Певчий Гад. Фигура запредела

Фигура запредела

***
Я стал водолазом, ловцом диких снов,
Я стал земноводным в долинах проточных,
Ночным разрушителем денных основ,
Дневным соглядатаем знаний полночных,
Сновал между смутных стихий, похищал
Всё то, что нельзя наяву прикарманить,
И только затем, что совсем обнищал,
Не в силах уже никого одурманить
Ни словом простым, ни улыбкой родства,
Своих современников вдруг разглядел я
Такими, что новые мне существа
Открылись, когда занырнул в запредел я…

***

                Не своею волею занырнул. После нескольких тяжелейших операций, когда  вытаскивали с того света и я был подвешен на ниточке между двух миров, изменился, похоже, и образ жизни, и многое другое. Всплыл из глубин образ Великого, позатёртый, было, временем и размеренной «правильной» жизнью.
                Может, вытащили не так, как следует, кривовато вытащили, как порою родовспомогательница вытаскивает или вынуждена вытаскивать «неправильное дитё»  из чрева – не тем местом?  Не знаю. Сны ушли в день, дневная жизнь переместилась в ночь. Поневоле стал сновидческим свидетелем дневной жизни, расхитителем ночных тайн.  И многое вспомнил. Что-то из запредела, наверно…

***
                Самой крупной фирурой запредела оказался… идиот. В самом классическом, эллинском  смысле идиот – частный человек вне партий (подчас вне гражданских сословий). Просто человек. Идиот.  Вот об одном из таких, Великих Идиотов, и сложилась со временем эта Сага. Так его и станем величать – Великий. Просто Великий.

***
Да, вот так и сложилось вот тут, в этом крохотном сегменте мироздания, на планете Земля: таинственны оставались ещё лишь чудаки, блаженные, юродивые. Остальные –прозрачневели, становились всё более опрозраченными смыслами, рацио,Числом.
Чудаки жили Словом. Старым, как мир, пахучим, как осенняя яблоня, Словом...

***
Знавал, знавал одного такого. Великого чудака. Даже дружил с ним. Пока он не  скрылся. Не ушёл куда-то. Куда? Не скажет никто…

***
Увы, обломки… только обломочки остались от жизни Великого. Велик он был  всем – неординарностью идей и поступков, неизбывной глупостью, граничащей с полным идиотизмом, восхитительной мудростью, не всем и не сразу видимой. Обнаруживали её – с изумлением  для самих же себя! – только с годами… и то лишь более-менее знавшие его, кое-что понимающие в жизни.
В чём крылась феноменальность Великого? Ну, об этом вся книга. Или – Сага. Точнее, обломки её. И мы даже не станем называть имени-отчества-фамилии главного её Героя, которые у него, конечно же, имелись, как у любого среднестатистического человека. Возрос в образцовой советской семье: отец геолог, мать соцработник, старшая сестра филолог, благополучно женатая…
И все они не просто не любили Великого.
Нет!
Как бы это помягче  выразиться?.. Презирали. Так, возможно, не любят какую-то неординарную частичку в атоме, навроде нейтрино.
Чужой он был, всем чужой. Дикий, непонятный, Великий…
Но – к делу.

***
Однажды, воодушевлённый некоторыми успехами в стихосложения, поздний  уже, заматеревший  Великий, в подражание знаменитым, решил изваять себе любимому Оду.  Изваял. И назвал её: «Певчий гад». Так мы и назовём эту книгу. Хотя бы обломки.

«Я в лавровой опочивальне
Хочу на лаврах почивать,
Обрыдло в спальне-ночевальне,
Как всяко быдло, ночевать.
Я представляю: вот кровать,
Увитая роскошным лавром,
На ней двум-трём пригожим лярвам
Вольготно будет мне давать
Сопеть в обнимку с ними рядом,
И просыпаться, и любить
Всегда самим собою быть,
А не каким-то певчим гадом.
Я заслужил! Я не охально
Такую требую кровать,
Я жить хочу опочивально!
Хочу на лаврах почивать!
Мне надоело воровать,
Из воздуха стяжая славу,
Я славой отравил державу,
И лавра сладкую отраву,
Герой и буй, хочу впивать!»