Свет

Детство ассоциируется у меня с ярким-ярким солнечным светом, который ранним утром входит в окно. В моём детстве было два таких окна или, может быть, чуть больше. Первое окно – это, конечно же, кухня квартиры в которой мы жили. В старом сталинском доме, полном теней, воспоминаний и предубеждений. Все окна квартиры смотрели на северо-запад, и только одно окно, кухонное – на юго-восток. Утром яркие солнечные лучи проходили через это окно, заливали собою всё пространство, озаряли помещение от пола до потолка, захватывали немного коридор, и доставали даже до двери бабушкиной комнаты. Я любил сидеть там солнечным утром. Было тихо, и только сквозь приоткрытую форточку доносился птичий гомон, да шум метлы дворника, мерно подметающей асфальт.

Второе окно, а точнее целых два окна, находились в доме бабушки и дедушки в Минеральных водах, куда я часто приезжал летом. Кавказская ночь была обычно холодной и я кутался от неё в толстое мягкое одеяло. Маленький домик, расположенный неподалёку от железнодорожного депо, всю ночь прислушивался к тепловозным гудкам и к голосам, объявляющим что-то на станции. А рано-рано утром дед Коля вставал и шёл открывать ставни. Я помню полную темноту, в которой вдруг раздаётся глухой стук железа по дереву – это дед Коля на улице отнимает металлический затвор и открывает створки. И в комнату входит утренний свет. Помещение за две секунды переходит от глубокой ночи к яркому утру. Опыт этого внезапного преображения комнаты, переживание таинственной ночной глубины дома со ставнями, был в моей жизни только там, в Мин-Водах.

А ещё был старый сарай на даче в Ерзовке. Утром солнце проникало внутрь сарая через щели дощатых стен. И в пыльной атмосфере резко очерченные лучи падали на грабли, лопаты, вёдра, стоящие на полу. Окна там не было, точнее оно было забито картиной. На картине была нарисована большая ваза с когда-то бордовыми цветами в ней. Свет обтекал эту картину, сияя по её контурам. Было хорошо, было тихо – только где-то вдали слышался голос горлинки, сидящей на проводах, да далёкий шум мотора идущего автобуса. Времени не существовало. Оно не шло, оно висело неподвижно, вместе с этими пыльными лучами, освещающими вёдра на провалившемся полу. Я сидел на шершавых досках и разглядывал крошечные пылинки, плавающие внутри столбиков света. Ничто не мешало мне. Целый мир в этот момент умещался внутри тонкого солнечного луча, и мне не было тесно в этом мире.