Барышня-крестьянка в Камерном театре

«Барышня-крестьянка»: комическое и лирическое в новом времени

В Камерном театре (г. Екатеринбург) премьера спектакля «Барышня-крестьянка» состоялась 10 февраля 2012 года.  Режиссер и автор "лирической комедии в двух действиях" - Ирина Лядова. Герои танцуют, поют, играют на гитаре и балалайке, читают текст с декораций… по-пушкински?

У Пушкина повествователь беседует с читателем, рассказывает ему некую историю, в новой постановке любовная линия остается неизменной, слова из первоисточника на своих местах, но появляются некие нюансы, штрихи, отражающие задумку режиссера. Теперь это  «лирическая комедия»: смешит и вместе с тем передает глубину взаимоотношений  молодых людей, показывает эмоции, которые порой не выразить словами…

Неосознанные желания героев в спектакле воплощаются в теневом театре, материализуется в образах, мелькающих на заднем фоне. Так, хочет Лиза Муромская увидеть Алексея Берестова, и ее стремление обретает очертания в тени героя.  По сюжету, она не может в реальности увидеть, как Берестов играет с молодыми девушками в горелки, но она думает о любимом, и его образ оказывается доступным для нее. Она как будто бы присутствует в этой игре, наблюдает за тем, как весело «предмету» ее обожания, но вмиг тень исчезает,  и девушка остается наедине со своими мыслями.

Внутренние переживания героев и в тексте оригинала, и в спектакле косвенно выражаются через иные известные любовные истории, описанные классиками (текст в тексте), но на сцене эти интертекстуальные включения оказываются более «выпуклыми», и в этом свою роль играют современные технологии.  В «повести Белкина» Пушкин дает отсылку к Карамзину, его герои читают «Наталью, боярскую дочь», и режиссер Ирина Лядова решает карамзинский текст проявить на декорациях: буквы, предложения внезапно появляются на ранее «бессловесных» фоновых «кулисах». Пушкин в подтексте сближает свою историю с карамзинской, а в театре подтекст «вылезает» на сцену и лишь усиливает впечатление, укрупняет душевные порывы персонажей.
 
Жесты, танцевальные фигуры также становятся выразителями эмоций героев, театр позволяет персонажам воплотить их фантазии, «дописывает» несказанное, достраивает невыразимое.  В одной сцене Алексей и Лиза встречаются, и вот уже миг разлуки, они расходятся. Но их души неразделимы, и это единство передается танцем. В состоянии, близком к сну-сновидению, влюбленные подходят друг к другу, берутся за руки и двигаются в такт музыке. Это их танец, их фантазия, притяжение, не контролируемое разумом. Даже учеба Лизы на сцене обретает иную семантику, воплощается в жестах, и в старославянских буквах открывается любовный подтекст.  «Азъ», – говорит Алексей и приобнимает  Лизу за талию, так он иллюстрирует «перекладинку» в этой первой букве алфавита…

Лирическое начало в этой постановке совмещается с комическим, по жанру - это «лирическая комедия». И действительно, в течение спектакля зритель смеется. И это добрый, исцеляющий смех, вызванный комизмом ситуаций и характеров. В некоторых образах, созданных Пушкиным, укрупняются черты, утрируются некоторые харАктерные привычки, что становится причиной для улыбки зрителя. Особенно смешны гувернантка Лизы мисс Жаксон, Муромский Григорий Иванович и служанка Дунька.
В спектакле мисс Жаксон – нарочито иноземная персона, говорит на ломаном английском, обладает спортивной конституцией и периодически поднимает гантели. В этом гротесковом ореоле режиссер, вероятно, подчеркивает чуждость этого персонажа душевной стихии главной героини Лизы. Воспитанница меняет свои образы, то надевает парик из другой эпохи, то облачается в крестьянские одежды, и воспитание, которое ей дает  мисс Жаксон, – тоже своего рода сценическая роль.
Смешным кажется Муромский Григорий Иванович. Утрируется его приверженность к заграничному, в речи особый акцент, свободная жестикуляция… то демонстративно прыгает на одной ноге (вторая повреждена на охоте), то теряет равновесие и попадает прямо в руки мисс Жаксон. Муромский и мисс Жаксон оказываются на одной волне, и их англоязычие на русской почве изначально обречено быть воспринятым несерьезно.
Дунька – казалось бы, второстепенный персонаж, но ее появление не оставляет зрителя равнодушным, вызывает смех.  Она из тех, кто «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»: на сцене очень ловко выносит и уносит нелегкие столы, бегает как угорелая, строит глазки барину… шустрая, изворотливая и смешная. 

Смех вызывают некоторые ситуации, и это, определенно, режиссерские находки! Как, к примеру, показать жизнь двух столь разных семей, таких как Берестовы и Муромские… при минимуме декораций и максимуме смысла? Оказывается, очень просто, в одной сцене: утренний чай, две семьи в сборе, у каждой свое пространство, свой дом, и этот микромир символизируется чайным столом. Семьи естественно друг друга не слышат, только всевидящий зритель оказывается свидетелем происходящего. В результате – полифония, в каждой семье свой разговор, слова перекликаются, но несут в себе в корне противоположные значения. И это смешно! Семьи разделены столами, но близки по бунтарскому духу. В какой-то момент старшие Муромский и Берестов выходят из-за столов и почти сталкиваются, но это фантазия… герои на самом деле не видят друг друга. Как и в теневом театре, иллюзия ложной встречи.  Или другая сцена – примирение. И в этом случае два ранее разделенных стола оказываются соединенными в один, и за ним сидят две семьи. Всю эту комичную идиллию «раскрашивает» скатерть в розах, на которой все блюда тоже из цветов. И главное яство – гусь из хризантем.  Подобное цветочное пиршество – дань нелепой ситуации: Лиза в высоком парике, с белилами на щеках, «выдает себя не за себя» (Т. К.), и Алексей, как ему полагается, не узнает в Лизе Лизу. Сценический антураж усиливает наигранность этой встречи.

В итоге, в сценической комедии сосуществуют лирическое и комическое начала, уживаются европейская и русская культура, барышня перевоплощается в крестьянку – и все эти метаморфозы, некогда показанные А. С. Пушкиным, в театральном воплощении обретают современное звучание, близкое поколениям вне времени.