Воспоминание

Я снова вспоминаю о прадедушке Мише. Чем дольше я прихожу в его квартиру, где сейчас живут бабушка с дедушкой и рушат весь бесценный привычный порядок, тем острее замечаю, как стремительно исчезает его родной запах. Я боялась этого как огня. Мне так хочется выгнать всех, кто нарушил его уголок. Наш уголок. Всё детство, прожитое там, с ним, на высеченной в сердце улице Танкиста Хрустицкого, когда мы садились друг напротив друга: я, четырёхлетняя озорная девчонка с весёлыми торчащими вверх хвостиками, на его кровати, и он, на стуле у стола, счастливый и смеющийся, бросает мне старый мячик с поросёнком о тёплый деревянный пол. Я никогда не забуду его улыбку. Я всегда буду любить его больше всех. И после, когда я уже подросла и переехала не так далеко, я навещала его, но, увы, не так часто. Он жил один. Я помню тот момент, каждый раз, когда я подходила к двери, она приоткрывалась, и он, узнав меня, подпрыгнув и вздрогнув от долгожданной радости, восклицал, улыбаясь добрее солнца: «О! Ксюшка!» и так спешил скорее впустить меня. Он был оптимистичен во всём, я никогда не видела его унывающим, и именно поэтому мне сейчас так больно. Всё одиночество было внутри. Он торопился посадить меня на диван и угостить всеми скромными лакомствами, что только мог найти у себя в запасах, с таким воодушевлением и такой искренней радостью рассказывал о новых средствах и методах поддержания здоровья и показывал все свои вырезки из газет и все новые книжки, которые недавно купил и в которых нашёл всё это, даря их и советуя мне, о своём питании, доставал все свои лекарства и о каждом в отдельности подробно рассказывал, для чего и как он его принимает, то и дело так знакомо хлопая дверцей серванта (в котором до сих пор сохраняется его родной запах и который я открываю, только если хочу вспомнить), демонстрировал, как делает зарядку каждое утро, и всё время, пока я сидела перед ним на диване, он ни на миг не садился и так хотел успеть показать мне всё, что происходит сейчас в его жизни. Только теперь я до конца понимаю, как катастрофически нужен ему был человек, который бы просто мог его выслушать. И даже несмотря на то, что такой человек появлялся так редко, его лицо сияло такой чистейшей радостью и счастьем, такой незнакомой никому благодарностью, что душу сейчас рвёт на части. И каждый раз он готовил для меня гостинцы: то пакетик сухофруктов, то орешков. Для него это было самым лучшим и дорогим, что он только мог в магазине специально мне выбрать. И он так трогательно протягивал каждый раз мне с собой этот пакетик. Я до сих пор помню тот вкус. И с всё той же светлой, счастливой и доброй улыбкой он провожал меня и долго смотрел в окно, махая мне и продолжая улыбаться своей бесценной улыбкой, до глубины души ценя каждый миг, проведённый со мной только что. Как будто он вовсе не был одинок. Такой была его сила. Сейчас бы я бросила всё, побежала обратно и осталась с ним жить насовсем, как тогда, в детстве. Но что я могу «сейчас»... О, как же я скучаю... Я молюсь лишь о том, чтобы никогда не забыть его голос. Счастливый приветственный голос того восклицания.