Мои материалы в Известиях против смертной казни

Константин Кедров: "Памяти моего друга святого Толи Приставкина"
11.07.08
http://www.liveinternet.ru/showjournal.php?journal...


умер мой друг святой Толя Приставкин
Константин Кедров: литературный дневник

Четыря часа назад в 6ч 44м. скончался на 77-ом году жизни Толя Приставкин. Мы сдружились еще в Литинституте. В 1984 году Толя на дне рождения Саши Юдахина отозвал меня в другую комнату и сказал: "За тобой охотится КГБ. Хотят выкурить тебя с кафедры. К Пименову (ректору) приходил какой-то важный чинуша с Лубянки"... От преподавания меня отстранили в разгар перестройки в 1986-ом. Потом в 1993-ем в Коктебеле на Волошинских чтениях Толя раздобыл местное вино на заводике и мы пили его под коктебельский прибой и говорили об одном-о моем метакоде, о выворачивании, о ненасилии, вернее о непротивлению злу Насилием. Я все время говорил Толе, что Толстой неудачно сформулировал гениальное открытие. Все запомнили первые два слова "непротивление злу". Надо было скаазать "противление злу ненасилием и все встало бы на свое место.. Через год я напечатал в "Известиях" три статьи против смертной казни, а до этого была еще в 91-ом статья о Ганди. Толя пришел ко мне в "Известия". Сказал, что читает и перечитывает и еще видит Перст Божий в том, что ему предложил Ковалев возглавить Комиссию по помилованию. "Ты войдешь?" - спросил Толя. Потом мы выступали на сессии Европейского парламента в Брюсселе, участвовали в пасхальном шествии в Риме. Недавно он подошел ко мне в Пен клубе и сказал: "Я видал Свет". Это было после операции. Как ты думаешь? Это ведь Она, Богородица?.. Только ты знаешь. Я тебе сказал"....

АРГУМЕНТЫ ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ

Писатель Анатолий Приставкин – обозреватель «Известий» Константин Кедров

«Известия» № 203, 23 октября 1993 г.

Писатель Анатолий Приставкин возглавляет Комиссию по вопросам помилования при президенте Российской Федерации. Комиссия работает тихо, но плодотворно. 47 человек уже помилованы. Они останутся жить, но в тюрьме. А в тюрьме тоже жизнь. Жизнь – самый ценный дар Господа… В роковые дни истории бесценная цена жизни особенно ощутима.

Константин КЕДРОВ. Раньше мы обязательно оставили бы за рамками разговора момент посвящения, когда с писателем Приставкиным произошло нечто необычное...
Анатолий ПРИСТАВКИН. Я увидел яркий, сильный, наполненный теплом и любовью свет, к которому приблизился, и он взял меня к себе. Я почувствовал, что он меня поднимает. Взял меня на руки, и я растворился в любви. Я не знал, что это такое... Об этом и говорить нельзя. Почему-то все, связанное с таинственным, и в легендах, и в
сказках колдуны и волшебники просят никому не рассказывать. Но во всяком случае я понял, что это знак ко мне доверия и любви, и когда мне предложили возглавить комиссию по вопросам помилования при президенте, я не думал напрямую, что именно это мне предназначено. Но потом уже понял, что, видимо, это был знак поддержки меня и направление на какой-то другой путь, на который должен ступить. И точно могу сказать
теперь. Это оказался совсем другой путь, очень сложный, мучительный, связанный не
только с затратой времени, но и внутренних нравственных сил. Это не должность, а воз. Моральный воз.
К.К. У Тютчева есть слова «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Вот мы И ведем беседу в такие минуты.
А.П. Ну, у Коли Глазкова есть другие стихи. «Я на мир поглядываю из-под столика. / Двадцатый век необычайный. / Чем он интересней для историка, / тем для современника печальней». Я современник я стою на этой позиции, что я не блажен, а печален.
К.К. Самое удивительное, что люди в наше время обеспокоены не столько убийствами, сколько «страшной» угрозой, а вдруг отменят смертную казнь.
А.П. Совсем еще недавно эти опасения развеял путчистский Верховный Совет, принявший закон о смертной казни для всех, кто с ними не согласен.
К.К. Не просто смертная казнь, а даже казнь с конфискацией имущества, чтобы и жене и детям впредь неповадно было.
А.П. Там есть еще и принудительные работы а виде великой милости, а внизу – подпись Руцкого. Вот взять бы да и применить к ним этот, с позволения сказать, закон.
К.К сожалению, и я, убежденный противник смертной казни, в эти дни как-то ожесточился.
А.П. Надо признать, что мы все стали хуже. В народе же всегда существовало заблуждение, что смертная казнь наилучшее решение всех проблем. Правда, это не извечное заблуждение. В 1836 году были отменены многие пункты в статье о смертной
казни, я не помню, чтобы хоть кто-нибудь возмутился и потребовал прежней жесткости, а
теперь, увы. За убийство карали жестоко, вырывали ноздри и отправляли в Сибирь, но все-таки не лишали человека жизни. Все-таки настоящая жестокость пришла вместе с революционерами. С большевизмом пришла.
К.К. Существует мнение, что до революции нравы были мягче, а потому и законы были мягче. А может быть, нравы были мягче потому, что мягче были законы.
К.К. Во всяком случае этапы с бубновыми тузами на спине шли и шли в Сибирь. Это были сплошь убийцы, но жизни их не лишали.
А.П. Да ведь и этапы были другие. Их встречало население, им несли хлеб, одежду. Это считалось богоугодным делом позаботиться об арестанте, кто бы он ни был. Был доктор Гааз, был Федор Кони, а теперь кто заступится за этих отверженных. Люди знают только одно слово — ужесточение.
К.К. А как не ожесточиться в такое время. Третьего вечером я шел в Останкино со статьей о ненасилии со словами Льва Толстого, а меня обогнали грузовики погромщиками Ампилова. Они орали: «На штурм! В Останкино!» Редактор «Радио РОССИИ» Ирина Бедерова зачитывала слова Льва Толстого под аккомпанемент из гранатометов. Она читает о том, что нельзя убивать, а кругом убивают.
А.П. Не на том ли стоит весь мир? Что мы проповедуем, а нас убивают.
К.К. Думаю, что закон Толстого требует существенного уточнения. Может быть. лучше всего он у Пушкина сформулирован: «В мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал». Милость, но к падшим, а не к тем, кто идет убивать свободу.
А.П. Здесь должен быть до милости суд. Милость, но после суда. Знаешь, как возникла наша комиссия? Мне позвонили. Я два Месяца отказывался. Потом все же решил начать — битву. Хотя бы за альтернативу смертной казни — пожизненное заключение. И незаметно втянулся... Перед глазами — конкретные судьбы людей. Ну хотя бы судьба этого молодого человека по фамилии Кравченко, которого расстреляли за убийство, совершенное Чикатило, как потом выяснилось. Он ведь кричал — «Я не виноват. Я не могу до вас докричаться». Это написано синими чернилами почти полудетскнм почерком. Его убили. Теперь уже нотам не поправишь... У меня до сих пор перед глазами эти синие строки невинного человека на заре жизни, убитого «по закону» за чужую вину. Вот, что такое смертная казнь. Он говорил: «Вы сейчас возбуждены. Все против меня. Печать
против меня». Он все понимал, 27-леткий парень. Его расстреляли, а он невиновен.
К.К. Вот почему Толстой был против смертной казни. Человеческий суд всегда подвержен эмоциям, он не совершенен. Жизнь и смерть человека — это не человеческому, а Божьему суду подвластно.
А.П. Мне сказали: «А вы знаете, почему возникла ваша комиссия?» Ждали быстрого и справедливого суда над ГКЧП. И в противовес страстям и эмоциям решили создать комиссию по помилованию. Чтобы не наломать дров. Кто мог подумать, что суд над ГКЧП выльется в фарс. Не повторился бы он сегодня.
К.К. Все правильно, все по закону жизни. На добро ответили злом. Мягкость, проявленную к путчистам, примитивные души истолковали как слабость. Да что уж там говорить. Православная церковь проникновенно умоляла уже не голосом Толстого, а самого Христа — не стреляйте. Кого это остановило? А ведь видели мы в Пасху Руцкого с семипудовой почему-то венчальной свечой в руках. Сейчас он в беде, в несчастье, дай ему Бог раскаяния, но суд должен быть. По женщинам в Останкино из гранатомета палил Макашов, а ведь у него на доме крест православный сооружен. Я искренне недоумеваю. Им ничто не грозило. Почему они так жестоки и беспощадны? Ведь не в Афганистане, не на войне, в мирном городе, в своем государстве. Это, конечно, большевизм. Чистейшей воды. Те такие же были непримиримые, беспощадны, правда, более последовательны. В церковь не ходили, лбы не крестили, кресты с себя срывали, на землю бросали. Эти хитрее, изощреннее, уже не ленинцы, а сталинцы. Тот, расстреливая священников, с удовольствием прибегал к церковной риторике: «Братья и сестры. К вам обращаюсь я, друзья мои».
А.П. Я уверен, мы заплатили новыми жертвами только потому, что не было справедливого законного суда над путчистами. На что надеялись мятежники? Они знали, что и в 17-м, и в 37-м году насилие принесло им власть и успех. Думали, что и сейчас сработает. Вот почему один из первых их указов вводит смертную казнь.
К.К. В исторической логике им не откажешь. Но мир стал другим. Я не согласен, что люди сейчас хуже, чем раньше. Нет, сейчас мы добрее, чем в 1917-м и в 1937 году, и вот об это, а не обо что-то другое разбиваются хорошо продуманные планы злодеев. Экономика экономикой, политика политикой, а решает все человек. В душе человека идет борьба добра и зла. От исхода борьбы зависит судьба Отечества. Как говорил Достоевский, «здесь Бог и дьявол борются». Второй раз за три года дьявол пробует на прочность души русских людей. Поменьше бы таких испытаний. Когда бывает путч у нас или в других странах, всегда все на волоске. Всегда говорят, вот если бы тот не вышел, этот не подошел, и был бы другой исход. На самом деле уже второй раз побеждает демократия отнюдь не случайно. Не случайна наша сегодняшняя победа. Так же в 17-м году не было случайности в приходе к власти большевиков. Люди, ожесточенные войной, хотели насилия и установили его на 70 с лишним лет. Сейчас действовали тоже люди с войны, но Россия в целом насилие отвергает. Это явление общемирового значения. Мы вернулись в лоно цивилизации.
А.П. Народ состоит из Боннэр, которая звала на площадь, и из тележурналиста Любимова, который предлагал лечь спать. Вот если бы всё легли спать...
К.К. ...то нас разбудили бы лет через 50 только декабристы. Мне не хотелось бы. чтоб люди думали. Что мы, сторонники отмены смертной казни, призываем к пассивности или к непротивлению злу. Здесь есть обратно пропорциональная зависимость. Чем гуманнее методы борьбы со злом, тем активней должно быть противостояние дьяволу, а он силен. Как говорят в народе, «силен сатана». И это будет всегда, при любом режиме, при любом строе расслабляться не следует. Добро должно быть не с кулаками, а с законом...
А.П. В результате всех потрясений мы стали хуже. Мы перестали жаждать добра. Но из этого туннеля мы должны выйти просветленными. Иначе мрак.
К.К.. Сколько людей удалось спасти от смерти вашей комиссии?
А.П. 45 смертников теперь будут сидеть пожизненно. Думаю, что удастся спасти от смерти еще 75 человек. Но ведь не только в смертниках дело. Мы рассмотрели 8.590 дел. Мы — это Лев Разгон, Булат Окуджава и другие мои коллеги. Отложили свои писательские дела и читаем дела судебные. И вот когда читаешь эти кровавые истории,
возникает жуткая картина. Россия погружена в грех. Какие-то странные, страшные, фантастические, абсолютно немотивированные убийства, которых нет или почти нет в других странах. Вот типичное дело. Двое пили. Один, проснувшись, принял другого за вора и убил килограммовой гирей. И таких дел 90 процентов. У нас есть две папки, зеленая и синяя. Зеленая — это смертники. И первая, которую мы читаем, конечно, зеленая папка, где столько мук и страданий. И когда читаем, то почти у каждого раздвоение личности начинается. Потому что с одной стороны и с другой стороны...
Потому что преступник — убийца, но сплошь и рядом его к этому вели. Он был детдомовец, как и я в свое время. Голодал, как я. Что-то украл. Попал в тюрьму, а там над ним надругались, изнасиловали или еще как-нибудь зверски унизили. И только после
этого он стал убийцей. Я читаю сотни таких дел, и все время думаю, что и со мной
могло быть такое. Прогулял я однажды рабочий день, а за это полагалась тюрьма в те годы. Попал бы я в тюрьму, и со мной могла бы случиться эта беда. Мне повезло, тогда пожалели, не посадили, а другим выпала другая судьба. Не оправдываю ни одного убийства, но вижу, как часто к преступлению человека ведут сами люди. И ты начинаешь раздваиваться и мучиться. И в этот момент Бог должен тебе помочь и сказать мне все-таки: это живой человек. Ты не можешь его убить.
К.К. С тобой произошло то же, что с Нехлюдовым в романе «Воскресение». Когда он пришел в тюрьму к Катюше Масловой, а заодно стал хлопотать о других заключенных. Перед ним открылись десятки дел, и в глубине каждого он читал «невиновен». Его поразило одно ужасающее открытие. Раньше он думал, что по эту сторону решетки сидят
преступники, а по ту гуляют честные люди. Изучив массу дел, Нехлюдов понял, что все как раз наоборот. Преступники разгуливают на свободе, а за решеткой сплошь и рядом оказываются отнюдь не худшие люди. Так что от сумы и от тюрьмы лучше не отрекаться.

ВЫСШАЯ МЕРА ВИКТОРА ГЮГО

«Известия» № 47 25 февраля 1992 г.

Вряд ли нужно представлять читателям автора «Отверженных» и «Собора Парижской Богоматери».
Менее известны в России политические речи писателя в защиту свободы слова и за отмену смертной казни. Будучи депутатом учредительного собрания, он защищал свободу от наступающей диктатуры.
Подобно Сахарову, он стоя на трибуне под свист и улюлюканье сторонников тирании, бросал им в лицо такие слова: «Итак, подавление всякой мысли и всякого печатного слова, преследование газет и травля книг, подозрительное отношение к театру, к литературе, к талантливым людям, вышибание пера из рук писателя, убийство книгоиздательского дела — вот, что представляет собой ваш законопроект». Это речь в законодательном собрании Франции, произнесенная 9 июля 1850. года, а кажется, что у нас в России.
Защита свободы завершилась изгнанием Гюго из Франции. Много лет в дали от родины, потом возвращение и снова до конца дней Виктор Гюго на страже свободы. Вот финал одной из его последних речей: «Тридцать четыре года тому назад я впервые говорил с трибуны Франции, с этой трибуны. По воле Бога мои первые слова были посвящены защите прогресса и истины, по его же воле эти мои слова — может быть последние — посвящены защите милосердия и справедливости».
Он намного обогнал свое время. Когда в середине XIX века провозгласил неизбежность союза всех народов и государств, объединенных идеалами декларации прав человека:


«Настанет день, когда пушки будут выставлять в музеях, как сейчас выставляют там орудия пытки, и люди будут изумляться, что такое варварство было возможно. (Смех и возгласы: «Браво!»), Настанет день, когда мы воочию увидим два гигантских союза государств — Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы (аплодисменты), которые, став лицом друг к другу и скрепив свою дружбу рукопожатием через океан, будут обмениваться своими произведениями, изделиями своей промышленности, творениями искусства, гениальными дарованиями...
Что же все мы — французы, англичане, бельгийцы, немцы, русские, славяне, европейцы,
американцы,— что же мы должны сделать, дабы этот великий день настал как можно скорее? Любить друг друга! (Варыв аплодисментов)».
Приведу еще одну мысль Гюго из той же речи на конгрессе, мира в Париже (1849).
«Законы, устанавливаемые людьми, не отличаются и не могут отличаться от божественного закона. Но божественный закон предписывает не войну, а мир. (Аплодисменты). Люди начали с борьбы, как мироздание началось с хаоса. (Возгласы:
«Браво! Браво!»). Что было их отправной точкой? Война: это очевидно, не куда они идут? К миру: это столь же очевидно».

Вспомним ответ Маркса на вопрос, в чем видит он смысл жизни. Ответ — борьба. Одна-
ко мы видим, что существовала и существует прямо противоположная точка зрения. Куда завела борьба нашу страну и все человечество, нам известно; а вот идти путем мира мы еще и не пробовали, хотя первые детские шаги нашей демократии делаются все же в том направлении. Прислушаемся к голосу Виктора Гюго. Будем искать мира, а не бесконечной борьбы.

Речь Виктора Гюго против смертной казни произнесена 15 сентября 1848 года.
Мысленно замените слово «Франция» словом «Россия», а слово «февраль» словом «август», и пусть слова писателя хотя бы немного смягчат наши сердца, задубевшие от политики.

СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
15 сентября 1848 года
«Я сожалею, что этот вопрос, быть может самый важный из всех, ставится на обсуждение почти внезапно и застает ораторов неподготовленными.
Что касается меня, я буду немногословен, но слова мои будут исходить из чувства глубокой, издавна сложившейся убежденности.
Господа, конституция, и в особенности конституция, созданная Францией и для Франции, обязательно должна быть новым шагом по пути-цивилизации. Если она не является шагом по пути цивилизации — она ничто. (Возгласы: «Превосходно! Превосходно!»).
Так вот, подумайте — что такое смертная казнь! смертная казнь есть отличительный и вечный признак варварства. (Движение в зале). Всюду, где свирепствует смертная казнь, господствует варварство; всюду, где смертная казнь — явление редкое, царит цивилизация. (Сильное волнение в зале).
Господа, все это — неоспоримые факты. Смягчение мер наказания — большой и серьезный прогресс. Восемнадцатый век — и в этом состоит часть его славы — упразднил пытки; девятнадцатый век упразднит смертную казнь! (Живейшее одобрение. Возгласы: «Да, да!»).
Возможно, вы не упраздните смертную казнь сегодня, но, будьте уверены, вы упраздните ее завтра или ее упразднят ваши преемники. (Возгласы! «Мы упраздним ее!» Волнение в зале).
Введение и вашей конституции вы начинаете словами: «Перед лицом Бога» и тут же хотите отнять у этого Бога то право, которое принадлежит ему одному,— право даровать жизнь и смерть, (возгласы: «Превосходно! Превосходно!»).
Господа, есть три вещи подвластные Богу, а но человеку: безвозвратное, непоправимое, нерасторжимое. Горе человеку, если он вводят их в свои законы! (Движение в зале). Рано .или поздно общество согнется под их тяжестью: они нарушают необходимое равновесие между нравами и законами; они делают человеческое правосудие несоразмерным; и вот что происходит в результате — подумайте об этом, господа, совесть в ужасе отступает перед законом. (Сильное волнение в зале).
Я поднялся ив ту трибуну, чтобы сказать вам только одно слово, но, с моей точки
зрения, слово решающее. Вот оно, это слово. (Возгласы: Слушайте! Слушайте!»).
После февраля в народе созрела великая мысль: на следующий день после того, как народ сжег трои, он захотел сжечь эшафот. (Голоса: «Очень хорошо!» Другие голоса: «Очень плохо!»)
Те, кто тогда влиял на его разум, не поднялись, л глубоко об «том сожалею, до уровня его благородной души. Ему помешали осуществить эту величественную идею.
Так вот! В первой статье конституции, за которую вы голосуете, вы только что освятили первую мечту народа — вы опрокинули трон. Освятите же и другую его мечту — опрокиньте эшафот. (Аплодисменты слева. Протесты справа).
Я подаю свой голос за полную, безоговорочную и окончательную отмену смертной казни».


Трудно поверить, что эта речь произнесена 144 года тому назад. Так медленно, такими
зигзагами петляет история, что и сегодня, когда Гюго исполнилось бы 190 лет, его слова все еще, намного опережают время. Не тешу себя мыслью, что уже сегодня, прислушавшись к Виктору Гюго, мы поставим общечеловеческое выше национального, а божеское выше человеческого. Знаю, что большинство людей все еще тешит себя иллюзиями национального превосходства и самоизоляции под видом суверенитета. Собственными глазами видел виселицу в Сирии, где по утрам вешают убийцу, но ни минуты не сомневаюсь, что пророчество Виктора Гюго об отмене смертной казни рано или поздно исполнится в России, как исполнилось оно ныне во многих странах Европы.

МАХАТМА ГАНДИ: СИЛА НЕНАСИЛИЯ

«Известия» № 13, 15 января 1991 г.

Такие люди родятся редко. Значение деятельности Ганди выходит за рамки нашего тысячелетия, а воплощение его идей, скорее всего, заполнит тысячелетие грядущее. Это не значит, что Ганди — только для будущего. Ценность его идей все более возрастает, и для нашего времени они еще более актуальны, чем для первой половины XX века, когда он совершал свой жизненный путь.
Когда Ганди призвал индусов к ненасильственному сопротивлению английским колониальным властям, ему и в голову не могло прийти, что кто-то может испытывать при этом враждебность к англичанам. Более того, он неустанно призывал любить тех, кому оказывал сопротивление. Любить и защищать своих политических противников, оставаясь непреклонным в отстаивании своих идей,— значит быть последователем Ганди:
«Если мы выполним все свои обязанности, прав не нужно долго искать. Но если мы, не
выполнив своих обязанностей, устремимся за правами, то они будут удаляться от нас,
как блуждающий огонек».
Что же тут нового, если еще Христос говорил: «Любите врагов ваших и благословляйте ненавидящих вас»? Новое в том, что спустя 1869 лет от Рождества Христова родился человек, который смог осуществить эту заповедь в политике. Праведников не так много, но они есть. Мыслителей всегда не хватает, но все же мы всегда в состоянии назвать десяток-другой имен. Праведник, мыслитель и политик в одном лице — это явление единственное, имя ему Махатма Ганди.
Однажды во время индуистско-мусульманских погромов молодой террорист совершил неудачное покушение на жизнь Ганди. Первые слова после покушения: «Не питайте ненависть к этому молодому человеку. Он заблуждается и заслуживает снисхождения». В знак протеста против насилия и несправедливости он объявлял голодовки и будучи никому не известный начинающим юристом, и став известным диссидентом, и уже на вершине славы. Как признанный духовный вождь всей Индии он протестовал против всех оттенков несправедливости, с которыми сталкивала его судьба. «Я скорее соглашусь быть растерзанным на части, чем отрекусь от угнетенных классов».
Здесь надо понять, что Ганди никогда не признавал деления общества на классы. Угнетенные — это и презираемые, гонимые низшие касты в Индии; и мусульмане, когда их подвергают преследованиям индуисты; и индуисты, гонимые мусульманами; и англичане, когда на них обрушивается разъяренный народ; и все население Индии, когда оно угнетаемо британской короной.
«Пока человек по собственной свободной воле не поставит себя на самое последнее место среди ближних, до тех пор нет для него спасения. Для того чтобы созерцать всеобщий и вездесущий дух истины, надо уметь любить такие ничтожнейшие создания, как мы сами».
Ганди неистощим на выдумки в поисках методов ненасильственного сопротивления злу:
«Насилие в действительности является выражением внутреннего чувства слабости».
Твердый индуист по убеждениям, он, нарушая все запреты, дружит с представителями низших каст, заходит в их жилища, ночует в кварталах отверженных.
Он голодает в знак протеста против британского владычества в Индия; но как только народный гнев обрушивается на британцев, он объявляет голодовку в защиту англичан.
Ганди борется не против Британии, а за восстановление нравственных основ общества.
Он считает, что человек должен носить ткани, сотканные собственными руками, и вся
Индия садится за ткацкие станки. Англичане повышают налог на соль — Ганди призывает всю Индию отказаться от соли и сам ест только несоленую пищу.
Его идеал — возвращение к природе, отказ от индустриального пути развития, минимум материальных потребностей и безграничная любовь ко всему живому. Однако главная цель жизни — самопознание. Поиск истины: «Мой всесторонний опыт убедил меня, что нет иного Бога, кроме истины», в конце своей долгой и многотрудной жизни Ганди сделал потрясающее открытие: «Я всю жизнь считал, что Бог есть истина; однако после сорокалетних поисков и размышлений я понял, что верно и обратное утверждение».
А именно: «Истина — это Бог».
Как все великие открытия, оно гениально просто. Но за этим кроется неимоверная
сложность. Однажды Ганди сказал: «Бог есть все, он даже атеизм атеистов, если атеист
верен истине». Глубина такого подхода еще не осмыслена человечеством, и личность Ганди все еще остается загадкой для миллиардов людей.
Но кто же такой в действительности был Ганди?
Боюсь, что любой ответ на этот вопрос будет наивен и ограничен. Личности такого масштаба настолько широко озаряют жизнь, что каждый видит в нем свое. Джавахарлал Неру, политический сподвижник Ганди, не принимал и не понимал его религиозности. Он считал это индийской спецификой Ганди, и не более.
Студенческие годы Ганди провел в Англии. Здесь он попал в окружение теософов во главе Анни Безант. Теософия стремилась к объединению индуизма и оккультных знаний с высокими откровениями христианства. Молодого человека стали жадно расспрашивать о тайнах древней религии, но Ганди просто ничего не знал о богатстве своей религии. Он не ел мяса, хранил супружескую верность, и все. Теософы обратили взор начинающего юриста к Бхагавадгите и Евангелию. Ганди был поражен сходством заповедей индуизма с Нагорной проповедью Христа.
Истинно благородный человек знает всех людей как одного и с радостью платит добром
за причиненное ему зло. Прочитав эти стихи из Бхагавадгиты, Ганди с ликованием увидел те же мысли в Евангелии.
«В неописуемый восторг привели меня следующие строки: А я вам говорю: не противься обижающему; но если кто ударит тебя в правую щеку твою, подставь ему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и кафтан».
В студенческие годы Ганди все более сближается с христианами, а христиане открывают для молодого человека глубину и богатство его религии — индуизма. Ум Ганди никогда не был легковерным. Общаясь с теософами и христианами, он читал и атеистическую литературу, чрезвычайно модную в те времена: «Я прочитал несколько атеистических книг, названия которых уже не помню. Они не произвели на меня никакого впечатления, так как я уже прошел через пустыню атеизма… Если мы не любим своего ближнего, никакие перемены, хотя бы и революционного характера, не могут сделать нас хорошими».
Уже в зрелые годы Ганди дает восхитительное описание сцены на кладбище, которая окончательно расставила все точки над «i». Это был разговор между священником и весьма самоуверенным джентльменом, который, на мой взгляд, и сейчас не потерял своей актуальности.
« — Ну как, сэр, верите вы в существование Бога?
— Да,— ответил тот тихо.
— Тогда скажите мне, пожалуйста, какова же величина вашего Бога и где он находится?
— О, если б мы знали. Он — в наших сердцах.
— Ну-ну, не принимайте меня за ребенка! — сказал атеист и торжествующе посмотрел на нас.
Священник смиренно промолчал.
Эта беседа еще более усилила мое предубеждение против атеизма».
И все-таки в религиозных исканиях молодого Ганди не хватало какого-то решающего прорыва. Да, он открыл для себя величайшие ценности индуизма и христианства, стал глубоко религиозным человеком. Но религиозных людей много, много индуистов и христиан. Свой путь Ганди обрел, познакомившись с учением Льва Толстого:
«Книга «Царство Божие внутри нас» буквально захватила меня, оставила неизгладимый
след в моей душе. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей любви».
Не будет преувеличением сказать, что Ганди удалось осуществить в Индии то, что Толстому не посчастливилось воплотить в России: предотвратить кровопролитие и путем ненасильственной борьбы привести свой народ к свободе. Правда, следует помнить, что ни Толстой, ни Ганди не считали политическую свободу конечной целью.
Нравственное очищение человека, возвращение к величайшим моральным ценностям мировых религий — такова была их мечта. Она еще не осуществилась. Но нет никакого сомнения, что на исходе века мы приблизились к откровениям Льва Толстого и Ганди. В России таким осязаемым мостиком над бездной стало внезапное нравственное преображение академика Сахарова. Подобно Ганди, он не стал таить от окружающих истину, которая ему открылась, и оказался в ссылке.
Как всегда, на ненасилие власти отвечают насилием. Ганди не раз оказывался в тюрьме.
На суде он вспомнил слова великого американского гуманиста Торо: «Нельзя быть честным человеком не оказавшись в тюрьме». На исходе века эти же слова повторит академик А. Д. Сахаров. Он сопротивлялся тоталитаризму методом Ганди. Ганди победил — Индия стала независимой.
Сахаров победил в 1985 году — в Советском Союзе сталинизм был разоблачен и осужден на государственном уровне. Но победа — это всегда и поражение. В независимой Индии началась резня между мусульманами и индуистами.
Перестройка в Советском Союзе омрачена Нагорным Карабахом, Сумгаитом, Ферганой,
тбилисской бойней и теперь Вильнюсом. Сахаров не выдержал моральной муки и преждевременно ушел из жизни.
Ганди с горечью воскликнул: «Раньше я молил Бога дать мне 90 лет жизни, теперь я молю о смерти».
Восьмидесятишестилетний величественный старец, облаченный в домотканую одежду, с
посохом идет в места отчаянной межрелигиозной схватки. Он зачитывает на митингах отрывки из Библии, Корана и Вед, призывающие людей к миру во имя Бога: «Я полагаю, что Библия, Коран, Зенд-Авеста боговдохновенны так же, как и Веды».
Во время митинга примирения к Ганди подходит религиозный фанатик-сектант и стреляет в упор. Ганди умер в больнице со словами: «Хэ Рам», — по-русски «О Бог1». Смерть Ганди такая же цельная, как его жизнь. «Искусство умирать вытекает как естественное следствие из искусства жить... Искусство умирать состоит в том, чтобы встретить смерть радостно при исполнении своего долга. Нежелание причинить зло своему врагу или же лишить его жизни недостаточно. Вы должны защитить его даже ценою жизни».
Ганди не хотел, чтобы оставались какие-либо материальные следы его пребывания на земле и завещал развеять свой прах над Гангом. Но завещание выполнили не полностью. Часть пепла все же оставили и похоронили, дабы было где поклониться великому человеку. На каменной плите последние слова Ганди: «Хэ Рам». Как и следовало ожидать, могила Ганди стала местом религиозного поклонения.
Во многих замечательных работах о Ганди, выходящих в нашей стране, есть один и тот же недостаток: Ганди предстает как общественный деятель посреди многолюдных сборищ. Между тем самые глубокие откровения Ганди получил в одиночестве, беседуя с Богом. Не в минуту благостного спокойствия, а часто в глубочайшем отчаянии Ганди находил выход из самых неразрешимых противоречий:
«Когда всякая надежда утрачена, когда никто не поможет и не утешит, я обнаруживая,
что откуда-то появляется помощь. Мольба, богослужения, молитва не религиозные предрассудки. Это действия более реальные, чем еда, питье, сидение или ходьба. Без преувеличения можно сказать, что только они реальны, а все остальное нереально».
Знаем ли мы, и атеисты, и верующие, силу такого глубокого духовного общения с Высшим? Тайна духовной жизни человека за семью печатями. Здесь царство религии и искусства.
«Я не желаю, чтобы мой дом был обнесен со всех сторон стеной и чтобы мои окна были
наглухо заколочены. Я хочу, чтобы культура всех, стран свободно проникала в мой дом.
Но я не желаю, чтобы меня сбили с ног».
Ганди никогда не утверждал, что истина открылась ему во всей полноте. Он прекрасно понимал ограниченность человеческих суждений о Боге. «Те слабые, мгновенные проблески истины, которые я смог увидеть, едва ли выразят идею необычного сияния истины, в миллионы раз более сильного, чем сияние солнца, которое мы каждый день видим. То, что я постиг, есть лишь слабый отблеск этого могучего сияния».
Восклицание Ганди: «Я хочу видеть Бога лицом к лицу» — дерзновенный порыв человеческого духа, незамутненный самоуверенностью.
Ганди свидетельствовал, что при жизни с ним было немало явлений, которые не вписываются в рамки обыденного опыта и называются словом «чудо». Одно из таких чудес произошло в конце жизни Ганди.
Когда начались беспорядки и вражда между индуистами и мусульманами, Ганди сказал,
что если не прекратится резня, будет страшное землетрясение. К сожалению, беспорядки не прекращались, и землетрясение произошло. Об этом эпизоде свидетельствует Джавахарлал Неру в своей книге «Открытие Индии». Неру считает этот случай простым совпадением, однако в последнее время в печати стали появляться вполне серьезные сообщения о том, что агрессивные импульсы, идущие от человека, могут своими излучениями вызывать отклонения в геомагнитной сфере.
Это лишь один из эпизодов, ставший предметом обсуждения, ибо сам Ганди, следуя
древней традиции, скрывал от окружающих все, что могло бы ввести в соблазн фокусничества и шарлатанства. «Есть вещи которые известны только тебе и твоему Творцу. Их, конечно, нельзя разглашать». Заметим, что Христос, исцеляя слепого от рождения, не велит тому рассказывать о случившемся окружающим.
Здесь мы приходим к моменту наиболее поразительному — одиночество Ганди. Человек,
который так часто выступает среди многотысячных толп, народный проповедник, исколесивший всю Индию, идя впереди своих многочисленных последователей, был одинок. «Тот, кто хочет быть в дружбе с Богом, должен остаться одиноким или сделать своими друзьями всех».
Вспомним, кот одинок Лев Толстой в Ясной Поляне в окружении своих близких. Как одинок был академик Сахаров на трибуне перед улюлюкающим залом, и поймем, что та кое одиночество Ганди. То, что вся Индия считала победой, Ганди воспринял как поражение. Индия ликовала — Ганди скорбел. Он боролся не с британским владычеством, а с владычеством духа ненависти и алчности.
Любовь ко всем людям, а в особенности к наиболее слабым и к врагам, — это ведь почти недостижимо для отдельного человека. Но когда что-то недостижимо для одного, может, тут и приобретает особый смысл единение людей ради высшей цели. Парадокс в том, что, получив независимость, Индия не обрела духовного единения вокруг великой идеи, превратилась в великое, но обычное государство.
Ганди воспринял это как «личное поражение». Именно личное: «Единственной надеждой для страждущего мира является узкий и прямой путь ненасилия. Миллионы подобно мне могут потерпеть неудачу в попытке доказать истину своей собственной жизнью, но это будет их личная неудача, но не в коем случае не этого вечного закона».
Что же препятствует установлению на Земле законов ненасилия и любви? Раньше говорили, что собственность. Мол, она развращает невинные души, делает их алчными и жестокими. Следствие назвали причиной. Собственность сама по себе не может быть ни добром, ни злом. Ее можно употребить и на доброе, и на злое дело. Можно построить художественную галерею, как Третьяков, а можно, не имея никакой собственности, эту галерею сгноить и перестроить в заурядное здание. Сейчас, когда в нашей стране вопросы собственности стали так важны и актуальны, нелишне прислушаться к Толстому и Ганди: «Одолевайте ненависть любовью, неправду — правдой, насилие — терпением».
Ганди считал, что земля Божья, Божья, а не государственная. Собственность — это своего рода аренда у Господа. Оплата за аренду — обязанность перед всеми нуждающимися. Это опять же может вызвать высокомерную ухмылку в стране, где централизованная благотворительность — повод для воровства. Все это так. Но если отвлечься от унылого пересчитывания денег в чужом кармане — где, «то, сколько лишнего заработал, — то, может быть, нелишне еще раз прислушаться к предостережению Ганди:
«Не обязательно человек счастлив, когда он богат, или несчастлив, когда он беден. Мы часто видим, что богачи несчастны, а бедняки счастливы. Миллионы людей будут всегда
бедными. Видя все это, наши предки отучали нас от роскоши и наслаждений... В обществе нет париев, будь то миллионеры или нищие. И те, и другие — порождение одного и того же недуга. И те, и другие люди».
Я понимаю, что так трудно признать, что нет богатых и бедных, кооператоров, бюрократов, а есть только люди. Живые, страдающие, заблуждающиеся, прозревающие, ослепленные ненавистью; и примирение над враждою — это единственный путь к спасению и в земном, и в небесном плане.
Толстой и Ганди не дожили до тех времен, когда ненасилие станет не только нравственным религиозным принципом, но единственно верной тактикой выживания в эпоху ядерного оружия. До этих времен дожил А. Д. Сахаров.
Призывы Толстого и Ганди любить все живое не нашли отклика в сердцах большинства людей. Ну, что ж, не смогли любить — будем «охранять окружающую среду», иначе погибнем в экологической катастрофе. И здесь прав оказался Ганди, в свое время настолько затравленный насмешками скептиков, что даже сам себя называл чудаком.
Однажды было сказано, что чудаки украшают жизнь. Не украшают — спасают. Ибо
другого пути спасения у человечества нет.
Космический закон ненасилия, возвещенный в древности Буддой и Христом, заново открытый Толстым для европейской интеллигенции в конце XIX века, практически был снова доказан деятельностью Ганди в Индии первой половины XX века. На исходе столетия этот закон был снова открыт и подтвержден подвижничеством академика Сахарова. И никогда ни при каких обстоятельствах человечество не откажется от откровения Махатмы Ганди.
«Человечество может избавиться от насилия только путем ненасилия. Ненависть может
быть побеждена только любовью».
Я хотел бы слегка перефразировать эту истину, заменив слово «человечество» словами
«наша страна».
Вот и я отдал невольную дань всеобщему заблуждению: свел откровение Ганди к радужной перспективе социального мира. Ненасилие в обществе — это лишь следствие гармонии между человеком и миром. Ненасилие должно быть в душе человека. Только тогда оно имеет смысл и реальность, обретает несокрушимую силу. Ненасилие не средство, а сама цель.
Не надо думать, что Ганди был движим лишь состраданием. Безграничная любовь ко всему живому — ахимса — это для Ганди прежде всего путь к духовному совершенству: «Бесконечное стремление к совершенству — право каждого. Оно его собственная награда».

ДАЖЕ МАРКС ПРОТИВ СМЕРТНОЙ КАЗНИ

«Известия» № 8 май 1992 г.

Читатели по-разному отреагировали на призыв Виктора Гюго отменить смертную казнь, прозвучавший в XIX веке. К сожалению, большинство все еще верит в силу насилия. Ни
чего другого и не могло быть в нашем обществе», где 70 лет культивировалась и насаждалась «высшая мера».
Приятным исключением оказалось письмо В.Рофмана из г. Темиртау-2 (Казахстан). Читатель справедливо упрекает меня в необъективном отношении к Карлу Марксу. Оказывается, идеолог классового насилия был тоже противником смертной казни. За это честь ему и хвала!
Итак, вот мысли К. Маркса о недопустимости смертной казни, любезно предложенные нам В.Рофманом. Выдержки взяты из статьи К. Маркса «Смертная казнь».


«...Весьма трудно, а может быть, вообще невозможно найти принцип, посредством которого можно было бы обосновать справедливость или целесообразность смертной казни в обществе, кичащемся своей цивилизацией».
«...Наказание есть не что иное, как средство самозащиты общества против нарушений условий его существования, каковы бы ни были эти условия. Но хорошо же то общество, которое не Знает лучшего средства самозащиты, чем палач».
«...Не следует ли серьезно подумать об изменении системы, которая порождает эти преступления, вместо того чтобы прославлять палача, который казнит известное число преступников лишь для того, чтобы дать место новым?»


Прекрасные слова. Видимо, Ленин и Дзержинский со Сталиным плохо читали Маркса, если, называя себя марксистами, после таких-то золотых мыслей покрыли всю Россию чрезвычайками, трибуналами и особыми совещаниями.
Я не надеюсь, что смертная казнь в России будет отменена, Она стыдливо именуется у нас «чрезвычайной мерой», или «исключительной мерой наказания», но я лично сторонник определения, данного еще Львом Толстым, — запланированное убийство.
Больное общество нисколько не смущает, что каждый год из-за неизбежных судебных ошибок мы убиваем и будем убивать впредь невиновных. Каждый считает, что его-то уж это никогда не коснется.
Коснется! Если вы разрешаете убить другого, не признаете, что человеческая жизнь священна и неприкосновенна, не удивляйтесь, коль рано или поздно убийца войдет в ваш дом.
Простая заповедь «Не убей» прозвучала на Синае 6000 лет тому назад, но это заповедь Бога. В ответ на это мы, как завороженные, повторяем заповедь сатаны: «Убей».
Мотивировка, почему надо убить, меня опять же мало волнует, Над оправданием убийства в поте лица трудятся книжники и фарисеи всех времен и народов, но не удивляйтесь после этого, что никто не дорожит вашей жизнью.
Посмотрите в микроскоп на одну живую клетку, чтобы убедиться, как сложно она устроена. Ни один, самый совершенный научный институт не сможет воссоздать даже одно клеточное ядро, а мы спокойно уничтожаем мириады творений, не нами созданных, и очень хорошо себя чувствуем.
Непостижимо сложён мозг всякого живого существа, особенно человека. Никто не знает,
почему и как он работает, откуда возникают мысли о невозможности убийства и кровавые
бреды о том, что надо убить другого только за то, что он другой, но мы не можем воссоздать даже интеллект мухи, как же берем на себя смелость уничтожить человека?
Религиозная вера в «расстрел», как наилучший способ установления порядка, привела
и красных, и белых к террору 37-го года, а всю европейскую цивилизацию к хаосу второй мировой войны.
Сейчас вера в грубую силу основательно поколеблена во всех цивилизованных странах. К
сожалению, арабский мир, Россия и вся Азия все еще лелеют смертную казнь. Дошло до того, что мы стали идеализировать Столыпина, пытавшегося утвердить в России свои реформы рычагом виселицы. Случилось то, что должно случиться, — «поднявший меч от меча и погиб». Я вовсе не радуюсь этому обстоятельству: расстрел Колчака, убийство Столыпина, расстрел Ежова и Ягоды такие же ужасные деяния, как и то, что творили эти люди, пока были живы. Никакие самые крутые меры не снизят преступность и не смягчат жестокость нравов в нашей стране, пока в ней можно отнимать человеческую жизнь.

ЗАКОН ЛЬВА ТОЛСТОГО

«Известия» № 181, 23 сентября 1993 г.


Двадцатый век на исходе и, окидывая его взором, я вижу самых важных открытия, совершенных еще в начале столетия. Это теория относительности Альберта Эйнштейна и закон Льва Толстого о том, что «зло никогда не уничтожается злом; но только добром уничтожается зло». Хотя сама формулировка закона взята из Евангелия, сам закон не был открыт человечеством до Толстого.
Большинство людей думали, что речь идет лишь о добром пожелании или божественном наставлении. Толстой объяснил, что если человечество не будет считаться с открытым законом, оно в самое ближайшее время будет вовлечено во всеобщую мировую бойню и будет поставлено на грань полного уничтожения.
К счастью, до исполнения своего пророчества Толстой не дожил. Первая мировая война
разразилась через четыре года после его смерти. А затем революция, гражданская война, вторая мировая война, Хиросима, Карибский кризис и, наконец, Чернобыль, как жирная точна в конце дурной строки.
Дальше была пропасть, обвал, и потому цивилизация, до сих пор бодро шествующая навстречу самоуничтожению, забуксовала, затопталась на месте, а затем как-то медленно, нехотя, нерешительно, теперь уж не из здравого смысла, а от инстинкта самосохранения, занялась уничтожением ядерного оружия и конверсией.
Лишь в конце века мы начали делать то, что Толстой рекомендовал осуществить в начале. Не хотели любить все живое — будем охранять окружающую среду. Не смогли любить своих врагов — будем осуществлять конверсию.
Может быть, Толстой не очень удачно сформулировал свой закон, назвав его учением о непротивлении злу насилием. Слово «непротивление», поставленное в начале, сбило с толку многих. Правильнее было бы говорить об активнейшем сопротивлении злу ненасилием. Именно это и делал Толстой всю жизнь.
Впрочем, уточнение дал сам писатель в статье «Царство Божие внутри вас».
«Вопр. – Следует ли слово непротивление принимать в самом его обширном смысле , т.е., что оно указывает на то, чтобы не делать никакого сопротивления злу?
Отв. — Нет оно должно быть понимаемо в точном смысле наставления Спасителя, т. е. не
платить элом за зло. Злу должно противиться всякими праведными средствами, но никак не злом».
Я не понимаю, кому понадобилось доводить до абсурда открытие Толстого, мол-де, призывает граф капитулировать перед злом. Наоборот, яснополянский затворник первый воспротивился волне общепринятого и, увы, общепризнанного в те времена революционного терроризма, но в равной мере был противником государственного насилия, выступая против воинской принудиловки и смертной казни. Он ясно, видел, что борьба всех против всех, «революционеров против правительств, правительств против революционеров, порабощенных народностей против поработителей, запада с востоком» никого не доведет до добра. И, в самом деле, погибли и правительства, и революционеры, в пучину почти вековой мировой войны втянулся восток и запад, чтобы оказаться в конце столетия у разбитого корыта.
Удивительное дело, – писал Толстой, — в последнее время мне часто приходилось говорить с самыми разными людьми об этом законе Христа — непротивлении злу. Редко, но я встречал людей, соглашавшихся со мною. Но два род», людей никогда, даже в принципе, не допускают прямого понимания этого закона. Это люди двух крайних полюсов. Христиане патриоты — консерваторы и атеисты революционеры. Недавно была у меня в руках поучительная в этом отношении переписка православного славянофила с христианином-революционером. Один отстаивал насилие войны во имя угнетенных братьев-славян, другой — насилие революции во имя угнетенных братьев — русских мужиков. Оба требуют насилия, и оба опираются на учение Христа».
Как видим, наше общественное сознание 70 лет протопталось на одном месте. Ведь сегодня с той и с другой стороны те же аргументы звучат. Слово «патриотизм», которого Христос никогда не произносил, а в земной жизни даже не знал, теперь не сходит с уст многих батюшек и официальных иерархов. Между тем главное слово Христа – любовь и главная заповедь его о любви к врагам и к ненавидящим нас, либо произносится невнятно, либо так отвлеченно от человека, так торжественно и высокопарно, что ничего не остается от его изначального поистине божественного смысла.
Недавно по ТВ транслировался экзамен в новой церковно-приходской школе после первого года обучения. Дети бойко отчеканивали «Отче наш», умело и грамотно крестились, клали поклоны и на вопрос корреспондента, слышали ли о заповеди Христа «Любите врагов ваших и благословляйте ненавидящих вас» — ответили дружным «нет». Батюшка, до этого что-то бормотавший 6 духовности и возрождении России, слава Богу, слегка сконфузился.
Нет, далеко не вся критика, прозвучавшая в адрес официального православия из уст Толстого, была несправедливой. Православная церковь, восклицал он, день и ночь поёт славу сыноубийце Петру 1 и мужеубийце Екатерине II, а что, разве не так?; Разумеется, нельзя принимать за чистую монету подневольные здравицы в честь «богоданного вождя России» Иосифа Сталина. Нельзя забывать, что лишенная патриарха церковь со времен Петра I была, помимо своей высокой духовной миссии, еще и подневольным государственным учреждением, управляемым синодом во главе с чиновником обер-покурором? Когда духовенство обратилось к Петру I с просьбой восстановить патриаршество, тот воткнул в стол кортик – вот вам патриарх! Фактически отделения церкви от государства не произошло и после революции. Коммунистические вожди от Сталина до Горбачева цепко держали в своих: руках бразды церковного правления, а потому отлучение Толстого никак нельзя считать делом» внутрицерковным.
Строго говоря, оно и каноничным-то не было. Никакой «кормчей» не предусмотрен обер-прокурор святейшего синода. Нынешней церкви вовсе не обязательно брать на себя грех
своих предшественников, совершенный в условиях несвободы и неканонической подчиненности церкви, тогдашнему государству.
Смехотворно звучат высказывания о том, что Толстой-де не был христианином. Да прочтите биографии Флоренского, В.Соловьева, Бердяева. Кто отвратил их от атеизма и повернул к церкви? Толстой и его учение. Потом они критиковали своего учителя уже с позиций канонических и, на мой взгляд, во многом справедливо. Но ведь Евангелие-то они открыли благодаря Льву Толстому. Да если бы даже Толстой и не верил в Бога, разве это повод для отлучения? Никто не отлучал от церкви, крещеного и учившегося в семинарии вождя мирового атеизма, взорвавшего Храм Христа Спасителя Иосифа Сталина. Наоборот; даже славили его за то, что, разрушив сотни тысяч церквей к убив столько же священников, позволил открыть при себе десятка два храмов и восстановил карманное патриаршество. Не провозглашались анафемы В. Ленину, призывавшему расстрелять и повесить как можно больше — священников и осуществившему, сей призыв, а вот Толстой, отлучен.
Правда, во многих епархиях России и в том же синоде, конечно же, никогда не переводились порядочные люди, а по тому историки до сих пор спорят, провозглашалась ли по церквам анафема Льву Толстому. Судя по всему, здесь многое зависело от местного архиерея и местного батюшки. Где-то возглашалась, а где-то нет; Но Россия поступила, как дьякон в рассказе Куприна. Возгласила вместо анафемы «многие лета» великому человеку.
Так или иначе, но отлучение Толстого от церкви было греховной попыткой отлучить русскую интеллигенцию от Христа. К счастью, сие не во власти Победоносцева, а во власти Победоносцева, а во власти Того, от Кого отлучить хотели, и пусть не говорят, что это дело внутрицерковное. В те времена даже юридически церковь; была учреждением государственным. Потому и отлучение получилось государственное. Однако не следует преуменьшать значение этого страшного акта.
Была упущена возможность единения церкви с интеллигенцией перед лицом нарастающего апокалипсиса.
Конечно, и Толстой поступил, не в духе своего же учения, когда оттолкнул от себя церковь кощунственным для православного человека вторжением в область богослужения. Не хочется даже повторять, что в момент помрачения было сказано им о таинстве Евхаристии, иконах, о самой службе. Но это в момент помрачения, а в момент