Ну тупая!

- Гриша, осторожно!
Пронзительный визг всверливается мне в ухо, чьи-то грабли хватают за локоть и дергают что есть силы. Грохот, бьющийся звон – и от неожиданности я валюсь на пол, созерцая в каком-то метре от себя, где спокойненько стоял несколько секунд назад, бесформенную груду бывшей люстры и облако пыли.
  Ничего себе! А что бы со мной было, стой я дурак дураком на том месте?
  Раскрыв рот, перевожу глаза на своего спасителя – и мгновенно скисаю.
  - Русакова! Ты чего тут забыла?
Не очень-то вежливо, особенно если учесть, что эта гражданка только что спасла мне жизнь, но мне было не до того. Это вы пока ничего не знаете, а побывали бы на моем месте, поняли бы меня!
 Русакова выпускает мою руку и, краснея, бормочет:
- Ничего, Гриша. Рядом оказалась случайно.
Ага, случайно! Так я и поверил.
Русакова не дает мне прохода с осени, как только я перевелся в их группу с соседнего факультета. Вечно крутится где-то поблизости: то в коридоре увяжется, то в столовке в очереди липнет, а на парах непременно усядется позади и дышит в затылок. Я пробовал скрываться, но она как будто всегда заранее знает, где встретится со мной. Русакова успела меня порядком достать и бесит не на шутку. Вот и сейчас – откуда она здесь взялась? Я пришел пораньше к аудитории на зачет к Ляхову, отстреляться первым и у кореша Витьки лекции взять (у меня голяк, а к Ляхову так не сунешься!), без десяти восемь, за окном – еще темно, вокруг – никого.  И опять она! Отличный денек, ничего не скажешь. Мало сегодня Ляхова, который мне жизни не дает весь семестр, так еще люстры падают и Русакова!
Что за наказание?
- Ты как тут нарисовалась, Русакова? – поднимаясь на ноги, спрашиваю я. – Еще рано, я специально ни свет ни заря приехал, первым сдать, пока Ляхов добрый! Что ты тут торчишь?
 - Я конспекты принесла, подружке… - шепчет Русакова, опустив глаза, а мне даже смешно становится: к подружке пришла, как же! Врать не умеет совсем, даже преподы над ней ржут.
- Следишь за мной? – сощурившись, напираю я на нее. – Я про тебя все знаю! Давно следишь! А может, специально это устроила, пока вокруг никого?
- Нет! – чуть не кричит Русакова. – Я бы никогда…
- Тогда колись. Ты точно знала, что я буду здесь один и на меня свалится эта дура. Потому и приперлась – ты знала. Откуда?
Русакова топчется на месте, мнет в руках рюкзак, а лицо красное, что твой помидор. Рот то открывает, то закрывает, будто хочет сказать что-то и передумывает. Ну тупая! Тут, как мамаша моя говорит, двух мнений быть не может.
- Ну? – начинаю закипать я. Как же бесит меня эта дурища! Привязалась на мою голову. – Ты как вечно на меня выходишь?
- Никак, - жалобно тянет Русакова. – Я, Гришенька, случайно…
- Сказки не рассказывай, - обрываю я, морщась от этого ее «Гришенька». – Я что, тупой? Колись, Русакова, скоро Ляхов придет.
- Ты как, кстати? – спрашивает она, глянув на меня одним глазом. – Готов?
- Не-а. Ничего не учил.
- Что так?
- Нет у меня времени этой дуристикой маяться. Ты тему не переводи. Как ты сегодня меня нашла?
Русакова обреченно вздохнула – можно было подумать, я требовал от нее сигануть с крыши универа! – и скороговоркой произнесла:
- Я – ясновидящая.
- Чего? – вытаращил я глаза. Смеется, что ли?
- Я предвидеть могу. Некоторые события.
Умолкла и стоит, опустив голову, точно приговор ждет.
Ну тупая! Разыгрывает, может? Да нет, непохоже, тем более что не рискнула бы, хоть и тупая, шутки шутить со мной – она же втюрилась в меня по уши. Значит, не врет. А ведь все сходится! Эти ее появления, преследования меня и сегодняшнее происшествие. Надо же! Полгода, оказывается, просидел за партой бок о бок с ясновидящей. Только какой мне в этом прок?
- Что ж, - говорю. – Ты уродилась такой?
- Ты веришь мне, Гришенька? – аж просияла вся, а я опять скривился. -  Если бы кто-нибудь другой спросил – никогда бы не призналась, но тебе…
- Теперь понятно, как ты постоянно меня пасешь. Ты знаешь, где я появлюсь, вот как сегодня. А что ж не верить – я «Битву экстрасенсов» люблю, все сезоны смотрел, там и вроде тебя фрики были. Так ты с рождения такая?
- Нет. Меня в пять лет отец, когда на плечах катал, случайно уронил, я – головой со всего размаха об пол ударилась. В себя пришла в больнице, поначалу думали, что я умерла. Потом оказалось, что в черепе трещина, а как выписали домой, стали картинки приходить. Разные… Как дедушка умер. Как мама машину разбила. Как сестра замуж вышла. И ты тоже… Вот.
   Я этому вполне поверил: только тот, кого в детстве уронили, мог быть как Русакова. Теперь понятно, почему она такая.
- И что, все сбывается?
- Да. Ни разу ничего просто так не приходило.
- Ясненько, - я поскреб щеку, и тут меня озарило, как можно провернуть способности Русаковой в свою пользу. – Слушай…
Она вся подобралась.
- Ты будущее можешь предвидеть, так?
Кивает, краснеет.
- Ты предвидела, что на меня сегодня люстра грохнется – так?
Опять кивает.
- Тогда предвидь-ка, какой я билет вытащу у Ляхова, окай? Мне иначе не сдать.
Русакова поднимает голову, теребит волосы.
- Хорошо, Гришенька, - смотрит на меня, в зрачках – чуть не сердечки мультяшные пляшут. Смехота! – Сейчас.
 Никогда раньше не замечал, что у Русаковой голубые глаза. Может, она на меня раньше открыто не смотрела, а может, из-за того, что она вечно лохмами своими занавешивается. А глазки-то ничего, большие, и ресницы длиннющие, хоть и белесые какие-то. Да и вообще Русакова нормальная девчонка, а что тупая – так я на вас бы посмотрел, если бы вы головой стукнулись до трещины в черепушке. Ну и втрескалась вдобавок не по-детски – за что ее винить? Мне все говорят, что я на кинозвезду похож, девчонки еще в школе на мне висли, и в футболе универском я впереди всех, одним словом, не парень – загляденье.
  Эй, а с чего это я Русакову нахваливаю? Потому что решила она мою проблему! Я расслабился и подумал, что надо, наверное, Русакову как-то поощрить, чтобы не передумала. Да и как-никак она мне жизнь спасла, и с Ляховым разберется.
- Слушай, Русакова, - говорю, а сам улыбаюсь, как перед зеркалом тренировался. – Ты там в кино, к примеру, не хочешь сходить?
- Хочу, - кто б сомневался! – Очень хочу, Гришенька.
Тоже улыбается – до ушей. Ну тупая!
- Тогда давай так. Сейчас ты мне скажешь, какой мне билет достанется, я по тетрадке быстренько подготовлюсь и отвечу ему. А вечером в кино сходим. Лады?
- Как здорово! – обрадовалась Русакова. 
- Начинай, - распоряжаюсь.
Она опять глаза отводит.
- Ну чего? 
- Мне надо за руку тебя взять.
- Зачем? – сто лет в обед мне не сдалось держаться за руки с Русаковой, как и в кино ее вести. Но если я хочу свое получить, придется потерпеть.
- Чтобы твое будущее увидеть, - шепчет Русакова.
- Ладно. Валяй.
Берет меня за руку, а сама чуть дышит. Ну тупая! Втрескалась так втрескалась. Что уж там, мне не впервой.
  Русакова закрывает глаза.
- Как ты это делаешь?
- Сейчас картинка придет. Важное для тебя событие. Для тебя зачет – важное?
Зачет у Ляхова? Еще б не важное, мне и до конца в жизни всю эту галиматью по теории коммуникации не вызубрить! Ну тупая, совсем голова не варит.
  А вслух говорю:
- Конечно, важное. А ты как думаешь?
Русакова замирает, держа мою руку. Просидели мы так в молчании минут пять, не меньше. Я весь сжался – не дай бог кто из знакомых сейчас мимо пройдет, а я с Русаковой за ручку держусь!
   Наконец она вздрагивает и моргает. Глаза у нее разъезжаются – и съезжаются опять. Бывает же такое!
- Ну чего? – я быстро выдергиваю руку. Уф, пронесло! Никто не застукал.
- Видела нечетко, - доложила Русакова. – Бумажка, а на ней - двенадцать. Двенадцатый билет, выходит.
- Двенадцатый? Двенадцатый! – сейчас подготовлюсь, все от зубов отлетит, будто всю ночь зубрил.
Я выхватил из рюкзака Витькину тетрадь и принялся листать ее. Как раз тема небольшая, сейчас заучу и, пока память свежа, отстреляюсь. Вот подфартило-то!
  Русакова стоит, опустив голову и руки сложив, будто ждет чего-то. Чего ей надо-то? Ну тупая! Хоть бы сказала уже. А, да, наверное, ждет, когда я начну благодарить ее.
- Спасибо большое, - говорю, а сам думаю: как Русакову зовут? Надо ее сейчас по имени назвать. Как же ее… Кажись, Даша. Во, точно – у нее на тетрадке написано какой-то было, я видел: «Русакова Дарья». – Ты меня спасла прямо, Даша. Дашенька, - опять улыбаюсь поласковее.
У нее аж глаза засияли!
- Ты меня еще никогда по имени не называл!
И не буду больше.
- Значит, сегодня вечером? – хлопая ресницами, спрашивает она.
- Эм, - неопределенно протянул я. Про расплату и забыл уже, так облегчение насчет Ляхова по мозгам ударило. – Ну да, часиков в семь. Нормально?
- Нормально! Я, Гришенька…
Видимо, она надумала признаться мне в любви, но тут, к счастью, появился Ляхов, а с ним – половина нашей группы. Ляхов, повозившись с ключом, открывает аудиторию, оглядывает всех и спрашивает:
- Кто первый на зачет?
- Я!
- Вы прямо сами на себя не похожи, Картухин.
Ляхов жестом приглашает меня в аудиторию. Русакова дергает за рукав:
- Я тебя подожду.
Только этого еще не хватало! При всех!
Кажется, Русакова теперь считает, что имеет на меня права.
Ляхов закрывает дверь, сдвигает столы, швыряет на подоконник портфель, хлопает билетами об стол, как шулер колодой, и плюхается на стул.
- Ну, Картухин, тяните, не заставляйте вашу барышню ждать.
Мою барышню! Русакову! И Ляхов туда же. Ну, от него я ничего другого и не ждал.
- Сейчас, Андрей Владимирович, - кисло улыбнулся я.
Насчет билетов я был спокоен. Предвидела же Русакова, что на меня люстра упадет, значит, такую мелочь тем более. Сейчас вытяну родненький двенадцатый, оттарабаню ему без запинки – я успел подзубрить, благо в лекции две странички и было – и будет полный шик. Русакову, правда, придется вечером выгулять… Но шикарная подпись Ляхова с завитушкой на конце в зачетке стоит и не такого!

                ***
- Ну как, Гришенька? – подлетела ко мне Русакова. – Сдал?
За руку взяла, как в кино, глаза – по плошки. Одногруппники так и вылупились, но плевать я на них хотел.
  Я поднял на нее глаза.
- Ну, Русакова…
Я схватил ее за плечи, но тут в коридор выглянул Ляхов, чтобы позвать следующего. Посмотрел на нас.
- Тише, Картухин, тише! Я, в целом, положительно отношусь к домостроевскому способу общения, но только не в стенах университета! Успокойтесь. Я бы на вашем месте сел готовиться к пересдаче.
  Кто-то шмыгнул в аудиторию, и он скрылся за дверью.
Русакова вылупилась на меня еще больше.
- К пересдаче?
- Ты мне зачем фигню впарила? – закричал я на нее. – Я тебя как человека просил, а ты… Двенадцатый, двенадцатый. Вот тебе и двенадцатый!
- Гришенька, но я же видела…
Видела она! Я, значит, тяну себе преспокойненько билет, улыбаюсь – ну Ляхов сейчас утрется! – сажусь, переворачиваю. А там не двенадцатый, а двадцать седьмой, и я даже вопроса не понял. Пересдавать теперь. А все Русаковой спасибо!
- Русакова, ты… тупая!
И быстро к лестнице, пока она прицепиться ко мне не успела.
- Гришенька! – крикнула вслед, но я не стал оборачиваться.
На улице я продолжал кипеть. Ну тупая! Все наперекосяк из-за нее. А я еще ей поверил! События предвижу, ясновидящая. Тьфу!
- Билетик возьмите! – вырос передо мной какой-то парень в желтом рекламном фартуке. Я даже вздрогнул: опять билеты!
 Парень настойчиво тыкал мне маленькую красную бумажку с цифрами.
- Лотерея только сегодня! Попытайте удачу, миллион рублей на кону!
- Да пошли вы все, - я оттолкнул парня в дурацком фартуке и пошел себе дальше.
Парень нагнал меня, насильно всучил в руки билет и убежал приставать к другим прохожим.
 Совсем оборзел! Сказал же, не хочу! Вернуться надо бы, вмазать. Хотя ладно, черт с ним.
Я глянул на билет. Три поля, которые стираются монетой. Справа – не то серия, не то номер, двенадцать.
  В сердцах я смял бумажку и выкинул ее в снег. Не верю я в эти штучки, я же не Русакова, по милости которой мне теперь пересдавать коммуникацию. Она бы наверняка от этой ерунды не отказалась. Что тут скажешь? Ну тупая!