Праведный гнев

    Накануне Рождества художник Василий Правшов ходил по комнате в лютом гневе. Несколько раз порывался сбить мольберт, порвать холсты, изрезать стоявшие у стены этюды, растоптать краски, кисти и неизменный берет.

    — Ну и друзья, прости Господи! — говорил он себе. Потом уселся на стул и задумался.

    — С вами только каши и сваришь. Какого ж ляда… — тут он снова умолк и принялся ходить по комнате.

    — Положим, что ты ненавидишь Христианство вообще и Православие в частности. Так чего ж ты ходишь на мои выставки и восхищаешься моими картинами?! Я же насквозь и вместе со своим творчеством Православный! Нет же, в лицо восхищаешься, а за глаза костеришь! Уж, спасибо! Конечно, понимаю — родители развелись, а мои и нынче вместе. Допустим, нагадил тебе человек, называющий себя Православным. Во-первых, кто только себя Православным не называл. Во-вторых, атеисты поступали с тобою омерзительнее и хуже, но не прокляла ж ты от этого атеизм… -

   Василий снова умолк и присел на стул, изучая окно.

    — Вот как объяснить ученику баптистской школы, что изучать Христианство в баптистском изложении всё равно, что изучать географию в изложении Джен Псаки! И поди ж ты ему теперь объясни!.. -

   Художник вздохнул и глянул на часы.

    — Ну почему люди всегда судят о других только по своей низости? Воры, к примеру, считают всех других столь же вороватыми, но себя притом смелее, что решились на воровство. И так со многими! Взяточники считают всех продажными, проститутки распутными, пьяницы — пьющими, да ещё и трезвых не любят. -

   Гнев давал новую пищу для творчества. И Правшов перебирал в голове разные сюжеты — пытки ранних христиан в Колизее, убийства проповедников языческими племенами, подрыв Храма Христа-Спасителя. Сделал пару набросков.

    — Это какие-то «Болгарские мученицы» получаются, — заметил он, явно недовольный результатом. Но надо было ехать в художественную школу, и преподавать ученикам.

   Мороз отпустил, капель с крыш шумела и падала на голову. Иногда с шумом слетали куски льда и снега. Ноги скользили по подтаявшему льду, и Правшов пошёл по хрустящему насту на обочине, и пару раз провалился в скрытые лужи. Автобус, скользя и буксуя, направился к центру.

   Вечером Правшов пришёл усталый и продрогший — мороза нет, но сырость! И низкое серое небо. Художник подошёл к наброскам и убрал их.

    — Не то! — бросил он. — А и взять хотя бы того друга… Да что уж — с нашими крайне правыми поневоле станешь крайне левым. -

   Усталость не давала сосредоточиться, и Правшов отправился спать. Утром он посмотрел на картины, вспомнил вчерашнее. Вздохнул, подумал, и стал рисовать пейзаж.