Испытание

В том феврале мне было пятнадцать лет. Совсем девчонка. Среднего роста, с подростковой спортивной фигуркой, мускулистым телом, привыкшем к каждодневным тренировкам в зале акробатики, к постоянному диетическому питанию, к болям различного характера, без которых любое серьезное увлечение спортом невозможно.
С длинными, до пояса, светло - русыми волосами, забранными почти всегда в "хвост", или подвернутыми под резинку, с большими серо - зелеными глазами, выделяющимися на лице глубиной взгляда, немного исподлобья, настороженно - внимательного, и задумчиво - грустного.
 В обычной подростковой одежде, даже немного детской, потому что покупалась она в детском отделе на мой небольшой размер. Обычно мама выбирала мне одежду в ЦУМе, на первом этаже, или в других небольших магазинах детской одежды, разбросанных по городу. Я не любила ходить по магазинам, не любила выбирать себе одежду. Учитывая это, мама часто покупала сама одежду для меня, зная размер. Удивительно, но мне всегда подходило, и даже нравилось то, что покупала мама. Поэтому я выглядела как обычный подросток лет четырнадцати, в потертых джинсах, черных зимних  сапогах со шнуровкой, вязаном свитере с орнаментом на молнии, в удлиненном пуховике красного цвета, в белой шапке и варежках, с неизменным спутником моих школьно - спортивных будней - рюкзаком, за спиной.
Почему я начала свой рассказ именно с описания внешности? Наверное, потому, что именно так я запомнила себя в том времени, так же, как и события, развернувшиеся тогда, требуют от меня некоторых объяснений...
В том феврале я поняла, что умирает моя мама. Умирает тяжело, мучительно, давно... Далеко от меня, на другом конце города, не прощая меня за слишком долгую отчужденность, подростковую невыдержанность, резкость суждений, не понимая того, что я просто боюсь выпустить наружу свои эмоции, чувства, тревогу, не могу объяснить свое состояние. Со мной не комфортно находиться, со мной трудно. А у мамы и так немного сил... Не получалось, навещая ее, избегать напряженных разговоров. И она в какую - то из наших встреч в начале февраля попросила меня не приходить.
Я обиделась. Я потеряла дом на той квартире, где жила с папой, не находя взаимопонимания там,  и оказалась перед закрытой дверью у дома, где находилась тяжело больная мама и сестра. Обида затмила все чувства. Мне было очень горько, больно, и одиноко. Я настолько замкнулась в себе, что практически перестала говорить. Мое молчание было вызовом обществу. Молчание равнялось крику души. Но его никто не слышал. Потому что его можно услыщать только душой, сердцем, а не ушами.
Вызовом было и мое приобщение к компаниям подростков, которые, поднимаясь на крыши многоэтажек, курили, обсуждали свои проблемы. Среди них я еще острее чувствовала свое одиночество, потому что я была не такая, как они. Во мне  не было никакой ожесточенности, озлобленности на мир, агрессии, было только уязвленное чувство собственного достоинства из - за психологического давления со стороны папы на меня, и появившегося чувства ненужности никому, смешавшегося с обидой... Выходя на крышу, я уходила подальше от этих ребят, остававшихся на чердаке, садилась на рюкзак, и, обхватив колени руками, думала о разном, смотря на небо, которое казалось здесь ближе, или вниз, на потоки машин, огней, людей внизу...
В один из таких вечеров, проведенных с компанией ребят на крыше дома по улице Карла Маркса, на меня впервые обратили внимание, и предложили закурить. Я резко отказалась, и вдруг начала говорить после долгого молчания то, что я действительно думаю о них, ругающихся матом через слово, курящих и пьющих, занимающихся "личной жизнью" с тринадцати лет... Правильно... Меня жестоко избили, так, что я отплевывалась кровью, смешанной со снегом, а оставшиеся на теле синяки заживали еще месяц после этого происшествия.
Тогда я была на крыше в последний раз. Во мне что - то начало происходить. Одиночество увело меня от всех людей, заставило остаться наедине с самой собой. Нестерпимо стала болеть душа, и чтобы отвлечься, как - то притупить, или убавить это, я стала после школы вместо тренировок уезжать гулять подальше от всех, уходить за город. Мне было ничего не страшно, ничего не предостерегало меня от опасности, и не удерживало от таких, как я сейчас понимаю, безумных поступков. Настало время отсутствия проявления каких - бы то ни было вообще чувств.  Мне все было все  "все равно".
Даже любимая собака не способна была тогда спасти меня от того падения в "никуда". Потому что по возвращении домой  мне перепадало и за то, что меня долго не было дома, и за поведение собаки в мое отсутствие... На собаку я не обижалась, только на себя, на несправедливость, и, по вечерам, гуляя с Бимом, я не раз только ему что - то говорила о том, как прошел мой день. Только его я могла обнимать, и чувствовать в ответ порывистую ласку, только он терпеливо недоумевал, когда, сидя на корточках перед ним, я прятала лицо в его густой рыжей шерсти, задыхаясь от сдерживаемых слез, или когда по ночам вылезала из кровати, и ложилась рядом с ним на его матрас, обнимая, и прижимаясь, как мне тогда казалось, к единственному родному существу, и слушала, засыпая, как бьется его сильное, доброе, любящее, собачье сердце...
 Один раз я уехала на конечную остановку одного из автобусов, туда, где кончается город, и начинается пригород. Шел сильный снегопад. Я отправилась вдоль шоссе, по обочине дороги, увязая в снегу, и промерзая от сильного ветра. Я хотела выйти к Новому мосту через Вятку. Я думала, что иду в правильном направлении, но, как оказалось, это было не совсем так. Я устала и замерзла, и решила свернуть с дороги. Зашла в какой - то перелесок, на занесенную снегом тропку, и пошла по ней. Ни о чем не думая, ничего не опасаясь. Все чувства были приглушены. Вдруг что - то заставило меня оглянуться. Я увидела вдалеке от меня силуэт  мужчины. И вроде - бы ничего страшного не произошло, но внутри что - то дрогнуло, мне стало не по себе. Я ускорила шаг. Он тоже. Людей поблизости нет. Что ему надо от меня?! Вспомнились слова мамы - "Не ходи никуда далеко одна... ты же девочка, а ходят всякие..." Мне стало по - настоящему страшно. Я вдруг поняла весь ужас сложившейся ситуации. Одна. За городом. В лесу. Окрестностей не знаю. Я побежала... Оглянулась. Он тоже...
Я никогда не забуду, как я бежала по тому глубокому снегу, пытаясь затеряться среди деревьев, как запнулась за корень дерева, и упала, слыша уже тяжелое дыхание совсем рядом, и хриплый голос - "Стой!"...
 Как рванулась, и отчаянно закричала, когда мне пытались зажать рот, и расстегнуть молнию у пуховика... Меня спасло то, что рядом проходил охотник с собакой, и она прибежала на мой крик. Этот человек испугался, и скрылся. А я обнимала эту собаку, и меня начало трясти от рыданий. Тот дедушка - охотник поговорил со мной, проводил до остановки, посадил на автобус... Я не стала с тех пор бояться гулять в одиночестве, но стала намного осторожнее, это точно.