Криминальная драма
1.
В убойный отдел уголовного розыска небольшого волжского городка Низовска по-ступило сообщение, что в районе поселка Корсаково в Волге нашли утопленницу. Дежурных в отделе, состоявшем всего из трех человек, не было и майор Виктор Петрович Скоробогатько, вздохнув, набрал номер гаража.
- Евдокимов, готовь машину. Срочный вызов в Корсаково.
Однако пока он шел по коридору, навстречу ему попался лейтенант Осипов, вернувшийся с задания.
- Петрович, далеко собрались?
- О, Осипов! – обрадовался Скоробогатько. – Разворачивайся, поедешь со мной.
- Так мне же отчет писать надо.
- Потом напишешь. В Корсакове утопленницу выловили.
- Час от часу не легче, - сплюнул от досады Осипов.
Когда они подъехали к месту происшествия на волжском берегу, там работа уже шла полным ходом. «Скорая помощь», помощник прокурора Низовского района Фетисов, местный участковый милиционер, эксперт-криминалист, ну, и, конечно, любопытствующие местные жители и дачники, которых отогнали от берега метров на тридцать, живо обсуждали происшествие. Среди них находился и мужичонка ниже среднего роста, худощавый, но мосластый, неопределенного возраста, с жидкой бороденкой, болезненным, скукоженным лицом, маленькой с редкими рыжеватыми волосами головой и какой-то полубезумной улыбкой, в штопаных штанах, подпоясанных веревкой, и старой, давно не стиранной рубахе.
- Здорово, Петр, - поздоровался с Фетисовым Скоробогатько. – Хороший улов, я смотрю, был сегодня у рыбаков.
- Привет! И не говори. В наших краях такого еще не было.
Скоробогатько посмотрел на воду с невысокого прибрежного взгорка. Красивая обнаженная девушка с длинными, огненно-рыжими волосами, словно живая, плавала метрах в тридцати от берега. Точнее, не плавала, а лежала на спине в весьма живописной позе: руки и ноги широко расставлены, волосы веером рассыпались по поверхности, глаза были широко открыты и, казалось, в них даже отражались медленно плывшие по небу белые облачка. Водная поверхность словно бы придавала телу утопленницы некий серо-голубоватый гламур.
- А почему ее до сих пор не вытащили на берег? – поинтересовался Осипов.
И в этот момент из-под воды показалась фигура водолаза.
- Вот сейчас и узнаем, почему, - ответил Фетисов, подходя поближе к берегу.
Скоробогатько с Осиповым пошли за ним. Водолаз поднял вверх руку, держа в ней некую розовую ленту. Он выходил из воды и тащил за собой ленту, которая была привя-зана за шею утопленницы.
Вынув изо рта дыхательную трубку, водолаз устало произнес:
- К другому концу ленты большущий камень был привязан. Пришлось ножом ленту перерезать. Она, бедняга, потому и не двигалась с места.
Труп вытащили на берег, Скоробогатько с Фетисовым внимательно осмотрели его, сдвинули ленту, посмотрели, нет ли следов удушения.
- Приступайте, - кивнул Фетисов врачам и судмедэксперту.
Он отошел чуть в сторону, вынул из кармана пачку сигарет, достал себе, предложил Скоробогатько с Осиповым. Майор отказался.
- Ты же знаешь, я не курю.
А Осипов не отказался от предложения. И тут же щелкнул зажигалкой. Сначала дал прикурить прокурору, затем прикурил сам. К ним подошел участковый в звании капитана, полуседой мужчина лет сорока-сорока двух.
- Ну, давай, Сафин, рассказывай, когда нашли, кто сообщил, что успел выяснить? - обратился к нему Фетисов.
- В восемь утра мне позвонил какой-то женский дрожащий голос и сообщил, что в реке утопленница. Толком ничего рассказать не смогла. Хорошо, хоть место более-менее правдоподобно описала, долго искать не пришлось. Ну, я через двенадцать минут был на месте. Увидел эту картину и ахнул. Такое ведь на моей памяти впервые. Штаны снял, по-лез в воду, чтобы, значит, на берег ее, утопленницу. Куда там! Теперь, вона, оказывается, привязанная она была. Ну, я вылез, стал по берегу шастать, в поисках, значит. То ли улик, то ли примет, то ли…черт знает чего. Думал, может, хоть одежду ее найду. И наткнулся, вон, на эту двоицу, - капитан кивнул на стоявших несколько в стороне от остальных двух молодых дамочек, жавшихся друг к дружке. – И выяснил, что одна из них и звонила. Вторая-то вообще дар речи потеряла.
- Утопленница из местных? – спросил Скоробогатько.
- Не-а! Не из наших.
- Может быть, дачница? – уточнил прокурор.
- Да нет! Приводил я сюда председателя товарищества. Тоже говорит, никогда такую не видел. Вероятно, залетная.
- Девиц допросил?
- Все, что в тот момент могли мне сказать, они сказали. Сказали, что решили поутру искупаться, пришли на берег. Отсюда-то не видно, что утопленница. Ну, думали, девка лежит на воде, кайф ловит. А когда подплыли ближе, ну, и… чуть сами не утопли, от страха.
- Ладно! Все равно еще раз придется с ними встречаться. Предупреди их, чтоб пока никуда не уезжали, - попросил Скоробогатько.
- Конечно!
В этот момент к прокурору и сыщику подошла судмедэксперт.
- Чем порадуете, Маргарита Федоровна? – поинтересовался Фетисов.
- Пока могу лишь сказать, что смерть произошла дня три-четыре назад. Никаких следов насилия на теле нет.
- От чего умерла? – спросил Скоробогатько.
- Точно может показать только вскрытие. Может быть, утонула сама, а затем была эта красивая инсценировка с ленточкой и камнем. А может быть, предварительно отравлена или неким способом убита.
- Интересная версия, - Скоробогатько посмотрел на Фетисова. – Только мне непонятно – труп плавал, можно сказать, возле берега несколько дней, и никто этого не заметил?
- Так ведь пляж расположен чуть дальше, а здесь – так, - пожал плечами участковый. – Редко, кто купается. Дно уж очень неровное.
В этот момент Фетисова окликнул врач «скорой помощи».
- Товарищ прокурор, мы ее можем забирать?
- Да-да, увозите, - кивнул Фетисов и тут же вновь переглянулся со Скоробогатько. – Ну что, Витёк, поздравляю с очередным глухарем.
- Спасибо! Но мы еще повоюем.
Фетисов попрощался с сыщиками, сел в свою «Волгу» и уехал вслед за «скорой помощью». Скоробогатько окликнул лейтенанта.
- Осипов, ну-ка давай пройдемся по бережку.
- Чего искать-то, Виктор Петрович?
- Эх, Василий, если бы я сам знал, чего. Смотри, может, что интересное попадется.
Они прошли с полкилометра, каждый по своему маршруту, осматривая до рези в глазах землю, деревья, кусты. Вдруг Осипов остановился, присел на корточки, поводил рукой по земле, расчищая небольшой участок. Утвердительно кивнул сам себе и, не поднимаясь, оглянулся вокруг, ища глазами Скоробогатько. Найдя, закричал, махая рукой:
- Виктор Петрович, кажись, нашел! Идите сюда.
Скоробогатько откликнулся на его зов, за ним последовали и остальные.
- Чего нашел-то? – подходя, спросил майор.
А Осипов перед тем уже успел пройти несколько метров вперед и вернуться назад.
- Смотрите, следы от машины, - ткнул пальцем в землю Осипов. – Видимо, она здесь стояла, а вон там, чуть подальше, развернулась и уехала.
Скоробогатько присел, пощупал землю, глазом проследил траекторию движения. Прошел до места разворота машины.
- Молодец, Василий! Еще не понятно, имеют ли эти следы какое-то отношение к убийству, но версию проверить нужно.
- Да, и протекторы на земле отлично сохранились, - кивнул эксперт, фотографируя.
Скоробогатько осторожно ножичком поддел несколько сантиметров земли со следами от протектора, аккуратно взял комок земли и положил в целлофановый пакет. Потом протянул пакет эксперту.
- Поработай с этим в лаборатории, Витек.
2.
Деловая встреча правительственных чиновников с представителями крупного бизнеса, организованная в «Президент-отеле», что на Большой Якиманке, накануне государственного праздника 12 июня была короткой, но продуктивной. Повестку дня согласовали заранее и собрались лишь для того, чтобы завизировать документы своими подписями, да сообщить об этом прессе. Правительство попыталось раскрутить крупный бизнес на очередной национальный проект, для финансирования которого бюджетных и даже внебюджетных средств все же не хватало. Понимая, что у них, по сути, нет выхода, большинство предпринимателей пошло на компромисс в надежде, что и правительство в чем-то другом пойдет им на встречу.
Как и всегда в таких случаях, после удачно заключенной сделки следовало ее об-мыть. И организаторы не поскупились на угощение. Вся vip-тусовка дружно переместилась в ресторан, где были заранее накрыты три длинных стола с многочисленными и разнообразными яствами и питиями. Кроме того, у двух противоположных стен стояли еще столы с горячими блюдами. Там же находились и многочисленные официанты и стюарды, готовые в любой момент исполнить любую просьбу клиента. Но, опять же, как и всегда в таких случаях, в ресторане оказалось немалое число столонахлебников и столонахлебниц, не известно, как проникающих на такие, в общем-то, закрытые мероприятия, проходя сквозь кордоны бдительных охранников, помахивая перед их лицами пригласительными билетами.
Практически все предприниматели и министерские работники в ресторане оказались в окружении своих половинок. Музыканты, специально приглашенные по такому случаю, играли скрипичный концерт. Затем выдал соло толстоватый для своего роста, с залысинами виолончелист. Пошли легкие, ни о чем, разговоры, неформальные, но дело-вые контакты. Одновременно в руках у каждого оказались бокалы с разными напитками и тарелки с разными (по вкусу) закусками.
Тучный, плотно сбитый, невысокого роста, коротко стриженный с маленькой щеточкой рыжих усиков крупный предприниматель лет сорока с небольшим Тарас Мусало доедал бутерброд с черной икрой, держа в другой руке бокал с недопитым шотландским бренди. Рядом с ним с бокалом шампанского в руке стояла стройная молоденькая блондинка с красивым, но невыразительным лицом и с горящими рубинами в ушах, вделанными в золотые сережки. На груди же сверкало небольшое, но искусно сделанное колье с небольшим шестигранным бриллиантом в восемь карат самой чистой воды. То ли жена, то ли любовница, то ли секретарша предпринимателя. Они о чем-то негромко переговаривались. Она хихикнула от какой-то его шутки. Вокруг находились такие же важные персоны, некоторые общались друг с другом, другие обрадовались возможности побыть некоторое время в одиночестве и удалились подальше от столов, поближе к стенам и окнам. Вдруг в среде тусовщиков возникло какое-то легкое возбуждение. Кто-то стал громко здороваться, кто-то молча пожимал руку вошедшему. Это был известный телеведущий Андрей Галахов. Его встретил один из организаторов вечера, перекинулся несколькими словами, пошел с ним к ближайшему столику. К Галахову сразу же подошел официант с подносом разнообразных напитков.
- Виски где? – спросил Галахов, водя пальцем над бокалами.
- Вот, пожалуйста, - указал рукой на нужный напиток официант.
Галахов взял бокал, провел его под носом, удовлетворенно кивнул и поднес к гу-бам, сделав небольшой глоток. Организатор оставил Галахова, отойдя по своим делам. А вокруг телеведущего тут же оказалась небольшая кучка поклонниц женского пола.
- Андрюша, почему так поздно приехал.
- Прошу прощения, у меня только что закончилась очередная запись ток-шоу, - самодовольно отвечал Галахов. – Потому раньше и не мог вырваться.
- Андрюша, автограф дашь? – подлетела к нему брюнетка средних лет, протягивая листок с фуршетным меню.
Галахов лишь молча развел руками и полез во внутренний карман пиджака за ручкой. Кучка поклонниц вместе с самим кумиром подошла практически вплотную к стоявшему у одного из столов Мусало. Стало шумно и неуютно. Мусало недовольно оглянулся и чуть посторонился.
- Это что там такое? – раздраженно спросил он у своей спутницы.
- Ой, Тарасик, так это же Андрюша Галахов приехал.
- Кто такой Андрюша Галахов? – бросил беглый взгляд на шумного соседа Мусало.
Вопрос услышал и сам Галахов. Тут же вся веселость улетучилась и он покосился на предпринимателя.
- Тарасик, ну ты даешь! Это же известный телеведущий. Ты что телевизор не смотришь?
- Ты же знаешь, кролик, у меня слишком мало свободного времени, чтобы еще заниматься созерцанием телеящика.
- Но его же вся страна знает.
- Какая же вся страна? Я же его не знаю. И потом что, этот диктор тоже считает себя вип-персоной?
- Тарасик, потише, пожалуйста, он, кажется, нас слышит, - зашептала на ухо Мусало блондинка.
Мусало еще раз посмотрел на Галахова и понял, что тот действительно, слушает их разговор.
- Так это ему должно быть неприятно, что он подслушивает чужой разговор, а не мне. И потом, ты же понимаешь, кролик, - дешевая популярность за шальные не его деньги – это же все преходяще. А что он будет делать, если его выгонят с телевидения? О нем кто-нибудь через месяц вспомнит?
Мусало допил бренди, поставил пустой бокал на поднос подоспевшего официанта, вытер руки салфеткой и, взяв спутницу под руку, отвел ее немного в сторону. Увидев знакомое лицо коллеги по бизнесу, улыбнулся и направился к нему.
В то же время с фигуры Галахова слетела вся его манерность и жеманность. Он превратился в обычного обиженного кем-то человечка и, бесцеремонно растолкав поклонниц, тут же запричитавших: «Андрюша, куда же ты?» - направился к выходу. Но у самой двери его вновь перехватил организатор мероприятия.
- Андрюша, я не понял, ты уходишь, что ли? Ты еще свою миссию тут недовыполнил.
- Да нет, я… так. В туалет хотел отлучиться, - замялся Галахов, а потом придвинулся вплотную к организатору и взял его за локоть.
- Ты слышал, что они про меня говорили? Он кто? – Галахов кивнул в сторону Мусало.
- Это один из крупных наших бизнесменов, мультимиллионер.
- А почему я его не знаю? – искренне удивился Галахов.
- Это ты у меня спрашиваешь? – хмыкнул организатор. – Да он, вообще-то, не любит подобные мероприятия. И нам пришлось немало усилий приложить, чтобы вытащить его сюда.
- И все равно, негоже ему так говорить про человека, которого он не знает. Это задевает мою честь.
- Послушай, Андрей, думаю, я для тебя большой тайны не открою, если скажу, что ты сюда приглашен всего лишь для пиара, а он для дела, и, возможно, даже для большого дела. А по поводу того, что они про тебя говорят. Да пусть говорят!
Галахов прищурившись, удивленно глянул на собеседника, задумался на какую- то долю секунды, и затем отрешенно махнул рукой. Через минуту он уже забыл о неприятных для себя словах, вновь нырнув в свою тусовочную стихию, приняв свой прежний жеманный вид.
Через какое-то время кто-то пару раз дунул в микрофон и постучал по нему пальцем, удовлетворенно кивнул и вручил микрофон тому самому организатору вечера. Тот произнес:
- Дамы и господа, прошу минуточку внимания.
Сделав небольшую паузу, во время которой шум немного приутих, организатор продолжил.
- Благодарю вас за то, что вы нашли время и выразили желание прийти на наше мероприятие. Надеюсь, оно вам понравилось. Дальше наш вечер продолжат музыканты, но прежде я хотел бы передать микрофон известному галеристу Марату Уринсону, который хотел бы сказать вам пару слов. Пожалуйста, Марат Гедеонович.
Организатор вручил микрофон сухощавому крупноносому молодому мужчине в очках.
- Спасибо! Дамы и господа! Я ненадолго отвлеку ваше внимание. Просто хочу сделать объявление о том, что 12 числа в шестнадцать ноль-ноль я бы очень хотел всех вас видеть на открытии выставки в моей арт-галерее «Марат» на Ленинском проспекте. Выставляются четыре очень талантливых художника из провинции. А также вас ждет умопомрачительный сюрприз. Уверен, что вы не пожалеете. Приходите. Спасибо за внимание.
Уринсон передал микрофон организатору. Вскоре заиграла негромкая музыка. Несколько человек сразу окружило Марата, прося его уточнить координаты и программу выставки.
Вечер продолжался.
3.
В одном из живописных уголков новой Москвы, практически в спальном районе, но расположенном совсем недалеко от центра столицы, три года назад открылась новая галерея искусств, или, как в последнее время принято называть подобного рода заведения – арт-галерея, которую ее основатель, известный в мире искусств собиратель и искусство-вед Марат Гедеонович Уринсон, недолго думая, назвал своим именем «Марат». Несколько лет ему пришлось убеждать префекта и руководителя районной управы в том, что такая галерея жизненно необходима жителям, не обремененным излишеством культурных центров. А галерея, к тому же, будет привлекать к себе и деловых людей и посетителей со всей Москвы, что, в свою очередь, поднимет престиж и самих руководителей округа и района. Удалось Марату этих людей убедить словесно, или же подействовали презенты в виде не самых плохих полотен из собственной коллекции, но, как бы то ни было, помещение в одной из недавно сданных новостроек он получил – порядка тысячи квадратных метров. Вполне достаточно, чтобы можно было на первых порах развернуться, а, развернувшись, подумать и о перспективах дальнейшего развития.
Как минимум один раз в квартал Уринсон устраивал презентации новых выставок, знакомил с новыми поступлениями. В остальные же дни двери арт-галереи «Марат» всегда были открыты для любого знатока или любителя живописи, керамики, скульптуры.
Сегодня должна была состояться презентация сенсационного дара арт-галерее от неизвестного художника. Но Марат был бы не тем человеком, если бы не приурочил к этому событию очередную выставку молодых провинциальных дарований. Это как основное блюдо и десерт. Впрочем, и основное блюдо было изысканным, для гурманов живописи, не зря же сюда пришло и немало искусствоведов. Даже таких, каких Марат не приглашал.
Публика бродила по основному залу, с интересом разглядывая развешенные по стенам картины. Четыре стены – четыре разных художника. Причем, разные не только по фамилиям, но и по жанру и по технике исполнения: портретист, пейзажист, график, акварелист. Искусствовед Семен Славин увидел в другом от себя углу своего более молодого коллегу, искусствоведа-журналиста Дениса Гронского. Обрадовался, окликнул его. Денис повернулся, кивнул, подошел. И вдруг застыл у той же картины, у которой в этот момент стоял и Славин. Это был портрет, на котором была изображена молодая девушка в красном атласном платье с рукавами до плеч, обнимающая мягкую игрушку и ласково улыбающуюся всем, кто на нее смотрит.
- Смотри, Денис, что за чудный портрет, какая живая игра света и тени. Как вырисовано лицо, каждая черточка словно живая.
- Действительно, портрет превосходный, - согласился Денис, присмотревшись к подписи под картиной. – Леонид Морковников, город Самара. Сколько сейчас появилось молодых интересных художников.
- Да, Марат молодец. В поисках талантов ему не откажешь.
- Я думаю, портрет, не хуже шиловского.
- Чего-о? Денис, ну, ты даешь, - возмущенно хмыкнул Семен Славин, седеющий полноватый мужчина средних лет. – Шилов здесь и рядом не стоял.
- Я имею в виду Александра Шилова, - уточнил Денис.
- Я про Александра Шилова и говорю. Это превосходный, набивший руку на портретах ремесленник. А здесь же, разуй глаза, Денис, здесь же видна рука талантливого мастера, ху-до-жни-ка, - по слогам произнес последнее слово Славин.
- Тем не менее, у Шилова галерея едва ли не в центре Москвы и имя на слуху, - возражал Денис. – А кто слышал о таком самарском художнике, как Леонид Морковников?
- Я думаю, если бы Морковников рисовал портреты нужных для его карьеры людей, у него мастерская была бы не хуже. И, опять же, не в Самаре. А поскольку этот мастер, судя по всему, рисует по вдохновению, то кому из тупорылых чиновников, от которых зависит, будет ли у художника своя галерея, интересно настоящее искусство.
Спор искусствоведов привлек внимание других посетителей выставки. Они окружили их и с интересом слушали перепалку. И тут в толпе Семен Славин заметил известного в стране собирателя, президента ассоциации «Искусство народов России» Николая Карванова, улыбавшегося этим словам.
- О, Коля, привет! – махнул ему рукой, словно приглашая в круг, Славин. – Рассуди нас.
- Здрасьте! – кивнул Карванову и Денис.
- Портрет великолепен, это правда, - Карванов подошел поближе, близоруко вглядываясь в картину. - И я не пойму, о чем спор? Вы же оба согласны с этим. И то, что Марат открыл искусству это новое имя, опередив меня, кстати, честь ему и хвала.
В этот момент в центре выставочного зала появился довольно молодой, выше среднего роста, стройный, черноволосый человек, с небольшой родинкой на щеке, большими глазами, внимательно на всех смотревшими из-под очков, и таким же, несоразмерно большим носом. Это и был хозяин галереи Марат Уринсон, известный далеко за пределами Москвы. Рядом с ним стоял его помощник, по возрасту явно старше галериста. Тут же проявились фотокорреспонденты и журналисты нескольких изданий. А также представители одного из телевизионных каналов.
Марат поднес ко рту микрофон и произнес:
- Господа, я рад приветствовать вас на открытии очередной выставки в галерее «Марат». Здесь собраны картины четырех художников из провинции. Двое из них до сего дня вообще нигде не выставлялись, у других двух уже прошло по одной персональной выставке в их родных городах. Но до Москвы, опять же, все четверо добрались впервые. И мне приятно было слышать, что уже развернулась целая дискуссия о достоинствах выставленных произведений. Художники находятся среди вас, и, если у кого-то будет желание побеседовать с ними, они к вашим услугам, - Марат повертел головой, ища нужных ему людей, и, увидев их, стоявших вместе чуть в стороне, кивнул в их сторону. Художники чуть склонились, приветствуя зал и немного смущаясь от такого внимания. - Однако, хочу вас заранее предупредить, что несколько позже вас ожидает еще одно открытие, способное еще больше поразить всех вас.
Марат сделал паузу, наблюдая за реакцией посетителей. Видимо, удовлетворившись этим, он закончил свое небольшое выступление словами:
- А посему позвольте мне считать выставку открытой. Прошу вас, господа!
Жест хозяина галереи был красноречив. Публика снова разошлась по залу. Марат пробежал глазами по посетителям и несколько расстроился, не увидев тех, на кого в этот вечер рассчитывал больше всего и для кого, в первую очередь, приготовил обещанный им сюрприз. Ах, впрочем, нет! Марат успокоенно выдохнул. Двое из персонально приглашенных им бизнесменов было здесь. Просто они затерялись среди толпы. Возможно, и в самом деле не хотели выделяться. В галерее Уринсона они могли позволить себе ходить без охраны и наслаждаться эстетикой искусства. Но где же Баренхольц, владелица крупнейшей в Москве сети фитнес-клубов «Планета здоровья»? Ее-то он, как раз и не видел. Впрочем, женщины имеют привычку всегда опаздывать. Возможно, она подъедет с минуты на минуту.
И в самом деле! Едва он о ней подумал, как в зале появилась элегантно одетая в темно-синий деловой костюм, стройная пышногрудая с великолепной прической и золотыми круглыми сережками с двумя маленькими бриллиантиками, шатенка. Бегло, но зорко оглядев зал, она поймала на себе взгляд Уринсона.
- Привет, Маратик, - помахала она ему кончиками пальцев.
Он тут же направился к ней.
- Опаздывать изволите, Татьяна Юрьевна? – Марат поднес руку гостьи к своим губам для поцелуя.
- Извини, Марат, пробки на дорогах, - улыбнулась Баренхольц.
Пожилой, но еще крепкий, с лысиной наполовину головы и большой бородавкой у носа, с тросточкой в руке, Николай Карванов, удовлетворенный увиденным, направился было к выходу, но у самой двери его окликнул и тронул за рукав один из участников сегодняшней выставки.
- Николай Корнеевич? Я не ошибся?
- Да, да, это я, - Карванов остановился и повернулся лицом к художнику.
- Я Леонид. Морковников. Мне в нашем Союзе рекомендовали с вами познако-миться. Сказали, что вы очень помогаете молодым художникам.
- По мере возможности, - улыбнулся Карванов. – А то, что в Самарском ТСХ меня еще помнят, мне приятно.
- Как вам мои работы?
- Школа у тебя хорошая. Толк будет.
- Я послезавтра возвращаюсь домой, а мне бы хотелось подарить вашей ассоциации одну свою работу.
- Буду очень рад, Леня, - похлопал молодого художника по плечу Карванов, затем полез в карман и достал свою визитку. Вручил ее Морковникову. – Вот, возьми, позвони завтра, встретимся в моей мастерской. Я так понимаю, у тебя еще не было персоналок?
- Пока нет!
- Я помогу тебе устроить персональную выставку в Самаре через местный филиал нашей Ассоциации. Главное, чтобы ты уделял больше внимания живописи, а не водке. К сожалению, творческая молодежь этим частенько губит свой талант.
- Спасибо большое. А спиртным я не злоупотребляю.
- Молодец! Удачи.
Они пожали друг другу руки и Карванов ушел, а Морковников вернулся в зал.
В этот момент Уринсон вновь взял в руки микрофон, окинул взглядом присутст-вующих и загадочным голосом произнес.
- А теперь, господа, обещанный мною заранее сюрприз. Прошу вас пройти в малый зал, - Марат указал рукой налево в неширокий проход между искусственно поставленными стенками.
Публика послушно последовала куда надо и остановилась у стены, где висела прикрытая тканью одна-единственная картина размером два метра на полтора. Марат обошел всех и встал справа от картины. Выдержал небольшую паузу, затем произнес:
- История появления этой работы в моей галерее столь же загадочна, как загадочен и сам автор полотна, захотевший остаться инкогнито и не оставивший на картине своих инициалов.
- А что же за загадка в появлении этой картины? – не выдержал кто-то из публики.
- Все то вы хотите знать, - ухмыльнулся Марат. – Ну, да ладно: сказав «а», нужно говорить и «б». Так вот! Несколько дней назад, приехав в галерею утром, я увидел у самой двери некую плоскую картонную коробку довольно больших размеров. Оглянувшись вокруг и никого не увидев, я взял коробку, занес внутрь и с некоторым волнением стал ее распаковывать. Когда же распаковал, увидел перед глазами вот это…
Марат повернулся к картине и решительным жестом сорвал с нее покрывало. Перед зрителями предстал живописный шедевр: кроваво-красный диск рассветного солнца поднимался на заднем плане из-за густого леса, окаймлявшего противоположный берег широкой реки. Диск отражался в реке, и в том месте вода казалась темной и мутной, создавая впечатление, будто это именно она только что исторгла из своего тела это самое солнце и все еще находилась в крови и послеродовом изнеможении. А ближе к зрителю серебристая рябь водной поверхности говорила о гулявшем по речному простору легком ветерке. Мелкие зеленые кустики и песчаные бугорки на переднем плане перемежались с травянистыми проплешинами пустынного берега. Но все внимание притягивала к себе фигура прекрасной молодой девушки с четко прописанными мельчайшими черточками лица и всего тела. Высоко вздернутая грудь с большими светло-коричневыми сосками, словно приняла только что свежую порцию воздуха, но еще не успела ее до конца поглотить. Девушка была полностью обнаженной, лежала на поверхности воды с широко раскрытыми, словно бездонными, зелеными глазами, раскинув широко в стороны руки и ноги, длинные огненно-рыжие волосы ее, завиваясь, расползлись в разные стороны, подобно загадочным речным водорослям, или неким подводным червям. Шею ее покрывала, уложенная параллельно раскинутым рукам, красивая зеленая то ли лента, то ли ряска водорослей. Все это было подано с таким мастерством, выполнено в такой блестящей технике рисования, что у некоторых зрителей вырвался из груди то ли стон восхищения, то ли всхлип радости.
- Должен заметить, господа, что, когда я впервые увидел этот шедевр, у меня была практически та же реакция, что и у вас. А еще потом меня не покидало ощущение, что я стал невольным свидетелем страшного преступления.
- Почему же преступления, Марат? – удивился Семен Славин.
- Да потому что картина называется «Рассвет. Девушка и смерть, или утопленни-ца».
Это еще больше шокировало публику. Каждый норовил подойти поближе и внимательнее всмотреться в картину. Чтобы никому не мешать, Марат отошел чуть в сторону и рукой подозвал к себе помощника.
- Как там с фуршетом?
- Столы накрыты, все готово, Марат.
- Хорошо! – кивнул Уринсон.
- Какой эстет! Какое владение цветом и кистью! – восхищенно произнес искусствовед Денис.
- Это гений, господа! Не больше - не меньше! – поддержал коллегу Семен Славин. – И очень жаль, что он постеснялся открыть свое имя.
Слышавший эти слова один из специально приглашенных Маратом крупных бизнесменов тут же вышел из толпы и, отыскав галериста, подошел к нему, отвел еще подальше от ненужных свидетелей, негромко произнеся:
- Марат, я хочу купить эту картину. Пять тысяч долларов в любом виде.
Однако Марат не успел еще даже рта раскрыть, как к нему подошел еще один предприниматель. Уже знакомый нам Тарас Мусало. Немного искоса глянув на коллегу по бизнесу, он обезоруживающе улыбнулся:
- Так-то ты ценишь современных гениев, Макс? Я даю шесть тысяч евро, Марат. Вот чек, - он полез в карман, достал чековую книжку и стал ее заполнять, однако в этот момент решительно вмешалась в торг Баренхольц.
- О чем спор, господа? Я даю за нее десять тысяч евро и картина моя.
Марат оказался в растерянности. Честно говоря, он не ожидал, что прямо здесь в зале начнется аукцион, и был не готов к нему, но события шли своим чередом. Мусало хотел было поднять цену еще выше, но в этот момент к нему подошла та самая молодая блондинка на сей раз в дорогом, но легком бежевом платье чуть выше колен, с большими полукруглыми платиновыми сережками, приправленными двумя бриллиантами. Блондинка оценивающе, но бегло взглянула на Баренхольц, взяла под локоть Мусало и что-то зашептала ему на ухо. Тот сразу несколько изменился в лице, глянул на часы, кивнул и, буркнув на ходу:
- Извините, господа! – удалился вместе с блондинкой.
Потеряв интерес к торгу, отошел в сторону и первый бизнесмен, побродивший еще несколько минут по залу и также затем удалившийся.
- Господа, не торопитесь расходиться, - заволновался Марат. – Вас ждет еще не менее приятная часть презентации – фуршет. Николай, приглашай народ, - он махнул рукой помощнику.
Тот понимающе кивнул и засуетился.
- Ну, так как по поводу моего предложения, Марат Гедеонович?
Галерист улыбнулся и, несколько замявшись, произнес:
- Видите ли, Алена Юрьевна, именно с этой картиной имеются некоторые сложно-сти.
- Что за сложности, Марат?
- Пройдем ко мне в кабинет.
Марат открыл дверь кабинета и пропустил вперед себя гостью, отодвинул мягкий стул у приставного столика, приглашая ее сесть, затем прошел на свое место.
- Извини, Алена, чай-кофе не предлагаю. Сейчас пойдем в фуршетный зал.
- Так что за сложности, Марат? – повторила свой вопрос Баренхольц.
- Ну, я уже говорил, что, хотя и получил эту картину в дар галерее, не знаю имени художника, ни даже откуда он взялся.
- Так какие же это проблемы, Марат? Я выписываю на твое имя чек… Слушай, она действительно гениальна?
- Ну, ты же слышала оценку нашего эксперта Славина. И стоит она, ну, по крайней мере вдвое больше того, что ты предлагаешь.
Баренхольц посмотрела на Уринсона в упор, но тот выдержал ее взгляд.
- Хорошо, я добавлю еще три… ну, пять тысяч евро, забираю картину, а ты, в случае, если вдруг объявится автор, рассчитаешься с ним сам. Да, и при этом, не забудь, пожалуйста, и мне сообщить имя этого современного гения русской живописи. Телефон мой, надеюсь, не забыл?
- Ну, хорошо. Тогда, если можно, дай мне хотя бы пару дней. Во-первых, пусть народ ею полюбуется, во-вторых, я за это время хотя бы попытаюсь навести справки о возможном авторе картины.
Алена Юрьевна протянула галеристу заполненный чек.
- Договорились, Марат. Через два дня я жду картину у себя в офисе.
4.
Чудесный маленький французский городок Сен-Тропе на Лазурном берегу остался далеко внизу. Самолет, словно бы прощаясь с курортными грезами, сделал над городом прощальный вираж и взял курс на восток. В салоне первого класса возвращались в Россию члены жюри и участники малоафишируемого, но весьма известного и популярного в мире фестиваля эротических и порнофильмов «Ню». Пожалуй, самым удовлетворенным возвращался Егор Павлинов, владелец небольшой, закрытой киностудии «Пава», одной из лучших в стране порностудий. Он возил на фестиваль снятую на его киностудии ленту под названием «Роман с северным сиянием», продюсером которой он выступил лично. Фильм получил на фестивале вторую премию, а главная героиня – Виолетта, в исполнении его любимой актрисы Веры Семиной, получила приз за лучшую женскую роль. Помимо этого фильм получил немало отзывов и хорошую критику, что позволило Павлинову прямо там, в Сен-Тропе, заключить несколько выгодных договоров на прокат фильма в Европе.
Атлетично сложенный, круглолицый, с прямым, с небольшой горбинкой носом, короткой стрижкой и аккуратными, ухоженными усами, одетый с иголочки сорокалетний Павлинов, казалось, подремывал в кресле, прикрыв глаза, и улыбаясь.
- Ты доволен, Егор? – чуть прикоснулась к нему ладонью сидевшая рядом Вера Семина.
- А то! Это мой звездный час. Восемь лет я шел к этому успеху, - ответил Павлинов, даже не поворачиваясь к спутнице и не открывая глаз. – Теперь я уверен в своих перспективах.
- Но я ведь тоже посодействовала успеху фильма? – улыбнулась Вера.
Павлинов открыл глаза и посмотрел на актрису, лицо которой также светилось от счастья.
- Ну да, ну да! – кивнул он. – В наших перспективах!
Они засмеялись и чмокнули друг друга в губы.
- Надеюсь, и у тебя теперь появятся интересные предложения на Западе, - Павлинов похлопал ее по ладошке, лежавшей на подлокотнике. – Однако, хочу дать совет: не особо задирай нос, и помни, кто тебя родил, как актрису.
- Ха, ха! Насмешил. Родитель ты мой! Забудешь тебя, как же. Владик, пожалуй, даст забыть.
При упоминании об их общем четырехлетнем сыне Павлинов вдруг посерьезнел и снова откинулся на спинку кресла. Пожалуй, он совершил ошибку, когда не настоял на аборте. Впрочем, Вера пока держала слово и не пыталась использовать это обстоятельство, чтобы основательно привязать к себе Павлинова. Они договорились, что у каждого своя жизнь и никто никому ничего навязывать не имеет права. Да и Вера сама не каждый день виделась с сыном, оставив его на попечение родителей и дедушки с бабушкой, хотя и любила шебутного мальчугана. Единственное, что позволил себе Павлинов – так это иметь его фото, и раз в год, на день рождения, дарить ему игрушки.
По прибытии в Москву, Егор завез вещи домой, позолоченную же статуэтку и диплом в рамочке переложил в спортивную сумку, наскоро принял душ, переоделся и, даже не перекусив, помчался в офис. Был выходной и его дожидался лишь один помощник, молодой парень с гитисовским образованием Алексей, уже наслышанный об успехе своего босса.
- Поздравляю, Егор Эдуардович!
- Спасибо, Леха! – похлопал он его по плечу.
- Зря вы не собрали сегодня всех. Отметили бы успех.
- Завтра и отметим. Чего людей зря лишать выходного. У тебя как дела?
- Два дня назад был один интересный звонок.
- Что за звонок? – Павлинов искал место, куда бы можно было поставить статуэтку.
- Позвонил один господин. И спросил, можно ли у нас заказать детское порно.
Павлинов, наконец, нашел место для статуэтки в секретере, отошел чуть в сторону, полюбовался ею, спросил у помощника:
- Как ты считаешь, здесь нормально?
- Мне кажется, да.
- Ну и что же ты ответил этому господину?
- Я сказал: господа, это не к нам, мы занимаемся законным бизнесом.
- Правильно!
Павлинов наконец удобно устроился в своем кресле, чуть повертелся в нем из сто-роны в сторону, затем снова глянул на помощника.
- Вот что, Алексей! Срочно свяжись с Гогелией. Теперь он у меня не отвертится и даст за прокат по России и СНГ «Романа…» ту сумму, которую я ему назову, а не те копейки, которые предлагал он.
- Хорошо, Егор Эдуардович.
- Я еще в широкий прокат картину выведу. Я считаю, что «Роман с северным сиянием» ничем не уступает кубриковским «Широко закрытым глазам».
- Здесь я с вами полностью согласен, Егор Эдуардович.
- Ладно, Леха, иди. Я хочу немного отдохнуть. И помни, вечером мы с тобой едем на ужин к банкиру Фришману.
- Я, конечно же, не забыл об этом и сразу же после того, как вы мне сообщили, что приземлились, подтвердил его помощнику, что встреча состоится в назначенное время.
Павлинов кивнул, помощник вышел. Егор снял белоснежный пиджак, повесил его на вешалку в шкаф, взял со стола пульт, включил телевизор, подошел к бару, стоявшему у стенки напротив закрытого жалюзи окна, достал уже початую бутылку французского коньяка, налил в бокал, взял в другую руку заранее нарезанный помощником ломтиками лимон и, наконец, сел в кожаное кресло, положив ноги на край стеклянного журнального столика. Сделав небольшой глоток и закусив лимоном, закрыл в блаженстве глаза. В этот момент по телевизору показывали новости. И речь зашла о выставке современной живописи в арт-галерее «Марат» на Ленинском проспекте.
Естественно, сюжет был заказным, проплаченный заранее Уринсоном, но и без этого смотрелся с любопытством, учитывая, что не так часто в новостных выпусках мелькали сюжеты о современных российских художниках. Марат, проплачивая сюжет, изначально преследовал цель таким образом выйти на автора картины. Возможно, увидев свое творение по телевизору, художник хотя бы позвонит галеристу. Потому и сюжет, в основном, был сфокусирован на картине «Рассвет. Девушка и смерть, или Утопленница», и на стихийном аукционе по ее покупке.
Егор открыл глаза, опустил ноги и вперился в телевизор. Дослушав информацию до конца, он загадочно улыбнулся, допил коньяк, снова зажевав его лимоном. И поднялся.
5.
Надежда Скоробогатько достала из холодильника пару огурцов и половину капустного кочана. Положила огурцы на резальную доску и взяла в руки нож. И тут вспомнила, что так и не включила телевизор. Все-таки готовить ужин под звуки телеящика веселее. Было воскресенье и то нечастое время, когда муж дома и мог разделить с ней ужин. Она стала щелкать кнопками пульта, и вдруг ее внимание привлек один новостной сюжет – показывали презентацию новой выставки в арт-галерее «Марат» и картину, вокруг которой неожиданно возник ажиотаж среди посетителей. И вдруг Надежда едва не поперхнулась кусочком огурца, который она одновременно резала в салат: она вспомнила рассказ мужа о недавней утопленнице. И сюжет картины до боли напоминал его рассказ.
- Андрей, быстрее сюда! – закричала она едва ли не истерически.
Перепуганный муж, разговаривавший с кем-то по телефону, бросил трубку и примчался на кухню. Испуганно глянул на жену, затем на ее указательный палец и, наконец, повернулся к телевизору. Там он еще успел в последний момент застать сюжет с картиной «Утопленница», который закончился буквально через несколько секунд. Рот у Скоробогатько непроизвольно открылся от удивления.
- Что это было, Надя? – спросил он.
- Рассказывали о какой-то выставке в Москве, где была выставлена картина.
- Что за выставка? Как фамилия художника?
- Откуда я знаю? Я случайно глаза подняла и увидела.
- Что значит, случайно, Надя? Ты же телевизор смотрела, или где? – раздраженно прикрикнул на жену Скоробогатько.
- Какой телевизор! Я салат резала. Я же говорю, случайно глаза подняла.
- Да на хрена мне твой салат нужен! – закричал Скоробогатько. – Ты понимаешь, что эта картина – точная копия того, что мы обнаружили в Волге? Понимаешь, это же полное дежавю. Это же, возможно, та ниточка, которая поможет мне раскрутить весь клубок этого несчастного глухаря.
- Так я тебя потому и позвала. Теперь я хоть представляю, в каком виде вы ее нашли. А то уже весь район судачит…
Но Скоробогатько ее уже не слышал, у него лихорадочно заработала мысль.
- Так, я срочно звоню по начальству и этому, Фетисову, и еду на работу.
- А ужин как же, Андрей?
- Какой теперь ужин, Надя, - Скоробогатько снял трубку телефона и стал набирать номер. – Считай, что ты меня уже накормила вот этим самым сюжетом. Алло! Иван Семеныч? Это Скоробогатько…
- Вот, дура, - глаза у Надежды повлажнели. – И на кой черт я его позвала к этому телевизору.
Она выключила телевизор, села на табурет, опершись локтями о стол, и стала просто смотреть в окно.
6.
В кабинете начальника Низовского РОВД раскладывали по полочкам дело об утопленнице. Помимо начальника РОВД подполковника Семенова был весь убойный отдел во главе с майором Скоробогатько.
- Вы понимаете, Иван Семенович, это же находка! Художник, сам по себе, каким бы он гениальным ни был, выдумать сюжет, до мелочей совпадающий с картиной убийства, не мог. Значит, он либо был на месте преступления еще до нас и даже до подоспевшего первым местного участкового, либо…
- Ну, это ты уже слишком, сразу подозревать художника, - постучал кончиком карандаша по столу Семенов.
- Я пока никого не подозреваю, я выдвигаю версии. Вы же понимаете, поначалу иногда такое в голову приходит…
- Да, но самое главное, - вставил слово Осипов, - ведь никто, кроме Петровича этот сюжет по телеку толком и не видел.
- Да и я сам, честно говоря, прибежал уже к шапочному разбору, - вздохнул Скоробогатько. – Если бы не моя Надежда. Честно говоря, даже название галереи не знаю.
- Это все ерунда, не суть главное, - махнул рукой Семенов. – Ты же запомнил канал?
- Ну да! - кивнул Скоробогатько, - По второму в вечерних новостях.
- Ну, вот видишь! Мы сделаем официальный запрос в дирекцию по информации… или как там это у них называется. Попросим уточнить, что это за галерея, где она находится, кто там директор. Затем и будем решать, что делать дальше.
- А чего решать, Иван Семеныч? Для ускорения дела я прошу командировать меня в Москву с этим самым официальным запросом, - предложил Скоробогатько. – Я там все уточню и тут же наведаюсь в галерею, чтобы посмотреть картину, как говорится, наяву. По телефону же или по факсу все равно картину не передашь.
- Логично, - согласился Семенов. – Ну что же, Осипов, составляй текст запроса, я подпишу, а ты, Андрей, готовься в командировку в столицу нашей родины.
- Ну да, как запрос, так Осипов, а как командировка в Москву, так Скоробогатько, - проворчал лейтенант.
- А ты, Василий, с мое поработай, тогда и ты начнешь ездить в командировки и, возможно, не только в Москву, - Скоробогатько улыбнулся и, поднимаясь со своего места, дружески хлопнул Осипова по плечу.
Когда Скоробогатько, придя домой, сообщил, что его Семенов направляет в командировку в Москву, Надежда сразу догадалась, о чем речь. Тут же у нее сработала мысль.
- Вот что, милый, ты не забыл, кому ты обязан получением информации по картине? – Надежда подошла к мужу и обняла его за плечи.
- Что ты имеешь в виду? – не понял Скоробогатько.
- Я говорю, ты же в Москву едешь искать ту самую картину?
- Ну да!
- Так вот я и спрашиваю, помнишь ли ты, кто тебя позвал к телевизору, когда эту самую картину показывали?
- Ты, конечно. А что?
- А то, глубокомысленный ты мой, что если бы не я, ты бы в эту командировку не поехал…
- … Поэтому? – Скоробогатько начал догадываться, к чему клонит жена.
- Поэтому я тоже поеду вместе с тобой в Москву.
- И что ты там будешь делать?
- Да уж не волнуйся, я себе в Москве скучать не дам, - хмыкнула Надежда, отходя от мужа и подходя к плите. – Там одних вещевых рынков завались, пора хоть немного гардероб обновить.
Скоробогатько улыбнулся и выпрямился, слегка взмахнув рукой, словно снимая с себя некий невидимый груз. Жена правильно поняла его жест
- А ты думал, я с тобой по картинным галереям буду бегать? – улыбнулась она в ответ. – Каждому свое, Андрюша.
Скоробогатько лишь вздохнул. Он знал, что в такие моменты жену ни в чем не переубедишь.
7.
В так называемом дальнем Подмосковье киностудия «Пава» Егора Павлинова еще несколько лет назад облюбовала себе бывшую усадьбу XVIII века, практически разваливавшуюся из-за отсутствия средств для реставрации. Областное правительство даже исключило усадьбу из списка памятников архитектуры областного значения, поскольку по-нимало, что усадьбу в таком виде уже не спасти. Павлинов увидел место случайно, разъезжая в поисках места для устройства съемочного павильона. Место тихое, спокойное, вдали от райцентра и всяких промышленных предприятий. Совсем рядом – лес, на территории усадьбы – пруд. Пусть и основательно заросший. Навел справки у главы местной администрации, предложив ему вполне приличную, как показалось самому главе, сумму в американской валюте (при этом, не избалованный частыми подарками подобного рода, глава администрации даже забыл о том, что курс доллара в последнее время беспардонно падал; хотя: какие проблемы? Сегодня он падает, завтра опять поднимется.). Короче говоря, глава администрации помог Павлинову без излишней суеты и особой гласности, но все же с соблюдением некоторых юридических формальностей, выкупить не только рушащиеся строения, но и сам участок земли, на которой эта усадьба стояла. Егор реконструировал помещения в нужном ему архитектурном ключе и устроил там несколько съемочных павильонов своей киностудии. Именно там и снимался принесший ему удачу на фестивале в Сен-Тропе «Роман с северным сиянием». Именно здесь сейчас происходили съемки очередного фильма. В главной роли снова была Вера Семина.
Егор сидел на съемочной площадке, расположенной на возвышении недалеко от пруда. Рядом расположился режиссер Михаил Жук с мегафоном в руке. Он ходил влево-вправо, выискивая место, откуда, на его взгляд, была идеальная видимость происходящего. Было жарко, Михаил был в шортах и тенниске. Вот он, наконец, выбрав место, остановился, оглянулся на оператора.
- Вот здесь! – ткнул он пальцем в то место, где стоял. – Ставь сюда камеру. Вы готовы? – обратился он к лежавшим полностью обнаженными на животе в ожидании команды в мягкой теплой воде очищенного пруда Вере Семиной и ее напарнику Тимофею Полину, стриптизеру одного из ночных баров столицы.
- Мы, как пионеры, Миша, всегда готовы, - ответил, подняв голову и посмотрев на режиссера, Тимофей. – Скажешь: «Мотор!» - и мы поплывем, куда надо.
- Ну, и молодцы, - кивнул Жук. – Ты готов? – спросил он у оператора.
- Готов, Афанасьич!
- Ну что же, тогда поехали.
Жук поднес мегафон ко рту.
- Мотор!
- Эпизод восьмой, дубль второй! – щелкнула дощечкой ассистентка Анюта.
- Так, Вера, чуть приподнимись и развернись в сторону оператора, - командовал Жук, поглядывая в камеру. – Нет, еще чуть левее, чтобы оба соска были видны…
- Вот так! Отлично! – кивнул оператор.
- А теперь в воду и вперед!
Тимофей с Верой чуть отплыли от берега, приблизились друг к другу, стали ласкаться в воде, возбуждаясь, затем поцеловались.
Павлинов внимательно наблюдал за происходящим и вдруг начал понимать, что ему что-то не нравится. Он пока еще не понял: в этом конкретном эпизоде или в самой концовке фильма.
- Пошла подводная съемка! – скомандовал Жук.
И второй оператор, вставив в рот дыхательную трубку, тотчас погрузился с камерой под воду, снимая процесс подводных ласк героев и их совокупления.
- Стоп, снято! – закричал режиссер.
Судя по возгласу, он был доволен. Отложив в сторону на брезентовый складной табурет мегафон, Жук вынул из кармана шорт носовой платок, вытирая пот с лица и шеи, затем вытащил из кармана оператора помятую пачку сигарет, достал одну, помял ее двумя пальцами, прикурил, отгоняя от себя сигаретный дым. Артисты вышли из воды, ассистентка им тут же подала халаты.
- Миша, я не понял, чем ты так доволен? – окликнул режиссера Павлинов.
- Ну, как же, Егор? По-моему, последние кадры были удачными.
- А мне показалось, что в них как раз маловато эстетики, красоты. Понимаешь? - раздраженно произнес Павлинов. – Ты же знаешь мое кредо. Я не даю денег на пустую порнуху, я хочу, чтобы фильм, который ты снимаешь на мои деньги и на моей киностудии, в первую очередь, мне приносил чувство удовлетворения. Ты же знаешь, я – эстет! Меня привлекает только прекрасное.
- Да, да, конечно, Егор! – Жук ненадолго задумался. – Я, кажется, понимаю, что нужно сделать. Я ночь подумаю?
- Подумай, подумай.
- Возможно, нужно немного сменить пейзаж. Как говорится, снять другой ракурс. Или…
Павлинов прищурил глаза, всматриваясь в живописную съемочную площадку, затем повертел головой вокруг.
- Возможно, возможно! – наконец кивнул он. – Короче, Миша, ты же хороший режиссер. Давай, действуй.
Павлинов спустился вниз на землю. К нему тут же подошла Вера.
- Ты чем-то недоволен, Егор?
- Да так, по мелочам. Завтра придется переснять последнюю сцену.
Они пошли в дом. Павлинов обнял ее за плечи.
- Егор, я устала. Ты обещал мне отпуск.
- Закончишь съемки и ты свободна.
- Хорошо! А как насчет сегодняшнего вечера? Ты мне обещал.
- Ночь любви? – улыбнулся Павлинов.
- Что-то типа этого, - рассмеялась в ответ Семина.
- Раз обещал, придется выполнять. Но сначала поедем поужинаем. Через полчаса я тебя жду в машине.
Они вошли внутрь, Павлинов опустил руку и остановился, дожидаясь режиссера. Вера тут же направилась в гримерку. Мимо прошел Тимофей. Павлинов протянул ему навстречу согнутую в кулак ладонь. Тимофей прикоснулся к его кулаку своим и пошел переодеваться.
Очередной съемочный день закончился.
8.
Егор Павлинов ехал по Тверской на встречу со своим прокатчиком Гогелией. Проезжая мимо Елисеевского гастронома, притормозил, ища место, где бы припарковаться. С трудом отыскал небольшую щель между двумя стоявшими иномарками, с еще большим трудом втиснул туда свою «Тойоту» и уже через пару минут скрылся в дверях знаменито-го на всю Россию гастрономического магазина.
Выйдя из него через полчаса с небольшим пакетом продуктов, Егор, весь в своих мыслях и планах, ничего и никого не замечая, на автомате шел к тому месту, где припарковал машину. Не радовало даже изрядно припекавшее солнце. Где-то высоко в небе махали своими крыльями городские небожители – воробьи с голубями. Он даже не сразу услышал, что кто-то выкрикнул знакомое ему имя. Когда выкрик повторился, Павлинов сообразил, что выкрикивают его собственное имя. Он еле заметным кивком головы стряхнул свои мысли и оглянулся.
- Егор! Ты, что ли, курилка?
Егор остановился, посмотрел, кто его звал, на секунду задумался, и вдруг расцвел, разведя руки в сторону.
- Степа?! Блин, вот так встреча!
- А я зову, ты не откликаешься. Я уже сомневаться начал, ты ли это? А потом подумал: зазнался, чертяка.
Степан Горностаев, закадычный институтский дружок Павлинова, подошел к Егору, они искренне обнялись. Действительно, встреча была неожиданной и радостной.
- Ты что, в Москву перебрался? – Егор немного отстранился от приятеля и заглянул в его лицо.
- Да нет, по делам тут, - Степан почему-то слегка смутился. – А заодно, вот, решил по Тверской прогуляться. На Пушкинскую площадь иду. Лет десять уже здесь не был. Тут так все изменилось…
- Слушай, Степа, у тебя какие на сегодня планы?
- Так я же говорю, вот, по Тверской гуляю. Все свои дела здесь закончил. Завтра домой уезжаю.
- Отлично! Тогда сделаем так. Садись ко мне в машину, мне нужно срочно заехать в одно место. Затем мы с тобой поедем в ресторан, поужинаем, поговорим. А на ночь ко мне домой. Идет?
Степан пожал плечами и улыбнулся.
- Идет! А почему нет? Я так рад, что тебя встретил.
- Взаимно! – Егор похлопал Степана по плечу, полез в карман светлых брюк, достал брелок и отключил сигнализацию. – Садись!
- Твоя тачка? – с восхищением посмотрел на машину Степан, открывая дверцу.
- А то чья же! Я что, тебя бы в чужую посадил?
Егор бросил пакет с продуктами на заднее сиденье, затем обошел машину сзади, сел на водительское место, пристегиваясь.
- А ты что, неужели до сих пор безлошадный?
- Да нет, конечно. В прошлом году купил «десятку». Новенькую, серебристого цвета.
- Молодец! – машина тронулась с места. – Давай, рассказывай, чем занимаешься, как живешь? Жена, дети есть?
- Ну, как же! Сын. Уже большой! На втором курсе института учится.
- Что за институт?
- К сожалению, не нашей масти, не технарь. Институт культуры выбрал.
- Ну, знаешь ли, Степа, культура – это сейчас очень перспективная отрасль. Посуди сам – весь шоу-бизнес, арт-бизнес, кино- и телебизнес, это что по-твоему? Это ведь все культура, Степа. Куль-ту-ра! Красота! Эстетика, понимаешь?
- А ведь верно, ети его мать! А мы с женой подумали, что Ванька наш лох никудышный. А, оказывается, блин, это мы с ней ничего не соображаем. Технари, они и есть технари. Ни хрена в искусстве не понимаем.
- Ну, почему же, Степа. Я ведь, как ты знаешь, один институт с тобой заканчивал. Но и в искусстве далеко не дилетант. Да и сам подвизаюсь на этом поприще.
- Это как же?
- Долгая история. За рулем не расскажешь. Лучше уж в ресторане за бокалом вина, как говорится. А ты где пашешь? Все на своем электроламповом маешься?
- Почему маюсь? – Горностаев сразу посерьезнел. – Я уже три года, как заместитель директора. И в Москву-то по заводским делам приехал.
- Ну, и как, лампочки ваши спросом пользуются на мировом рынке?
- На счет мирового, не скажу. Но в России у нас заказчиков хватает. Тем более, мы сейчас новые технологии внедряем, энергосберегающие. Такие лампочки как раз на ура идут. К тому же, мы не только лампочки делаем. У нас, например, один из цехов полностью переоборудован под производство СD и DVD-дисков. Это в начале девяностых бардак был, а сейчас…
Павлинов остановился перед красным светофором и удивленно посмотрел на друга. У него в голове мгновенно родилась идея. Это ведь настоящий подарок судьбы – случайная встреча со старым другом в этой бешеной, сумасшедшей Москве. Машина снова тронулась, но через пару минут, свернув направо и проехав метров сто пятьдесят, Егор нажал на тормоз.
- Вот что, Степа. Посиди, пожалуйста, в машине, ну, или прогуляйся здесь вокруг минут пять-десять. Мы приехали. Я заскочу в одну контору, а через десять минут поедем ужинать, и вот там ты мне поподробнее расскажешь о своем заводе. Идет?
- Как скажешь, Павлиныч? – Степан вспомнил студенческую кличку Егора. - Куда это ты меня завез?
- Это Таганка, Степа.
Павлинов вошел в хорошо ему знакомый офис кинопрокатчика Гогелии. Перекинулся с ним парой слов о делах, о перспективах. Как настоящий грузин Гогелия сразу предложил Павлинову выпить.
- Извини, Гиви, я за рулем. Деньги в наличии?
- Конечно! – кивнул Гогелия, подошел к сейфу, открыл его, достал оттуда кейс-дипломат, положил на стол перед Павлиновым, щелкнул замками.
Павлинов открыл портфель, пересчитал количество рублевых пачек, несколько из них пролистал, не вынимая из портфеля. Гогелия следил за ним с легкой дружелюбной улыбкой.
- Гиви друзей и компаньонов не обманывает.
- Не сомневаюсь, - Павлинов хлопнул Гогелию по плечу. – Иначе я просто бы при тебе их пересчитал. Бывай здоров, Гиви. Извини, спешу.
Они пожали друг другу руки и Павлинов вышел на улицу.
В ресторане Егор подробно расспросил Степана о цехе изготовления компакт-дисков, о его мощности. Тот со знанием дела обрисовал картину, подробно рассказал о спросе и запросах заказчиков о том, что за смену можно отштамповать несколько тысяч дисков. Павлинов ел не спеша, тщательно пережевывая мясо, и при этом очень внимательно слушал Горностаева, стараясь не пропустить ни одной интересующей его детали разговора.
- Правда, сейчас техника так быстро меняется, что наше оборудование за три года стало устаревать, а на новое, если честно, пока не очень хватает. Приходится иногда даже некоторым заказчикам отказывать.
- Да ты же, Степа, сидишь на сундуке, доверху набитом золотом, и не догадываешься даже его открыть.
- Наверное, ключ потерял, - усмехнулся Степан.
- Нет, я серьезно! Давай выпьем, и я тебе все объясню.
Павлинов, не став дожидаться официанта, наполнил оба бокала золотистого цвета бренди, взял свой в правую руку, левой же показал, чтобы и Степан взял бокал.
- Так и я тоже серьезно, - беря бокал, улыбнулся Горностаев. – Наш завод почти полгорода кормит своей прибылью. А ты мне про сундук с золотом.
Они чокнулись и выпили.
- Степа, Степа! Ты все такой же совок, - сокрушенно покачал головой Павлинов, отрезая кусок красной рыбы, нанизывая этот кусок на вилку и поднося ко рту. – Это раньше, в советские времена, пели: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Сейчас только ленивый или недогадливый, как ты, эту нашу Родину с ее безразмерными закромами не имеет.
- Ну, знаешь ли, моей семье и мне лично на хлеб с маслом вполне хватает, - обиженно произнес Степан, отодвигая от себя опустевшую тарелку из-под салата.
Подошел официант, разлил бренди, убрал пустые тарелки и молча удалился.
- Да ты не обижайся, Степа, - кладя следующий кусок красной рыбы в рот, сказал Егор. – Я ведь желаю, чтобы тебе и всей твоей семье хватало не только на хлеб с маслом, но еще и на икорку сверху, и лучше черную. Вот за это я и предлагаю сейчас выпить.
- Что ты имеешь в виду?
- Давай выпьем сначала, а потом все узнаешь.
- Ты же за рулем, Павлиныч. Доедем на машине-то?
- Ты за меня не боись. Все будет путем.
Они чокнулись, выпили. После этого Егор коротко объяснил Степану суть своего предложения: изготавливать в ночную смену по той же технологии, но гораздо более дешевые по себестоимости пиратские копии наиболее популярных фильмов и музыкальных произведений. Степан посерьезнел, даже нахмурился от размышления.
- Но это же очень опасно, рискованно, Егор. Сейчас вон какая против этого борьба идет. Ведь если поймают – посадят.
- Если поймают – посадят, - живо подтвердил Егор. – А ты не ловись. Этим должны заниматься только проверенные люди. Зато какие бабки, Степа! Реальный ключ к твоему сундуку с золотом. А риск? Риск есть в любом деле. Как говорится, кто не рискует, тот не пьет… бренди.
- Мне надо подумать.
- Конечно, подумай. С бухты-барахты решения вообще принимать никогда не нужно.
- И потом, нужны будут инвестиции. Я же говорю, техника устаревает…
- На счет этого не волнуйся. Мы же с тобой в доле будем. Что-то ты вложишь, основную часть я добавлю.
- А что я скажу на заводе?
- А зачем тебе что-то говорить на заводе? Это будет наша с тобой фирма, соответственно, об этом должны знать только ты и я.
- Нет, ну… я на счет денег, инвестиций.
- А-а, ты об этом? Да ерунда все. Скажешь, что кредит взял. Зря, что ли в Москву ездил? Под залог своих акций, во!
9.
Марат Уринсон не добился того, чего хотел: даже после пиар-кампании на телевидении, автор картины «Утопленница» не объявился. В общем-то, это было странно и наводило на какие-то нехорошие мысли. Но Уринсона успокаивало то, что он сегодня отвезет эту картину покупательнице и забудет о ней. Полюбовавшись в зале на истинный шедевр (в его галерее картин, равных этой, пока не было), он дал команду упаковать ее, а сам вернулся в кабинет, доделать необходимые дела и сделать запланированные звонки. Закончив, он вышел в приемную и спросил у секретарши:
- «Утопленницу» упаковали?
- Да, Марат Гедеонович.
- Я через пару минут уеду к заказчику и оттуда по другим делам. В галерее меня сегодня уже не будет.
- Я поняла, Марат Гедеонович.
Он вернулся в кабинет за барсеткой и в этот момент зазвонил телефон. Уринсон снял трубку.
- Алло!
- Марат Гедеонович? – раздался чуть хрипловатый, но, тем не менее, приятный голос.
- Да, кто звонит?
- Это не важно, кто я… Я звоню по поручению живописца, приславшего в дар вашей галерее картину «Утопленница».
- Так, так, очень хорошо. Я вас внимательно слушаю, - Марат обрадовался этому звонку – пусть и запоздалая, но все же реакция на его объявление.
Он положил барсетку на стол, а сам сел в кресло.
- До нас дошла информация, что вы эту картину продали. Так ли это?
- Совершенно верно! И очень хорошо, что вы позвонили. Я бы хотел, чтобы сам автор, ну или вы, приехали ко мне, и мы бы с вами подписали кое-какие бумаги и рассчитались за картину. Уверяю вас, сумма очень приличная. Полотно – гениально.
- Так вот, - продолжал звонивший, словно бы пропустивший мимо ушей комплименты галериста. - Художник настоятельно просит вас отменить эту сделку. Он подарил картину галерее и хотел бы, чтобы ею любовались разные люди, а не лицезрело лишь одно частное лицо.
- Но это невозможно! – лицо Марата покрылось испариной, он полез в карман за носовым платком. – Деньги уже уплачены… Послушайте, вам что, не нужны деньги? Двенадцать тысяч долларов!
В этот момент в дверь заглянула секретарша, удивленная тем, почему Марат не выходит, но тот так зло махнул ей рукой, что она тут же исчезла, плотно прикрыв за собой дверь.
- Марат Гедеонович! Я, по-моему, четко выразился: художник настоятельно, - звонивший сделал ударение на этом слове, - просит вас не продавать его картину. И в этом случае, он обещает подарить галерее в ближайшее время еще один свой шедевр. В противном случае, художник на вас очень сильно обидится. И будет жаль, поскольку он считает вас одним из лучших собирателей-галеристов страны.
- Как хотя бы зовут художника? Алло!
Но ответом ему стали короткие гудки. Марат побледнел, занервничал. Прошелся несколько раз взад-вперед по кабинету. Подошел к сейфу, достал подписанный рукой Баренхольц чек, закрыл сейф, подошел к столу, положил чек в одну из ячеек барсетки, застегнул молнию и направился к двери. В самый последний момент остановился. Вернулся к столу, вытащил из телефонного аппарата кассету автоответчика, также сунул ее в барсетку. Затем вынул из нагрудного кармана мобильный телефон, набрал номер Баренхольц.
- Алена Юрьевна? Это Уринсон… Ты на месте? Я уже выезжаю… Да… Не совсем нормально… Да нет, с картиной ничего не случилось. Да ты не беспокойся. Я приеду и все расскажу.
Марат вышел в приемную, бросил взгляд на упакованную в картон картину. Повернул голову к секретарше.
- Это «Утопленница», - подтвердила та.
- Скажи Николаю, пусть отнесет ее, не распаковывая, в хранилище и закроет на ключ в шкафу. Всё, я уехал!
- Хорошо, Марат Гедеонович, сейчас вызову Николая, - ничего не понимая, произнесла секретарша.
Уринсон нервничал, попав в небольшую пробку. Добравшись до первого перекрестка, свернул направо, решив поехать в объезд. И не прогадал. На боковых улочках машин было меньше и через двадцать минут он уже припарковывал свое «Ауди» на автостоянке фитнес-центра, где находился головной офис Алены Баренхольц. Та уже предварительно оповестила охрану и Марат беспрепятственно поднялся на третий этаж, вошел в большую, хорошо обставленную и украшенную живописным осенним пейзажем приемную. Живописное полотно было в свое время приобретено хозяйкой офиса в его арт-галерее «Марат» и Уринсон самодовольно усмехнулся. В другой день он немного бы задержался у картины, чтобы в очередной раз ею полюбоваться, но сейчас ему было не до этого.
- Здравствуйте, Марат Гедеонович. Алена Юрьевна уже ждет вас, - поднялась на встречу ему секретарша.
- Угу! – кивнул Марат и, не останавливаясь, прошел в кабинет.
Увидев вошедшего, Алена отвлеклась от компьютера, и поднялась ему навстречу.
- Здравствуй, мой дорогой, в прямом смысле этого слова, Марат, - улыбнулась Алена, протягивая Марату руку.
- Ты все мне льстишь, сестрица моя Аленушка, - Уринсон сначала пожал ее руку, а потом поднес ее к губам. – Ты же знаешь, что из всех твоих денег, мне достаются гроши. Я же предварительно расплачиваюсь с художниками.
- Ладно, ладно! Присаживайся. И давай сразу к делу, - Алена вернулась на свое место. – Что там у тебя случилось, и привез ли ты картину?
- Нет! – Марат сел на стул, открыл барсетку, вынул оттуда сначала чек, потом кассету и все это положил перед Аленой на стол.
- Что все это значит? – дуги бровей Баренхольц удивленно взвились вверх.
- У тебя есть диктофон, плейер или что-нибудь, чтобы прослушать кассету?
- Сейчас что-нибудь придумаю, - она нажала на кнопку связи с приемной. – Лариса, срочно найди мне какой-нибудь диктофон или кассетный проигрыватель.
- Хорошо, Алена Юрьевна.
- А пока девочка ищет, расскажи мне, что случилось. Не интригуй.
- Да я не интригую. Я сам в шоке. Ты знаешь, я уже собирался ехать к тебе. И выйди я из своего кабинета на пару минут раньше, картина была бы у тебя, а у меня потом – головная боль. А поскольку я задержался на эту пару минут, то, в результате, картина осталась пока у меня, а головной болью я хочу поделиться с тобой.
- Спасибо! А теперь, если можно, поясни все это.
- Поясняю. Мне позвонил некий человек, якобы от имени автора той самой картины. И попросил… Нет, потребовал, чтобы я ее не продавал, а оставил в галерее на всеобщее обозрение.
- А взамен?
- А взамен пообещал подарить галерее еще один свой шедевр.
- Скажи, Марат, а как художник узнал о продаже?
- Алена Юрьевна, ты же преуспевающий бизнесмен. Ты же понимаешь, ничего не вложишь, ничего и не получишь. А я очень много средств вкладываю в раскрутку галереи. Я оплатил сюжет на телевидении, показал эту картину…
- Я надеюсь, имя покупателя в сюжете не прозвучало?
- Обижаете, Алена Юрьевна! Даже лиц ничьих не было видно. Одни картины. Я очень уважаю и своих поставщиков-художников, и своих клиентов-покупателей. Все данные хранятся в моем личном компьютере под двумя паролями.
В этот момент дверь открылась и в кабинет вошла секретарша с плейером в руке.
- Вот, Алена Юрьевна, плейер. Подойдет?
Баренхольц вопросительно посмотрела на Марата, тот протянул руку, взял плейер, открыл его и утвердительно кивнул.
- Подойдет!
- Спасибо, Лариса, - Алена дала понять, что секретарша может идти.
Марат вставил кассету в плейер, перемотал пленку, включил его в нужном месте и поставил на стол перед Аленой. Они молча прослушали запись разговора.
- Голос звонившего тебе знаком?
- Нет, впервые его услышал.
- Кто звонил, откуда, с какого телефона – ничего не известно?
- Но ты же сама все слышала. Даже никаких посторонних шумов нет.
- Н-да! Интересный поворот.
Баренхольц помолчала, побарабанила кончиками пальцев с длинными, хорошо ухоженными ногтями по столу, глядя на Марата. Тот молча ждал.
- Вот что, Маратик, ты можешь оставить мне эту кассету? Я отдам ее в службу безопасности, пусть покумекают.
- Пожалуйста, - пожал плечами Марат. – А с картиной-то, что делать?
- Что делать, что делать? Если бы я знала… Впрочем, давай сделаем так. Ты возьми чек, - она отодвинула чек к краю стола. – Пусть он пока у тебя останется. В крайнем случае, пойдет в счет будущих приобретений. Я думаю, художник твой просто набивает себе цену. И если он все-таки объявится, держи меня в курсе. Сам понимаешь.
- Хорошо, но-о… Я думаю, что… он решения своего не изменит.
- Почему ты так думаешь?
- Возможно, у него есть на то какие-то свои причины… Да, кстати, я могу ее снова выставить?
- Но ведь сделка же расторгнута. Значит, ты пока единственный хозяин картины.
Едва Уринсон покинул ее кабинет, Баренхольц тут же вызвала к себе начальника службы безопасности фирмы.
- Павел Семеныч, среди твоих орлов есть кто-нибудь, кто хоть чуть-чуть в живописи понимает?
- Поискать надо, поспрашивать, - задумался тот.
- Поищи, поспрашивай. Но, даже если не найдешь, у меня будет для вас одно интересное дельце, - Баренхольц взяла в руки оставленную Уринсоном кассету и помахала ею, привлекая внимание Павла Семеновича.
10.
В Москву ехали вдвоем. Скоробогатько не стал докладывать об этом начальству, но пришлось-таки взять Надежду с собой. Впрочем, пусть развеется, а то совсем закисла в Низовске. На вокзале они расстались: она поехала на Черкизовский рынок, он – в телецентр.
Майор Скоробогатько вышел из телецентра довольный. Он просмотрел весь интересовавший его сюжет, попросил, чтобы ему дали копию. Редактор пошел навстречу. Затем майор выяснил, в какой галерее выставлялась интересующая его картина. Уточнив адрес, он поехал к Уринсону. К счастью, тот оказался на месте. Представившись, Скоробогатько коротко рассказал о сути своего визита.
- Да, но какое отношение имеет живопись к вашему убийству, - удивился Марат.
- На мой взгляд, самое прямое. Вот, взгляните, - Скоробогатько достал из папки несколько фотографий и положил их на стол перед Маратом.
- Что это? – лицо галериста вытянулось в удивлении.
- По всей вероятности, это прототип вашей «Утопленницы». Это всё фотографии, сделанные на месте реального преступления.
Марат взял фотографии и мурашки пробежали по всему его телу: сходство было поразительное, а лицо утопленницы сходилось один к одному.
- И что вы от меня хотите?
- Я бы хотел взглянуть на картину, так сказать, въяве. Может быть, художник отразил на полотне те нюансы, которые исчезли с места преступления к моменту нашего приезда туда.
Марат еще более внимательно всмотрелся в фотографии.
- Никаких особых нюансов на картине нет. Как, увы, уже и самой картины.
Марат вдруг испугался, что милиция может изъять картину, как вещественное доказательство и ему снова придется объясняться с таинственным художником или с его представителем. Пришлось соврать.
- Как… нет… картины? А в новостях говорили…
- Да, говорили, совершенно верно. Но после этого я ее продал.
- Как продали? Кому?
- Обыкновенно, как продают колбасу или билеты на стадион, в конце концов.
- Но вы же знаете, кто ее купил. Это же не колбаса. И, может быть, я смог бы договориться с покупателем…
- Даже и не думайте! Эта информация сугубо конфиденциальная. Я не могу открыть вам имя покупателя. Но, уверяю вас, этот человек не имеет никакого отношения к вашему убийству. Он просто купил произведение искусства.
- Так у меня же к нему и нет никаких претензий. Я просто хотел увидеть картину живьем.
- К сожалению, ничем не могу вам помочь.
Скоробогатько, несколько озадаченный таким упорством Уринсона, направился к выходу, но затем остановился и снова повернулся лицом к Марату.
- То есть, вы не хотите помочь милиции в расследовании убийства?
- Хочу! Но не могу, - развел в сторону ладони галерист. – Впрочем, минуточку. Можно еще раз взглянуть на ваши фотографии?
- Пожалуйста! – Скоробогатько с готовностью вернулся и положил перед Уринсоном обе фотографии.
Тот несколько минут рассматривал их под разными углами.
- Ну да, так и есть. На картине у девушки шея прикрыта то ли зеленой лентой, то ли ряской из речных водорослей. Вот так, параллельно вытянутым рукам, Марат прочертил на фотографии пальцем линию. – А здесь ее нет. Вероятно, пока вы доехали, ряска уплыла. А может, просто это фантазия художника. Кто его знает.
- А художник – кто? – Скоробогатько в упор посмотрел на галериста.
- Я бы с удовольствием и сам это выяснил, - выдержал взгляд галерист. – Увы, картина оказалась у меня при довольно загадочных обстоятельствах.
- Это как?
- Мне ее просто подкинули. Утром приезжаю, а она, упакованная, стоит перед входом в галерею.
- Вы проводили экспертизу на авторство?
- Да, но наши эксперты-искусствоведы бессильны. А на самой картине нет подписи, как это обычно делается. Стоит лишь одна какая-то закорюка… Вы знаете что, майор, - Марату вдруг стало жалко сыщика. В конце концов, он действительно расследует убийство, и зря он так заупрямился, - все же попробую вам помочь. Оставьте мне свои координаты. Возможно, я уговорю владельца картины, по крайней мере, хотя бы сфотографировать ее.
- Ну что же, хоть на этом спасибо, - Скоробогатько протянул Марату визитку, затем собрал фотографии. Спрятал их в папку и вышел.
11.
Егор Павлинов решил посетить галерею «Марат», чтобы посмотреть ставшую уже знаменитой из-за своей таинственности картину «Утопленница». Не часто у него выпадала столько свободного времени, что вполне его хватило даже на посещение картинной галереи. Зазвонил мобильник. Он глянул на номер звонившего. Такой номер он припомнить не мог, но все же нажал на кнопку ответа, тут же поправив телефонный наушник.
- Алло!
- Павлиныч, Здорово! Это я, Степан.
- А, Степа, привет. Как дела?
- Да, собственно, я тебе по делам и звоню.
- Слушаю тебя внимательно.
- Покумекал тут я над твоим предложением.
- Каким предложением?
- Ну, это, на счет… - Степан не решался говорить открытым текстом и искал такие варианты, чтобы Егор все понял, - ночной смены.
- А-а! – вспомнил о своем разговоре с однокашником Павлинов. – Слушаю тебя.
- Я, в принципе, готов бы рискнуть, но хотелось бы, чтобы ты сам приехал к нам и, как говорится, оценил бы все своими глазами. Да и переговорить еще раз и более детально не мешало бы. Ты же понимаешь, чтобы решиться на что-то новое, нужно все это изучить от и до.
- Понимаю, Степа, отлично все понимаю. Давай так, я тут определюсь со своими планами, потом тебе перезвоню и согласую дату приезда. Идет?
- Хорошо!
Вот и галерея «Марат». Егор вышел из машины, осмотрелся вокруг. Сам себе кивнул и открыл половинку высокой деревянной двери. Купил билет и прошел в зал. Ходил не спеша, внимательно рассматривая каждую выставленную картину. У некоторых останавливался подольше, смотрел с разных ракурсов. Миновал первый зал. Во втором было больше керамики и скульптур, но и картины также висели. Обойдя этот зал, вернулся в первый и еще раз все просмотрел. Но, видимо, не нашел то, чего искал. Обратился к смотрительнице.
- Скажите, пожалуйста, а где же эта, ну… нашумевшая картина. Забыл название.
- «Утопленница», что ли?
- Ну да, ну да, - закивал головой Павлинов. – Специально ради нее приехал.
- Вы знаете, точно не могу вам ответить. То ли ее продали прямо на презентации, то ли пока в запасниках.
- Жаль, жаль! Очень хотел на нее посмотреть. Говорят, очень хорошая картина.
- Вы знаете, я ее видела, - с живостью поддержала разговор смотрительница. – Очень хорошая – это мягко сказано. Она просто великолепна. Через какое-то время она будет стоить сотни тысяч, если не миллионы. Не в рублях, конечно, - скривила губы в усмешке дама бальзаковского возраста.
Егор был очень недоволен тем, что впустую потратил столько времени. С хмурым лицом он пошел на выход, и в этот момент снова зазвонил мобильник. Звонил помощник.
- Да, Алексей, я тебя слушаю.
- Егор Эдуардович, вы не забыли – у вас через тридцать пять минут кастинг для нового фильма.
- Я помню, Алеша. И уже еду в студию.
12.
Егор сидел посередине большого стола в большой практически пустой комнате. Слева от него расположился режиссер Михаил Жук. Рядом с дверью, опершись о стену, стоял скучающий высокий и от этого чуть сутуловатый молодой человек с двумя фотоаппаратами на ремнях, висевших на шее. Михаил, приблизившись к Егору, что-то едва слышно зашептал ему в самое ухо. Тот молча слушал, затем скосил глаза на собеседника и согласно кивнул. Дверь чуть приотворилась и в комнату заглянула коротко стриженная дама средних лет с прозрачной папкой в руке. Директор по кастингу студии «Пава».
- Можно, Егор Эдуардович?
- Заходи, Анюта, - кивнул Егор. – Сколько там у нас сегодня?
- Трое! Одна студентка ВГИКа, одна из провинциального театра. Третья - стриптизерша из ночного клуба.
- Стриптизерша? – скривился Павлинов, покосившись на режиссера.
- Ее Миша нашел, - пожала плечами Анюта.
- Посмотри ее, все-таки, Егор, - попросил режиссер. – Она пластична, фотогенична и, что для нас немаловажно, раскованна.
- Ну, хорошо, - не без некоторого раздумья согласился Павлинов. – Оставим стриптизершу напоследок. Давай, Анюта, провинциалку.
- Ага, - женщина переложила папку из одной руки в другую и тотчас скрылась за дверью.
- Значит, из наших, как говорится, испытанных порнодив, ты считаешь, ни одна не подходит? – поинтересовался Егор у режиссера.
- Ну, если не брать в расчет Семину, то больше всего подходит Смолянко. Однако мне она сейчас не нравится. Хочется чего-то новенького.
- А почему все-таки Смолянко не нравится?
- Ты знаешь, Егор, - Жук на какое-то время задумался. – Ну… у нас, в общем-то, как ты понимаешь, специфическая киностудия…
- Яснее выражайся, Миша.
- Ну, в общем-то, стареет она. Не испытывает того кайфа перед камерой, как раньше. Понимаешь?
- Но ведь Семина даже чуть постарше будет.
- Э-э, не ровняй. Вера – талантище, звезда. Не удивлюсь, если ей предложат, наконец-то, реальный контракт в большом кино. А Смолянко – это так… Голой задницей крутить и лобок со стоном в камеру показывать она, конечно, мастак, но артистизма в ней практически нет никакого.
- Значит, если найдем ей замену, Смолянко я уволю.
- Решай, как знаешь, Егор, - Жук поправил на переносице дужку затемненных очков.
В этот момент дверь открылась и в зал вошла высокая пышногрудая шатенка с красивыми, хорошо ухоженными блестящими волосами до плеч. Павлинов задержал на ней свой взгляд, оценивающе разглядывая ее с ног до головы. Затем переключился на лежавшее перед ним на столе, оставленное Анютой, резюме с цветной фотокарточкой: Смирнова Анастасия Николаевна, двадцати четырех лет, окончила школу-студию МХАТ, не найдя работу в московских театрах, вернулась к себе на родину в уральский городок Абенск… Абенск, Абенск – вдруг зацепились глаза Егора за это название. Где-то он про этот городок уже слышал. Но, не вспомнив сразу, снова переключился на резюме: играет в местном драматическом театре уже почти два года. Недостатка в ролях не испытывает. Замужем, имеет двухгодовалую дочь. Хобби – играет на пианино и неплохо поет, имеет музыкальное образование – семь классов детской музыкальной школы. Рядом с резюме лежала видеокассета с записью одного из спектаклей Абенского драмтеатра, где одну из главных ролей сыграла Смирнова.
- Анастасия Смирнова, надо полагать? – вопросительно посмотрел на вошедшую Егор.
- Да, здравствуйте.
- Подойдите поближе… Вы знаете, куда вас пригласили на кастинг, и какие фильмы снимаются на нашей киностудии?
- Да, знаю.
- Вас это не смущает?
- Я же актриса. Я готова на любую роль, тем более, если мне правильно сказали ваши ассистенты, артисты здесь неплохо зарабатывают. А для меня это не последний аргумент.
- Ну, если вы готовы на любую роль, то вам надо было обращаться к режиссерам, снимающим мыло и стрелялки. Мы здесь снимаем высокохудожественные картины, да специфические, но берущие призы на международных кинофестивалях. И все артисты проходят у нас серьезный кастинг и отбор.
- Поэтому я и пришла к вам. И считаю себя не последней по таланту актрисой. Что же касается телесериалов, то честно скажу, мне не нравятся ни кровь, ни сопли. И потом – сериал, как детективное чтиво – посмотрел и забыл. Много ли известных актрис выросло из сериалов?
- И что, вам много контрактов предлагали? – съязвил Егор.
- Да нет, собственно… - растерялась Анастасия.
- Почему не смогли устроиться в московские театры? – задал свой вопрос Жук.
- Видимо, по каким-то параметрам не подошла.
- В чьей мастерской были?
- У Калмыкова.
Жук удовлетворенно кивнул головой и замолчал. Дальше снова продолжал Павли-нов.
- Вот вы сказали, что вам ни сопли, ни кровь не нравятся. А что нравится?
- Ну… высокая любовь.
Жук и Павлинов переглянулись и, не скрывая этого от Смирновой, улыбнулись.
- Насчет высокой любви – это слишком, - произнес Егор. – Когда я говорил про призы, я имел в виду красиво снятый фильм, а не высокую любовь. В порнофильмах такой любви не бывает, мадам. Жанр не тот.
- Да, но… Мэрилин Монро тоже начинала с порно. И Мадонна.
- Грезите о славе Мэрилин и Мадонны? – снова спросил режиссер.
- Почему нет? Плох тот солдат, который не мечтает…
- В вашем резюме написано, что вы замужем, - Егор чуть приподнял листок с текстом. – А муж знает о вашем мероприятии? И если да, то как он к этому отнесся?
Смирнова опустила глаза и на несколько секунд замялась. Затем вздохнула и не слишком громко, но довольно внятно ответила:
- Если честно, меня его мнение абсолютно не интересует. Мы практически на грани развода.
- Но у вас маленький ребенок.
- И тем не менее. К тому же, моего пока еще мужа ребенок интересует очень мало.
- А кем он работает? - чтобы закрыть тему, поинтересовался Жук.
- Рабочим на электроламповом заводе.
Ну, конечно, обрадовался Павлинов. Именно на Абенском электроламповом заводе и работает его однокашник Степан Горностаев. Надо же, как тесен мир. Возможно, эта деталь и стала решающей для Павлинова. Он решил все-таки посмотреть актрису.
- Хорошо! Раздевайтесь! - предложил он ей.
- Как? – Настя вздрогнула и удивленно посмотрела на Егора.
- Как вам удобнее. Но только прошу не очень затягивать ваше действо, мадам. У меня очень мало свободного времени, а мне еще нужно двух ваших конкуренток просмотреть.
Лицо у Насти вытянулось в недоумении и налилось краской, было видно, что ее такой поворот дела несколько озадачил. Она в нерешительности переводила взгляд с Павлинова на Жука и наоборот.
- Вот так сразу? – наконец спросила она. – А какую-нибудь сценку показать, прочитать?..
- Милая моя! - Павлинов уже начал раздражаться. – Вы пришли на кастинг в порностудию и, если пройдете кастинг, то сниматься вы будете именно в порнофильме и показывать вы в нем будете не какую-то там сценку, а свое собственное тело, и мне нужно убедиться, что ваше тело сможет понравиться нашему зрителю. А в ваших способностях читать по роли я не сомневаюсь, уж коли вы прошли такую мастерскую и играете в театре.
Смирнова еще более налилась краской и, явно смущаясь, неуверенно, дрожащими пальцами стала расстегивать блузку, затем юбку. И тут вдруг она сообразила, что все это нужно делать не так, не обыденно, а несколько театрально, с вызовом, как, например, раздеваются стриптизерши в стрип-барах или ночных клубах. И как только она это поняла, движения ее стали уверенными, лицо приняло обычный цвет. И, загрустивший перед тем, Павлинов вдруг тоже преобразился, с интересом посмотрел на Настю. Ее правильная, стройная фигура с едва заметно ввалившимся животиком и тонкой талией, ее, словно точенные умелым мастером круглые плечики и по-женски тонкие ручки сделали бы честь любому модельному агентству. Вот только слегка загрубелые ладони чуть подкачали – было сразу видно, что им (ладоням) немало приходится заниматься хозяйством, хотя аккуратно подстриженные и украшенные маникюром они не особо выпадали из общей картины. Картину превосходно дополняла красивая высоко вздымающаяся грудь, еще недавно кормившая молоком ребенка, а потому соски были еще непомерно вытянуты и заострены. Пораженные таким природным великолепием, и продюсер, и режиссер на какое-то мгновение отрешились от своих обязанностей и просто любовались телом, словно любители прекрасного смотрели на шедевр некоего великого живописца.
Зато вдруг дал о себе знать тихо стоявший до того мальчишка-фотограф. Он засуетился, забегал, защелкал фотоаппаратом. Сначала одним, затем другим. Со спины, спереди, в профиль, сидя, лежа, полулежа, с наклоном… На короткое время он стал в студии едва ли не главным действующим лицом.
- Спасибо! – наконец произнес Павлинов. – На сегодня вы свободны. Если вы нам подойдете, с вами свяжутся.
Настя быстро оделась и, попрощавшись, вышла.
Второй была смазливая студентка государственного института кинематографии. Раскрепощенная и навязчивая, как и многие в ее возрасте, она привлекала к себе внимание не столько внешностью, сколько именно раскрепощенностью в совокупности с неплохим обаянием.
- Вопрос первый, - с места в карьер начал Павлинов. – Тебе сколько лет, девочка?
- Уже полных девятнадцать, - улыбнулась она.
- Почему именно порностудия?
- Если честно, я пока еще учусь на втором курсе, никаких предложений о съемках мне не поступало. А, извините, хочется славы, будь то порнозвезды (типа Чиччолины) или звезды мыльных опер – мне все равно. Я считаю, что и таланта и внешности мне для этого вполне хватит.
- Вот как? – Павлинов переглянулся с Жуком и оба усмехнулись таким словам.
- Ну что же, тогда не будем затягивать процедуру. Раздевайтесь! – предложил Жук.
В отличие от Смирновой, эта юная особа нисколько не удивилась предложению, поскольку понимала, куда она идет на просмотр.
Будущая актриса свободно демонстрировала свое загорелое тело, также радуя глаз просматривавших ее мужчин. Одно только обстоятельство смутило в конце концов Павлинова: девушка вела себя так, будто не сомневалась в своей победе на этом кастинге. В принципе, она видела своих конкуренток и, естественно, могла оценить их данные со своими. Кроме того, в ее пользу играл и возраст.
- Спасибо, с вами свяжутся, если вы понадобитесь, - кивнул Павлинов на прощание и придвинул к себе резюме третьей претендентки.
Галина Уразова, стриптизерша из ночного клуба «Серна», оказалась самой старшей по возрасту из трех претенденток - ей уже было без малого двадцать девять лет, и, в силу своей профессии, самой опытной и обученной. Павлинов отметил в ней и самую яркую сексуальность и какую-то даже поношенность, пусть и неявную. Видимо, опять же, издержки профессии. Он бросил короткий взгляд на Михаила и усмехнулся. Было видно, что эта стриптизерша была явно ему по душе и, по всему выходило, он был готов остано-виться именно на ее кандидатуре. Но как раз Павлинову она понравилась меньше всего. Об этом он и сообщил Жуку, когда последняя претендентка покинула студию.
- И совершенно напрасно, Егор. Сходи в ночной клуб, посмотри девицу в деле, - настаивал режиссер. – Уверяю тебя, ты изменишь мнение о ее способностях и талантах.
- Что, Миша, запал на нее? – глаза у Павлинова покрылись маслянистой пленкой язвительности.
Вошедшая в зал Анюта при этом прыснула в ладошку.
- Да не в этом дело, она же… - начал было возмущаться такому предположению Жук, но, увидев на себе все такой же язвительный взгляд шефа, немного смутился и потупил взор. – Ну, есть немного. Я ведь ее случайно зацепил...
- Ладно! Выберу время, съезжу. А что с нашим фильмом про тигрицу?
- Начинаем монтаж. Затем озвучание… Егор, послушай, Тимофей Полин в отпуск просится. Три фильма подряд – все-таки тяжеловато даже для него.
- Согласен. Озвучит, и пусть катится. Я в новом проекте его все равно не вижу. За деньгами пусть зайдет после моего возвращения.
- Хорошо.
13.
Тарас Мусало сидел в своем большом шикарном кабинете и ставил подписи на документах, перекладывая уже подписанные на край стола в синюю папку. Периодически посматривал на напольные часы швейцарской фирмы «Oraсl». Устав от подписывания, встал, потянулся, заложив руки за голову, подошел к окну, кидая взоры на беспокойные московские улицы с постоянно несущимися куда-то вдаль автомобилями. Раздался телефонный звонок. Он вернулся к столу и из выложенных в ряд на столе четырех мобильников выбрал тот, который надрывался от звонка. Поднес его к уху, предварительно глянув на высветившийся номер.
- Алё, Мыкола, ждать себя заставляешь.
- Тарас Григорьевич, здравствуйте, - зазвенел в трубке довольно жизнерадостный голос. – Прошу прощения, что чуть задержался со звонком, зато много чего интересного нарыл и выяснил.
- Ну, делись, - благодушно разрешил Мусало, усевшись в высокое кожаное белое кресло, пару раз крутнувшись из стороны в сторону.
- Я нашел город и завод, с которым можно поработать.
- Что за город?
- Абенск!
- Абенск? – поморщился Мусало, безуспешно пытаясь вспомнить, слышал ли он когда-нибудь это название. - Это где?
- На Среднем Урале.
- И что там интересного?
- Здесь есть градообразующий завод, точнее, их здесь два градообразующих. Но интерес вызывает один – электроламповый.
- Какой, ты говоришь? - брезгливо надул губы Мусало.
- Тарас Григорьевич, вы на название особо внимания не обращайте. Они тут много чего делают. Я вам по mail-у все сброшу. Но у меня вышел хороший контакт с директором. Сами понимаете, ресторанные посиделки позволяют открыть душу даже чужому пока человеку. Так вот, площадь завода – почти 30 га, у директора четверть акций предприятия, остальные три четверти – у главного инженера, заместителя директора и у трудового коллектива. С директором договориться можно. А это уже многое значит – ведь все печати у него. С остальными акционерами пока не встречался.
- А с нотариусом и судьей?
- С нотариусом уже все в порядке, а судья, сволочь, просит чуть больше, чем мы с вами рассчитывали.
- Договаривайся с ним в любом случае.
- Да уж, конечно, Тарас Григорьевич. И не с такими договаривались, - хихикнул в трубку Мыкола.
- Не забудь отблагодарить товарища из администрации… Да, и меня, разумеется, не светить.
Мусало отключил телефон и удовлетворенно улыбнулся. Он давно уже хотел наследить на Урале. А если Мыкола не врет (а это человек проверенный в разных делах и во вранье ни разу замечен не был), все будет путем. Почему другие могут рейдерствовать, а он, Мусало, нет?
14.
Марату Уринсону позвонил тот самый голос с едва различимой хрипотцой. Меньше всего хотелось Марату слышать сейчас этот голос, но, увы, отступать уже было поздно.
- Я вас слушаю, - спокойно произнес Марат.
- Нет, это я хотел бы вас послушать, Марат Гедеонович. Хотел бы услышать ответ на вопрос, почему вы не выполнили пожелание художника выставить картину «Утопленница» на всеобщее обозрение.
- Вы знаете, простите, что так получилось. Я был в отъезде и просто-напросто забыл дать указание сотрудникам. Но обещаю вам, что с завтрашнего дня картина будет висеть в том самом зале на том самом месте, что висела и на презентации.
- Очень хочется верить, что это просто недоразумение. До свидания, Марат Гедеонович.
- Всего хорошего, - побледневший от злости, Марат бросил трубку и встал.
Явно в нервном возбуждении вышел в приемную, хотел что-то сказать секретарше, но передумал и сам отправился в запасники, заглянул по дороге в кабинет музейного хранителя.
- Николай, пойдем со мной.
Они вошли в хранилище.
- Где эта чертова картина? – оглядываясь по сторонам и не находя нужное ему полотно, выругался Уринсон.
- Какая, Марат?
- «Утопленница», хрен бы ее побрал.
- Так ты же сказал убрать ее подальше, ну, я и убрал, - Николай подошел к находившемуся за габардиновой шторкой шкафу. – Здесь она.
- Ничего я тебе не говорил. Завтра же повесь ее в зал и больше не снимай.
- Ну, ладно. Чего нервничать-то из-за пустяков, - заворчал Николай.
Однако едва ли не сразу после того, как на следующий день картина оказалась на всеобщем обозрении, в галерею вошел высокий, мускулистый, с бычьей шеей молодой человек в модном темно-синем костюме, голубой рубашке и в темно-синем же галстуке. Он недолго бродил по залу, затем отошел к противоположной от «Утопленницы» стене и словно замер в ожидании. Пришло еще несколько посетителей, с интересом и явным наслаждением рассматривали выставку. Молодой человек оставался будто бы безучастным к происходящему. Однако, когда посетители останавливались у «Утопленницы», он словно оживал, поворачивался в разные стороны, подходил поближе к картине, затем снова возвращался на свое место. Смотрительница зала сначала не придавала этому значения, но спустя какое-то время молодой человек начал ее раздражать, она заволновалась и, стараясь не выпускать его из вида, вышла в другой зал и подозвала к себе коллегу.
- Люся, ну-ка позови кого-нибудь из охраны, - зашептала она, продолжая краем глаза следить за своим залом. – Не нравится мне вон тот тип. Уже полтора часа находится в зале и, кажется, не думает уходить. Как бы не того, не украл чего-нибудь.
Люся испуганно посмотрела в сторону молодого человека и, убедившись, что в ее зале в тот момент никого не было, молча кивнула и прошла в комнату охраны. Охранники среагировали мгновенно. Вдвоем они подошли к подозрительному молодому человеку, в тот момент снова тоскливо стоявшему у стены.
- Прошу прощения, - произнес один из охранников. – Вы находитесь в зале уже долгое время…
- А что, это запрещено? – с явной иронией спросил молодой человек.
- Нет, но… Тем не менее, я прошу вас покинуть галерею.
- Да нет проблем, мужики, - как ни странно тут же согласился посетитель. – Вам, видимо, сложно понять, что человеку доставляет истинное удовольствие просто так вот, стоять и любоваться живописью.
Молодой человек повернулся к обескураженным охранникам и смотрительнице спиной и, не спеша, с достоинством, покинул галерею. Охранники переглянулись, но второй решительно произнес:
- И все-таки, нужно доложить Данилычу. Как говорится. На всякий случай.
- Согласен, - кивнул первый.
15.
Егор Павлинов ехал домой. Кассету с записью спектакля Абенского драмтеатра захватил с собой. Хотел посмотреть на игру Насти Смирновой в спокойной домашней обстановке, чтобы ему никто не мешал. Играли гоголевского «Ревизора». Настя играла Марью Антоновну. Постановка была довольно слабой, трактовка известной комедии местным режиссером Павлинову не понравилась. Прошлый век. Да и декорации не очень впечатляли. Но Настя играла талантливо и, по сути, вытягивала спектакль. Впрочем, Павлинов вдруг поймал себя на том, что ему больше нравится не игра актрисы, а сама актриса. Чем-то она его зацепила.
- Надо бы с ней познакомиться поближе, - сам с собой вслух заговорил Егор, направляясь на кухню, чтобы заварить кофе и приготовить легкий ужин.
Но прежде, чем встретиться со Смирновой, все-таки решил посетить ночной клуб, о чем его еще раз просил Михаил. Для себя Егор уже решил, что остановит выбор либо на Смирновой, либо на стриптизерше. Студентке на сей раз не повезло.
Павлинов не очень любил посиделки в ночных клубах, но чего не сделаешь ради искусства. В клубе «Серна» он не был ни разу, потому и охранник на входе поначалу отнесся к нему настороженно, но дорогая машина, хороший костюм, светские манеры и, главное, определенной ценности банкнота, вдруг оказавшаяся в руках у парня, не создали Егору никаких проблем при входе. Метрдотель вежливо проводил его к свободному столику, при этом постарался по возможности выполнить пожелание нового клиента – найти место как можно ближе к подиуму.
- Скажи, уважаемый, Галина Уразова, стриптизерша, сегодня будет выступать? – спросил Павлинов у подошедшего официанта прежде, чем сделать заказ.
- Да, конечно. Она не выступает только по четвергам, а сегодня пятница.
- А как она? Ну, в смысле… раскрученности, таланта.
- Галка – одна из лучших танцовщиц на шесте в столице… Простите, а вы заказ делать будете?
- Давай пока начнем с коньячку с лимончиком, а там посмотрим. Я ведь на ночь стараюсь не есть, фигуру берегу, - засмеялся Павлинов, похлопав себя по животу.
- Хорошо, - улыбнулся в ответ официант.
По-прежнему звучала музыка. Певец допевал очередной куплет с припевом. Павлинов крутил головой по сторонам, пытаясь разглядеть кого-нибудь из знакомых. Таковых не оказалось. Тогда он просто начал изучать интерьер. Вот на подиум поднялся конферансье и хорошо поставленным голосом объявил:
- А сейчас перед вами выступит великолепная и неподражаемая Гала Первая.
Постоянные посетители захлопали в ладоши, некоторые негромко засвистели в восторге. Галина Уразова готовилась уже выйти на сцену, ожидая, когда зазвучит нужная мелодия. В этот момент к ней подошел официант с готовым заказом для Павлинова и предупредил ее:
- Слушай, Галка, там тобой один тип интересовался.
- Что за тип?
- Понятия не имею. Новенький. Заказал-то всего коньяк с лимоном. Вон он там, за тем столиком сидит, - кивнул официант и пошел к клиенту.
Галина глянула в сторону столика и ее сердце забилось немного учащеннее. Слышавшая все это подруга Уразовой, тоже стриптизерша Гала спросила:
- Это кто? Ты его знаешь?
- Да, режиссер с киностудии.
- С киностудии? Ты что, в кино сниматься будешь?
Но Уразова ее уже не слышала. Она легко выбежала на сцену и стала танцевать свой, не похожий ни на один другой, танец. И при этом старалась не упускать из виду столик, за которым сидел Павлинов.
Стриптизерша в своей привычной роли, в естественной для нее обстановке, в окружении шеста Павлинову понравилась. Но понравилась именно как танцовщица. Он интуитивно понял, что для роли в его новом фильме она не годилась.
Впрочем, он передумал снимать и Настю Смирнову. Он хотел сделать очередной шедевр, а для этого ему все-таки нужна опытная порнодива, настоящая порнозвезда и, возможно, европейского масштаба. И тут его осенило. Он вспомнил о своих фестивальных контактах и о своей встрече в Сен-Тропе с известной итальянской порнозвездой Кристиной Пачолли. Всего за два дня ему удалось предварительно договориться с агентом Пачолли. Оставалось лишь при личной встрече утрясти некоторые юридические формальности и окончательно обсудить сумму контракта. Когда в понедельник его встретил Михаил Жук и спросил, видел ли он в деле Галину Уразову, Павлинов утвердительно кивнул.
- Ну, и?..
- Танцовщица она, конечно, хорошая. Но сниматься в нашей картине не будет.
- Как не будет, Егор? А кто будет? Смирнова?
- И Смирнова не будет.
- Тогда я не понял. Может, и картины не будет?
- Картина будет, но на главную роль я пригласил Кристину Пачолли и получил уже ее предварительное согласие.
- Какая Пачолли, Егор? – опешил Жук. – И на каком же языке я с ней буду объясняться?
- Миша, в Италии вообще-то в ходу итальянский, - улыбнулся Павлинов, откинувшись на спинку кресла.
- Представь себе, я об этом догадывался, Егор. Но мы-то с тобой живем в России. И у нас в ходу русский язык.
- Не морочь мне голову, Миша. Я тебе нашел для главной роли актрису европейского масштаба, а если ты ее языка не понимаешь, найми себе переводчика. И учти, я плачу этой макароннице хорошие бабки, значит, она их должна сполна отработать.
- А озвучивать кто ее будет? – уже отрешенно спросил Жук.
- Да та же Настя.
- Какая Настя? – снова опешил режиссер.
- Смирнова. Та самая, из провинции.
16.
Спустя день Павлинов позвонил Насте Смирновой. Он еще не знал, будет ли с ней заключать какой-нибудь контракт, но все же решил познакомиться поближе. Потому и пригласил ее на ужин. Настя обрадовалась звонку. Она понимала, что, если ей звонит сам продюсер и назначает ей встречу, значит это чего-нибудь стоит. Правда, подспудно она понимала, что приглашение на ужин в ресторан это нечто другое, чем приглашение в офис ради заключения контракта, но, возможно, здесь, в столице, контракты подписываются не только в конторах, но и в ресторанах. И она, не задумываясь, согласилась поужинать вместе с Павлиновым, выяснив предварительно, где находится ресторан и каким образом туда можно добраться.
За ужином говорила больше она, он лишь задавал короткие вопросы и, в основном, слушал.
- Представь себе, Настя, - он уже позволил себе говорить ей «ты», понимая, что она от него уже зависима, - Россия – такая большая страна, но, оказывается, вполне возможно, что в огромной, многолюдной Москве живет один человек, который знает двух жителей маленького уральского городка Абенска, которые, в свою очередь, друг с другом даже не знакомы. По крайней мере, очно.
- Правда? – искренне удивилась Настя. – Вы знаете еще кого-то из Абенска?
- Представь себе. Там живет мой старый кореш, однокашник, Степа Горностаев. Сейчас он – заместитель директора Абенского электролампового завода.
- И в самом деле. Я знаю, ну, точнее, слышала эту фамилию. Я же вам говорила, на этом заводе работает мой… муж, - она несколько замялась при этом слове, хотя формально, Петр все еще оставался ее мужем.
- Расскажи мне о муже, - попросил Павлинов.
Она смутилась. Егор рассматривал ее при не очень ярком ресторанном свете, и ему казалось, что это смущение еще больше украшало ее. Что-то просыпалось в его очерствевшем сердце. Пока он еще не понимал, что. Ведь разочарование в женщинах, которое он испытал в ранней юности, когда его предательски бросила любимая им девушка, порвавшая с ним накануне свадьбы, на многие годы охладило его пыл. И многочисленные случайные связи ничего, кроме физиологического удовольствия, ему не доставляли. Даже более серьезный флирт с Верой Семиной (а, может, наоборот, легкий роман с ней), приведший к рождению их общего сына, не пробудил в его сердце ровным счетом никакого чувства. Теперь же он чувствовал некое пока еще легонькое жжение в районе сердца, когда он (или она) случайно касался ее (его) руки.
- Извините, Егор Эдуардович, но мне очень неприятно говорить об этом человеке. Он доставил мне, моей маме и моему ребенку много мучений. И лишь моя нерешительность дает ему повод надеяться на какое-то продолжение наших супружеских отношений. Возможно, мой отъезд в Москву добавит мне смелости и я, наконец, решусь окончательно и юридически порвать с ним.
- Ну, хорошо, не хочешь о муже, расскажи о театре… Да, и, кстати, зови меня просто Егором.
- О театре? Обычный гадюшник, каковыми являются, наверное, все провинциальные театры в небольших городках. И хорошо, что он еще держится стараниями нашего главрежа Трофименко и мы, артисты, имеем возможность выступать на сцене.
- А что, были попытки театр закрыть?
- Да были, были. У нас же как? Культура финансируется по остаточному принципу, денег едва хватает на зарплату да скупые реквизиты. А коммунальные платежи, а аренда, а ремонт здания, наконец? Кого из власть имущих это интересует? Они же не понимают, что, если в стране не станет культуры, также, впрочем, как и образования и науки, страна просто деградирует, народ превратится в дебилов, которыми и руководить-то не надо будет, а лишь указывать перстом, в каком направлении идти и что делать, и все.
Павлинов усмехнулся, взял в руку бокал с вином.
- А ты не задумывалась над тем, что, как ты их обозвала, власть имущие, именно к этому и стремятся?
- Как?! – воскликнула Настя. – Но ведь русский народ всегда считался одним из самых умных и культурных в мире.
- Вот именно, считался, - Павлинов сделал пару глотков и поставил бокал на стол. – Да ты ешь, ешь, Настя. И бог с ним, с нашим правительством и нашим народом. Знаешь, по-моему, еще Маккиавели сказал – каждый народ достоин своего правителя. Давай лучше вернемся к театру. Я не знаю, насколько хорошим администратором является ваш главреж, но тот спектакль, постановку которого ты привезла на кассете, мне не очень понравился. Вернее, не сам спектакль, а режиссерская трактовка Гоголя.
Настя дожевала кусочек мяса, запила соком из трубочки, отставила в сторону стакан и кивнула:
- А его многие за такую трактовку ругают. Но Трофименко стоит на своем, говоря, что о вкусах не спорят и каждый режиссер имеет право на свое видение произведения.
Павлинов на пару секунд задумался, затем покачал головой.
- Ну что же, возможно, он и прав, твой Трофименко.
Настя вдруг развеселилась и когда в очередной раз зазвучала живая музыка, предложила Павлинову потанцевать. Тот не стал отказываться. И когда танцевал, обнимая Настю за талию, твердо решил, что он ее уже никуда не отпустит и найдет для нее достойную работу.
17.
Марат Уринсон начал волноваться. Через неделю должен состояться назначенный им в своей арт-галерее аукцион современной живописи «космического» направления. Живописцев, работавших в жанре «космизма», некоторые отечественные искусствоведы считали последователями идей Николая Рериха. Жанр не очень популярный и привлекающий внимание публики, но иные любители живописи и собиратели отдавали дань этому направлению. Впрочем, мало ли жанров при жизни художников считалось бесперспективными, а впоследствии за такие полотна отдавали бешеные деньги.
Марат не относил себя к почитателям «космизма», но он, в данном случае, выступал как предприниматель: если есть спрос, нужно обеспечить предложение. Спрос был, да и картин было собрано немало, к великой радости живописцев, которым нечасто удается продать свои довольно странноватые творения. Вот только Антон Жихарев подводит. Обещал выдать Марату свою работу ко второму числу, но куда-то пропал – на звонки не отвечает. За Жихаревым, к сожалению, как и практически за всеми творческими натурами, ведущими богемный образ жизни, имелся большой грех – он мог в самый неподходящий момент уйти в глухой запой, и сколько он там мог пробыть, никто не брался прогнозировать.
В очередной раз не дозвонившись до художника, Марат решил лично навестить его в мастерской. К сожалению, случилось именно то, чего и боялся Уринсон.
Поднявшись на лифте на самый верх двенадцатиэтажной башни, и пройдя пешком еще один лестничный пролет на технический этаж, который отдали Жихареву под мастерскую, он увидел предполагаемую картину: за большим, потертым за давностию лет деревянным столом сидели сам Жихарев и какой-то бомжеватого вида тип, с растрепанными, торчащими в разные стороны волосами, драной тельняшке, старых джинсах и таких же старых, синих адидасовских кроссовках. На столе же красовались две бутылки водки (одна уже пустая, вторая – выпитая наполовину), двухлитровая пластиковая также початая бутыль самого дешевого пива. На полу валялась еще одна пустая бутылка. В качестве закуски - несколько кусков черного хлеба, вареная докторская колбаса, несколько головок лука и три вареные картофелины.
- О, Маратик! – искренне обрадовался неожиданному гостю Жихарев. – Третьим будешь?
Марат остановился у порога большой комнаты, брезгливо поморщился то ли от запахов, то ли от увиденной картины.
- Ты, скотина, опять в запой ушел? Ты картину дописал?
- Какую картину, Марат? У меня их много, - Жихарев хотел залихватским жестом провести рукой вокруг себя, чтобы показать все стены и углы, уставленные и увешанные картинами, но поскольку он был уже в достаточной степени нетрезв, жест вышел неуклюжим и рука Жихарева зацепила бутыль пива.
Бутыль зашаталась, наклонилась и на нее одновременно устремились две пары соловых глаз, перепуганных возможной для них трагедией – хозяина мастерской и его собутыльника.
- Ты чего, блин, натворил, Антоха, - дрожащим голосом заверещал собутыльник, протягивая дрожащие руки к падающему пиву. – Оно же сейчас упадет.
Но он не успел подхватить бутылку – решительным шагом подошедший к столу Марат схватил за шкирку гостя и резким движением отшвырнул его к самой двери, пнув его по ходу еще и ногой. При этом тельняшка затрещала и окончательно разорвалась.
- Ты чё творишь, фулюган, - завопил бомж, но то ли от удара головой о стену, то ли от уже выпитого буквально через мгновение успокоился и прямо на полу заснул там, где в тот момент оказался.
- Ты картину дописал, еще раз тебя спрашиваю? – Марат вынул из кармана носовой платок, вытер руки и отбросил платок в сторону. – Ту картину, за которую я тебе уже отстегнул бабки, которые, как я вижу, ты и тратишь, сволочь. Ты прекрасно знаешь, что я твою новую работу уже включил в официальный каталог аукциона. И ты мне обещал, что пока не допишешь, в запой не уйдешь, - Марат все так же решительно замахнулся на Жихарева.
- Так я бы… и-и-и не ушел, - икнув и прикрывая рукой голову, и даже ногу задрав вверх, словно бы она могла защитить его от потенциального удара, стал оправдываться художник. – Так дружбана встретил, Леху… - он ткнул свободной рукой в сторону лежавшего на полу собутыльника. - Сто лет же не виделись. Ну, мы же… русские люди. Если долго не виделись, надо же отметить, согласись, Марат.
Но Марат не стал соглашаться. Он подошел к столу, махнул рукой и вмиг обе бутылки оказались на полу. И звук разбитого стекла словно пробудил ото сна Леху. Он поднял голову и жалобно застонал:
- Э-э, мужик, ты кто? Ты чего дебоширишь?
Но Марат не обратил на него абсолютно никакого внимания. Он схватил маленького ростом Жихарева за шиворот и потащил в ванную.
- Я же тебя просил, сволочь, пока ты мне не допишешь картину, никаких застолий.
- Марат, Марат, я с-сам, - с каждой секундой трезвея, скулил Жихарев, послушно следуя за Уринсоном. – Ну, виноват … Ну, Леха, ети его мать, не вовремя появился.
Марат наконец завел Жихарева в ванную комнату, наклонил его голову над ванной и включил на полную мощь струю холодной воды. Жихарев заорал не своим голосом и задергался. Марат отпустил его, оглянулся, увидел висевшее на крючке грязное полотенце, кончиком его вытер руки и поправил прическу и очки.
- Максимум через два дня картина чтобы была у меня.
- Н-не сердись, Марат, все сделаю, - Жихарев уже сам держал голову под струей воды. – Ты же знаешь, когда я слегка под мухой, - он щелкнул пальцем по кадыку, - у меня даже лучше получается. Вдохновение, так сказать, появляется и рука кисть увереннее держит.
18.
Наконец-то Павлинов нашел два-три свободных дня в своем плотном графике для того, чтобы съездить в Абенск. Позвонил Горностаеву, чтобы встречал и все подготовил для осмотра. Степан обрадовался и сказал, что обязательно встретит в аэропорту и доставит к себе домой в лучшем виде.
- У вас что, в городе ни одной гостиницы нет? Не люблю напрягать людей своей персоной.
- Да есть одна гостиница. Как же без этого. Но, сам понимаешь, какой у нас тут, в глубинке, сервис ненавязчивый. А что касается напряга, так у нас на Урале принято гостей принимать по самому высшему классу. Так что, не волнуйся.
И вот уже перед взором Павлинова предстал седой, древний Урал-богатырь, одно из древнейших на земле горных образований, согбенных (в смысле небольших высот) количеством прожитых лет. Павлинов впервые попал в эти края и пока Горностаев вез его из аэропорта в Абенск, он любовался красотами Среднего Урала. И даже не слышал, о чем ему рассказывал старый приятель. Впрочем, и сам Степан не замечал отстраненности Павлинова. Егора одолевали абстрактные, но привязанные к месту мысли.
Как странно поступила природа, развернув Уральский хребет по меридиану, а не по параллели, как, скажем, большинство горных образований Евразийского материка. А ведь кто знает, если бы Уральские горы закрывали собою на целые две тысячи километров своей длины Северный Ледовитый океан с его холодными ветрами и вечно замерзшими морями, какой климат был бы на российском Крайнем Севере? Понятно, что не субтропики. Но, возможно, и не арктический, а что-нибудь потеплее.
- Э, приятель, да ты меня совсем не слушаешь, - наконец обратил на это внимание Горностаев.
Эта фраза прервала мысли и самого Павлинова.
- Извини, я и впрямь засмотрелся на ваши красоты и задумался.
- Это еще что! – восхищенно произнес Степан. – Вот свожу-ка я тебя на природу на шашлычок на нашу горную турбазу. Вот там, действительно, красота. Горы, озеро, лес! А дышится! В свою вонючую Москву и возвращаться не захочешь.
- Но-но, ты поосторожней-то в выражениях, Степа. Столица все-таки.
- Да это я так, я же правду сказал. В Москве, ведь, и в самом деле дышать нечем из-за загазованности и смога.
- Ты уже подобрал надежный коллектив?
- Да, конечно. Начальника цеха посвятил. Сам понимаешь, без него трудно обойтись на его территории. Да и мужик он хороший. Ну, и троих рабочих и одного мастера.
- Вчетвером справятся?
- Вполне! Работа, на самом деле, не очень сложная. Автоматика же все делает.
Шоссе свернуло направо и за небольшим взгорьем протянулось вдоль живописной реки.
- Ух, ты! Что за речка?
- Сим. На ней и располагается Абенск.
- Как ты сказал?
- Сим.
- Прямо как в сказке, что ли? Сим-сим откройся.
-Что-то вроде того, - захохотал Горностаев.
Минут через десять показались первые городские постройки. Типовые невысокие, трех-, пятиэтажные дома. И только в самом центре стояло несколько девятиэтажных квадратных коробок. Специально провезя московского гостя по центральным улицам и центральной площади Абенска, Горностаев свернул на нужную ему улицу и вскоре затормозил у кирпичного двухэтажного дома, утопавшего в зелени сада за крашеным зеленой же краской высоким деревянным забором.
- Ну, вот мы и приехали, - Горностаев затормозил.
- То есть, ты хочешь сказать, что вот эта вилла – твоя собственность, выходя из машины и оглядываясь по сторонам, спросил Павлинов.
- А ты догадливый, - хмыкнул Горностаев, хлопнув дверцей и направившись открывать ворота. – Потому и ни о каком напряге, в смысле стеснения жилищных условий, и речи быть не может.
- А городская квартира у тебя есть?
- Павлиныч, ты меня поражаешь, - открыв ворота и приглашая гостя войти жестом руки, Горностаев снова направился к машине. – Отсюда до центра города пешочком-то минут двадцать. А на машине, сам понимаешь.
- Н-да-а! – удивленно протянул Павлинов, осматривая двор. – А жена где? Почему не встречает?
- Сейчас придет. Как всегда, немного не успела. В магазин побежала.
Горностаев загнал машину во двор и закрыл ворота.
- Ну, Павлиныч, заценил старого друга, а? Пошли в дом, - он хлопнул Павлинова по плечу и открыл входную дверь.
Павлинов сразу предупредил Горностаева, что у него не так много времени, чтобы устраивать долгие домашние застолья. Степан понимающе кивнул и в тот же день повез Павлинова на завод, по пути коротко объяснив суть работы интересовавшего Егора цеха. Поскольку Павлинова это и в самом деле интересовало, он слушал внимательно и старался вникнуть в суть. Удалось это ему, правда, с большим трудом. Но удивило его другое – стерильность в цехе, опрятность самих рабочих. И ему на входе выдали чистый халат и шапочку. Он ходил между работавшими станками и удовлетворенно кивал головой. Степан со знанием дела останавливался у той или иной машины, рассказывал и показывал, как она работает, говорил о ее недостатках или достоинствах.
Экскурсия по цеху заняла около часа. Поняв, что гость немного устал, он предложил на этом закончить и заглянуть к нему в кабинет. Павлинов кивнул. В конце концов, именно там, в кабинете, один на один и можно было обсудить все нюансы затеваемого дела.
- Главное, себя не свети в этой фирме. Оформи ее на кого угодно: на жену, на сына, на дядю Васю… Если, конечно, в случае чего, не хочешь получить неприятностей на свою задницу.
- Да понял я, понял. Не дурак же.
- Кстати, о дяде Васе, - вдруг вспомнил Егор. – Не знаешь ли ты такого рабочего по фамилии Смирнов?
- Смирнов? – задумался Горностаев. – Как зовут-то хоть? У нас не один Смирнов работает. А что такое?
- Да нет, это я так.
На завтра у Горностаева был запланирован выезд на природу, на заводскую турбазу, на пикник.
19.
В поселке Корсаково Низовского района произошло еще одно загадочное убийство. И снова в дежурство Скоробогатько. И снова жертвой стала неизвестная женщина, найденная в живописной позе, если так можно сказать об убийстве: полностью обнаженная с вьющимися длинными черными волосами, она обхватила руками шест, и сделала шпагат стоя. Вот именно за поднятую вверх ногу она и была привязана розовой лентой к шесту, вторая лента такого же цвета поддерживала голову. Вся эта картина была «написана» неизвестным художником на небольшой зеленой лужайке недалеко от волжского берега. И снова покойницу нашли случайные люди – на сей раз, группа молодых людей, пришедшая на поляну поиграть в футбол и повеселиться. Они частенько здесь расслаблялись. Но на сей раз не сложилось.
Допросив свидетелей и практически ничего не выяснив, Скоробогатько тем не менее понял, что, возможно, оба эти убийства связаны между собой. Уж слишком необычными они были.
- И почему мне так везет в последнее время, - чертыхался майор, составляя протокол.
Судмедэксперт предположил, что с момента убийства прошло не более суток. Помощник прокурора Фетисов грустно улыбнулся, хлопнув Скоробогатько по плечу.
- Везет не только тебе, Андрюха, но и всему нашему району. Медом, что ли, здесь намазано. И вообще, мне кажется, что дело пахнет маньяком.
- Ну да! Нам только как раз маньяков и не хватает.
Фетисов махнул рукой и направился к своей машине. Скоробогатько же решил пройтись, осмотреть окрестности. И снова, как и в случае с утопленницей, метрах в пятистах от места экзекуции наткнулся на следы от колес легковой машины. Но, как и в прошлый раз, кроме протекторов, никаких других следов рядом обнаружено не было. Опять взял образцы почвы, аккуратно положил их в целлофановый пакетик и теперь уже со спокойным сердцем пошел назад, к своей машине.
Эксперты сравнили новые следы со старыми и выдали Скоробогатько заключение: протекторы первой машины абсолютно идентичны протекторам второй с теми же отличительными чертами, принадлежат покрышке «Кама» производство ОАО «Нижнекамскшина», по размерам подходят автомобилю «Жигули».
- Ну, вот! Это уже кое-что! – дочитав заключение до конца, сам себе сказал Скоробогатько. – По крайней мере, это подтверждает прямую связь между двумя убийствами. Осталось дело за малым – найти «жигуленок», обутый в эту резину.
Майор горько хихикнул своей собственной шутке.
20.
Настя Смирнова дочитывала сценарий, который ей дал Жук. Совмещая чтение с поеданием солоноватых орешков, она время от времени вздыхала. Это все-таки не то, к чему она стремилась, собираясь в Москву. Дверь комнаты открылась и без стука вошел Павлинов.
- Привет, Настя, - кивнул он.
- Здравствуйте, Егор Эдуардович.
- Настя, ну, мы же договорились. Просто Егор.
- Да, извините.
Павлинов подошел к ней, взял у нее из рук сценарий, глянул на титульный лист, хмыкнул и отбросил его на журнальный столик.
- Это тебе Жук, что ли, вручил?
- Ага!
- Ну, и как? - он сел на стул, поставив его прямо напротив кресла, в котором сидела Настя, закинул ногу на ногу. – Нравится?
Она замялась.
- Настя, давай договоримся: если я спрашиваю, мне нужно отвечать только честно, только правду. Либо не отвечать. Я ведь по глазам все равно все пойму.
- Ну, если честно, - улыбнулась Настя, - то не нравится. Я не вижу в этом сценарии себя, то есть, свою героиню, которую хотела и могла бы сыграть.
- Великолепно! Я тебе тоже честно скажу: я и не планировал тебя снимать в этом фильме. У меня для тебя будет нечто более интересное…
- А можно узнать, что?
- Ха, я и сам пока не знаю. Для начала ты просто озвучишь роль нашей итальянской порнодивы.
Павлинов встал, прошелся по комнате.
- Но контракт твой остается в силе, а это значит, что ты можешь считать себя пол-ноценной сотрудницей моей студии. А Жуку я скажу, чтобы он тебя не трогал по пустя-кам.
Павлинов остановился перед Настей и несколько секунд молча смотрел на нее. Она также подняла на него глаза. Взгляды их встретились. И почему-то у обоих одновременно задрожали ресницы.
- Ты знаешь что… - Павлинов почувствовал, как комок начал подкатываться к са-мому горлу. – Ты… переезжай ко мне. Ну, в общем, сама понимаешь. Чем-то ты меня за-цепила.
Настя сглотнула слюну и, не опуская глаз с Павлинова, еле слышно спросила:
- А… я могу подумать?
- Конечно! Думать нужно всегда.
- Тогда я согласна, - так же тихо произнесла она.
Павлинов громко выдохнул и вдруг рассмеялся. Настя также засмеялась и встала, подошла к Павлинову. Он обнял ее сначала за талию, затем за плечи, потом прижал к себе и заглянул в ее зеленые глаза. Губы их стали сближаться и вскоре соединились в поцелуе.
Спустя день он повез Настю в магазин элитной одежды, после этого в ювелирный. Через два дня впервые взял ее с собой на вечеринку.
Узнав о новом увлечении своего шефа, Анюта тут же позвонила Вере Семиной.
- Верка, слушай, наш павлин нашел себе новую паву.
- Кто такая?
- Да так, провинциалочка из местного театра. Приезжала к нам на кастинг и, ви-дать, чем-то ему понравилась.
- Ну что ж, могу вас всех поздравить.
- Меня-то ты с чем поздравляешь?
- Ну, как же, Ань, ты забыла, что ли? Когда Егор влюбляется, он становится доб-рым малым. И можно просить, что хочешь. Почти никогда не отказывает.
- Да ладно тебе ерничать. Ты-то скажи, у тебя как дела.
- А меня тоже можешь поздравить. Меня утвердили на роль в сериале у самого Ас-трахана.
- Да ты что-о! Ну, Верка, вот это повезло. По-настоящему. И я тебя совершенно ис-кренне поздравляю.
- Спасибо.
21.
В арт-галерею «Марат» заглянула невысокая, стройная женщина средних лет с ко-роткой стрижкой тронутых сединой каштановых волос. Выправка ее говорила о том, что она, скорее всего, какое-то отношение имела, или продолжает иметь к спорту. Женщина пришла с маленьким мальчиком, лет семи. Они с удовольствием бродили по обоим залам галереи. Мальчик порою что-то спрашивал, женщина, наклонившись к нему, тихо отвеча-ла. Иногда сама женщина начинала что-то объяснять внуку. И вдруг она выпрямилась и оборвала разговор на полуслове.
- Бабуль, ты чего? – удивленно посмотрел на нее внук.
- Подожди, Максимка… А впрочем, посмотри на эту картину. Она тебе нравится?
Посещавший изостудию и любивший рисовать мальчик молча стал разглядывать картину, поворачивая голову в разные стороны. А сама женщина словно бы и забыла обо всем. У нее от удивления даже рот приоткрылся и она слегка побледнела. Они стояли пе-ред «Утопленницей».
- Видна рука мастера, - деловито, как взрослый, наконец, высказал свое мнение мальчик.
Но, поняв, что бабушка не слышала его ответ, он дернул ее за рукав. Она даже не пошевелилась.
- Бабуль, ты чего? – удивился внук. – Ты что его знаешь?
- Кого его? – наконец стала приходить в себя женщина.
- Ну, художника.
- Художника? Нет! Зато, кажется, очень неплохо знаю девушку, изображенную на картине.
- Да ты чего, бабуль, - захихикал мальчик. – Она же мертвая.
- Пойдем-ка, Максимка.
Женщина взяла внука за руку и повела его к выходу.
- Бабуль, мы еще не все посмотрели, - закапризничал мальчик.
- Потом, сынок. Как-нибудь в другой раз.
Они вышли на улицу и остановились. Женщина вертела головой, пытаясь опреде-лить направление пути. Но, поняв, что ей самой не определиться, обратилась к проходив-шей в этот момент мимо пожилой женщине.
- Скажите, пожалуйста, отделение милиции здесь далеко?
Старушка остановилась, переложила сумку с продуктами из одной руки в другую и повернулась направо.
- Да нет, если пойдете в том направлении, минут через десять и дойдете. Это на со-седней улице. В бывшем детском саду. Там еще милицейские машины у входа стоят.
- Спасибо.
- Бабуль, а зачем нам в милицию? – поинтересовался мальчик.
- Понимаешь, Максимка, мне показалось, что девушку, изображенную художни-ком, я очень хорошо знаю.
Они вошли в здание ОВД. Дежурному она коротко объяснила суть дела, и тот на-правил ее в нужный кабинет.
- Здравствуйте! – поздоровалась женщина. – Мне нужен капитан Свинцов.
- Я вас слушаю, - глянул на нее упитанный мужчина лет тридцати пяти, коротко стриженный под ежика.
- Меня к вам дежурный направил.
- Ну, раз направил, проходите, садитесь, - жестом указал капитан на свободный стул рядом с собой.
Сидевший в этой же комнате высокий худощавый милиционер в штатском тех же, что и Свинцов, лет, тут же вытащил из верхнего ящика своего стола папку, развязал ее и начал читать дело. Женщина села на указанный стул, посадила мальчика себе на колени и посмотрела на капитана в явной растерянности. Поняв это, Свинцов улыбнулся и подбод-рил женщину.
- Итак, что вас к нам привело, женщина?
- Видите ли… - женщина замялась, подыскивая нужные слова.
- Смелее, смелее, мадам, у нас не так много времени, - Свинцов стал хмуриться, предполагая, что его опять хотят беспокоить по пустякам.
- Да, извините. Просто, не знаю, с чего начать.
- Женщина, начинать нужно всегда с начала, - произнес, не отрываясь от чтения, худощавый.
- Ну, если с начала, то дело вот в чем, - наконец взяла себя в руки посетительница. – Мы с внуком только что были в арт-галерее «Марат»… Здесь, недалеко.
Свинцов кивнул, разминая в пальцах сигарету и готовясь закурить.
- Максимка у меня посещает изостудию и я стараюсь хотя бы иногда водить его в картинные галереи, чтобы приобщить к прекрасному, сами понимаете.
Свинцов еще больше нахмурился и щелкнул зажигалкой. Потом вдруг сообразил, что рядом сидит ребенок, и рукой отогнал табачное облако в сторону.
- Так вот, - продолжала женщина. – В этой галерее оказалась одна очень интересная картина.
- Женщина, вы, наверное, перепутали. Вы пришли в милицию, а не к искусствове-дам.
- Извините, я просто волнуюсь. Нечасто приходится с вашим братом общаться, - грустно улыбнулась она.
- Хорошо, но можно прямо к сути?
- Да, конечно. Дело в том, что на этой картине, которая называется «Утопленница», художником изображена девушка, которая пропала при загадочных обстоятельствах где-то месяца полтора назад.
- Ну, знаете ли! Это же картина. Художники пользуются услугами натурщиц. Ни-чего необычного я в этом не вижу.
- Да, но дело в том, что художники обычно изображают натурщиц живыми, а эта – мертвая.
- Но, в таком случае, вы могли обознаться, - закрыл папку с делом и стал прислу-шиваться к разговору худощавый.
- Да нет. Художник настолько талантливо прописал каждую черточку лица девуш-ки, что обознаться невозможно. Я ведь тренер по синхронному плаванию. Кондратьева Лариса Ивановна. И тренировала эту девочку, Иру Тополькину, вот с таких лет, - она по-ложила руку на плечо внуку. – К тому же я повторяю, Ира ушла из дома и не вернулась. И до сих пор не могут найти ее следов.
- И что вы нам предлагаете? Арестовать картину? Или художника? – недовольно произнес Свинцов, понимая, что ему предлагают заведомый глухарь.
- Но как-то же вы должны реагировать? Возможно, произошло реальное убийство. И художник просто запечатлел эту сцену на холсте, - стала горячиться Кондратьева.
- Паша, мы только что статистику раскрываемости подчистили, а тут же явный глухарь, - сказал худощавый и тут же обратился к Кондратьевой. – А почему вы, Лариса Ивановна, решили, что с вашей подопечной что-то случилось? Она совершеннолетняя?
- Да, ей недавно девятнадцать исполнилось.
- Ну, вот видите, - продолжал худощавый. – Девушка просто выросла и захотела пожить самостоятельно.
- Да что вы такое говорите! – даже покраснела от возмущения Кондратьева. – Я же знаю ее с малых лет. Она из очень приличной семьи. И просто так, не сказав никому ни слова, она не могла уйти. И на картине была точно она. Только мертвая.
- Бабуль, пойдем отсюда, - забеспокоился мальчик, сообразив, что его бабушку да-же слушать не хотят. – Это плохие милиционеры. Они же тебе не верят.
- Тише, тише, Максимка, - Кондратьева погладила внука по голове.
В этот момент в кабинете зазвонил телефон. Худощавый глянул на Свинцова, затем снял трубку на своем столе.
- Кудлай слушает… Он с операми на задержании, Сергей Андреевич… Свинцов здесь, но у него посетительница… Хорошо, Сергей Андреевич. Передам. А Стасу тоже к вам зайти, когда вернется? Хорошо.
Свинцов вопросительно посмотрел на Кудлая.
- Когда закончишь, просил зайти.
- Ладно!
Свинцов затушил сигарету о дно пепельницы, обхватил голову руками, несколько секунд потер виски. Глянул исподлобья на женщину с ребенком, затем на Кудлая.
- Вот что, Толян. Пусть-ка пробьют в базе данных сведения о пропавших без вести людях… Как вы говорите ее зовут?
- Тополькина. Ира. Ирина.
- А отчество?
Кондратьева пожала плечами.
- Да не знаю я отчества. Я же с детьми работаю. Сами понимаете, какие там отчест-ва.
- Уверен? – Кудлай снял телефонную трубку, но номер пока еще не набирал.
- Я же сказал, звони.
- Ну, если тебе своих прыщей на заднице не хватает, то возьми еще один, - негром-ко недовольно проворчал Кудлай.
Впрочем, эти слова услышал Максимка и, уткнувшись бабушке в плечо, засмеялся. И от этого развеселился и Свинцов.
- Ты его не слушай, пацан. Это у дяди присказка такая.
Мальчик засмеялся еще громче. Даже бабушка улыбнулась.
- Алло, Света?.. Светик, это Кудлай из угрозыска… Пробей-ка нам, было ли заяв-ление о пропаже некоей, - Кудлай заглянул в бумажку, - Тополькиной Ирины. Отчество не известно. То-поль-кина. Девятнадцати лет… Хорошо, жду.
Кудлай продолжал держать трубку у уха, крутя между пальцами ручку. Через пару минут он выпрямился и, подвинув к себе листок бумаги, приготовился записывать.
- Так, пишу. Тополькина Ирина Сергеевна. Ушла из дома и не вернулась седьмого июня сего года. Заявление не отзывалось. Спасибо, Светик, обрадовала.
Кондратьева, казалось, облегченно выдохнула после этих слов. Она просяще по-смотрела на Свинцова. Тот полез в ящик стола, достал несколько листов бумаги, ручку, придвинул все это Кондратьевой.
- Я вас попрошу, все то, о чем вы нам здесь рассказали, подробно изложить на бу-маге.
- Хорошо!
- Да, и еще. Принесите, пожалуйста, если у вас есть, конечно, фотографию Тополь-киной.
- Конечно, есть. Она же талантливая девочка была. На юношеские соревнования ездила.
22.
Пятница тринадцатое число полностью подтвердило свой мистический характер. Казалось бы, ничто не предвещало беды. Но, она, как и всегда, нагрянула неожиданно.
Съемки шли полным ходом. Михаил Жук командовал на съемочной площадке. Итальянка Кристина Пачолли, доказывая свой звездный статус, полностью выкладывалась на съемках. И Жук уже был доволен тем, что именно ее Павлинов пригласил на главную роль. Пачолли уже даже стала понимать некоторые распро-страненные русские реплики, которые, то и дело, бросал Жук. Правда, она не всегда понимала, что многие из этих реплик целиком относились к нецензурным выражениям, и русские партнеры, слыша эти слова из уст иностранки, лишь тихо похихикивали, а Жук при этом молча краснел, понимая, от кого Пачолли набралась таких слов.
И вдруг какой-то странный шум, резкий скрип тормозов и выкрики зычными муж-скими голосами прорвались сквозь плотные стены студии.
- Это еще что там за чертовщина? – недовольно закричал Жук, отвлекшись от съе-мок. – Что там случилось? Почему мешаете работе?
И тут на площадку выскочил взъерошенный бледный начальник службы охраны.
- Миша, там эти… омоновцы в масках.
- Какие омоновцы? Что ты несешь? Кто тебе разрешал их сюда пус…
Но в тот же момент главного охранника довольно-таки невежливо оттолкнули и на съемочную площадку выскочил с десяток дюжих парней в черных масках с прорезями для глаз и рта и обвешанные оружием, с направленными на артистов автоматами Калашникова. Тут же из-за их спин появился такой же статный мужик, в такой же камуфляжной форме с погонами капитана на плечах, но с открытым лицом.
- А мы не обязаны у кого-то спрашивать разрешение. Мы получили приказ и вы-полняем его. Кто старший?
Все молчали.
- Я спрашиваю, кто здесь старший?.. Павлинов Егор Эдуардович есть среди вас?
Все, по-прежнему, молчали, но головы автоматически повернулись в сторону Жу-ка. Однако тот не успел даже рта открыть, как подала голос Кристина Пачолли:
- … вашу мать! Ви кто?
И дальше целая россыпь смачных итальянских выражений. Воспользовавшись се-кундным оцепенением омоновцев, Жук набрал номер Павлинова.
- Алло, Егор! У нас тут маски-шоу, наезд на студию…
Больше он не успел ничего сказать, поскольку получил сильный удар дубинкой по руке. Телефон упал на землю и тут же захрустел под кованой подошвой ударившего его омоновца.
- Нельзя звонить без разрешения, - наставительно произнес командир отряда, иско-са глянув на скрутившегося от боли режиссера. – А эту матершинницу задержать за ос-корбление представителей власти при исполнении.
- У вас будут неприятности. Она иностранка, итальянка, - вступилась за Пачолли Анюта.
Капитан задумался, поскреб подбородок и махнул двум омоновцам, уже готовым заломать Пачолли руки.
- Погодите, может, и правда, не врут. Пусть предъявит паспорт.
Переводчик перевел Кристине просьбу старшего омоновца.
- Си, си, - испуганно закивала та, уже догадываясь, что вляпалась в какую-то нехо-рошую историю.
Ее ведь предупреждали, что не стоит ехать в эту непредсказуемую Россию, но хо-роший гонорар стал главным аргументом. Она объяснила переводчику, где находится ее паспорт, тот пошел в ее артистическую уборную. За ним следом, по кивку головы капита-на, направился один из омоновцев. Дрожащими пальцами переводчик расстегнул сумочку Пачолли и вскоре вытащил оттуда нужный документ. Омоновец тут же отобрал паспорт у переводчика и, толкая дулом автомата его перед собой, подошел к капитану, протянув тому документ. Капитан повертел в руках паспорт, сличил фотографию с оригиналом и, жестом, подозвав к себе переводчика, вернул ему документ.
- Синьорита, неужели у вас в Италии также принято обкладывать матом карабине-ров при исполнении ими служебных обязанностей?
- Во-первых, я синьора, а не синьорита. А во-вторых, у нас карабинеры маски на лицах не носят и не ведут себя, как бандиты с большой дороги. Мы все-таки европейцы, - с вызовом ответила Пачолли.
Переводчик несколько замялся, не решаясь полностью переводить слова своей по-допечной.
- Ну, чего молчишь? Переводи, что она сказала, - хмуро приказал капитан, где-то в подсознании догадываясь, какой мог быть ответ.
- Господа, прошу учесть, что это не мои слова, а синьоры Пачолли.
- Переводи, твою мать, я сказал, - прикрикнул капитан.
Выслушав ответ до конца, капитан еще больше нахмурился. Но за словом в карман не полез.
- Европейцы-то вы, европейцы, а за бабками к нам, азиопцам, в Россию ездите. Ко-роче, всем оставаться на местах. Кто двинется с места, будем стрелять. Начинайте! – ско-мандовал капитан, и омоновцы рассредоточились по всей киностудии.
Пока омоновцы распоряжались на киностудии, Павлинов, ошарашенный звонком Жука и бесплодными попытками перезвонить ему, связался со своим адвокатом.
- Серега, ты чем сейчас занят?
- Если конкретно сейчас, то я обедаю, - тщательно пережевывая кусочек мяса, отве-тил адвокат.
- Какой, блин, обед? На мою киностудию ОМОН наехал. Больше никакой инфор-мацией не располагаю. Вероятно, эти говнюки, позабирали у всех телефоны.
- Я тебя понял, Егор, адвокат вытирал рот салфеткой. - Через сорок минут я буду у тебя на студии.
Павлинов с адвокатом приехали практически одновременно. Остановились в не-скольких десятках метров от парковки, поскольку та была полностью занята автобусом и двумя машинами людей в камуфляжах. Да и сам вход на студию был оцеплен.
Чертыхаясь, Павлинов с адвокатом подошли ко входу.
- Сюда нельзя! – преградил им путь «калашниковым» омоновец.
- Какой черт, нельзя. Я хозяин этой студии. Вот мой паспорт. А это мой адвокат.
Пролистав несколько паспортных страничек, омоновец, не возвращая документ, по рации связался с капитаном.
- Командир, тут прибыл некто Павлинов Егор Эдуардович. Говорит, что он хозяин этой студии, и просит пропустить.
- Павлинов? Наконец-то доехал. Пусти его.
- Но он тут с адвокатом.
- Пускай обоих. Поговорим и с адвокатом.
Омоновец вернул паспорт Павлинову и открыл им дверь.
- В чем дело, господа? На каком основании вы врываетесь в студию и препятствуе-те работе? – адвокат сразу пошел в наступление.
- К нам поступил сигнал о том, что у вас здесь снимаются запрещенные порно-фильмы, - ответил командир отряда. – Вот ордер и санкция на обыск.
- Ну, во-первых, вы сейчас своими глазами увидели, что здесь никакой порнухи нет, - Павлинов обвел рукой съемочную площадку и артистов, которые, по стечению сча-стливых обстоятельств в тот момент не дошли еще до съемок наиболее откровенных сцен. – А во-вторых, где, в каком законе прописано, что в нашей стране нельзя снимать обна-женку? Никто еще не провел границы между грязным порно и эстетической эротикой, - вскипел Павлинов, но адвокат тронул его за рукав, успокаивая, и сам добавил:
- Мой клиент – законопослушный предприниматель.
- У вас в съемках участвуют несовершеннолетние, - спокойно продолжал гнуть свое капитан.
- Это гнусная ложь! – снова возмутился Павлинов. – Вы можете проверить доку-менты у всех артистов, все они подписали контракты о своем добровольном участии в съемках. И, к тому же, среди них нет ни одного несовершеннолетнего.
- Документы мы уже проверили, - ответил капитан. – В них все в порядке.
- Тогда почему вы еще здесь? – спросил адвокат.
- Мы должны изъять компьютеры, все ваши записи и документацию для проверки. И только после этого мы отсюда уйдем.
- Это возмутительно! Я обжалую ваши действия, - суровым тоном произнес адво-кат.
- Ваше право, - безразлично сказал капитан и махнул своим ребятам, чтобы про-должали делать свое дело.
Когда капитан отошел от них на некоторое расстояние, весь бледный и взъерошен-ный Павлинов громко выдохнул и посмотрел на адвоката.
- Я знаю, Серега, чьих рук это дело. Точнее, предполагаю, что это может быть один из двух.
- Ну да, осталось только выяснить, кто именно.
23.
Делать Свинцову было нечего. Коль уж принял заявление от гражданки Кондратьевой, нужно было действовать. Да и сама Кондратьева затягивать с повторным визитом не стала. В тот же день, ближе к вечеру принесла несколько фотографий Иры Тополькиной. Правда, в купальнике. На одной она в бассейне показывала очередную фигуру, на другой – стояла на пьедестале с медалью на шее и ясной девичьей улыбкой, как говорят в таких случаях, во весь рот.
На следующий день с утра и наведался Свинцов в арт-галерею «Марат».
- Скажите, - обратился он к смотрительнице зала, - а где тут у вас можно взглянуть на картину под названием «Утопленница»?
- Видите ли, молодой человек, в настоящий момент мы поменяли экспозицию. В том числе, убрали и эту картину.
- То есть, как убрали? – не понял Свинцов. – Ее уже нет в музее?
- Нет, ну, что вы! Это одна из лучших картин из нашего собрания. Мы ею очень дорожим. Просто, в данную экспозицию она не вписывается.
- Понятно, - кивнул Свинцов и полез в карман за удостоверением, открыв его, по-казал смотрительнице. – Капитан Свинцов, уголовный розыск. Я бы хотел поговорить с вашим директором.
- Пойдемте, я вас провожу, - растерялась смотрительница.
Через минуту они вошли в приемную.
- Марат Гедеонович у себя? – спросила смотрительница у секретарши.
- У себя, но просил никого к себе не пускать. Ты же знаешь, Софа, у него сейчас голова забита аукционом.
- Да, но-о… Это товарищ из милиции, - пожала плечами смотрительница. – Впро-чем, дальше сами разбирайтесь.
Она была рада побыстрее выскользнуть из приемной и вернуться на свое место в смотровом зале.
- Капитан Свинцов, уголовный розыск, - показал свое удостоверение вошедший. – У меня дело тоже очень важное и я хотел бы прямо сейчас поговорить с вашим директо-ром.
- Минуточку, подождите, - секретарша поднялась со своего места и тут же исчезла за двустворчатой дверью кабинета Уринсона.
- Входите, - пригласила она, возвращаясь назад, и, пропустив в кабинет Свинцова, тут же плотно прикрыла дверь.
- Чем обязан? – поправил очки на переносице Марат.
- Вы директор?
- Он самый. Уринсон Марат Гедеонович. А вы, как мне доложили из уголовного розыска?
- Правильно доложили
- Я вас слушаю, капитан, - Марат пригласил сыщика присесть напротив себя.
- Я не хотел вас беспокоить, однако не нашел в залах интересующую меня картину и, как я понимаю, только вы можете дать команду, чтобы мне ее показали.
- Что за картина? – начиная догадываться, о чем речь, все же спросил Уринсон.
- «Утопленница».
- Так я и думал, - выдохнул Марат.
- Что это значит?
- Понимаете, этой картиной уже интересовались. И даже ваши коллеги.
- Какие коллеги?
- Погодите, сейчас попробую отыскать его визитку.
Марат начал копаться в своих многочисленных визитницах. В одной из них и на-шел искомую.
- Да, вот, пожалуйста, - протянул он визитку Свинцову.
«Майор Скоробогатько Андрей Петрович, Низовское РОВД», - прочитал про себя Свинцов.
- И что, его тоже интересовала именно эта картина?
- В том-то и дело! Он говорил, что она неким мистическим образом связана с ка-ким-то преступлением.
- Интересно! Я могу оставить у себя эту визитку?
- Да ради бога! Я бы все равно никогда ему не позвонил.
- А на картину я все-таки хотел бы взглянуть.
- Ну что ж, пойдемте.
Пока они шли, Марат в нескольких словах описал историю появления картины в его галерее. И о том, что даже самые опытные искусствоведы не могут определить, что же это за художник. А потом остановился и повернулся лицом к Свинцову.
- Послушайте, капитан. Поскольку к этой картине, точнее к ее автору, у всех такой нездоровый интерес, я хочу сделать заявление.
- Я вас слушаю.
- Я хочу заявить, что таким же способом к нам попала еще одна картина, судя по технике рисования, того же автора. И тоже связанная со смертью девушки.
- Где эта картина?
- Пока хранится здесь же, в запасниках. Боюсь ее вывешивать, как бы не случилось нового скандала.
- Я бы хотел и ее тоже посмотреть.
- Конечно! Они стоят обе рядышком. Вот, пожалуйста.
Марат снял с полки и поставил перед капитаном сначала «Утопленницу». Свинцов даже присвистнул. Расстегнул молнию и вынул из папки фотографии Тополькиной. Приложил к картине.
- Это она? – спросил он у Уринсона.
Тот обалдело несколько секунд переводил взгляд с фотоснимка на картину и на-оборот.
- Как две капли воды. И что, действительно эта девушка погибла?
- Возможно! Сейчас идет следствие.
Свинцов убрал фотографии и посмотрел на Марата.
- А что за вторая картина?
- Да, вот, пожалуйста, - Уринсон снял с полки тех же размеров полотно и поставил рядом с «Утопленницей». Называется «Смерть на шесте, или стриптизерша».
- Н-да! – хмыкнул Свинцов.
А про себя подумал: «Если автор один и тот же, как заявляет галерист, то не ис-ключено, что и ее сюжет может быть построен на реальном убийстве». Он достал мобиль-ник и набрал номер Кудлая.
- Толян! Пока я приеду, сделай запрос по базе данных, отмечено ли за последнее время странное убийство некоей стриптизерши на шесте где-то на природе.
- Что еще что-то интересное нарыл? – съязвил Кудлай.
- Ага! Ты же знаешь, я ж без этого не могу, - ответил Свинцов и отключил связь.
- Ну что ж, спасибо за информацию, Марат…?
- Гедеонович, - подсказал сыщику Уринсон.
- Да, да. Кстати, почему у вас такое странное отчество?
- Понятия не имею. Так мой дедушка назвал моего папу, - улыбнулся Марат, выхо-дя из запасников и закрывая дверь на ключ.
- Логично! – улыбнулся в ответ Свинцов. – Да, так вот, я закончу свою мысль. Но вы еще больше нам поможете, если найдете художника. Он, вероятно, знает имя убийцы. Или убийц.
- Капитан – искать – это ваша профессия. И, тем не менее, поиском художника я занимаюсь с того момента, как у меня появилась эта самая «Утопленница».
- Очень хорошо.
- Хорошего мало, поскольку успехов – никаких. Если, конечно, не считать, что на обеих картинах мои эксперты обнаружили один и тот же значок – веточку какого-то дере-ва, что всего лишь подтверждает одно и то же авторство… Но вы мне все-таки посоветуй-те, капитан, что мне делать с новым поступлением? Вывешивать картину или пусть хра-нится здесь, как говорится, от греха подальше?
Свинцов задумался, почесав подбородок. Подумав немного, предложил:
- Наверное, все-таки, Марат Гедеонович, вы ее повесьте. И даже обе сразу и ря-дышком. Но постарайтесь сделать так, чтобы камеры видеонаблюдения выхватывали всех, кто будет ими особенно интересоваться. Возможно, среди посетителей окажется либо художник, либо убийца. И обо всех подозрительных лицах все-таки звоните нам, пожалуйста.
- Хорошо, договорились, - Марат пожал протянутую Свинцовым руку. – Теперь-то уж точно буду звонить, раз речь идет о реальных преступлениях.
24.
Два загадочных, можно сказать, костюмированных убийства, да еще и запечатлен-ных на живописных полотнах, наконец, заинтересовали Следственный комитет при Ми-нистерстве внутренних дел РФ. Их взял на личный контроль сам генпрокурор страны. Рассмотрев все обстоятельства дела, почерк убийцы, а также картинность самих преступ-лений, следователи пришли к выводу, что оба убийства – дело рук одного и того же пре-ступника и поэтому логично объединить их в одно. Впрочем, одного ли преступника, или их было несколько, а также - какое отношения к убийствам имел художник, и предстояло выяснить следствию.
Кроме того, назначенный руководителем следственной группы подполковник Мы-сяк, досконально изучив запрошенные из Низовского РОВД оба дела по убийствам, еще раз убедился, что дела нужно объединять. А когда прочитал, что дела вел также один и тот же сыщик, по фамилии Скоробогатько, и кое-что уже успел откопать, посчитал не-справедливым не привлечь этого человека к дальнейшему расследованию. Согласовав вопрос с начальством, Мысяк попросил увеличить следственную группу на одну единицу и официальным письмом вызвал Скоробогатько в Москву в служебную командировку на неопределенное время.
Когда об этом узнали коллеги по работе, все бросились поздравлять Скоробогать-ко.
- Петрович, это же прекрасно! – искренне радовался за шефа Осипов. - Представ-ляете, вы включены в состав московской группы, и если там, - Осипов поднял указатель-ный палец вверх и Скоробогатько автоматически поднял голову, - поймут, какой вы цен-ный кадр, мне кажется, они вас не отпустят.
- Да ладно тебе, Осипов, дифирамбы мне петь. Преступления для начала еще нужно будет раскрыть и довести дело до суда, а потом уже о будущем думать. Хотя, не скрою, в Москве да еще в таком составе, действительно, будет больше возможностей для раскрытия обоих преступлений.
- Вы не романтик, Андрей Петрович, - скривил губы в обиде Осипов. – Не любите мечтать о светлом будущем.
- Ты прав, Василий, я не романтик. Я – реалист! Что для нашей с тобой профессии, куда как важнее. А мечтателей о светлом будущем у нас и в Кремле хватает… Ладно, не обижайся. Бывай здоров, - Скоробогатько протянул Осипову руку на прощание.
25.
Павлинову с Урала позвонил Степан Горностаев. По веселому, звенящему голосу бывшего однокашника, а теперь еще и партнера по бизнесу, Павлинов понял, что там все нормально. Горностаева перехлестывали эмоции.
- Павлиныч, докладаю, что вышел первый тираж. Как ты и просил, тираж неболь-шой, но даже он уже окупил себя. Откуда-то сами по себе взялись заказчики…
- Спокойно, Степа, заказчики, если ты, как замдиректора завода, не знаешь, сами по себе взяться не могут. Мы же договорились: твоя епархия – печать, моя – сбыт.
- Понял, понял, Егор, - замахал рукой Горностаев. - И-и… помню я все. Просто, ес-ли честно, не ожидал такого количества бабла даже после такого мизерного тиража.
- Я же говорю, спокойнее, Степа! То ли еще будет! Но сейчас для тебя самое глав-ное – делать вид, что ничего не произошло, и ты ни о чем даже не догадываешься. Ни в коем случае никто не должен ни о чем догадываться. Иначе ты тут же полетишь, сам зна-ешь куда. Ты меня понял?
- Да как не понять. Конечно, понял, - ответил Горностаев уже совершенно спокой-ным тоном.
Это тут же успокоило Павлинова. Значит, Степа умеет себя контролировать и вы-плеск эмоций у него секундный.
- Ну, вот и отлично! – закончил разговор Павлинов.
Положив трубку, он встал с кресла, развел руки в стороны, смачно потянувшись. Подошел к окну, глянул на улицу.
Осень брала свое. Начало октября. Конец бабьего лета. И хоть погода пока еще держалась в плюсах, холодный ветер и нередкие уже дожди постепенно остужали землю. Пожелтевшие и осыпающиеся листья также наводили на печальные раздумья. Вдруг он вспомнил очень понравившееся ему стихотворение какого-то мало известного современ-ного поэта (а много ли молодых современных поэтов мы знаем?) как раз о загадочности и непредсказуемости октября месяца. Как там у него? Он чуть напряг память и тут же, слов-но на бумаге, всплыли перед ним стихотворные строчки:
Так переменчива погода,
Что невозможно описать.
Капризно-странная природа
Нас продолжает удивлять.
Не зря синоптики-трудяги,
Извечных мучеников клан,
Не от к безделью страшной тяги
Порой не то пророчат нам.
Позавчера еще светило,
Теплом лаская всякий глаз,
Изжелта-красное светило,
Звезда, любимая у нас.
На небе тучки мирно спали,
Ручьи журчали не спеша,
И птички сладко щебетали,
И пели песни малышам.
Вчера вдруг грянул гром небесный
И дождь полил, как из ведра.
Тут уж наука бессловесна,
Как ни была б она мудра.
На небе туча, как ливрея,
И ночь, как день, и день, как ночь.
И неизвестно, кто быстрее,
Сумеет ливень превозмочь.
Сегодня утром минус десять
И снег лежит, метель метет.
И больше я уже не весел –
Увы, зима вот-вот придет.
Хотя и листья не успели
Еще с деревьев улететь.
Да что там это! Гляньте, все ли
Они успели пожелтеть?
Что завтра будет? – Потепленье?
Иль все ж усилится мороз?
Не знаю я, мне сообщенье
Пока синоптик не принес.
Впрочем, довольно быстро проза жизни взяла у Павлинова верх над лирикой. Он вернулся в реальность и снова сел за стол. Обхватив щеки ладонями и поставив локти на стол, он какое время думал, затем решительно придвинул к себе телефонный аппарат. На-брал нужный номер.
- Хачукаев слушает, - послышался голос с легким кавказским акцентом.
- Привет, Муса, это Павлинов.
- Вах, Егор, дорогой! Как здоровье? Где пропадал столько времени?
- Да вот, находился в поисках. Искал тебе работу.
- Нашел? – оценил павлиновский юмор Муса.
- Раз звоню, значит, нашел.
- Ну, спасибо, дорогой. Я давно знаю, что ты не дашь помереть другу с голоду. Но ведь и я тебя не забываю, правда?
- Не забываешь, не забываешь, - проворчал Павлинов. – Впрочем, Муса, давай ближе к делу.
- Я тебя слушаю, дорогой Егор.
- У тебя сейчас сколько торговых точек?
- В Москве уже пять. Еще три в Подмосковье. Ну, и в Рязань заглянул недавно. Но там, понимаешь, сильно развернуться не дадут.
- Ну, так, а что же ты хотел? Конкуренция.
- Да, да, именно эта гребаная конкуренция.
- Короче, Муса, на Урале появилась новая точка изготовления копий. Я тебя сведу с их представителем, но при условии: прибыль пятьдесят на пятьдесят.
- Много просишь. Рисковать-то все-таки буду я.
- Муса, рискуем мы оба. Я уже потому, что рассказал тебе о новой точке. Ведь если ты попадешься, ты и меня ментам сдашь. Знаю я вас, кавказцев.
На другом конце некоторое время молчали в раздумье. Павлинов не торопил. Ждал. Наконец, Хачукаев ответил.
- Ладно, Егор, согласен. Когда подъезжать?
- Жду тебя у себя в офисе в 17.00.
26.
Насте наскучило читать и смотреть телевизор. Егор обещал сегодня не особенно задерживаться, однако уже девять часов, а его все не было. Она по своей врожденной стеснительности, пребывая в незнакомом ей месте, не особенно любила рассматривать его без хозяев. Павлинов привез ее в загородный дом из городской квартиры три дня назад, а она еще, как следует, не изучила свое новое место пребывания. Она даже толком не знала, где находится. Егор лишь обмолвился, что они переезжают в коттеджный поселок на Рублевском шоссе. Но что это за шоссе и что за поселок, она понятия не имела.
Побродив по аккуратным, всегда чисто убранным улочкам и практически не встре-тив ни одной живой души, она поразилась не этому, а тем домам, которые красовались вокруг. Ничего себе, подумалось ей, это так живут люди в Подмосковье?
- Боже мой, в какой же дыре я жила, - прошептала она сама себе вслух, до сих пор не понимая, куда ее привез Павлинов.
Она вернулась в просторный двухэтажный дом. Решилась, наконец, познакомиться с ним более детально. Заглянула в каждую комнату на втором этаже, спустилась на пер-вый. Оценила, что на каждом из них есть отдельные ванная и туалет. Впрочем, тут про-изошла одна закавыка: одна из комнат на первом этаже, ближайшая к входной двери, ока-залась запертой. Она порыскала вокруг, посмотрела в разных коробочках в надежде найти ключ. Ей даже стало интересно, что же там такое? Заглянула в замочную скважину – там было темно. Тогда, набросив на плечи пальто снова выскочила во двор и попыталась за-глянуть в окно той самой комнаты, но оно было зашторено так плотно, что даже узенькой щелочки не наблюдалось. Растерянно пожав плечами, вернулась в дом, повесила пальто. Устроилась в кресле посреди самой большой комнаты, стала разглядывать стены, на кото-рых висело несколько больших картин и не очень больших акварелей, оформленных в паспарту.
Когда Павлинов только привез ее сюда, она сразу обратила внимание на эти карти-ны.
- Ух ты! - восхищенно воскликнула она. – Да у тебя тут прямо картинная галерея.
- Это все моя мазня, - не без гордости, однако, произнес он. – У меня очень редко получаются шедевры. Только тогда, когда я нахожусь в супервозбужденном состоянии, когда в теле адреналина больше, чем нужно. Тогда пишу быстро и гениально.
- Как я тебе завидую, Егорка. Ты так себя нашел в жизни. А я? Кто я такая? Одна из тысяч неудачливых актрисок.
Он подошел к ней, обнял за плечи, поцеловал по очереди в обе щеки.
- Твоя удача еще тебя ищет, Настюха. Не отчаивайся.
От этих воспоминаний ей стало на душе так тепло и приятно, что даже петь захоте-лось. Она глянула на стоявшее в этом же зале пианино, немного подумала, затем реши-тельно встала, подошла к инструменту, открыла крышку, пробежалась кончиками пальцев по клавишам. Вроде бы настроено нормально. Придвинула стул, села, пару минут, привыкая к инструменту и вспоминая ноты, просто перебирала пальцами. Наконец, заиграла вступление и запела довольно красивым, хорошо поставленным грудным голосом свой любимый романс из кинофильма «Ирония судьбы, или с легким паром» на стихи опять же любимой ею Марины Цветаевой:
- Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной –
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами…
В этот момент въездные ворота открылись и во двор въехала «Тойота» Павлинова. Щелкнув кнопкой брелока, он закрыл ворота. Загнал машину в гараж, вытащил из салона большую сумку с покупками, стал подниматься по крыльцу, крикнув:
- Настюха, вот и я. Извини, что опоздал.
Он открыл дверь и на него тут же хлынул поток музыки. Такая знакомая мелодия, такие знакомые слова песни. Только кто поет-то?
Оставив сумку у порога, он, стараясь не шуметь, на цыпочках прошел в зал и уви-дел сидевшую за пианино Анастасию. Кроме нее никого в доме не было. Значит, пела она. Он даже обрадовался, что не испугал, не остановил ее своим приветствием. Он остановился и замер, слушая ее пение.
- … Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня – не зная сами! –
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами, -
За то, что Вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не Вами.
Несколько минут после окончания проигрыша еще царила тишина. Потом Павли-нов искренне зааплодировал (Настя от испуга даже вскрикнула и вскочила, повернувшись спиной к пианино), произнеся:
- Превосходно! Классно! – он подошел к ней, ласково обнял.
- Как ты меня напугал, Егорка, - полухныча пролепетала она, постучав ему кулач-ками по плечам. – Меня чуть Кондратий не хватил.
- Послушай, Настя, да ты великолепно, оказывается, поешь, елки зеленые. Вот она и нашла тебя, твоя удача. Поверь профессионалу шоу-бизнеса – тебя ждет большая карье-ра эстрадной дивы. А уж как тебя раскрутить – это моя забота.
Она была на седьмом небе от такой похвалы. Обняла Павлинова, стала кружить его в каком-то бешеном, только ей ведомом танце и целовала его, целовала. Выждав некоторое время и улучив момент, когда Настя чуть ослабила свою хватку, Павлинов снял ее руки со своих плеч, и заглянул в глаза.
- Успокоилась? А теперь дослушай, что я еще не успел сказать. Завтра же, если, ко-нечно, удастся договориться, я тебя отвезу в Гнесинку. У меня там есть знакомая препода-ватель по вокалу. И если она мне хотя бы скажет… ну, примерно так: работы здесь еще – целина, но уже частично вспаханная, - я начну тебя продюсировать.
- Я рада, что тебе понравилось, как я пою. Но у меня же в резюме написано, что я закончила музыкальную школу.
- Детка, в резюме, при устройстве на работу, чего только не пишут, - слегка щелк-нул он ее по носу.
Поужинав, они легли в постель. И вдруг, лаская и любя его, Настя вспомнила свои неудачные попытки заглянуть в таинственную комнату. Понимая, что, может быть, не совсем та ситуация, все же решилась спросить Павлинова, дабы окончательно не забыть об этом.
- Скажи, Егор, а что это у тебя за такая таинственная закрытая темная комната?
Егор сразу понял, о чем речь и улыбнулся:
- О-о, это моя пытошная.
- Да ну тебя, я серьезно.
- Так и я серьезно. Там меня мучает и истязает моя живописная муза.
- А я могу посмотреть, как она это делает? – хихикнула Настя.
- Пока нет! Моя муза не любит лишних глаз. Так что – извини!
- У, противный, - ткнула она ему кулачком в грудь и отвернулась.
27.
Николай Ползунов вошел в кабинет директора Абенского электролампового завода решительно и с немного нагловатой улыбкой. У него в руках был дорогой портфель из крокодиловой кожи, даже немного разбухший от многочисленных бумаг. Он явился под видом проверяющего из Москвы, из самого министерства, и потому мог себе позволить даже несколько менторский тон в разговоре с человеком, ну, по крайней мере, в два раза его старше. Перед ним сидел седой, одутловатый с ухоженной седой же бородкой и густыми, нависающими над глазницами бровями. Одет был директор в хороший, но на его непропорциональной, нестандартной фигуре мешковато сидевшем темном с узкую полоску костюме, голубой рубашке с расстегнутым воротом и без галстука, который Тетерин с юности терпеть не мог. Ползунов поймал на себе острый, колющий взгляд больших, наполовину уже выцветших глаз директора и от этого нагловатая улыбка как-то сама по себе исчезла, и когда он дошел до стола, лицо его приняло строгий вид. А у Тетерина просто по жизни взгляд был такой, тяжелый, даже в минуты, когда он смеялся или был в хорошем настроении. Впрочем, такой взгляд частенько, пугая или настораживая собеседников, помогал ему в трудных ситуациях, когда он не мог сразу принять правильного решения во время каких-либо важных переговоров или просто в критических ситуациях.
- Здравствуйте, Тимофей Степанович! Это я тот самый зверь из Москвы. А зовут меня, если вам еще не доложили, Николай Николаевич.
Тетерин поморщился. Да он именно так и прозвал этого мальчишку-проверяющего, когда узнал, что тот кое-чего нарыл. Но какой козел ему об этом рассказал? Надо будет выяснить и всыпать по первое число.
- Да знаю я, знаю, что вас зовут Николай Николаевич. Мне-то первому позвонили из министерства по поводу вашего вояжа к нам. А что касается зверя, так я, знаете ли, охотник, и к любому зверю отношусь с уважением. Потому и считайте, что не оскорбил, а лишь выразил тем самым свое почтение.
- И не надо оправдываться, Тимофей Степанович. Я ведь это тоже так, в шутку, просто произнес.
Ползунов удобно расположился за большим, широким приставным столом, за ко-торым обычно собирался на совещания совет директоров, положил рядом портфель и стал вынимать оттуда папки, и отдельные бумаги в прозрачных файлах.
- Я смотрю, вы хорошо поработали, - кивая на эту стопку и одновременно прикуривая, произнес Тетерин.
- Да уж, я свою зарплату привык отрабатывать честно, до копейки, - улыбнулся Ползунов в ответ.
Они некоторое время молчали, глядя друг на друга. Затем Ползунов сказал:
- Ну что, Тимофей Степанович? Мне вам все по порядку самому рассказать обо всем нехорошем, что я обнаружил, или вы и так все сами знаете?
Тетерин ответил не сразу. А и в самом деле, все ли обнаружил этот сопливый юнец, или просто цену себе набивает? Да, конечно, первая же аудиторская проверка покажет и укрывательство от налогов (А кто их у нас не укрывает? Если человек хочет работать на перспективу и развивать свой бизнес, он при той системе налогообложения, которая сейчас существует в России, просто не может платить сто процентов налогов, иначе максимум через полгода начнет работать не в прибыль, а в убыток), и массу других замечаний в ведении документации, производственного складского учета, во взаимоотношениях с партнерами, в сбыте и реализации продукции. Но он, Тетерин, все это делает сознательно, потому что он этот завод поднял, возродил после разрухи начала 1990-х и вывел в лидеры производства, в одно из лучших предприятий отрасли. А открытие нового цеха по штамповке CD- и DVD-дисков и вовсе принесло заводу всероссийскую известность. А теперь этот мальчишка ему хочет что-то рассказать?
- Я думаю, ради экономии и моего и вашего времени, давайте сразу перейдем к су-ти, - наконец предложил Тетерин.
- Отлично! – улыбнулся Ползунов. – А если будем говорить о сути, то вам, навер-ное, придется распрощаться с креслом директора, Тимофей Степанович.
- Что-о-о?! – лицо Тетерина вытянулось, скрывшись в облаке табачного дыма.
Он закашлялся, затушил сигарету о дно большой фарфоровой пепельницы, запол-ненной окурками уже больше, чем наполовину, и разогнал дым рукой.
- Вам сколько лет? Шестьдесят четыре? Ну, так проблем никаких. Вы вполне себе уже заработали на пенсию. И, причем, на немаленькую пенсию. Стоит ли из-за этого вол-новаться?
Тетерин сверлил Ползунова насквозь. Как ему хотелось сейчас встать, взять его за шкирку и выкинуть вон из кабинета, и дать команду охране ни под каким видом больше не допускать его на территорию завода.
- При чем здесь мой возраст, молодой человек? Во мне еще достаточно сил, чтобы находить им применение именно здесь, в этом кресле.
- Вы, вероятно, не совсем правильно поняли мои слова, - спокойно продолжал Ползунов. – Я ведь не рекомендую вам покинуть ваш пост, а настоятельно советую это сделать, если…
Тетерин стал приподниматься, но Ползунов тут же повысил голос, стараясь поско-рее снова усадить его на прежнее место.
- … если вы не хотите оказаться в тюрьме. Кстати, вместе с вашим единственным сыном.
Последние слова были настолько неожиданными, что повергли Тетерина в шок. И Ползунов постарался тут же довести атаку до логического завершения.
- А что же вы хотели? Торговать стратегическим товаром и тут же выводить капи-талы в оффшоры, считая себя при этом белым и пушистым? Да знаете ли вы, что за это полагается?
Это был удар ниже пояса. Если этот страшный мальчишка докопался даже до это-го, то перечить ему дальше никакого смысла не было. А может он и не из министерства вовсе? – вдруг просверлила директора мысль. Да, впрочем, какая, к черту, теперь разни-ца?
- Что вы хотите от меня? – осевшим безразличным голосом спросил Тетерин.
- Вот это уже совсем другой разговор, - Ползунов радостно потер ладони. – Нам многое нужно…
- Кому вам? – тут же оживился Тетерин и Ползунов понял, что едва не дал маху.
- Ну, вы же понимаете, Тимофей Степанович, что я приехал к вам с проверкой не сам по себе, не с бухты-барахты…
- А-а! – снова безразлично протянул Тетерин. – Итак, ваши условия?
- Нам всего лишь нужен контрольный пакет акций. Более того, отдавая должное вашему администраторскому таланту, мы готовы оставить вам ваши ровно двадцать пять процентов акций.
- И вы уничтожите компромат на сына?
- Нет, ну что вы, как можно! За кого же вы нас принимаете? Мы же не лохи, в кон-це концов, чтобы уничтожать такие документы. Они же будут вас и в дальнейшем стиму-лировать к послушанию и держать в узде. Более того, мы бы хотели предложить вам, для очистки совести, пятьдесят процентов суммы от той сделки перечислить на указанный вам впоследствии счет.
- Это невозможно! – покачал головой Тетерин.
- Что невозможно? – ошарашенно посмотрел на директора Ползунов.
- Во-первых, двадцать пять процентов акций завода находится на руках у инженер-но-технических работников и рабочих, а еще половина у моих замов и вам придется силь-но постараться, чтобы убедить продать эти акции вам…
- Это уже не ваша забота, Тимофей Степанович! Тем более, что главный инженер продал нам свои акции с большим удовольствием.
- Во-вторых, - поморщился Тетерин, поняв теперь, кто и про зверя этому москвичу рассказал и про многое другое, - я десять процентов своих акций отдал сыну, а он давно уже живет за границей. Где, не скажу, хоть пытайте.
- Прекрасно! Значит, у вас останутся ваши пятнадцать процентов акций, а Алексей Тимофеевич вполне может быть затребован Интерполом со своего прекрасного испанско-го далека. И, думаю, ему эти десять процентов в местах не столь отдаленных не понадо-бятся.
У Тетерина защемило сердце. Оказывается, этот Ползунов очень страшный чело-век, если обладает такими всеобъемлющими знаниями.
- Что я должен сделать или подписать?
- Отлично! Вот, ознакомьтесь с решением Абенского районного суда о банкротстве завода и введении должности кризисного управляющего. Это ваш покорный слуга, - раз-вел руки в стороны и улыбнулся Ползунов. – Далее, вот решение общего собрания учре-дителей о смене учредителей, заверенное нотариусом и юристом правового департамента районной администрации.
- Лихо вы работаете, молодой человек, - знакомясь с документами, произнес Тете-рин.
- Я же вам уже говорил в начале нашей беседы, что честно отрабатываю свой хлеб.
- Однако я не вижу здесь подписи моего заместителя Горностаева.
- Да, вы правы, - несколько замялся Ползунов. – Но вы же сами его отправили в командировку. Однако, я думаю, с ним у нас также никаких проблем не возникнет.
- Х-хэ, совершенно напрасно вы так думаете, - хмыкнул Тетерин. – Он не так прост, как кажется с первого взгляда.
- Это, опять же, не ваши проблемы, Тимофей Степанович.
- Ну да, оно, конечно, - подписывая протоколы, произнес теперь уже бывший ди-ректор.
Вечером, в одиночку ужиная в ресторане, Ползунов сквозь шум живого музыкаль-ного сопровождения услышал звонок своего мобильного телефона. Глянув на высветив-шийся номер, Ползунов быстро дожевал пищу и нажал на кнопку ответа.
- Тарас Григорьевич, добрый вечер. Я как раз собирался вам позвонить после ужи-на.
- После моего ужина или после твоего, Мыкола? – без тени юмора спросил Мусало, а потом, без паузы, продолжил:
- Как там у нас дела?
- Отлично, Тарас Григорьевич. Общее собрание учредителей проведено, протоколы подписаны… ну, не хватает подписи одного акционера?
- Шо-о? Какие-то проблемы?
- Да нет, просто его нет сейчас в городе. Он в командировке. Как только вернется, так сразу и… подпишет.
- Ну-ну, - одобрительно прогнусавил Мусало и отключил связь.
Ползунов спрятал телефон и салфеткой вытер пот со лба и шеи.
28.
Получив с приглашением в Москву новые возможности в расследовании двух загадочных убийств, майор Скоробогатько словно бы раздался в плечах. Пойдя по еще не проторенной, но уже известной узкой тропиночке (искать жертву среди представительниц профессии, изображенной неизвестным художником на картине), следователям удалось выяснить, что убитая и в самом деле – профессиональная танцовщица на шесте, и зовут ее Галина Уразова. А дальше уже Скоробогатько нашел пока еще маленькую и непонятно, правильную ли, зацепку – при тщательном расследовании всех предшествующих смерти обеих девушек обстоятельств, выяснилось, что обе они в свое время просматривались в качестве исполнительниц ролей в порнокиностудии «Пава» некоего Егора Павлинова. Скоробогатько тут же доложил о своей догадке руководителю следственной бригады Мысяку. Подполковник думал несколько минут, бросая взгляды на других своих подчиненных, те также, шепотом, обсуждали предложенный вариант.
- Ну что же, Андрей Петрович, - наконец произнес Мысяк. – Инициатива, как говорится, наказуема. Вы выдвинули версию, вы ее и проверяйте.
- Есть проверить, товарищ подполковник, - тут же согласился Скоробогатько.
- А ты, Трегубов, свяжись еще раз с галеристом Уринсоном и попроси его, все-таки, ускорить искусствоведческую экспертизу обеих картин, - обратился Мысяк к сидев-шему рядом со Скоробогатько рыжеволосому в крупных очках следователю средних лет.
- Сегодня там был, с утра, Кирилл Геннадьевич, - ответил Трегубов. – Уринсон по-просил еще день-два.
- Хорошо, - кивнул Мысяк. – Ну что же, товарищи, продолжаем работу.
Предварительно созвонившись с директором по кастингу киностудии Анной По-кровской и попросив ее никуда не уходить, Скоробогатько приехал в точно назначенное время.
- Анна Васильевна? – спросил он, войдя в кабинет.
- Да, это я. А вы, я так понимаю, тот самый следователь, который мне звонил? – Анюта близоруко всматривалась в вошедшего.
- И вы тоже не ошиблись. Майор Скоробогатько из Следственного комитета, - раз-вернул он перед ее глазами удостоверение.
- Меня, честно говоря, несколько удивил ваш звонок, но я вас слушаю.
- Простите, Анна Васильевна, но так складываются обстоятельства. Я расследую сразу два убийства, и, пока еще, правда, косвенные, следы этих преступлений и привели меня сюда.
- Убийства? – удивилась Анюта. – Но у нас здесь, слава богу, все спокойно.
- Я в этом и не сомневаюсь. И сразу хочу оговориться, что ни вас, ни кого бы то ни было другого из сотрудников вашей киностудии, мы ни в чем не подозреваем. А, поскольку именно вы, насколько я понимаю, подбираете актеров для съемок, то именно к вам первой я и обращаюсь.
- Я не подбираю, я всего лишь предлагаю, - поправила следователя Анюта. - Выби-рают режиссер с продюсером.
- Да, простите, если ошибся. Не посвящен в тонкости вашей профессии. Тем не ме-нее, взгляните вот на эти фотографии, - Скоробогатько вытащил из папки и положил на стол перед Анютой несколько снимков. – Вы этих женщин знаете?
Едва лишь опустив глаза, она тут же признала обеих – и Тополькину, и Уразову. Кровь прилила к ее вискам. Она испуганно посмотрела на майора.
- И вы хотите сказать, что их обеих… убили?
- Да, причем очень жестоко. Не хочу травмировать вашу психику и не стану пока-зывать фотографии с места убийства. Впрочем, если заинтересуетесь, можете зайти в арт-галерею «Марат» на Ленинском проспекте, там обе эти смерти изображены неким худож-ником на живописном полотне.
- Да что вы говорите, - прикрыла рот ладонью Анюта. – И чем же я могу вам по-мочь? Мы ведь не следим за личной жизнью не подошедших нам по каким-то причинам актеров. Могу сказать лишь то, что я их действительно приглашала на кастинг.
- Когда это было?
- Сейчас уточню, - Анюта побегала «мышкой» по коврику, будя находящийся в спящем режиме компьютер, несколько раз щелкнула мышкой. – Так, вот, пожалуйста. Тополькину мы просматривали 28-го, нет 27-го мая, а Уразову… 15 августа этого года.
Скоробогатько сделал записи в своей записной книжке, быстро прикинув, что обе-их убили практически спустя несколько дней после кастинга. В этот момент в кабинет заглянул Михаил Жук. Но, увидев постороннего, хотел было уйти. Однако Анюта задержала его.
- Миша, Миша, погоди. Товарищ майор – это наш главный режиссер, он обязатель-но также присутствует на кастинге, а это майор из милиции.
- Из милиции? – удивился Жук.
– Ну да, представляешь, наши две несостоявшиеся актрисы были убиты.
- Как убиты? Кто? – опешил Жук, проходя и присаживаясь напротив майора.
- Вот эти, - Скоробогатько указал ему на лежавшие на столе фотографии.
Жук взял, рассмотрел каждую в отдельности и побледнел.
- Когда? Кем?
- Михаил… Прошу прощения, не знаю, как вас по отчеству, - произнес Скоробо-гатько.
- Афанасьевич, - ответил Жук, продолжая вертеть в руках фотографии.
- Так вот, Михаил Афанасьевич, давайте договоримся, что вопросы чаще буду за-давать я, а вы чаще отвечать.
- То есть, вы хотите сказать, что это допрос? – Жук отложил фотографии и посмот-рел на следователя. – Тогда прошу предъявить ордер.
- Это не допрос, успокойтесь. Вы оба – свидетели, и от ваших показаний, возмож-но, будет зависеть, как быстро мы раскроем эти преступления.
- Понял, извините. Я весь внимание.
- Вы присутствовали на обоих просмотрах? – Скоробогатько снова обратился к ре-жиссеру.
- Нет, на обоих присутствовала вот она, - кивнул он в сторону Анюты, та согласно кивнула. – Я был только на втором, когда просматривали, ну, эту… стриптизершу Уразо-ву.
- А кто вообще утверждает итоги кастинга?
- Разумеется, генеральный директор и генеральный продюсер киностудии.
- Кто они? – Скоробогатько придвинул к себе блокнот, приготовившись записы-вать.
- Он! Это одно лицо. Как говорится, два в одном. Егор Эдуардович Павлинов. Все окончательные решения принимает он. Он же и деньги на съемки выдает.
- Я могу его сейчас увидеть?
- Ой, вы знаете, он здесь нечасто бывает. Он человек занятой и деятельный. И по-том, насколько я знаю, его сейчас в городе нет.
- Вы мне можете дать его мобильный телефон?
Миша несколько замялся.
- Вообще-то он запрещает давать его телефон без его согласия… Впрочем, вы же и без меня его узнаете, не так ли? – улыбнулся Жук и достал свой мобильник, в ответ на что Скоробогатько кивнул. – Записывайте…
29.
После нескольких Настиных занятий вокалом с преподавателем музыкальной ака-демии имени Гнесиных, Павлинов убедился в том, что не ошибся в девушке, и решил вплотную заняться новым для себя, музыкальным проектом. Навел нужные справки, вос-становил необходимые контакты и однажды заявил Насте:
- Сегодня мы с тобой идем на одну интересную вечеринку в ночной клуб «Синяя птица». Это важно не только для тебя, но и для меня тоже. Там будет практически весь эстрадный бомонд. Так сказать, попсовики-затейники.
Естественно, Настя волновалась. Она понимала, что участия в подобных тусовках для нее необходимы – шоу-бизнес должен привыкать к ее лицу, и старалась, благодаря долгой и упорной накачке Павлинова, держать себя в руках. Но разве удержишь, когда впервые видишь рядом с собой (вот они, возьми и потрогай!) такое звездное столпотворе-ние: эстрадные певцы, композиторы, продюсеры, клипмейкеры, словом те, которые почти ежедневно мелькают на телеэкранах. Настя сначала обалдела от множества узнаваемых лиц, окружавших ее. Однако под строгими взглядами Егора понемногу все же взяла себя в руки.
- Еще раз говорю: ты должна привыкать к такой обстановке, - шептал он ей на ухо, слегка щекоча своим дыханием, отчего она постоянно улыбалась. – Это теперь твой обычный круг, поняла? Тебя пока никто не знает, но это явление временное.
Павлинов некоторое время присматривался к тусовщикам, затем, когда все уже не-плохо разогрелись (в смысле - спиртным), взял Настю за руку и уверенно подвел к извест-ному композитору Емельянову.
- Привет, Игорь!
Емельянов некоторое время в замешательстве смотрел на Егора, честно пытаясь вспомнить, кто это. Настя правильно его поняла, и ей стало даже как-то неудобно, что по-тревожили человека. Павлинова, однако, это ничуть не смутило.
- Это же я, Егор Павлинов. Забыл старого приятеля? Ай-яй-яй!
- А-а, Егор! В самом деле, поставив бокал с недопитым виски на стол, Емельянов развел руки в стороны и обнял Егора, похлопав по спине. Настя облегченно выдохнула и успокоилась. – А я смотрю, мордашка, вроде, знакомая. Извини, давно не виделись, и в самом деле не узнал. Ты же редко заглядываешь на такие мероприятия.
- Ничего, бывает, - Егор также по-свойски похлопал Емельянова по спине. – А не хожу на тусовки, поскольку не люблю на ночь нажираться.
- А-а, правильный образ жизни? – засмеялся Емельянов.
- Что-то типа того!
- Молодец! А это твоя милашка? – кивнул Емельянов в сторону Насти.
- Да вот, Игорь, - Егор снова взял Настю за руку и подвел поближе к Емельянову, - позволь тебе представить будущую звезду эстрады… - и тут Павлинов несколько замялся. Он вдруг сообразил, что заранее не придумал Насте сценическое имя. Называть ее Ана-стасией? Когда-то уже была такая на сцене, могут возникнуть неверные ассоциации. Не-ожиданно ему в голову пришло одно, совершенно не затертое на отечественной эстраде, зато использованное с успехом в пока самом удачном его фильме, имя, которое он и про-изнес вслух Игорю Емельянову, - Виолетта.
- Очень приятно! – Емельянов уже не совсем трезвыми движениями сначала скло-нил голову, обнажив едва заметную плешь на самой макушке, затем взял руку Насти и поцеловал кончики пальцев.
Настя при этом кидала косые взгляды на Павлинова, шевеля губами, явно пытаясь что-то сказать, а он явно делал вид, будто этого не замечает.
- Продюсируешь?
- Ага! И у меня, в связи с этим, к тебе большая просьба. Я вот тут принес стихи, - Павлинов вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, раз-вернул его и протянул Емельянову. – Посмотри, пожалуйста. Это должен быть хит с твоей музыкой.
Емельянов бегло пробежал глазами по тексту и было видно, что он ему нравится.
«Пора!
Пора нам снова расставаться,
Прощай, мой друг.
И снова будет разрываться
Счастливый круг…»
- Слушай, чьи стихи?
- Считай, что мои.
- Я думаю, вполне хитовый текст. Позвони мне завтра… Нет, завтра я не могу, - поскреб макушку Емельянов. – Послезавтра. Подъезжайте оба ко мне в студию, поговорим.
- Хорошо! – кивнул Павлинов. – А сейчас извини, Игорь, я вижу, вон там Боря Шмутц появился.
- Давай, давай! – Емельянов хлопнул Павлинова по плечу, помахал рукой Насте, угостив ее воздушным поцелуем, и снова подошел к столу.
- Почему ты назвал меня какой-то Виолеттой? - послушно идя за Павлиновым, на-конец задала Настя уже несколько минут мучивший ее вопрос.
- Понимаешь, сейчас принято на эстраде придумывать себе какие-то сценические имена-образы…
- Но мне нравится мое имя, - Настя остановилась.
Пройдя вперед несколько шагов и, поняв, что идет один, он остановился, оглянулся и вернулся к Смирновой.
- Настя, я тебе потом, дома, все объясню. А сейчас я тебя прошу, не перечить мне и молча, желательно героически выслушивать все, что я буду говорить о тебе другим.
- Хорошо! – вздохнула Настя. – Но хотя бы скажи мне, кто такой этот Боря… Шмутц?
- Это один из лучших наших клипмейкеров. Если я ему скажу, что специально для тебя хит пишет сам Емельянов, он не откажется снять клип. А я хочу, чтобы ты сразу зая-вила о себе красиво. Поняла?
- Поняла, - кивнула Настя, послушно следуя за Егором сквозь ряды тусовщиков.
30.
Скоробогатько не понравился режиссер Михаил Жук. Уж больно какой-то скольз-кий и глаза все время отводил куда-то в сторону. То ли что-то знает, но не договаривает, то ли он всегда такой? Майор решил допросить его более тщательно. Но для новой встре-чи с режиссером нужно было подготовиться основательней.
Скоробогатько наведался в стриптиз-бар «Серна», где выступала Галина Уразова. Сразу пошел к директору и спросил, были ли у погибшей подруги в их заведении.
- Пожалуй, одна была, - после небольшого раздумья ответил директор. – Тоже, кстати, Галина. Мы их так и звали: Гала первая (то бишь, покойная Уразова), и Гала вто-рая.
- А где я могу увидеть эту, Галу вторую?
- Она сегодня здесь. Сейчас я скажу, чтобы вас проводили… Сергей, - окликнул директор проходившего в этот момент мимо молодого человека. – Проводи, пожалуйста, господина к Гале второй.
- Хорошо, пойдемте.
Скоробогатько попрощался с директором и пошел вслед за парнем. Несколько ми-нут они шли по недлинным, но с постоянными поворотами коридорам. Наконец, парень остановился у одной из дверей.
- Вот, пожалуйста, это их гримерка, - он, не стучась, открыл дверь и заглянул в комнату. – Девчонки, к вам гость.
Он жестом пригласил Скоробогатько войти, а сам пошел дальше по своим делам. Майор вошел в небольшую, уставленную стоячими вешалками с многочисленными одея-ниями, плакатами и несложными декорациями комнату. Там сидело две девушки в весьма условных одеяниях. Впрочем, для своих это было привычно, а вот Скоробогатько не-сколько растерялся и даже покраснел.
- Извините, что без предупреждения… Я…
- Ничего, ничего, присаживайтесь, где найдете место, - улыбнулась ему одна из де-вушек, набросив на спину шаль.
- Вы кто? – спросила вторая, даже не пошевелившись, продолжая наносить на лицо макияж.
- Мне нужна Гала вторая.
- Я Гала вторая, - ответила та, что красилась. – Впрочем, теперь уже, наверное, просто Гала.
- Я майор Скоробогатько, следователь. Расследую убийство Галины Уразовой. И мне сказали, что вы были ее подругой…
Гала отвлеклась от макияжа и посмотрела на майора.
- Была, - тяжело вздохнула она. – Да мы все были, в общем-то, не врагами. Вон, и Танька тоже, - кивнула она на напарницу. - Адская работа сближала всех нас.
- Понятно. Мне бы хотелось, чтобы вы немного рассказали об Уразовой. Возмож-но, вы кого-то подозреваете? Может, кто-то ее особенно не любил, завидовал? Или у нее был кто-то из знакомых, любовник, в конце концов?
- Да не было у нее никаких любовников, - сказала Гала. – То есть, мужики, конеч-но, были, но так, как говорится, одноразовые. А враги? Завистники? Явных не было, а там, кто их знает.
- А поклонники?
- Да у нас у каждой, когда мы на сцене раздеваемся, миллион поклонников, - груст-но улыбнулась Галина.
И тут тронула подругу за плечо Татьяна.
- Слушай, Галка, а ты помнишь, в последнее время зачастил в клуб какой-то невы-сокий невзрачного вида мужик, лет на вид, так, тридцати пяти. Всякий раз, когда она его видела, Галка начинала волноваться и танцевать с какой-то большей страстью.
- Да, точно, - согласилась Галина. – Я еще у нее допытывалась, кто это, но она от-делывалась общими словами. Говорила, что это один известный режиссер, который при-глашал ее на кастинг…
- Мы все мечтаем об известных режиссерах, - кивнула Татьяна. – И порою даже сценарии фильмов сочиняем, в которых нам предлагают сняться. Все же девчонки пони-мают, что на шесте долго не протанцуешь.
- А имя этого режиссера она не называла?
- Да нет, - ответила Галина. – Мы же говорим, что мы часто сами себе придумыва-ем режиссеров. По крайней мере, я не помню.
- Постойте! А мне вспоминается, что она несколько раз называла все-таки его имя... Кажется, Миша… - наморщила лоб в раздумьях Татьяна. – Да, я вспомнила. Она точно называла его Мишей.
Галина лишь пожала плечами. Скоробогатько вынул из портфеля три фотографии. Положил их перед девушками.
- Среди них есть этот Миша?
- Да вот же он, - сразу ткнула в нужное фото Татьяна.
- Он, он, - всмотревшись повнимательнее, кивнула и Галина. – Он-то как раз и си-дел частенько у нас в баре.
И вдруг Галина прикрыла ладонью непроизвольно открывшийся от удивления рот.
- Ой, слушайте! Это что, он убил Галку?
- Пока ничего не могу вам сказать. А за ценную информацию спасибо. И, кстати, если еще что-нибудь интересное вспомните, обязательно позвоните мне.
Он вручил Галине свою визитку, попрощался и вышел.
Скоробогатько решил еще раз встретиться с Анной Покровской и выяснить у нее, встречался ли Жук с первой убитой, Ириной Тополькиной (утопленницей) где-нибудь за стенами киностудии.
- Вообще-то, эту девушку нашла я. Мы подбирали актрис, для фильма, где нужно было проводить много времени в воде, в бассейне, в море. И, естественно, я просматрива-ла кандидатуры, в том числе, и среди профессиональных пловцов и синхронисток, - объ-ясняла Анюта. – Но Миша слишком любвеобилен и цепляется за каждую юбку. По-моему, он как-то хвастался, что сводил Тополькину в ресторан, но там они почему-то разруга-лись. Впрочем, я могу что-то и перепутать. Мы-то с Мишей общаемся так, постольку-поскольку.
- Понятно. Скажите, а вообще, как вы подбираете себе актрис? – поинтересовался Скоробогатько. – Согласитесь, у вас ведь не… совсем обычная киностудия.
- Да так же, как и на … обычных киностудиях, - хмыкнула Анюта. – Просто для нас нужны более раскованные и менее закомплексованные. В принципе, сейчас каждая актриса может раздеться на экране, даже в театре на сцене, кстати, стали это делать, но в порно фильмах снимаются более откровенные и гораздо более частые сцены. Ведь именно вокруг этих сцен и крутится весь сюжет.
- У вас, наверное, постоянные проблемы с законом?
- У нас нет! Это проблемы у тех, кто снимает детское или совсем откровенное пор-но. А у нас… - Анюта подбирала слова, - просто более жгучая эротика, чем обычно. Вы слышали, например, про фильм Стенли Кубрика «С широко закрытыми глазами»? Мы снимаем где-то в том же стиле. Так что, ничего противозаконного.
- Понятно. Спасибо.
- За что спасибо-то?
- Ну, как за что? За небольшую лекцию по жгучей эротике, - улыбнулся Скоробо-гатько.
Анюта непонимающе скривила губы и пожала плечами.
Скоробогатько доложил о своих подозрениях Мысяку.
- Так что можно открывать список подозреваемых в убийстве, Кирилл Геннадие-вич, - резюмировал свои слова Скоробогатько. – И номером первым в этом списке значится режиссер Михаил Жук.
- Только не забывайте, Андрей Петрович, что последствием всех этих убийств ста-ли живописные полотна, - несколько остудил его пыл Мысяк. – А вы проверяли режиссера на умение рисовать?
- Да, товарищ подполковник, - согласно кивнул головой Скоробогатько. – Пожа-луй, здесь есть небольшая нестыковка. Однако, совсем не обязательно, что убийца и ху-дожник – одно и то же лицо.
- Верно! Но вы, опять же, заметьте, что художник рисовал свои картины едва ли не в момент убийства, судя по тем деталям, которые уже не заставала прибывавшая на место преступления следственная бригада. И вам ли об этом не знать, майор.
- Значит, он мог быть пособником убийцы.
- Это еще ничего не значит, но проверять и эту версию, разумеется, необходимо. Поэтому я считаю, что режиссер для нас пока еще даже не подозреваемый. Ведь что у нас против него? Одни лишь предположения и ни одной зацепки.
- Согласен. Но допросить еще раз его следует.
31.
Алена Юрьевна Баренхольц специально приехала в галерею «Марат», чтобы по-смотреть на новый шедевр неизвестного художника. Оценив качество картины и сюжет, она, обиженно поджав губы, прошла к Уринсону.
- Темнишь, Марат! Ты мне даже не сообщил о второй картине. Я вынуждена была узнавать об этом от третьих лиц.
- Честно говоря, я ей не особо рад, Алена Юрьевна. Потому и не трезвоню об оче-редном шедевре моей коллекции, - поправляя очки, Уринсон посмотрел прямо в глаза Ба-ренхольц.
- Что так?
- Видишь ли, Алена, - Марат в растерянности почесал затылок. – За обоими этими шедеврами – криминальные драмы. Ими уже интересуются менты.
- То есть ты хочешь сказать, что сюжеты этих полотен – не больная фантазия ху-дожника, а реальные события?
- Боюсь, что так.
- Так это же удваивает, если не утраивает их цену, чудак-человек! – даже обрадова-лась Баренхольц, а потом с улыбкой посмотрела на галериста. – Ты знаешь, Марат, я тут без твоего ведома установила слежку за «Утопленницей», и мои люди откопали несколько ценных фактиков…
- Ага! Так это не твоего ли человека моя охрана прогнала за чрезмерно долгое фо-тографирование посетителей галереи? Я, честно говоря, думал, что это менты установили слежку.
- Моего, моего, - засмеялась Алена Юрьевна. – Вообще-то он толковый парень, но в тот раз сработал топорно. Впрочем, после этого исправился. Ведь его же больше не ви-дели твои охранники?
- Нет!
- Ну, вот видишь. А я, тем не менее, держу руку на пульсе событий в твоей галерее и знаю даже о том самом визите ментов. И имею к тебе предложение, как сказали бы в Одессе. Есть идея.
- То есть?
- Ты хочешь выйти на автора или его агента?
- Спрашиваешь!
- Тогда слушай! – Баренхольц загадочно понизила голос. – Ты убираешь обе карти-ны. Если это станет известно художнику или его агенту, он непременно тебе опять позво-нит. Так?
- Судя по всему, должен, - пожал плечами Уринсон.
- Вот и я думаю, что должен. Но перед тем, как тебе позвонить, он должен обяза-тельно наведаться в галерею, чтобы проверить наличие-отсутствие картин. Насколько я понимаю, видеокамеры слежения направлены на этот угол зала?
- Совершенно точно!
- Так вот. Через день, через два он тебе позвонит, чтобы в очередной раз выразить свое возмущение. Мы с тобой отсмотрим записи за эти один-два дня. Сравним их с пре-дыдущими. Если увидим одно и то же лицо, то…
- Не пойдет.
- Что не пойдет?
- Это еще ничего не докажет. Мало ли кто посещает мою галерею периодически…
Баренхольц сначала хотела возразить, но, подумав, согласилась.
- Да, правильно. Но, по крайней мере, у нас будут, так сказать, подозреваемые. И когда, после его звонка, ты вновь не выставишь картины, он придет проверить и тут уже у нас будет повод самим подойти к этому человеку.
Уринсон задумался.
- Хорошо, а если вдруг меня в этот момент навестят дяди в погонах и спросят, где картины, которые они посоветовали повесить?
- Маратик, ну, ты же умный мальчик. Неужели не найдешь, что сказать этим дя-дям? Ты лучше оцени мой план.
- Алена, сколько тебя я вижу и слушаю, всегда поражаюсь твоим умозаключениям. Тебе никто не говорил, что у тебя не женский склад ума?
- Говорили, Марат, - вздохнула Баренхольц. – Потому-то и мужики не живут со мной долго. Не выдерживают напора моего интеллекта.
Она захохотала. Марат в ответ улыбнулся и спросил, глядя на нее в упор:
- А как ты думаешь, я бы его выдержал?
Алена тут же перестала смеяться и всерьез посмотрела на Марата. Тот выдержал ее взгляд.
- Ты это серьезно?
- Вполне!
- Пока я не готова ответить на твой вопрос... Извини, я пойду, - она поднялась и на ходу помахала Уринсону рукой.
Едва Баренхольц покинула галерею, Марат вызвал к себе начальника охраны. Во-шел крупноголовый, седой пожилой мужчина, милицейский полковник в отставке.
- Слушай, Данилыч, ты всех своих охранников хорошо знаешь?
- Ну, только по служебной части, - удивился Данилыч.
- По служебной, по служебной. У меня есть достоверная информация, что кое-кто у тебя подхалтуривает на чужого хозяина.
- Серьезно? Я проверю, и, если информация подтвердится, пинком под зад, как вшивую собаку.
- Только просьба есть, Данилыч. Если найдешь его, то, прежде, чем пинком под зад, ты его ко мне приведи. Договорились?
- Лады, Марат Гедеонович.
32.
В студийном буфете сидели за чашечкой дымящегося кофе и бутербродом с семгой Вера Семина и Анна Покровская. Вера зашла по старой памяти, да и забрать еще какие-то оставшиеся в ее гримерке вещи. Пили кофе и закусывали не спеша. Анюта курила. Вера, насыпав небольшую горку белого порошка, сделала из него дорожку, достала трубочку и приложив по очереди обе ноздри, втянула порошок внутрь. Через столик от них сидел еще один человек и Анюта все на него оглядывалась, боясь, что он заметит, как Вера наркоманит.
- Ты все никак не бросишь это грязное дело? – негромко спросила Анюта.
- А зачем бросать, если мне после этого становится хорошо, - так же тихо ответила Вера.
Мужчина дожевал свои бутерброды, допил чай, посидел пару секунд, затем встал и вышел. Женщины остались одни, если, конечно, не считать буфетчицы.
- Сынишка-то как? – спросила Анюта, сделав очередную затяжку сигаретой.
- Растет потихоньку.
- Про папку часто спрашивает?
- Ты знаешь, Анюта, он привык уже. Меня-то раз в неделю видит, когда съемки…
- А Егор сам, как к нему относится?
- Да никак! Так, на день рождения и на Новый год иногда подарки присылает, и все!
- Все-таки, мужики – скоты! Получили свое удовольствие и дальше – всё.
Анюта затушила сигарету о дно пепельницы, сделала несколько глотков кофе.
- Да нет, Анюта, я не в претензии к нему. Он ведь против был родов. Даже готов был денег на аборт дать. Но я решила рожать. Мне уже тогда почти тридцать было. Сама понимаешь.
- Ну, коли так, тогда ладно.
В этот момент в буфет зашла Настя Смирнова.
- Здравствуйте, - поздоровалась она с буфетчицей.
- Добрый день, я вас слушаю.
- Мне, пожалуйста, чай и два бутерброда с сыром.
Анюта, сидевшая лицом к буфету, коснулась пальцем ладони Веры и кивком голо-вы указала на Настю.
- Верунь, вон новая пассия твоего Егора.
Вера повернула голову направо и несколько мгновений вглядывалась в лицо Насти, затем оценила ее фигуру.
- Ты ее нашла, или Жук?
- Верка, моя вина.
- Ну, почему вина. Свежая кровь никогда никому вреда не приносила. А откуда она?
- Ты знаешь, где-то… Ну, не помню. Какой-то уральский Мухосранск.
Вера прыснула со смеху. Следом засмеялась и Анюта. В это время Настя получила заказ, расплатилась и посмотрела по сторонам, выбирая стол. Выбор был богат, поскольку в зале оставались лишь Вера с Анютой. Настя пристроилась за соседним столиком, поздо-ровалась с Анютой, улыбнулась Вере, узнав ее, благодаря висевшим на стенах киностудии многочисленным стоп-кадрам из разных фильмов, в которых снималась Семина. Вера улыбнулась в ответ, слегка кивнув головой.
- Улыбка у нее обезоруживающая, - призналась Семина. – Этим, наверное, его и за-цепила.
- Кто же его поймет, чем баба может зацепить мужика? Ну что, пошли?
- Ты знаешь, Анюта, а я, пожалуй, с ней познакомлюсь поближе.
Анюта заметила, как лицо Семиной залилось легкой пунцовой краской.
- Ты серьезно, что ли?
- Вполне!
- Ну, как хочешь, - Анюта немного подумала, рыская глазами с Семиной на Смир-нову, затем убрала в сумочку лежавшую на столе пачку сигарет, подкрасила помадой гу-бы и встала.
Когда она ушла, Вера поднялась и пересела за стол Насти.
- Не возражаете, если я потесню вас за вашим столом?
- Ой, ну что вы! – Настя даже покраснела от неожиданности, что не прошло мимо глаз Веры. – Мне даже приятно с вами познакомиться очно. Вас ведь Вера зовут?
- Вера.
- А я Настя.
- Ну, и как вам, Настя, работается на порностудии?
- Вы знаете, пока никак. Егор Эдуардович пока ролей не предлагал. Единственное, контракт заключил на озвучание итальянки. Говорит, что у него на меня другие планы, - Настя снова улыбнулась и опять слегка покраснела оттого, что не сказала всей правды – о работе над музыкальным клипом. Павлинов под страхом смертной казни запретил ей го-ворить об этом кому бы то ни было прежде, чем сам клип не будет записан и запущен на телевидении.
- Вот интересно, что же это за другие планы у нашего Егора Эдуардовича?
- Не знаю. Наверное, вам лучше об этом у него самого спросить.
- Спрошу, спрошу обязательно, - вдруг в голосе Семиной явственно проявились нотки раздражения, она неожиданно для себя сделала открытие, что стала ревновать Пав-линова к этой девице. – А то что же получается: как в постели время проводить, так со мной, а как планы строить, так с другой? А ты знаешь, девочка, что у нас с Егором общий ребенок? Кроме того, он не любит привязывать себя надолго к кому бы то ни было. Он считает себя вольной птицей. Павлин, одно слово! Тебе сколько лет?
- Двадцать четыре, - еле слышно произнесла Настя.
- Нормально! Лет на пять, может быть, его хватит. Если, конечно, не строганет тебе детишек пораньше. А потом – прошла любовь – завяли помидоры.
- Зачем вы мне все это говорите?
- А затем, чтобы ты была с ним поосторожней.
И вдруг Настя подняла голову и смело глянула Вере в глаза.
- Вы, наверное, просто ревнуете…
- Я? Ревную? Ха-ха-ха! – Семина все более раздражалась и становилась агрессив-ной, наркотик давал себя знать.
Кроме того, эта девчонка попала в самую точку. Она и в самом деле, пожалуй, впервые почувствовала в себе ревность. Все прежние романы и флирты Павлинова были мимолетными и ни к чему не обязывающими. А в случае с Настей, и это было видно и по поведению самого Павлинова и по рассказам Анюты, все было гораздо серьезнее. И по-этому Семина не смогла стерпеть, дала выход своему чувству. В конце концов, она тоже имеет право на свое маленькое женское счастье. И ее статус порнозвезды (в восприятии многих – обычной шлюхи) этому не помеха. В конце концов, каждый зарабатывает себе на жизнь, как и, главное, чем умеет. Да и потом, не сам ли Павлинов сделал ее, обычную фотомодель, этой самой порнозвездой?
Вера немного успокоилась и взглянула на Настю.
- Нет, девочка, я не ревную. Я просто делюсь с тобой собственным опытом. У нас ведь с Егором поначалу тоже было немало романтики в отношениях, а потом все перерос-ло в будни.
Семина встала и, не говоря больше ни слова, покинула буфет. Едва она ушла, Настя расплакалась.
Пока добиралась до дачи Павлинова, Настя успокоилась, взяла себя в руки и стала думать, как ей быть дальше. Тщательно взвесив все «за» и «против», приняла решение уе-хать домой, в свой захолустный, но такой родной и спокойный Абенск, где текла разме-ренная жизнь без диких московских темпов и страстей. Увидев, что Павлинова нет дома, она даже обрадовалась: значит, можно спокойно собрать вещи. Но вещей набралось два чемодана, и Настя вдруг поняла, что ей одной не донести их до вокзала. Нужно заказывать такси. Пока искала телефоны, ворота открылись и во двор въехала «Тойота» Павлинова. Настя снова занервничала, лицо покрылось красными пятнами. Она готова была расплакаться, понимая, что попала в неприятное положение.
- Настя, это я! Ты дома? – закричал еще с крыльца Павлинов.
Настя задергалась, схватила сразу оба чемодана, чтобы их куда-нибудь спрятать, да так и застыла на месте. Дверь отворилась и вошел Павлинов. Он был в хорошем располо-жении духа и никак не ожидал увидеть ту картину, которая предстала перед его взором.
- Та-ак! И куда это мы собрались? - обалдело произнес он.
Настя поставила чемоданы на пол, села на один из них и еле слышно ответила:
- Домой.
- Куда-а? – то ли и в самом деле не расслышал, то ли сделал вид Павлинов.
- Прости, Егорка, я не могу больше так жить…
- Что значит, не могу больше? Объясни, пожалуйста, - он взял стул, поставил его рядом с чемоданом, на котором сидела Настя, и сел.
- Ну, понимаешь, - Настя пыталась заставить себя посмотреть на Павлинова, но не выдерживала его взгляда и опускала глаза. – У меня в Абенске дочка. Я по ней скучаю. У тебя, оказывается, тоже сын есть. То есть, у каждого из нас своя семья…
- Стоп! – начал догадываться, в чем дело, Павлинов. – Сюда что, приезжала Семи-на?
- Не-не-не, - затрясла головой Настя, глаза ее повлажнели. – Это я… я с ней встре-тилась… случайно… И она мне все рассказала.
- Что она тебе рассказала? Что она могла тебе рассказать!?
- Все! О ваших взаимоотношениях, о вашем ребенке.
- У нас нет с ней никаких взаимоотношений. И никогда не было.
- А сын?
- Тьфу ты, черт побери! –уже занервничал Павлинов, поднялся, стал ходить по комнате. – А ребенка она сама захотела рожать. Я был против. Она обманула меня и не предохранилась в тот раз.
Павлинов вытащил из кармана сотовый телефон, пощелкал в записной книжке, на-брал нужный номер, стал ждать ответа.
- Да, слушаю, - раздался вдруг задрожавший в трубке знакомый ему голос.
Но Павлинов быстро остудил все надежды Веры.
– Послушай, Семина, с какой стати ты устраиваешь истерики Насте Смирновой? Я что тебе давал какие-то обязательства, что-то обещал? Мы с тобой хорошо и плодотворно работали и были всего лишь любовниками. Ты поняла? И я запрещаю тебе впредь даже близко подходить к Насте.
Павлинов даже не пытался сделать паузу, чтобы услышать голос Веры, а закончив свою тираду тут же отключил телефон. Настя в это время сидела, закрыв ладонями лицо, и беззвучно плакала. Павлинов подошел к ней, поднял ее за плечи, оторвал руки от лица и заглянул ей в глаза.
- Ты все слышала, Настя? – Настя кивнула. – Больше она к тебе не подойдет.
Настя отрицательно закачала головой и попыталась отстраниться от Егора.
- Что теперь? – спросил он.
- И все-таки я решила хотя бы на время уехать.
- Ты решила, ха! Пожалуйста! Но запомни, что, во-первых, у тебя контракт с моей фирмой и за каждый день прогула и срыв мероприятий, ты обязана будешь выплатить фирме большую неустойку. Тебе это нужно?
Настя отошла к подоконнику, оперлась о него. Какое-то время, покачиваясь, смот-рела в пол. Затем подняла глаза и, продолжая раскачиваться, спросила:
- А во-вторых?
- А во-вторых…
Павлинов подошел к ней, обнял за плечи, заглянул в глаза.
- Во-вторых, ты мне просто… небезразлична. Понимаешь? У меня давно не было такого отношения к женщине, как сейчас к тебе. Точнее, никогда еще не было. Понима-ешь?
Она смотрела на него. Он на нее. Взгляды их встретились и утонули друг в друге. Губы стали сближаться и вскоре слились в долгом поцелуе.
33.
Степан Горностаев вернулся из заграничной командировки весьма довольный со-бой и результатами командировки. Он договорился с немцами о поставке на завод нового оборудования. Консультанты из Германии должны приехать через десять дней и за это время нужно, как следует подготовиться к их встрече. Привез жене и сыну подарков. Не забыл, разумеется, и себя.
Но, когда на следующий день он появился на родном предприятии, сразу почувст-вовал что-то неладное. Во-первых, на входе стояли совершенно незнакомые ему охранни-ки. Его даже пускать поначалу не хотели. Он устроил им разнос: он – заместитель дирек-тора, а его не пускают какие-то охранники.
- Мужики, вас завтра же уволят, ясно? – кричал он, тыча им в нос удостоверение.
Но охранники, как ни странно, его не испугались, а стали куда-то звонить и советоваться, что делать. Им велели пропустить Горностаева.
Далее, идя по территории, он, как и обычно, здоровался с рабочими, но те, при виде его, либо отворачивались, либо смотрели на него зверем. Поднявшись на второй этаж административного здания, он, к своему удивлению, снова столкнулся с охраной.
- Что, в конце концов, произошло за ту неделю, пока меня не было? – удивленно воскликнул он, увидев знакомое лицо пожилой бухгалтерши.
- Ой, Степан Иванович, как будто вы не знаете, - махнула она рукой, и тут же скрылась в комнате бухгалтерии.
Степан решительным шагом направился мимо своего кабинета в приемную дирек-тора. Но и там его ждало удивление и теперь уже страх. Страх состояния, близкого к по-мешательству. Он уже не понимал, куда попал. Вместо старой привычной секретарши Нины Федоровны, за привычным столом сидел молодой подтянутый человек в очках и с открытым ноутбуком.
- Здравствуйте, я вас слушаю, - встретил молодой человек Горностаева.
- Да… вообще-то это я хотел… вас послушать, молодой человек.
- Не понял?
- Где Нина Федоровна?
- Какая Нина Федоровна?
- Секретарша Тимофея Степановича.
- Какого Тимофея Степановича? – словно издевался молодой человек.
- Директора.
- Нашего директора зовут Николай Николаевич. А вы кто, я прошу прощения?
- Вы что мне здесь мозги пудрите? – вспылил Горностаев. – Какой Николай Нико-лаевич? Нашего директора зовут Тетерин Тимофей Степанович.
- Ах, вы об этом! Ну, так бы сразу и сказали. Тетерин Тимофей Степанович ушел, так сказать, на заслуженный отдых, на пенсию. Вместо него теперь директором работает Ползунов Николай Николаевич.
- Какая пенсия! Он еще неделю назад сидел вот в этом кабинете и не собирался ни на какую пенсию, - Степан наклонился над столом и схватил молодого человека за отво-роты пиджака.
- Тише, тише! Руками не надо! – молодой человек вскочил и резким движением вывернул руки Горностаеву, тот взвизгнул от боли и отошел в сторону, потирая кисти.
На шум из кабинета директора вышел ухмыляющийся Ползунов, вероятно, стояв-ший под дверью и слышавший весь разговор.
- Что здесь происходит, Григорий? – деланно недовольным тоном спросил Ползу-нов.
- Вот, Николай Николаевич, странный человек какой-то. Пришел, начал хамить, протягивать руки. Как его только охрана пропустила.
- Я не какой-то странный! Я – заместитель директора Горностаев Степан Иванович.
- Степан Иванович? – даже обрадовался Ползунов. – Вернулись из Германии?
- Как видите, вернулся. А вы кто такой, собственно?
- Ползунов Николай Николаевич, директор завода, - Ползунов улыбнулся и протя-нул руку для приветствия. – Я вас, честно говоря, заждался. Пройдемте в кабинет… А ты, Григорий, с моим заместителем впредь будь немного повежливее, - попенял Ползунов секретарю, тот что-то недовольно пробурчал себе под нос.
Горностаев с открытым от удивления ртом вошел в кабинет вслед за Ползуновым. Ему по-прежнему казалось, что у него слегка «поехала крыша». В то же время, пока Пол-зунов вместе с Горностаевым шел к столу, он вдруг вспомнил слова Тетерина о том, что Горностаев, при всей его внешней простоте, не так уж и прост. «Хлопот с ним будет не-мало, - подумалось Ползунову. – Ничего, и не таких обламывали». Они сели за пристав-ной стол друг напротив друга. Степан молчал и смотрел на Ползунова, как на некоего инопланетянина. И Николай понял, что ему нужно высказаться первым.
- Степан Иванович, пока вы были в командировке, прошло собрание учредителей, принявшее решение о смене учредителей и, соответственно, о смене руководства пред-приятия. И теперь вы со мной беседуете, как с новым генеральным директором завода.
- Нет! – решительно отрезал Горностаев.
- Что, нет? – не понял Ползунов. - Ваше собрание, если оно, конечно, и в самом деле состоялось, было нелегитим-ным, поскольку я о нем узнал уже в прошедшем времени. Меня никто не оповестил, не отозвал из командировки, а у меня, если вы знаете, ни много, ни мало, а тридцать три процента акций предприятия. Даже больше, чем у директора… бывшего директора, - поправился Степан.
- Великолепно! – неожиданно обрадовался этим словам Ползунов, чем немало уди-вил Горностаева.
- Что великолепно-то?
- Великолепно, что у вас такое количество акций. Значит, нам будет с вами проще договориться.
- О чем договориться?
- О покупке ваших акций.
- А с чего вы взяли, что я хочу их продавать?
Степан уперся. Он понял, что его новый, подпольный бизнес оказался под угрозой. Обидно было, как говорится, погибать на самом взлете. И, кстати, знают ли уже эти новые хозяева о подпольном производстве? Впрочем, сейчас он это и выяснит.
- Но вы же понимаете, Степан Иванович, что вы уже ничего не сможете изменить, поскольку у нас контрольный пакет акций, - продолжал напирать Ползунов.
- Так и вы ничего не сможете сделать. У меня ведь блокирующий пакет и я наложу вето на любое ваше решение.
- Это вряд ли! Есть масса обходных путей. Впрочем, не хотелось бы обострять от-ношения и поднимать лишний шум. Я думаю, и вам, и нам лучше договориться полюбов-но.
«Видно, все-таки ничего еще не знают, - облегченно вздохнул Горностаев. – Нужно поговорить с Березой, начальником цеха. Как хорошо, что я в свое время подсуетился и скупил по дешевке у этих работяжек акции. А теперь мы еще с этими налетчиками посудимся».
- Не получится полюбовно. Вы у меня выкупите акции, а потом вышвырнете так же, как вышвырнули директора и главного инженера. А у меня, между прочим, семья. Да и сам я еще вполне в силах работать. А где я здесь найду работу, соответствующую моему уровню. Так что, по всему получается, без суда нам не разобраться.
- Вы знаете, суд уже был. Вот, ознакомьтесь с решением, - Ползунов протянул Гор-ностаеву два листа с судебным решением.
Ознакомившись с содержанием, Степан отложил их в сторону и хмыкнул.
- Это все липа. Я оспорю уже само фиктивное собрание учредителей, о котором я, один из главных акционеров, повторяю, узнал постфактум.
- Совершенно напрасно вы так кипятитесь, - Ползунов уже начал нервничать, по-тирая вспотевшие ладони. – Вы же сами сказали, у вас семья, сын. Зачем им лишние не-приятности?
- Что-о!? Вы мне угрожаете? А вот это уже дело не арбитражного, а уголовного су-да… - повысил голос Горностаев.
- Тихо, тихо, - примирительно сказал Ползунов. – Во-первых, я вам не угрожал, а просто предупредил, во-вторых, нас никто не слышал и поэтому вы ничего не докажете. А в-третьих, ваши акции мы все равно получим. Мы же предлагаем хорошую сумму откупных – два миллиона рублей. Поверьте, весь ваш заводишко этого не стоит, а мы эту сумму предлагаем только за вашу часть акций.
- Интересно! Если завод этого не стоит, зачем вам тогда тратиться на меня?
- Чудак-человек! Вы все еще не поняли, что нам не нужен ваш завод, мы его обан-кротим и закроем, и построим здесь то, что будет приносить реальный и очень хороший доход.
- Да нет, это вы чудак, если после всего, что вы мне только что рассказали, вы еще хотите получить мои акции. Извините, я пойду.
- Хорошо! Я вам предлагаю по сто тысяч за каждую вашу акцию.
Но Горностаев даже не обернулся. Он вышел из приемной и, опять же, не заходя к себе в кабинет, направился прямо к начальнику цеха электронных носителей Березе. Пока он шел, Ползунов по внутренней связи приказал начальнику охраны впредь не пропускать Горностаева на территорию завода.
- Здравствуй, Василий!
Горностаев вошел в кабинет начальника цеха и протянул Березе руку для приветст-вия. Тот от неожиданности едва не поперхнулся чаем.
- Иваныч? Ну, ты, блин, чуть меня на тот свет не отправил.
- Да это вы меня чуть не отправили на тот свет. Я, понимаешь, из Германии вер-нулся, а тут такое.
- Да, знаешь, дела.
- Давай сразу о деле, о делах потом. Цех работает?
- Работаем пока. Он же самый дальний. Видимо, пока руки не дошли.
- Отлично!
- Правда, проблемы… возникли, - начал Береза.
- Что за проблемы?
- Так, на воротах-то теперь чужаки. Просто так машины заказчиков не пропускают.
- Почему просто так? Завод работает? Работает! Товар нужно отгружать? Нужно! Накладные оформляете?
- Да накладные-то оформляем, но ты же сам понимаешь, бухгалтерия-то у нас с то-бой другая. А эти сейчас все проверяют… Уже сокращение штатов начали. Рабочие недо-вольны. Говорят, продали нас начальники москвичам. Сами деньги получили, а мы без штанов остаемся.
- Так, теперь я понимаю, почему на меня все волком смотрели. Ничего, Василий! Можешь передать рабочим – я свои акции никому не продавал, и продавать не собираюсь. И завод этим москвичам просто так не отдам. Судиться с ними буду. Понял?
- Понять-то я понял. Только фигня все это, Иваныч. Ни хрена ты в этом суде не добьешься. Они, вон, даже милицию в городе купили. Неужели думаешь, на судейских у них бабок не хватит?
- А посмотрим… - Горностаев уже собрался было уходить, но вдруг остановился. – Слушай, Василий. А у нас же с тобой запасной выход с территории завода чуть ли не в самом цеху.
- Ну?
- Что ну? Поменяй замок и, в случае, если на основном возникнут проблемы, пусть заказчики едут к этому выходу.
- Ну, и долго они смогут так ездить?
- Сколько смогут, пусть ездят. А я сегодня же оформляю исковое заявление. Выиг-раю-не выиграю суд, но время потяну и нервишки им попорчу. Мы же тоже не лаптями щи хлебаем.
Горностаев грустно улыбнулся и посмотрел на Березу.
- Чего скис? Не бзди, прорвемся, - Степан хлопнул начальника цеха по плечу и вы-шел из кабинета.
34.
Спустя месяц, тотчас же после визита к нему посыльного от Мусы, Павлинов по-звонил Хачукаеву. Пересчитав деньги, и не досчитавшись определенной суммы, он стал грешить на этого самого посыльного. Муса тут же откликнулся.
- Здравствуй, дорогой Егор! Как здоровье? Как бизнес?
- Спасибо, Муса. На здоровье пока не жалуюсь, тьфу-тьфу-тьфу. А вот по поводу бизнеса я тебе, собственно, и звоню.
- А что случилось? – встревожился Муса. – У тебя проблемы?
- Пока еще точно не знаю, у меня ли эти проблемы? Ты полностью доверяешь сво-ему посыльному?
- Как самому себе. Это мой племянник.
- Хорошо. Тогда ты мне скажи, какую сумму ты через него мне передал.
- Триста две тысячи, Егор, как копеечку.
- Вот теперь все понятно! – Павлинов откинулся на спинку кресла и стал вертеть между пальцами карандаш. – Я смотрю, Муса, для тебя слово чести ничего не значит.
- Егор, дорогой, о чем ты говоришь?
- Я говорю о нашей с тобой договоренности. Я тебя вывел на нового поставщика. Так?
- Ну, да!
- Причем, заметь – ты был первым. При этом я тебе поставил условие 50х50. Так? А ты меня обманул.
- Аллахом клянусь, Егор, все было честно.
- Ты своего аллаха оставь имаму, а мне нужна вся сумма, или я с тобой больше ра-ботать не буду, да еще и славу о тебе пущу, как о нехорошем человеке.
- Но я отдал тебе ровно половину.
- Послушай, Муса, если триста две тысячи от семисот восьмидесяти тысяч состав-ляет ровно половину, то это значит, одно из двух: либо я не умею считать, что исключено по определению, либо у тебя какая-то своя, чеченская, арифметика, отличная от общепри-нятой в мире.
- Откуда у тебя такие сведения, дорогой? – удивился Хачукаев.
- От верблюда!
- Вах, нехорошо ты разговариваешь, Егор.
- Можно подумать, что ты хорошо поступаешь.
- Хорошо, давай я сейчас к тебе приеду, и все обсудим.
- И желательно, чтобы ты на это обсуждение приехал с деньгами, Муса. Я тебя жду.
Павлинов со злостью бросил трубку и сломал карандаш.
35.
Баренхольц пригласила к себе домой Марата Уринсона. У нее через неделю грядет день рождения и Марат должен был помочь ей получше разместить на стенах картины: она всецело доверяла вкусу Марата. Марат поначалу хотел было прислать Семена Слави-на, у которого больше опыта по развешиванию картин, но Баренхольц уперлась.
- Зачем мне нужен какой-то Славин? Я хочу, чтобы приехал ты.
Марат особенно и не упирался, Славина он предложил так, больше для порядка, а потому на предложение Алены согласился быстро.
Поскольку Уринсон ни разу не был в ее двухэтажном особняке на Акулиной Горе, она сначала устроила ему экскурсию. Одновременно он оценивал, куда какую картину лучше повесить. За ними ходил управляющий домом и записывал рекомендации Уринсо-на.
- А теперь, Юрий, проводи гостя в столовую и можешь быть свободен, - сказала Баренхольц управляющему. – Мы с тобой хорошо поработали, Маратик, нужно хорошо пообедать. Я переоденусь и тут же приду.
- Задабриваешь ты меня не просто так, Алена Юрьевна, - улыбнулся и погрозил хо-зяйке указательным пальцем Марат.
- Конечно, не просто так, - улыбнулась она ему в ответ. – Ты же мне помог.
Она удалилась, а Уринсон последовал за управляющим в столовую, где уже был накрыт роскошный стол.
- Прошу, - управляющий указал Марату на место, отодвинул стул и тут же придви-нул, когда гость сел. – Какое вино предпочитаете: белое, красное?
- Все равно! На ваш вкус, Юрий.
- Тогда предлагаю вам вот это! Из погребов самого Жерара Депардье.
- Отлично! – кивнул Марат.
Управляющий наполнил бокал Марата и удалился. Вскоре появилась и Баренхольц в роскошном зеленом атласном домашнем платье. Остановившись перед гостем и слегка покрасовавшись, она прошла за стол и села напротив.
- У меня нет слов, Алена. Ты и так великолепна, а в этом платье просто неотразима.
Она в ответ лишь улыбнулась, указала пальцем на бутылку своего любимого вина, и Марат с большим удовольствием наполнил ее бокал, затем снова свой. Чокнулись и пригубили бокалы. Потом стали есть.
- Хороший у тебя повар, - похвалил Марат.
- Зачем же я буду держать плохого. Для плохих и общепитовских столовок хватает.
Они засмеялись.
- Послушай, Марат. Сделай девушке подарок ко дню рождения, - просяще посмот-рела она в глаза Уринсону.
- Я ведь не зря говорил про задабривание, - лукаво улыбнулся он. – Знал, что все закончится просьбами.
- Ну, а почему бы не воспользоваться обстоятельствами?
- Я весь внимание.
- Я надеюсь, ты не забыл, что я заплатила тебе за две картины, которых до сих пор нет в моей коллекции?
- Алена Юрьевна, - Марат выпрямился, положил вилку и нож на края тарелки и вытер рот салфеткой. – Я, во-первых, готов был вернуть твой чек. А, во-вторых, ты же знаешь, что картинами заинтересовались менты и попросили их повесить в галерее. И во-обще за ними тянется какая-то чертовщина.
- Да все я знаю и понимаю. Ты не обижайся, ешь, пожалуйста. Это я так. Я тебя хо-чу немного о другом попросить. На два дня, накануне и в день рождения, пусть они пови-сят у меня, порадуют и мой глаз, и моих гостей. А, Марат?
Баренхольц встала, обошла вокруг стола, подошла к Марату и обняла его со спины, прижавшись своей щекой к его щеке.
- Я же тебя тоже приглашаю, соответственно, и за картинами присмотришь.
- То есть, ты хочешь меня пригласить в качестве надсмотрщика?
Она засмеялась, отстранилась и ласково пару раз похлопала его ладошкой по ма-кушке.
- В чувстве юмора тебе не откажешь, Маратик. Кстати, - она отодвинула стул ря-дом с Уринсоном и села, взяв его ладонь в свою, - я ведь помню твой вопрос. Тогда, в га-лерее. По поводу мужчины. Я, по-моему, забыла показать тебе еще одну комнату в моем доме. Если ты не против, я готова продолжить экскурсию.
- Я не против, - покачал головой Марат.
- Тогда пойдем, - она встала и начала подниматься по винтовой лестнице на второй этаж.
Марат последовал за ней. Так они оказались в ее спальне.
36.
Майор Скоробогатько решил, что пора уже навестить и этого загадочного, неуло-вимого Павлинова. Запрос на арест Михаила Жука уже лежал на рассмотрении в суде, а Павлинов, как непосредственный начальник Жука, вероятно, мог рассказать о подчинен-ном немало интересного для следствия. Добыв адрес Павлинова, проживавшего в одном из элитных микрорайонов столицы, Скоробогатько вскоре оказался возле огороженной со всех сторон красивым решетчатым забором с видеокамерами многоэтажки. После недол-гих поисков, найдя закрытую калитку, он нажал на кнопку домофона.
- Я вас слушаю, - раздался голос охранника.
- Майор Скоробогатько из Следственного комитета. Меня интересует жилец из двадцать четвертой квартиры.
- Проходите, - ответил охранник.
Скоробогатько только головой покачивал, идя по чисто убранному и аккуратному дворику. «Живут же люди! В нашем Низовске такого, вероятно, никогда и не видели, и даже представить не могут!»
- Здравствуйте, - встретил майора в холле первого этажа довольно крупный охран-ник-консьерж.
- Здравствуйте. Меня интересует Павлинов Егор Эдуардович, проживающий в два-дцать четвертой квартире. Это на каком этаже, не подскажете?
- На шестом. Но вы знаете, там уже давно практически никто не живет.
- Это как? – не понял Скоробогатько.
- Не знаю, - пожал плечами охранник. – Он и раньше-то бывал здесь крайне редко – один-два раза в месяц не чаще. А в последнее время я его вообще не вижу. Впрочем, где-то в конце лета он приезжал сюда с какой-то дамой. Пожили несколько дней и уехали. И вот уже два месяца я его не видел.
- Странно, а где же он живет? – удивился Скоробогатько. – Не на улице же?
- Что вы! – улыбнулся охранник. – У этих людей, как минимум, по нескольку квар-тир. Да еще наверное и не только в одной Москве.
- Разве? А, ну да.
- Я как-то краем уха слышал, что у него есть дом где-то на Рублевке. А что случи-лось?
- Да ничего особенного. Жаль, жаль. Вот что, молодой человек, у меня к вам боль-шая просьба, если Егор Эдуардович все-таки появится здесь, передайте ему, пожалуйста, мою визитку и попросите его обязательно со мной связаться.
- Если появится, конечно, передам. А что, он в чем-то замешан?
- Да нет, но, возможно, он был свидетелем одного преступления. Вот, хотелось бы его об этом спросить.
Скоробогатько протянул визитку охраннику и вышел из подъезда.
37.
Настя открыла глаза, радуясь уже почти зимнему солнцу, свет которого просачи-вался через чуть отдернутые шторы, придавая спальне розово-гламурный вид. Повернула голову – Павлинова уже не было. Он, как всегда, уехал довольно рано, не став будить ее. Она стала вспоминать, какой сегодня день недели. Кажется, среда. В субботу нужно ехать в студию к Емельянову, записывать песню. Пока же Павлинов разрешил Насте пару дней отдохнуть.
Вдруг зазвонил мобильный телефон. Наверное, Егор, - подумала она. Проверяет проснулась, или все еще валяюсь в постели. Кстати, а который час? Она посмотрела на настенные часы – почти десять. Нормально. Телефон настойчиво продолжал тенькать зна-комую мелодию. Наконец, она встала, подошла к комоду, где лежала трубка, взяла ее в руку, посмотрела номер. Спросонья не могла сообразить, знакомый это номер или нет.
- Алло! – нажала она на кнопку и прислонила трубку к уху.
- Здравствуй, дорогая! – голос показался ей до омерзения знакомым, но проклятый сон никак не улетучивался из ее организма.
- Это кто?
- Ну, дожили, Настюха! Родного мужа узнавать перестала, - захихикала трубка хриплым, прокуренным голосом. Это был муж Петр из Абенска. – А, впрочем, оно и по-нятно. Слыхал я, что ты богатым хахальком в Москве обзавелась. Молодец! Я, честно го-воря, в твоих артистических талантах никогда и не сомневался.
Сон, наконец-то, окончательно покинул Настю и хорошее настроение улетучилось вместе с ним.
- Тебе кто дал мой номер телефона?
- Кто, кто? Дед Пихто! Любимая теща, конечно же.
Лицо Насти тут же налилось краской, голос задрожал.
- Ты опять ей угрожал?
- Я?! Угрожал? Бабушке моей родной дочки? Боже сохрани! Я что, по-твоему, бан-дюк какой-то? Я – честный простой работяга! И этим горжусь.
- Что тебе нужно?
- Рыбка моя, ну ты же знашь, что мне от тебя нужно, - по-уральски глотая гласные, произнес Петр. - Денег, конечно!
- У меня нет денег.
- А в Москве без денег, говорят, только блохи прожить могут.
- В Москве разные люди живут. Бедных здесь тоже хватает.
- Мы что, философствовать с тобой будем? Между прочим, я звоню с тещиного те-лефона. И денежки капают.
- У меня для тебя нет денег, - уточнила Настя.
- Ты знашь, чегой-то я скучать по Аленке стал. Может, я ее к себе заберу, а? – на своем родном уральском наречье заговорил Петр. - Я ведь в театр электриком перешел, будем с ней в моей комнатушке жить.
- Не смей прикасаться к ребенку! – истерично закричала Настя. – Если ты к ней хоть пальцем прикоснешься, я тебя лишу родительских прав, и ты ее вообще никогда не увидишь.
Она отключила телефон и разрыдалась в голос, как уже давно не рыдала. Бросилась на кровать, скомкала под себя подушки и била кулаками по постели.
Немного успокоившись, она снова взяла телефон и, чуть подумав, набрала номер своей лучшей подруги, также актрисы Абенского драмтеатра Марии Космачевой.
- Машка, привет! Это я, Настя.
- Настька? Ну, ты даешь! Привет, дорогая. Ты вернулась?
- Нет, я из Москвы звоню.
- Из Москвы-ы? – то ли с завистью, то ли разочарованно проговорила Мария. – Жалко. Я думала, ты подурила-подурила и вернулась. Кстати, Трофименко о тебе до сих пор у меня спрашивает. Говорит, ты была незаменимой в роли Татьяны.
- Передавай ему привет, но скажи, что в театр я не вернусь. У меня вроде бы, тьфу-тьфу-тьфу, - Настя постучала по деревянной спинке кровати, - дело здесь пошло на лад.
- Ну-ну, коли так, то здорово, подруга.
- Слушай, Машка. Я собственно, звоню тебе по личному делу. Мне пару минут на-зад звонил мой ненаглядный бывший…
- Петро? Так он же в запое уже почти неделю…
- Ну, видимо, ради разговора со мной, временно оттуда вышел. Да, так вот, ты не проведаешь мать с Аленкой? Я боюсь, как бы он ее не запугал и не забрал себе дочку. А я тебе потом перезвоню.
- А че мне наведываться? Я тебе и сейчас скажу, что ходит к Алле Кузьминичне с регулярностью рейсового автобуса, все денег требует, буянит. Аленку, правда, не трогает, но та, когда видит отца, сразу пугается и начинает плакать. А Петра это бесит. Ты же, на-верное, не знаешь, что Трофименко его в театр взял? С намеком на твое возвращение. Кстати, у нас тут весело. Ваши московские с нашими электроламповыми тяжбу затеяли.
Но Насте все новости были не интересны. У нее в голове вертелись лишь мысли о дочери.
- Машунь, родная, прошу тебя, возьми Аленку на недельку к себе. И Никитке твое-му будет веселее. А я через неделю прилечу и расплачусь с тобой…
- Ты что, дура? На фига мне нужны твои деньги? А девчонку я возьму, впрочем, она и так частенько к нам заглядывает. Два года всего, а довольно сообразительная.
- Спасибо тебе. Ну, извини, я хочу еще маме перезвонить.
- Давай! Не пропадай, подруга.
Когда вернулся Павлинов и увидел расстроенное лицо Насти, он встревожился.
- Что-то случилось?
- Сегодня с мамой разговаривала. Дочурка по мне, говорит, скучает. А уж как я по ней соскучилась, - глаза у Насти вновь повлажнели. – Егор, ты не отпустишь меня хоть на несколько дней, с родными повидаться?
Павлинов задумался, что-то прикинул в уме. Посмотрел на расстроенное лицо На-сти и понял, что она сказала ему далеко не все. Но уточнять не стал.
- Хорошо, если на этой неделе закончишь запись песни, можешь слетать на родину.
- Спасибо, дорогой, - Настя обняла Егора за шею и поцеловала.
- А ты не хочешь меня покормить? – ласково освобождаясь из ее объятий, спросил Егор.
- Конечно, хочу. Все готово, только…
- Что только? – Павлинов перехватил просящий взгляд Насти, но она тут же опус-тила глаза. – Ну, говори, говори уж.
- У меня к тебе еще одна просьба, Егорка.
- Ну?
- Ты не сможешь… мне… ну, в счет моего гонорара за озвучание фильма…ну, или в счет… будущего…
- Короче, деньги тебе нужны, что ли?
- Да, - все так же, не поднимая глаз, кивнула она.
- Сколько?
- Ну, я не знаю, Егор, - пожала она плечами и посмотрела на него. – Ну, честно, не знаю. Сколько сможешь.
- Тридцать тысяч хватит?
- Спасибо, милый, - улыбнулась она своей обаятельной улыбкой, снова целуя его.
- Потом ты мне это спасибо отработаешь, - улыбнулся он.
- И даже не сомневайся в этом, - убегая на кухню, бросила она.
Поев, Павлинов как будто что-то вспомнил, почесал затылок и посмотрел на На-стю. Та, убирая посуду, не заметила его взгляда, но он взял ее за руку и придержал.
- Погоди, Настя. Я совсем забыл. Замотался, понимаешь.
Она поставила тарелки снова на стол и присела на табурет.
- Ты же знаешь, живопись – моя страсть, мое увлечение. Но времени катастрофиче-ски не хватает. А тут вся Москва говорит о каких-то двух невероятных шедеврах в арт-галерее «Марат». Давно собирался туда заглянуть, чтобы лично в этом убедиться. Да все не соберусь. У меня к тебе большая просьба. Я тебе дам адрес, объясню, как добраться… Впрочем, таксист и так тебя довезет. Картины называются «Утопленница» и «Смерть на шесте». Запомнила?
- Запомнила, - кивнула Настя.
- Съезди, пожалуйста, посмотри. Если это действительно стоящие картины, я обя-зательно загляну туда сам.
- Хорошо, Егорка. Завтра же и съезжу.
Настя выполнила просьбу Павлинова. Съездила в галерею «Марат». И не пожалела: давно она с таким вдохновением не погружалась в искусство живописи и ваяния. Даже забыла о семейных неурядицах. Обошла все залы и вдруг вспомнила, что ей же нужно посмотреть определенные картины. Повторила экскурсию по новой. Но так и не увидела тех самых картин, какие ее попросил посмотреть Павлинов. Удивленно пожав плечами, быстрым шагом прошла залы в третий раз и, убедившись, что она не ошиблась, вышла на улицу. Набрала номер телефона Павлинова.
- Егорка, я только что вышла из галереи… Ты знаешь, ни одной из двух картин, ко-торые ты просил меня посмотреть, я не обнаружила.
- Как не обнаружила? Может, ты их просто не заметила.
- Да нет, я трижды прошлась по всем залам. Нет таких картин.
Лицо Павлинова изменилось. Он забарабанил кончиками пальцев по столу, а потом махнул рукой.
- Ну, и ладно! Видимо, экспозицию сменили. Спасибо, Настя!
38.
Баренхольц все-таки уговорила Уринсона оставить обе картины у себя не на два дня, а на неделю. Не все ее друзья успели их посмотреть.
- Ты меня под монастырь подведешь, Алена, - пытался сопротивляться Марат.
- Не волнуйся, Маратик. Если монастырь будет женский, я сама постригусь туда в монахини, чтобы быть рядом с тобой.
- Ты все шутишь, а я теперь не столько переживаю за неизвестного художника, сколько за нашу славную милицию. Что, если они заявятся и спросят, где же картины?
Уринсон не зря волновался. Буквально через два дня в его кабинете раздался теле-фонный звонок.
- Господин Уринсон? – Марат узнал этот голос с едва заметной хрипотцой. - По-трудитесь объяснить свои действия. Куда исчезли обе картины? Своим непредсказуемым поведением вы уже начинаете меня раздражать.
- Они на профилактике. Слишком большой ажиотаж вокруг них. И я боюсь, как бы это не отразилось на полотнах. И вообще, я терпеть не могу, когда меня шантажируют. Если картины подарены галерее, значит, я могу с ними поступать, как мне удобно, если просто переданы на хранение, то прошу вас уведомить меня об этом письменно, - доволь-но грубо ответил Марат и повесил трубку.
Тон звонившего ужасно не понравился Уринсону и он решился позвонить в мили-цию и обо всем рассказать следователю Скоробогатько.
- Почему же вы сразу об этом мне не рассказали? – пожурил галериста майор.
- Да вы знаете, как-то особого значения этому не придавал. Но теперь мне это уже надоело.
- Ну, и напрасно. Мы бы поставили ваш телефон на прослушку и, по крайней мере, выяснили бы, с какого номера вам звонят.
- Так ведь, выяснить телефон не проблема. Проблема найти того, кто звонит.
- И эта проблема решаема, Марат Гедеонович. Держите нас в курсе событий.
- Обязательно.
С другой стороны, Марат тут же созвонился с Баренхольц. Она обещала приехать завтра с самого утра. И они целый день, вместе с Данилычем, посвятили просмотру видеозаписи с камеры наблюдения. Впрочем, никого из «подозреваемых» ими по прежним записям не обнаружили.
39.
Настя приехала в Абенск. Разумеется, приехала не с пустыми руками. Накупила игрушек: большую куклу для Аленки и радиоуправляемую машину для пятилетнего сына Марии Никиты. Самой Космачевой – модный жакет и косметичку. Теплые зимние сапоги для матери и шерстяной костюм для дочки. На Урале ведь зима уже была в полном разга-ре. Снег покрыл землю, прикрыв собою городскую необустроенность и грязь.
Первым делом наведалась к Марии, жившей в соседнем подъезде. Она надеялась именно здесь встретить и Аленку. И не ошиблась. Правда, девочка спала, и Настя попро-сила ее не будить. Тем более, что никто не станет им мешать говорить по душам. Что бы-вает, когда встречаются две подруги после долгой разлуки? Слезы, поцелуи, рассказы, показ обновок, перемалывание косточек общим знакомым. Затем, когда эмоции схлынули, начался серьезный разговор.
- Я тебя хочу попросить, Маш, не говори в театре о моем приезде. Я все равно туда не вернусь, а лишних слез и уговоров мне не нужно.
- Ну, и совершенно напрасно, - пожала плечами Мария. – Театр не виноват, что у тебя с ним любовь не сложилась.
- Ну, почему не сложилась. Мне казалось, что любовь была взаимной. Просто, все течет, все меняется. Не хочу ворошить прошлое. Я ведь больше не вернусь туда в качестве актрисы. Но, уверяю тебя, скоро вы обо мне услышите. Всего пока рассказать не могу: таковы условия контракта.
- Ох, ох, важная какая ты стала, - завистливо хмыкнула Мария. – Прямо-таки сто-личная штучка.
- Да ну тебя, Машка, - обиделась Настя. – Ты для меня навсегда останешься подру-гой.
Тут проснулась Аленка. Пришла на кухню, где сидели женщины. Увидев маму, расплакалась, но подойти к ней не решалась.
- Рыбка моя, ну и что ты плачешь? – бросилась к ней Настя, обняла стала целовать.
Затем взяла на руки, прошла с ней в комнату, где остался ее чемодан, открыла его и достала большую куклу.
- Смотри, что тебе мама привезла.
Девочка взяла куклу, прижала ее к себе и обняла Настю.
- Спасибо тебе, Маш, что приютила Аленку. Пойду домой, не буду тебе мешать.
- Давай, давай. Загляни еще ко мне перед отъездом.
- Обязательно!
Она вела Аленку за руку, другой катила чемодан на колесиках. Вошла в свой подъ-езд, поднялась на третий этаж, позвонила. Мать, словно стоявшая под дверью и ждавшая дочь, открыла тотчас же. Они обнялись. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы Настя поняла, что за те полгода, что ее не было в городе, мать немного сдала, волосы ста-ли еще более седыми, хотя держалась она все так же хорошо и молодцевато. Да и лет-то ей не так много – шестидесяти нет.
На следующий день Настя повела мать в магазин электротоваров и купила домой недорогую стиральную машинку.
- Хватить портить руки и гнуть спину. Двадцать первый век на дворе. Только вни-мательно изучи инструкцию.
- Да уж зачем было так тратиться, Настюша. Я ведь привыкла, - улыбалась Алла Кузьминична.
- Ну, значит, и к машинке привыкнешь. К хорошему привыкают быстро.
А к вечеру заявился Петр.
- Ну-ка, дай-ка на москвичку посмотреть! – заулыбался Петр, обнажив щербатые, желтые от частого курения зубы.
Он попытался обнять жену, но та ловко выскользнула из-под его рук.
- Хочу тебя расстроить, Смирнов – я подала на развод. Так что, постарайся близко ко мне не подходить, а то ведь и толкнуть могу.
- Ух ты, ух ты, блин, как расхарахорилась. В Москве все такие? Или ты одна такая боевая?
- Тебе чего надо?
- Так это! Ты же, наверное, знаешь, что мне в театре выделили твою бывшую гри-мерку для жилья.
- И совершенно напрасно тебя Трофименко в театр взял. От тебя толку, что от коз-ла молока.
- От козла – не от козла, но электрики всем нужны. А то завод-то, вон, наш, прода-ли, работать негде стало…
- Ты что жаловаться пришел? Так мне плевать на тебя.
- Короче, мне нужно на обустройство быта. Я же не требую у тебя разделения жил-площади.
- Еще бы ты ее требовал. Это приватизированная квартира моих родителей и ты здесь даже не прописан.
- Ну, тогда тем более ты мне должна помо…
- Я тебе ничего не должна, Смирнов. Понятно? Это ты мне должен за испорченную мою жизнь. Причем тебе с таким долгом до конца жизни не расплатиться.
Однако она очень хорошо знала Петра Смирнова: от него так просто не отделаться. И чтобы поскорее избавиться от него, Настя выдала ему полторы тысячи рублей.
- И послушай, Смирнов, если ты еще хоть раз здесь появишься, в моем ли присут-ствии, или после моего отъезда, тебе не поздоровится. Понял?
- А ты меня на понял не бери, - уже стоя на лестничной площадке, ответил Смир-нов. – Я и сам понятливый.
Настя провела в Абенске три счастливых и беззаботных дня. Как не хотелось уез-жать, но контракт – дело серьезное. Тем более, что позвонил Павлинов. Он скучает по ней. Сердце у Насти при этих словах забилось учащенней. Спросил, когда ее ждать.
- У меня уже билеты на руках. Поезд завтра в двенадцать двадцать.
- Очень хорошо. Если у меня получится, я тебя встречу на вокзале.
В это время к ней подбежала Аленка и Настя, обняв дочку, решилась спросить:
- Егорка, у меня к тебе просьба. Ты не разрешишь мне взять с собой дочку?
- Нет! – тут же категорически ответил Павлинов. – У тебя контракт, Настя, который ты должна выполнять беспрекословно, а ребенок тебе будет только мешать, отвлекать. Если ты хочешь сделать карьеру в шоу-бизнесе, ты должна чем-то пожертвовать. Помнишь старую присказку: «Искусство требует жертв»? Вот у тебя сейчас как раз этот случай.
40.
Майор Скоробогатько вместе с двумя оперативниками выехал в коттеджный посе-лок на Рублевском шоссе, где практически постоянно проживал в последнее время Пав-линов. Вот и искомый дом за высоким крашенным в синий цвет забором. Впрочем, здесь все дома прятались за заборами. Частная собственность не любила, когда кто-то посто-ронний пытался влезть в частную жизнь. Скоробогатько нажал на кнопку звонка у вход-ных ворот. Никто не отозвался ни через минуту, ни через две, ни после повторного звонка.
- Да, наверняка, нет никого, Петрович, - сказал один из оперативников. – У них же жизнь какая? Хрен поймешь, когда они дома бывают.
- Ну что же, мужики, тогда давай вокруг забора. Если нет никакой лазейки, придется через верх сигать, - скомандовал Скоробогатько.
Оперативники разошлись в разные стороны и через несколько минут вернулись.
- Не, Петрович, здесь с лазейками не строят, - покачал головой второй опер.
- Ну, тогда полезли.
- Полезли! – вздохнули опера.
Когда все трое перелезали через забор, их увидел проходивший мимо мальчишка лет двенадцати.
- Дяденьки, а вы куда? – полюбопытствовал юнец.
- Да вот, пацан, понимаешь, хозяин пригласил нас к себе погостить, а ключ забыл оставить, - спрыгивая вниз, ответил Скоробогатько, улыбнувшись.
Мальчишка тут же помчался к дежурившему на въезде в поселок охраннику сооб-щить о происшествии.
- Успокойся, малец, это менты, я у них документы проверял, перед тем, как про-пустить.
- А чего же они тогда… хозяин пригласил, - расстроился мальчишка от того, что это оказались не воры.
Тем временем, милиционеры обошли вокруг дома, заглянули в окна и во все при-стройки. Дом и в самом деле оказался пустым. Двери были заперты, но один из оперов взобрался на балкон второго этажа.
- Здесь балконная дверь не закрыта, Андрей Петрович, - крикнул он сверху.
- Отлично! Значит, тебе осталось только спуститься вниз и либо открыть нам дверь, либо хотя бы окно, - ответил Скоробогатько.
Оперу не удалось открыть дверь – замок с двух сторон запирался на ключ. При-шлось открыть окно и через минуту в доме уже оказались все трое. Не спеша обошли все комнаты, впрочем, не известно, с какой целью. Разумеется, ничего подозрительного не нашли.
- А что мы здесь ищем, Петрович? – спросил второй оперативник.
- А черт его знает! – пожал плечами Скоробогатько. – Пожалуй, нам и в самом деле здесь делать больше нечего. Пошли, мужики.
Опера по очереди выпрыгнули из окна во двор. Взобрался на подоконник и Скоро-богатько, в последний раз оглянувшись назад. И тут взгляд его упал на ряд картин, висев-ших на стене комнаты. У него промелькнула мысль, смысл которой он сразу и сам не по-нял, но что-то его заставило спрыгнуть вниз, подойти к стене и, наугад, снять одну из картин. Прикрыв ее одной из лежавших на столе газет, он снова полез на подоконник и теперь уже спрыгнул вниз, прикрыв за собой окно.
- Чуток прибарахлились, Петрович? – улыбнулся опер, лазивший на балкон.
- Чудак, в нашем деле фигурирует сразу две картины. Вот я и хочу выяснить, мо-жет быть, у тех картин и у этой автор один и тот же. На-ка, лучше возьми ее, только не повреди. И идите к машине. А я все-таки повестку хозяину дома выпишу.
Опера взяли картину и направились к забору. Один из них держал картину, другой взобрался наверх, взял картину и спрыгнул вниз, тут же перебрался через забор и второй. В это время Скоробогатько заполнил повестку, осмотрел дверь, ища, куда бы ее пристро-ить. Наконец, вставил ее в щель рядом с замком.
41.
Заканчивались съемки фильма. Последние эпизоды снимались в Сочи, хотя, по сценарию, действо происходило на Лазурном берегу во Франции. Но Павлинов решил сэкономить. В конце концов, в Сочи растут такие же пальмы, как и в Сен-Тропе, а поскольку основные съемки происходили в помещении, то и не играло никакой роли, в каком городе все это будет снято. К счастью, и погода благоволила съемочной группе – несмотря на начало ноября, здесь стояла удивительно теплая и безветренная погода. Да и современные средства компьютерной графики позволяли даже из арктического побережья Северного Ледовитого океана сделать субтропики.
По сценарию, на роскошную виллу из белого камня за, казалось бы, непроницае-мым каменным забором, где хозяин виллы, новый русский по фамилии Хавкин, забавлял-ся с влюбившейся в него элитной проституткой, которую как раз и играла итальянская порнодива Кристина Пачолли, нагрянула бригада русского мафиозо Кнута во главе с са-мим боссом. Хозяин виллы задолжал Кнуту очень большую сумму и все сроки возврата кредита уже давно прошли. Хавкин был спокоен за свою безопасность – вилла была на-пичкана системами видеонаблюдения по всему периметру. К тому же, большой отряд вооруженных до зубов телохранителей денно и нощно несли свою службу не только внутри, но и снаружи. Но и Кнут был сам себе на уме. И очень не любил, когда его обманывали, особенно, когда обманывали на такую очень большую сумму в евро. Его люди несколько дней следили за виллой Хавкина, измеряли расстояние, проверяли систему охраны, рисовали схемы и пришли к выводу, что проще всего будет прорваться на виллу с помощью либо танка, либо бронетранспортера.
- Нет проблем! – хмыкнул Кнут, и тут же набрал номер командира ближайшей во-инской части.
Командиром части был француз, который тоже был любителем евро. Оформив все под видом внеплановых учений, он выделил Кнуту два танка. Посадив на броню танков своих людей с гранатометами и «калашниковыми», сам Кнут вызвал личный вертолет и взмыл в небо.
Под покровом ночи оба танка, проломив каменное ограждение виллы, ворвался внутрь частной территории и жителей близлежащих домов разбудили внезапные залпы из гранатометов и бесчисленные автоматные очереди. Там едва ли не началась паника: все подумали, что на Францию кто-то напал.
С другой стороны, от такой лобовой атаки, телохранители Хавкина тут же разбе-жались и многие не без ущерба для собственных брюк. В это время вертолетные фонари осветили лужайку возле виллы и через пару минут уже на очищенную территорию при-землился вертолет Кнута, который довольно попыхивал сигарой и не торопился покидать кабину, ожидая появления самого Хавкина.
Но здесь случилось непредвиденное. Местные жители и в самом деле подумали, что начались некие военные действия (а поскольку рядом с Сочи, где и происходили съемки, находится Абхазия, куда то и дело норовит ввести войска с помощью НАТО Гру-зия, местные жители и подумали, что свершилось то, что давно уже их пугало, а так как была ночь, а американские офицеры не всегда в ладах с географией, то они все перепу-тали и оказались уже далеко за границами небольшой Абхазии, вторгнувшись на территорию России), и решили, пока не поздно, разбегаться. И, когда по сценарию полностью обнаженная Пачолли должна была в истерике и с криками покинуть территорию виллы в проем, проделанный танком, добежать до края обрыва, и с деся-тиметровой высоты прыгнуть в морскую пучину (прыгать, естественно, должна была каскадерша), в тот самый момент, когда Пачолли выскочила из пролома на дорогу, чтобы пересечь ее и бежать до обрыва, из-за поворота на большой скорости выскочил черный «Мерседес» одного из местных обитателей и сбил актрису. Удар был настолько силен, что Пачолли отбросило метров на пять в сторону. «Мерседес» тут же резко затормозил. Машина мгновенно оказалась освещенной софитами и светом от вертолетных фонарей. Оператор, поскольку все произошло очень быстро, продолжал снимать и только ошарашенный режиссер Миша бессильно выронил из рук мегафон и застыл на месте, как в столбняке.
Через минуту из машины вышел пришедший в себя водитель, затем сидевшая на заднем сиденье женщина, видимо, его жена.
- Я не понял, это что было? – в шоке, все еще ничего не понимая, спросил, ни к ко-му не обращаясь, хозяин машины.
Вся съемочная группа также застыла в шоке и изумлении. Какое-то время царила мертвая тишина. На востоке родилось кроваво-красное зарево рассвета. Кусочек солнеч-ного диска, казалось, вынырнул из морской пучины, также пытаясь понять, что же про-изошло на этой земле.
Первым опомнился оператор. Он, наконец, выключил камеру, отдал ее помощнику и приблизился к машине.
- Ты что, козел, сделал? Ты человека убил, актрису. Понимаешь? К тому же ино-странку.
- Я… она же… неожиданно, вдруг… Я н-не то, что затормозить, я п-понять не ус-пел…
Его жена подошла к лежавшей на боку, раскинув руки в сторону, Пачолли и стала ее переворачивать, чтобы пощупать пульс и биение сердца.
И тут опомнился Миша Жук.
- Не тронь ее! – заорал он каким-то неестественным голосом. – Жертва должна ле-жать в том же положении…
- Я же только проверить хотела, жива ли, - опустошенно ответила женщина, закры-ла лицо руками, отошла в сторону, повернувшись ко всем спиной, и все увидели, как нервно стали подергиваться ее плечи.
На балконе той самой виллы стоял, наблюдая за ходом съемок Павлинов. Рядом, прижавшись к нему, находилась Настя. После происшедшего, Павлинов сильно поблед-нел, едва ли не до крови прикусил губу. Кивком головы подозвал к себе в тот момент гля-нувшего на него ассистента режиссера. Тот подошел к самому балкону и смотрел снизу вверх на Павлинова.
- Ты отвечал за безопасность?
- Я, Егор Эдуардович. Но я же не мог предусмотреть все до таких мелочей…
- Ты должен был предусмотреть все! – зло произнес Павлинов.
Настя же в этот момент смотрела туда, где произошло несчастье. Вокруг Пачолли уже суетилась едва ли не вся съемочная группа. Студийный же врач осматривал Кристи-ну, делая ей массаж сердца. Убитые происшедшим владелец «Мерседеса» и его жена си-дели на порожках машины, обхватив голову руками.
- Срочно звони в милицию и «скорую помощь», - продолжал Павлинов разговор с ассистентом, - и вдвоем с Мишей будете давать разъяснения. Ясно?
- Ясно, Егор Эдуардович.
Ассистент вынул из кармана мобильный телефон и, направившись к толпе, одно-временно стал набирать номер. Настя спустилась вниз и побежала к месту происшествия. Жук в это время подошел к оператору.
- Ты снял сцену аварии?
- Кажется, да. По крайней мере, камера работала.
- Хорошо. Проверь, если сцена снята, будем менять финал фильма.
- Как скажешь, Миша, - пожал плечами оператор.
Павлинов же, на секунду замер, вперив взгляд в лежавшую на земле Пачолли. В глазах его неожиданно засверкали огоньки, к вискам прилила кровь. Он быстро удалился в помещение и через полминуты вновь появился с альбомом для зарисовок и карандаша-ми в руках. Еще раз взглянув на место происшествия, он начал размашистыми жестами быстро, но уверенно запечатлевать увиденную картину, переворачивая страницу за страницей. В этот момент находившаяся в толпе Настя, ища Егора, оглянулась назад и увидела его стоящим все там же, на балконе, и что-то рисующим. Она быстрым шагом вернулась в дом, поднялась на второй этаж и неслышно подошла сзади к Егору. Заглянула через плечо и поразилась точности изображаемых деталей. Павлинов в порыве творческой страсти не замечал ее. Когда же закончил и повернулся, тут же наткнулся на Настю. Вспыхнув, он хотел тут же накричать на нее, но увидел в ее глазах обожаемый восторг, а на лице удивление:
- Егорка, это то самое твое супервозбуждение? – вспомнила она слова Павлинова.
Он тут же успокоился и даже улыбнулся. Взял кончиками пальцев свободной руки ее подбородок и поцеловал в лоб.
- Оно самое! Но только об этом никому-никому.
- Я поняла.
- Что с ней?
- Женя вызвал милицию и «скорую», но наш врач сказала, что скорая ей уже не по-может.
- Жаль! Как-то все у нас по-идиотски получилось, - грустно вздохнул Павлинов. – Впрочем, съемки уже практически закончены… А финал можно и изменить, - задумчиво добавил он, и тут же вспыхнул от неожиданной мысли. – Я полагаю, если раскрутить эту историю с реальной гибелью Кристины, можно получить рекордный прокат и немало призов на фестивалях.
- Егор, как ты можешь в такой момент думать об этом, - возмутилась было Настя.
- О бизнесе нужно думать всегда. Или просто им не заниматься, - отрезал Павли-нов.
Они ушли с балкона. В этот момент подъехала «скорая» и почти сразу же милиция. Настя рванулась вниз, но Павлинов ее придержал за руку.
- Послушай, Настя. Мне, пожалуй, не надо бы светиться во всей этой истории. Я срочно уезжаю в аэропорт. Если меня спросят, скажи, мне вдруг срочно позвонили из Мо-сквы и я уехал еще час назад, и всей этой истории не видел.
- Хорошо, - кивнула головой Настя. – Да, но ты же до этого разговаривал с Женей, ассистентом.
- Ну и что? Его тоже предупреди.
Павлинов спрятал альбом в свою дорожную сумку, вышел на задний двор, где стояла дожидавшаяся его машина, и уехал.
42.
Едва съемочная группа во главе с главным режиссером вернулась в Москву, на квартиру к Михаилу Жуку явились оперативники во главе с майором Скоробогатько. Они пасли Жука уже несколько дней и ждали лишь его возвращения. Дверь открыла пожилая, седовласая женщина. Это была мать Михаила. Ждали гостей, поэтому женщина даже не удосужилась спросить, кто там. Когда же открыла и увидела перед собой целую группу незнакомых мужчин, лицо от удивления вытянулось.
- Вы кто?
- Майор Скоробогатько, - Андрей Петрович показал ей удостоверение. – Михаил Афанасьевич Жук здесь проживает?
- Здесь! Это мой сын.
- Он сейчас дома?
- Дома. Только вчера вернулся.
- Очень хорошо! Мы собственно, к нему.
- А что случилось?
В это время из ванны с полотенцем в руках вышел Михаил.
- Мама, кто пришел? – спросил он, но, увидев знакомое лицо следователя, сразу все понял.
Скоробогатько с оперативниками вошли в квартиру и майор тут же протянул Жуку бумагу.
- Гражданин Жук, вот ордер на ваш арест.
- Но я же вашим сочинским коллегам объяснил ситуацию. Это был несчастный случай.
- Миша, что случилось? – испуганно спросила мать. – Ты кого-то убил?
- Да нет же, мама. Понимаешь, у нас на съемках погибла актриса. Попала под вне-запно появившуюся машину. И я к этому делу не имею никакого отношения.
Женщина прикрыла рот ладонью, взволнованно закачав головой. Один из опера-тивников подошел к Жуку и застегнул на его запястьях наручники.
- Не волнуйся, все выяснится, и меня отпустят.
- Миша, Миша!
- Нам необходимо произвести у вас в квартире обыск, - произнес Скоробогатько, осматривая комнату, в которой они находились.
- Если так положено, прошу, - пожал плечами Жук. – Только я не понимаю, что вы здесь хотите найти? Руль от машины, которой была сбита Пачолли?
- Значит, вы еще и Пачолли убили? – спросил Скоробогатько, кивнув головой опе-ративникам, чтобы приступали к обыску.
- Почему еще? – возмутился Жук. – Вы хотите сказать, что я еще кого-то убил?
- Гражданин Жук, вы подозреваетесь в убийстве Тополькиной и Уразовой. И не стройте из себя невинную жертву милицейской ошибки.
Услышав такое, мать Жука упала в обморок. Благо, находившийся рядом опера-тивник вовремя подхватил ее и уложил на диван.
- Мама! – бросился было к ней Жук, но Скоробогатько его остановил.
- Спокойнее, Михаил Афанасьевич! С вашей мамой все будет в порядке.
Он вышел на кухню, нашел стакан, налил воды из-под крана и принес женщине. Помог ей приподняться и выпить воду. Она немножко пришла в себя, хотя лицо стало необычно бледным.
- Но я не знаю никакой Тополькиной, и тем более никакой Уразовой. Я впервые слышу эти фамилии.
- Правда? А вот Анна Васильевна Покровская говорит, что вы лично поставили свою подпись под приглашением на кастинг в вашей киностудии этих двух женщин.
- А-а! Ну да! – кивнул Жук. – Я, честно говоря, об этом уже и думать забыл. Знаете, скольких людей мы чуть ли не еженедельно просматриваем на роли. Всех и не упомнишь.
- Да, но погибли-то только эти две. Или о других жертвах мы еще не знаем?
- Да что вы, товарищ майор. Вы считаете, что это я их убил?
- По крайней мере, пока всё свидетельствует против вас.
Сидевшая на диване мать застонала, словно от боли, и обхватила голову руками.
- Да не убивал я никого! – нервно выкрикнул Жук. – А вот вы этими вашими гнус-ными обвинениями добьетесь того, что убьете мою мать.
- Спокойнее, Михаил Афанасьевич, спокойнее. Не горячитесь! Если вы не винова-ты, что вы так волнуетесь?
В это время из соседней комнаты вышли оба оперативника (те самые, которые ез-дили с майором на дачу к Павлинову), подошли к Скоробогатько.
- Андрей Петрович, там ничего, - негромко произнес один из них.
- Хорошо, - кивнул Скоробогатько. – Проверьте еще ванную и прихожую.
Сам же майор подошел к телевизору, рядом с которым стояла напольная, вращаю-щаяся полка с многочисленными кассетами, DVD- и CD-дисками. Внимательно осмотрев полку, он покрутил ее, затем взял первый попавшийся диск. На нем был записан их фильм «Роман с северным сиянием». Скоробогатько покрутил в руках диск и вдруг глаз его зацепился за некий непонятный значок на оболочке диска. Ему показалось, что он где-то уже этот значок видел. Он взял еще несколько дисков и кассет, и на всех был один и тот же значок, похожий то ли на некую закорючку, то ли на веточку. И он вспомнил: такие же значки были на картинах, и давших толчок к расследованию двух убийств неким маньяком-извращенцем. Скоробогатько подошел с дисками в руках к Жуку.
- Михаил Афанасьевич, вы мне можете объяснить, что это за такие непонятные значки стоят на ваших дисках.
Жук искоса глянул на то место, куда ткнул пальцем Скоробогатько и хмыкнул.
- Чего объяснять? Это логотип нашей киностудии «Пава». Его придумал сам Пав-линов.
- Та-ак! А что этот логотип означает?
- Неужели непохоже? Кончик павлиньего пера с голубым глазком.
Скоробогатько присмотрелся внимательнее. И в самом деле, похоже на павлинье перо. Вот и вся загадка.
Оперативники закончили обыск. Доложили майору о том, что ничего подозритель-ного не нашли.
- Понятно! Забирайте задержанного, и поехали.
- Можно ему хоть вещи собрать, еду? – моляще посмотрела на Скоробогатько мать.
- Пока нет необходимости, - ответил майор. – Если все это понадобится, мы вам со-общим.
- Я хотел бы связаться с адвокатом, - попросил Жук.
- Мы вам обязательно предоставим такую возможность, но не здесь и не сейчас.
Оперативники взяли Жука под руки и повели к выходу. Скоробогатько положил в свою папку несколько дисков и кассет.
Приехав в контору, он, не заходя в свой кабинет, тут же направился к Мысяку.
- Разрешите, Кирилл Геннадиевич?
- А, Скоробогатько? Что у вас? Заходите.
- Мы только что задержали Жука, и у него на квартире нашли довольно интересные вещицы, - Скоробогатько расстегнул папку и положил на стол перед начальником кассеты и диски.
- Что за вещицы? – глянул на все это немного непонимающе подполковник.
- А вы посмотрите, что там, под названием киностудии за значки-логотипы стоят.
Мысяк взял в руки один диск, затем другой, рассмотрел их со всех сторон, всмот-релся внимательно. Утвердительно кивнул и отложил их в сторону.
- Что-то эти значки мне напоминают.
- Так точно, товарищ подполковник, - улыбнулся Скоробогатько. – Точно такие же значки стоят на тех двух картинах из галереи «Марат».
- Действительно! – кивнул головой Мысяк. – Значит, вот тебе и безымянный ху-дожник?
- Павлинов! – подтвердил Скоробогатько. – Вы знаете, Кирилл Геннадиевич. Я с ребятами ездил на его виллу на Рублевке. Хотел повестку вручить, на допрос вызвать, но Павлинова дома не оказалось, зато мы увидели на стенах дома множество картин. Одну из них я привез. На всякий случай. Для, так сказать, идентификации. Там точно такой же значок стоит. Я картину еще не показывал экспертам. Разрешите это сделать, чтобы снять последние сомнения.
- Конечно, Андрей. Хотя, и так все логично складывается. Ну, подумай сам, - пере-ходя на «ты» стал рассуждать Мысяк, - кто еще, как не человек по фамилии Павлинов мо-жет сделать своим лейблом павлинье перо?.. Вот что, Андрей, езжай к своим экспертам, и захвати с собой все эти кассеты. Пусть для полной ясности сравнят значки. А я направлю Трегубова к этому неуловимому Павлинову. Пора бы уже ему с нами встретиться. Вопро-сов-то к нему накопилась масса.
43.
Секретарша, та самая блондинка, давно не видела шефа таким злым и колючим на язык. В гневе, он даже разбил большую напольную вазу с восточным орнаментом из тон-кого белого китайского фарфора. Случайно задел ногой. Но именно это и немного приве-ло Мусало в чувство. А все потому, что давно уже ему с таким трудом не давалось заду-манное. Впрочем, он утешал себя тем, что, возможно, понадеялся не на того исполнителя.
- Наталья! Набери мне Ползунова! – приказал он подметавшей осколки вазы секре-тарше.
Блондинка послушно кивнула, тут же замела на совок осколки и, выйдя из кабине-та, не закрывая дверь, высыпала все в урну и, сев за свой стол, быстро набрала нужный номер мобильного телефона. Как только Ползунов ответил, Наталья тут же сообщила Му-сало.
- Тарасик, Ползунов у телефона.
Мусало гневно схватил трубку и, не здороваясь, зарычал:
- Ну шо, Мыкола? Не справляешься с работой? Не можешь справиться с каким-то голодранцем из Мухосранска? Мяско не по зубам, слишком жестким оказалось? А ты зна-ешь, шо у меня таких, как ты, мэ-нэ-дже-ров, пруд пруди. Завтра же на твое место засту-пит другой. И все сделает со скоростью сверхзвукового самолета.
Наконец-то Мусало сделал паузу и Ползунов смог вставить свое слово.
- Тарас Григорьевич, все как раз нормально. Я уже дал команду размыть пакет ак-ций через дополнительную эмиссию, и буквально завтра этот Горностаев останется со своими тремя процентами акций. К тому же, на него уже стали давить подначенные нами рабочие: мол, такой-сякой не дает возможности новым владельцам улучшить положение на заводе… А судья сволочь полная оказалась: бабки вроде сначала взял, а потом чего-то, видно, испугался вернул назад все, до последнего евро.
- В общем, так, Мыкола! У тебя осталось ровно двадцать четыре часа. Если я завтра в это же время, - Мусало глянул на часы, - выясню, что у тебя ничего не изменилось, мо-жешь считать, что я забыл не только твою фамилию навсегда, но даже и то, как ты выгля-дишь. Ты меня понял, Мыкола?
- Я все понял, Тарас Григорьевич. И обещаю, что завтра мы станем полноценными владельцами рейдпригодного актива.
Ползунов отключил телефон и сидел бледный несколько минут, приходя в себя. Встал, налил себе в стакан воды из графина, выпил залпом, обливаясь и жадно, со стоном, глотая.
- Григорий! – закричал он.
В кабинет спустя всего пару секунд заглянул секретарь.
- Я слушаю.
- Как там с публикацией против Горностаева?
- Все нормально! – улыбнулся Григорий. – В сегодняшней «Вечерке» такая бомба выйдет, что наш Степа всю оставшуюся жизнь икать будет.
Ползунов удовлетворенно кивнул, потом несколько минут подумал.
- Слушай, Гриша, компромат – это хорошо. Это, как говорится, бьет по душе, по сердцу. Но морда при этом гладкая останется. А хочется, чтобы эта сволочь поняла, нако-нец, где ее место. Ты меня понимаешь?
- С пацанами, что ли поговорить? – догадался Григорий.
- Поговори, поговори, Гриша, - закивал Ползунов. – Только это, чтоб не переусерд-ствовали. И как-то похитрее, ну, чтобы на нас не подумали.
- Коля, все будет, как надо. Я же не тупой.
- Вот и славно, - больше для себя произнес Ползунов.
Степан Горностаев возвращался домой с завода поздно вечером. С трудом удалось отправить заказчику последнюю партию контрафактных DVD-дисков с записью послед-него фильма Квентина Тарантино «Убить Билла-2». Степан понимал, что это была именно последняя партия, и больше не хотел брать заказов. И вообще, завтра нужно позвонить в Москву Павлинову и рассказать все, как есть. Может Павлиныч что посоветует, как с его же москвичами-рейдерами бороться. Хотя, Степан понимал, что даже у Павлинова кишка тонка с такими бодаться. Ну что же, он неплохо подзаработал на этом деле. Спасибо тому же Павлинычу. Как говорится, пора и честь знать.
Фонари слабо освещали улицу. Впрочем, дорогу домой Степан мог найти даже с закрытыми глазами, уж сколько лет ходит туда-сюда. Снег скрипел под ногами. Ветра практически не было, поэтому мороз почти не ощущался. Вот он свернул в темную под-воротню, еще десяток шагов и он войдет в родной двор.
Но тут дорогу ему перегородили два, как показалось Степану, шатавшихся, нетвер-до стоявших на ногах мужика.
- Братан, закурить не найдется?
Обратился к Степану один из них.
- Извините, мужики, не курю.
Степан хотел было обойти стороной мужиков, но не тут-то было. Первый остался стоять на том же месте, а второй сделал шаг в сторону и перегородил дорогу.
- Что, и даже спичек не найдешь? – спросил уже второй.
- Мужики, я же говорю, я не курю. Поэтому ни спичек, ни сигарет у меня нет.
Он снова хотел пойти, но мужики стояли, как вкопанные, перекрыв все пути. Сте-пан оглянулся вокруг – никого. Оценивающе оглядел мужиков: хоть, по всей видимости, и нетрезвы, но физически крепкие и помощнее его будут. Да и драться ему не хотелось, настроение и без того паршивое. Решил откупиться. Полез в карман дубленки, вытащил первую попавшуюся купюру.
- Впрочем, есть выход, мужики! Вот, возьмите деньги, купите себе сигареты, спич-ки, зажигалку, - он протянул им сотенную купюру.
Но реакция у мужиков оказалась прямо противоположной. Они переглянулись.
- Это что, он решил поиздеваться над нами? – спросил первый у второго.
- Не иначе! – ответил второй. – Это что же. Он нас за идиотов считает? Нате вам, мол, деньги, и идите ночью сигареты покупайте.
И тут дошло и до Степана: в самом деле, ночь же на дворе, где же они табачный киоск найдут. Впрочем, Степан решил и дальше стоять на своем.
- Ну, так завтра с утра купите.
- Ах ты ж, сука! Ты продолжаешь над нами издеваться? – закричал первый и тут же со всего маху заехал Горностаеву по лицу.
Впрочем, тот успел в последний момент увернуться, и удар пришелся лишь по уху. Зато сам Степан едва удержался на ногах – если бы не стена подворотни, он бы упал. Но это еще более разъярило приятелей. Второй вытащил из-под пальто милицейскую дубин-ку и со всего маху заехал Горностаеву под дых. В следующую секунду первый снова уда-рил Степана по лицу. На этот раз более удачно. Степан упал, прикрыв обеими руками ли-цо и голову, но это мало помогало. Видно было по всему, что нападавшие знали, что делали, и видно было, что делали это не впервой. Теперь в ходу были, в основном, ноги, иногда в дело пускалась и дубинка.
В этот момент в проеме подворотни показались тени какой-то парочки. Поняв, что происходит впереди, девушка дернула за руку своего спутника.
- Пойдем отсюда!
Парень тоже был не прочь уйти, но перед этим все же крикнул:
- Эй, вы там, прекратите! Не то я милицию вызову.
Это тут же остудило пыл избивавших, один другого тронул за плечо.
- Будя, Стас! Не то забьем насмерть.
Второй перевернул Горностаева на спину, склонился над ним, пытаясь понять, жив ли еще тот, затем поднял глаза на первого и кивнул. В следующую секунду они уже исчезли в проеме черной подворотни. Заметив, что мужики убежали, пара сначала нерешительно, затем, точно убедившись, что они остались одни, уже смелее, приблизилась к лежавшему на земле мужчине.
- Вань, глянь-ка, живой он или нет, - ухватившись за рукав дубленки спутника пролепетала девушка.
Парень, предварительно еще раз оглянувшись вокруг, подошел наконец к мужчине и склонился к нему пониже. И тут же, чуть отпрянув, вздрогнул.
- Батя? – крикнул он. – Вот, сволочи! Свет, это же отец мой.
Он встал на колени и, расстегнув дубленку, приложил ухо к груди. В этот момент Степан еле слышно застонал.
- Жив, папка! – обрадовался Иван. – Светик, ну-ка помоги мне его поднять. До до-му близко, доведем.
Они с трудом подняли Степана на ноги и, положив его руки себе на плечи, не спе-ша, потащили, поскольку ноги Степана волочились по земле, домой.
Антонина, встревоженная не только тем, что долго не было сына, но и неожидан-ной задержкой мужа, едва открыв дверь, чуть не упала в обморок. Но быстро взяла себя в руки и решительным тоном произнесла.
- Ваня, вызывай «скорую» и в милицию звони! А ты помоги мне его оттереть от крови и перевязать, - обратилась она к Светлане.
Когда, на третий день, уже лежа в больничной палате, весь перебинтованный и с рукой в гипсе, Степан пришел в себя, бессменно дежурившая у его постели Антонина то ли сказала, то ли простонала:
- Это они, москвичи чертовы, Степа, - глаза ее вдруг повлажнели. – Говорила же я тебе, не вязался бы ты с ними.
- Не уверен, Тоня, - запекшимися губами с трудом, еле слышно произнес Степан. – Они же закурить просили… Но, даже если это и они… сейчас ничего не докажешь.
44.
Михаил Жук чувствовал себя в камере следственного изолятора весьма неуютно. Как, вероятно, на его месте чувствовал бы себя любой нормальный человек, не чувст-вующий за собой никакой вины, но при этом понимающий, что, если его арестовали, зна-чит, либо это кому-то из его недругов было нужно, либо его просто с кем-то спутали. По-скольку у режиссера не было таких влиятельных недругов, способных засадить его в СИ-ЗО, оставался второй вариант. Именно это он и пытался объяснить блатным завсегдатаям пенитенциарных заведений, допытывавшихся у него, за какие такие заслуги он сюда по-пал. Законник и его шестерки, только ржали над фраерком по фамилии Жук, больше под-ходящей для погоняла (то бишь, клички), за его догадки.
Впрочем, мучиться в сомнениях Михаилу долго не пришлось – на следующий день его вызвали на допрос. Жука ввели в камеру для допросов СИЗО. За столом сидели сразу два следователя – Трегубов и Скоробогатько, с которым Жук уже общался и который, собственно, и задерживал его. Оба были в штатском.
- Здравствуйте, Михаил Афанасьевич. Проходите, присаживайтесь, - едва за доста-вившим Жука охранником закрылась железная дверь, Скоробогатько жестом указал на стул напротив себя. – Меня вы уже знаете, а это – мой коллега, следователь Следственно-го комитета, майор Трегубов.
Михаил сел на предложенный стул и исподлобья посмотрел на Трегубова.
- Я бы хотел знать, за что меня арестовали? – первым задал вопрос Жук.
- Не арестовали, а пока лишь задержали, - поправил его Трегубов. – Вы подозревае-тесь в причастности к двойному убийству.
- Чего-о!? – Жук поднял глаза, переводя взгляд с одного майора на другого. – Во-первых, я уже говорил при задержании, что это был несчастный случай. А во-вторых, что-то я не заметил, чтобы там еще кто-то погиб.
Скоробогатько с Трегубовым удивленно переглянулись.
- Что вы называете несчастным случаем? – попросил уточнить Скоробогатько.
- Ну, как же! Кристина Пачолли в процессе съемок выскочила на дорогу, а там не-ожиданно промчалась машина…
- Понятно! – кивнул Трегубов. – Если вы имеете в виду Сочи…
- Ну да!
- Так вот, там, в Сочи, возможно, и был несчастный случай, - уже недовольным то-ном, из-за того, что его прервал допрашиваемый, произнес Трегубов. – С этим работает местная милиция. Вы же подозреваетесь в совершенно других преступлениях.
- В каких? – лицо Жука вытянулось от удивления.
Скоробогатько положил перед ним сначала две фотографии. На одной из них была Ирина Тополькина на пьедестале почета с медалью на груди. На другой - Галина Уразова на шесте в ночном клубе.
- Вы знаете этих девушек?
Жук придвинулся ближе к столу, взял в руки сначала одну фотографию, затем дру-гую. Каждую рассматривал по нескольку секунд и положил обратно на стол.
- Да, знаю. Я же вам про них и говорил, когда вы приходили к нам на студию - они у нас проходили кастинг для роли, правда, в разных фильмах и в разное время. Но обе нам не подошли.
- И вы потом с ними не встречались? – уточнил Скоробогатько.
- Потом?.. Нет!
- А почему вы задумались перед тем, как сказать «нет»?
- Вспоминал, действительно ли я с ними больше не встречался. Знаете, как гово-рится, через мои руки прошли не один десяток актеров и актрис. И, если они нам не под-ходили, какой смысл мне был с ними продолжать встречи? А почему вы спрашиваете именно об этих девушках? – насторожился Жук, уже начиная догадываться о причине своего задержания.
- Потому что они обе вскоре после встреч с вами были найдены мертвыми, - сказал Трегубов. – Причем, как вы уже знаете из наших прошлых бесед с вами, в весьма, извини-те, «живописных» позах. Вот взгляните.
Трегубов на этот раз положил на стол перед Жуком уже известные ему две фото-графии с места преступлений. Михаил всмотрелся в фотоснимки и руки его задрожали.
- А зачем вы мне это показываете?
- Затем, Михаил Афанасьевич, что именно вы и подозреваетесь в убийстве Тополь-киной и Уразовой.
- Я-а?! – Жук даже привстал со стула. – Да вы что! Да я… чтобы убить человека? Я н-не могу, н-не способен на это… Да и потом, зачем мне было их убивать? Мотивы?
- Пойми, Жук, - чистосердечное признание облегчит твою участь, - переходя на «ты», стал давить Трегубов.
- Да не убивал я их… Никого не убивал, поэтому и признаваться мне не в чем.
- Хорошо, вот, ознакомьтесь, - Скоробогатько протянул Жуку исписанный мелким почерком лист бумаги.
- Что это?
- Свидетельские показания Галины Анисимовой, подруги Уразовой, тоже стрипти-зерши ночного клуба «Серна». Она пишет, что вы встречались с Уразовой не только до кастинга, но и после.
Жук пробежал глазами по тексту, еще раз перечитал какое-то заинтересовавшее его место, вернул лист следователю. Помолчал, собираясь с мыслями.
- Да, я несколько раз встречался с ней… Но я не знал, что это запрещено законом.
- Это не запрещено законом. Законом запрещено убивать.
- Так я ее и не убивал, - Михаил уже взял себя в руки и отвечал совершенно спо-койно.
- А что вы скажете по поводу нескольких неформальных, как говорится, встреч с Ириной Тополькиной? – продолжал допрос Трегубов. – Вас видели вместе ее тренер и подруги по команде.
- Где доказательства, что это именно я убил обеих? Что, на их телах нашли следы моих рук или ног? Или у меня в квартире во время обыска нашли орудия убийства?
- Пока орудия убийства не нашли, - ответил Скоробогатько. – Да, в общем-то, их и искать не нужно. Обе девушки были сначала удушены нервно-паралитическим газом из баллончиков, а потом уже расположены в тех позах, в каких их и нашли.
- Тогда на каком основании вы меня обвиняете?
- Но мы нашли на месте преступления следы от машин, на которых убийца подъе-хал к этому месту и, вероятно, привез будущих жертв, - продолжал свою мысль Скоробо-гатько. – Вот, взгляните, на этих снимках запечатлены следы от протекторов с места пре-ступлений, - в ответ на это Жук лишь удивленно пожал плечами, но Скоробогатько про-должал. – А вот еще пара снимков. Вглядитесь внимательнее: вам не кажется, что эти сле-ды похожи на первые?
Жук несколько минут разглядывал и первые снимки и вторые, затем отодвинул их от себя подальше.
- Ну, и о чем это говорит?
- А говорит это о том, что на последних снимках – следы от протекторов твоей ма-шины, «Жигули» двенадцатой модели. У тебя же есть «Жигули» двенадцатой модели?
- Все правильно, есть. Но у нас в стране пока еще не такое большое разнообразие резины для «Жигулей», чтобы на этом основании можно было строить обвинение.
- Совершенно верно! – согласился Трегубов. – Однако же, у нас есть еще показания директора по кастингу киностудии «Пава» Анны Васильевны Покровской, где она рассказывает о вашей любвеобильности и мстительности женщинам, если они вам отказывают, Трегубов потрясал перед Жуком несколькими листами бумаги. – Хотите ознакомиться?
Михаил понял, что он может запутаться. Голова пошла кругом. Он на секунду при-крыл глаза, когда открыл их, он уже принял решение.
- Вот что, господа, или, как вас там, граждане следователи. Я хоть и не силен в за-конодательстве, но знаю, что есть в нашей Конституции некая статья, согласно которой, я имею право не свидетельствовать против себя. А поскольку вы меня можете легко запу-тать, я отказываюсь отвечать на любые ваши вопросы, и требую адвоката. Без адвоката я больше разговаривать с вами не буду. Ни сейчас, ни потом.
Скоробогатько с Трегубовым опять переглянулись. Но решили все же продолжать допрос.
- Где вы были в ночь с 31 мая на 1 июня и в ночь с 21 на 22 августа? – спросил Скоробогатько.
- Не помню, - буркнул Жук. – А что это за даты?
- Первая – это день, точнее, ночь смерти Тополькиной, вторая дата – когда была убита Уразова.
Михаил вспыхнул, покраснел, отвернул голову в сторону.
- Я же сказал, что без адвоката больше не буду отвечать на ваши вопросы.
- Хорошо! – кивнул Трегубов, протягивая Жуку заполненный протокол. – Вот оз-накомьтесь и подпишите.
Пока Жук читал и подписывался под своими показаниями, Скоробогатько нажал на кнопку звонка под крышкой стола. Вошел охранник.
- Уведите задержанного, - скомандовал майор.
45.
Вернувшемуся из командировки Уринсону секретарша сообщила, что звонил май-ор Скоробогатько из Следственного комитета и очень просил срочно с ним связаться. Причину этой срочности ей следователь не назвал. Марат вздохнул и кивнул головой.
- Хорошо, сейчас разберусь с нашими неотложными делами и потом позвоню это-му следаку.
Скоробогатько обрадовался звонку галериста и потребовал срочной с ним встречи. - Вообще-то уже конец рабочего дня, - посмотрел на часы Марат. – Но если это вас не пу-гает, пожалуйста, приезжайте.
- Спасибо! Меня уже давно ничего не пугает.
Уринсон удивился, что майор приехал не с пустыми руками: привез с собой упако-ванную в тряпицу и большой целлофановый мешок, по виду, явно картину.
- Вы уж извините, Марат Гедеонович, что злоупотребляем вашим временем, - по-здоровавшись, сразу же перешел к делу Скоробогатько, - но вы уже посвящены в некото-рые детали расследования, и нужны нам, как эксперт по живописи.
- Какие проблемы, Андрей Петрович! Всегда рад помочь нашим компетентным ор-ганам. Надеюсь, в случае, не дай бог чего, и они мне помогут, - Уринсон улыбнулся, с лю-бопытством поглядывая на закрытую картину, которую следователь все еще держал в ру-ках.
- Будем считать это не очень удачной шуткой, Марат Гедеонович, потому как по разные стороны уголовного дела с нами все-таки лучше не встречаться.
Уринсон в знак согласия лишь молча развел руки в сторону.
- А теперь, если позволите, к сути вопроса. Скажите пожалуйста, ваши специали-сты провели экспертизу значков на имеющихся у вас двух картинах и на упаковках DVD-дисков?
- Да, они похожи, - Уринсон вынул из ящика стола лист бумаги с заключением Се-мена Славина и протянул его Скоробогатько. – Не могу сказать, что абсолютно идентич-ны, поскольку на картинах они поставлены, как вы понимаете, рукой художника, а на упаковках типографским способом. Но сходство явное. Кстати, и вам спасибо за такую подсказку. Мы-то с моим искусствоведом долго ломали голову, что же это за веточка та-кая. А это, оказывается, павлинье перо. На упаковках это просматривается однозначно.
- Отлично! – прочитал заключение эксперта Скоробогатько, затем, наконец, снял упаковку с картины и поставил ее на стол перед Уринсоном. – А теперь взгляните вот на это полотно.
Уринсон с любопытством осмотрел картину.
- Что скажете?
- Пейзаж отлично схвачен. Видно, что художник писал с натуры, на пленэре. Но это полотно художника хорошей школы, но средней руки.
- Вы так считаете?
- Поверьте, я в живописи кое-что понимаю.
- Не сомневаюсь, но взгляните вот сюда, - Скоробогатько указал пальцем на пра-вый нижний угол, где было четко прописано то самое павлинье перо.
Уринсон кивнул, поправил очки. Взял картину в руки, поворачивал ее в разные стороны, подошел к окну, еще раз осмотрел ее. Поставил на специальный выступ в стене слева от окна, отошел чуть подальше, еще раз осмотрел картину.
- Ну, так. После внимательного, но все-таки довольно поверхностного осмотра я могу вам сказать следующее: авторский знак в правом углу картины тот же, что и на «Утопленнице», и на «Стриптизерше». Это вне всякого сомнения. Но еще раз подчеркну, что картина эта среднего уровня, если иметь в виду гениальность первых двух. Но техника писания, вероятно, та же. Вы знаете фамилию художника?
- Скорее всего, да, - кивнул Скоробогатько, - но я прежде хотел бы, чтобы вы мне, если сможете, конечно, объяснили этот феномен: художник один и тот же, а уровень кар-тин разный.
- Да элементарно! – пожал плечами Уринсон. – Это же творчество. Где-то было больше вдохновения, где-то меньше, что-то было ближе к душевному состоянию творца в тот момент, а что-то дальше. Это же как книга или кино. Две картины одного и того же режиссера: но одна получает, скажем, «Оскара», а другая совершенно провальная. Значит, что-то не сложилось.
- Логично! – секунду подумав, согласился Скоробогатько.
- Так вы мне имя художника назовете, Андрей Петрович?
- Повторяю, пока это лишь предположение, лишь наша версия. Это некто Павли-нов. Егор Эдуардович. Владелец порностудии «Пава». Образцы творчества этой киносту-дии как раз на тех самых DVD-дисках. Вы знаете этого человека?
Уринсон задумался, затем отрицательно покачал головой.
- Пожалуй, нет! У меня ведь интерес к несколько другому виду искусства. Но если автором картин действительно является этот… Павлинов, то мне бы тоже хотелось с ним познакомиться.
- Удачи вам в этом, - усмехнулся Скоробогатько. – Нам, по крайней мере, уже две недели никак не удается познакомиться с ним лично.
46.
Уринсон включил компьютер, набрал в «Яндексе» известную ему теперь фамилию, имя и отчество. И через пару секунд поисковик высветил ему несколько страниц с упоминанием фамилии Павлинов и производных от слова «павлин». Это несколько удивило Марата – он-то считал, что это довольно редкая фамилия. Впрочем, это побочное явление. Главное, что он нашел то, что искал. Выбрав нужные ему данные с портретом Егора Павлинова, Марат послал их на печать. Откинувшись на спинку кресла, он еще раз просмотрел распечатки, удивленно покачивая головой, бросил листы бумаги на стол, посидел недолго, закинув руки за голову. Затем набрал номер мобильного телефона Баренхольц.
- Алена Юрьевна? Это Марат. Добрый день, точнее, конечно же, вечер. Но, тем не менее, действительно добрый. Сможешь сейчас приехать ко мне?
- Очень срочное что-то? – спросила Баренхольц, извинившись перед сидевшими у нее в кабинете гостями.
- Да! И очень интересное. Я, кажется, рассекретил нашего художника… Ну, не сам лично, а с помощью милиции, конечно. Я ведь у них сейчас кем-то вроде эксперта по ис-кусству.
- Сейчас закончу переговоры, и минут через пятьдесят буду у тебя.
Алена Юрьевна с интересом прочитала информацию о Павлинове.
- Смотри ты, какой заслуженный человек, оказывается. Призы на кинофестивалях берет.
- Да, только на порнокинофестивалях.
- Неважно! Искусство бывает разным. И не может быть искусства только черного или только белого. Оно всегда многокрасочно.
- Ну, спасибо, Алена Юрьевна, просветили.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
- Странно только, что во всей этой информации ничего нет о его увлечении живо-писью, - отсмеявшись, озадаченно произнес Марат.
- Ну, откуда же посторонние люди могут знать об этом, если сам Павлинов не афиширует эту свою творческую грань… - и вдруг Алена осеклась. Неожиданная мысль пришла ей в голову. – Послушай, Марат, ты можешь запросить сейчас у охраны все плен-ки видеонаблюдения?
- Элементарно, но зачем?
- Видишь ли, мне так кажется, что Павлинов лично навещал твою галерею и не раз. Особенно накануне звонков тебе.
- Возможно, возможно, - призадумался Марат. – Кстати, теперь я понимаю, почему он отказывался от денег. У него их, видимо, и так хватает.
- Э, нет, Марат, здесь ты не прав. Денег никогда не хватает, - улыбнулась Барен-хольц. – И потом, он отказывался от денег, когда ты не знал его имени. И не известно, что он скажет теперь. А?
- Ты, как всегда, поражаешь своей логикой… Послушай, Алена, пойдем-ка лучше сами в комнату охраны и там просмотрим все записи.
- Пойдем.
Время пролетело незаметно. Несколько часов сидели они за монитором, пока не увидели искомое лицо.
- Вот он, голубчик, - от радости Уринсон даже вскрикнул и чуть подпрыгнул. – Смотри, как осторожен. Прошел весь зал, затем другой, постоял везде по чуть-чуть, и все-таки у своей картины задержался подольше.
- Ну да! Надо же полюбоваться высоким искусством.
- Настоящий эстет. Любитель прекрасного. Вот что, Данилыч, - отвлекшись от мо-нитора, обратился Марат к начальнику охраны. – Посади-ка сюда какого-нибудь своего бойца. Пусть он просмотрит все записи за три месяца и зафиксирует, сколько раз к нам захаживал вот этот господин.
- Это ж работы не на один день, Марат Гедеонович.
- Вот и пусть работает, сколько нужно. Освободи его от всех дежурств.
- Понял, - кивнул Данилыч, всматриваясь в монитор.
- Да, кстати, Данилыч, ты нашел мне того бойца, о котором я тебе говорил?
- Так точно, вычислил, - довольным тоном произнес начальник охраны.
- Очень хорошо! Подготовь мне его документы и пусть завтра зайдет ко мне.
- Слушаюсь!
Марат хитро посмотрел на Алену Юрьевну и не спеша покинул комнату охраны. Та, кажется, все поняла и в ответ, проследовав за галеристом, лишь в ответ многозначи-тельно улыбнулась.
47.
Еще лежа в больнице, Степан Горностаев стал задумываться о том, как выпуты-ваться из ситуации, в которую он попал. Мало того, что его избили до полусмерти, так еще и в газете прописали о его черных делишках: Ползунову и его людям стал известен его левый бизнес по выпуску контрафактных дисков. Впрочем, как следовало из статьи, опубликованной в «Вечерке», сведения об этом были поверхностными. Видимо, все-таки раскололся не начальник цеха Береза, знавший всю подноготную, а кто-то из рабочих, ко-торых, естественно, ни во что не посвящали, просто объяснили, что цех неожиданно по-лучил заказ на новую продукцию и пока цех не освоит технологию основательно, заказы эти будут изготавливаться в ночную смену, дабы не останавливать изготовление основной продукции. Однако же, опытным ползуновским ребятам ничего не стоило выяснить, что диски контрафактные, подпольные, на которых потом записываются пиратские копии фильмов, игр и тому подобное. Вот и жареный факт, до которых так охочи журналисты во всем мире. А если еще журналисту и приплатят за такого рода статью, то он и вовсе костьми ляжет, чтобы углубиться в проблему и запустить на газетную полосу сенсацию. А если еще в этой нехорошей истории замешан известный в городе человек, то… Дальнейшие рассуждения на эту тему бессмысленны. Добавлю лишь, что эта публикация не прибавила здоровья избитому Степану.
Поэтому он, когда к нему в очередной раз пришла жена, и решил посоветоваться с ней, как быть.
- Что делать, Антонина? Башка совсем не варит.
- Отзови ты иск из суда, Степ, - сразу же предложила Антонина, видимо, и сама раздумывавшая в последнее время о том же. – Жизнь дороже любых денег. И с завода уходи.
- Да, понимаешь, сейчас уже это не актуально. После выпуска дополнительной эмиссии, общее количество моих акций – пшик. И, разумеется, с завода придется уйти не только мне. Неужели ты не понимаешь, что этим москвичам не завод наш нужен, а земля, на которой он стоит. А эти придурки работнички ни хрена не соображают, чего-то требу-ют от меня. Я ж им объяснял всю ситуацию. Но самое ужасное, что они верят не мне, мне, заместителю директора, который и завод-то, можно сказать, на ноги поставил после раз-гула ельцинской дерьмократии, а этим пришлым варягам. Это ужасно и обидно. Для чего я работал? Ваньку же еще на ноги не поставил. А в будущем никакой перспективы.
- Я тебе удивляюсь, Степа. Действительно, видимо с головкой у тебя пока еще не лады. Что значит, никакой перспективы? В конце концов, ты неплохо заработал, пусть это и… плохие деньги. Но их можно вложить в хорошее дело. В твое дело, Степа.
Горностаев удивленно посмотрел на жену, словно бы в давно ему известной книге он вдруг обнаружил непрочитанные им ранее страницы. Жена, видимо, поняла это и скромно опустила глаза. Но Степан пошевелил пальцами перебинтованной руки, жестом показывая, чтобы она посмотрела ему в глаза.
- Тоня, ты понимаешь, что ты сказала? Это же толковая вещь. Я подумаю, тем бо-лее времени у меня здесь хватает на разные думки. Но ты меня поразила… Наклонись, я тебя хоть в щечку поцелую.
- Да ладно тебе, - смущенно произнесла Антонина, тем не менее, подставив мужу щеку.
Когда Антонина ушла, Степан задумался над ее словами. И как это ему самом в го-лову не приходило – вложить деньги в свое собственное, ни от кого не зависящее дело. А то ведь… Спасибо, конечно, Павлинычу за то, что дал подзаработать, но лишь после пуб-ликации в газете Горностаев осознал, что занимался он, по сути, криминальным бизнесом. И едва друзья Ивана, прочитав такой материал, подсунули его сыну, тот взвился:
- Пап, ты что?! В тюрьму захотел? А мне на всю жизнь судьбу и карьеру искале-чить.
Степан, правда, сумел успокоить сына, объяснив, что, поскольку он никак к его де-лам не относится, то и о карьере своей может не беспокоиться. Время сейчас совершенно не то, чтобы можно было, слив компромат на отца, задеть этим честь сына.
- Пойми ты, Вань. Вот была, так называемая холодная война: когда империализм с социализмом бодались: кто лучше и сильнее. А сейчас то, что творится у нас в стране, я бы назвал холодной гражданской войной, когда сын на отца, а брат на брата. Сейчас глав-ное не родственные чувства, а деньги в той или иной форме. Понимаешь?
Понял ли Иван его мысль, Степан не знал, но, по крайней мере, увидел, что сын успокоился. И сам Горностаев даже рад был такому повороту событий. Ведь это нападение на него спасло его, возможно, от уголовного дела.
Степан проснулся среди ночи и сел в кровати. Он понял, чем займется после выхо-да из больницы. Он вложит деньги в ресторанный бизнес. Ведь сколько в Абенске кафе-шек и забегаловок? А солидных ресторанов нет. И его неплохие связи в администрации вполне ему пригодятся и помогут. И над названием долго думать не нужно – «Дядя Сте-па»! И не иначе. Ресторан «Дядя Степа». Горностаев улыбнулся своему решению, сладко зевнул, снова откинулся на подушку и уже через пару минуту сладко спал, посапывая во сне.
48.
Вернувшись в офис, Баренхольц срочно вызвала к себе директора по работе с кли-ентами. В голове у нее уже родился план, о котором она не сказала никому. Она решила играть втемную. В принципе, даже сама еще пока не понимала, получится у нее задуман-ное или нет. Потому и не хотела заранее никого посвящать в свой план.
Едва в кабинете появилась та, кого она вызвала, не давая ей присесть, Баренхольц тут же озадачила ее заданием:
- Света, проверь, пожалуйста, по нашей базе, есть ли среди наших клиентов некто Павлинов Егор Эдуардович. И сразу же мне доложи.
- Хорошо, Алена Юрьевна.
Пока Светлана занималась поиском, Баренхольц, отчего-то нервничая, ходила по просторному кабинету взад-вперед. Услышав за окнами резкий вскрик тормозов, подошла к окну и выглянула на улицу. Стояла и смотрела в окно, пока снова не появилась директор по работе с клиентами.
- Что, Света?
- Действительно, есть, Алена Юрьевна. Павлинов Егор Эдуардович. Постоянный член фитнес-клуба на Вернадского, обладатель золотой карты клиента.
Светлана взглянула на шефиню и перехватила ее строгий взгляд.
- Еще что-нибудь, Алена Юрьевна?
У Баренхольц тут же изменилось выражение глаз: теперь они излучали удовлетво-рение. Она успокоилась и села за стол.
- Нет, пока все. Спасибо, Светлана.
Светлана еще не вышла из ее кабинета, а Баренхольц уже набирала номер директо-ра фитнес-центра на проспекте Вернадского.
- Алло, Вахтанг?
- Да, Алена! Здравствуй, дорогая. Я слушаю.
- Послушай, Вахтанг, у тебя среди клиентов есть такой Павлинов Егор Эдуардо-вич.
- Возможно, дорогая. Ты же всех своих клиентов знаешь лучше нас, директоров.
Алена улыбнулась комплименту, но тут же попеняла Вахтангу.
- А между прочим, Вахтанг, тебе тоже не мешало бы знать всех обладателей золо-той членской карты. Их ведь не так уж и много. Верно?
- Ты, как всегда права, Алена Юрьевна. В ближайшее же время обещаю исправить-ся, и восполнить сей пробел.
- То-то же, - удовлетворилась таким ответом Баренхольц, и продолжила. – Так вот, я тебя попрошу, как только он у тебя появится, дай мне знать, пожалуйста. И еще, если я не успею доехать до его ухода, задержи его, пригласи к себе, угости чем-нибудь. Это, ме-жду прочим, известный кинопродюсер, его фильмы призы на кинофестивалях получают.
- Я тебя понял, Алена. Не волнуйся, дорогая. Все сделаю, как надо. Нас, грузин, гостеприимству учить не нужно.
49.
После возвращения из Сочи Егор с Настей какое-то время жили в городской квар-тире. Оттуда им было удобнее ездить в студию композитора Емельянова, где закончили озвучивание клипа первой песни новоявленной певицы Виолетты. Затем Павлинов ездил на телевидение договариваться о запуске клипа. Уладив все творческие и финансовые вопросы, получив официальные заверения о прокрутке клипа сразу на двух каналах – РТР и Муз-ТВ, Павлинов со спокойной душой поехал с Настей в загородный дом.
За время отсутствия Павлинова в московской квартире, в их доме сменился консь-ерж (того, который общался со Скоробогатько перевели на другой объект), новый же, ес-тественно, ничего не знал о просьбе следователя.
Последние дни выдались особенно морозными и облачными. Свинцовые тучи на-прочь закрыли солнечный диск и даже сильный ветер не мог отогнать их подальше. И от этого почему-то было противно и мерзко на душе у обоих. Они ехали в машине молча, за весь путь не проронив ни слова. Хотя Настя молчала, скорее, от волнения: как-то пройдет ее дебют на телевидении в качестве певицы?
Охранник у шлагбаума на въезде в коттеджный поселок вышел из своей будки и подошел к машине. Павлинов опустил стекло на двери и вопросительно глянул на охран-ника.
- Что-то случилось, Сергей?
- Да, вы знаете, за время вашего отсутствия у вас были гости.
- Что за гости? – встревожился Павлинов, подумав было о налете.
- Да, нет, гости, я имел в виду из милиции.
- Из милиции? – Павлинов слегка побледнел. – И что они хотели?
- Хотели вас видеть, Егор Эдуардович. Сказали, что будто бы вы могли быть свидетелем одного преступления.
- Свидетелем? – у Павлинова немного отлегло от сердца. – Странно! Каким свиде-телем какого преступления я мог быть?
- Я уж не знаю, - пожал плечами охранник.
- Ладно, спасибо, что предупредил, - кивнул Павлинов и нажал на педаль газа.
- Что-то серьезное, Егорка? – заволновалась и Настя.
- Откуда я знаю, - сердито проворчал Павлинов.
Он теперь понял, почему у него весь день было такое плохое настроение: это не из-за погоды, а именно из-за дурного предчувствия.
Загнав машину в гараж, Павлинов поднялся на крыльцо и вставил ключ в замоч-ную скважину. Настя все это время наслаждалась зимней подмосковной природой и двумя сине-зелеными синичками, подсевшими на край кормушки, оставленной Настей перед отъездом. Зерно в кормушке давно уже кончилось, но птички по привычке слетались сюда, в ожидании подкормки.
- Егорка, нужно зерна синичкам подсыпать, - улыбнулась Настя, наблюдая за ними. – Посмотри, как они нас ждут.
Павлинов немного отвлекся от своих мыслей и посмотрел на дерево. Уголки его губ чуть приподнялись в усмешке, но он тут же повернулся к двери: ключ почему-то не хотел прокручиваться, видимо, замок чуть промерз. Он склонился чуть пониже, чтобы приложить побольше усилий, и тут увидел вставленную в дверную щель, сложенную вдвое небольшую плотную бумажку. Он вынул ее, развернул и тут же в глаза бросилось слово: «Повестка».
Настя уже тоже отвлеклась от синичек и подошла поближе. Тут же заметила в ру-ках Павлинова бумажный листок, и также прочитала слово: «Повестка»
- Видимо, что-то и правда случилось, пока нас не было, Егор? – встревожено по-смотрела она на Павлинова.
И тут Павлинова осенило.
- Ну, ты же знаешь, Мишу арестовали, как можно безразличнее ответил он. - Воз-можно, по этому делу хотят допросить и меня.
- Но там же был несчастный случай.
- Как бы то ни было, дело-то завели, - Павлинов наконец справился с замком и они вошли в дом.
- А это не опасно для тебя. Ведь ты же тоже там был, и тебя все видели.
- Надеюсь, что нет! – попытался улыбнуться Павлинов.
Он бросил вещи на пол и с тревогой в лице стал осматривать дом. Настя отнесла свой чемодан в спальню, затем вернулась за вещами Егора. А тот все еще разглядывал комнаты, пытаясь обнаружить следы чужого пребывания.
- Ты думаешь, здесь кто-то был? – спросила Настя.
- Вероятно! По крайней мере, я не вижу одной картины, - Павлинов остановился напротив того места, где раньше на стене висела картина снятая и увезенная Скоробогать-ко.
- Ты думаешь, это милиция?
- Откуда я знаю, - уже раздраженно ответил Павлинов. – Может кто-то нас ограбил, но милиция поймала вора и просит меня явиться к ним, чтобы опознать и вернуть картину.
- Хорошо, если бы так.
Остаток вечера Егор ходил весь какой-то задумчивый и чем-то озадаченный. Настя понимала это, сначала пыталась его отвлечь разговором, потом, мысленно махнув рукой, переключилась на приготовление ужина. Поужинав, Павлинов вдруг расслабился, отклю-чился от неприятностей и как-то хитро глянув на Настю, предложил:
- Настя, ты как-то у меня спрашивала, что в той, закрытой комнате.
- Спрашивала.
- Хочешь посмотреть, что там?
- Конечно! – у Насти в глазах блеснули искорки радости.
- Пойдем!
Егор поднялся, вынул из портфеля, с которым он практически всегда был неразлу-чен, связку ключей и подошел к той самой двери.
- Это моя художественная мастерская, - он открыл дверь и зажег свет, предлагая Насте первой войти туда. – Я здесь пишу свои картины. И те, что висят здесь, и те, о кото-рых ты даже не знаешь. А сейчас я работаю… Вот, - он подошел к стоявшей на стойке за-крытой накидкой картине и поднял кусок материи.
- Помнишь Сочи?
Настя словно воочию вернулась к событиям двухнедельной давности. Все было аб-солютно точно. Справа на полочке, прикрепленные к стене, стояли те самые карандашные зарисовки с места события.
- Кла-асс! – восхищенно пролепетала Настя. Обняла его за шею и поцеловала. – Егорка, ты – гений!
50.
Павлинов позвонил по указанному в повестке телефону и сказал Скоробогатько, что он готов появиться у него завтра к одиннадцати часам. Майор обрадовался звонку и сказал, что будет в это время на месте ждать его.
Павлинов догадывался, по какой причине его приглашают в Следственный коми-тет. И Скоробогатько лишь подтвердил его догадку, объяснив, что он, Павлинов, является свидетелем по делу, по которому задержан известный ему Михаил Жук.
- Вы давно знаете Жука Михаила Афанасьевича?
- Лет восемь, - ненадолго задумавшись, ответил Павлинов. – Практически сразу, как я создал свою киностудию, Михаил пришел ко мне работать. Сначала вторым режис-сером, а через год-полтора я сделал его главным.
- То есть, за его производственные качества? – уточнил Скоробогатько.
- Да, разумеется. У него талант режиссера, хорошая хватка и организаторский та-лант.
- Девушек на роли в ваших, кхм, порнофильмах подбирал и утверждал именно Жук?
- Хочу сразу уточнить – у меня не порно студия, и снимаю я не порнофильмы, а го-рячую эротику, что, между прочим, не запрещено законодательством. Проблем у меня с вашим братом, правоохранительными органами никогда не было и не будет. Я - законо-послушный человек. К тому же, мои фильмы на международных фестивалях берут призы, что, как вы понимаете, надеюсь, приносит славу России.
- Ну, знаете ли, иногда бывает слава, от которой лучше бы отказаться… Впрочем, извините, если вас обидели мои слова, но я все-таки хочу, чтобы вы ответили на мой во-прос о Жуке.
- Да, Михаил принимает активное участие в кастинге актеров. Но, прошу заметить, не только девушек, но и мужчин. Последнее слово, конечно, за мной, но и главный режиссер имеет право голоса и право выбора.
- Понятно! А у вас в контракте ничего не говорится о внеслужебных контактах с актрисами.
Павлинов изобразил на лице подобие улыбки.
- Мы, к счастью, уже пережили присущую нашему обществу «совковость» в плане запретов на внеслужебные контакты. У меня на киностудии декларируются демократиче-ские ценности и каждый волен вести себя так, как хочет. Хочет с кем-то встречаться в свободное от съемок время – это его личное дело и меня это ни в коей мере не интересует.
- Хорошо, тогда зайдем с другой стороны. Замечали ли вы за Жуком его увлечение женщинами?
- Пожалуй, да. Но, опять же, он – не женат, ему уже под сорок. Почему он не может приударить за такими же свободными женщинами? Да, даже и не за свободными, если они сами против того не возражают.
- Здесь я с вами согласен. Но меня интересуют в данном случае конкретные связи Жука с конкретными лицами женского пола – с погибшими при пока невыясненных об-стоятельствах Тополькиной и Уразовой.
При этих словах Павлинов немного побледнел и задумался.
- Я, простите, не совсем понимаю, что вы хотите от меня услышать.
- Я хочу выяснить, что вы знаете о более тесных, если хотите интимных контактах Жука с погибшими.
- Увы, ничего, - покачал головой Павлинов. – Мы с Жуком хоть и в неплохих че-ловеческих отношениях, но не имеем привычки посвящать друг друга в свои интимные тайны.
- Ясно! – кивнул Скоробогатько и вдруг резко сменил направление своего движе-ния.
- А вы сами контактировали с погибшими девушками? После того, разумеется, как вы их отвергли в качестве актрис.
Павлинов поднял глаза на следователя. Тот перехватил его взгляд и некоторое вре-мя они молча смотрели друг на друга. Ни один мускул не дрогнул на лице Павлинова и майор оценил это.
- Нет! После того, как актрисы или актеры не проходят кастинг, они меня переста-ют интересовать. Разумеется, до следующего кастинга, поскольку все они все равно оста-ются в нашей картотеке.
- Ага! То есть контактов с ними вы окончательно все-таки не теряете?
- Разумеется! Это общепринятая практика. Актер может не подойти для одной ро-ли, но прекрасно вписаться в другую.
- Ясно, ясно! – Скоробогатько немного помолчал. – Ну что ж, благодарю вас. Пока у меня больше нет к вам вопросов. Но если они вдруг появятся вновь, я бы хотел снова с вами встретиться.
- Да, пожалуйста, только, видите ли, у меня довольно плотный деловой график… Работа творческая, с частыми разъездами.
- Тем не менее. Вы же понимаете, что мы не в бирюльки играем, а расследуем сразу два убийства.
- Конечно! Буду рад помочь вам, если смогу, естественно.
51.
После пусть и не продолжительного, но довольно-таки неприятного разговора со следователями, Павлинов решил, что нужно немного расслабиться. Нервы в последнее время стали пошаливать. Глянул на часы. Ну да, пара-тройка лишних часов у него есть. Можно заехать в фитнес-клуб. Павлинов решительно развернул машину и поехал по зна-комому ему маршруту на проспект Вернадского.
Довольно кисло улыбнувшись охраннику на входе, он показал ему членскую карту и прошел внутрь. Закрыв за Павлиновым дверь, охранник, предупрежденный заранее, тут же по местному телефону сообщил Вахтангу, что интересующий его клиент только что вошел в клуб.
- Спасибо, дорогой!
Вахтанг, в свою очередь, тотчас позвонил Баренхольц и сказал ей всего два слова:
- Он здесь!
- Поняла. Попридержи его, Вахтанг.
Алена Юрьевна бросила все дела и, проехав через кольцевую автодорогу примча-лась в фитнес-центр. Припарковавшись и не выходя из машины, набрала номер Вахтанга.
- Вахтанг, это я. Если клиент у тебя, отвечай односложно: да или нет.
- Да! – ответил Вахтанг, не глядя на Егора.
- Отлично! Тогда я уже поднимаюсь, а ты подыграй мне, когда я зайду. Я клиента не знаю. Ты понял?
- Хорошо, как скажешь.
Она открыла дверь и остановилась на пороге кабинета. Посмотрела сначала на Вахтанга, затем как бы вскользь на его гостя, который сидел напротив директора за при-ставным столом. Перед Павлиновым стояла целая ваза фруктов – виноград, киви, яблоки.
- Здравствуй, Вахтанг. Я смотрю, ты занят?
- Что ты, Алена Юрьевна. Как я могу для тебя быть занят? – Вахтанг встал и пошел навстречу Баренхольц протягивая в приветствии сразу обе руки, ими же и нежно обхватывая поданную Аленой Юрьевной ладонь. - Вот, познакомься, - это член нашего клуба – господин Павлинов. Слушай, какой интересный человек оказался, да! А это, Егор, хозяйка нашего заведения Алена Юрьевна.
- Очень приятно! – приподнялся Павлинов. – Слышал про вас неоднократно, и рад, что, наконец, довелось встретиться лично.
- Взаимно! – Баренхольц протянула руку Павлинову. – Можно просто Алена.
- Егор! – пожал он ее руку. – Извините, я, наверное, пойду. Не буду вам мешать. Спасибо, Вахтанг, за угощение и приятную беседу.
- Слушай, дорогой, какой мешаешь! Ты же гость!
- И в самом деле, задержитесь еще немного, - попросила Алена Юрьевна. – Мне тоже хочется с вами познакомиться. А дела – подождут.
- Да я, вообще-то тоже тороплюсь. У меня сейчас монтаж картины идет, а я при этом всегда стараюсь присутствовать.
- Егор, не отказывай женщине никогда, если она сама тебя о чем-нибудь просит и ты можешь это сделать. Потому что настанет когда-нибудь такое время, когда тебя будут просить, а ты уже не сможешь, - снова заговорил, заулыбавшись, Вахтанг. – Это я тебе, как старший товарищ говорю.
Баренхольц засмеялась и погрозила Вахтангу пальцем.
- Ой, смотри, Вахтанг, дошутишься.
- Но мне действительно… Ну, хорошо, если вы настаиваете, Алена.
- Я настаиваю, - довольно решительно произнесла Баренхольц.
Павлинов снова придвинул стул и сел. Пока он это делал, Алена Юрьевна взгляну-ла на Вахтанга и кивнула ему на дверь. Тот понимающе прикрыл глаза. Глянул на часы.
- Ох ты, такая интересная беседа была, что я чуть не опоздал. Алена, у меня клиент на массаж пришел. Я вас покину?
- Ну, что поделаешь, - деланно вздохнула Алена. – Я ведь сказала, что дела подож-дут, но, увы, клиент ждать не может.
Вахтанг поднялся, поцеловал руку Баренхольц, пожал Павлинову и покинул каби-нет.
- Вахтанг, скажи Нино, пусть два кофе сделает, - крикнула ему вслед Баренхольц, пересаживаясь за его стол. – Я думаю, вы от кофе не откажетесь?
- От кофе не откажусь.
- А мне ваше лицо, кстати, знакомо. Мы нигде с вами не могли раньше видеться?
- Где бы это могло быть? – довольно безразлично ответил Павлинов, вскользь про-бежав глазами по Алене.
- Ну, на какой-нибудь вечеринке или тусовке, к примеру. Вы же бываете на вече-ринках?
- Бываю, но редко. Я не люблю публичности. К тому же, вероятно, мы с вами хо-дим на разные вечеринки. Я вас прежде никогда не видел, Алена. Не обижайтесь. У меня на лица неплохая память.
- За что же мне на вас обижаться, - хмыкнула она. - Я же женщина, могу и обоз-наться, а могу и выдать желаемое за действительное.
Она устремила взгляд на Егора, тот тоже посмотрел на нее. В этот момент секре-тарша внесла на подносе две чашечки дымящегося кофе с сахаром и сладостями. Молча поставила перед каждым чашку, а также вазы с сахаром и конфетами, взяла поднос и так же молча вышла. Баренхольц, немного подумав, взяла свою чашку в руку и, обойдя вокруг стола присела к приставному, напротив Павлинова, положила щипцами в чашку два маленьких кусочка сахару, стала размешивать ложечкой. При этом периодически поднимала глаза на гостя, который также бросил в кофе сахар.
- И все-таки я вспомнила, где вас видела. Теперь не отвертитесь. Признайтесь, Егор, вы ведь были на открытии одной из выставок в арт-галерее «Марат» на Ленинском?
- В самом деле, в галерее «Марат» я бывал и неоднократно, - впервые улыбнулся Павлинов, делая маленький глоток. – Живопись – моя слабость.
- Ну, вот видите! – обрадовалась Алена Юрьевна. – Мир людей нашего с вами кру-га не так уж и велик. И, если покопаться, всегда можно найти точки пересечения.
Они немного помолчали, глотая кофе. При этом Павлинов украдкой рассматривал Баренхольц, понимая, что такая точеная фигура – весьма привлекательна для любого ху-дожника.
- Что вы на меня так смотрите, будто съесть хотите? – наконец спросила она, уло-вив его взгляд.
- Напротив! Любуюсь вами. Хорошо выглядите. Скажите, с вас никто портрет не писал?
- Вы мне хотите предложить вам попозировать? – вопросом на вопрос ответила Алена Юрьевна.
- Куда уж мне, - хмыкнул Павлинов и снова взял чашку с кофе в правую руку.
Но Баренхольц явно не удовлетворил этот ответ. Она поняла, что Павлинов не же-лает раскрываться.
- Скажите, Егор, а вы давно рисуете?
От этого неожиданного для него вопроса Егор сделал слишком большой глоток го-рячего напитка, поперхнулся, закашлялся, отставил чашку и полез в карман брюк за плат-ком. Прокашлявшись, вытерев губы и подбородок, он поднял глаза на Алену.
- С чего вы взяли, что я рисую?
- Ну, как же, вы только что сами сказали, что живопись – ваша слабость.
- А-а, это, - улыбнулся кончиками губ Егор. – Я имел в виду, что люблю живопись. И ценю красоту.
- И понравилась ли вам там, в галерее, картина неизвестного художника под назва-нием «Утопленница»?
- Вы знаете, Алена, свойство моей памяти таково, что она не всегда способна за-помнить даже то, что мне очень понравилось. Эту картину, да, я помню, но лишь в общих деталях. Кажется, ради нее и устраивалась одна из выставок? Меня тогда, к сожалению, не было в галерее, но я это видел по телевидению.
- Ну, не совсем ради нее, но она там была гвоздем, это точно. А потом была еще одна картина – «Стриптизерша». Того же неизвестного автора. И вот тут вы приходили на нее посмотреть. Ведь верно?
- Приходил, - согласился Павлинов. – Но я не пойму пока, к чему вы клоните?
- Егор, меня не интересуют реальные сюжеты, с которых писались эти картины. Я ведь тоже любительница живописи и кое-что в ней понимаю. Эти картины – шедевры. И потому прошу вас ответить честно, почему вы не хотите их продавать?
- Не понял? – насторожился Павлинов. – Как я могу продать чужие картины. И по-том, я же не… торговец, у меня другой профиль бизнеса.
- Да бросьте вы! – Алена встала, подошла к своей сумочке, достала оттуда несколь-ко кассет, подошла вставила их в видеоприставку к телевизору и взяла в руку пульт. – Смотрите!
- Что это?
- Это запись камер видеонаблюдения в галерее «Марат». Вот вы стоите у картины 13 июня, вот вы же 26-го. Вот вы – уже у двух ваших картин сразу 24 августа.
- Ну, и что? Что это доказывает? Я же не отрицаю, что я бывал в галерее «Марат». И сказал, что я люблю живопись и разбираюсь в прекрасном. И разве не вы несколькими минутами ранее сами подтвердили, что эти картины – шедевры?
- Ладно! – Алена Юрьевна выключила телевизор и снова подошла к столу, выта-щила из сумочки аудиокассету и подошла к стоявшему на подоконнике кассетному про-игрывателю. Вставила туда кассету и включила его.
- А что вы скажете по поводу вот этой записи?
Пошла запись с автоответчика, которую принес Алене Марат, с просьбой неизвест-ного вывесить картину и не продавать ее. Пока Павлинов слушал Баренхольц внимательно следила за ним, за его реакцией, но ни один мускул на его лице не дрогнул. «Ого! Да у него железные нервы!» - подумала она с завистью.
- Вы знаете, голос действительно похож на мой, если вы это имеете в виду, но мало ли совершенно не знакомых друг с другом людей с похожими голосами.
Баренхольц выключила проигрыватель и несколько секунд стояла спиной к Егору, лихорадочно соображая, чем бы еще его зацепить и, наконец, расколоть. Но когда она по-вернулась, Павлинов уже поднялся.
- Извините, Алена. Мне действительно уже пора идти. Спасибо за фрукты и кофе. Приятно было с вами познакомиться и до свидания.
Он быстрыми шагами покинул кабинет, она лишь глубоко выдохнула, не найдя повода удержать его еще хотя бы ненадолго. Подошла к столу, еще раз полезла в свою су-мочку и выключила диктофон. Затем взяла его в руку, перемотала пленку назад и снова включила, вслушиваясь в голос и интонацию.
- И все-таки, это он! – решительно вслух произнесла она.
52.
У Насти Смирновой был настоящий праздник души, да еще и именины сердца в придачу. Правда, не получилось у Павлинова с Первым каналом (в редакции музыкальных программ посчитали, что рановато выпускать Настю-Виолетту в эфир). Впрочем, Павлинов не стал углубляться в дебри своих взаимоотношений с редактором, который, неожиданно, оказался давним знакомым Егора, с которым у того много лет назад пересеклись дорожки в бизнесе – Егор в той деловой дуэли оказался победителем, зато нынче проигравший дал понять, что и Павлинов может быть зависимым от него. Зато на МузТВ не было никаких проблем, да и удалось договориться с редакцией «Утренней почты» на втором канале, где Настину запись ведущие братья Пономаренко представили в качестве заключительного «счастливого» клипа. И так совпало, что на МузТВ тот же клип дебютировал в тот же день. Так, на небосклоне российской эстрады загорелась пока едва видимая звездочка поп-певицы по имени Виолетта.
Клип, к счастью заметили и услышали. Песню прокрутили на Русском радио. Чего, собственно, и добивался Павлинов. Значит, проект «Виолетта» имел право на существование. И можно уже было думать о его коммерческой основе. Правда, у самого Павлинова настроение почему-то не очень поднялось. И даже на веселье и ласки Насти он практически не реагировал, а та, в порыве счастья, даже не замечала этого.
Сначала Павлинову, а затем и Насте позвонил соавтор хита, композитор Емелья-нов, поздравил с заслуженным успехом, сказал, что готов написать для Виолетты еще па-ру песен и, наконец, посодействовать появлению ее на сцене.
- Спасибо, Игорь, за поддержку и готовность к дальнейшему сотрудничеству, - по-благодарил Павлинов. – Но, думаю, на сцене ей пока рановато появляться. Нужен еще хотя бы один хитовый клип.
- Так нет проблем, Егор, - ответил Емельянов. – Я же говорю, готов помочь моло-дому таланту.
- Да, да, к сожалению, в нашей стране талантам нудно помогать. Бездарности про-бьются сами, - тяжело вздохнул Павлинов, измученный собственными, не имеющими к данному проекту никакого отношения мыслями.
Клип увидела и Мария из Абенска. Позвонила Насте.
- Слушай, подруга, тут я давеча один клип увидела на «Утренней почте». Певица –копия ты, а имя – какая-то… Джульетта, что ли? Не расслышала и прочитать не успела. Ты не в курсе?
- В курсе, в курсе, - захохотала в трубку Настя. – Только не Джульетта, а Виолетта.
- Ну да, точно, Виолетта.
- Так это я самая и есть, Машка. Помнишь, я, когда приезжала в Абенск, говорила тебе о некоем своем секрете. Так вот, секрет в том и состоял, что из меня Егор певицу де-лал.
- А Виолетта-то почему? – недоумевала Мария.
- Машка, ну ты даешь! Это же творческий, сценический псевдоним. Понимаешь?
- Ну, ты же в театре без всяких псевдонимов играла…
- Так то ж в театре! А на эстраде приняты псевдонимы. Ты знаешь, что настоящее имя Маши Распутиной – Алла. Но, с другой стороны, у нас на эстраде уже есть одна Алла. А Анжелика Варум? Какая она Анжелика, ее зовут так же, как и тебя – Мария, Маша. Но тут, опять же, уже есть Маша. Распутина. Кстати, и имя Анастасия тоже уже звучало. Зачем повторяться… Поняла, Машка?
Судя по тому, как долго продолжалась пауза на другом конце провода, Настя дога-далась, что Машка соображает. И почти через минуту она разразилась исступленными во-плями радости.
- Поняла, Настька! Так ты у нас теперь звезда российского масштаба!
- Ну, до звезды мне еще очень далеко, - пыталась опустить подругу на землю Настя, но та ее уже не слушала.
- Это же скоро весь Абенск об этом узнает. Трофименко нашего Кондратий хватит. Ты же его знаешь: мол, классическую сцену на эстраду променяла. Ну, Настюха, молодец, поздравляю! Ты матери-то еще не сообщала. Так я побегу, расскажу ей, ладно?
- Беги, беги, - от души веселилась Настя, понимая, что, прежде, чем ее матери, Ма-рия сообщит об этом всем своим знакомым и друзьям.
Но, в конце концов, разве это плохо? Каждый человек достоин лучшей судьбы. Просто, у кого-то это получается легко, а кому-то приходится добиваться всего своим по-том и кровью.
53.
Павлинов не на шутку разволновался. Если его так легко вычислила эта дамочка, значит, он уже на крючке и у милиции. Возможно, они что-то просто выжидают, потому и на допросе ничего криминального ему не предъявили. Он решил действовать. Первым делом, дабы не волновать Настю и ничего ей потом или сразу не объяснять, поехал в свою московскую квартиру, предварительно сообщив Насте, что вынужден на несколько дней немедленно вылететь в Питер.
Но пришлось срочно переделывать сценарий своих действий – неожиданно позво-нил с Урала Горностаев. Честно говоря, Павлинов уже даже и забыл о нем. Однако звонку обрадовался. И вдруг подумал, что его телефон могут прослушивать. Не понятно, правда, кто: то ли частные сыщики этой странной дамы Алены Баренхольц, то ли, как говорится, компетентные органы.
- Степа, ты где сейчас?
- Уже дома, слава богу.
- Я тебе через несколько минут перезвоню.
Павлинов быстро отключил сотовый телефон, вышел на лестничную площадку, открыл люк мусоропровода и бросил в появившееся отверстие уже ставший ему ненужным аппарат. Затем вызвал лифт, спустился вниз и выбежал на улицу. Недалеко от дома было почтовое отделение, а там, как он помнил, должны быть и автоматы с междугородней связью. Вскочив в первую освободившуюся кабинку, он набрал номер Горностаева. Однако, начал разговор издалека.
- Как наши дела, Степа?
- А, Павлиныч! Ты знаешь, все путем…
И Горностаев боялся сразу сказать Павлинову правду, понимая, что предсказать последующую реакцию своего бывшего однокашника он не может.
- Ты знаешь, деньжат уже даже на квартиру в областном центре поднакопили.
- Ты это, Степа, пока не высовывайся, - Павлинов поскреб в затылке, пытаясь найти слова для объяснения ситуации. – Знаешь, завистников и стукачей у нас хватает. Постучат, куда надо, скажут, что, мол, Степа Горностаев, вдруг богатеть стал, квартиры себе покупает.
- Да, ты опять прав. Я как-то не подумал. Тем более, что я тут собрался в местное заксобрание выдвигаться. Как самовыдвиженец. Сам понимаешь, депутатство, иммунитет.
- И шансы есть?
- Так я ведь в городе не самый последний человек. Кое-что сделал для блага, так сказать, народа. Думаю, меня поддержат. Особенно бывшие мои заводча…
Горностаев осекся на полуслове, понимая, что проговорился. Но отступать уже бы-ло некуда. Тем более, что и Павлинов тут же заинтересовался этой проговоркой.
- Что значит, бывшие? Что-то случилось, Степа?
- Да, ты знаешь… Короче, юлить не буду. Наш завод захватили рейдеры. Кстати, ваши, из московских.
- И давно?
- Да уже несколько месяцев борюсь с ними. Вот даже судился, а потом в больницу попал, напали на меня под видом хулиганов. А ведь другого не докажешь…
- И чего же ты молчал, горе луковое? – начал сердиться Павлинов.
- Так, а что бы ты смог, Павлиныч? Рейдеров остановил бы? Это вряд ли! Сам по-нимаешь, там бабок немерено.
- По крайней мере, я бы направил к вам хорошего адвоката, с ним рейдерам было бы справиться сложнее, чем с такими простаками, как ты, Степа. И не обижайся на меня. Потому что я зол. Ты же наш бизнес подставил и угробил. Ты это понимаешь?
- Так они же стали догадываться об этом. Словом, это надо лично встречаться. Это долгий и нетелефонный разговор.
Павлинов вдруг осознал, что обстоятельства обложили его со всех сторон. Траги-ческое их стечение, но от этого не легче. Он на ходу стал соображать, что делать. Горно-стаев на другом конце провода молчал, понимая, что Павлинов сам еще не решил, как по-ступать дальше.
- Вот что я тебе скажу, Степа, - раздумчиво заговорил Павлинов. – У меня тут вре-менные трудности возникли. Возможно, придется на время покинуть страну. Поэтому, если вдруг… Ну, если вдруг всплывет наше с тобой знакомство, точнее, наш с тобой совместный бизнес, все отрицай. Да, говори, знакомы со студенческой скамьи, дружили, продолжали изредка встречаться и созваниваться, но никаких общих дел у нас с тобой нет. Фирма-то зарегистрирована на подставные лица, поди докопайся, найди моих бомжей. Понял?
- Что, так плохо, Егор? И ты, я вижу, вляпался, - сочувственно произнес Степан.
- Ничего я не вляпался! Я же сказал – возможно, - зло рыкнул Павлинов. – И вот что еще. Деньги мне будешь переводить на счет в швейцарском банке, который я тебе со-общу отдельно. Пришлю, как говорится с курьером. Ты все понял, Степа?
- Я хоть в твоем понимании, Егор, и провинциал и, возможно, мыслю не совсем по-московски, но не дурак. Конечно, я все понял.
- Ну, и молодец! Не обижайся дружище, - Егор улыбнулся, голос его потеплел.
Он хотел еще что-то сказать, но передумал и повесил трубку. Хотел вернуться до-мой, вышел из кабинки, но тут же вернулся обратно. Быстро набрал номер телефона Ма-рата Уринсона.
- Марат Гедеонович? Это представитель автора картин «Утопленница» и «Стрип-тизерша».
- А-а, очень приятно! Большой привет Егору Эдуардовичу, - обрадовался звонку Уринсон, решивший играть в открытую.
Именно это и несколько смутило звонившего. Он на пару секунд замялся, что не прошло мимо внимания Марата, но затем продолжил, как ни в чем не бывало:
- Так вот, господин Уринсон, автор все-таки решил продать вам обе картины. А деньги просил перевести на его счет в швейцарском банке. Реквизиты мы вам сбросим по электронной почте.
- Я очень рад такому решению! – искренне обрадовался Уринсон. – А на счет денег – не волнуйтесь, все будет честь по чести.
- Не сомневаюсь, - Павлинов положил трубку, не попрощавшись.
Павлинов не зря боялся прослушки со стороны милиции. Расшифровка записи его разговора с Уринсоном вскоре попала на стол к руководителю следственной группы Мы-сяку, а тот, после ознакомления с текстом, вручил ее Трегубову со Скоробогатько. Только вот не знал, и даже не догадывался Павлинов, что на прослушивание поставили все теле-фонные номера не его, а Марата Уринсона. После разговора Павлинова с Уринсоном у следователей появился новый подозреваемый в деле об убийствах двух женщин – именно Егор Павлинов. Правда, пока в качестве одного из соучастников преступления.
54.
Лейтенант Осипов сидел за своим столом, уныло глядя в окно: суровая зима по-крыла многосантиметровым слоем снега землю. Впрочем, снегу здесь радовались, по-скольку его не было целый месяц, несмотря на морозы, а крестьяне и дачники уже забили тревогу: как бы не померзли озимые и фруктовые деревья, лишенные теплой белой шубы. Отчет за прошлый месяц он, наконец, закончил, а сейчас приходится возиться с каким-то залетным гастролером-неудачником, которого застукали ночью в ювелирном магазине, когда он пытался вскрыть сейф с драгоценностями. Подвело незнание системы сигнализации, когда он стал отключать ее и отрезал не тот провод. Милиция прибыла к месту происшествия уже через пять минут, так что грабитель не успел даже выскочить из здания.
- Вы, Луфхерчик, своим отрицанием очевидного лишь…
- Прошу прощения, я Лухверчик, - перебил лейтенанта довольно аккуратного вида с небольшой рыжей шевелюрой задержанный.
- Что? – не понял Осипов.
- Я говорю, моя фамилия – Лухверчик.
- Ну да! – заглядывая в лежавший перед ним паспорт, кивнул лейтенант, - а я как сказал?
- А вы, прошу прощения, несколько… кх-кх… исказили мою фамилию.
- Да не важно! Дело-то ведь не в этом. А в том, что вы напрасно отрицаете очевид-ное.
- Почему же очевидное? – не соглашался задержанный.
- Ну, как же! Разве это не вас задержали ночью в ювелирном магазине, когда вы пытались взломать сейф.
- Да, конечно! Я оказался ночью в магазине. Но только потому, что в вашем, изви-ните, городишке не оказалось ни одной гостиницы, а мне ночевать было негде. А что ка-сается сейфа, то с чего вы решили, что я его пытался взломать?
- А с чего вы решили, что вам лучше всего заночевать именно в ювелирном мага-зине?
- Куда удалось проникнуть, там и… заночевал, - пожал плечами Лухверчик. - А сигнализация сработала, видимо, потому, что я неосторожно что-то там задел.
В этот момент зазвонил телефон. Осипов снял трубку.
- Алло, Василий? – Осипов узнал голос дежурного, старшего лейтенанта Морозова.
- Он самый, - лениво ответил Осипов, смутно догадываясь, что его сейчас куда-нибудь пошлют.
- Срочно на выезд! На третьем километре Корсаковского шоссе ДТП с последст-виями.
- Слушай, Морозов, а причем здесь я и ДТП? У нас что, гаишники забастовали?
- Не знаю. Приказ начальника, - коротко ответил дежурный и повесил трубку.
Осипов молча зло покачал головой: «Я тут как дежурный стрелочник. Чуть что – Осипов туда, Осипов сюда. Жаль, Петровича нет. Он бы им показал ДТП!»
Но делать нечего. Выдвинул ящик стола, вынул пистолет, передернул затвор, спря-тал оружие в кобуру и поднялся.
- Вот что, Луф… - Осипов поймал на себе взгляд задержанного и тут же исправил-ся, - Лухверчик. Меня срочно вызывает начальник. Так что придется тебе меня дождаться. Посидишь в камере, подумаешь, может, вспомнишь чего стоящего. Пойдем!
Лухверчик встал, заложил руки за спину и пошел по уже известному ему маршруту в камеру.
В трех километрах от Корсакова зарывшись в снег наполовину, рядом со старым тополем, со ствола которого была совсем недавно содрана кора, стояли синие «Жигули» пятой модели с помятым капотом и правой боковиной. В нескольких метрах от «пятерки» стоял старенький бежевый «форд-фокус» с помятой левой дверцей и испуганной молодой женщиной, продолжавшей сидеть за рулем собственной машины. У края дороги припар-ковался гаишный автомобиль. Сами гаишники находились рядом с двумя попавшими в аварию машинами. Недалеко от «Жигулей» стоял, дрожа от холода в драной фуфайке и шапке-ушанке с одним опущенным ухом, а другое было задрано вверх. Лицо его, желто-ватое и скукоженное, выражало не то глупую улыбку, не то растерянность. Это был тот самый мужик, который привлек к себе внимание Осипова еще во время вытаскивания из реки утопленницы. Лейтенант с первого взгляда узнал его, но и сейчас ему показалось странным присутствие здесь этого мужичонки.
Осипов остановил машину и какое-то время осматривал с дороги место происшествия. Увидев его, к нему не спеша подошел местный участковый.
- Здорово, Василь, - пожал тот руку подъехавшему.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - недовольно проворчал Осипов. – И какого хрена меня сюда прислали, если здесь уже гаишники работают.
- Ты извини, Василий, это я попросил тебя сюда вызвать, - начал оправдываться участковый.
- Ты-ы? Ну ты, Сафин, даешь, - Осипов удивленно взглянул на капитана. – С како-го-такого перепугу?
- Сейчас увидишь. Еще сам меня благодарить будешь. Пойдем-ка за мной, - кивнул головой Сафин и направился к месту аварии.
Осипов молча удивленно пожал плечами, но пошел следом за капитаном. Порав-нявшись с гаишным лейтенантом, заполнявшим протокол, Сафин сказал ему негромко:
- Серега, тут подъехал Осипов из РОВД. Я подведу его к «Жигулям».
- Машинка знакомая? – не переставая писать, поднял глаза лейтенант.
- Возможно!
В этот момент к ним подошел и Осипов. Оба лейтенанта окинули друг друга взглядом и пожали в приветствии руки.
- Давай, изучай! – кивнул гаишник в сторону «Жигулей». – А то скоро эвакуатор приедет. Там заклинило, сама не поедет.
- Да нам, собственно, пару минут, - Сафин снова кивнул головой Осипову, увлекая его за собой.
Они подошли к машине, Сафин, словно друга, нежно похлопал одетой в перчатку ладонью кабину и повернулся к Осипову, загадочно на него глядя.
- Слушай, Сафин, ну чего ты в темнилку играешь.
- Ну, ладно, Василий, не обижайся. Присядь-ка и посмотри сюда.
Капитан первым присел у передних колес машины, очистил рукой снег с правого колеса, вынул из внутреннего кармана куртки ручку и прочистил ею протекторы.
- Посмотри, тебе эти протекторы ничего не напоминают?
Осипов пару минут вглядывался в протекторы, прокручивая в голове разные сюжеты из своих и районных дел. И вдруг смутная догадка сверкнула в его голове.
- То есть вы, товарищ капитан, хотите сказать, что следы именно этой машины бы-ли обнаружены во время двух наших загадочных убийств?
- Во! – улыбнулся Сафин и полез в висевшую у него через плечо планшетку.
Порывшись в ней недолго, он вытащил оттуда несколько снимков и вручил их Осипову.
- Я с тех пор эти фотки всегда с собой ношу, - похвастался он. – Мало ли, думаю, где пригодятся.
Осипов визуально сравнивал протекторы на фотографиях с оригиналом и согласно кивал головой.
- Я, понимаешь ли, лейтенант, знаю все машины на своем участке, но у всех колеса другие. Старая, потертая резина. А тут, на фотках, резина явно новая. Ну, думаю, здесь что-то не так. Не моя это машина, не с моего участка. А, оказалось, с моего. Понимаешь, какая штука?
- Как с твоего? – Осипов поднялся с корточек, вернул фотографии Сафину и отрях-нул колени от прилипшего снега. – И кто же хозяин?
- Да вот он и хозяин, - капитан спрятал снимки в планшетку и ткнул пальцем в скукоженного мужичонку.
- Ты ничего не путаешь, капитан? – удивленно спросил Осипов.
- Н-не-ет! – хмыкнул Сафин. – Пойдем к гаишникам.
Они направились к дороге. Гаишный лейтенант уже заполнил все бумаги, подошел к «форду», поговорил с женщиной, козырнул ей на прощание и направился к своей машине. В это время на дороге показался эвакуатор. Женщина завела свой «форд», задним ходом вырулила на дорогу и уехала восвояси. Стоявший рядом с «Жигулями» старшина подвел к своей машине вконец продрогшего мужичонку и усадил его на заднее сиденье.
- Серега, техпаспорт этого горе-водилы у тебя, - спросил Сафин у лейтенанта. – Дай-ка Василию взглянуть.
Гаишник вопросительно посмотрел сначала на Сафина, потом на Осипова. Затем, протягивая техпаспорт Осипову, спросил:
- Неужели этот придурок в чем-то замешан?
- На счет, как ты его назвал, придурка не знаю, но машинка, судя по всему, дважды наследила на месте преступления, - Осипов взял в руки техпаспорт и пробежал глазами по фамилии владельца машины: Струйкин Дмитрий Григорьевич.
- Что-то серьезное? – продолжал интересоваться лейтенант Серега.
Но вместо Осипова ответил Сафин.
- Слыхал про странные убийства прошлым летом?
- Ну! – кивнул гаишник.
- Так вот, там нашли такие же следы протекторов, как у этой машины.
Гаишник даже присвистнул от удивления. В этот момент рядом с ними затормозил эвакуатор. Из кабины вышел водитель с сопровождающим.
- «Жигуленок» что ли загрузить нужно?
- Его родимого, - кивнул старшина. – Подъезжай ближе.
- Слушай, Серега, - спросил Осипов. – Вы куда сейчас ее оттащите?
- К нам, на штрафстоянку.
- Я скажу Иванову, чтоб приказал машинку не трогать до особого распоряжения, а ты пока позаботься, чтобы ее куда-нибудь подальше от любопытных глаз спрятали. А? А самого мужика я бы хотел допросить.
- Какие проблемы? – пообещал гаишник. – Сейчас привезем его к нам, оформим и он в твоем распоряжении до суда. Да, только сначала я бы на твоем месте дождался, пока он проспится. Я вообще удивляюсь, как он до машины-то в таком состоянии дошел.
- Спасибо! Я думаю, завтра он уже оклемается. А тебя, Степаныч, можно попро-сить собрать данные об этом… Струйкине?
- Это не сложно. Я ж его мать, Клавдию, неплохо знаю.
- Вот и отлично! До завтра сделаешь?
- Постараюсь.
Перед Осиповым сидел несчастный, побитый жизнью и матерью-природой мужи-чонка, который, впрочем, харахорясь, старался придать себе важности.
- Скажи, Струйкин, чья это машина?
- Во, блин, непонятливый какой. У тебя же, вон, на столе лежит это… как ее… ей-ный, машинный паспорт. Там же написано все.
- В самом деле, в техпаспорте написано, что владельцем машины является Струй-кин Дмитрий Тимофеевич. Это ты, что ли?
Струйкин недовольно хмыкнул.
- А то хто же? Жопа сраная, что ли?
- А скажи, Струйкин, откуда у тебя деньги, чтобы такую машину купить? Или, мо-жет, ты деньги украл, или клад нашел?
- Это что же, значит, Митяй Струйкин, не мужик, что ли? Это что, значит, я не могу себе позволить иметь машину, как любой нормальный мужик? – попытался обидеться Струйкин.
- Деньги на машину где взял, я спрашиваю? – Осипов повысил голос. – И учти, за дачу ложных показаний тебе впаяют еще один срок. Понял?
- Скопил! – горделиво вскинул голову Струйкин.
- А вот мать твоя, Клавдия Эдуардовна, говорит, что даже и не догадывалась, что ты мог скопить такую сумму с ее мизерной зарплаты. Ты, кстати, сам-то почему нигде не работаешь?
- Силов нету у меня, чтоб работать.
- Работать сил нет, а на машине кататься любишь. А водительских прав, кстати, не-ту. Денег на них пока еще не скопил?
- Так то ж кататься, - раскрыл в улыбке свой полубеззубый рот Митяй Струйкин. – Это ж моя козочка. Я ж на ней любую бабу в деревне окучить могу. А на кой хрен мне нужны права в этой дыре?
- Хотел бы я на эту бабу посмотреть, - буркнул Осипов, понимая, что сегодня кон-структивного разговора со Струйкиным не получится. – Ладно, ты писать-то хоть уме-ешь?
- А чё?
- Да ничё! Протокол подписать сможешь, спрашиваю?
- Это мы могём.
- Ну, тогда ставь свой крестик, - Осипов подвинул заполненный им протокол по-ближе к Струйкину, тот криво накарябал несколько букв своей фамилии.
Забрав протокол, Осипов вышел из «обезьянника», в котором держали арестован-ного. Дежурный сержант тут же закрыл замок на ключ. Соображая, куда же сначала на-правиться – к себе в отделение или в Корсаково к Клавдии Струйкиной, лейтенант все же решил сначала наведаться в отделение милиции. Мало ли, какие новости там могут быть.
И не пожалел!
Едва он вошел в помещение, его окликнул дежурный по отделению, старший лей-тенант.
- Василий, стой! Тут тебя почти целый час дожидался капитан Сафин…
Осипов удивленно приподнял брови.
- Ну, корсаковский участковый.
- Ну да! И чего?
- Не дождался, но велел тебе пакет передать. У вас же там, в кабинете, никого нет.
- Ладно, спасибо!
Осипов взял пакет и, продолжая идти по коридору, вскрыл его и вытащил лист бу-маги, отпечатанный старым способом на пишущей машинке. Читая на ходу, он дошел до двери своего кабинета, вставил ключ в замочную скважину и вдруг остановился и присвистнул, почесав свободной рукой затылок.
- Ни хрена себе, подарочек! Ну, Сафин, ну, спасибо! То-то Скоробогатько обраду-ется.
Он подошел к своему столу, положил на него бумаги, придвинул телефонный ап-парат, в записной книжке нашел нужный номер и тут же набрал его. Через несколько се-кунд услышал знакомый голос.
- Андрей Петрович, здравия желаю. Это Осипов из такого маленького городка Ни-зовска… Я и не сомневался, что не забудете… Как там московская жизнь? Бьет ключом и все по голове? – Осипов засмеялся.
- У тебя дело какое, Василий, или просто соскучился по начальнику? - Скоробо-гатько также улыбался, услышав знакомый голос.
- Само собой соскучился, Петрович. Меня тут без вас гоняют, как собаку в каждую конуру.
- В таком случае, Василий, у меня только один совет – а ты сиди и из своей конуры отгавкивайся.
Осипов снова засмеялся.
- Я так и буду делать, товарищ майор… Впрочем, теперь о деле. У меня для вас важная информация, Андрей Петрович.
- Что за информация?
- По делу о нашем маньяке-убийце. Помните, мы следы от машины обнаружили на месте обоих убийств?
- Я тебя внимательно слушаю, Осипов.
- Так вот, я, кажется, нашел эту машину.
- И кому она принадлежит?
- Принадлежит она одному недоумку по фамилии Струйкин, у которого даже прав водительских нет. Но самое смешное, что этот самый Струйкин является сыном некоей Клавдии Струйкиной, в девичестве Павлиновой… Представляете, фамилии – Струйкин, Павлинов. Это же надо было так выпендриться…
- Как ты сказал ее девичья фамилия?
- Павлинова.
Скоробогатько ошарашено молчал почти целую минуту.
- Василий, да тебя за такую информацию орденом нужно наградить, - наконец об-рел дар речи майор.
- Не, Петрович, я не гордый, и согласен на медаль.
Скоробогатько повесил трубку. Он понял, что нужно срочно выезжать в Низовск. Возможно, именно там и кроется разгадка загадочных убийств.
55.
Скоробогатько примчался в Низовск на следующий же день. Взял все бумаги у Осипова по своему делу и стал их тщательно изучать. Оказалось, что и в самом деле мать Дмитрия Струйкина – Клавдия, является старшей сестрой Егора Павлинова. Выйдя замуж тридцать пять лет назад за служившего тогда в армии Тимофея Струйкина, она уехала по-сле демобилизации вместе с ним в его родной поселок Корсаково. Собственный деревян-ный дом семейства Струйкиных был довольно большой и крепкий, стоял на самой окраи-не поселка, метрах в трехстах от Волги. Места живописные, лесистые, с крупными прога-линами, типично русские. Когда, еще будучи студентом, Егор Павлинов впервые приехал сюда по приглашению сестры на каникулы, он влюбился в эти края, и, став уже довольно состоятельным человеком, прикупил себе дом неподалеку и изредка наезжал, когда хотел порыбачить или целиком отключиться от московской и подмосковной суеты. Правда, в самом поселке он практически не появлялся, никто из местных жителей не мог вспом-нить такого гостя. Лишь сестре с племянником иногда присылал гостинцы и переводил какую-то сумму денег.
Это все, что удалось выяснить Осипову с помощью Сафина. Клавдия Струйкина то и дело пускалась в плач, понимая, что ее сын от тюрьмы теперь не отделается. Но, разуме-ется, эти данные не смогли удовлетворить Скоробогатько и майор, взяв в подручные Оси-пова, сам выехал в Корсаково, желая лично побеседовать с матерью арестованного. Та, хоть и не рада была такому визиту, все же не могла устоять от русского обычая угостить гостей тем, что было. Впрочем, поблагодарив женщину, Скоробогатько отказался от уго-щения. Он сразу же попросил хозяйку показать ему свое подворье.
- Так чего ж показывать? – смутилась та. – Все на виду. Дом, старенький уже, там, вон, сарай, там хлев, полуразвалившийся. До прошлого года корову держала, так какая-то гадина украла мою Милку. А потом в лесу лишь копыта ее с рогами и нашли. Тут таджики повадились захаживать, или узбеки. Так наши на них и подумали.
Они вышли на крыльцо. Струйкина так и осталась на нем стоять, а майор с Осипо-вым пошли по двору. Обошли вокруг дома, заглянули в сарай и хлев.
- Странно, - пожал плечами Скоробогатько.
- Что странно, Петрович?
- Странно, где Струйкин прятал машину. Никаких следов на земле, а в эти разва-люхи она даже не заедет.
- Да, - почесал за ухом Осипов. – А я, честно говоря, об этом даже как-то и не по-думал… Может у соседей?
- Это вряд ли! Здесь народ простой, давно бы доложили об этом. А у тебя в деле об этом ни слова.
Скоробогатько взглянул на крыльцо, но хозяйки там уже не было, она вернулась в избу.
- Пойдем-ка, Василий, побеседуем с хозяйкой еще раз.
Они вошли в избу. Клавдия Эдуардовна сидела на лавке у окна и молча, от горя, покачивалась из стороны в сторону. Платок ее сполз с головы на плечи, обнажив полусе-дую русую голову. Сыщики оба сели за стол и Скоробогатько, отодвинув от себя так и стоявшие пустыми тарелки, положил блокнот перед собой и посмотрел на женщину.
- Клавдия Эдуардовна, я бы хотел поговорить с вами не только о вашем сыне, но и о вашем брате.
- Так я уж все, что могла, рассказала, вон, вашему коллеге, - Струйкина кивнула го-ловой в сторону Осипова.
- И, тем не менее, у меня возникли еще вопросы.
- Ну, задавайте, коли возникли, - вздохнула та.
- А где у вас стояла машина?
- Какая машина, господь с вами! У меня после того, как коровы не стало, еда-то не каждый день была.
- И, тем не менее, сын ваш, Дмитрий, на этой машине, по его словам любил катать-ся.
- Да у него с головкой с детства не все в порядке. Он много чего может наговорить. И потом, кто ж его мог научить водить машину?
- Тем не менее, именно на «Жигулях» шестой модели, по документам принадлежа-щих вашему сыну, он устроил дорожно-транспортное происшествие, врезался в иномарку и, счастье, что там отделались лишь травмами, - произнес Осипов.
- А водить вашего сына мог подучить ваш брат, - добавил Скоробогатько.
При упоминании о брате лицо Струйкиной немного изменилось. И ни Осипов, ни Скоробогатько не смогли понять, рада она такому брату или нет, гордится им или, наобо-рот, тяготится.
- Да ничему он его не учил. Он и про меня-то раз в три года вспоминал. Москвичи-то не больно жалуют своих провинциальных родичей.
- Но, в таком случае, мне не совсем понятно, откуда у вашего сына взялись ключи от машины. Даже если предположить, что машину купил Павлинов, записал ее на своего племянника и где-то здесь ее прятал, ключи-то зачем Дмитрию оставлять? – вслух раз-мышлял Скоробогатько.
- Вот уж не знаю, - всхлипнула женщина. – И Митяй-то, дурачок, все молчал. Ни-чего матери не рассказывал.
- Судя по всему, я так думаю, где-то по соседству находится и дом Павлинова, во дворе которого и прятали машину, - Осипов посмотрел на Скоробогатько.
Тот согласно кивнул и добавил:
- Да, и, опять же, судя по всему, Струйкин знает, где этот дом и где этот двор, - Скоробогатько перевел взгляд на Клавдию Струйкину. – Значит, вы утверждаете, что ни-чего не знаете об этом.
- Ну, ничего, родимые. Егор-то понимал, что с дурачка мало что взять можно: мол, кто ему, дураку, поверит. Вот его, вероятно, и посвящал в дела в обход меня. А я-то, дура, даже не догадывалась ни об чем.
Она закрыла лицо ладонями, горестно покачивая головой. Скоробогатько сделал последние записи в своем блокноте и поднялся.
- Спасибо, Клавдия Эдуардовна.
- Что с ним будет-то, с Митяем? – подняла голову Струйкина и с надеждой посмот-рела на милиционеров.
- У него уже две статьи есть: за вождение автомобиля без водительских прав и ДТП с причинением легкого вреда здоровью. Это не так серьезно, - объяснял Скоробогатько. – Но вот если выяснится его соучастие в двух убийствах, это уже, как вы понимаете, срок. По крайней мере, если его признают психически больным, то уж в психушку он загремит обязательно.
Струйкина понимающе кивнула и заплакала. Сыщики вышли на улицу.
- Я думаю, местных опрашивать по поводу таинственного дома бесполезно. Попы-таемся выяснить это у Струйкина.
- Но он может и в несознанку сыграть, - не согласился с бывшим начальником Осипов. – Мол, нету никакого дома, а машина стояла у нас во дворе.
- И, тем не менее, у нас уже есть почти вероятный подозреваемый в убийствах. По крайней мере, благодаря тебе, Василий, мы ухватились за кончик запутанного клубка, ко-торый теперь, я надеюсь, не сложно будет размотать. А с Жуком меня подвела интуиция. Видимо, его придется выпускать с извинениями.
Осипов испытывал чувство удовлетворения после таких слов опытного сыскаря, на которого и сам хотел походить.
56.
Скоробогатько вернулся в Москву. Доложил Мысяку об открывшихся новых об-стоятельствах делах. Подполковник внимательно прочитал отчет Скоробогатько о коман-дировке в Низовск и, закрыв папку, прихлопнул ее ладонью.
- Получается, что Жук здесь и вовсе ни при чем, - заключил он.
- Пока получается, что так, - подтвердил Скоробогатько.
- Почему пока? – удивился Мысяк.
- Потому что пока есть нестыковки, Кирилл Геннадиевич.
- Что за нестыковки?
- Понимаете, Жука с обеими девушками видели в компаниях несколько человек, а с Павлиновым – никто.
- А ты об этом спрашивал свидетелей? – уточнил Трегубов.
- Да в том-то и дело: я им вместе с карточкой Жука подсовывал и фотографии Пав-линова. На Жука указали все, а на Павлинова даже не реагировали.
- Мало ли! Возможно, у режиссера внешность более привлекательная, чем у Пав-линова. Ты же женщин опрашивал? – спросил Мысяк.
- Так ведь у нас одни свидетельницы. Ни одного мужика в деле нет. Ну, разумеетс-я, кроме этих двух – Жука и Павлинова.
- Вот и хорошо! Ты допрашивал Жука, как потенциального убийцу, а теперь до-проси, как свидетеля. Возможно, он от такой перемены расскажет нечто более существен-ное. Но, для начала, перед ним надо будет, естественно, извиниться.
- Хорошо. Но не мешало бы еще раз допросить и всех остальных, делая акцент на новых обстоятельствах. Да и придется проводить опознание.
- Разумеется, - кивнул Мысяк. – Вот и займитесь этим с Трегубовым. На все про все я даю вам три дня. Мне и так уже влетело от начальства за затягивание этого дела. Пригрозили группу разогнать и поручить это дело Соболеву.
- Ну да, конечно! – хмыкнул Трегубов. – Мы разгребли самое дерьмо, а Соболев придет на все готовенькое, а потом доложит об успешном раскрытии преступления.
- Так вот и постарайтесь не доставить такой радости Соболеву, - недовольно про-изнес Мысяк. – Всё! Идите, работайте.
Оба майора вышли из кабинета с недовольным видом. Еще бы – все прежние вер-сии летели в тартарары, и теперь придется заново прокручивать всю цепочку. А времени на это у них в обрез. Они вошли в кабинет и сели каждый за свой стол.
- Слушай, Андрюха, что бы Мысяк сейчас ни наговорил, могу тебе по секрету со-общить, - Трегубов хитро глянул на коллегу. – Он тобой очень доволен и хочет предло-жить оставить тебя в Следственном комитете. В Москве, значит. Говорит, что ты уже дав-но перерос свой Низовск. Как тебе, а?
- Да ну тебя, - отмахнулся Скоробогатько. – Я об этом пока и не думаю.
- Ну-ну! Пилите, Шура, пилите, - улыбнулся Трегубов.
Они разделили между собой обязанности – Скоробогатько снова наведался в ноч-ной клуб «Серна» и повстречался с тренером Тополькиной, а Трегубов встретился с роди-телями обеих погибших девушек. Родители, к сожалению, оказались менее осведомлен-ными, нежели подруги. Как ни пытались они распознать в фотографии Павлинова человека, с которым их дочери встречались, они не смогли этого сделать.
Зато стриптизерши Гала с Татьяной все-таки вспомнили, что видели пару раз Ура-зову в обществе Павлинова. Но и не более того. К тому же, нашелся и официант, который обслуживал Павлинова в ночном клубе, когда тот спросил у него про Галину Уразову. Этого оказалось недостаточно для того, чтобы обвинить последнего в убийстве, но все-таки лишало его алиби – якобы абсолютно никаких контактов у него с жертвами, помимо кастинга, никогда не было. Практически та же ситуация оказалась и в случае с синхрони-сткой Тополькиной. Тренер ее ничего не смогла сказать о встречах Ирины с Павлиновым, но ее подруги по клубу, один раз видели, как Ирина садилась в «Жигули», за рулем кото-рой сидел человек, похожий на Павлинова. Они еще подумали, чем это ее владелец «Жи-гулей» прельстил.
- Стоп! Вы сказали – «Жигули»? Марку машины не перепутали? – удивленно вски-нул брови Скоробогатько.
- Уж «Жигули»-то мы можем отличить от других машин, - хмыкнула одна из деву-шек.
- А тогда, может быть, цвет машины заодно припомните?
- Нет! Я только помню, что темная, - сказала первая.
- Темная, точно, - поддержала подругу другая. – Но не черная. Либо синяя, либо зе-леная.
- Так, понятно! Спасибо, девчонки, очень помогли.
- Пожалуйста, - кивнули обе и смотрели некоторое время вслед удалявшемуся от них следователю.
Стало понятным, что без нового допроса Митяя Струйкина не обойтись. Скоробо-гатько поехал в Низовск. Тем временем Трегубов выехал в СИЗО, где пребывал Михаил Жук.
- Скажите, Михаил Афанасьевич, есть ли у вас какие-то сведения (может быть сами видели, или от кого-нибудь слышали) о том, что после того, как ваш шеф Павлинов отка-зывал по результатам кастинга в роли той или иной просматриваемой им актрисе, он с ними встречался, так сказать, в неслужебной обстановке?
Вопрос Трегубова настолько поразил Жука, что он даже забыл о данном себе слове без присутствия адвоката не отвечать ни на один вопрос следователей. Он поднял удив-ленные глаза и посмотрел в лицо майору. За две недели, которые он провел в СИЗО, Жук изменился. Не по характеру, это было не так заметно, а по внешнему виду: похудел, щеки и глаза впали, перестал бриться, отрастив бороду. Наружу вылезли даже те болячки, о ко-торых он и не подозревал – стали пошаливать почки и сердце.
- Вы поняли мой вопрос или мне его повторить? – снова спросил Трегубов.
Жук в ответ поначалу пожал плечами, задумавшись.
- Я же не следил за ним, - наконец ответил он. – Да и мне, если честно, это было не очень интересно. К тому же, Павлинов – человек довольно замкнутый, в том смысле, что не любит распространяться о своих личных делах. На тусовки не ходил, интервью журна-листам не давал.
- Ну, а хотя бы предположить такое вы можете?
- Предположить?.. Я только знаю, что у него была любовница – ведущая актриса нашей студии Вера Семина. Она даже родила от него ребенка. Вы, кстати, ее спросите, может быть, она знает про Павлинова больше, чем я. Знаете ли, постель все-таки сближает людей больше, чем общая работа.
Трегубов записал в свой блокнот новое пока еще для следствия имя. Потом потя-нулся за пачкой сигарет, торчавшей из нагрудного кармана. Перехватив взгляд Жука, предложил сигарету и ему.
- Спасибо! – кивнул тот, прикуривая от зажигалки Трегубова же.
- Скажите, Жук, а мог ли Павлинов встречаться с теми же женщинами, что и вы? Разумеется, независимо от вас.
- Не понял? Вы хотите выяснить, был ли бабником Егор? Скорее нет, чем да. Если, конечно, сравнивать его со мной.
- Нет, я имел в виду не совсем это, - Трегубов помолчал с полминуты, изучая Жука, пытаясь заранее просчитать эффект от того, что он сейчас произнесет. – Понимаете, у нас есть подозрение и, главное, основания для такого подозрения, что это именно Павлинов является убийцей Тополькиной и Уразовой.
- К-ка-ак!?
Жук закашлялся, глотнул излишнего сигаретного дыма, разогнал его рукой, зату-шил сигарету о край стола и довольно большой окурок заложил себе за ухо. Только после этого посмотрел на Трегубова.
- Вы хотите сказать, что вы… поняли, что убийца… не я?
- Да, именно это я и хочу сказать.
- А как же тогда я?
- У меня есть указание о вашем освобождении.
- Правда?
- Правда! И мы приносим вам свои официальные извинения. К счастью, дело пока еще не дошло до суда. А накладки и ошибки бывают в любой профессии. Думаю, вы нас должны понять и простить.
Лицо у Жука вытянулось, постепенно исчезла тюремная бледность от нехватки свежего воздуха. Руки задрожали. На глазах выступили слезы. Он, стесняясь, смахнул их ладонями так, словно бы просто хотел протереть глаза.
- Значит, я могу быть свободен?
- Конечно! Но сначала мне бы все-таки хотелось, чтобы вы помогли следствию и рассказали нам все, что знаете о характере Павлинова, о его взаимоотношениях с коллега-ми, с женским полом, о его увлечениях… Да, кстати, вы знаете, что он неплохо рисует?
- Знаю, мне даже Егор однажды, на день рождения подарил одну из своих картин.
- А мог бы он, скажем, ради того, чтобы нарисовать такую картину, убить человека и сцену убийства изобразить на своем полотне?
- Вы что, хотите сказать, что он псих, что ли? Или дурак? Нет, он не такой.
- А какой?
- Ну, не знаю, - пожал плечами Жук. – Надо подумать.
- Подумайте! Знаете, что, я вас оставлю, ну, скажем, на час. Вот вам бумага, ручка. Напишите все, что вы знаете о Павлинове, до мелочей. Возможно, именно эти мелочи и помогут нам прояснить его характер… После этого вы тут же будете освобождены из-под ареста.
- Хорошо! – кивнул головой Жук, потрясенный такими резкими переменами в сво-ей судьбе.
Трегубов покинул камеру и даже оставил дверь приоткрытой. Жук хотел было по-началу сразу же рвануть вон, но, дойдя до двери, остановился и, почесав макушку, вер-нулся назад, сел за стол, придвинул к себе листы бумаги и взял в правую руку ручку.
Тем временем, Скоробогатько добрался до Низовска. К нему в кабинет тотчас же привели Митяя Струйкина. Учитывая накопившуюся информацию и психическое состоя-ние арестованного, майор решил играть с ним в открытую, сразу же перейдя в наступле-ние.
- Ну что, Струйкин, влип ты по самое горло. Тебя предупреждали, что за дачу лож-ных показаний есть целая статья?
- Ну? – буркнул Митяй.
- Баранки гну! Влип ты, я говорю, в историю. Твой родственник, Павлинов Егор Эдуардович, во всем сознался. И все валит на тебя.
- Какой родственник? Нету у меня родственников, окромя маманьки. Да и та злыда – иной раз и на бутылку копья не даст.
- Не усугубляй свое положение, Струйкин. Я же говорю, Павлинов все убийства на тебя списал. А за это, знаешь ли, вышка полагается. И машину, говорит Павлинов, Струйкин у меня украл и даже место показал, где ты машину прятал от него.
Тактика Скоробогатько сработала. Голова Струйкина не справилась с таким пото-ком информации. И он сломался. Весь аж затрясся, голос задрожал, глаза заслезились, ко-гда начал говорить, периодически стрелял в сторону следователя серой слюной.
- Что он врет? Что он врет! Он сам мне сказал: Митяй, хошь я тебе машину подарю. Настоящую, красивую! Когда буду приезжать, будем с тобой на ней кататься. Он-то ду-мал, что я дурак, сам не сумею рулем крутить и на педали жать. А я подсмотрел, чё он де-лает, и запомнил. Он же даже ключи от машины там, в сарае, оставлял. А чё я буду его ждать. Ну, я и решил прокатиться…
- Слушай, Митяй, - Скоробогатько запанибратски подошел вплотную к Струйкину и облокотился о край стола. – Я-то тебе больше верю, чем Павлинову. Я даже не уверен, что Павлинов правильно указал нам на сарай, где он прятал машину.
- Так это… В Плосках она и стояла. Третья изба с краю. Дядя Егор там купил дом с сараем, ну и наезжал туда. Редко, правда. Говорил, от суеты городской прячусь. А ты, го-ворит, племяш, ни гу-гу про этот дом и машину никому. Понял, говорит? А я чё ж не по-нять? Не дурак же. Я и молчал. Даже маманьке не сказал ни разу. А то заругала бы. Она меня всегда ругает, если чё не так.
В выдвинутом верхнем ящике стола Скоробогатько перед допросом поставил дик-тофон. К тому же, основные факты записывал еще и в блокнот.
- Скажи, а на убийства когда ездили с Павлиновым, за рулем кто сидел – ты или он?
- Так я ж и говорю! Он-то думал, что я кататься не умею, вот сам и рулил. А я все приглядывался.
- А убивал кто – ты или он?
- Не, я тольки придерживал. А он как брызганет в них чем-то. Они так, подергают-ся и тут же помирают. А он мне – Митяй, ну-ка, сделай так и так. Привяжи это туда, это туда. В Волгу, правда, я сразу залезать отказывался. Воды с детства боюсь. Но он мне сто рублей дал. Пришлось лезть. А вода-то холодноватая была. Я потом неделю носом шмы-гал… Слушай, может угостишь меня водочкой. Ну, или самогоном. Жжет унутри до не-возможностев, - Струйкин приподнял рубаху и потер по оголившемуся животу ладонью.
- Конечно! – тут же кивнул Скоробогатько. – Вот сейчас закончим с тобой разгова-ривать, ты вернешься в камеру и я прикажу, чтобы тебе принесли пол-литра.
- Это дело! – загыгыкал Струйкин. – А то все в сухомятку.
Скоробогатько выключил диктофон, встал, подошел к двери и приоткрыл ее.
- Уводи его, старшина.
Становилась более-менее ясной картина гибели женщин – по данным экспертизы от неожиданной остановки сердца. Струйкин сказал – чем-то Павлинов на них брызгал. Возможно, брызгал как раз таким веществом, которое и вызывало мгновенную смерть. Надо бы выяснить у экспертов, есть ли такое.
57.
Павлинов в последние недели чувствовал себя волком, загнанным в ловушку. Даже лишний раз выходить на улицу, а тем паче появляться в собственном офисе или на своей же киностудии боялся. Понимая, что так долго продолжаться не может, он решился на отъезд за границу. Пока один. Там заляжет на дно, какое-то время переждет. Ведь со временем должно выясниться: подозревают его в чем-то, или просто его нервишки совсем разболтались. На все уговоры и просьбы Насти взять ее с собой, он отвечал решительным отказом. Слишком дорога уже была ему эта женщина, чтобы он мог рисковать ею. Он по-дал документы в германское посольство на получение визы и стал ждать. Задержка была только в этом. Настя же никак не могла понять и принять такого отказа. И вдруг вспомнила слова, некогда сказанные ей в студийном буфете Верой Семиной о том, что Павлинов не имеет привычки долго обременять себя какой-нибудь одной женщиной.
- Ты меня разлюбил, Егорка? – спросила она сквозь слезы.
- Нет! – спокойно ответил Павлинов, продолжая соображать, что ему нужно взять с собой, чтобы и не перегрузиться, и не оставить дома нужных вещей.
- Значит, у тебя появилась другая женщина?
- Послушай, Настя, хватит выдумывать всякие небылицы про мои отношения с то-бой.
- Тогда почему ты меня оставляешь в Москве?
Павлинов отвлекся от своих мыслей, подошел к Насте, присел рядом на подлокот-ник кресла, погладил ее по голове.
- Да пойми ты, Настюха. Я еду в Германию не на экскурсию. Я хочу там остаться надолго, получить вид на жительство, определиться с жильем, с работой. На все это по-требуется время, я не могу сказать, какое. Мне одному это будет сделать легче. Когда же я там обустроюсь, я обязательно приеду за тобой. Или пришлю тебе вызов.
Она уткнулась ему в плечо, продолжая всхлипывать.
- Ты меня не обманываешь? – продолжая сидеть в такой позе, спросила она.
- Ну, конечно, не обманываю. Я тебя вообще никогда не обманываю, если ты до сих пор этого не поняла.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ и вытянула губы в трубочку. Павлинов понял ее жест, склонился к ней и поцело-вал ее.
Наконец, билет до Берлина лежал у Павлинова во внутреннем кармане рядом с за-гранпаспортом, где уже была проставлена шенгенская виза. Он глянул на часы. Пора было выезжать в аэропорт. Как раз должен успеть к началу регистрации на рейс. Чемодан с вещами стоял у самой двери. В самую последнюю очередь Павлинов зашел в свою мастерскую, снял с мольберта недавно законченную свою последнюю работу «Гибель актрисы на съемках», свернул ее в трубочку, положил в тубус. Прощальным взором стал осматривать висевшие повсюду на стенах картины. И тут взгляд его остановился на пейзаже маслом «Половодье на Пахре». Вспомнил, как выезжал туда на пленэр. Сначала было солнечно, потом заморосил противный нудный дождь, но Павлинов не уехал, пока, спрятавшись под козырек беседки, не дописал этюд до конца. Потом этот этюд переписал на большое полотно. Гордился ею заслуженно – картина ему и в самом деле удалась.
Недолго думая, он снял со стены картину, освободил полотно от рамы, вынул из тубуса первую картину, затем свернул обе в одну трубочку и снова засунул их в капроно-вый черный пенал. Положил его рядом с чемоданом, подвинул к себе стул. Сел. Плачу-щая и от этого постоянно сморкающаяся в платочек, Настя сидела в углу, в кресле, поджав под себя ноги. Она хоть и смирилась с отъездом любимого, но все же не могла удержаться от слез.
- Ну, перестань, Настя! Слышишь? Я же сказал, мы расстаемся ненадолго. Потом либо я вернусь, либо вызову тебя к себе.
- А почему ты не хочешь, чтобы я тебя проводила в аэропорт?
- Да потому что я уже устал от твоих слез.
- А если я перестану плакать? – вдруг успокоилась Настя и хитро так посмотрела на Егора.
- Ну, если обещаешь больше не плакать, тогда можем поехать вместе, - сдался Пав-линов.
- Правда? – обрадовалась она.
- Правда, - кивнул он и, еще раз глянув на часы, поднялся.
Она также встала, подбежала к нему, обняла за шею и поцеловала.
- Но, в таком случае, у тебя на сборы ровно три минуты. Пока я загружу вещи в машину.
- Я мигом, только умоюсь. Накраситься ведь я и в машине могу.
Они ехали по загруженному Ленинградскому шоссе. К счастью, крупных заторов не было, хотя и двигались не очень быстро.
- Кстати, хорошо, что ты поехала, Настя, - повернул голову направо Павлинов. - Я вдруг сообразил, что ты же можешь машину назад отогнать. Права и доверенность у тебя с собой?
- С собой, - кивнула она, проверив сумочку. – Только…
- Что только?
- Только я одна-то не ездила по Москве. И дороги не знаю, и боюсь, если честно. Здесь же все носятся, как коты ошпаренные.
Павлинов засмеялся.
- Ничего, пора тебе потихоньку привыкать. А что касается дороги, есть карта. Да и тебе, самое главное до кольцевой доехать, а там смотри на указатели и сворачивай на Руб-левку.
Павлинов резко затормозил – прямо перед ним с соседней полосы перестроилась иномарка. Павлинов сердито нажал на клаксон.
- Скотина! Права купил, машину купил, а как ездить не купил, наверное.
- Ну, вот видишь, - Настя даже вжала голову в плечи от такого торможения. – А ты хочешь, чтобы я одна ездила.
- Так ты не гони, езжай спокойно.
Они какое-то время ехали молча. Егор периодически посматривал на спутницу, та глядела на него. Явно хотела что-то сказать, да все не решалась. Вот впереди замаячили постройки аэропорта «Шереметьево». В небо взлетел самолет, через пару минут другой пошел на посадку. Павлинов последний раз глянул на часы.
- Нормально! – сказал он скорее самому себе.
И тут Настя испугалась, что не успеет сказать ему самое главное. Кровь прилила к ее лицу. И она решилась. Тронула его за рукав, заглянула в глаза. Он воспринял это, как ее волнение из-за близкого расставания. Погладил ее по голове, по лицу.
- Успокойся, Настя. Все будет нормально.
- Да нет, Егорка, я просто хотела тебе сказать…
Она замялась. Он понял, что она хочет, но не может сказать что-то важное. Решил подбодрить ее.
- Ну, говори, говори, а то, вон, уже взлетная полоса видна.
Она молча кивнула головой и, глядя прямо перед собой, негромко произнесла:
- Егорка, я хочу, чтобы ты знал… У нас будет ребенок.
Он странно взглянул на нее. Нажал на тормоз, прижался к обочине. Некоторое вре-мя молчал.
- Это правда?
Она закивала, боясь смотреть ему в глаза, не зная его реакции.
- У тебя задержка, что ли?
Она опять закивала.
- Сколько?
- Больше трех недель?
Он снова помолчал.
- К врачу ходила?
- Нет! Но я… сделала тест. И все подтвердилось.
Она заплакала. И тут в нем проснулась такая нежность, которую он от себя не ожи-дал. Он обнял ее за плечи, прижал к себе.
- Ну, так чего же ты плачешь, дурочка? Это же хорошо! Это же прекрасно!
Она посмотрела на него, не веря своим ушам. Сердце забилось учащенней. Теперь уже от счастья, что она раскрыла свой секрет и что эти ее слова были восприняты поло-жительно. Слезы еще не просохли на щеках, но на них уже заиграла счастливая улыбка.
- Вот устроюсь в Европе, и, если все будет нормально, приедешь ко мне, распи-шемся и будет у нас уже законная семья.
- Егорка, почему ты сказал, что если все будет нормально.
- Ну, мало ли, что может быть, - буркнул он в ответ и повернул ключ зажигания.
58.
Группа Мысяка в полном составе обговаривала последние детали ареста подозре-ваемого Павлинова.
- Главное, не спугнуть его прежде времени, - наставительно произнес Мысяк. – У него на руках загранпаспорт, в любой момент может упорхнуть, и потом лови его через Интерпол.
- Все под контролем, товарищ подполковник, - успокоил начальника Трегубов. – Мы разослали пограничникам ориентировку на Павлинова, во всех аэропортах и на вокзалах оставили своих людей.
- А если он паспорт на чужое имя уже получил? – спросил Скоробогатько.
- Знаешь такой старый анекдот про то, что бьют не паспорту, а по морде, - повер-нул голову к коллеге Трегубов.
В этот момент зазвонил телефон. Мысяк поднял трубку.
- Мысяк у аппарата!.. Так! Не ошиблись? Хорошо, сейчас же высылаю группу. До-говоритесь с погранцами и таможней, чтобы под любым предлогом его задержали. В кон-це концов, задержите вылет.
Мысяк положил трубку и тыльной стороной ладони словно бы убрал с лица паути-ну.
- Ну, вот и дождались, товарищи. Берите оперов, две машины и дуйте в Шереметь-ево-2. Наш клиент торопится улететь в Берлин.
Трегубов со Скоробогатько без лишних слов поднялись и скорым шагом покинули кабинет начальника.
Таможенный досмотр заканчивался. К вещам у таможенников никаких претензий не было. Павлинов уже было собирался пройти дальше, но таможенник вдруг кивнул на тубус.
- Что у вас там?
- Там? Мои картины. Я, видите, ли, художник.
- Как, картины?! Ну-ка, разверните!
Павлинов открыл тубус, развернул картины. К проверявшему тут же подошел еще один таможенник.
- Вы не можете вывезти эти картины за границу.
- Не понял? – начал горячиться Павлинов. – То есть, как это не могу? Это мои кар-тины. Я – художник. Вот мой вензель. В конце концов, я сейчас вам покажу буклет, где значится одна из этих картин, - Павлинов положил чемодан, открыл его, приподнимая аккуратно уложенные Настей вещи и ища буклет.
- Для нас ваш буклет не аргумент, - произнес подошедший таможенник. – У вас есть разрешение на вывоз?
- Какое разрешение?
- Из Росохранкультуры.
- Понятия не имел, что мне на мои картины нужно получать разрешение на вывоз.
Настя, издали следившая за всем этим, стала нервно перебирать пальцами края пальто.
- Все, что является достоянием культуры, граждане не имеют права вывозить за пределы России без специального разрешения.
- Спасибо, конечно, что признали мои картины достоянием культуры, но…
- Гражданин, вы задерживаете остальных пассажиров. Выбирайте: либо вы остав-ляете свои картины у нас до своего возвращения, либо, если вы не хотите с ними расста-ваться, вы не летите.
Павлинов все больше распалялся, однако понял. Что пререкаться и в самом деле бесполезно: служивые выполняют свои инструкции, а он привлекает к себе лишнее вни-мание. Настя, обеспокоенная задержанием Егора, подошла поближе. Ее увидел Павлинов.
- Ладно! Я могу сейчас передать картины моей жене? Она со мной не летит.
- Пожалуйста! – разрешил первый таможенник.
Павлинов свернул картины, положил их в тубус, подошел к Насте.
- Видишь, оказывается, мои картины являются народным достоянием. И я не могу их взять с собой.
Настя дрожащими пальцами взяла тубус. Павлинов, желая ее успокоить, чмокнул ее в губы, потрепал по щеке и вернулся обратно.
Больше таможенники его не задерживали. Однако, едва он подошел к зоне погра-ничного контроля, приготовив для проверки паспорт, дорогу ему перегородили два сред-него роста, но крепкого телосложения молодых человека.
- Не понял? В чем дело, ребята?
В этот момент сзади к нему подошли Скоробогатько с Трегубовым.
- А дело в том, Егор Эдуардович, что вы задерживаетесь по подозрению в убийстве двух человек.
Павлинов обернулся и, увидев перед собой двух следователей, побледнел. Значит, дело не в его нервишках (пусть они и в самом деле стали пошаливать). Значит, его пасли и решили арестовать в последний момент.
- Прошу следовать за нами, - дождавшись, когда один из оперативников защелкнет на левом запястье Павлинова наручник, таким образом, привязав его к себе, произнес Трегубов. – И попрошу без глупостей.
Когда арестованного Павлинова подвели к машине и он сел внутрь, окруженный с двух сторон оперативниками, Скоробогатько по рации вызвал Мысяка.
- Кирилл Геннадиевич, это Скоробогатько. Все в порядке. Клиент уже в нашей ма-шине.
- Молодцы, ребята, - удовлетворенно улыбнулся Мысяк, отключил рацию, и, отки-нувшись не спинку кресла, достал из лежавшей на столе пачки сигарету.
59.
Павлинов сидел за столом, нервно подрагивавшими пальцами перебирая полы пиджака. Он иногда чуть приподнимал голову и искоса поглядывал то на одного, то на другого следователя. Дальше отпираться было бесполезно, он это понимал, но все же ре-шил потянуть время. Ему выложили все улики: и показания подруг обеих убитых деву-шек, которым даже устроили опознание – те, с трудом, с сомнениями, но все же из трех относительно похожих человек, сидевших рядом, указали именно на Павлинова; и свиде-тельство Митяя Струйкина, и даже показание Михаила Жука, который, хоть и не свиде-тельствовал против него, но косвенно подтвердил, что Павлинов любил рисовать и при этом самые лучшие картины у него получались тогда, когда он находился в сильном воз-буждении.
Ознакомившись со всем этим, Павлинов лишь досадливо хмыкнул.
- И что, вы хотите сказать, что на основании показаний этих, с позволения сказать, свидетелей вы и строите столь серьезное обвинение?
- Вам этого мало? – удивился Скоробогатько.
- Естественно! Ну, во-первых, показания Струйкина вообще выеденного яйца не стоят. Если вы уж его допрашивали, то должны знать, что у него с головой не в порядке. Мало ли чего он мог наговорить.
- Но вы не отрицаете, что вы с ним контактировали?
- Да, к сожалению, это мой племянник. И я иногда помогал деньгами и кое-чем другим ему, точнее, его матери, моей родной сестре. Глупо же отказываться от своей род-ни.
- Да, но о том, что у Струйкина есть машина, купленная вами, его мать не знала до последнего, - произнес Трегубов.
- Машина, купленная мною? У вас что, есть товарный чек, где написано, что это я купил машину, или справка от нотариуса, согласно которой я доверяю машину Струйки-ну, или в ГАИ инспектор меня видел, когда ставили машину на учет? Да и опознание ваше выеденного яйца не стоит. Я - человек относительно публичный, иногда мелькаю на телевидении. Мало ли где они могли меня видеть. А что касается Жука… Вы бы у него поинтересовались, когда у него получаются самые лучшие фильмы или даже самые лучшие кадры? Не в момент ли наивысшего возбуждения? Увы, это удел всех творческих людей. Тогда давайте обвиним любого художника или писателя, произведения которого предвосхитили или точно описали то или иное преступление. И потом, вы что, на месте преступлений нашли мои следы?
Логики в словах Павлинова было достаточно. Следователи чувствовали, что их об-винение рассыпается в прах. Нужны настоящие улики, а их пока не было. В таком виде любой суд, а тем более, суд присяжных (понятно, что Павлинов со своим адвокатом будут настаивать именно на суде присяжных) тут же оправдает Павлинова. И хорошо, если за отсутствием улик, а то ведь может и вчистую.
- И вообще, я хочу связаться со своим адвокатом, - закончил Павлинов свои рассу-ждения.
- С адвокатом, конечно, мы вам дадим связаться, но хотелось бы напомнить, что чистосердечное признание облегчает наказание, - ответил Трегубов.
- Более того, мы можем пойти вам навстречу, и оформить явку с повинной, - доба-вил Скоробогатько.
Павлинов лишь скривил губы в улыбке.
- А я вам хочу напомнить, что в нашей Конституции есть статья, дающая право че-ловеку не свидетельствовать против себя.
- Понятно, - кивнул Трегубов. – Что же, тогда будем считать, что первый допрос мы закончили.
- А это как вам угодно, - Павлинов опустил глаза и демонстративно стал рассмат-ривать свои ногти.
Трегубов нажал на кнопку вызова охраны.
- Уведите арестованного в камеру, - сказал Трегубов вошедшему сержанту с авто-матом наперевес.
- Так его не прошибешь, - едва за Павлиновым закрылась дверь, произнес Скоробо-гатько. – Эти новорусские без адвоката даже пукать не станут, а адвокаты у них те еще! Намаемся мы с ним без настоящих улик.
- Да, Андрюха, ты прав. Но и мы не лаптями щи хлебаем, - хитро прищурился Тре-губов.
Глянув на него, Скоробогатько понял, что у того созрела какая-то идея.
- Придумал что?
- А то! Пусть наша птичка пока посидит в клетке, пообщается со своим адвокатом, а мы с тобой займемся поисками либо прямых улик, либо прямых свидетелей.
60.
Павлинов впал в депрессию. Ему предъявили официальное обвинение в убийстве, но он по-прежнему все отрицал. Его адвокат делал все возможное, чтобы облегчить судь-бу своего клиента, даже добиваясь освобождения Павлинова за недостаточностью улик, или хотя бы под подписку о невыезде. Судья, впрочем, и в одной, и в другой просьбе от-казал.
Тем временем следователи действовали по плану Трегубова. Они на целую неделю оставили подследственного в покое, не вызывая на допросы, заставив того теряться в до-гадках и бороться с самим собою и собственной совестью. А сами в это время, оба одно-временно, выехали в Низовский район. И сразу наведались в деревеньку Плоски, где и стоял тот самый дом с сараем, купленный несколько лет назад Павлиновым. Сейчас ника-ких следов пребывания машины во дворе не было, как их не было и тогда, когда Митяй Струйкин впервые рассказал Скоробогатько про этот дом. Весь двор до ворот и дорожка от ворот до дороги были засыпаны гравием и плотно утрамбованы катком. Это и позволя-ло машине бесследно заезжать и выезжать. Но неужели никто ни разу не слышал шума приезжающей машины? Да, изба эта стояла на приличном отдалении от других домов и почти у самой проселочной дороги, но ведь жившие в деревне старики иногда не спят ночами или встают с первыми петухами, неужели и они ничего не видели и ничего не слышали? А как же деревенское, сидящее в крови у всех, всосанное с молоком матери любопытство?
Трегубов со Скоробогатько решили еще раз пройтись по избам и еще более при-страстно опросить местных. Интуиция почему-то сразу повела их в дом, находившийся в полукилометре от дома Павлинова, на противоположном конце деревни. Едва подошли к калитке обветшавшего, давно не крашенного забора, как отчаянно залаяла сидевшая на цепи дворняга средних размеров.
- Хозяева! Есть кто дома? – закричал Скоробогатько, положив руки сверху на ка-литку.
Собака вообще зарыдала взахлеб. Следователи заметили в окне старческое лицо женщины. Лицо тут же исчезло, но через минуту наружная дверь отворилась и на крыльце появился в старых разбитых сапогах и телогрейке, накинутой на плечи, старик. Чтобы лучше разглядеть неожиданных гостей, старик приставил ребро ладони ко лбу и прищурил близорукие глаза.
- Чего надобно? – не очень дружелюбно охрипшим от частого курения голосом спросил он.
- Здравствуйте, дедушка, - ответил ему Скоробогатько. – Мы из милиции. Хотели бы с вами переговорить.
- Да замолчи ты, Полкан, - прикрикнул на пса старик и тот, рявкнув еще раз для приличия, поджал хвост и развернулся, собираясь спрятаться в теплую конуру, но затем, передумав, повернулся обратно и, застыв на месте, стал молча следить за происходящим.
Старик медленно, придерживаясь за поручень, спустился с крыльца, но близко подходить к калитке пока не стал, продолжив разговор на расстоянии.
- Откель я знаю, что вы из милиции, а не бандюки из лесу.
- Вот наши удостоверения, дедуль, - Трегубов первым вытащил из кармана свою красную корочку и вытянул руку вперед, его примеру последовал и Скоробогатько.
- И что, дедуль, частенько к вам бандюки из лесу заглядывают? – увидев, что дед зашагал к ним навстречу, с улыбкой спросил Скоробогатько.
- Пока бог миловал, а там кто его знает, - старик подошел к калитке и уже более дружелюбно спросил:
- И об чем же вы хотите со мной поговорить?
- Вы слышали, что в прошлом году в ваших краях произошло два громких убийст-ва?
- Чай, не глухие, как не слыхать, коли все Корсаково гудело… Ну, а к нам-то на кой приехали?
- Мы слыхали, что в вашей деревне дом в свое время купил некий Егор Эдуардович Павлинов, который и подозревается в убийстве. Вот мы и хотим узнать, слыхали ли вы что-то об этом или нет, - произнес Скоробогатько.
- Егорка-то? – старик внимательно, в упор посмотрел сначала на одного, затем на другого, потом повернул голову влево-вправо, убедился, что на улице никого нет, и от-вернул щеколду.
- Проходите!
Он пропустил гостей, закрыл за ними калитку, затем еще раз оглянулся по сторо-нам. Поднявшись на крыльцо, следователи остановились, давая возможность хозяину пер-вому войти в дом. На молчаливый вопрос жены, старик ответил так:
- Милиция! За тобой приехали, Прокофьевна. И ордер мне показали на тебя.
Следователи опешили, но старуха даже не взволновалась.
- Да ну тебя, старый! – махнула она в его сторону полотенцем, которое все это вре-мя держала в руках. – Кому я нужна, старуха беззубая.
- Так вот и хочут выяснить, на чем зубы обломала, - продолжил старик свою игру.
Впрочем, через секунду сам же и закончил, сначала немного то ли посмеявшись, то ли прокашлявшись, а затем серьезно добавив:
- Ты чегой-то об москвиче, купившем полыхинский дом, слыхала?
- Это родственнике Клашки Струйкиной, что ль?.. – уточнила она.
- Об ём, об ём самом, об Егорке, - закивал он головой. – Пришли, вот, мильцанеры об ём спрашивать.
- Да как же не слыхать-то! Знамо дело… Ой, да вы садитеся, - Прокофьевна подо-шла к лавке, стоявшей у самодельного, но крепко сбитого из струганных досок стола, смахнула с нее пыль все тем же полотенцем. – Может, чайку с сухариками? Больше-то не-ту, чем вас угостить. Знать бы заранее, что гости будут, - глянула она на мужа.
- Не беспокойтесь, - сделал решительный отрицательный жест Трегубов. – Мы на несколько минут, задать пару вопросов.
Тем не менее, сесть на лавку они не отказались.
- А може чего покрепче? Этого имеем, - предложил уже хозяин, приложив к кадыку указательный палец.
- А этого тем более не будем, - улыбнулся Трегубов. – Мы же при исполнении… Кстати, прошу прощения, мы так и не спросили, как вас зовут.
- Евтюхины мы, - ответила женщина. – Он Семен Архипыч, я Марья Прокофьевна.
- Очень приятно! – кивнул Трегубов, а Скоробогатько тут же записал фамилии в свой блокнот.
- А вы по званиям- то кто будете? – поинтересовался старик.
- Майоры мы, - ответил Трегубов.
- Обое, что ль?
- Оба, - кивнул Скоробогатько.
- Надо же! – хмыкнул хозяин. – Сразу два майора, мать, к нам в гости пожалова-ли… А сигаретки у вас, граждане майоры, стрельнуть можно? А то мои совсем кончились, а бычки старуха в печке сожгла.
Трегубов тут же полез в карман и достал полупустую пачку, заглянул в нее, вынул одну, помял ее кончиками пальцев и сунул за ухо, а пачку протянул Евтюхину.
- Берите, отец! Берите всю пачку.
Старик недоверчиво рассматривал пачку со всех сторон, поднес ее к носу, поню-хал запах, вдохнул в себя. Удовлетворенно улыбнулся, достал одну сигарету, вставил ее в зубы, пачку сунул в карман штанов. Наконец, чиркнул спичкой и задымил, довольный, отойдя к окну. Сделав пару затяжек, повернулся к Трегубову.
- Ты, это, ежели хочешь, тоже закури.
- Ну, если разрешаете, то спасибо, - Трегубов тут же достал зажигалку и высек огонь.
- Ну, так об чем знать хотите? – спросил старик после небольшой паузы.
- Вы вообще-то знакомы с Егором Павлиновым? – Трегубов повернул голову к ок-ну, у которого по-прежнему стоял Евтюхин.
- Да как сказать, - пожал плечами тот. – Пару раз рыбачили с ним и с племяшом его, Митяем. Струйкин-то нас и познакомил.
- А вы знали, что у Струйкина машина была?
- Ха, у Струйкина! То же мне, автовладелец, - прокашлявшись от дыма, заметил Евтюхин. – Хорошие у вас сигареты. Дорогие, небось?
- Да нет! Не так, чтобы, - ответил Трегубов, дожидаясь продолжения рассказа, но вместо мужа заговорила жена.
- Все Плоски знают, чья это машина.
- И чья же? – поинтересовался Скоробогатько.
- Так Егор, когда приезжал сюда, всегда свою номарку загонял, а на «Жигулях» ез-дил с Митяем по округе. Мы-то даже радовались за убогого: хоть кто-то им занимается.
- Вы сказали, все знали? Снова спросил Скоробогатько.
- Ну, да!
- Но ведь мы прежде опрашивали почти всех деревенских, и никто даже словом об этом не обмолвился.
- И не обмолвятся, - снова вступил в разговор Евтюхин.
- Это почему же?
Пока Скоробгатько спрашивал, Трегубов, затушив сигарету, встал и прошелся по избе. Подошел к стене, на которой висело несколько фотографий в рамочке. Остановился рядом с одной и даже едва слышно присвистнул.
- Да потому что Митяй Струйкин всех и запугал: дескать, кто расскажет о машине, худо будет.
- Именно Струйкин, не Павлинов?
- Да что вы, Егор здесь всем нравился. Почти каждому подарки привозил.
- Понятно! А чем же мог запугать этот, как вы сказали сами, убогий? - не отходя от стены с фотографиями, спросил Трегубов.
- Ну, как чем? Сожгет дом, даже не прищурится. А что с чокнутого взять-то? Его ж даже в тюрьму не посадят.
- В тюрьму-то не посадят, но в психушку – элементарно, а это, скажу я вам, ничуть не лучше тюрьмы, - сказал Трегубов.
- А вы, кстати, значит, не боитесь Струйкина, что нам все это рассказываете? - сно-ва поинтересовался Скоробогатько.
- Не! Нам чего! – усмехнулся Евтюхин. – Мы, вон, с Прокофьевной, его пару раз с того свету вытаскивали. Клавка Струйкина его и приструнивает: говорит, цени Евтюхи-ных, как меня.
- Скажите, я вижу, у вас хорошие фотографии на стенке висят, - наконец, задал уже несколько минут интересовавший его вопрос Трегубов. – У вас что, фотоаппарат есть?
- На кой он нам, фотоппарат-то, - произнесла Евтюхина. – Мы б с такой техникой и не справились. Это внук на каникулы приезжал и все щелкал. Вот и деда на рыбалке снял. Как раз с Егором и Митяем.
- Не хочешь взглянуть, Андрюха? – кивнул напарнику Трегубов.
Скоробогатько поднялся, подошел к стене и тоже присвистнул: на одной из фото-графий были, действительно, запечатлены старик Евтюхин, Павлинов и Струйкин. Павлинов с Евтюхиным держали в руках удочки и смотрели на воду. А вот Струйкин стоял чуть в стороне, рядом с… теми самыми синими «Жигулями». Следователи переглянулись.
- Витек, это улика? – не веря себе, спросил Скоробогатько.
- Еще какая! – подтвердил Трегубов. – Теперь не отвертится.
- Ни за что! – кивнул головой Скоробогатько. – Дорогие вы наши, вы позволите нам на некоторое время одолжить у вас вот это фото?
Теперь уже переглянулись старики.
- Мы понимаем, что это память, но обещаем вернуть карточку в целости и сохран-ности.
- Ну, коли вам для дела… - нерешительно произнес старик.
- Исключительно для дела, Семен Архипович, - настаивал Трегубов.
- Ну что, мать, одолжим? – Евтюхин глянул на жену.
- Скажите, неужто это и в самом деле Егорка убил тех молодок? – уходя от ответа мужу, спросила у следователей Прокофьевна.
- По крайней мере, на нем все сходится.
- Ну что ж, - вздохнула женщина, - если вам карточка эта поможет, берите.
Она подошла к стене, дрожащею рукою сняла рамку, вручила ее Трегубову.
- Большое спасибо, - Трегубов повернул рамку тыльной стороной, разогнул скреп-ки, вынул фото и положил в свой блокнот, а рамку вернул женщине.
- Вы нам очень помогли. И, у нас к вам большая просьба: если понадобится, могли ли бы вы повторить свои показания, все, что вы нам сейчас рассказали, еще раз для прото-кола, в суде?
Прокофьевна посмотрела на мужа, тот на нее, потом покачали головой оба одно-временно.
- Нам с вами приятно было пообщаться, а что там за люди – не знаем, - сказал он. - Да и потом, мы же далеко не ездим, старые уже.
- К тому же, нам бы не хотелось Егорку подводить, - добавила жена. – Он ведь че-ловек-то хороший.
- Хороший человек людей не убивает, - серьезно произнес Скоробогатько.
- Всяко в жизни может быть, - возразил Евтюхин. – Тут, ить, еще разобраться в че-ловеке нужно, а не судить его сразу. Так что вы фотку-то берите, а нас, желательно, боле не тревожьте.
61.
Группа Мысяка доживала последние дни. Уже подписан приказ о ее расформиро-вании, хотя дело и не передано в суд. Следствие должен был закончить следователь Тре-губов под личным контролем председателя Следственного комитета при МВД. Команди-ровка в Москву у Скоробогатько заканчивалась на днях. Пока речь о его переводе в Моск-ву окончательно еще не шла. И как ни пытались на прощание Трегубов со Скоробогатько добыть прямые доказательства вины Павлинова в двойном убийстве, ничего не получа-лось. Ведь вся доказательная база строилась у них лишь на словах. Ни одного существен-ного вещдока не было: и даже та самая фотография, изъятая у стариков Евтюхиных, по сути, для суда ничего не значила: разве человек не может сфотографироваться на фоне какой-либо машины – ведь следов его пальцев или пребывания в салоне «Жигулей» (не говоря уже о сидении за рулем) не обнаружено. Сам же Павлинов по-прежнему все отри-цал. Его адвокат, предчувствуя близкий успех, стал еще больше давить на следователей, требуя освободить его клиента в связи с недоказанностью вины.
Как ни старались следователи убедить судью в виновности Павлинова, но суд не принял дело к рассмотрению. Пришлось выпускать Павлинова на свободу. Его адвокат торжествовал.
Настя обрадовалась его возвращению: она и не сомневалась в его невиновности. Весь день хлопотала вокруг него и щебетала, рассказывая новости. К тому времени На-стина песня звучала уже на многих телеканалах и радиостанциях. Емельянов предложил Павлинову записать с ней новую песню. Павлинов лежал в пенившейся ванне, закрыв глаза, и молча слушал. Он вернулся в свой мир.
На следующий день он позвонил композитору.
- Игорь, я рад, что ты признал Виолетту, и я с удовольствием принимаю твое пред-ложение, но прошу маленькую паузу – оклематься от СИЗО, ты же знаешь, что меня со-всем недавно выпустили.
Пауза еще ему нужна была и для того, чтобы проверить дела на киностудии. Пока это все-таки его главное дело жизни. Его волновала судьба последнего и, он чувствовал это, самого лучшего фильма с трагически погибшей европейской порнозвездой Кристиной Пачолли в главной роли. Нужно было успеть к апрельскому кинофестивалю в Брюгге.
- Я искренне рад, Егор, что тебя выпустили, - заискивающе, преданно заглядывая в глаза шефа, произнес Жук.
Он никак не мог понять по поведению и по лицу Павлинова, знает ли тот о бумаге, которую заставили написать Жука перед его освобождением. Потом, все же, решил сам сказать ему об этом: ведь если Павлинова отпустили, значит, он также ни в чем не виновен.
- Нет, Егор, серьезно, рад. А если ты… ну, если тебе эти гребаные следаки давали читать мою ахинею, так знай, что меня заставили это написать. И потом, даже под давле-нием, я ведь не свидетельствовал против тебя.
Он снова попытался заглянуть в глаза Павлинову, но тот в ответ лишь неопреде-ленно хмыкнул, кивая:
- Миша, если бы с твоей стороны было что-то серьезное, я бы с тобой рядом сейчас не стоял. Поэтому, считай, что ничего и не было.
Жук облегченно выдохнул, и лицо его засияло от счастья. Он тут же перешел к ра-боте.
- Ты знаешь, я тут без тебя начал монтаж картины и вдруг понял, что она не затеря-ется даже на широком показе. Мы с тобой родили шедевр, Егор.
- Давай сначала мы все-таки этот шедевр свозим в Брюгге, а там уже решим, что делать дальше.
- Согласен! – кивнул Жук.
62.
В Абенске был праздник – День бесплатной еды. Виновником торжества оказался новоявленный ресторатор, бывший заместитель директора электролампового завода Сте-пан Горностаев. Он таки добился своего и, благодаря давнишним знакомствам с мэром и его заместителями, выбил себе помещение под ресторан – первый этаж пятиэтажного жи-лого дома, где раньше размещался один из многочисленных, малоприбыльных гастроно-мов местного пошиба. Выкупил помещение, сделал ремонт, закупил оборудование и ме-бель, нанял работников и подгадал открытие ресторана, который назвал, как и хотел – «У дяди Степы», к Дню города, пригласив на открытие мэра, разрезавшего ленточку, и дру-гих гостей, а также известных в городе личностей, в числе коих оказался, естественно, Николай Ползунов. Горожан бесплатно угощали в самом большом зале ресторана, важные персоны, разумеется, столовались в закрытом спецзале.
Но в последнее время Степана все больше тревожило молчание Егора Павлинова, которому, по большей части, он и был обязан таким неожиданным поворотом в своей судьбе. Конечно же, Егор должен был стать самым дорогим гостем на открытии рестора-на, но все его телефоны упорно молчали. Степан уже даже решил смотаться в Москву на поиски старого друга. Но решил, на всякий случай, еще раз позвонить. К его удивлению, в ответ он услышал чуть хрипловатый голос.
- Павлиныч, ты жив? – обрадовался уралец, услышав в трубке знакомый голос.
- А что, до тебя дошли слухи, что я уже мертв?
- Да нет, слава богу. Просто вторую неделю пытаюсь до тебя дозвониться. Уже по-думал, не случилось ли что с тобой? Хотел в Москву рвануть.
- А-а, я был, можно сказать, в длительной командировке, - невесело усмехнулся Павлинов. – А у тебя как дела?
- Можешь меня поздравить – я недавно ресторан открыл. В общем-то, первый нор-мальный ресторан в городе. «У дяди Степы» называется. Остроумно, да? – засмеялся Гор-ностаев.
- Остроумно, - спокойно произнес Павлинов. – Поздравляю.
- Спасибо! Разумеется, почти вся администрация была на презентации. Сам мэр ленточку разрезал. И был еще один человек… Никогда не догадаешься… - Степан выдер-жал паузу, а затем закончил. – Один новорусский из Москвы. Олигарх, ети его мать. Му-сало его фамилия. Правда, я так и не понял, каким ветром его в наш Абенск занесло, но мне было приятно. Это ж какая реклама ресторану!
- Да, реклама то, что надо. Но я помню, ты же собирался в депутаты?
- Так выборы в марте. У меня уже и штаб предвыборный готов. Кстати, хочу тебе официально предложить войти в мой штаб. Сам понимаешь, твой опыт…
- Спасибо, Степа, - прервал его Павлинов. – Во-первых, у меня нет абсолютно ни-какого опыта пиарщика. Во-вторых, я не могу сейчас покидать Москву надолго. Так что, как сказал бы Остап Бендер, мысленно я с вами, гражданин Корейко. Но, кстати, если хо-чешь, могу подсобить тебе и подыскать здесь хорошего политтехнолога.
- Был бы тебе только благодарен за это.
- Не проблема!
Проблемы, однако, возникли у Степана с той стороны, с какой он их совсем уже не ждал.
Поздно вечером после презентационного ужина в ресторане в номер загородного дома отдыха городской администрации, где остановился Тарас Мусало, кто-то негромко постучал. Дверь приоткрыл телохранитель и, увидев в образовавшуюся щель Николая Ползунова, тут же открыл ее пошире и пропустил гостя, сам же тотчас исчез в смежной комнате.
- Ну, шо, Мыкола? Как тебе вечерок? – безо всякого вступления забросал Ползуно-ва вопросами Мусало, удобно раскинувшийся в кресле.
- Да по здешним меркам все прошло ничего, Тарас Григорьевич.
- Ага! – кивнул Мусало неопределенно. – Ты мне вот шо скажи, Мыкола, это тот самый дядя Степа, который тебя так долго мусолил фэйсом по тэйблу на нашем заводе?
Ползунов смутился, слегка покраснел, но глаза не опустил.
- Тот самый, - кивнул он.
- А у тебя есть на этого дядю Степу что-нибудь?
- Кое-что есть.
- Серьезное?
- Вполне!
- Так ты встреться с ним, поговори, объясни, что ему для его же спокойствия необ-ходимо будет ежемесячно перечислять в мой фонд «Инновации тысячелетия» пятьдесят процентов от прибыли.
- Понял, Тарас Григорьевич. Думаю, что он не дурак, и тоже все поймет.
- Я, кстати, тут встретился с присутствовавшим вице-губернатором и договорился об открытии в области отделения моего фонда. Так что денежки будут нужны.
- Денежки нужны всегда, - улыбнулся Ползунов, понимая, что разговор окончен.
63.
Павлинов впервые за много месяцев заехал в свою городскую квартиру. Завтра ра-но утром нужно было быть на телевидении – его пригласили в утреннюю развлекатель-ную программу и, боясь опоздать, он решил не ехать за город. Позвонил Насте, сказал, чтобы не волновалась, он приедет завтра вечером.
Ночью ему приснился страшный сон. Последние дни он работал с нервным пере-напряжением, понимая, что у него, возможно, не так много времени осталось на свободе (понимал, что милиция будет и дольше копать под него) и поэтому боялся не успеть сде-лать что-то важное. Поэтому едва его голова прикоснулась к холодной подушке, он сразу заснул. И открыл глаза от того, что ему стало слишком жарко, не хватало воздуха и при этом стало светло, как днем. И увидел, что он окружен со всех сторон рыжим с сизым от-ливом пламенем и поднимавшимся кверху черным едким дымом. И вдруг сквозь завесу огня и дыма услышал какой-то странный, неестественный хохот и чьи-то тени. Протерев глаза ладонями от дыма, вскоре увидел, что с той стороны огня, хохоча, кружились в бе-шеном танце, словно танцующие в религиозном экстазе дервиши, две совершенно обна-женные женские фигуры. Пламя, то ли от этого танца, то ли от задувавшего сквозь трес-нувшие от жара оконные стекла, колыхалось из стороны в сторону. И, отклоняясь, осве-щало по очереди лица танцевавших женщин. Присмотревшись, он узнал обеих – это были Ирина Тополькина и Галина Уразова. Его бросило из жара в холод. Он замотал головой, пытаясь освободиться от видения, но пламя подступало все ближе и Павлинову станови-лось все хуже. Он понимал, что начинает задыхаться. Попыталась кричать. Точнее, ему казалось, что он кричит, но изо рта не вырвался ни единый звук. Вдруг он услышал такой знакомый звук сирены, издаваемый пожарной машиной. Неужели, кто-то из соседей, за-метив пожар, вызвал пожарных. Какое счастье! Значит, он не погибнет. Он подбежал к окну и увидел, что во двор и в самом деле въехала пожарная машина, и из кабины выско-чил пожарный наряд. Тут же развернулись брандспойты, мягко заскользила на салазках, поднимаясь вверх спасительная лестница, вместе с которой поднимался наверх и один из пожарных. Вот лестница уже достигла его окна, еще секунда и… Он вдруг узнал в пожар-ном … Настю. И тут он и в самом деле громко закричал, то ли от радости, то ли от испуга за нее, Настю. Он боялся, что она останется в этом пламени вместе с ним, и они оба по-гибнут.
Этот крик и разбудил его. Он вскочил, свесив ноги с кровати, и долго сидел, при-ходя в себя и окончательно просыпаясь. Проснувшись, обвел покрасневшими от лопнув-ших капилляров глазами комнату и убедился, что все нормально, что все было не более, чем сон. И вдруг почувствовал, как со спины, под лопаткой у него что-то кольнуло, а по-том долго, тупо засосало.
Он встал, прошел в ванную комнату и встал под холодный душ. Несколько минут просто стоял под сильной струей воды, ни о чем не думая. Освежившись, вышел, замо-тавшись в большое махровое полотенце. Прошел на кухню, глянул на настенные часы. Еще есть полчаса. Подошел к рабочему столу, вытащил из ящика записную книжку (у не-го их было две, дублировавшие друг друга), нашел нужную страницу с нужным телефо-ном. Быстро, но почему-то дрожавшим пальцем набрал номер. Ждать пришлось долго прежде, чем нужный абонент откликнулся.
- Игорь? – каким-то им самим не узнаваемым голосом спросил Павлинов и тут же прокашлялся, приводя свой голос в норму.
- Да, я! А это кто? – недовольно, явно сонный спросил Емельянов.
- Это я, Павлинов. Прости, что рано звоню.
- Егор, что ли? – Емельянов, видимо, все еще пытался проснуться, но ему явно это пока не удавалось.
- Да, я!
- Который час?
- Половина седьмого.
- Ты чё, охренел, Егор? Я только в половине третьего лег.
- Прости, Игорь, не подумал как-то про это, - виновато ответил Егор. – У меня, по-нимаешь, съемки сейчас на телевидении, а после, боюсь, закручусь и не скажу тебе очень важного.
- Чего у тебя? – уже примиряюще произнес композитор.
- Я хочу попросить тебя на счет Насти… ну, Виолетты… Спасибо, что ты оценил ее талант. А у меня тут полный перегруз получается. И боюсь, некогда будет ею, как сле-дует, заняться…
- Короче, Склифософский, - прервал его Емельянов.
- А если короче, Игорь, я бы хотел тебя попросить взять ее под свое крыло… Ну…у тебя, насколько я знаю, есть такой опыт… Денег я тебе переведу, сколько нужно… Мне бы тоже не хотелось от этого проекта совсем отказываться… Ты понимаешь меня?.. Алло! Игорь, ты меня слышишь?
- Слышу, - Емельянов несколько опешил от такого предложения. – Мне надо поду-мать.
- Конечно, подумай. Но проект перспективный, я тебя уверяю… Да ты и сам…
- Ладно! Давай завтра созвонимся.
- Отлично! – удовлетворенно кивнул головой Павлинов. – Спасибо! Пока.
После съемок на телевидении Павлинов решил заехать в какой-нибудь ресторан перекусить. Покрутился вокруг да около, наткнулся на корчму «Тарас Бульба».
«Тарас Бульба, так Тарас Бульба», - проворчал он себе под нос. Нашел место, при-парковался, вошел внутрь помещения.
- Здравствуйте! – уже у входа встретил его любезный молодой человек в украин-ской казацкой сорочке-вышиванке. – Будете обедать?
- Да, хотелось бы.
- Очень приятно, раздевайтесь.
Молодой человек услужливо взял в одну руку вешалку, другой махнул официанту. Пока Павлинов снимал и вешал пальто, рядом с ним уже стоял официант, готовый прово-дить гостя на свободное место.
- Вот, возьмите нашу визитку.
Павлинов автоматически взял визитку и молча проследовал за сопровождающим. Пройдя два средних размеров зала, где практически каждый стол был занят, официант указал ему на третий, совсем небольшой зальчик, на треть прохода отделенный от двух других габардиновыми шторами.
- Пожалуйста, сюда. Выбирайте любое место.
Павлинов кивнул и официант тут же удалился. Павлинов осмотрел уютный заль-чик, где помещалось лишь четыре небольших столика, один из которых был занят двумя мужчинами лет пятидесяти. Они сидели за ближайшим к выходу из зала столом. Павлинов решил было сесть с другой стороны, но, оценивающе глянув на местоположение, понял, что та сторона, где и сидели двое приятелей, была уютнее и он прошел к соседнему столику и сел спиной к соседям, устало выдохнув и слегка расслабившись. Буквально через минуту перед ним появилась официантка с кожаной папкой меню в руках.
- Здравствуйте! Пожалуйста, выбирайте.
- Спасибо! – Павлинов открыл было меню, но тут же передумал и остановил уже немного отошедшую от его столика официантку.
- Девушка, минуточку! Ну его к лешему, это меню. У вас же, наверняка, борщ есть, коли это украинский ресторан?
- Конечно, есть!
- Вот и отлично! Дайте мне борщ, на второе что-нибудь ваше фирменное, ну и са-латик получше. И пиво. Чешское или баварское.
- Темное? Светлое?
- Светлое.
- Хорошо! – официантка записала заказ и удалилась.
Павлинов тем временем откинулся на спинку стула и чуть прикрыл глаза, прислу-шиваясь к негромкой приятной музыке. Но вдруг до него долетели отдельные слова пере-говаривавшихся между собою мужчин с соседнего стола.
- Мне кажется, Кирилл, ты здесь не совсем прав, - произнес тот, который сидел спиной к спине Павлинова. - Нельзя же оценивать склонность, или предрасположенность человека к уголовному деянию лишь по его поступкам. Ведь очень много хулиганистых в детстве пацанов с возрастом становились степенными и законопослушными людьми. И наоборот, пай-мальчики и пай-девочки становились во взрослой жизни настоящими пре-ступниками или садистами. А дурные поступки нормального человека могут быть лишь позерством, стремлением самовыразиться или же вырваться из рутины повседневного, осточертевшего благообразного бытия.
В этот момент к их столу подошел официант, убрав пустую посуду и поставив но-вые блюда. Едва он ушел, разговор возобновился. Но теперь уже заговорил второй.
- Ну, хорошо! Я тебя расскажу один случай из моей совсем недавней практики, а ты уж сам реши, что это было: фрондерство или предрасположенность к преступлению.
- Я весь внимание, Кирилл. Только, позволь, я при этом буду жевать, - первый при-двинул к себе тарелку и взял в руки нож с вилкой.- Да и ты, кстати, тоже делай перерывы на еду.
- Так вот, жил-был один, как говорят, неплохой кинопродюсер, его фильмы призы даже брали на международных кинофестивалях. Правда, кино он снимал не совсем обыч-ное, а порно, но суть от этого не слишком меняется.
- Так, так, уже интересно, - тщательно пережевывая мясо, произнес первый.
Услышав же это навострил уши и Павлинов, которому в этот момент принесли са-лат и пиво.
- А потом, в ходе следствия, выяснилось, что он еще и хороший художник. Два его полотна, выставленные в одной из московских галерей, пользовались бешеной популяр-ностью. Причем, благодаря не только талантливости живописца, но и скандальности сю-жета этих картин.
- И в чем же их скандальность? Если речь идет об «Утопленнице» и «Стриптизер-ше», то я что-то об этом слышал.
- Именно о них. А скандальность их заключалась в том, что на этих полотнах были изображены реальные жертвы, в реальных позах, на реальных местах совершения престу-пления. Я возглавлял группу, расследовавшую эти преступления, и потому, поверь мне, убийства были ужасные. В моей почти тридцатилетней практике я таких не встречал…
Павлинов вздрогнул, покрылся испариной. Он вынул из нагрудного кармана пид-жака небольшое зеркальце, которое вместе с расческой всегда носил с собой, чуть сдви-нулся в сторону и, стараясь это сделать незаметно, навел зеркальце на дальнего собесед-ника. Так и есть: тот, кого называли Кириллом, был не кто иной, как подполковник Мы-сяк. Павлинов убрал зеркальце, вытер салфеткой пот со лба. Хотел было тут же встать и уйти незамеченным, но интерес к беседе победил в нем тревогу и волнение и он решил остаться и дослушать рассказ Мысяка до конца.
- У нас изначально было несколько версий, но все они, в конечном итоге, закрути-лись вокруг этой самой порностудии. Ведь обе погибшие женщины перед гибелью прохо-дили там кастинг и обе получили отказ. Мы даже арестовали главного режиссера: как-то все сходилось вокруг него. Однако, когда обнаружилось сходство между сюжетами кар-тин и самими убийствами, в круг подозреваемых попал и хозяин, он же продюсер этой студии. Человек, кстати, никогда раньше не имевший никакого отношения к преступному миру. Мои ребята вычислили его, задержали, пытались добиться признательных показаний. Но задержанный и его адвокат стойко держали оборону, отрицая причастность к этим убийствам. А они были совершены настолько чисто и профессионально, что комар носа не подточит. Словом, суд даже не принял дело к рассмотрению. Мы пытались давить на его совесть, но она у него, видимо, как говорит моя жена, приросла к пиписке.
- То есть, ты хочешь сказать, что лишь на основании совпадения сюжетов картин и убийств вы обвинили человека в их совершении?
- Не совсем так, Леня, но близко к этому. Понимаешь, на этих картинах были изо-бражены некоторые существенные детали, которых уже не заставали прибывшие на место следственные бригады. К тому же, его опознали на очной ставке подруги убитых девушек.
- Почему же тогда суд вам отказал в рассмотрении дела?
И тут Павлинов не выдержал. Он встал и повернулся лицом к Мысяку. Взгляды их встретились и у подполковника от удивления и неожиданности глаза округлились.
- А отказал им суд, простите за мое вмешательство, на том основании, что во всей той беллетристике, которую вы только что услышали от подполковника, был один забав-ный нюанс, о котором он почему-то не упомянул.
- Это какой же? – поинтересовался уже пришедший в себя Мысяк.
- А такой, что у вас против вашего героя нет ни одной улики, ни одного веского доказательства, ни одного реального свидетеля, наконец.
- А как же его самоощущение, его совесть? Сможет ли он с этой кармой жить и творить дальше?
- Совесть? А что это такое?
- Это та самая любопытная девица, которая мгновенно краснеет, когда видит, что кто-то начинает оголять свою душу, но, тем не менее, не уходит, желая досмотреть про-цесс раздевания до конца.
Они смотрели друг на друга в упор едва ли не целую минуту. Наконец, Павлинов отвел глаза и негромко произнес:
- Ха-ха-ха! Ну, считайте, что она уже начинает краснеть.
Он отвернулся и сел на свое прежнее место. Но, сделав несколько глотков пива, отчего-то занервничал, вынул из портмоне пятисотрублевую купюру, поискал глазами официантку, найдя, поднял вверх купюру, положил ее на стол, затем встал и удалился. Ошарашенные от неожиданной встречи и незапланированной беседы, Мысяк с приятелем посидели еще какое-то время и также поднялись из-за стола.
64.
Подумав на досуге, Игорь Емельянов согласился на предложение Павлинова взять под опеку Виолетту. Тем паче, что он уже написал специально для нее еще одну песню и сам хотел предложить ее Павлинову. Сойдясь в цене, они приняли решение пока ни о чем не говорить самой Насте-Виолетте, а просто пригласить ее на гастроли. Конечно, двух песен в ее репертуаре было слишком мало, но для участия в разогреве публики перед кон-цертом уже известных звезд вполне хватало, тем паче, что и ее первый хит был на слуху и, в общем-то, нравился людям.
Когда же Павлинов сообщил Насте о том, что ее приглашает на гастроли сам Емельянов, она сначала не поверила, подумав, что Егор ее разыгрывает. Когда же сам композитор подтвердил этот факт, она была просто на седьмом небе от счастья.
- И когда мы едем? – спросила она, обнимая Егора за плечи.
- Кто мы?
- Как?! Ты разве со мной не едешь?
- Увы! Игорь приглашает на свои концерты только тебя. Но мы с ним обо всем уже договорились, так что, не волнуйся. Все будет в порядке.
Она перестала улыбаться и немного грустно спросила:
- А он знает о моей беременности?
Тут уже улыбнулся Павлинов, ласково похлопав ее по округлившемуся животику.
- Этот факт уже трудно укрыть от глаз публики.
Это несколько смутило Настю, и она молча вопросительно посмотрела на Павли-нова.
- Не беспокойся! Сейчас модно выступать на эстраде беременной. К тому же, мо-дельеры делают чудеса с концертными костюмами. Так что ты вполне еще можешь вы-ступать месяца три-четыре.
Гастроли проходили удачно. Если на первом концерте, Виолетта выступала первым номером, то потом устроители, несколько испугавшись, что она своим хитом «Пора!» несколько забивает другую молодежь, стали выпускать ее позже. На четвертом концерте, она выступала даже после Андрея Зудина, признанного кумира молодежи. Впрочем, Андрей не обиделся, ему и самому нравилась Виолетта – некое свежее дыхание на российской эстраде.
- Пора!
Пора нам снова расставаться,
Прощай, мой друг,
И снова будет разрываться
Счастливый круг.
Уйдем!
Уйдем с тобой на расстоянье
Сердечных мук.
Тем слаще новое свиданье,
Мой милый друг…
Пока он слушал ее, стоя за кулисами, к нему сзади подошел Емельянов и положил руку на плечо.
- Привет, Андрей.
Зудин, оглянувшись и увидев, кто стоит рядом с ним, улыбнулся.
- Здравствуйте, Игорь.
- Нравится Виолетта?
- Хорошо держится, и поет классно. Рад и за нее и за вас.
- А ты-то сам почему в последнее время мало эфиришь?
- Вы же знаете, я сам себе продюсер. Денег хватает только на то, чтобы диск запи-сать. Куда уж там думать о клипах.
- А хочешь, я тебе денег дам на раскрутку.
- Вы же, наверняка, такие проценты заломите, что мне до конца жизни не рассчи-таться.
- Да нет, зачем, - улыбнулся теперь уже Емельянов. – Ты мне действительно нра-вишься и я искренне хочу тебе помочь. А о компенсации договоримся.
- Ну, если так, то я подумаю.
- Подумай, и позвони мне.
В зале зазвучала овация. Виолетта закончила песню и, кланяясь, принимала букеты цветов. Она была счастлива.
Отправив Настю на гастроли, Павлинов вздохнул свободно. Он уединился на три дня в своей мастерской, желая дописать давно им начатую, но, из-за отсутствия нужного настроения, оставленную лишь в эскизах картину. Работал он, как и всегда в такие моменты, быстро и вдохновенно. Через три дня картина была закончена. Отойдя на несколько метров, он оценивающе осмотрел ее, и сам залюбовался. Это было то, чего он и хотел. Бронзовые лучи утреннего солнца пробивались в комнату сквозь неплотно задернутые золотистого цвета шторы. Рядом с окном стоял стеклянный журнальный столик, где, помимо толстого глянцевого журнала, развернутого где-то посередине, лежало надкушенное яблоко. Далее, на стене висела одна из акварелей в оформленном паспарту самого Павлинова, под картиной – кресло, на спинке которого лежал небрежно брошенный атласный фиолетовый с восточным орнаментом халат. И, наконец, широкая деревянная кровать, на которой, раскинувшись лежала обнаженная, прикрытая прозрачной простыней Настя. Волосы ее в беспорядке распластались на подушке. Лицо, покрытое легким румянцем, казалось, улыбалось во сне. Лицо и все тело было прорисовано с особой любовью и тщательностью. Игра света и тени – в лучших традициях классической живописи.
Он снова подошел к холсту, поставил в правом нижнем углу свой вензель (павли-нье перо с глазком), прикрыл картину куском полупрозрачной ткани, вырвал из лежавше-го в мастерской на столе блокнота лист бумаги и написал крупным почерком несколько строк Насте. Затем закрыл мастерскую, вошел в Настину комнату положил ей на жур-нальный столик записку и придавил ее сверху ключом от мастерской. Еще раз пробежал глазами текст: «Милая моя Настя! Может так случиться, что мы нескоро еще с тобой уви-димся, но ты не переживай. В конце концов, все будет хорошо. Я верю, что ты родишь здорового, красивого малыша. Я перевел на твой счет хорошую сумму, которой тебе хва-тит надолго. И еще, возьми этот ключ, зайди в мастерскую, сними покрывало с картины. Это мой тебе подарок. Я ее назвал: «Виолетта, или спящая красавица». Извини, что изо-бразил тебя обнаженную под легким покрывалом, но ты так прекрасна, что стыдиться тебе нечего. А картина ничуть не уступает тем трем, о которых ты знаешь.
Целую тебя, твой Егорка».
Он окинул грустным взором комнату, посмотрел в окно, за которым шел нудный дождь. Сел в кресло, вытянув ноги, и с наслаждением прикрыл глаза.
Через пару минут зазвонил мобильный телефон. Оттягивая, сколько возможно, раз-говор, Павлинов еще несколько мгновений пребывал в сладостном состоянии расслабленности. Наконец открыл глаза, взял в руки телефон, взглянул на высветившийся номер. Звонил Жук.
- Да, Миш, я тебя слушаю.
- Егор! Отличные новости, - в радостном возбуждении едва ли не кричал Жук. – Мы прошли отбор в Брюгге. Нас ждут на фестивале. И ты, знаешь, в закулисье уже ходят разговоры о том, что мы числимся в фаворитах.
- Превосходно! Я рад! – тон у Павлинова, между тем, был не особенно радостным. Впрочем, Жук на это даже не обратил внимания. – Собирайся в Бельгию, возьми с собой Полина и еще кого хочешь.
- Как, а ты разве не поедешь?
- У меня н-не получается. Какая-то суета пошла непонятная.
Жук на секунду замер, осмысливая слова Павлинова, а затем с явным сожалением выдохнул:
- Очень жаль, Егор.
- Мне самому жаль… Извини, Михаил, не могу больше говорить.
Павлинов отключил связь, а Жук недоуменно пожал плечами, повернувшись к ждавшему его ассистенту.
- Поедешь со мной?
- А то! – обрадовался парень.
- Загранпаспорт есть?
- А то!
- Да что ты заладил: а то, а то! Других слов, что ли не выучил? – раздраженно спро-сил Жук, а затем махнул рукой и вышел из студии.
65.
Вернувшись в Низовск, Скоробогатько первым делом попросил два дня в счет оче-редного отпуска. Сказал, что ему хотелось бы немного прийти в себя после такой напря-женной командировки. Начальник РОВД подполковник Семенов, скрепя сердце, согла-сился, хотя и надеялся, что Скоробогатько сразу же включится в работу. Но вид у майора был такой, что Семенов не решился отказать.
На самом деле, неудача в, казалось бы, уже раскрытом преступлении зацепила чес-толюбивого майора, и он решил сделать все возможное, чтобы все-таки довести дело до суда. Ведь это первый подобный случай в его практике. Он решил еще раз выехать на места совершения преступлений и, пусть даже на карачках, обследовать каждую пядь, ка-ждую кочку, каждый сантиметр земли. Не может такого быть, чтобы там еще чего-нибудь интересного, помимо следов от машины, не нашлось. Начать решил с поляны, где была привязана к шесту в стоячем шпагате стриптизерша Уразова.
Приехал туда рано утром. Яркое весеннее солнце почти осушило луговое болото, появлявшееся каждую весну после зимних снегов и весеннего таяния. Молодая зелень и листва на деревьях перешептывались, о чем-то секретничая. Возможно, завидуя ланды-шам, до которых еще не дотянулись браконьерские руки людей. Птицы заходились радо-стной весенней трелью. Всего это, впрочем, Скоробогатько не замечал и не слышал. Он сначала окинул зорким взглядом все окрестности, словно бы желая определиться, с како-го места ему начинать поиски. А потом понял, что искать придется везде.
Он даже потерял счет времени. Забыл о пирожках и чае, которые ему в рюкзак су-нула заботливая жена. Не обращал внимания и на грязь, которая с удовольствием прилеп-ливалась к его куртке-ветровке и старым потертым джинсам. И он все-таки нашел то, что искал: под одним из кустов, скукоженный за зиму, много раз мокнувший и высыхавший, пожелтевший, спрятавшийся за корневища маленький клочок бумаги. Подняв и развернув его, он едва не подпрыгнул от радости – это была наполовину надорванная визитная карточка, где значилось:
… влинов
…р Эдуардович
…сер
… студии «Пава»
И последние цифры двух телефонных номеров – киностудии и офиса Павлинова. Скоробогатько даже покрылся испариной от неожиданной удачи. Нужно было срочно выезжать в Москву.
Предварительно позвонив Трегубову, которому поручено было теперь уже в оди-ночку вести это дело, Скоробогатько договорился с ним о встрече. Выслушав товарища, Трегубов улыбнулся.
- Думаю, что теперь дело можно передавать в суд. Даже если Павлинов по-прежнему будет отпираться.
- Согласен! Пойдем, обрадуем Мысяка.
- А его разве не отстранили от дела?
- Но он все-равно остался моим начальником. К тому же, он мне рассказал о своей весьма неожиданной, но очень интересной встрече и беседе с нашим клиентом. Где бы ты думал?
- В бане, что ли?
- Почти угадал. В ресторане.
Мысяк внимательно выслушал Скоробогатько и одобрительно кивнул.
- Ну что же, можно приглашать гражданина Павлинова на новое свидание. Для на-чала попробуем просто позвонить.
Павлинову было очень плохо. Не физически, морально. Желая задушить физиче-скую боль, достал из бара бутылку виски. Затем, почесав в задумчивости затылок, добавил еще бутылку, на этот раз уже родной, российской водки, сел за стол и налил до краев стакан.
Но алкоголь не смог до конца заглушить боль душевную. Наоборот, добавил к ней еще и головную. После того ужасного сна и этой неожиданной встречи в ресторане с под-полковником, в нем боролись два чувства: вины и страха. Вины за совершенные им пре-ступления. И страха за неминуемо последующее наказание в случае, если он сознается в этих преступлениях. И пока он еще не мог решить, какое же из этих двух чувств сильнее. Потому и пил в надежде, что найдет, как говорили древние римляне – in vino veritas. Но пока истина не желала выходить наружу. Имел ли он право, ради искусства, идти на пре-ступление? Но он же сам всегда всем говорил старую, прописную истину: искусство тре-бует жертв? Но таких ли? В прямом ли смысле? ..
Из тяжких раздумий и не менее тяжелого похмелья его вырвал резкий телефонный звонок. Настолько резкий и неожиданный, что у Павлинова даже в висках забился пульс. Он снял трубку и глухим, с хрипотцой голосом произнес:
- Алло!
- Егор Эдуардович?
- Да, я вас слушаю.
- Это подполковник Мысяк. Надеюсь, не забыли.
Хмель тут же практически выветрился.
- Вас забудешь! – хмыкнул Павлинов в трубку. – Вы даже пообедать толком не даете. Словно до сих пор следите за мной.
- Та встреча действительно была неожиданной, а разговор с вами спонтанный, - серьезно ответил Мысяк. – Но мне бы хотелось еще раз с вами повидаться и теперь уже поговорить всерьез, а не пофилософствовать.
- То есть, вы считаете, что философствовать можно только невсерьез?
- Почему же! Отнюдь нет. Просто я считаю, что у меня появился повод задать вам еще пару вопросов, которые, возможно, либо закроют нашу тему, либо…
- А если я не приду?
- Мы вас вызовем повесткой. Если вы и тогда не явитесь, привезем под конвоем. Дело ведь не закрыто, как вы знаете. И вы все еще ходите в главных подозреваемых.
Павлинов оторвал трубку от уха и, откинувшись на спинку кресла, покрутил ею в воздухе, раздумывая над тем, как ему поступить? И вдруг он почувствовал, что ему стала совершенно безразлична его дальнейшая судьба. Он чертовски устал.
- Алло! Павлинов, вы меня слышите? – упорно докрикивался до него Мысяк.
- Да слышу я тебя, подполковник, - пробормотал Павлинов и после этого снова приложил трубку к уху. – Хорошо! Я приду. Только, если можно, послезавтра. Есть кое-какие дела, хотелось бы доделать.
- Хорошо! Послезавтра в девять ноль-ноль я буду вас ждать у себя в кабинете, - со-гласился Мысяк. – И, надеюсь, что за этот день вы больше никаких глупостей не сделаете.
- Постараюсь, - хмыкнул Павлинов и повесил трубку.
Тем не менее, он послушно приехал в Следственный комитет к девяти часам назна-ченного дня. В кабинете Мысяка, помимо самого подполковника, находился и одетый в милицейскую форму Виктор Петрович Скоробогатько. Трегубова срочно вызвал к себе начальник Следственного комитета и он подошел несколько позже.
- Здравствуйте, Егор Эдуардович. Рад вас видеть, - с чуть заметной иронией произ-нес Мысяк.
- А уж как я рад, - в том же тоне ответил Павлинов.
- Давайте перейдем сразу к делу, - предложил подполковник.
- Именно об этом я и хотел вас попросить.
Мысяк переглянулся со Скоробогатько и кивнул тому. Майор поднялся, раскрыл папку и положил перед Павлиновым кусок бумажки.
- Егор Эдуардович, вам знаком вот этот обрывок?
Павлинов всмотрелся и слегка недоуменно пожал плечами.
- Судя по обрывкам слов и телефонным номерам, когда-то это было моей визитной карточкой, которых у меня много и которые я раздавал многим людям. Возможно, даже слишком многим.
- Совершенно верно, - кивнул Скоробогатько. – А как вы думаете, где я нашел этот обрывок?
- Ну, если я скажу то, что на самом деле думаю, боюсь, вы обидитесь на меня. Я ведь не знаю, как у вас с чувством юмора.
- С чувством юмора у меня нормально, а нашел я этот обрывок в очень даже эколо-гически чистом месте – на той самой поляне, где была найдена мертвой Галина Уразова.
Скоробогатько вперил немигающий взгляд в Павлинова. Тот какое-то время молча его выдерживал, затем на его лице заходили желваки.
- Я же сказал, что я слишком многим людям раздавал свои визитки. Даже тем, ко-му, возможно, и не следовало. И нет ничего удивительного, что моя визитка оказалась и у Уразовой. Тем более, что она проходила у меня на студии кастинг. Поэтому данная на-ходка еще ни о чем не говорит.
- И многим не прошедшим кастинг вы давали свои визитки? – спросил Мысяк.
- Не понял?
- Хорошо, уточню свою мысль. Мне кажется, если человек дает кому-либо свою визитку, значит, он предполагает возможность дальнейших контактов с этим кем-либо. Не так ли?
Павлинов в ответ лишь молча пожал плечами.
- И потом, как вы объясните, что на месте преступления найдена именно ваша ви-зитка, и именно ваша визитка была разорвана? От злости, от страха или от страсти?
Павлинов вжал голову в плечи, прикрыл глаза. Он понял, что у него нет больше сил бороться с самим собой. Облизал языком высохшие губы.
- Воды у вас можно попросить?
Мысяк глянул на Скоробогатько, тот подошел к стоявшему у противоположной стены небольшому столику, открыл пластиковую бутылку с водой, наполовину наполнил стакан и поднес его Павлинову. Тот благодарно кивнул головой и, не спеша, выпил, по-ставив стакан перед собой на приставной стол. Скоробогатько, на всякий случай, убрал его, отнеся на место. Поняв, в чем дело, Павлинов лишь улыбнулся. Затем положил руки перед собой на стол и, не поднимая глаз, тихо произнес:
- Это и в самом деле я убил обеих девушек.
Он устал бороться со своей совестью и в его теле произошел какой-то надлом. Лю-бовь к прекрасному, к искусству порою требовала от него слишком больших жертв, на которые он вынужден был идти, дабы оставить свой заметный след в живописи. Он чувствовал, что только так сможет заявить о себе, но и понял, что это не тот выход, через который можно войти в мир гениев незапятнанным. А пришел он к этому совершенно случайно. Как-то, несколько лет назад, на машине сшиб человека, выскочившего неожиданно на проезжую часть в неположенном месте. К счастью, человек отделался травмами средней тяжести, к тому же были свидетели, доказавшие невиновность Павлинова. С ним произошел нервный срыв, рука сама потянулась к кисти, и он вдруг понял, что картина получается. Нельзя сказать, что гениальной, но, по крайней мере, то была первая его работа, оцененная искусствоведами очень хорошо. Когда же отвергнутая по результатам кастинга Тополькина, первая его будущая жертва, сама позвонила ему и сказала, что она хочет получить роль и готова ради этого пойти на все, на него вдруг нашло затмение. И в голове родился четкий план: он купил на имя своего племянника Струйкина «Жигули», ночью пригнал машину в деревню Плоски, где он приобрел дом немало лет назад, когда только начинал свой творческий бизнес и о коттедже на Рублевке даже пока не мечтал. Он любил этот тихий уголок, любил там уединяться от бешеной московской суеты и рисовать на природе или рыбачить. Всем хитростям рыбной ловли его обучал старик Евтюхин, с которым у него почему-то сразу возникла взаимная симпатия.
Во время этого монолога Павлинова в кабинете появился и Трегубов. Павлинов настолько был отвлечен от мира, что, кажется, даже не заметил этого. Трегубов сел у двери на свободный стул и, закинув ногу на ногу стал слушать продолжение павлиновского рассказа.
Честно говоря, он не хотел убивать Тополькину. Получилось это случайно: слиш-ком большую дозу ей брызнул нервно-удушающего газа из баллончика, она свалилась в реку и, хотя и была отличной пловчихой, но хлебнула много воды и… Вытаскивать ее он не стал, лишь поручил Митяю придать ей в воде то положение, которое ему виделось в воображении, и которое нашло свое отражение на холсте. Лишь попросил прикрыть шею яркой лентой и прикрепить тело ко дну, чтобы оно никуда не уплыло…
- Я все же вам не поверю по поводу того, что вы не хотели убивать Тополькину, - прервал Павлинова Скоробогатько. – Уж слишком вменяемыми и просчитанными напреде были ваши действия: специально купили машину и приехали за будущей жертвой не на своей «тойоте», а именно на «Жигулях»; вывезли девушку в глухое место, даже взяли помощника – душевнобольного племянника. Без помощника, одному вам было бы сложно, но нормальный человек стал бы свидетелем убийства. А зачем вам свидетель? А так – псих, мол, что с него взять. В крайнем случае, на него и списать можно убийство. Или я не прав, Павлинов?
Павлинов в ответ промолчал, глянув исподлобья на Скоробогатько и неопределен-но пожав плечами.
- Но, с другой стороны, мне непонятна настойчивость самой Тополькиной, - заго-ворил Трегубов. – Почему она, даже будучи отвергнутой на одном из кастингов, продол-жала настаивать на встрече с вами?
Павлинов поднял глаза на Трегубова, и тому показалось, что он даже улыбнулся.
- Хорошо, я вам скажу почему… - Павлинов на пару секунд замолчал, собираясь с мыслями. – Мы провели с ней несколько дней, и за это время она открыла мне свою душу. Тополькина, по сути, несостоявшийся в жизни человек. Так сказать, из неудачников. Или просто невезучая, что, в данном случае, не особо разнится. Она занималась спортом, была, как вы знаете, синхронисткой. Выполнила норматив мастера спорта. Выступала на юношеских соревнованиях, брала призы. И тут с ней случился какой-то надлом. Успехи с возрастом улетучились. Другие ее подруги стали привлекаться в сборные, а она нет. Хотела бросить спорт. Ее уговорили остаться. Она тренировалась, как сумасшедшая, а результатов не было. И тогда она, не бросая тренировок, стала искать другие способы самоутверждения. Пыталась заняться бизнесом. Снова неудача. Вспомнив, что еще в школе ей нравилось играть в школьном театре, решила попробовать пробиться на экран. Но куда там! Даже не каждую спортивную звезду привлекают к съемкам, а тут какая-то неизвестная никому спортсменка. Получив три-четыре отказа на больших киностудиях и телевидении, она прочитала в Интернете наше объявление о кастинге. В данном случае, мы честно пишем, для каких съемок нам нужны артисты. Поэтому она изначально понимала, куда шла на кастинг. И тут снова неудача. Ну, не подошла она нам. Это же сплошь и рядом. Она не выдержала, разревелась. Стала говорить, что у нее не осталось выбора – либо покатится по наклонной, либо покончит с собой. Ведь она уже стала замечать насмешки над собой ее более удачливых подруг. Ее стали успокаивать: мол, не подошла сейчас, возможно, подойдешь для другого фильма. Она потом несколько раз звонила на студию. Мне об этом Анюта Покровская, наш директор по кастингу, сказала потом…
- Когда потом? – спросил Трегубов.
Павлинов тяжело вздохнул, выпрямился на стуле, расправив плечи, и тут же снова слегка согнулся, расслабившись.
- Чем-то меня зацепила эта Тополькина. Однажды ночью мне приснился сон, будто я на пленэре… - Павлинов поднял глаза на следователей и тут же пояснил, - ну, на приро-де пишу картину… Причем, не этюд, а сразу картину на большом холсте, маслом. Хочу написать одно лицо, а поймал себя на мысли, что получается лицо… этой самой Тополь-киной. Я ведь и видел ее до этого всего один раз, на том самом кастинге. А тут всплыло ее лицо, до мельчайших деталей. Я понял, что должен родиться живописный шедевр, каких до этого у меня еще не было... Знаете, у творческих людей такое бывает. Вон, Менделееву ночью приснилась его таблица химических элементов, а Есенин во сне свою поэму «Черный человек» увидел… Я проснулся весь в поту, руки дрожали. Я понял, что нужно что-то предпринимать, пока муза опять не скрылась в тумане житейских буден. После этого у меня и возникло желание еще раз увидеть Тополькину. Я позвонил ей, представился, сказал, что хотел бы встретиться. Она, конечно же, примчалась, не раздумывая. Я объяснил ей ситуацию, показал несколько своих картин и предложил мне попозировать. Естественно, за плату. Вероятно, роль натурщицы ей не очень понравилась, она сказала, что подумает. Я попросил ее думать не очень долго. И спустя два дня она позвонила, сказала, что согласна. Возможно, она подумала, что, таким образом, рано или поздно, сможет удовлетворить и свои киноамбиции. Я ведь тоже этого не отрицал. Тогда я ей сказал, что нужно будет выехать на природу, чтобы взяла кое-что из своих вещей. Не знаю, что у меня было в голове. Будто затмение какое. Я отчего-то решил специально для этой поездки купить другую машину. Выбор пал на «Жигули». Взял с собой племянника, оформил покупку на него. На них я и заехал за ней в бассейн. Она уже ждала меня у входа в окружении подружек. Я привез ее в Плоски. День мы с ней ездили по окрестностям в поисках лучшей натуры. Я не хотел афишировать свой приезд, поэтому старался выезжать рано утром, а возвращаться затемно. Со мной был лишь Митяй Струйкин. Наконец, с местом определились. Оставили машину вдалеке, сказал Митяю, чтобы сидел рядом и охранял ее, а в случае, если кто-то появится посторонний, чтобы дал знать. Пришли на берег Волги. И у меня снова перед глазами всплыл мой давнишний сон. Я сразу понял, чего я хочу. Объяснил Ирине замысел. Она сначала согласилась, а когда вошла в воду и доплыла до нужного места, вдруг чего-то испугалась. Рванула к берегу, сказала, что передумала. А у меня уже мольберт был готов, краски. Состояние было на грани умопомешательства. Я понял, если у меня сейчас сорвется, я себе этого не прощу. Я чувствовал, что должна получиться великая картина. Пришло то самое творческое возбуждение, которое и рождает гениев. Я пытался ее успокоить, она продолжала плакать. И тогда я не выдержал, вынул из кармана газовый баллончик… Я его всегда с собой ношу, мало ли что… Ну, брызнул в нее, чтобы успокоить. Но руки дрожали, я себя уже не контролировал. Заорал, подхватил ее на руки, позвал Митяя, заставил его лезть вместе с ней в воду, в то место, которое выбрал заранее, и с которого вернулась назад сама Тополькина. Но течением ее стало сносить в сторону. Тогда я заставил Митяя взять в машине веревку и укрепить тело. Ирина еще была жива, как мне казалось. И я думал, быстро напишу картину, вытащим ее… В общем, получилось то, что получилось.
Рассказ Павлинова потряс следователей. Несколько минут в кабинете царило мол-чание. Мысяк поднялся, подошел к графину с водой, наполнил стакан до половины, вы-пил. Посмотрел на Павлинова словно бы другими глазами.
- А с Уразовой как вышло? – наконец он прервал молчание.
- С Уразовой получилось несколько по-другому. Но и ее тоже я не хотел уби-вать…Меня уговорил заглянуть в ночной ресторан мой режиссер Миша Жук. «Посмотри, мол, на эту стриптизершу!». Он ее сватал на главную роль в нашем фильме. Мне она на кастинге не очень понравилась, но я все же решил посмотреть ее, как говорится, в деле. Как танцовщица, она смотрелась великолепно. К тому же, в отличие от той же Топольки-ной, у этой не было никаких комплексов. Но мне нужна была актриса. А вот артистиче-ские задатки с одного раза мне, по крайней мере, найти у нее не удалось. Я пришел еще раз в эту «Серну». Затем, стараясь оставаться незамеченным, дождался, когда она пойдет домой, встретил ее, предложил подвезти и заодно переговорить с ней. Поверьте, в тот мо-мент у меня на нее не было никаких планов. Не только кино, но и живописных. Ну, подвез я ее, поговорили, понял, наконец, что это немного не то, что мне требовалось. Не тот материал, как мы говорим. А она на меня смотрела с какой-то затаенной надеждой. Попросила визитку и спросила, может ли она как-нибудь позвонить, напомнить о себе. Я пожал плечами, дал, конечно, ей свою визитку и сказал, что звонить она, разумеется, может, но, если мы когда-нибудь остановимся на ее кандидатуре, мы сами с ней свяжемся. Мне показалось тогда, что такой ответ ее расстроил. А потом мне Жук рассказывал, что она хотя бы пару раз в неделю ему звонила с одним и тем же вопросом: не намечается ли у нас кастинг. Ему это, в смысле, Михаилу, это надоело, и он пришел ко мне. Миша, в общем-то, человек тактичный, но когда ему навязываются, даже женщины, которые ему нравятся, он взрывается. Я знаю, что он пару раз переспал с ней, и поэтому она считала, что он ей чем-то обязан. Тогда я сказал Мише, что я сам позвоню ей и на этом закроем тему Уразовой раз и навсегда. Когда я набрал ее номер, она обрадовалась, словно только и ждала моего звонка. Даже не давая возможности мне что-либо связное произнести, сказала, что готова на любое предложение. И тут вдруг меня осенило. Она ведь довольно фотогенична, фигурка складная, мордашка смазливая. Думаю, почему бы ей мне не попозировать. И я предложил ей роль натурщицы. Она не поняла, как видно, сразу. Подумала, что это кинороль. И сказала, что согласна. Я назначил встречу в моей мастерской. Приехав ко мне и поняв, в чем дело, несколько расстроилась и даже готова была уйти, но я показал ей свои картины, посулил, наконец, неплохой гонорар. Она согласилась. Я стал делать зарисовки, но в ней чувствовалась какая-то зажатость, скованность, так не свойственная ей на шесте. Я начал нервничать, даже прикрикнул на нее. Она прослезилась и сказала, что это с непривычки. Тогда я понял, что ее нужно везти на природу и окунуть ее в знакомую ей стихию шеста. Но не сказал ей сразу всю правду, предложил поехать на природу и немного расслабиться. Возможно, говорю, там у тебя лучше получится позировать. Она согласилась. Мы договорились встретиться через пару дней. За это время я съездил в Плоски, объяснил Митяю, что ему нужно найти, обстругать и зашкурить до блеска двухметровую палку-шест. Потом мы с ним долго ездили в поисках нужного места. Наконец, определились. Укрепили шест в земле. Я строго-настрого наказал ему охранять это место и этот шест, а сам вернулся в Москву, но уже на «Жигулях». Почему на «Жигулях»? Ну, жалко мне свою «тойоту» бить на нашем бездорожье. Созвонился с Уразовой и привез ее в деревню. А рано утром, на рассвете, мы выехали на ту самую поляну. Галина поначалу восприняла все это, как игру. С удовольствием подбежала к шесту, опробовала его. Вдруг начался дождь. Моросящий, нудный. Ветер неприятный. Словом, продрогла она. У нее перестал получаться танец. Я психанул, сказал, что если она не желает позировать, то пусть вернет деньги и катится на все стороны. Она также закатила истерику, стала кричать. Я испугался, что нас кто-нибудь услышит и увидит. Мало ли какому идиоту взбредет в голову гулять в такую погоду в такую рань в такой глуши. Подошел к ней, пошлепал по щекам, стараясь успокоить. Но это, наоборот, еще больше завело ее. Она бросилась к своей сумочке, вынула из кошелька деньги, швырнула их мне в лицо, затем достала мою визитку, разорвала ее и также бросила в меня. «Возьми все, мне от тебя ничего не нужно! Отвези меня в Москву и забуду про тебя и про твою дерьмовую порностудию». Я ответил, что, в таком случае, она может считать себя свободной и в Москву возвращаться также само-стоятельно. Тогда она полезла ко мне драться, своими ногтями поцарапала мне руки, ко-торыми я успел прикрыть лицо. Я оттолкнул ее, она упала на землю, а рука моя полезла в карман за платком, но пальцы задели газовый баллончик. Я уже говорил, что он всегда при мне. Я вытащил его и брызнул ей в лицо. Точнее, брызгал. Долго и даже с каким-то наслаждением. Она открыла рот, видимо, желая закричать. Но глотнула газа, закашлялась. Даже посинела от напряжения. Я понял, что переборщил, перевернул ее на живот, пытал-ся привести в чувство. Но было поздно. Тогда ко мне пришла мысль, что нужно использо-вать момент. Не зря я сюда притащился: в такую даль и в такую рань. Я позвал Митяя, мы вдвоем привязали Уразову к шесту. Именно в той позе, какую вы и видели на холсте…
- Вы у психиатра никогда не обследовались, Павлинов? – поинтересовался Мысяк.
Тот лишь хмыкнул в ответ.
Трегубов закрыл дело и теперь уже со спокойной совестью передал его в суд. Суд принял дело к рассмотрению.
65.
О раскрытии таких преступлений заговорили по всем телевизионным каналам и написали в газетах. Многих поразило, что убийцей оказался человек искусства. Не многим было дано понять, что иногда, ради создания шедевров приходится идти на преступление. Искусство требует жертв, как любил говаривать сам Павлинов. История человечества знает несколько таких случаев. Правда, в таких случаях, лучше не досчитаться шедевра, чем лишить жизни человека. Даже психологи с психиатрами не всегда в состоянии просчитать заранее такие ситуации. И могут лишь констатировать факт.
Как ни странно, но арест Павлинова обрадовал Алену Баренхольц. Она тут же на-брала номер Уринсона.
- Маратик, я надеюсь, теперь уже нет никаких препятствий к тому, чтобы выкуп-ленные мною картины, наконец-то, перебрались в мои апартаменты.
- Практически нет, Алена Юрьевна, - согласился галерист.
- Что значит, практически? – удивилась Баренхольц.
- Ну, ты же умный человек, Алена, и должна понимать, что скандал, окруживший эти картины и арест их автора, резко поднял на них цены.
Баренхольц опешила.
- Да ты нахал, как я посмотрю! Картины по праву принадлежат мне, они куплены мною по той цене, какую ты сам назвал. И, если раньше, я шла навстречу тебе и твоим проблемам, то сейчас я не намерена больше ждать. Завтра же картины должны быть у ме-ня, понял?
- Ты меня не так поняла, Алена, - усмехнулся в трубку Уринсон. – Я не о той цене говорил.
И нельзя было понять по его тону, то ли он тут же пошел на попятную, то ли и в самом деле шутил.
- Тогда объясни, что ты имел в виду, - немного остывая, но все еще на повышенных тонах произнесла Баренхольц.
- Я имел в виду, что цена на картины поднялась ровно на два твоих поцелуя. По одному на каждую.
Возникла довольно долгая пауза. Баренхольц приходила в себя. Затем разразилась громким истерическим смехом. Уринсон сначала сдерживался, как мог, затем и зам захохотал.
- Наглец! – отсмеявшись, уже спокойно произнесла Баренхольц. – Ладно, привози картины ко мне домой, здесь об их цене и поговорим. Возможно, я их повешу в своей спальне, а ты мне в этом поможешь.
- Идет! – кивнул Уринсон, отключил телефон и довольно потер ладонью о ладонь.
Конец
(2008 г.)
Эстет
© Copyright: Виктор Юнак, 2016
Свидетельство о публикации №216010901826
Свидетельство о публикации №216010901826
Рецензии