житейская инерция. Через десяток лет, если повезет, он будет приходить сюда в качестве завсегдатая с лицом, обглоданным липодистрофией, как у парня с портфелем из очереди. А будет ли  у Захара портфель, это вопрос.

Несколько секунд, собираясь с духом, как будто бы перед затяжным прыжком, он простоял у двери кабинета. Сейчас, сейчас.

Вот, ступил по ту сторону. Посреди кабинета стоял привинченный стул с подлокотниками, девушка врач с запавшими глазами указывала на него жестом. Ее взгляд остановился на буклетах об АРВТ, которые он кокетливо прихватил.

- Но, у вас же сомнительный блот!

Крутится веретено, слепая пряха щиплет кровоточащую кудель и неторопливо сучит нитку из жил.

Впрочем, она рассудочно оборвала гуманистический порыв, не став ни в чем его разубеждать.

Рискованные ситуации? О, ситуации стояли перед глазами, и Захар болезненно перебирал их, словно покалеченные персты.
 
- У меня был контакт с проституткой, защищенный, но… - которую навещал несколько раз, подозрительно тощую, как впоследствии анализировал. А еще, как-то раз встретил старого знакомого наркошу и опрометчиво подпустил его на расстояние руки, что бы сразу получить брызгу в глаз из оживленно артикулирующего слюнявого рта.


Признание его не впечатлило медиков.

Было место, до которого он боялся дотронуться.

Как-то раз одолели тяготы, и захотелось подняться во весь рост над дымящимся полем, в белом мундире, в воодушевлении героическом. Он знал способ и пришел к другу детства, падающему на дно жизни. И не признал в полой игле ковш, которым черпали в клоаке. И вот.

После кошмаров ночи неумолимое утро вправляет вывихнутые чувства, надрезает зрение, протыкает слух. Гудит пожар беды и слышится щемящее квохтанье, все осмысленней увещевающее несовершенство не совершаться.

И, надо полагать, прошлое становиться податливым, тектонические напластования прошедшего расслаиваются, причины и следствия рвутся и сшиваются заново. По просьбе молящихся  трагическая случайность всемилосердно удаляется из цепи событий хихихихихи...

***

Под ногой хрустнул грязный снег. В разрытой ветром облачной прорехе нежно просиял небесный пах.

Центр, по-видимому, помогал с трудоустройством кое-кому из пациентов. В компетентной близости от кучи мусора впитывал дефицитный ультрафиолет бывший торчок. С дополнительным удовольствием он изучал унылый лик Захара, погруженного в размышления под вывеской.

Повторный визит Захару назначили через три месяца. Пока поставили на учет без объявления статуса. Должно быть примерно так же ставили на учет в других госучреждениях - постой, мол, у стенки.

Но бывает же! так, что случайное совпадение, просто похожее на закономерный результат!?
Святое чувство, с которым в последний раз шагают к игровому автомату – оно же... оно же...
 
Тогда Захар поднял глаза в чуткую синеву и душевным усилием отправил запрос в будущее...
 
С ответом... с ответом медлили.
 
Со вскипевшими на глазах слезами достал телефон и оставил себе напоминание через несколько месяцев.

Не зная, как собой распорядиться, он решил заняться спортом и бегал вокруг квартала. Тихий голос услужливо повторял название минералок и т.п. Захар убегал. Он задыхался, и рябило в глазах. И был почти готов к тому, что бы оно, наконец, лопнуло. Но сердце упрямо стучало. Ну – как ты…  ну – как ты…

Ну, как ты там?