Поколение

«Я люблю кухни за то, что они хранят тайны...»
/В. Цой/

Вышел на кухню. Свет решил не включать, хотя еще не рассвело. Сел на стул и, вперив взгляд в осеннюю хмурость, закурил. Окна в доме напротив темнели как глазницы черепа, лишь в одном из них горела лампа, излучающая красный свет.
Очень ритмично тикали часы на кухне. Лишь изредка это тиканье перебивало рычание холодильника. Кухня жила своей ночной жизнью. Часы и холодильник переговаривались, все остальные слушали их монотонный диалог, повторяющийся каждую ночь. Каждый из них издавал один и тот же звук на протяжении десятилетий, только у часов он был краткий и с короткими промежутками, а у холодильника долгий, протяжный, но с большими паузами. Казалось, что это переговариваются слон и пчела.
Он попытался вникнуть в их диалог и даже попытался вставить что-то своё, но они притворялись, будто не слышат его и продолжали в том же духе. Он решил переключить свое внимание на что-то другое.
Взгляд его упал на медный самовар, который стоял без дела уже десятки лет а выбрасывать его было жалко. Антиквариат. Пенсионер по сравнению с холодильником, хотя и тот повидал немало, а уж по сравнению с часами и подавно. Когда-то, когда был молодым в нем варили чай и он весело пыхтел паром, вокруг сидели люди, все о чем то болтали, он был в центре внимания. А теперь он отслужил своё и ему суждено каждую ночь слушать этот бездарный диалог часов и холодильника и с завистью наблюдать как чай наливают теперь уже из этого электронного монстра, который не нашутку пугал своим звуком, будто собирался взорваться от натуги. Не говоря уже о его мистическом белом стуле с длиннющим хвостом вставленным в стену. Нет, этот приятель был ему совсем не по душе. Насколько он не любил прошлого свистуна и всегда раздражался, когда он затевал свой назойливый свист, так этого он вобще не понимал и даже побаивался. Поэтому решил смириться со своей судьбой, пока наконец ему не будет суждено отправиться вслед за теми полиэтиленовыми мешками, что постоянно уносятся вон. Их жизнь здесь самая короткая и далеко не самая яркая.
А у него была самая длинная жизнь и он лично видел как менялись эпохи, как на глазах его выносили его товарищей, он помнил как вынесли духовку и искренне жалел, ведь они когда то были хорошими напарниками, он варил чай, она пекла. Потом её унесли и он овдовел. О ее дальнейшей судьбе он ничего не знал, но продолжал верить, что она отправилась в рай духовок, где продолжает всех радовать своей выпечкой.
 Уносилось все, приходили люди, снимали полки со стен, раковину, выносили стол и стулья, сдирали обои и самое главное, они разрушили самую старую обитательницу. Печка стояла здесь уже до того как появился он. Она была очень старой и никто не знал, сколько ей было лет. Холодными зимними вечерами, когда в щели задувал ветер она как настоящая волшебница светила и даже грела. Он был тогда совсем молодым и глупым и не мог оторвать взгляда от ее волшебства. Она очаровывала,она влюбляла в себя. Её нежный треск слушали все, вся утварь, начиная с него и заканчивая разными глиняными горшками, котлами, кочергой, и даже дрова, которые на грани полнейшего замерзания попадали в дом, отогревались у ее теплых боков и с умиротворённым видом засыпали. Потом и она засыпала, и свет исходящий из нее гас, хотя тепло заботливо сохранялось еще какое-то время.
Когда разобрали и вынесли печь, он понял, что меняется эра, что все теперь будет не так как раньше, все будет по другому. На смену их доброй волшебнице притащили суровую металическую гармошку и прикрепили под подоконником. Подоконник единственный этому и радовался, потому что ему всегда не доставало волшебного тепла, ветер, попадая в дом дул прямо на него. А потом и его унесли, когда выяснилось, что окна надо менять.
Так самовар теперь и жил, старый и никому не нужный, слушая надоедливое бормотание этих малолеток-часов и этого старого белого шкафа, который никогда не любил их волшебницу, не был ее пылким поклонником как все остальные. У него всегда была своя сфера общения. Он общался с продуктами, а к печке всегда относился с большой неприязнью. Он был очень рад, когда ее рушили, хотя его ликование продолжалось недолго. Вскоре после этого ему на плечи взгромоздили чёрный ящик, который показывал какие то скользящие картинки и всегда по утрам рассказывал о каких-то терористических актах, наводнениях и всякой такой чепухе. Никто этого умника здесь серьезно не воспринимал, куда уж еще держать его на своих плечах...
Рассвет дал о себе знать. Небо слегка посветлело, и уже было видно как в лужах капли дождя пускают круги и как элегантно приземляются на землю последние листья. Фонари, что всегда напоминали торчащую из под земли кошачью лапу продолжали тускло гореть, хотя никто в них уже не нуждался и никому не нужен был их свет. Он докурил сигарету, еще минут 5 посмотрел на эту промозглую погоду за окном, накинул куртку и, завязав мусорный мешок, вышел на улицу. Никто даже не заметил, что вместе с мусорным мешком он наконец-таки вынес старый допотопный самовар, что давно уже не блистал как раньше и только лишь пылился на полке. Не место ему среди молодёжи.
КОНЕЦ