2. Празднование Дня Воссоединения

 
   Да  и  немцы,  хоть  и  не  вегетарианцы,  но  тоже,  скажу  вам,  фрукты  ещё  те! И номерок  откололи, что только держись!
      Как  я уже говорил,  в  зимовочном  составе  их  было  четверо,  а  нас  в  шесть  раз  больше.   Повара  у  них  не  было,  и  они  столовались  с  нами.  Приходили  каждый  день  за  исключением  9-го  мая,  опасаясь, вероятно,  инцидентов.   Ели  они  всё,  кроме  гречки. Как  они  говорили,  в  ихней  там  Германии  гречкой  только   кур кормят,  и  они  удивлялись,  как  это  мы  можем,  есть  куриный  корм?!

      Был  у  них  и  свой  значительный  запас  всяких  там деликатесов. И нас  они  поочерёдно   по  четыре  человека  раз  в  неделю  приглашали  «на  кофэ».  Обитали  они  в  полукилометре  от  нас  самостоятельным  лагерем,  состоящим  из  комплекса  балков,  внешне  невзрачных,  но  внутри  весьма  функциональных,  комфортабельных  и  оборудованных  с  немецкой  педантичностью.  Нашему  брату,  несколько  склонному  к  разгильдяйству,  было  на  что  посмотреть.  Так же у  них  был  большой  выбор  кондитерских  полуфабрикатов, с настолько подробной инструкцией, что  изготовить    торт  или  там какое  пирожное, было даже пьяному ёжику, как раз плюнуть.  Много  было и  всякого  печенья  и  орехов,  да  таких,  о  существовании  коих  в  природе  мы    даже  и  не  подозревали.  Да  и  спиртным  они  не  были  обижены  тоже:  одного  баночного  пива  на  каждого  более двадцати  ящиков, а уж  вина и других горячительных напитков так тех,  было хоть залейся.

     Хотя  и  у нас на станции не было сухого закона, но за весь год зимовки на руки выдавалось только две бутылки водки: одна на День рождения, а вторая на Новый год. Правда, раз  в месяц устраивалось  общее  застолье, приуроченное  к  какой  либо  дате,  но  там  тоже  не  больно-то  разгонишься;  расклад  был  совсем  мизерный:  бутылка  водки  на  четверых,  вот  и  приходилось,  её родимую,  усугублять  с минералкой,  для большего эффекта,  импровизируя  на  манер  «виски  с  содовой».
 
      Иной,  правда,  раз,  обычно  какой  из  механиков  подкатывался к начальнику:
    - Макарыч!  Да  что  мы,  ей  Богу… -
А  тот как зыркнет на него,  и  проситель  сразу  язык  прикусит  на полуслове,  и  так  задом,  задом,  «поджав  хвост обратно в  будку».  И  ни  гу-гу!
     А  другой  раз  Макарыч  и  сам,  глянет  эдак  ласково,  «ударит  шапкой  об  пол»  и,  махнув  рукой:
    - А  давайте-ка,  ребятушки…!  Где  наша  не  пропадала!
И  отворяются  закрома…!  И  понеслась  «п… по кочкам»,  да  так, что  только  «пыль столбом  стоит»!
 
      Мне,  правда,  приходилось  досрочно  покидать  этот  шабаш,  поскольку  с  самого,  что  ни  на  есть,  с  ранья   нужно  было  заступать  на  вахту.  А  вот  мой  напарник,  так  тот,  позволял  себе расслабиться  и  отрывался  по  полной  программе  -  пока  «не  рога  в  землю».  И  сквозь  сон,  я  слышал  его  торжествующие  восклицания:
    - Люблю  арктическую  пьянку!
   
       А  потом  он  на  три  дня  в  лёжку – с большим  трудом  доктор  отхаживал,  под  капельницей.  Ну,  а  мне,  естественно,  круглые сутки  напролёт  приходилось  стоять  вахту  и  за  себя  и  за того, точнее говоря,  за этого  парня.  Но,  слава  Богу,  такое случалось не  каждый  месяц,  поэтому  отправляясь  к немцам,  в  предчувствии  магарыча,  мы  заранее  уже  чесали  носы.
 
      Но  они  приглашали  «на  кофэ»,  которым  и  потчевали,  присовокупив  к  этой  бурде  всякие  сладости, хотя  поодаль,  правда,  была  выставлена  пара  бутылок  марочного  вина.  Чашку  за  чашкой  поглощали  мы  этот  бурый  кофе,  а  сами  всё  косились  на  бутылки.

      Немцы  в  прошлом  были  восточными  и,  потому,  русскому  языку  обучались ещё  в  школе,  да  и  от  нас  поднаторели,  и не только в мате.  Так что разговаривали  хоть  и  с характерным  акцентом,  но  довольно  бойко. А поскольку мы с ними сталкивались каждый день по работе, то тем  для  разговоров  хватало.  Наша  станция  проводила  весь  комплекс  наблюдений,  и  немцы  у  нас  передирали  результаты наблюдений,  но  они  за  это  не  проставлялись,  как положено,  а  пользовались  нашими  данными  «на  халяву».

      Мы  же,  будучи  твёрдо  уверенными,  что  они  наши  должники,  считали,  что  угощение   выставить  они  просто обязаны.  Однако  они  ограничивались  только кофе, и когда в очередной, уже который раз, они предложили нам кофе, а мы вежливо, но категорически отказались, то лишь  тогда, как бы невзначай, как  будто  бы  они  ещё могли сомневаться  в  неоднозначности  нашего  ответа, предложили:
    - А может, вина выпьем?

      Естественно, что отрицательного ответа просто не могло последовать.   Но, этой  парой  бутылок  всё  их  угощение  и  ограничилось.  Потом  они  показали  нам  свой  фотоальбом.  Одна  из фотографий  вызвала  наш  живейший  интерес.  Томас  Шуман  сидел  в  обнимку  с  девятью  женщинами,  облачёнными  в  экспедиционные  полукомбинезоны.
      Оказалось,  что  немцы  организовали  экспериментальную  антарктическую  станцию,  состоящую  исключительно  из  женщин.  По  каким-то,  так  и  оставшимся  неизвестными  для  нас,  обстоятельствам  на  эту  станцию  откомандировали  на  пару недель  Томаса.  Конечно  же,  две  бутылки  вина  нам — что  слону  дробина,  однако  и  они  настроили  нас  на  весьма  весёлый  и  игривый  лад. Вот мы и давай допытываться  у Томаса,  как, мол,  он  управлялся  с  девятью-то  сразу?  На что «Белокурая бестия»  густо  краснел,  и  вдруг  напрочь  переставал  понимать  русский  язык, беспрестанно  повторяя  одно и  тоже: «Но ферштэен! Но ферштэен!»

      На  продолжении  выпивки  мы  не  настаивали,  надеясь  отыграться   3-го  октября, будучи  приглашёнными  на  праздник    воссоединения  двух  Германий.
При  нашем  довольно  скромном  довольствии,  празднование  середины  зимы, куда  были  приглашены  и  немцы,  и  индусы,  мы  провели  на  высоком  уровне:  и  стол  ломился  от  снеди,  и  выпивки  вволю,  и  тосты  душевные.   У  немцев  же  спиртного  было  на  порядок  больше  нашего,  да  и всяческие там деликатесы...  Так что уже за неделю у нас чесались носы, в предвкушении  того,  как  мы  по  полной  программе  отыграемся и по пиву, и по шнапсу,  и по всему там  остальному…

      И  можете представить  себе  наше удивление:  приходим  к  ним  на  праздник  и  глазам  своим  не  верим:  праздничного  стола  нет  и  в  помине.  В  укромном  месте  на  маленьком толи  столике,  толи  табуретке   несколько  мизерных тарелочек  с,  ну    уж  совсем  очень,  лёгкой  закуской,  а  у  противоположной  стенки,  на  таком  же  выродке  мебельного  производства  здоровенный  кухонный  алюминиевый  бак  с  каким-то  пойлом  сизовато-мутного  цвета — толи  брага  невыигравшаяся,  толи  технический  спирт,  неудачно  разбавленный  просроченным  компотом.

    А  для  большего  объема,  сукины  дети,  еще  и  воды  напуделили.  Так что  выше двадцати  градусов эта бормотуха  ни  в  жисть,  не потянет.  В  бак   опущен  половник,  а  рядом  поднос  с  совейскими  же гранёными  стаканами;  мол,  наливай  себе  и  отваливай!  А,  ежели  хошь,  то  ползи  к  другой  стенке  и  поклюй  далеко из  блюдечка,  ан  нет,  так  занюхивай  рукавом  и  цеди  следующий  стакан.  Случалось  нам  конечно  и  не  такое  пробовать — например  свекольный  самогон  в  студенческие  годы,  на  сельхозработах  в  колхозе,  от  которого  разило  за  версту... Б-ррр!  Но  то  колхоз,  глубинка,  а  тут  всё-таки  официальный  приём...  Ну,  совсем  не  ожидали  мы  такого  от  наших  педантичных  и  высокообразованных  фройндов!  А, кроме  того, да  и  присесть то  некуда! Да что там присесть – и стакан то  некуда поставить!

      На  наше  недоумение,  немцы лишь одно  твёрдят:
      -  Фуршет!  Европа!
      - Европа,  говоришь?!  А  стаканы  поставить  некуда!  Это тебе,  Европа?!

      Ну, не  знаю,  как  там  у  них  в  Европе,  но  нам  в  Антарктиде  уж  больно  не понравился  этот  ихний  фуршет!  И  вот,  наши  ребята,  залпом  осушив  по  несколько  стаканов,  набычась,  и  кося  осоловелыми  глазами,  схватили  хозяев  за  грудки. 
    - Подавай  шнапсу!  Сей  же  момент,  подавай!

      Те  и  так  и  эдак,  но  видят, что  никак  не  отвертеться,  и,  в  конце  концов, выделили  всё  же  пару  бутылок  тминной  водки  на  всю  компанию  и  по  паре  банок   миринды  каждому.  Шнапса  и  пива  мы,  однако,  так  и  не  добились... видать  сами  его  кушают.
     Так  уж  коли  арии   позволяют  себе  такие  форменные  безобразия,  то,  что  уж  тогда  ожидать  от  мясоненавистников  индусов?  Но  всё-таки,  у  них  и  ром,  и  кресла  удобные,  и  сервис: тот же ром и подносят и наливают — не  к баку  ходить,  черпаком  брагу  расхлёстывая.  А  что  закуска  не  ко  двору,  так как говорится: «Звиняйте,  хлопци,  бананив  немае!»
 
      Вот  теперь  то,  за  моё  почтение,  и  спеть  можно  было  бы — влёгкую!  Но  вряд  ли нас  правильно  поймут, тем  паче  некоторые  из  наших,  уже  не только  с  трудом  языком  поворачивают,  да  и  на   ногах то едва держатся.  А  иные  так  уже силком с тщедушных индусов, невзирая на их вялое сопротивление, стягивают куртки с эмблемой Антарктиды. 
    - Меняемся робами, братан…!

     Вижу, что пора  и  к  пенатам,  подале  от  греха.  С  трудом  удалось  оторвать  иных  от  рома,  и  мы неуверенной походкой,  часто  спотыкаясь  и  падая, отправились  восвояси... Направление   было  вполне  известно,  и  по трезвянке  если  не  за  полтора,  то  уж  два  часа  определённо  в  аккурат  бы  одолели  путь.  Но на сей  раз  чёрт  попутал.  Как на  грех, куда  ни  повернём,  а  всё  упираемся  то  в  крутой  обрыв,  то  в  отвесное  ущелье,  глубиной,  как говорится — до  самого  конца  географии.  До  сих  пор   удивляюсь,  как  ещё не  угораздило  нас  сорваться  в  эту  преисподнюю,  но  видать,  Бог  миловал.  Проблукали   эдак-то  мы  всю  ночь.  Пока... не  протрезвели.   А  тут  уж,  и  дорога  к  дому  сама  явилась.  Даже  стали  жалеть,  что  рановато,  мол,  ушли.  Ром то, и  вправду,  был   не-за-бы-ва-емо  хорош!