Любовь и лошади

Дело было в конце мая. Случилось нам с приятелями, отлучится от своих обязанностей, семейных и светских, и оторваться, что называется, по полной программе. Мы долго согласовывали маршрут предприятия, выбирая местечки, забытые и оставшиеся в памяти обитателей этих земель, отдельных творческих личностей, не желавших прощаться со своим прошлым, детским и озорным... Таковыми был один из нас. Он то и ткнул пальцем по карте, сказав: "здесь земля обетованная и Богом забытая".

Странно звучит, не правда ли. Сразу  на память приходят картинки далекого прошлого рода человечества, частью подзабытые, но сохранившиеся в памяти природы. Только тряхни их, и вот они, - на подходе, – в образе девственной земли и шири полей. И - живого источника, самим родоначальником и вождем рода открытого, струящегося прихотливо среди зарослей камыша и осоки.
 
Мы долго выбирали, но скоро собрались. Как лошадей запрягают долго, но быстро ездят.  Их - то мы и увидели первыми, резвящимися на небольшом зеленом островке, намытом, начинающей зарастать камышом и кувшинками, неназванной речушки. На карте она значится, как берущая начало среди родников и пустошей... средней полосы вполне себе европейской страны. Но впавшей в оцепенение, как в одной известной сказке. Казалось, и жители небольшого хуторка, куда нас занесло, пребывали в некотором оцепенении, и очаровании: ничего не нарушало тишины и покоя тех мест, где комбайн не зажужжит, и самолет не пролетит.
 
Бодрствовал и нарушал покой этой девственной земли только один человек – житель соседней деревни, решивший взять землю в аренду для разведения лошадей. Такова была его прихоть, жившая с ним бок об бок с детства, и не успевшая его покинуть до наступления "лучших времен",  как он говорил сам. А они наступили, и он ими воспользовался, что называется. И покупателей нашел, и жизнь хуторян, очень немногочисленных, обеспечил. Но не про них рассказ мой.
 
О жеребцах, резвящихся на острове том, и человеческой природе, близко с ними соприкоснувшейся, расскажу.

Резвились лошадки наши день напролет, их радостное ржанье и приглушенный топот копыт будил нас с утра. А мы, приехавшие не только "поудить" и порезвиться, но и выспаться от наших городских будней, поначалу не очень одобрительно относились к доносившимся звукам. Пока не увидели их, и не стали различать не только по масти и конституции, но и по ритму отплясываемой ими квикстепу или румбе...
Партнерш в этом танце, любовном, иначе не назовешь, у них еще не было. И они набирались "стати" и красоты, "пока что,-  так объяснил нам их хозяин, не вдаваясь в сугубую лексику "производителей" лошадей.  День  напролет жеребцы занимались любовью, - так сказал бы среднестатистический житель цивилизованной Европы, и был бы прав в одном смысле, – жеребцы излучали любовь, и дышали ею в огражденном для этого пространстве  любви. Огнедышащем, пронизанном солнцем земли и неба.

- Вырастишь лошадь в холе, и на свободе, и особая стать у нее проявляется. Как у красивой женщины. Красота не только денег стоит, но и любви. Первозданная красота и любовь рука об руку идут, и не надо ставить препонов на их пути. Они сформируют лучше всякого "конезаводчика", – и  он улыбнулся, - а я люблю их, лошадок моих. Остальное – природа делает. Она – пестунья.

Он огляделся по сторонам и вздохнул.

- и много таких как вы любителей лошадей осталось? - спросил я его.

- что я,  - опять вздохнул он, - красота бы не ушла окончательно от человека, и любовь. Остальное, как говорится,  приложится.

И он потрепал по холке жеребца, подскочившего к нему.

- вот, готовлю его для столичного Детского парка. Присматривает там  за лошадьми человек хороший,  иначе не отдал бы...

За жеребцом прискакала "подружка", и вместе они умчались к реке,  тесно прижимаясь боками, отрываясь друг от друга, и задирая хвосты и головы от возбуждения.

 - молодые еще, подругами не обзавелись, вот и любят друга друга как умеют. Природу свою любят. А она у них красивая, тонкая, и требует исхода... гуляет где хочет.

Мы смотрели на лошадей и невольно проникались их ощущениями и радостью жизни и любви, – вольной и красивой. Да, хорошо здесь...вольно дышится и любится...

Однажды, как - то вдруг, появился еще один человек, пришлый.  Его лодка, нагруженная тростником под завязку, и черпающая одним своим кособоким бортом воду, причалила к островку. Человек, стоявший в ней с шестом и направляющий ее ход, - был в чем мать родила, имел законченный вид аборигена этой излучины реки. Он вышел из лодки, чтобы поправить свой такелаж, досаждавший ему, судя по его расхристанному виду, и начал обсушиваться на берегу.

Человек заметил, наконец, лошадей, разгулявшихся, как водится, не в меру, и не в том месте... Он обернулся, и с нескрываемом презрением стал следить за ними, и  их играми...

- и чем они тут занимаются, - спросил он, - они, что - спятили?

И он, как есть, помчался к своей лодчонке, начавшей опять заливаться водой и  погружаться на один бок.

- вот, сейчас, я вас, - он достал кнут, каким погоняют лошадей, и помчался обратно на берег, угрожая и размахивая им перед собой.

Приблизиться близко к лошадям он побоялся, но пару раз щелкнул кнутом для острастки. Человек явно входил в раж, и, видя, что лошадей ему не достать, да и кто бы ему позволил это сделать, начал входить в исступление...и сечь траву перед собой.

- что, отец, разыгралось ретивое,  - спросил я его, смеясь, завидев поднявшуюся на дыбки его "низшую природу", косматую, с прилипшей к ней водорослями, - плыви к своей законной половине, и оставь нас в покое.

Он ошалело посмотрел на себя, - с ним явно давно такого не наблюдалось, -  бросил кнут, и помчался к своей лодчонке.

- ого - го, – голосили мы вслед.

Где то далеко, ниже по реке, отозвалась его лошадь, громким и призывным ржанием.

- ну, вот, благосклонности одной особи он уже добился,- сказал мой приятель, - осталось завоевать и другую...

День клонился к вечеру. Мы дружно взялись за ведра и щетки, и пошли ухаживать за полюбившимися жеребцами. Природа может все, но надо иногда помогать ей в ее работе. В достижении совершенства...
Есть только один способ это делать, – любовь...