Не только о Польше и Украине

Как все быстро забыто...

О. Яненагорский

Фрагмент из книги ЕВГЕНИЙ ЛУНДБЕРГ. «ЗАПИСКИ ПИСАТЕЛЯ». ФРАГМЕНТЫ. ПРОДОЛЖЕНИЕ. ЧАСТЬ V

1919 - 1920 годы. Декабрь. — Хутор.

… Прелюдия к конфискации оружия — свирепая солдатская брань, пальба в воздух в разных концах села и свист нагаек. У старика Пантелея подбили глаз. Степан позорно бежал с десятком синяков на мельницу. Семен возмутился щелканьем нагаек, оттолкнул обидчика и крикнул:
— Что мы — скот, что ли?
— А скот, — спокойно подтвердил поляк. Семен был арестован, приведен в господский дом и избит до полусмерти. Затем его кинули в снег, дали очнуться и, не тревожа избитых ребер, груди и спины, надавали ему пощечин до того, что глаза запухли.
— Ступай и помни, что ты быдло есть, быдлом и помрешь.
Трусливые снесли десятка полтора винтовок. С десяток их нашлось по доносам рассорившихся соседей. И только. Солдаты озлоблены тщетою поисков. В отместку крестьянам офицеры отдали приказ отбирать «казенные вещи». Это сигнал к грабежу.
Как известно, сельской России не во что одеться. Единственное, что у нее есть для буден и праздника, — это солдатское, принесенное с фронта белье и солдатская одежда. Женщины сшили себе платья из солдатских мешков. И это отбирают. На выбор, что получше. У учителя берут детские штаны и офицерский пояс. У меня — театральный бинокль и шерстяные вещи. Мы спорим. Нам грозят прикладами. Из села доносится чей-то звонкий вопль. Кого-то пугают выстрелами в воздух. У Ксенофонта отобрали брошенную ему красными, взамен взятой под обоз, лошадь. Но отдают за выкуп — едва ли не в третий раз приходится ему откупаться. Слова «двадцать пять» — предполагается: ударов шомполом — висят в воздухе.
Вечером встречаемся с соседями и приятелями. Общее чувство бесправия и брошенности.
Поделом вам: не поддержали Петлюру, — говорят одни.
— Что Петлюра, — возражают другие. — Петлюра-то нас и продал. Нужно было за большевиками идти.
— А коммуна?
— Ну и коммуна! Пес с нею. На то мы и крестьяне, чтобы землю по-своему делить. Или паны тебе землю дадут? Большевикам все равно, так ли, этак ли землю устраивать — они городские. Сегодня говорят коммуна, а завтра перестанут. И то — какая там коммуна! Бернадек из Одессы приехал — нигде никакой коммуны не видал. Докторка в Москве была — говорят, и там про коммуну не слышно. Одно есть: панов выгнали, инженеры с заводов ушли, — это правда.
— Подождем, вот Деникин придет, еще хуже будет, — поощрительно соображает третий.
Молчат.
Приехал к себе в усадьбу сосед-помещик, отставной генерал П. Пошептался с начальником отряда, оставил какие-то списки и уехал. На следующий день был отдан приказ по селу сносить в общественный амбар разобранные во время свобод помещичьи вещи. Несут книги, посуду, белье, мешки с зерном. Получают расписки от начальника отряда и уплачивают штраф, кто зерном, кто полушубками, кто деньгами.
Мебелью солдаты топили печи в помещичьем доме. Хлеб продали скупщикам. Книги частью раздарили крестьянам же, частью сожгли. А через месяц тот же помещик взыскивал с крестьян двойные штрафы за уже возвращенные вещи.
Через село проходят карательные отряды. Во главе некоторых — местные поляки-помещики. И те же каратели скупают хлеб для польской армии и сбывают свой, взыскивая его с крестьян. По всей округе расправы с членами земельных и сельских комитетов. В селе М. — пятьдесят ударов. В Вол. — двадцать пять. В других местах без счету, пока не назовет имена неблагонадежных. Хорошо, что хоть не убивают. Есть сведения о казнях в районе Шепетовки и в Проскурове.
Перед рождественскими праздниками офицеры галлеровского отряда собрались на охоту. Старосте отдан приказ: прислать для охоты полдюжины мальчиков от десяти до двенадцати лет.
— У нас «хартов» нет с собою, — сказал офицер, — пусть побегают холопские дети.
Глубокое впечатление у крестьян: тяжелее побоев и реквизиций.
Соблазняют девушек — пробуют купить вещами, отобранными у соседей. В С. — два случая насилия. Изнасилованная молодая женщина плюнула в лицо обидчику. Он подозвал товарища, ее положили на скамью, обнажили и исполосовали нагайками.
У соседа Саввы солдаты уничтожили сложенные в теплом сарае ульи с пчелами.
Берут скот, хлеб, молоко, яйца, масло. Либо совсем не платят, либо платят гроши. Бабы и девки ходят к ним на поденную работу — мыть белье, варить обед, прислуживать.
— Погодите, будет хуже, — говорят крестьянам солдаты в ответ на жалобы.
— Что же может быть хуже? — гадают крестьяне. Разве панщина? И родится уверенность, что польская власть принесет с собою восстановление крепостного права.
Крестьяне рассказывают, что в Антонинах, имении гр. Потоцкого, при встрече с помещиком приходится становиться на колени и целовать руку. С другой стороны, кн. Сангушка за бесценок распродает свои леса — значит, не верит в прочность польской власти. И день и ночь тянутся мимо нас нагруженные стройными соснами сани, и их теплые красноватые тона так радуют глаз в оснеженной степи…