05. 01. 2016 Вторник. Москвичка

Больно осознавать, что детство прошло. Наблюдал вчера за Зорким Соколом. Двадцать минут индейцы стреляли по бледнолицым, и ни разу не зарядили винчестеры.

Смутно припоминаются насмешливые замечания взрослых по поводу отсутствия подсумков и ящиков с патронами у обеих сторон. Верить родителям, что это сказка – не хотелось.

 Стройное тело Гойко Митича теперь стало обычным. Где те накаченные «банки», которым я, тягая гантели, старался подражать? Навачканные ваксой лица апачей кажутся смешными. Вокруг идеально чистая прерия. Ни тебе грязи, мусора, г…вна. Хотя бы конского. Знаю, нельзя войти в реку дважды, а лезу.
Надо было новый сериал смотреть, а не вестерн детства.

На другом канале Димка гаджетом машет. Импортозамещение, санкции! Я, может быть, хочу посмотреть вражескому доктору из вражьей страны в глаза, а не родному головастику в рот. Ваню Приймак с новым ухом видел, а доктора, пришившего хрящ – нет. В нашей – умной державе не могут ребенку дать слух и новую ушную раковину, а в тупой – пожалуйста! «Ну, тупые!».

Дочь не видел полгода – раскабанела. Говорю, милая, любимая, хватит жрать!

– Хорошо, папочка,– и смотрит нежно, кротко.

Через полчаса съела лохань салата из кальмаров! Смотрел в пустое брюхо холодильника и подбирал слова. Помогла.

– Ну, убей свою жирную дочь,– обняла, поцеловала.

Пригляделся к девке, вроде ничего. На любителя. А любители, один с мечом по квартире бегает, другой бороду расчесывает.

– Она мне и такая нравится,– выдувая волосы из расчески, заявляет зять.

– Мама, мама, Ялик пришел,– кричит меченосец.

– Где мой салат? – слышу разговор Ярослава с холодильником.

– Его твоя жирная сестра сожрала,– запрыгивая на спину брата, заявляет Люся.
 
Поцелуи, объятия, хлопки по отвислой заднице. Вспомнил миниатюру, написанную несколько лет назад.

В общем, рвешь жилы, а отдачи никакой, один за компом день и ночь – уроки не сделаны, другая, даже посуду за собой не помоет.

Что-то дернуло меня в тот вечер, завелся,  обозвал их сучатами, начал штепселя из компьютеров выдергивать. Старшую на кухню пинками, младшему аккордеон бросил в руки, чуть не свалив его со стула.

 Он прижал инструмент к груди, глазенки зверские вытаращил и, усмехаясь:
– Чо играть?

Наверное, в другой бы ситуации добавил «папаша». Сейчас ссыт, видит папаша не в духе. Спрашивает в надежде, что забыл я названия его песнопений. А я их и не знал. «Мурку» играй с остервенением и звериным оскалом произношу я.

Люся на кухне притихла. Слышала все и ждала, что же он заиграет. Даже соседи примолкли. Вижу в глазах отрока сомнение, мозг начинает работать, вспоминать, что же это за хрень такая. Что молчишь? В срань свою компьютерную играешь, а «Мурку» не можешь? 

Смотрю, пальцы зашевелились, глаза заблестели, понимаю, что не знает и не помнит. Откуда ему знать? Может и слышал когда, но в стрессовой ситуации можно вспомнить только вещи, записанные на уровне рефлексов. Наконец чего-то запиликал.

Люся из-за моего плеча со словами: «В нашем переходе он больше не получит», бросает ему в раскрытый чехол от инструмента мелочь. Москвичка хренова.