Какого цвета африка?

Белые люди до сих пор воспринимают Африку как большой зоопарк, а нас либо как говорящих обезьян, либо как служителей этого зоопарка.

Коренной угандиец, сотрудник столичного  банка


Мы живем во власти стереотипов. «В Африке гориллы, злые крокодилы… В Африке ужасный Бармалей!» У всех на памяти копи царя Соломона, пирамиды и папирусы Египта, «Запад есть Запад…» Киплинга, «Ночной полет» Экзюпери, «Снега Килиманджаро» Хемингуэя… Таинственный Черный Континент! Кстати, почему «черный»? Если по цвету кожи обитателей, то далеко не у всех она черная. Да и Азию мы не называем желтой. А с другой стороны Австралию журналисты почему-то любят именовать Зеленым Континентом. Вот уж странно! Зеленая там лишь узкая полоска побережья, а все остальное – выжженная пустыня.

Африка бесконечно разнообразна и по-прежнему самобытна. И по-прежнему почти неизвестна для европейцев. Если вы слетали пару раз на пляжи Египта или побродили по базарчикам Марокко, не обольщайтесь – вы не видели Африки. Если вас свозили на сафари или завели на вершину Килиманджаро - вы не видели Африки. Африка – это не гориллы и крокодилы, и не Килиманджаро, Африкой она осталась бы и без них. Африка – это люди, с другой историей, другими мифами, другой культурой. Африка – это цивилизация, долго спавшая, но обладающая огромным потенциалом и достойным будущим. Мне так видится, и сейчас я попробую обосновать свое видение.

Этим летом мы с женой моей Ольгой посетили Уганду, пробыли там весь июнь. Уганда находится в самом центре Африки, на экваторе, и равноудалена от Атлантики и Индийского океана – центральнее некуда. Несмотря на экваториальное положение, климат в Уганде совсем не жаркий (круглый год 20-22 градусов), а так называемый «сезон дождей» мало чем отличается от сухого сезона. По нашим понятиям – рай, да только. Приехали мы туда по приглашению местной православной церкви. Уже неожиданность, правда? В самом сердце Африки и вдруг православная церковь! Что это за географический казус!

Напомню, Любезный Читатель, что привычный нашему слуху термин «православный» на других языках (изначально на греческом) звучит как «ортодокс» и означает неуклонное следование догматам веры и основам вероучения. Как раз в силу географических причин в Африке христианство начало распространяться гораздо раньше, чем в Восточной и даже в Западной Европе, и в силу этих же причин (близость к первоистокам), несмотря на огромное воздействие Рима и множества протестантских церквей, некоторые африканские христианские общины до сих пор сохранили верность первохристианским обычаям и традициям. Одна из таких общин находится в Уганде.

Надо сказать, что, в принципе, Уганда – страна христианская. Христианизировали ее, в основном, англичане, колонией которых страна являлась до 1962 года. Так что исторически наиболее влиятельной там является англиканская церковь. Православная община малочисленна и бедна, а потому, увы, и малопривлекательна для возможных новых прихожан. Поэтому в прошлом году (в 2013-ом) настоятель угандийской церкви Иоаким Кимба решился на непростой и неожиданный для его паствы шаг – примкнуть к Русской Православной Церкви (РПЦ). Однако, сопоставив догматы веры и основные традиции, которые он и его паства унаследовали от отцов и дедов, а те – от первых христиан, отец Иоаким обнаружил, что РПЦ отошла от таковых и во многом сблизилась с Западом. В первую очередь это касалось отказа от двоеперстия и крещения путем троекратного полного погружения в воду. Для светского человека – это условности и мелочи, но напомню: на нашей «святой» Руси за такие мелочи миллионы людей поплатились в 17-19 веках жизнями, резанными языками, свободой и исковерканными судьбами. Африканский священник не поступился традициями первых святых и апостолов, не пошел на поклон к богатой РПЦ, а обратился Русскую Православную Старообрядческую Церковь (РПСЦ), к московскому митрополиту владыке Корнилию. Владыка дал согласие.

И вот мы с Ольгой, старообрядцы из Хабаровска, переполненные удивления, любопытства и христианского желания чем-то помочь, получили благословление хабаровского батюшки и московского владыки, списались с отцом Иоакимом и прилетели в Уганду.

Самолет прибыл ночью, аэропорт расположен довольно далеко от Кампалы, пункта нашего назначения, отец Иоаким в последнем электронном письме попросил нас ждать до утра. Утром он обязательно за нами приедет. Мы не посылали ему наших фотографий, но уверены, что не узнать нас он не сможет. Кроме нас в крошечном зале ожидания только один европеец, молодой светловолосый человек лет двадцати пяти, с небольшим рюкзаком. Неевропейцы, прилетевшие одним с нами рейсом из Каира, давно покинули аэропорт: кого-то встретили, кто-то уехал сам. Мы здесь ничего не знаем, мы одни в этой новой для нас вселенной, не считая практически незнакомого нам священника. Конечно, в моей записной книжке есть номер телефона местного российского консула, но наши телефоны, увы, не работают автоматически в местном роуминге, туда еще как-то надо пробиться.

Ждем-пождем. Вот уже и утро наступило, шесть часов, семь, восемь… За окнами небесный свет разгорелся, машины подъезжают, автобусы, служащие аэропорта прибывают на рабочие места… А вот уже и не служащие, путешествующий народ с чемоданами и сумками поспешает…

- А вдруг Кимба по каким-то причинам вообще не приедет? – спрашивает Оля. – Мало ли что бывает в жизни!

Телефона Кимбы у нас нет, адреса церкви тоже нет, только номер почтового ящика.
- Подождем до девяти, - говорю я. – Потом наймем такси и поедем в какой-нибудь центральный отель, оставим там рюкзаки и будем искать православную церковь.
Наши альпинистские рюкзаки огромны и набиты подарками для церкви, в основном для детей – одежда, обувь, тетради, ручки, карандаши… Есть подарки и для святого отца Иоакима и его матушки Маргариты.

- А если не найдем? – совсем безнадежно спрашивает уставшая от бессонной ночи Оля.

- Значит, превратимся в обычных туристов и будем ездить по национальным паркам. Все в воле Господа!

Отец Иоаким появляется в половине девятого. И не один, а с матушкой Маргаритой. Оба они примерно одного невысокого роста, почти на голову ниже меня, лет им около пятидесяти, он в очках и чем-то похож на земского врача Чехова, она – полнолицая, ядреная, так и хочется сказать «румяная, кровь с молоком». Естественно, оба темнокожие и даже весьма темнокожие. Вид у них испуганно-настороженный и несколько виноватый. Приветствуем друг друга, обнимаемся. Кимба оправдывается, объясняет, что в дороге были большие пробки. Бог с ними, с пробками, главное, что нас все-таки встретили, и нам не придется искать ненужные приключения в этой незнакомой вселенной. Нанимаем такси и едем.

Аэропорт находится в пригороде Кампалы, в городке с названием Энтебе. Кимба пояснил, что нам предстоит не только добраться до Кампалы, но и пересечь ее из конца в конец, потому что его церковь находится на противоположной окраине столичного города, а город этот огромный и насчитывает около шести миллионов жителей. А может быть и около десяти, никто их толком не считал.
Улицы Энтебе выглядят вполне прилично, ухоженные особняки, зеленые газоны, местами – аккуратные, как в Сочи, пальмы. Впереди, сзади, сбоку – вполне современные авто – японские и корейские. Сразу обращаешь внимание на левостороннее движение – наследие английского колониального ига. Постепенно движение усиливается, приближение к столице проявляется в увеличении количества автомобилей и, в особенности, мотоциклов. Из предварительных экскурсов в Интернет мы знаем, что мотоцикл в Уганде – это не просто средство передвижения, для многих это источник заработка, городское такси. В дальнейшем мы и сами опробуем, каково это – мчаться по крутым и узким улочкам, сидя на заднем сидении немолодой и дребезжащей колымаги. А нам приходилось видеть и по три пассажира на одном мотоцикле.

Зачем мы прилетели сюда? Думаю, отец Иоаким уже устал задавать себе этот вопрос. Ответа на него мы и сами не знаем. Во всяком случае, мы не знаем толком, куда нас везут, где и как мы будем жить, чем будем заниматься. Мы предполагаем, что будем вести с детьми какие-то занятия. Оля, как математик, настраивается на преподавание основ математики, я, как физик, собираюсь рассказывать о физике, и еще исполнен отваги попробовать себя в роли учителя русского языка. А еще владыка Корнилий, митрополит наш Московский, отдельно попросил нас научить угандийскую паству молитве «Отче наш» - на церковно-славянском языке. И все это мы должны будем делать, общаясь с учениками на английском, который они знают заведомо лучше, чем мы. Какого возраста окажутся наши ученики, с каким уровнем подготовки – то нам неведомо.

Въезжаем в Кампалу и сразу оказываемся в страшнейшей пробке, которая заполняет весь город. Улицы забиты машинами и мотоциклами, и кишащим между ними и вокруг них людом. На каждом квадратном дециметре идет торговля, все что-то продают друг другу, никто не обращает ни малейшего внимания на окружение (и даже на невозмутимых полицейских в ослепительно белой форме), но при этом никто никого не давит и не толкает. Чувствуется, что все давно привыкли следовать единственному разумному правилу: «Будь осторожен!» Вдоль тротуаров и обочин дороги десятки парней сидят в седлах своих мото-такси (их здесь называют «бода-бода»), ждут клиентов, балагурят, скалят белые зубы. Поражает, что никто из них не курит. Забегая вперед, скажу, что лишь однажды мы увидели на улице человека с сигаретой. Очень строгий запрет, очень строгая полиция, очень строгие наказания. Курить можно только дома.

Два часа черепашьей езды сквозь толпы людей, машин и «бода-бода», два часа головной боли и усиливающейся рези в глазах, и вот, наконец, мы добрались до тихой улочки и до железных ворот, на которых написано: «Православная Церковь в Уганде». За высоким забором, сложенным из грубого, дешевого кирпича, видно здание с крестом на коньке крыши, а рядом – трехэтажная пристройка причудливой, чуть ли не итальянской  архитектуры. Нас вводят во двор. Какие-то люди – мужчины и женщины – кидаются к нашим рюкзакам, несут в дом. Мы слишком ошеломлены, да и устали после бессонной ночи, и не сопротивляемся, улыбаемся направо и налево, все аборигены для нас пока что на одно лицо.
Кимба приглашает нас в свой кабинет. Мы усаживаемся на небольшой диванчик, он сидит в кресле, между нами – стол, заваленный бумагами и книгами, в одной из которых я определяю самоучитель русского языка. Мы знаем, что несколько лет назад отец Иоаким учился в России и определенные знания языка у него имеются. В другом кресле, слева от стола, сидит матушка Маргарита, смотрит на нас блестящими, возбужденными глазами. В России она побывала в прошлом году, там ей все очень понравилось, особенно метро. По образованию она врач и руководит медицинской школой, которая существует при церкви. Отец Иоаким в миру тоже врач и преподает в этой же школе. Потом мы узнали, что в первые дни они больше всего боялись, чтобы мы не заразились малярией. Прививок от малярии не существует, а смертность от нее в Уганде уступает только смертности от СПИДа. Не так давно их старшая дочь перенесла малярию в очень тяжелой форме.

Две девушки принесли подносы с едой и, опустившись на колени, с улыбками подали ее нам. В тарелках  каша из зеленых бананов и крошечный кусочек вареной рыбы. Мы в свою очередь угостили хозяев тем, что у нас осталось с дороги – каирскими гамбургерами. Похоже, хозяева остались довольны, а мы не слишком: банановая каша – кушанье специфическое, нам непривычное. Затем нас провели в комнату, которая предназначена для нашего проживания.

Когда мы вели переписку с отцом Иоакимом и договаривались о приезде в Уганду, мы в определенный момент задали, разумеется, вопросы о том, где мы будем жить и питаться, и сколько это будет стоить. Должны же мы были прикинуть, какой суммой должны располагать. Из Интернета мы знали, что европейцы обычно останавливаются на короткое время в одном из отелей в центре Кампалы, питаются в соседних европейских ресторанах, а потом разъезжаются по национальным паркам. Это даже не стереотип, это единственно развитый опыт взаимодействия европейцев с Угандой (не считая колониального периода) – туризм в чистом виде. По видимому и наш святой отец не представлял себе ничего иного. Поэтому он прислал нам смету, в которую включалось проживание в отеле, питание в ресторане и оплата аренды авто с водителем на все четыре недели нашего пребывания. Сумма выходила под четыре тысячи долларов. Я ответил ему, что нам бы хотелось жить поближе к церкви, чтобы не тратить много денег и времени на дорогу, а сэкономленные деньги мы бы охотно пожертвовали церковные нужды. И вот нас определили жить прямо при церкви.
Вид комната имела весьма убогий. Две железные кровати, небольшой стол и два деревянных стула, электрическая лампочка под потолком, два тусклых зарешеченных окошка, над каждой кроватью – полог из москитной сетки. Общие для всех санитарные удобства (туалет типа сортир и кабинка с дырой в полу для водных процедур с помощью тазика и ведерка) – в соседнем помещении, за стенкой.
 
- Мы не нашли поблизости подходящего для вас жилья, - извиняющимся голосом пояснил Кимба. – Поэтому, если вас это устроит, предлагаем эту комнату. Еду вам будут готовить наши девочки, или можете заказывать из ресторана.

Девочки – как мы уже поняли – это студентки медицинской школы, что такое еда из местного ресторана – одному Богу известно. Неприхотливость – одно из достоинств русского человека, а нам с Олей и в палатках доводилось жить неделями, и в снежных пещерах ночевать. Конечно, мы были рады этой убогой комнате с мягкими кроватями, а еще больше – возможности ежедневного тесного общения с Кимбой, Маргаритой и их девочками. Ведь ради этого общения мы и приехали в совершенно неизвестную нам Африку.

Девочек-студенток оказалось не слишком много – Жозефина, Роза, Ребекка, Анжела и Бренда. Все с европейскими, христианскими именами. Одна из них, Бренда, была сразу прикреплена к нам. Она готовила для нас еду, приносила ее к нам в комнату, грела воду для умывания, мыла пол, и при этом была само очарование и обаяние. В первый же вечер Оля строго-настрого запретила ей опускаться перед нами на колени и отказалась от предложения Бренды выкупать ее в тазике. Я в шутку сказал, что не возражал бы против такой водной процедуры, на что девушка совершенно серьезно согласилась, а Оля отвесила мне заслуженный шлепок.
Спали мы хорошо и спокойно, тем более, что включили на ночь антикомариный приборчик «Раптор», купленный в Москве. Под москитными сетками, пропитанными многолетней пылью, дышалось трудно, и мы от их использования отказались.

На следующий день, в сопровождении одной из девушек, мы съездили в центр Кампалы, поменяли в банке привезенные из России американские доллары на местные шиллинги, и наша угандийская жизнь началась.

Излишне говорить, что немаловажным элементом жизни в чужой стране (особенно в стране экзотической) является питание. В нашем случае проблема питания состояла из двух частей – из поиска приемлемых для нас продуктов и съедобности приготовленных из них блюд. С первой частью мы научились справляться довольно быстро, поскольку в ближайшем к нашему жилью супермаркете (напоминавшем сельпо советских времен) обнаружился хоть и скромный, но вполне европейский набор основных продуктов (макароны, сахар, чай, хлеб, рис, яйца, молоко), который дополнялся картошкой, капустой и помидорами от многочисленных торговцев и торговок, сидящих прямо на земле вдоль улицы, а вот вторая часть долго нам не давалась, потому что наша очаровательная двадцатилетняя Бренда имела свои устойчивые и традиционные навыки приготовления пищи и старалась приготовить ее как можно вкуснее, исходя из своих понятий. В частности, она была уверена, что рис, картофель, макароны и капусту следует хорошо перемешать, а вот солить совершенно не нужно. Однако я до сих пор подозреваю, что на самом деле у нее просто не было навыков обращения с таким продуктами. Основным блюдом простых (то есть бедных) угандийцев является банановая каша, а рис, макароны и даже картофель – для них недоступное лакомство. На этом я временно отойду от кулинарной темы, чем конечно разочарую туристов-гурманов, любителей экзотических блюд, и перейду к более интересным для меня моментам жизни.

Как я уже говорил, мы настраивались на некую преподавательско-просветительскую деятельность и ожидали, что будем иметь дело с детворой. Однако из детей мы увидели лишь сынишку Кимбы лет семи и какую-то девочку примерно такого же возраста, поэтому уже по ходу пришлось переориентироваться на аудиторию более старшего возраста, то есть на уже упомянутых студенток-медичек с красивыми европейскими именами, к которым присоединился бравый молодой человек по имени Годи.

Годи было двадцать восемь лет, он числился в медицинской школе каким-то помощником и одновременно играл в церкви роль диакона при отце Иоакиме. Как я понял из разговоров с ним, он не получал за свою работу зарплаты: только проживание, питание и одежду. Так тоже бывает.

На первое занятие собрался весь состав медшколы плюс сам доктор Кимба. Я повесил на классную доску большую политическую карту мира (на английском языке) и первым делом показал, где находятся Уганда и где находится Россия, какие разные у них размеры, и как далеко они друг от друга. Ну а дальше-больше: география, история и политика с экономикой. Я не сомневался, что для них Россия, с ее зимними снегами и полярными ночами, не меньшая экзотика, чем для нас с вами экваториальное солнце над головой и три урожая в году. Уж не знаю, насколько они меня понимали, но слушали внимательно и даже вопросы задавали. Например, каков снег на вкус. Поскольку мы с Олей приехали от старообрядческой церкви, я рассказал о истории православия в России, и о расколе церкви в 17-м веке. По-моему, понимание я увидел только в глазах святого отца, который эту историю итак знал неплохо, а девочкам и молодому диакону услышанное было диковинно, а потому – непонятно. Позже я узнал, что будущие эти медички к православию вообще никакого отношения не имели, по крещению принадлежали к различным протестантским церквям, а Бренда даже к католической, что нисколько не мешало им с энтузиазмом участвовать в службах в церкви православной. Но не зря ведь Исус говорил: «Пустите детей приходить в мой дом, ибо их Царствие Небесное!»

И потекла наша жизнь дальше. Оля начала заниматься с девочками математикой, заставляя их вспомнить то, чему их учили в школе, я немножко напомнил им о силах, действующих в природе, а затем плавно перешел к изучению русского языка, в чем Кимба и жена его сразу же выразили свою живую заинтересованность. Опыта преподавания русского языка иностранцам у меня не было, методику пришлось изобретать на ходу. В начале я боялся, что большим тормозом станет кириллица, совершенно непривычная для них русская азбука, поэтому первые два занятия я использовал для написания русских слов латиницу, но когда познакомил их с кириллицей, то с удивлением обнаружил, что запоминают угандийцы ее быстро и почти никогда не путают русские буквы со сходными латинскими. Вообще, ни я, ни Оля не видели никакой разницы в усвоении материала и в логике рассуждений угандийских студентов (а потом и школьников) и русских. Другое дело – произношение! Звуки русского языка давались им с трудом, кому-то с большим, кому-то с меньшим, и вот тут уже проявлялись индивидуальные способности. Лучше всех дело шло у Ребекки, самой юной из девочек, хуже всех у диакона Годи, который очень старался, но часто всех смешил своей гортанной дикцией. Для отработки произношения я предложил своим ученикам читать и повторять наизусть детские стишки Агнии Барто, и они, включая отца Иоакима и матушку Маргариту, старательно повторяли: «Наша Таня громко плачет: уронила в речку мячик…» Доктор, конечно, блистал, демонстрируя недюжинные языковые способности, но и супруга его в грязь не ударяла, заметно опережала своих студенток. Отдельной строкой шло у нас заучивание молитвы «Отче наш», которую мы повторяли хором в конце каждого занятия.

В первое же воскресенье после нашего приезда мы приняли участие в литургии. Литургия выдалась праздничная, посвященная Святой Троице. На нее собрались все прихожане и приехал еще один священник из деревни, именем тоже Иоаким. На самом деле людей было немного, человек пятнадцать, и Кимба мне потом объяснял, что многие не могут приезжать с другого конца города из-за бедности. Служба велась на местном языке, все женщины были в платках, повязанных так, как повязывают наши старообрядки, и в длинных юбках, мужчины – без бород и без рубах навыпуск. Впрочем, бороды у африканцев практически и не растут. Убранство церкви весьма напоминало убранство русских церквей, за исключением скамей с высокими спинками – точь-в-точь католических. Потом, вернувшись в Москву и в Хабаровск, я показывал фотографии нашим священникам, и они дивились: «Ну, очень похоже на наши службы!»

Наше пребывание в Уганде было бы гораздо менее интересным и полезным, если бы не состоялся контакт с общеобразовательной школой. Он состоялся благодаря нашему отцу Иоакиму, к которому мы проникались все большей симпатией. Сразу после литургии он сказал нам, что завтра утром мы поедем в школу, чтобы мы были готовы. Что значит быть готовыми, мы не знали. Мы вообще не знали, что такое угандийская школа. Стали расспрашивать. Оказалось, что она делится на два основных уровня – начальный (primary) и средний (secondary), однако в secondary есть еще два подуровня, которые обозначают буквами О и Е. В primary учатся пять лет, а в secondary – четыре или шесть, в зависимости от уровня. Обучение на всех уровнях бесплатное, но родители должны покупать школьную форму, учебники и оплачивать питание, а это не каждой семье по карману.

Все это мы узнали, в основном, позже, из общения с учителями, а в первый день мы не знали ничего и, конечно, сильно волновались. Решили, что для начала ограничимся знакомством с дирекцией и лекцией о России, подобной той, какую я прочел в церковной медицинской школе. И вот, в понедельник после завтрака, мы двинулись в путь в сопровождении Кимбы и Годи. Святой отец был одет в обычный деловой костюм, а молодой диакон щеголял в светло-коричневых вельветовых брюках и белой рубашке с красным галстуком. Зачем с нами едет Годи, мы вначале не могли понять, и только на месте, когда Кимба познакомил нас с директором школы и исчез по своим делам, стало ясно – диакон должен сопроводить нас на обратном пути. Школа находилась довольно далеко от церкви, и Кимба понимал, что для нас будет трудно добраться домой самостоятельно. Главная проблема заключалась даже не в том, чтобы сесть в нужную «маршрутку», на которых не имелось никаких надписей и номеров, а в том, чтобы объяснить водителю (или кондуктору), где нам нужно выйти, назвать район, перекресток, улицу – на местном языке. Забегая вперед, скажу, что мы и впредь не рисковали пользоваться угандийским транспортом самостоятельно и делали это всегда в сопровождении либо Кимбы, либо Годи.

Средняя школа, куда привез нас наш святой отец, по-видимому, может считаться типичной городской школой Уганды. Территория огорожена железным сетчатым забором. В школе примерно пятьсот учеников и около десятка учителей, в классе в среднем пятьдесят человек, все в одинаковой форме и одинаково бритоголовые, так что даже трудно отличить мальчиков от девочек. Школа состоит из двух длинных приземистых зданий, где расположены дирекция, учительская комната и классы. Туалет во дворе. Естественно типа сортир, примерно такой же, как в церкви отца Иоакима. Я тут же вспомнил школу моего детства в шахтерском городке Приморья: там был такой же сортир, но качеством похуже. На нас с Олей особое впечатление произвел компьютерный класс, который нам с гордостью продемонстрировали – пятнадцать машин типа IBM-286, расположенных под тростниковой крышей. Не Бог весть что, но все-таки, мы ожидали увидеть куда более убогий уровень. Телепередачи и телефильмы, которые делаются западными журналистами, любят посмаковать чуть ли не первобытный уровень жизни африканцев.

Мой рассказ о России ребята выслушали с неподдельным интересом, задавали много вопросов. Например, интересовались, какие профессии в России наиболее востребованы, много ли безработных, а также – платное ли у нас высшее образование или бесплатное. Это были старшеклассники, и чувствовалось, что они обеспокоены своим собственным будущим. В Уганде только десять процентов мест в университетах оплачивает государство, а уровень безработицы превышает тридцать процентов. Надо отметить, что наиболее крупный угандийский университет Макерере (находящийся в Кампале) славится в Африке высоким уровнем образования, но его выпускники часто вынуждены уезжать в иные страны в поисках высокооплачиваемой и престижной работы (знакомая россиянам картина!). А вот учитель, присутствовавший на моей лекции, удивил меня вопросом о ситуации на Украине. Следят, оказывается, за нашими славянскими разборками в далекой Уганде, неравнодушны к нашим проблемам!

В этот же день мы договорились, что будем проводить по одному занятию в неделю. Оля взялась вести математику в рамках угандийской школьной программы, а я рассудил, что официальную программу по физике легко нагонит официальный учитель, и решил дать ребятам хотя бы элементарное представление о материаловедении и о современных технологиях, включая нано и 3D-принтерные технологии. Оказалось, что и учителя об этих технологиях понятия не имели, так что, думаю, мои лекции оставили хороший след  в мозгах и душах моих темнокожих слушателей. Для нас же с Олей это была хорошая практика длительных выступлений на английском языке. Не скрою, приходилось много готовиться. Лично я перед каждым часовым уроком сочинял и выписывал в тетради страниц по пятнадцать-шестнадцать английского текста, а потом пару раз его зубрил, чтобы читать лекцию практически наизусть.

В день после последнего занятия дирекция школы устроила прекрасный прощальный праздник. На большой перемене во дворе собрали всех учеников, девочки и мальчики исполнили для нас национальные танцы под бой барабанов, в ответ на которые мы с Олей спели для них «Катюшу». Директор сказал много теплых слов в наш адрес и отдельно поблагодарил доктора Кимбу, который привез в их школу русских профессоров. Нам подарили традиционные угандийские костюмы, и в заключение – это было совершенно неожиданно и крайне трогательно – мы посадили перед зданием школы Дерево Дружбы, в качестве которого было выбрано дерево манго. В такой процедуре мы участвовали впервые в жизни и почувствовали себя настоящими «народными дипломатами». Уже только ради этого стоило ехать в Уганду.

Однако пребывание наше в Уганде не ограничивалась занятиями в школе и в церкви. В свободное время мы гуляли по окружавшим церковь улочкам, наблюдая жизнь угандийцев и стараясь впитать в себя каждую новую для нас деталь их быта, а также флоры и фауны. Прежде всего, бросалась в глаза огромная скученность. На любой, даже самой маленькой улочке и в каждом дворике мы видели людей, детей, коз, кур, иногда даже коров. Взрослые смотрели на нас обычно с недоумением (откуда на нашей улице вдруг европейцы?), дети – с нескрываемым удивлением, а часто и с изумлением. Похоже, многие из них даже не подозревали, что на свете существуют люди с белой кожей. Самые маленькие бегали за нами и что-то выкрикивали веселыми, озорными голосками на своем языке, поскольку английского они еще не знали. Мы их не понимали, но потом нам объяснили, что дети кричат: «Белые люди! Белые люди!»

В бывшей английской колонии сегодня практически нет постоянно живущих европейцев, если не считать десятка университетских преподавателей и сотрудников посольств. Туристов, наверное, еще меньше. Во всяком случае, на улицах Кампалы мы видели за весь месяц человек пять, да и то только в центре. По сведениям, почерпнутым из Интернета, это в основном англичане и американцы, однако в популярном у туристов городке Джиндже, где Нил берет свое начало, вытекая из озера Виктория, мы встретили трех индусов. Все знают, что Нил – колыбель человеческой цивилизации и самая длинная река мира, но для индусов это еще и священная река, почти равная Инду и Гангу. В ее истоке завещал развеять свой прах великий Махатма Ганди, что и было сделано в 1948 году, когда он умер. Там же был поставлен и бюст духовного лидера мирового освободительного движения, поклоняться которому приезжают люди разных рас и вероисповеданий. Поклонились и мы с Олей.

Кроме истока Нила Уганда интересна для туристов джунглями, где можно встретить диких горилл, слонов и прочую экзотику, и второй по высоте горой Африки (после Килиманджаро) пятикилометровой Маргеритой на границе с Конго. Доктор Кимба как гостеприимный хозяин предложил нам путешествия в эти места, но мы вежливо отказались. И не потому, что это было дорого (уж на одну-то из этих поездок у нас денег хватило бы), а потому что не с туристскими целями мы приехали в эту страну, не экзотические звери нас интересовали, не джунгли и пальмы, а люди, их быт, их привычки, их образ жизни. Мы даже в зоопарк не поехали, потому что слонов, жирафов и крокодилов в клетках можно нынче увидеть в любой стране мира, и мы их видели, например, в Пекине, Берлине, Сиднее, Москве… Помню с юности прекрасные фотографии из книги чешского натуралиста Гржимека «В Африку за зверями». Но нас, повторяю, интересовали люди, а не звери.

С первых же дней нашего пребывания в Уганде мы начали просить отца Иоакима свозить нас в деревню. Мы знали, что где-то в деревне у него есть приход, который он иногда навещает. Постепенно выяснилось, что это родная деревня нашего молодого диакона Годи и находится она в нескольких часах езды от Кампалы. Кимба пояснил, что он ездит туда не только как священник, но и как врач, ведет там прием больных и раздает лекарства – бесплатно. Но сейчас у него нет средств на поездку и на покупку лекарств. Мы согласились выступить в роли спонсоров. Нам было приятно чем-то помочь бедным людям, которые месяцами не видят ни врача, ни медикаментов. В конце концов, мы приехали в Уганду с христианской миссией. Но доктор предупредил нас, что эта поездка может нас ужаснуть. Все относительно в этом мире. В прогулках по улочкам, окружавшим церковь, мы с Олей встречали роскошные виллы, окруженные высокими заборами, поверх которых шли обнаженные электрические провода с соответствующими грозными надписями, и соседствующие с обычными домами среднего достатка, но пару раз мы забредали в настоящие трущобы, где голые детишки и собаки плескались в одних и тех же зловонных нечистотах, где переполненные клетушки без дверей и окон служили людям одновременно жильем и магазином, где мужчины и женщины с тусклыми глазами пытались продать друг дружке пару бананов, старые тапочки или самодельную масляную лампу, а на сарае, сколоченном из полусгнивших досок, уныло красовалась надпись «Самый лучший ресторан». Ужас охватывал там мое сердце, и хотелось побыстрее покинуть это место – пока жив и цел. Неужели в деревне будет еще ужаснее? Вспоминался недавно виденный документальный фильм, где некая ухоженная француженка посещала африканскую деревню, жители которой обитали в землянках, втыкали себе в ноздри железные гвоздики (в качестве украшения) и кушали из черепков.

И вот однажды отец Иоаким сказал нам: «Завтра сразу после завтрака едем в деревню». 0н пояснил, что дорога предстоит дальняя, поэтому завтрак будет на час раньше, а для ланча мы должны взять что-нибудь с собой, так как в деревне нет ни кафе, ни ресторанов. У нас как раз была куплена мороженная курица, и мы тут же попросили нашу безотказную Бренду сварить ее нам в дорогу.
Ровно в семь утра Кимба и Маргарита приехали на арендованном (с водителем) микроавтобусе. Кроме нас с Олей в него влезли две девушки (Бренда и Анжела) и наш неизменный спутник Годи. Как потом оказалось, девушки и Годи ехали не просто так, а должны были помогать в приеме больных и выдаче лекарств. Кроме того, мы ехали в родную деревню Годи, и он хотел навестить родителей и сестру. Медикаменты были куплены заранее, теперь их загрузили, все заняли свои места, и наша маленькая экспедиция двинулась в путь.

Вначале мы довольно долго выбирались из пригородов Кампалы, с уже привычной нашему глазу людской толчеей на улицах, с автомобилями, мотоциклами и бесконечными торговыми лавками и лавчонками, базарами и базарчиками, лачугами и виллами. Потом потянулись поля и деревушки. Земля по-прежнему отливала красной медью (на самом деле, окисью железа) и не производила впечатление плодородной. Мы уже знали, что состоит она почти целиком из глины, и по всей Уганде жители лепят из нее (без всякой очистки) кирпичи, которые после примитивного обжига используют для строительства. Было удивительно видеть, что на этой глине что-то еще и растет. На удивление хорошо росли бананы, особенно тот особый сорт зеленых бананов, который для угандийцев является основной пищей. Хорошее впечатление произвели плантации сахарного тростника и маиса (кукурузы); а вот чайные кусты выглядели чересчур низкорослыми. В одном месте, в низине, нам показали рисовые чеки, в другом месте, в настоящем на наш взгляд, болоте, мы увидели группу крестьян с мотыгами, старательно созидавших высокие грязевые кочки, на верхушках которых что-то зеленело. Оказалось, что вот так растет распространенный здесь сладкий картофель-батат, дающий крупные клубни. Привычный нам обыкновенный картофель, называемый в Уганде ирландским, растет в местной земле плохо, малоурожаен. То же можно сказать и о помидорах, а вот огурцов мы вообще не видели на местных рынках, равно как и дынь. Арбузы видели и даже пробовали. Что можно о них сказать? Маленькие и зело невкусные. А вот ананасы, желтые бананы и манго – просто объедение! Вот уж поистине: каждому фрукту свое место и время.

Что в первую очередь бросается в глаза: каждый клочок земли возделан, нет ни пустырей, ни свалок, очень мало лесов. Кстати, на острую нехватку в стране древесины мы обратили внимание уже давно. В первый же день мы увидели, что оконные рамы и двери в Уганде делают из железа. Железо повсеместно добывают из красной глинистой земли, которой покрыта вся страна, а лесов в ней почти не осталось. Древесина используется как для изготовления мебели, так и в качестве топлива – в основном в виде древесного угля, для выжигания которого используются в основном пни и всякие корявые экземпляры. Другого топлива в стране нет, ни твердого, ни жидкого, ни газообразного. Все горючее импортируется. Что экспортируется? Кофе, сахар, хлопок, чай. Все в скудных количествах, внешний долг растет с каждым годом. Страна не обеспечивает себя даже на грани голода. Средняя продолжительность жизни – 48 лет, и это при том, что в семьях часто бывает по 5-8 детей. Главные причины смертности: СПИД, малярия и прочая холера. Но все усугубляют плохое питание, антисанитария и недоступность медицинской помощи.

Наконец, через четыре с половиной часа, прибываем туда, где нас ждут. Местные прихожане – две бабушки, два дедушки и кучка ребятишек собрались в недостроенном храме. Строительство прекратилось десять лет назад, когда кончились деньги. Службы ведутся посреди кирпичных стен высотой в метр, поверх стен укрепляется ветхий, с множеством дыр брезентовый тент, ставится скамья для старичков. Взрослые члены общины – в поле, добывают хлеб свой насущный. Отец Иоаким облачается в соответствующие одежды и проводит богослужение, ему помогают местный священник и наш диакон Годи. После службы я вывешиваю на натянутой бечевке карту мира и рассказываю о России. Детвора просто слушает с настороженными выражениями лиц, старички задают вопросы. Они изысканно одеты, на женщинах лучшие, ярких расцветок платья, на мужчинах – отутюженные брюки, белые, свежие рубашки и лакированные, остроносые туфли. Для них наш приезд – праздник, они живут бедно, но у них есть, что одеть в праздник! Один из дедушек особенно любознателен, интересуется и климатом в России, и сельским хозяйством, и политикой. Я спрашиваю, сколько ему лет. И с удивлением слышу ответ: «Восемьдесят шесть!». Это все равно как сто двадцать у нас. Есть, оказывается, и в Уганде долгожители.

После службы все плавно перемещаются в деревенскую больничку. Это небольшое серое зданьице о двух комнатах. Никакой вывески на нем нет, двери и окна заперты на висячие замки. Годи открывает замки привезенными ключами. Внутри комнат пусто, только пара столов и лавок. В одной комнате Кимба и Маргарита с помощью будущих медсестер Бренды и Анжелы начинают вести прием больных, в другой комнате Годи распаковывает коробки с медикаментами и готовится выдавать таблетки и капли. Больные уже ждут приема, сидя у входа в больничку – кто на крыльце, кто прямо на земле, постелив какую-нибудь тряпицу. Идут сюда и новые пациенты – тянутся с окрестных деревень.

Прием длится пять часов, а мы с Олей тем временем гуляем по деревне, наблюдаем быт. Ничего ужасного мы не видим. Почти все жилища – из кирпича, хотя крыши часто соломенные. Я уже упоминал, что кирпич здесь дешев, его может делать любая семья. В худшем случае можно увидеть сарайчик из жердей, обмазанных глиной, но такое встречается и в наших южных районах. В местном магазинчике можно купить джинсы и футболки с яркими картинками и надписями, а можно и вкусные булочки. Кто-то же все это покупает! В городе мы постоянно обращали внимание на то, как красиво одеваются угандийские женщины, какие у них статные фигуры, какие изысканные прически. В деревне это еще больше бросается в глаза.

Однако, на самом деле, мы с Олей больше внимания уделяем детям.
Деревенские дети дивятся нам еще больше, чем городские. Вначале они наблюдают за нами только издали или из-за укрытий, чем вызывают в моей памяти некрасовских крестьянских детей, разглядывавших сквозь щели сарая барина-охотника. Постепенно мы устанавливаем с ним контакт, читаем им детские стишки, поем песенки и даже танцуем. Самые бойкие танцуют вместе с нами и даже пытаются повторять непонятные им слова песенки Крокодила Гены про день рождения. Оля угощает их печеньем. Четырехлетняя босоногая девчушка в зеленом платьице держит в руке печенье, смотрит на него и… не знает, что с ним делать. Оля берет другое печенье и откусывает, жует. Девочка недоверчиво подносит незнакомый предмет ко рту и, вытянув язычок, осторожно лижет. Становится окончательно ясно: ребенок впервые в жизни видит печенье.

С огромным опозданием до нас доходит мысль: как это мы приехали в деревню без подарков детям? А ведь мы привезли из Москвы и детскую одежду, и карандаши и краски. Но все это мы сразу передали отцу Иосифу, и честно говоря, я был уверен, что хотя бы часть наших даров будет передано в деревню. Возможно, он, поглощенный своей медицинской миссией, просто забыл о подарках для детей, и передаст их при следующей оказии. Может быть, даже хорошо, что мы ничего не раздавали чернокожим ребятишкам, не вели себя как богатенькие белые люди. Дети легко приучаются к подачкам. Даже в этой деревне нам дважды встретились ребята постарше, которые весело клянчили (на хорошем английском): «Я хочу денег! Дай денег!» Пусть лучше краски и карандаши раздаст им чернокожий священник.

Когда врачебный прием закончился, нас пригласили пообедать. Обед для Кимбы и Маргариты, а также для девочек-студенток, приготовила мать Годи. Ее дом, где она жила с дочерью, внучкой и слепым мужем-инвалидом, располагался по соседству. Дом поразил бедностью. Люди живут на земляном полу. Из мебели – лишь две деревянные лавочки, на одной из которых сидели, держа миски с едой на коленях, Кимба и Маргарита, на второй – мы с Олей. Гостям были предложена курица с банановой кашей в качестве гарнира. Без хлеба. Возможно, это была единственная курица в хозяйстве. Но мать Годи и его сестра были одеты в красивые новые платья.

Перед отъездом семья Годи предложила нам купить у них экзотический фрукт, который в Уганде называют «джаг». Формой, размером и весом джаг похож на приличных размеров дыню. Однако растут они на дереве, но не на ветках, а прямо из ствола. Никакая ветка не выдержала бы гроздь таких фруктов. Мы видели джаги в городе, прямо на нашей улице, во дворе соседнего дома. Бренда говорила, что они очень сладкие. Так что мы купили для пробы, а заодно и семью нашего милого диакона поддержали немножко. По приезду в Кампалу мы попросили Бренду показать, как едят экзотический фрукт. Девушка весьма ловко располовинила его большим ножом, вынула несъедобную белую мякоть и объяснила, что есть надо желтые оболочки семян. Мы попробовали. Действительно сладко, даже приторно сладко, но незнакомый, чуть болотистый привкус нас насторожил (как бы с нашими русскими желудками чего не случилось) и мы ограничились только пробой, отдали джаг девочкам, которые и уплели его за милую душу.

Как я уже говорил, Маргарита как профессиональный медик очень боялась, как бы с русскими гостями не приключилась какая хвороба. Прививка от желтой лихорадки у нас была, а вот с малярией, холерой и уж тем более Эболой шутки были бы плохи. Кстати, Уганда ни разу не упоминалась в списке африканских стран, охваченных вирусом Эбола, и мы чувствовали себя спокойно. Однако, вернувшись в Хабаровск, я заглянул в Интернет и с неприятным удивлением обнаружил, что в прошлом году от этой напасти в Уганде умерло 54 человека. Ну что ж, Бог миловал!

Все когда-нибудь кончается, подошло к концу и наше пребывание в гостеприимной стране. Месяц назад нас встречали как незнакомых и непонятных людей, теперь провожали как друзей, с которыми хотели встретиться еще и еще, обнимались, обменивались адресами. Обе стороны понимали при этом, что шансов встретиться повторно у нас немного: очень уж далеко Хабаровск от Кампалы. Однако человек предполагает, а Бог располагает, будем уповать на его промысел. Главную свою миссию мы с Олей выполнили: мы показали людям, с которыми нам довелось встретиться в Уганде, что мы, русские, отличаемся от европейцев и американцев, что мы не принимаем Африку за большой зоопарк, мы видим в африканцах таких же людей, как и мы сами.

Но если говорить по большому счету, то будущее Уганды вызывает у меня тревогу. В стране практически нет минеральных ресурсов и источников энергии, земля скудна, а плотность населения огромна. Среди африканских стран она одна из самых отсталых, и без внешней помощи ей не подняться. Но за помощь надо платить. Чем она будет расплачиваться? Найдутся ли желающие помочь бескорыстно? Ответов я не знаю.

Какого цвета Африка? Она и зеленая, и красная, и черная, и желтая… Как и все на этой земле. Смотрящий да увидит!